Миллер Джон Рэмси. Последняя семья

   Адам Мастерсон не сохранил воспоминаний о жизни с отцом – только фрагменты и отрывки, похожие на сон. Он помнил чувство безопасности и защищенности, когда его поднимали чьи-то сильные руки, помнил прикосновение теплой щеки, шершавой, словно наждачная бумага, запах одеколона и табака, что-то похожее на мягкую фланель, прижатую к его лицу. И призрачный голос, который он слышал во сне. Голос, полный любви и заботы.
   Реб не понял до конца, зачем нужно охранять дом, но присутствие этих людей приятно будоражило ребенка и вызывало чувство гордости. Как в кино. Ребу нравились молодые агенты, Шон и Вуди, но в присутствии того, что постарше, становилось немного тревожно – тот знал мать и сестру, а Реб совершенно его не помнил. И глаза у него были похожи на потухшие угли в жаровне.
   Реб подумывал, не стать ли ему агентом, вроде Шона и Вуди. Он тоже будет носить пистолет и защищать людей. «Жаль только, в школе не с кем будет водиться».
   Реб посмотрел в зеркало и представил, как идет по школьному коридору между Вуди и Шоном и машет другим детям, чтобы посторонились. Вдруг в окна классной комнаты впрыгивают бандиты, агенты падают, раненные, но он, Реб, хватает выпавший из рук Вуди автомат, отстреливается и спасает всех. А потом его показывают по телевизору и награждают медалью за храбрость.
   Реб сел на нижнюю ступеньку и погладил Волка.
   – Поцелуй птичку, хор-рошенькую птичку, – защебетал на кухне Бисквит.
   Волк навострил уши, повернул голову и гавкнул.
   – Нечего его обнадеживать, – сказал Реб.

* * *

   Эрин сидела на полу спальни среди разбросанных фотографий. Солнце косыми лучами струилось в окно и освещало девочку и снимок, который она разглядывала.
   С фотографии на нее смотрел отец. Он шел через двор, а она, трехлетняя малышка, сидела у него на плечах. Пол Мастерсон прижимал к груди ножки дочери, а она обвивала ручонками его шею. Снимок был сделан еще до рождения Реба, когда Мастерсоны жили в Вашингтоне. За спиной Пола вовсю цвели вишни. Эрин жалела, что не помнит этот день. Фотографировала, конечно же, Лаура. Эрин гадала, во что была одета мать, когда щелкала затвором фотоаппарата. Наверное, они устроили пикник под открытым небом. Как здорово, должно быть, пахла на солнце цветущая вишня!
   Просматривая альбом, Эрин плакала, но сейчас уже почти успокоилась. Она помнила мистера Гри и обрадовалась встрече с ним, но в то же время испытывала странное беспокойство. Эрин вызвала в памяти картинку из прошлого. Торн Гри и отец стоят во дворе у жаровни и переворачивают котлеты для гамбургеров. Они попивают из бокалов золотистую жидкость. Эрин помнила Реба-младенца, помнила, как терпелив был с ним отец – с ними обоими. Она любила Арлингтон; оглядываясь назад, она помнила только хорошее. Ей казалось, что там всегда было тепло и солнечно. Потом вспомнила, какой шок испытала мама, узнав о том, что отец ранен в Майами, как перепугалась она сама, когда мать объяснила ей, что случилось. Потом брат с сестрой остались под присмотром няньки – Лаура уезжала на несколько недель в госпиталь к отцу.
   Эрин тогда проводила мать к служебной машине управления, которая должна была доставить Лауру Мастер-сон к самолету.
   – Я позвоню, как только доберусь до Майами.
   Слово «Майами» уже наводило ужас на девятилетнюю девочку. «Папа поехал в Майами, и посмотрите, что получилось».
   – Он умрет?
   – Врачи уверяют, что папа поправится. Со временем. Он ранен в голову, но они сделают операцию, и все будет хорошо.
   – Честное слово?
