- Зачем приходил? - наконец спросил Гиви.
- Хотел предложить помощь.
- Предлагай! - потребовал Гиви. - Покупаю.
- Ну-у, - сказал Дерибасов. - Не понимаю я таких товарно-денежных отношений. Это у вас, у генералов, «ты - мне, я - тебе». А мы, простые советские буддо-христиане, руководствуемся чувствами совести и справедливости.
Гиви понял, что несколькими тысячами не отделаться, и, вздохнув, согласился:
- Ладно, давай по совести и справедливости.
- Да где же тут совесть и справедливость?! - начал заводиться Дерибасов. - Я, уезжая, оставил портик с древними мраморными колоннами, очень ценными, не говоря уже об их святости; капитальный фундамент; подвел коммуникации; начал возводить стены. Фонтан сделал. Жену, в конце концов, оставил.
- Бывшую, - уточнил Гиви.
- Не в этом суть, - возразил Дерибасов. - И что же? Возвращаюсь и вижу - на все это наложил лапу один и тот же человек. Выстроил свой дом на моем фундаменте; превратил мой священный портик в сени, не допускает к нему моих братьев и сестер; не менее священный фонтан превращен в стандартный бассейн... Это по совести?
- Полностью компенсирую, - пообещал Гиви.
- А то, что у одного - два дома, а у другого забрали последние недостроенные стены - это по справедливости? Отец Василий, как это согласуется с христианской моралью? Молчите? Тогда, может быть, вы, товарищ бывший генерал, объясните, как это согласуется с партийной этикой? Тоже молчите?.. Осоавиахим Будулаевич, кто-нибудь из Арбатовых обворовывал человека под самый фундамент?
- Да что ты, Миша! Когда кто из наших больше того, что в руках унести может, брал? И то - ради пропитания. Мы ж понимаем! От каждого - по способностям!
- Вот так, товарищ бывший генерал! - резюмировал Дерибасов. - На какую мораль ни кинь, всюду клин. А клин надо клином!
- Все оплачу в тройном размере, - мрачно предложил Гиви.
Но Дерибасов только усмехнулся:
- Мне-то ты, конечно, оплатишь. А социальный ущерб?! А то, что люди видели, что все дозволено? В смысле - генерал может делать с человеком из народа все, что угодно. А политический смысл всего этого? То есть, люди видели, что реально у нас не власть народа, а власть генералов, как в Чили! И не случайно тебя в селе зовут Пиночетом!
- Короче! - проклекотал Гиви. - Что хочешь?!
Дерибасов понял, что пора:
- Ладно. Поговорим тет-на-тет!
Двое мужчин, чьи фамилии носила Евдокия, неторопливо шли по улице Макара Назарова под изумленными и негодующими взглядами назарьинцев, которые только из-за не вполне своего Пиночета не выносили сор из избы, то есть Дерибасова из села.
И только дед Степан, для которого подраться было, что побрататься, не постеснялся бы бывшего собутыльника и непременно поучил бы Мишку. Дерибасова спасли назарьинский высокий забор, стариковская глухота и презрение собеседника, даже не глядевшего в его сторону. Поэтому дед Степан, увидев печально плывущие над забором Гивины пол-лица, но не слыша дерибасовского голоса, лишь сочувственно прокричал:
- Не нашел еще? Сейчас, повечеряю и к тебе приду! У меня тоже на неформалов зуб. Коров портят, дармоеды проклятые! Это же вредительство! Стрелять таких мало! Я всю жизнь с такими беззаветно боролся и до последней капли крови буду! Нескольких в капусту изрубим, остальные сами расколятся... Эй, куда ты?! Задаешься, генерал, нехорошо...
Только через пару дворов от Степанова дома решился Дерибасов подать голос:
- Короче, общине нужен храм! Меня беспокоит, что плохие жилищно-бытовые условия замедляют движение, моих братьев и сестер по ступеням самоусовершенствования к вершинам гармонии! А храму нужен алтарь. Значит, нужен добрый человек, который от встречи со мной прозреет, осознает истину и передаст в дар общине воздвигнутый у нашего алтаря дом. Тем более, что орды обретших Истину москвичей сидят в аэропортах, ожидая, когда же в Назарьино для них найдется местечко.
- Хорошо, - сказал Гиви. - Но сына сначала.
- Не веришь? - прищурился Дерибасов.
- Не верю, - подтвердил Гиви. - Дуня предупредила.
Поняв, что надо жулику, Гиви больше не боялся его обидеть.
- А почему я тебе должен верить? - поинтересовался Дерибасов, которого насторожило, что такой дом отдавался с такой легкостью.
- Потому что я - офицер, коммунист, участник войны, - завелся Гиви, - у меня правительственные награды, за меня ваш священник поручиться может! А за тебя любой назарьинец поручится, что обманешь!
Проехал на велосипеде Осип Осинов и чуть не выпал из седла, увидев, как не таясь, бесстыдно вершат свой чудовищный заговор оба Антиназария! И Осип бешено закрутил педали, желая скорее домчаться до общины и не дать замкнуться вокруг Назарьина роковой цепи.
