Миллер Джон Рэмси. Последняя семья

   – Алло?
   – Алло, – ответил Пол.
   – Это мой папа?
   Прошло несколько мгновений, прежде чем Пол сумел заговорить:
   – Адам?
   – Реб! Ты что, забыл? Реб. Никто не называет меня Адамом.
   – Хорошо, сынок. Что ты хочешь?
   – Я хочу, чтобы ты объяснил, почему эти люди наблюдают за нами.
   – Потому что один очень страшный человек...
   – Убивает людей. Это я знаю.
   – Что ж, мистер Гри расскажет тебе остальное. Этот человек очень опасен, поэтому слушайся Торна. Тогда все будет в порядке.
   – Тогда у меня вопрос.
   – Слушаю тебя, – сказал Пол. Он сунул в рот сигарету и нервно затянулся.
   – Если мы в опасности, почему ты не в Новом Орлеане?
   – Я в Нэшвилле, Реб. У меня здесь много работы. Правда. Очень важной работы, которая требует моего присутствия.
   – Почему ты нас не любишь? Это из-за мамы и Рейда?
   – Нет, Реб. Ты представить себе не можешь, как сильно я вас люблю. Разве я когда-нибудь забывал поздравить тебя с днем рождения или с Рождеством? – Голос Пола слегка дрожал.
   – Мама говорит, что слова ничего не стоят. А подарки – они мне не нужны. Ты никогда не пишешь и не звонишь. Вон у меня знакомые ребята, у них родители развелись, а они все равно видятся с отцами.
   – Тут дело не в разводе... Но сейчас не время это обсуждать. После можно будет...
   – После чего? Мы с Эрин никогда не видим тебя, а знаешь, как трудно, когда отца нет? Если бы тебе угрожала опасность, мы сами бы приехали, а не посылали следить за тобой чужих людей.
   – Я приехал бы, если бы так было лучше, – осторожно произнес Пол. – Но моя работа нужнее здесь.
   – А если нас застрелят? Вдруг только ты можешь нас спасти? Ты клялся маме в любви и верности – мама сама говорила. Пока смерть не разлучит, но ты же не умер! И ты обещал Богу заботиться о нас. Поклялся, что будешь любить и защищать нас, и следить, чтобы мы росли хорошими. Ты солгал Богу?
   – Адам, это нечестно.
   Пол вздрогнул, услышав крик сына в трубке:
   – Я Реб, черт возьми! Меня зовут Реб, и если бы ты не был таким дураком, ты бы знал это! Ты не знаешь нас! Ты не отец, а просто пустое место!
   – Адам... Реб, сейчас я не могу приехать. Но скоро...
   – Тогда не приезжай совсем! Если меня убьют, я буду преследовать тебя по ночам, и ты никогда больше не уснешь! – Мальчик перевел дыхание и, казалось, немного успокоился. – Приезжай сейчас же или вообще никогда. Нас хотят убить, мы даже не знаем кто. Что ты ему сделал?
   Пол собрался, чтобы ответить спокойно. Он чувствовал себя так, словно кто-то выкручивал его внутренности.
   – Реб... Все не так просто... Выслушай меня...
   – Нет, это ты меня выслушай! Я тебя ненавижу! Я больше про тебя не хочу слышать! Ты всегда делал нам плохо, хотя мы ничего плохого тебе не сделали.
   Душевная боль и растерянность уступили место гневу, и Пол взорвался:
   – Какого дьявола ты в этом понимаешь, Адам Мастер-сон! Делай что тебе велят и не приставай к взрослым со своими дурацкими вопросами!
   Пол ощутил знакомое покалывание в макушке, и комната вдруг исчезла, словно кто-то щелкнул выключателем.