   – Честное слово. – Лаура клятвенно перекрестилась. – Если папа сможет, он поправится и вернется домой. Это я могу тебе обещать.
   Но когда почти через год отец вернулся, все изменилось. Эрин помнила его приступы ярости, помнила, каким сердитым казался он все время. Она никогда не забудет, как тряслась его левая кисть. Эрин постоянно задавала себе вопрос: остался бы отец с ними, если бы она не боялась его до такой степени? Она никому не признавалась в том, как мучит ее чувство вины, как скучает она по папе. Ей недоставало его объятий, их шумной возни и шутливых схваток, когда он швырял ее на диван или подбрасывал к потолку. И теперь, когда она наконец начала свыкаться с его затворничеством в горной хижине, он вдруг покинул горы. «Если отец больше не избегает людей и не цепляется за свое одиночество, то почему не приезжает? Если он хочет защитить нас, то почему его нет рядом?»
   Эрин уверяла себя, что ей нет дела до его увечья и никогда не было. Но раз ее смущает даже общество матери, когда приходят некоторые друзья, то можно представить, что она испытывала бы в присутствии отца. Она ненавидела себя за эту мысль. «Я повзрослела, – убеждала она себя. – Теперь я справлюсь». Но справится ли? «Ох, Эрин, какая же ты дрянь!»
   Мать говорила, что Пол оставил семью из-за психических отклонений, вызванных ранением в голову. Эрин верила ей, потому что так было легче. Теперь отец, очевидно, поправился, раз его привлекли к работе над таким важным заданием. «Но это значит, что и тогда мозги у него не могли совсем уж съехать набекрень», – рассудила она.
   В ночь перед уходом отца родители подрались. Эрин помнила, как приходили полицейские и как мать умоляла отца успокоиться. Эрин казалось, что у матери на подбородке был синяк, но, может быть, тут она нафантазировала. Лица полицейских очень ее напугали. Они смотрели так, словно хотели сделать отцу что-то плохое.
   Эрин надеялась, что еще увидится с отцом. «Когда-нибудь он все поймет, – говорила она себе, – и вернется, и снова будет любить нас». И может быть, даже верила в это.

Глава 18

   Рейни принимал на ночь снотворное. Если он не пил таблетки, ему снились дети и Дорис, и он просыпался с криком, в холодном поту. Чем проходить через ад, лучше беспамятство. Довольно и того, что он живет в этом аду каждый божий день.
   А тут еще Пол Мастерсон. Для человека, навлекшего на других немыслимое горе, он спал просто превосходно. Рейни понимал, что Флетчер психопат, но если бы не Пол, Мартин зациклился бы на других врагах. Разве что увечья, которыми наградили Пола дружки Флетчера, – может, он искупил вину? Бездействующая левая рука, выбитый глаз, пожизненная хромота... Вряд ли.
   Пол должен был убить Флетчера, считал Рейни, или хотя бы позволить другим агентам УБН свести счеты с предателем. Но Пол отказался по своим личным соображениям. Возможно, ему просто не хватило мужества, и он трусливо переложил ответственность на закон. Флетчера отправили в тюрьму. Как будто решетки способны удержать такого человека! Черт бы вас всех побрал! Когда мысли Рейни текли по этому руслу и душу захлестывала черная ненависть, он сходил с ума от ярости, думая, что его дети погибли, а Пол Мастерсон жив. Он не раздумывая поменялся бы с Полом местами. Даже учитывая страдания, которые вынес Пол, в представлении Рейни он оставался счастливейшим человеком на свете. Когда Рейни терзали такие мысли, ему приходилось делать над собой громадное усилие, чтобы не ставить Пола и Флетчера на одну доску.
   Рейни долго думал над запиской Флетчера, которую получил вечером после похорон Дорис и Джорджа. Он поехал в мотель – не хотел оставаться в пустом доме. Два агента настояли на охране его комнаты. В тот вечер Рейни позволил доктору из управления сделать ему укол, но сон все равно не шел. Прежде чем он задремал, пришел священник епископальной церкви, читавший заупокойную службу, и уговорил агентов впустить его в комнату. Он собирался поговорить с Рейни Ли о Божьем промысле. Рейни понимал, что священник пришел из лучших побуждений, но его прорвало.