К «мерседесу» Дерибасов вернулся в сумерках, таясь. К его неудовольствию, отца Василия и Осоавиахима, которым он доверил машину, уже не было. Мишель выругал себя за то, что постеснялся перед отцом Василием забрать ключ зажигания. Не будь Назарьино Назарьиным, машина с драгоценным чемоданчиком уже была бы на расстоянии ее максимальной скорости, умноженной на время беседы с генералом.
На всякий случай Дерибасов решил проверить сохранность капитала, но замок багажника заело и ключ обломился. Но эта капля дегтя не смогла испортить трехэтажной бочки меда.
Однако в «резиденции» Дерибасова ждал целый пуд холодного дегтя. И Осип Осинов неистово мазал им светлый облик Верховной Личности, а подлый народ с любопытством внимал.
- Он не просто присвоил мое учение, которое мы сейчас у него найдем, и вы убедитесь по почерку! - горячился Осип. - Он вульгаризировал его, злостно извратил и обратил против земли, его породившей! Он ведет вас по пути зла!
Дерибасов подошел поближе и рассмеялся, увидев, что Осип надсаживался с того самого осоавиахимовского ящика. Еще больше он повеселел, представив, как Осип, ища тетради, будет пытаться открыть багажник. А тот тем временем продолжал:
- Вы ютитесь в халупах, а он разъезжает в роскошном лимузине! Из этого умозаключаю, что он добывает из вас деньги! Знаете ли вы, что законных владельцев этих жилищ он по наговору выселил в Казахстан! А сам за это был с позором изгнан из села! Он грибами спекулировал и сушил их прямо на алтаре! Я и это тогда сфотографировал! Вот!
И Осип, как камень из-за пазухи, вынул из внутреннего кармана старого пиджака фотодокумент.
- Так это же, наверное, священные грибы, как в Назирхатской роще, - предположил брат Рудик, но его версия не получила симпатий аудитории.
Дерибасов понял, что сейчас на карту поставлено все! К счастью, в рукаве у него был туз. Оставалось лишь правильно им распорядиться. Незамеченный никем, Дерибасов продолжал снисходительно слушать, как шлепаются на стол мелкие карты.
- Разве само осквернение алтаря, превращенного в придаток мирского греховного дома, не убеждает вас в неправедности избранного пути?! И не обладает ваш Чхумлиан, истинное имя которого Антиназарий, ни даром предвидения, ни даром внушения! Ни даже даром проповедовать и убеждать!
- Так уж совсем и не обладает? - явился Дерибасов народу. - И за что ты только меня, брат Осип, так не любишь?! Ученый ты человек, но гложет и снедает тебя тщеславие! И препятствует познанию чистой истины... Значит, не обладает... А вот брат Пиночет… - при имени гонителя буддо-христиане смолкли. - Так вот, брат Пиночет, проживший большую греховную жизнь, после того, как я удостоил его пятиминутной беседы, прозрел. И, в доказательство искренности своего раскаяния и осознания ужаса содеянного... короче, Пиночет обратился к нашей общине с нижайшей просьбой принять в дар от него весь дом с пристройками и двором. Завтра я освящу новый храм, после чего мистическая сила священных колонн возрастет от храмового обрамления! Наиболее праведные из вас будут обитать при храме. Остальные смогут жить просторнее. Наладим в храме диетическое молочное питание, заведем храмовых коров повышенной священности. И ускоренно двинемся по ступеням самоусовершенствования к вершинам гармонии. С завтрашнего дня начинается новый этап вашей духовной жизни! Многие здесь уже достигли уровня, когда для дальнейшего восхождения требуется присутствие Верховной Личности. Поэтому отныне я буду проводить с вами много времени!
Ум Осипа Осинова отказывался поверить в то, что роковой узел затянулся и застежка щелкнет уже завтра! Рок перешагивал через его старания, даже не замечая их! Так вот для чего большому Антиназарию понадобился такой огромный дом! В очередной раз Осип испытал бессильную тоскливую ярость от такой выстроенности зла, от ранней и точной продуманности его, когда ты, несчастный, способен лишь смутно предчувствовать и только ретроспективно охватить взглядом всю ужасающую сеть, когда уже сам пойман в нее!!! И ничего нельзя предотвратить.
- Остановитесь!!! - истошно закричал Осип. - Дорога в большой дом вымощена большим злом!!!
И столько искреннего ужаса было в этом крике, что растерявшиеся буддо-христиане стали взглядами искать поддержки. Но не у Чхумлиана, а друг у друга.
- Утро вечера мудренее! - проскрипел из гущи паломников старческий голос. - Завтрашний день все покажет! Будет завтра храм, останемся испрашивать у Чхумлиана прощение за то, что дрогнули в вере. А не будет храма, пойдем за братом Осипом! А иначе нам не разобрать, кто из них Верховная Личность.
- Нет уж! - затряс Осип рукой. - Я вам не Верховная Личность!