* * *

   Шерри услышала гневный голос Мастерсона, сорвавшийся на крик. Она не могла разобрать слов, но скоро Пол притих. Шерри начала просматривать записи, которые он просил перепечатать и отправить по факсу Тоду Пиплзу. За дверью раздался глухой удар. Шерри постучала в конференц-зал. Ответа не последовало. Индикатор на телефонном аппарате показывал, что линия все еще занята. Шерри стало не по себе. Она открыла дверь.
   Пол бился в судорогах на полу возле стола, глаза его закатились, изо рта текла белая пена.
   – Эй, кто-нибудь, врача! – крикнула Шерри в коридор и бросилась к Полу. Через несколько секунд в дверях столпились агенты и секретари из других кабинетов. Расталкивая их, в комнату вбежал Рейни Ли и опустился возле Пола на колени.
   – Эпилептический припадок, – объявил он. – Пол принимает от них лекарство.
   – Что мы должны делать? – жалобно спросила Шерри.
   – Ничего особенного. Просто следить, чтобы он не ударился головой, и по возможности удерживать его на боку.
   Рейни сходил в ванную и принес Шерри мокрое полотенце, попутно захлопнув дверь перед носом праздных зевак.
   – А язык не нужно держать, чтобы Пол не задохнулся? – спросила мисс Ландер.
   Рейни покачал головой:
   – Нет. Все будет в порядке. – Он снял пиджак, свернул его и сунул между коленями Шерри и головой Пола. – Это следствие мозговой травмы. Он предупреждал, что припадок может случиться, и просил только беречь его голову от ударов. Он сам придет в сознание. Я отменю вызов «скорой». Это только смутит его.
   Рейни ушел. Шерри осталась с Полом одна. Судороги постепенно ослабевали, и Шерри воспользовалась возможностью получше разглядеть человека, с которым работала. Она коснулась его виска и медленно обвела пальцем шрам. Вмятина в черепе оказалась не такой глубокой, как она думала. Девушка подобрала слетевшую повязку и закрыла красную, словно сырое мясо, глазницу.
   Шерри повернула голову Пола в профиль, левой стороной к себе. На фоне черной юбки его лицо, казалось, светилось изнутри. Глядя на неповрежденную сторону его лица, Шерри решила, что Пол Мастерсон очень красив. К правой стороне надо было привыкнуть, но Мастерсон почему-то понравился Шерри с первой минуты, как она его увидела и услышала его твердый голос. Она чувствовала, что в глубине его души живет неизбывная тоска. Временами сквозь суровую маску начальника проступало совсем другое лицо. Лицо сердечного, заботливого человека с добрым чувством юмора. Шерри каким-то образом поняла, что Пол сомневается в себе. Это ощущение появилось у нее, когда она как-то застигла его у окна. Пол стоял, устремив вдаль невидящий взгляд, и на лице его читалась невыразимая мука. В смертельной игре, которую он вел, ставкой были дети – плоть от плоти его. Мог ли он не терзаться сомнениями?
   Мисс Ландер осторожно вытерла лицо шефа полотенцем. Здоровый глаз Мастерсона дернулся, и зрачок вернулся на место. Напряжение отпустило, на душе девушки потеплело. К Полу возвращалось сознание. Шерри попыталась представить себе, каково ему живется после такого ранения. Частичная потеря памяти, физической силы, которую он принимал как нечто само собой разумеющееся, непрестанная боль. Рейни упоминал о приступах ярости, которые накатывали на Пола во время выздоровления. Потому-то, наверное, он и бежал в горы и долгие годы прятался от людей. Шерри от всей души жалела его, и вовсе не из-за увечий. Просто она понимала, что ему предстоит долгий и трудный путь, прежде чем он вернется к полноценной жизни. Шерри попыталась представить его спокойным и умиротворенным, но никак не могла вызвать в сознании правдоподобный образ. Тогда она попробовала вообразить Пола в расцвете сил и способностей – человека с самоуверенностью дикого кота. На этот раз получилось. Она представила себя в его объятиях.