   – Убирайся к дьяволу, пока я тебя не прикончил! – заорал он на перепуганного служителя церкви. – Нечего говорить мне о Боге, который позволил какому-то психу расправиться с моими детьми и женой! Прочь! – Тут он схватил священника в охапку и выбросил в коридор. Врезавшись в противоположную стену, преподобный приземлился на четвереньки. Агенты, дежурившие за дверью, онемели от ужаса и застыли неподвижно, словно манекены в витрине. Струхнувший святой отец закрыл голову руками.
   – Больше никаких посетителей, – ровным тоном произнес Ли. Внутри у него все кипело, в груди бушевало пламя, но иногда на пике ярости Рейни удавалось сохранять внешнее спокойствие. Будь у него оружие, он мог бы выпустить в проповедника всю обойму.
   Священник больше не вернулся, охранники тоже не решились войти. Рейни подобрал Библию, которую священник уронил на кровать, и швырнул в стену.
   – Верни мне мою семью или оставь меня в покое! – завопил он, задрав голову к потолку. Потом, вспомнив, как много религия и этот бедный священник значили для Дорис, разрыдался и плакал, пока не уснул, – впервые с тех пор, как Дорис и Джорджа не стало.
   Позже, во сне он услышал отдаленный зов Дорис и проснулся. Дорис стояла в комнате мотеля подле кровати и плакала светящимися слезами.
   – Рейни, я не могу их найти, – сказала она. – Где наши дети?
   Невозможно описать, какие противоречивые чувства охватили в тот момент Рейни, но страха среди них не было. Он протянул к Дорис руки, и она приникла к нему. Огромная бездна пустоты в его душе заполнилась, и он заплакал слезами радости. Он чувствовал мокрое лицо Дорис у своей груди, он гладил ее волосы, утешал ее.
   – Все будет хорошо, малышка, – говорил он сквозь слезы. – Вот увидишь, мы найдем их.
   – Там ничего нет, Рейни, – плакала она. – Ничего, кроме голосов в темноте. Мне так холодно и страшно, Рейни.
   – Хочешь, я пойду с тобой? Мы будем искать их, пока не найдем.
   – Рейни, голоса сказали, что мы не можем быть вместе, пока круг не завершится.
   – Пока что? Я не понял.
   – Книга подскажет тебе. Пожалуйста, Рейни, я хочу к своим малышам.
   Тут она исчезла, и он почувствовал, что обнимает пустоту. Но она была с ним. Он вдыхал запах ее духов, чувствовал ее дыхание, ее тепло. Он не спал и знал, что она ему не привиделась. Случившееся было так же реально, как и все, с чем он до сих пор сталкивался.
   Рейни включил свет и увидел на полу открытую Библию. Он соскользнул с кровати и подкрался к книге. Когда он коснулся страниц, они показались ему горячими, словно угли. Рейни отдернул руку, потом снова дотронулся до книги. Страницы медленно перевернулись и остановились. Взгляд Рейни упал на строки, обведенные священником в рамочку. Он прочитал их, и кровь застыла у него в жилах.
   «...убийцу должно предать смерти. Мститель за кровь может умертвить убийцу; лишь только встретит его, сам может умертвить его»^[9].
   Так звучал Божий приговор. Не будет Рейни прощения, и души его родных не соединятся до тех пор, пока Флетчер жив.
   Рейни опустился на колени и начал листать Библию. Один из стихов привлек его внимание и врезался в память. Стих имел отношение к Полу, который допустил, чтобы человек вроде Флетчера, сжигаемый ненавистью, остался жить. Огонь этой ненависти усилился тысячекратно с тех пор, как занялся.