Но все уже зашумели, стали расходиться, а высокий старик положил руку Осипу на плечо и успокоил:
- Завтра покажет, брат Осип...
- Ну ладно, - сказал Дерибасов обступившей его кучке сторонников, - мне сейчас требуется длительная уединенная медитация. Приготовьте постель в отдельной комнате.
Через двадцать минут, измученный непрерывным полуторасуточным напряжением, Дерибасов растянулся на сомнительном белье и впал в «нирвану».
Первым уснув, он первым и проснулся. Его ожидало восхитительное летнее утро. Дымка, ни облачка, голубизна - все в лучшем виде. Не умываясь, Дерибасов молодецки вскочил в машину, порадовался полному баку и покатил! Проезжая мимо пока еще Дунькиного дома, он вполне насладился зрелищем и салютовал гудком воплощенной мечте.
Как легко катилось ему по шоссе! Он нагнал старенький «Москвич», но обгонять не стал. Нацепив темные импортные очки, Мишель проехал с полминуты «окно в окно», откровенно рассматривая семью колхозников и их сельхозпродукцию.
- Мир, дружба! - нервно выпалил вцепившийся в руль мужичок.
- Перестройка, гласность! - ответил Дерибасов с диким акцентом, и поинтересовался: - Все о' кей?
Водитель кивнул и, затравленно посмотрев на Дерибасова, газанул, чем несказанно развеселил Мишеля. Радуясь, что нет встречных машин, он продолжил общение:
- Руски песня - карашо! - и тут же попросил: - Пой!
Мужичок судорожно замотал головой и выдавил:
- Не умею.
Я у милки две груди
Накручу на бигуди!
Если будет пышной грудь,
Замуж выйдет как-нибудь!!!
«Москвич» резко затормозил, и, довольный собой, Дерибасов умчался.
Как же давно ему не было так хорошо! Душа плясала в частушечном ритме. Откуда-то выскакивали веселые словечки, цеплялись друг за друга, пока не выстроились в четыре шеренги. И Дерибасов удовлетворенно осознал, что он автор уже второй частушки:
Я, ребята, не тужил,
Хоть пять лет с бездетной жил.
А уехал - во, дела! -
Целый дом мне родила!
Частушка так понравилась Дерибасову, что он дождался «Москвича» и исполнил ее в закрывающееся перед ним окно, после чего крикнул: «Будешь в Париже - заходи!» и уехал навсегда...
...Постучав три раза, Дерибасов принял подобающий для встречи с Первой паломницей торжественно-одухотворенный вид.
- Приветствую вас! - восторженно прошептала сестра Лидия.
- Здравствуй, сестра! Вернее, старшая сестра, ибо ты доказала своей прозорливостью, что достойна так называться!
- Как Чхумлиан перенес дорогу? - спросила сестра Лидия.
- Спасибо, хорошо, - кивнул Дерибасов и, приняв «индейский» стиль, спросил: - Как здоровье старшей сестры Лидии? Не утомлена ли она заботами? Как ей спалось? Не слишком ли тревожил мой сын ее сон?
- Ну что вы! - улыбнулась сестра Лидия. - Я выспалась. Мальчик разбудил всего раз, ну, еще до полуночи... Войдите в этот дом, пожалуйста... Долго ли вы пробудете в городе? Вы успели позавтракать? Нет? Тогда прошу к столу.
На столе лежала вчетверо сложенная бумажка, скрепленная кольцом с двумя ключами.
- А что открывает эта бумажка? - пошутил Дерибасов.
Бумажка открыла многое. Вернее, закрыла.
- А это вам, - объяснила сестра Лидия. - Брат Осоавиахим написал перед уходом.
Дерибасов узнал эти большие, корявые буквы:
«Миша! Племяш родной! Господь тебя храни! Младенца я Дуне вернул - подарил ему счастливое детство от греха подальше. Вконец усовестил меня отец Василий, лучше б ты меня на него не оставлял. Грозил проклясть. Боясь твоего гнева, уезжаю куда глаза глядят... Виноват я сильно перед тобой, что в замочек багажника песок подсыпал. А что казну твою прихватил, так это тоже извини, хоть и невелик грех - у своего взял. Да и, по совести сказать, мне она нужнее, потому что я умею деньгами распоряжаться, а ты нет. Ты их только зарабатывать-то и умеешь, чего и в дальнейшем тебе желаю, для повышения благосостояния народа. А как будешь в Москве, передай эти ключи Зинаиде Владимировне, скажи: «Дядя кланяться велел». Но главное, по-родственному тебя прошу, доглядывай за братом Митрием, чтобы он мои доходы не присваивал, а отцу Василию переводил. У меня теперь с ним достигнутая договоренность имеется, но он меня уже торопит, да и знать какая, тебе незачем.
Любящий тебя, твой родной дядя Осоавиахим».
Когда старшая сестра Лидия внесла шипящую яичницу, Верховной Личности уже не было. Вместо нее за столом хохлился бездомный, безденежный и безработный автолюбитель, у которого во всем огромном мире не было никого. Но Лидия Пахомова подмены не заметила.