* * *

   Едва действительность начала вновь проникать в сознание, Мастерсон попытался выдавить из себя улыбку. Шерри видела, что он смущен. Пол сел, потирая затылок, потом поднялся на ноги и неуверенно шагнул к ближайшему креслу. Рука его рефлекторно потянулась к лицу – проверить, на месте ли повязка.
   – Спасибо, – поблагодарил Мастерсон. – Кажется, я упал.
   – И часто это случается?
   – Нет. Правда, нечасто. Гнев, огорчение... я не знаю точно, что служит толчком. На этот раз, наверное, гнев и огорчение.
   – Может быть, вы забывали принимать таблетки? – спросила Шерри.
   – Да, должно быть. Так оно и есть. – Он встал, пересел за стол и положил телефонную трубку на место.
   Шерри встала с ковра и одернула юбку.
   – Знаете, я видела по телевизору, что некоторые собаки чувствуют приближение припадка у хозяина и усаживают его, чтобы он не упал.
   – Я не люблю собак, – сказал Пол без улыбки.
   – Простите, я не хотела быть навязчивой.
   – На самом деле «не люблю» – неверное определение. Просто у меня на них аллергия.
   – Пудели, по-моему, не вызывают аллергии. Или как раз наоборот, вызывают? А еще чихуахуа и эти японские собачонки...
   – Ненавижу пуделей, – буркнул Пол. – Чихуахуа? – Он скривился. – Да лучше я тысячу раз упаду, чем соглашусь выносить их общество.
   Шерри нахмурилась.
   – Пудели ничем не хуже других собак. У моей мамы есть пудель. А у тетушки Грэйс пара чихуахуа, Инь и Янь. Интересно, как ее угораздило дать китайские имена мексиканским собакам?
   Пол рассмеялся, присел на корточки и начал собирать рассыпанные по ковру папки. Шерри бросилась помогать. Когда она передавала ему одну из папок, их руки соприкоснулись, и Шерри задержала свою на несколько лишних секунд. Их глаза встретились, и она улыбнулась. Пол отвернулся.
   – Все в порядке? – спросила Шерри самым что ни на есть формальным тоном.
   – Да. Спасибо вам за все. Извините за переполох, который я устроил. Можно я задам вам личный вопрос?
   – Можно, но ответить не обещаю.
   – У вас есть парень?
   – Нет. А теперь можно, я спрошу?
   – Наверное, да. – Пол откинулся на спинку стула и сцепил пальцы на затылке, предвкушая первый приятный разговор за неделю.
   – Почему вы так и не привели в порядок лицо?
   Пол отрывисто засмеялся и резким движением положил руки на стол. В его смешке прозвучало удивление и замешательство. Он недоуменно воззрился на Шерри, пытаясь решить, разозлил его вопрос или обидел.
   – Почему вы об этом спрашиваете?
   – Ну, вы же разрешили. Я считаю вас необыкновенно привлекательным человеком. Я имею в виду, что на левую сторону вашего лица очень приятно смотреть. Мне просто подумалось: может, вы не сделали пластическую операцию потому, что хотели наказать себя за что-то?
   Пол отвернулся и открыл первую попавшуюся папку. Он попытался читать, но буквы прыгали, а руки дрожали.
   – Если это все...
   – Я не хотела расстроить вас, мистер Мастерсон. Правда, не хотела.
   – Мне нужно работать. Вам, полагаю, тоже.
   Шерри двинулась к выходу, но на полпути остановилась и оглянулась.
   – Мне уйти? Я уволена?
   – Нет, вы не уволены. Только займитесь чем-нибудь полезным. Не стоит тратить время впустую, размышляя... обо мне. – Последние слова Пол произнес едва слышно.
   – Простите, если я вас чем-нибудь обидела. Иногда я слишком даю волю любопытству, и оно меня далеко заводит.
   – Ничего. Я сам напросился. Но лучше давайте все-таки закроем эту тему, чтобы к ней не возвращаться. – Он поднял голову и захлопнул папку. – У меня к вам две просьбы. Во-первых, не пытайтесь меня анализировать, потому что вы не имеете представления ни о том, что произошло в моей жизни, ни о том, что я чувствую, о чем думаю. И, во-вторых, продолжайте так же хорошо работать.
   Шерри улыбнулась.
   – Спасибо, – сказала она. И добавила: – Простите.
   Мастерсон хотел сказать совсем другое. «Мне очень одиноко сейчас. Мне нужно общество. Ненадолго. Я хотел бы...»
   После ухода Шерри он полчаса простоял у окна, глядя на раскинувшийся внизу город. «Сколько дней я уже не пью таблетки?» Пол знал причину своей забывчивости. Он снова оказался в седле и подсознательно решил, что лекарства ему не нужны.
   Пол подумал о причинах припадка. Он пришел в ярость и сейчас жалел о том, что наговорил сыну, а главное, о тоне, который себе позволил. Но это и к лучшему, решил он. Пусть ребенок забудет его. Он не мог бы сейчас отправиться в Новый Орлеан, даже если бы захотел. Время еще не пришло. «Скоро, уже очень скоро мы встретимся с тобой, Мартин Флетчер».