   Исход, 26, 6: «Если появится огонь и охватит терн, и выжжет копны или жатву, или поле, то должен заплатить, кто произвел сей пожар».

Глава 19

   Пума замерла, устремив на Пола взгляд больших карих глаз. Потом прыгнула, легко перемахнув через его голову, и приземлилась на крутой тропинке в десяти футах позади. Пол обернулся. Пума сделала три грациозных прыжка и исчезла в стене тумана. Пол не почувствовал страха, но его неожиданно захлестнула печаль и ощущение утраты.
   Пол проснулся потерянный, оглушенный этой непонятной тоской. Он лежал неподвижно в гостиничной постели и ждал, пока действительность не проникнет в сознание сквозь пелену отступающего сна. Часы показывали начало пятого, и, хотя Пол проспал всего три часа, он знал, что вновь уснуть не удастся. Он выбрался из постели, сел, не одеваясь, на ближайший стул и погрузился в раздумье. Груз последних дней, а главное, дней предстоящих давил на него невыносимо.
   Через шторы с улицы пробивался свет фонарей и падал пятнами на обнаженную кожу.
   «Что, если я потерплю неудачу? Ответ прост. Если я проиграю, они погибнут. Любое неверное допущение, любая ошибка в истолковании мотивов или действий этого маньяка, и они умрут. Это так же определенно, как то, что завтра взойдет солнце. Флетчер одержим желанием покарать меня, больше ничто его не волнует. Я ни на минуту не должен упускать это из виду. Флетчер сводит счеты только со мной. Все остальное, включая родных Джо, Торна и Рейни, лишь пролог».
   Пола терзали сомнения. Он понимал, что находится слишком далеко от места действия, но приближаться боялся. Он и сам не знал, какова природа этого страха. Боялся ли он, что его осудит и отвергнет семья, или это был страх перед поражением? Не взялся ли он за непосильную для себя задачу? С тех пор как Пол уехал из Монтаны, ему ни разу не удалось проспать ночь беспробудно.
   Беспокоило даже то, не слишком ли мало он беспокоится, и о том ли вообще надо беспокоиться. Например, он упорно избегал принимать какое-либо решение в связи с душевным состоянием Рейни, со способностью Ли адекватно воспринимать действительность. Вполне возможно, что в сознании Рейни царит мрак, словно в глубоком темном колодце, полном извивающихся змей. Иногда в глазах Рейни отражалось нечто такое, от чего Полу становилось не по себе. Но чаще его взгляд оставался пустым. Спокойствие Рейни казалось совершенно непонятным; у него все должно было бы кипеть внутри. И еще эта неожиданная религиозность. Рейни целыми днями читал Библию, но никогда не говорил о прочитанном. Что происходит в голове этого человека?
   Перед Полом Мастерсоном постоянно вставали проблемы, они требовали решения. Он надеялся, что ему удастся справляться с ними по мере необходимости, но особой уверенности не было. До происшествия в Майами принятие решений никогда не вызывало трудностей, но с тех пор все изменилось. Странно, что никто не замечает, какой сумбур царит в его мыслях и чувствах. Может быть, людей обманывает его маска уверенности, а может быть, им просто необходимо верить в его силу.
   Пол встал и подошел к зеркалу. Игра света и тени перенесла его во времени на шесть лет назад. Рассеянный свет сглаживал и скрывал шрамы, тень подчеркивала и усиливала рельеф мускулатуры. Правая часть лица оставалась в тени, и лицо казалось нормальным. Но Пол знал: если повернуть выключатель, он увидит безобразного калеку, с которым сталкивался ежедневно уже шесть лет. «И виной тому – Мартин Флетчер». Он понимал, что должен ненавидеть Флетчера за свою увечность, за покалеченную жизнь. Но как он ни старался, ненависть не приходила. Шесть лет Пол нет-нет да и вспоминал Мартина и вопреки всякой логике скорее жалел его, чем ненавидел.