Михаил Венедиктович подобрал остатки яичницы корочкой, допил молоко и услышал смущенный вопрос:
- Хотелось бы знать... старшая сестра - это какому ашраму соответствует?
Дерибасов тоскливо посмотрел на взволнованно ходивший по дряблой шее кадычок и ответил:
- Мамаша, вам не хочется удавиться?
* * *
Весь день Михаил Венедиктович просидел в общежитии Ташлореченского университета на аккуратно заправленной розовым покрывалом кровати Зои Осиновой. Соседки уходили и приходили, а Заиньки все не было.
Вечером Дерибасов еще раз съел яичницу и, так как больше расплачиваться было нечем, покатал соседок на «мерседесе». Подниматься в комнату Дерибасов больше не стал - он начал бояться этой встречи и нуждался в лимузинной оправе.
Заинька пришла поздно, с невысоким щупленьким курсантиком. Они так долго целовались в тени старой липы, что Дерибасов не выдержал и поехал в неизвестном даже ему направлении.
А в это время в единственном в Назарьино трехэтажном доме отставной генерал вкушал радости отцовства. После избавления от названной «тещи», он был допущен держать головку Васютки во время купания. Когда Евдокия унесла завернутый в полотенце комочек счастья, он вернулся к сидевшему у камина со стаканом доброго вина отцу Василию и в который раз спросил:
- Нет, всё-таки, скажи, как заставил лысого отдать ребенка?
- Гиви, Гиви, - улыбался отец Василий, - я же профессионал. Это дело между ним, мной и Богом.
А в нескольких кварталах от этой идиллии, среди арбатовских хибар, с медвежьим капканом рыскал несмирившийся дед Степан.
-...а по мне так хуже врагов народа, - бормотал он. И только замаскировав капкан, успокоился старик, лишь посетовал: - Медведя мог бы взять. А на неформала стратить пришлось!
В Ростове-на-Дону на привокзальной площади Осоавиахим Арбатов долго торговался, покупая помидоры. Здесь он пересаживался со второго такси на третье, желая ехать в Ленинград - второй известный ему крупный город.
Под Воркутой, у стройотрядного костра, Санька Дерибасов развлекал публику рассказами о том, как он с парой земляков, прикинувшись экстрасенсами, сбили секту из московских старых дев и делали с ними все, что хотели.
Рассеянно перешагнув через медвежий капкан, Осип Осинов побрел по улице Кира Дерибасова. Сомнения мучили его страждущий дух. Правильно ли поступил он, уступив настояниям буддо-христиан и согласившись взять на себя духовное попечительство общиной? Ведь теперь предстояло долго отплетать истину от лжи, отшелушивать чуждый индуизм, выкристаллизовывать свое похищенное учение и не позволить никаким летающим быкам и священным назирхатским грибам прошмыгнуть в чистую назарьинскую мифологию. Тяжелый груз взвалил он на свои плечи...
И все-таки Осип был счастлив, как никогда! Разом исполнились и уже сформулированные, и еще неосознанные чаяния. И пусть никогда не узнают сельчане, что он, невидимый для всех, спас Назарьино от растворения в хаосе человечества! Не дал защелкнуться роковой застежке, затянуться уже свитой петле! Этой ночью Назарьино могло впервые спать спокойно. Дух и интеллект сумели пленить шедшую к большому Антиназарию армию зла. И теперь он превратит ее в армию добра!
Этой ночью Назарьино становится духовным центром мира, вернее, начинает становиться! И если иногородние дрогнули перед его исповедью, то земляки и подавно должны теперь сплотиться вокруг него. А тем, кто не сплотится, - здесь не место! Сегодня он спас Назарьино, а завтра он спасет весь мир!
Насмешливый летний ветерок обдувал редкие свалявшиеся потные пряди волос. Осип полез в карман за расческой, сохранившей еще с полдюжины зубьев, но два пальца скользнули в дыру.
Осип зашелся в лающем смехе, перешедшем в кашель. Затем круто развернулся и пошел к Назарке.
Он шагал, наполняясь ночным ароматом Назарова луга, и настроение его менялось через каждые несколько шагов. То казалось ему, что попал он в растянутую неоарбатовыми паутину, то ощущал ее животворными нитями, связавшими его подсохшую душу с растерянными душами других одиноких людей. И, пульсировавшие вразнобой, они постепенно настраивались на ритм друг друга.
И хаос в душе Осина Осинова, казавшийся ему самому вечным атрибутом страждущего духа, внезапно организовался, и Осипа переполнил восторг.
Как всегда неожиданно впереди открылась Назарка. Она все так же плавно несла свои воды, и звезды перемигивались в ней со своими отражениями.
И в ритме этого звездного мерцания забились связанные серебряными паутинками одинокие души. И все мощнее и торжественнее звучал этот ритм во вселенной!
Осип прослезился от умиления и выдохнул:
- Гармония!..
- Хотел предложить помощь.