Глава 26

   – Так что он сделал? – вскричала Лаура, воззрившись на сына. Реб сидел угрюмый, с упрямо поджатыми губами, и всем своим видом демонстрировал, что не намерен принимать чьи бы то ни было упреки. Лицо его горело, в глазах стояли злые слезы.
   – Я ничего не мог поделать, – оправдывался Торн. – Он настаивал на разговоре. Угрожал, что сорвет нам наблюдение.
   Реб обиженно выпятил нижнюю губу.
   – Если он не сидит больше взаперти в своих горах, как ты говорила, почему мне нельзя с ним поговорить? Он ведь мой отец, разве нет? У него есть телефон. Что я такого сделал?
   – Иди наверх, – приказала Лаура. Она не двинулась с места и не произнесла ни слова, пока за Ребом не захлопнулась дверь его комнаты. Эрин стояла в дверях и наблюдала за матерью, склонив голову набок.
   – Что, ради всего святого, он наговорил Полу? – спросила наконец Лаура.
   – Требовал, чтобы Пол приехал сюда, – ответила за агента дочь. – Назвал папеньку эгоистом. Жаловался, как тяжело расти без отца. По сути, обозвал самовлюбленным засранцем и велел приезжать сейчас или никогда.
   – Он так и сказал?
   – О, он еще и не такое сказал. Я передала суть. Он говорил с папой, как с провинившимся ребенком.
   Лаура улыбнулась.
   – Неплохо. А что сказал Пол?
   – Понятия не имею. Наверное, бросил трубку.
   Когда Лаура поднялась к сыну, тот лежал на кровати лицом к стене, а Волк стоял рядом, уткнувшись мордой в ногу мальчика. Лаура села на край кровати.
   – Давай поговорим, сынок, хочешь?
   – Нет.
   – Ты понимаешь, что поступил неправильно?
   Реб повернул голову. Нижняя губа у него дрожала, и он никак не мог с ней справиться.
   – Он не любит нас, мама. Почему? – Он сел и разрыдался, уткнувшись ей в плечо. Лаура обняла сына. – Что мы ему сделали? Мы плохо себя вели? Но мы же были маленькими... мы не хотели его злить.
   – Реб, вы не сделали ничего плохого, и это неправда, что отец вас не любит. Поверь мне.
   – Но он кричал на меня. Кричал так, будто ненавидит всех нас. Он сказал, что мне следовало бы как следует всыпать, что мои выходки могут стоить всем нам жизни, что это не игрушки. Он еще что-то кричал, но я не стал слушать, Он злой, злой. Лучше бы я не звонил. Лучше бы он умер. Жаль, что те бандиты не застрелили его насмерть.
   Лаура, как могла, пыталась успокоить сына, но Реб был безутешен. Она никогда еще не видела его в таком состоянии. Лаура решила дать ему выплакаться и вышла из комнаты. В коридоре она столкнулась с Эрин.
   – Какого дьявола он о себе воображает?! – заорала Эрин.
   – Эрин, выбирай выражения!
   – Пошел он к черту!
   – Эрин, пожалуйста!
   – Если он выглядит, как путало, это не дает ему права так обращаться с Ребом! Мне наплевать, как он ведет себя по отношению ко мне, но я не позволю этой сволочи обижать моего братишку! Как он смеет?!
   – Эрин, уверяю тебя, все совсем не так просто.
   – Ну и носись со своим слизняком! Жаль, что он схлопотал пулю в свою драгоценную физиономию. – Она смотрела прямо в глаза матери. – Жаль, что его не убили.
   – Эрин!
   – О, ты ничем не лучше его!
   Эрин бросилась к себе в спальню и захлопнула дверь с такой силой, что стены затряслись.
   Лаура спустилась в кухню, налила себе большой стакан вина и выпила залпом.
   – Торн, – сказала она, обращаясь к оконному стеклу, – сделай одолжение, передай Полу, что мы больше не хотим его видеть. Скажи ему, пусть проваливает обратно в свои горы. Если он еще раз обидит моих детей, я его убью собственными руками.
   Лаура забрала бутылку вина в студию и включила погромче музыку, чтобы выплакаться без аудитории.

* * *

   Эрин была в ярости. Отец перевернул их жизнь вверх тормашками, практически запер их дома, и она отнюдь не испытывала к нему благодарности. Она подумала о новичке, который недавно пришел к ним в класс. Наверное, ей еще никогда не доводилось видеть такого красавчика. Эрик Гарсиа сказал ее подружкам, что она ему нравится. За день до этого они немного поболтали за ленчем. Эрик попросил Эрин о свидании, и при других обстоятельствах она согласилась бы немедленно. Девчонки лопнули бы от зависти. Но ей пришлось отшить Эрика, сославшись на занятость. После школы этот дурацкий агент, Шон Меррин, не отходил от нее ни на шаг. Эрин чувствовала себя идиоткой, неразумным младенцем.
   Правда, она оставила себе лазейку, сказав Эрику, что, возможно, выкроит часок на будущей неделе. Теперь Эрин решила натянуть нос своим телохранителям. Она им всем покажет! Надо сунуть Эрику записку и договориться с ним о встрече, а потом она улизнет от Шона Меррина. Ну их всех к чертовой матери!