   Пол вспомнил сон о пуме. Он взбирался по склону горы и неожиданно столкнулся с ней нос к носу. Он должен был бы испугаться, но не испугался. Проснувшись, он понял, откуда пришел сон. Когда Полу было лет восемь-десять, Аарон с несколькими соседями взяли мальчика на охоту – кто-то из хищников повадился воровать в округе скот. Смертельно раненная, пума бежала от охотников, но вдруг повернулась и медленно пошла назад, навстречу своре собак, которые ее выследили. Она еще умудрилась серьезно помять двух самых свирепых псов, но справиться со всей сворой ослабевшей ей оказалось не по силам. Собаки одолели ее, прежде чем подоспевшие охотники окончательно успокоили зверя пулей в голову. Позже охотники, которых удивило возвращение пумы, выяснили, что она встала между собаками и своим логовом. Собаки нашли логово, и люди позволили бы им загрызть двух котят, но Пол поднял такой шум, что охотники пощадили зверенышей. Через несколько дней Аарон передал их лесничему. Пол никогда не выяснял, какая судьба их постигла.
   Почему пума вдруг всплыла в его подсознании? Какой-нибудь индеец, увидев такой сон, решил бы, что дух большой кошки явился к нему предупредить о чем-то или указать путь к победе над противником. Пол полагал, что, выражаясь метафорически, он сам стал кошкой и встал между своим логовом и собаками – Мартином Флетчером.
   Мастерсон подошел к окну, раздвинул шторы и выглянул на улицу. Он зажег сигарету, глубоко затянулся и начал ждать рассвета. Миновал еще один день, отделявший бывшего кандидата в шефы УБН от бывшего агента Мартина Флетчера.

Глава 20

   Рейд Дитрих подъехал к дому Лауры вскоре после полуночи. Он тронул кнопку пульта дистанционного управления, и ворота гаража откатились в сторону. В гараже зажегся свет. Рейд поставил свой «ягуар» рядом с джипом Лауры, запер кабину и закрыл ворота.
   Свет погас, но Рейд не стал искать выключатель. Вместо этого он включил карманный фонарик и осветил верстак возле стены. Убрав с верстака кусок фанеры, откинул от стены несколько кирпичей и достал из-за них два магнитофона, соединенных друг с другом. Рейд вынул кассеты, сунул их себе в сумку и заменил использованные кассеты чистыми.
   Управившись с делом, Рейд вышел через заднюю дверь гаража к черному ходу. Он поставил чемодан и попытался вставить ключ в замочную скважину, но ключ не подошел. Рейд осмотрел дверь и убедился, что в нее врезан новый замок и выглядит он гораздо более внушительно, чем прежний. Он отошел от двери, обогнул угол дома и посмотрел на окна студии. Там горел свет, стало быть, Лаура работала. Рейд подошел к первому окну и постучал ключом по стеклу.
   – Лаура, это я! – крикнул он призрачной фигуре, возникшей по другую сторону штор. Лаура раздвинула шторы и, увидев его, просияла.
   – Рейд, обойди кругом! – крикнула она и показала в сторону фасада. – К парадной двери.
   Когда она открыла дверь, Рейд уже стоял на пороге с чемоданом в одной руке и сумкой в другой. Лаура поцеловала его и втащила в дом.
   – Ключ не открывает. Я хотел только проверить, как у вас дела, и сразу к себе.
   – Мы сменили замки.
   Рейд вошел в кухню и налил себе полстакана красного вина.
   – И правильно, – одобрил он. – По-моему, взломщикам не потребовалось бы особого искусства, чтобы управиться со старыми. Надеюсь, ты не хотела таким образом намекнуть, что я получил отставку?
   – Мне многое нужно тебе рассказать.
   Овчарка скатилась по лестнице и прыгнула на Рейда.
   – Ладно, ладно, малыш. Лежать! – Рейд оттолкнул собаку. Волк лег и неистово застучал хвостом по полу. – Я слушаю тебя, – сказал Рейд Лауре, наливая себе еще вина.