- Предлагай! - потребовал Гиви. - Покупаю.
- Ну-у, - сказал Дерибасов. - Не понимаю я таких товарно-денежных отношений. Это у вас, у генералов, «ты - мне, я - тебе». А мы, простые советские буддо-христиане, руководствуемся чувствами совести и справедливости.
Гиви понял, что несколькими тысячами не отделаться, и, вздохнув, согласился:
- Ладно, давай по совести и справедливости.
- Да где же тут совесть и справедливость?! - начал заводиться Дерибасов. - Я, уезжая, оставил портик с древними мраморными колоннами, очень ценными, не говоря уже об их святости; капитальный фундамент; подвел коммуникации; начал возводить стены. Фонтан сделал. Жену, в конце концов, оставил.
- Бывшую, - уточнил Гиви.
- Не в этом суть, - возразил Дерибасов. - И что же? Возвращаюсь и вижу - на все это наложил лапу один и тот же человек. Выстроил свой дом на моем фундаменте; превратил мой священный портик в сени, не допускает к нему моих братьев и сестер; не менее священный фонтан превращен в стандартный бассейн... Это по совести?
- Полностью компенсирую, - пообещал Гиви.
- А то, что у одного - два дома, а у другого забрали последние недостроенные стены - это по справедливости? Отец Василий, как это согласуется с христианской моралью? Молчите? Тогда, может быть, вы, товарищ бывший генерал, объясните, как это согласуется с партийной этикой? Тоже молчите?.. Осоавиахим Будулаевич, кто-нибудь из Арбатовых обворовывал человека под самый фундамент?
- Да что ты, Миша! Когда кто из наших больше того, что в руках унести может, брал? И то - ради пропитания. Мы ж понимаем! От каждого - по способностям!
- Вот так, товарищ бывший генерал! - резюмировал Дерибасов. - На какую мораль ни кинь, всюду клин. А клин надо клином!
- Все оплачу в тройном размере, - мрачно предложил Гиви.
Но Дерибасов только усмехнулся:
- Мне-то ты, конечно, оплатишь. А социальный ущерб?! А то, что люди видели, что все дозволено? В смысле - генерал может делать с человеком из народа все, что угодно. А политический смысл всего этого? То есть, люди видели, что реально у нас не власть народа, а власть генералов, как в Чили! И не случайно тебя в селе зовут Пиночетом!
- Короче! - проклекотал Гиви. - Что хочешь?!
Дерибасов понял, что пора:
- Ладно. Поговорим тет-на-тет!
Двое мужчин, чьи фамилии носила Евдокия, неторопливо шли по улице Макара Назарова под изумленными и негодующими взглядами назарьинцев, которые только из-за не вполне своего Пиночета не выносили сор из избы, то есть Дерибасова из села.
И только дед Степан, для которого подраться было, что побрататься, не постеснялся бы бывшего собутыльника и непременно поучил бы Мишку. Дерибасова спасли назарьинский высокий забор, стариковская глухота и презрение собеседника, даже не глядевшего в его сторону. Поэтому дед Степан, увидев печально плывущие над забором Гивины пол-лица, но не слыша дерибасовского голоса, лишь сочувственно прокричал:
- Не нашел еще? Сейчас, повечеряю и к тебе приду! У меня тоже на неформалов зуб. Коров портят, дармоеды проклятые! Это же вредительство! Стрелять таких мало! Я всю жизнь с такими беззаветно боролся и до последней капли крови буду! Нескольких в капусту изрубим, остальные сами расколятся... Эй, куда ты?! Задаешься, генерал, нехорошо...
Только через пару дворов от Степанова дома решился Дерибасов подать голос:
- Короче, общине нужен храм! Меня беспокоит, что плохие жилищно-бытовые условия замедляют движение, моих братьев и сестер по ступеням самоусовершенствования к вершинам гармонии! А храму нужен алтарь. Значит, нужен добрый человек, который от встречи со мной прозреет, осознает истину и передаст в дар общине воздвигнутый у нашего алтаря дом. Тем более, что орды обретших Истину москвичей сидят в аэропортах, ожидая, когда же в Назарьино для них найдется местечко.
- Хорошо, - сказал Гиви. - Но сына сначала.
- Не веришь? - прищурился Дерибасов.
- Не верю, - подтвердил Гиви. - Дуня предупредила.
Поняв, что надо жулику, Гиви больше не боялся его обидеть.
- А почему я тебе должен верить? - поинтересовался Дерибасов, которого насторожило, что такой дом отдавался с такой легкостью.
- Потому что я - офицер, коммунист, участник войны, - завелся Гиви, - у меня правительственные награды, за меня ваш священник поручиться может! А за тебя любой назарьинец поручится, что обманешь!
Проехал на велосипеде Осип Осинов и чуть не выпал из седла, увидев, как не таясь, бесстыдно вершат свой чудовищный заговор оба Антиназария! И Осип бешено закрутил педали, желая скорее домчаться до общины и не дать замкнуться вокруг Назарьина роковой цепи.