   – УБН обнаружило в доме микрофоны. Два «жучка» нашли прямо здесь, на кухне. А всего – пять. В телефонах и лампах.
   Стакан выскользнул из рук Рейда и разбился вдребезги о мраморную поверхность рабочего стола. Вино растеклось по столу и закапало на пол. Рейд схватил полотенце. Лаура помогла ему собрать осколки.
   – Ты хочешь сказать, что они и сейчас нас слышат? – поинтересовался шокированный Рейд, когда она рассказала ему все, что знала.
   – Да.
   – Даже в спальне?
   Лаура потянулась губами и прошептала ему на ухо:
   – Но не в ванной. Особенно если течет вода.
   – Это уже кое-что, – проворчал Рейд и добавил, тоже шепотом: – Надеюсь, у меня получится. Я никогда не исполнял этот номер на публике. – Потом заговорил нормальным голосом. – Значит, они нашли два «жучка» в спальне и два здесь?
   Лаура кивнула.
   – И в студии. Попытались найти приемник, но не захотели переворачивать здесь все вверх дном. Они боятся привлекать к себе внимание. Кроме того, приемник можно спрятать где угодно. Мне так неловко перед тобой.
   – Не говори глупости. Главное, ты в безопасности. Небольшое неудобство – маленькая плата в данном случае.
   Рейд сел на табурет. Лаура обняла его за шею и нежно поцеловала.
   – Прости, что я тебя огорошила.
   – Слава Богу, что они не повыскакивали из кустов с пистолетами. Я бы мог испортить замечательную пару брюк. Копы меня нервируют. Я понимаю, что это смешно, но... пистолеты и все прочее...
   – Они тебя уже знают. Наблюдают за нами с первого сентября.
   – А дети как восприняли новую забаву?
   – Агенты не показываются на глаза. Мы знаем, что они рядом, что дом под наблюдением, но иногда я даже забываю о них. Напомни мне, что должна дать тебе новый ключ. Как прошла поездка?
   – Никакого сравнения с твоими. Едва не утонул в завалах нового оборудования, сутки напролет слушал скучные доклады об оцифровке изображений и прочей утомительной чепухе.
   – Я не ожидала, что ты вернешься раньше завтрашнего дня.
   – Вылетел пораньше. Не было смысла задерживаться.
   – Ты выглядишь усталым.
   – Душ быстро привел бы меня в норму. – Он вскинул брови и многозначительно улыбнулся. – Но у меня нет сил до него добраться. Поеду-ка я лучше к себе. Надо еще разобрать кое-какие бумажки и полить цветы.
   – А они не потерпят до утра?
   – Потерпят, – сказал он, целуя ее. – Хочешь, останусь спать на коврике под дверью и буду защищать тебя ценой собственной жизни?
   – Нет. Я в полной безопасности, – сказала Лаура с улыбкой. – Тяжелая артиллерия всего в двух шагах отсюда.
   – Да, думаю, здесь сейчас самое безопасное место в городе. Пожалуй, останусь.
   Лаура хихикнула.
   – Чудесно! Польешь свои цветы завтра. Мне нужно общество.
   – Тогда мне надо поскорее добраться до душа, – сказал Рейд, поднимая сумки.
   Лаура взяла его под руку, и они вместе поднялись в спальню.

Глава 21

   Позже Лаура никак не могла заснуть. Казалось бы, заслон вокруг дома и собака в доме должны были внушать ей чувство безопасности, но не внушали. Лаура не просто боялась, что Мартин Флетчер доберется до них, если пожелает, – она ни на секунду не сомневалась, что ему это удастся. Инстинкт подсказывал ей бежать. Но Флетчер отыщет их, и, возможно, тогда их некому будет защитить. Кроме того, как долго можно скрываться от маньяка, одержимого ненавистью и жаждой мести? Нет, лучше уж ждать его здесь и молиться, чтобы Торн и вправду оказался профессионалом, каким всегда представлял его Пол.