К «мерседесу» Дерибасов вернулся в сумерках, таясь. К его неудовольствию, отца Василия и Осоавиахима, которым он доверил машину, уже не было. Мишель выругал себя за то, что постеснялся перед отцом Василием забрать ключ зажигания. Не будь Назарьино Назарьиным, машина с драгоценным чемоданчиком уже была бы на расстоянии ее максимальной скорости, умноженной на время беседы с генералом.
На всякий случай Дерибасов решил проверить сохранность капитала, но замок багажника заело и ключ обломился. Но эта капля дегтя не смогла испортить трехэтажной бочки меда.
Однако в «резиденции» Дерибасова ждал целый пуд холодного дегтя. И Осип Осинов неистово мазал им светлый облик Верховной Личности, а подлый народ с любопытством внимал.
- Он не просто присвоил мое учение, которое мы сейчас у него найдем, и вы убедитесь по почерку! - горячился Осип. - Он вульгаризировал его, злостно извратил и обратил против земли, его породившей! Он ведет вас по пути зла!
Дерибасов подошел поближе и рассмеялся, увидев, что Осип надсаживался с того самого осоавиахимовского ящика. Еще больше он повеселел, представив, как Осип, ища тетради, будет пытаться открыть багажник. А тот тем временем продолжал:
- Вы ютитесь в халупах, а он разъезжает в роскошном лимузине! Из этого умозаключаю, что он добывает из вас деньги! Знаете ли вы, что законных владельцев этих жилищ он по наговору выселил в Казахстан! А сам за это был с позором изгнан из села! Он грибами спекулировал и сушил их прямо на алтаре! Я и это тогда сфотографировал! Вот!
И Осип, как камень из-за пазухи, вынул из внутреннего кармана старого пиджака фотодокумент.
- Так это же, наверное, священные грибы, как в Назирхатской роще, - предположил брат Рудик, но его версия не получила симпатий аудитории.
Дерибасов понял, что сейчас на карту поставлено все! К счастью, в рукаве у него был туз. Оставалось лишь правильно им распорядиться. Незамеченный никем, Дерибасов продолжал снисходительно слушать, как шлепаются на стол мелкие карты.
- Разве само осквернение алтаря, превращенного в придаток мирского греховного дома, не убеждает вас в неправедности избранного пути?! И не обладает ваш Чхумлиан, истинное имя которого Антиназарий, ни даром предвидения, ни даром внушения! Ни даже даром проповедовать и убеждать!
- Так уж совсем и не обладает? - явился Дерибасов народу. - И за что ты только меня, брат Осип, так не любишь?! Ученый ты человек, но гложет и снедает тебя тщеславие! И препятствует познанию чистой истины... Значит, не обладает... А вот брат Пиночет… - при имени гонителя буддо-христиане смолкли. - Так вот, брат Пиночет, проживший большую греховную жизнь, после того, как я удостоил его пятиминутной беседы, прозрел. И, в доказательство искренности своего раскаяния и осознания ужаса содеянного... короче, Пиночет обратился к нашей общине с нижайшей просьбой принять в дар от него весь дом с пристройками и двором. Завтра я освящу новый храм, после чего мистическая сила священных колонн возрастет от храмового обрамления! Наиболее праведные из вас будут обитать при храме. Остальные смогут жить просторнее. Наладим в храме диетическое молочное питание, заведем храмовых коров повышенной священности. И ускоренно двинемся по ступеням самоусовершенствования к вершинам гармонии. С завтрашнего дня начинается новый этап вашей духовной жизни! Многие здесь уже достигли уровня, когда для дальнейшего восхождения требуется присутствие Верховной Личности. Поэтому отныне я буду проводить с вами много времени!
Ум Осипа Осинова отказывался поверить в то, что роковой узел затянулся и застежка щелкнет уже завтра! Рок перешагивал через его старания, даже не замечая их! Так вот для чего большому Антиназарию понадобился такой огромный дом! В очередной раз Осип испытал бессильную тоскливую ярость от такой выстроенности зла, от ранней и точной продуманности его, когда ты, несчастный, способен лишь смутно предчувствовать и только ретроспективно охватить взглядом всю ужасающую сеть, когда уже сам пойман в нее!!! И ничего нельзя предотвратить.
- Остановитесь!!! - истошно закричал Осип. - Дорога в большой дом вымощена большим злом!!!
И столько искреннего ужаса было в этом крике, что растерявшиеся буддо-христиане стали взглядами искать поддержки. Но не у Чхумлиана, а друг у друга.
- Утро вечера мудренее! - проскрипел из гущи паломников старческий голос. - Завтрашний день все покажет! Будет завтра храм, останемся испрашивать у Чхумлиана прощение за то, что дрогнули в вере. А не будет храма, пойдем за братом Осипом! А иначе нам не разобрать, кто из них Верховная Личность.
- Нет уж! - затряс Осип рукой. - Я вам не Верховная Личность!