   Лаура встала и поискала в шкафу пистолет. Он оказался в старой сумке, где лежал уже пять лет. Пистолет дал ей Пол четырнадцать или пятнадцать лет назад. На всякий случай. Лаура с облегчением убедилась, что пистолет заряжен. Правда, стреляла она всего раз – по консервной банке. Остальные пять патронов расстрелял Пол. Он тогда же почистил пистолет, и больше Лаура оружия не касалась, только перекладывала из одного шкафа в другой при переездах.
   Мартин Флетчер был ужасным человеком. Лаура помнила свою первую встречу с ним на каком-то торжестве в УБН. Флетчер с первой минуты вызвал ее острую неприязнь. Что-то в нем было не так. Похотливая улыбка, пустота в глазах. Пол представил их друг другу, и Лауру едва не стошнило от омерзения, когда Флетчер поцеловал ей руку. Он пялился на нее целый вечер, и от этих взглядов у нее кровь стыла в жилах. Лаура вся подобралась, вспомнив отвратительную сцену на стоянке в Арлингтоне. После приема в управлении прошло недели две. Лаура сидела в машине недалеко от подъезда штаб-квартиры УБН и читала роман. Погода стояла прекрасная, и окно в машине было опущено. Вдруг кто-то рукой закрыл Лауре глаза, и сначала она подумала, что это Пол. Как же она испугалась, увидев Мартина Флетчера! Он стоял, прислонившись к дверце машины, и плотоядно улыбался.
   – Хотите, начнем с того, на чем остановились в прошлый раз? Полагаю, вы обо мне думали. Что я могу вам предложить?
   – Ваше предположение совершенно не соответствует истине, – отрезала она.
   Он снова сунул руку в окно и облапил ее ногу там, где заканчивались шорты. Лаура отпрянула, но пристегнутый ремень удержал ее на месте. Пальцы Флетчера поползли вверх по ноге и залезли в трусики.
   – Лаура, позвольте мне кое-что сказать вам. Я устрою этой маленькой пипке такое угощение, какого она в жизни не пробовала. Вы бросите своего слюнтяя и поползете за мной на коленях на край света.
   Лаура, как ни старалась, не могла оторвать от себя его пятерню. Она попыталась дать ему пощечину, но Флетчер перехватил руку и поцеловал ладонь, вдавливая влажный язык между пальцами. Потом он вдруг отступил и засмеялся. Этот смех Лаура в жизни не забудет. Целых десять минут она не могла унять рыдания.
   Лаура не посмела рассказать об этом эпизоде мужу – она за него боялась. Пол не любил применять силу, а Флетчер определенно получал от насилия удовольствие. Через несколько месяцев Флетчера арестовали. На суде он заявил, что Мастерсон и его подчиненные подбросили ему улики, на которых строилось все обвинение.
   Но Флетчер оказался куда более страшным человеком, чем представлялось Лауре. Убивать женщин и детей! Одно лишь воспоминание о взгляде его холодных, мертвых глаз приводило Лауру в ужас. Страх перед насилием сводил ее с ума. Разве сможет она противостоять Флетчеру? Он – чудовище.
   Лаура вылезла из постели и надела старую рубашку Пола, доходившую ей почти до колен. Она закатала рукава и спустилась в студию. Пес не отставал от нее ни на шаг. У Лауры было много работы. Она обещала галерее двадцать больших полотен для предстоящей выставки в Германии, а закончила только шестнадцать. Приходилось работать над четырьмя картинами одновременно, чтобы уложиться в срок.
   Лили настойчиво упрашивала ее допускать потенциальных клиентов в студию, чтобы они могли понаблюдать за процессом творчества, но Лаура отказалась, заявив, что посторонние мешают ей сосредоточиться. Этот разговор состоялся еще до появления федеральных агентов в кустах, до прослушивания каждого разговора в доме, до возвращения Пола в мир. Тогда она еще не жила в постоянном страхе перед Мартином Флетчером.