Но все уже зашумели, стали расходиться, а высокий старик положил руку Осипу на плечо и успокоил:
- Завтра покажет, брат Осип...
- Ну ладно, - сказал Дерибасов обступившей его кучке сторонников, - мне сейчас требуется длительная уединенная медитация. Приготовьте постель в отдельной комнате.
Через двадцать минут, измученный непрерывным полуторасуточным напряжением, Дерибасов растянулся на сомнительном белье и впал в «нирвану».
Первым уснув, он первым и проснулся. Его ожидало восхитительное летнее утро. Дымка, ни облачка, голубизна - все в лучшем виде. Не умываясь, Дерибасов молодецки вскочил в машину, порадовался полному баку и покатил! Проезжая мимо пока еще Дунькиного дома, он вполне насладился зрелищем и салютовал гудком воплощенной мечте.
Как легко катилось ему по шоссе! Он нагнал старенький «Москвич», но обгонять не стал. Нацепив темные импортные очки, Мишель проехал с полминуты «окно в окно», откровенно рассматривая семью колхозников и их сельхозпродукцию.
- Мир, дружба! - нервно выпалил вцепившийся в руль мужичок.
- Перестройка, гласность! - ответил Дерибасов с диким акцентом, и поинтересовался: - Все о' кей?
Водитель кивнул и, затравленно посмотрев на Дерибасова, газанул, чем несказанно развеселил Мишеля. Радуясь, что нет встречных машин, он продолжил общение:
- Руски песня - карашо! - и тут же попросил: - Пой!
Мужичок судорожно замотал головой и выдавил:
- Не умею.
- Моя умеет! - Мишель одарил колхозников американской улыбкой и завопил на чистом русском языке:
Я у милки две груди
Накручу на бигуди!
Если будет пышной грудь,
Замуж выйдет как-нибудь!!!
«Москвич» резко затормозил, и, довольный собой, Дерибасов умчался.
Как же давно ему не было так хорошо! Душа плясала в частушечном ритме. Откуда-то выскакивали веселые словечки, цеплялись друг за друга, пока не выстроились в четыре шеренги. И Дерибасов удовлетворенно осознал, что он автор уже второй частушки:
Я, ребята, не тужил,
Хоть пять лет с бездетной жил.
А уехал - во, дела! -
Целый дом мне родила!
Частушка так понравилась Дерибасову, что он дождался «Москвича» и исполнил ее в закрывающееся перед ним окно, после чего крикнул: «Будешь в Париже - заходи!» и уехал навсегда...
...Постучав три раза, Дерибасов принял подобающий для встречи с Первой паломницей торжественно-одухотворенный вид.
- Приветствую вас! - восторженно прошептала сестра Лидия.
- Здравствуй, сестра! Вернее, старшая сестра, ибо ты доказала своей прозорливостью, что достойна так называться!
- Как Чхумлиан перенес дорогу? - спросила сестра Лидия.
- Спасибо, хорошо, - кивнул Дерибасов и, приняв «индейский» стиль, спросил: - Как здоровье старшей сестры Лидии? Не утомлена ли она заботами? Как ей спалось? Не слишком ли тревожил мой сын ее сон?
- Ну что вы! - улыбнулась сестра Лидия. - Я выспалась. Мальчик разбудил всего раз, ну, еще до полуночи... Войдите в этот дом, пожалуйста... Долго ли вы пробудете в городе? Вы успели позавтракать? Нет? Тогда прошу к столу.
На столе лежала вчетверо сложенная бумажка, скрепленная кольцом с двумя ключами.
- А что открывает эта бумажка? - пошутил Дерибасов.
Бумажка открыла многое. Вернее, закрыла.
- А это вам, - объяснила сестра Лидия. - Брат Осоавиахим написал перед уходом.
Дерибасов узнал эти большие, корявые буквы:
«Миша! Племяш родной! Господь тебя храни! Младенца я Дуне вернул - подарил ему счастливое детство от греха подальше. Вконец усовестил меня отец Василий, лучше б ты меня на него не оставлял. Грозил проклясть. Боясь твоего гнева, уезжаю куда глаза глядят... Виноват я сильно перед тобой, что в замочек багажника песок подсыпал. А что казну твою прихватил, так это тоже извини, хоть и невелик грех - у своего взял. Да и, по совести сказать, мне она нужнее, потому что я умею деньгами распоряжаться, а ты нет. Ты их только зарабатывать-то и умеешь, чего и в дальнейшем тебе желаю, для повышения благосостояния народа. А как будешь в Москве, передай эти ключи Зинаиде Владимировне, скажи: «Дядя кланяться велел». Но главное, по-родственному тебя прошу, доглядывай за братом Митрием, чтобы он мои доходы не присваивал, а отцу Василию переводил. У меня теперь с ним достигнутая договоренность имеется, но он меня уже торопит, да и знать какая, тебе незачем.
Любящий тебя, твой родной дядя Осоавиахим».
Когда старшая сестра Лидия внесла шипящую яичницу, Верховной Личности уже не было. Вместо нее за столом хохлился бездомный, безденежный и безработный автолюбитель, у которого во всем огромном мире не было никого. Но Лидия Пахомова подмены не заметила.
Михаил Венедиктович подобрал остатки яичницы корочкой, допил молоко и услышал смущенный вопрос:
- Хотелось бы знать... старшая сестра - это какому ашраму соответствует?
Дерибасов тоскливо посмотрел на взволнованно ходивший по дряблой шее кадычок и ответил:
- Мамаша, вам не хочется удавиться?
* * *
Весь день Михаил Венедиктович просидел в общежитии Ташлореченского университета на аккуратно заправленной розовым покрывалом кровати Зои Осиновой. Соседки уходили и приходили, а Заиньки все не было.
Вечером Дерибасов еще раз съел яичницу и, так как больше расплачиваться было нечем, покатал соседок на «мерседесе». Подниматься в комнату Дерибасов больше не стал - он начал бояться этой встречи и нуждался в лимузинной оправе.
Заинька пришла поздно, с невысоким щупленьким курсантиком. Они так долго целовались в тени старой липы, что Дерибасов не выдержал и поехал в неизвестном даже ему направлении.
А в это время в единственном в Назарьино трехэтажном доме отставной генерал вкушал радости отцовства. После избавления от названной «тещи», он был допущен держать головку Васютки во время купания. Когда Евдокия унесла завернутый в полотенце комочек счастья, он вернулся к сидевшему у камина со стаканом доброго вина отцу Василию и в который раз спросил:
- Нет, всё-таки, скажи, как заставил лысого отдать ребенка?
- Гиви, Гиви, - улыбался отец Василий, - я же профессионал. Это дело между ним, мной и Богом.
А в нескольких кварталах от этой идиллии, среди арбатовских хибар, с медвежьим капканом рыскал несмирившийся дед Степан.
-...а по мне так хуже врагов народа, - бормотал он. И только замаскировав капкан, успокоился старик, лишь посетовал: - Медведя мог бы взять. А на неформала стратить пришлось!
В Ростове-на-Дону на привокзальной площади Осоавиахим Арбатов долго торговался, покупая помидоры. Здесь он пересаживался со второго такси на третье, желая ехать в Ленинград - второй известный ему крупный город.
Под Воркутой, у стройотрядного костра, Санька Дерибасов развлекал публику рассказами о том, как он с парой земляков, прикинувшись экстрасенсами, сбили секту из московских старых дев и делали с ними все, что хотели.
Рассеянно перешагнув через медвежий капкан, Осип Осинов побрел по улице Кира Дерибасова. Сомнения мучили его страждущий дух. Правильно ли поступил он, уступив настояниям буддо-христиан и согласившись взять на себя духовное попечительство общиной? Ведь теперь предстояло долго отплетать истину от лжи, отшелушивать чуждый индуизм, выкристаллизовывать свое похищенное учение и не позволить никаким летающим быкам и священным назирхатским грибам прошмыгнуть в чистую назарьинскую мифологию. Тяжелый груз взвалил он на свои плечи...
И все-таки Осип был счастлив, как никогда! Разом исполнились и уже сформулированные, и еще неосознанные чаяния. И пусть никогда не узнают сельчане, что он, невидимый для всех, спас Назарьино от растворения в хаосе человечества! Не дал защелкнуться роковой застежке, затянуться уже свитой петле! Этой ночью Назарьино могло впервые спать спокойно. Дух и интеллект сумели пленить шедшую к большому Антиназарию армию зла. И теперь он превратит ее в армию добра!
Этой ночью Назарьино становится духовным центром мира, вернее, начинает становиться! И если иногородние дрогнули перед его исповедью, то земляки и подавно должны теперь сплотиться вокруг него. А тем, кто не сплотится, - здесь не место! Сегодня он спас Назарьино, а завтра он спасет весь мир!
Насмешливый летний ветерок обдувал редкие свалявшиеся потные пряди волос. Осип полез в карман за расческой, сохранившей еще с полдюжины зубьев, но два пальца скользнули в дыру.
Осип зашелся в лающем смехе, перешедшем в кашель. Затем круто развернулся и пошел к Назарке.
Он шагал, наполняясь ночным ароматом Назарова луга, и настроение его менялось через каждые несколько шагов. То казалось ему, что попал он в растянутую неоарбатовыми паутину, то ощущал ее животворными нитями, связавшими его подсохшую душу с растерянными душами других одиноких людей. И, пульсировавшие вразнобой, они постепенно настраивались на ритм друг друга.
И хаос в душе Осина Осинова, казавшийся ему самому вечным атрибутом страждущего духа, внезапно организовался, и Осипа переполнил восторг.
Как всегда неожиданно впереди открылась Назарка. Она все так же плавно несла свои воды, и звезды перемигивались в ней со своими отражениями.
И в ритме этого звездного мерцания забились связанные серебряными паутинками одинокие души. И все мощнее и торжественнее звучал этот ритм во вселенной!
Осип прослезился от умиления и выдохнул:
- Гармония!..