Глава 27

   Под колесами темного «кадиллака» захрустел гравий, ярко-белый свет фар померк и стал оранжевым. Машина выплыла из тумана у разгрузочного пандуса, въехала на причал и остановилась в тени грузового судна. Судно в этот вечер напоминало корабль-призрак: команда покинула его и разбрелась по барам Французского квартала. Фары «кадиллака» погасли; через несколько минут задняя дверца машины открылась, и одинокая фигура в широком непромокаемом плаще шагнула в темноту порта.
   Лалло Эстевес держался и выглядел, как подобает настоящему аристократу. Серебряная волнистая грива, тонкие усики и очки в тяжелой черной оправе придавали его облику утонченное благородство. Он носил на пальце кольцо-печатку с древним фамильным гербом, повторяющим рисунок восковой печати на письмах двухсотлетней давности.
   Лалло окинул «кадиллак» хозяйским взглядом, зажег светлую доминиканскую сигару от золотой зажигалки, постоял немного и пошел к сходням. Он решил подняться на палубу, полагая, что там, наверху, у него будет более выгодная позиция для наблюдения. Тонкие кожаные подошвы мокасин скользили на мокрых досках, покрытых пятнами мазута и бусинами росы. Лалло поднялся на самый верх и оглядел палубу. Он едва различал в тумане окно рулевой рубки. Там, конечно же, никого не было. Судно принадлежало кофейной компании Лалло, и капитан обещал обеспечить ему полное уединение на эту ночь. Латиноамериканец огляделся, пытаясь определить местонахождение обещанного Спайви снайпера, но потом оставил эту мысль. Какая ему разница?
   Десять минут Лалло курил сигару и ждал, внутренне подбираясь при каждом непонятном звуке. Он, как обычно, не взял с собой пистолет. Лалло не любил оружия, хотя в Англии, в колледже, фехтовал и недурно стрелял по глиняным мишеням. Ему никогда не доводилось применять оружие для насилия. Пока существует нищета, всегда найдутся желающие выполнить любое поручение за какую-нибудь безделушку и несколько долларов. Лалло посмотрел на часы. Флетчер опаздывал уже на десять минут.
   Лалло надеялся, что снайпер не подведет и сделает чистый выстрел. Иногда эти стрелки так сосредоточены на мишени, что не замечают того, кто оказывается за ней. Кроме того, латиноамериканец очень надеялся, что ЦРУ не надумает покончить с их многолетним, хотя и вынужденным с его стороны, сотрудничеством. Лалло мог бы описать телосложение и голос Спайви, но никогда не видел глаз этого человека и не испытывал ни малейшего желания увидеть. Меньше знаешь – крепче спишь. Не считая последней встречи, Лалло сталкивался со Спайви лишь однажды, и на агенте ЦРУ были темные очки, бейсболка, густой парик и накладные усы. Ни парик, ни усы не выглядели убедительно, да Спайви к убедительности и не стремился.
   – Ну, где ты, Марти, вонючий сукин сын? – пробормотал Лалло себе под нос.
   – Какой изысканный оборот!
   Голос подействовал на Лалло, словно выплеснутая в лицо кружка ледяной воды. Он вздрогнул, повернул голову и обнаружил в двух шагах от себя незнакомца, автора ехидного замечания. Лалло показалось, что он слышит звук закрываемой дверцы автомобиля, и взмолился про себя, чтобы его провожатый не рыпнулся.
   – Мартин? Это ты? – Лалло не видел Флетчера после операции.
   – Вот уж нет, – ответил незнакомец и показал подбородком: – Он позади вас.
   Лалло обернулся. Мартин действительно стоял у него за спиной. Латиноамериканец с трудом совладал с дыханием. Как мог Флетчер подняться по шатким, скрипучим сходням без единого звука? На Мартине были черные джинсы и свитер. Лицо вымазано чем-то темным и влажным. Лалло не узнал его сначала, и вовсе не из-за краски на лице. Само лицо изменилось до неузнаваемости.
   – Как ты это проделал? – спросил Лалло наигранно-легкомысленным тоном. – Ты отнял у меня десять лет жизни, И вот он. – Лалло кивнул в сторону другого. – Должен сказать, этот человек кого-то мне напоминает. – Он осенил себя крестом и положил руки Мартину на плечи.
   – Вы встречались раньше, – сказал Флетчер. – Несколько лет назад. В нашем тренировочном центре в Колумбии.
   – Понятно. Ну, Марти, наконец-то мы снова встретились и можем по-дружески поболтать, как в добрые старые времена.
   – Ну что ж, друг мой, я выполнил свою часть сделки, а о цене мы договаривались заранее, – заговорил Флетчер на безупречном испанском. – Вы не довольны качеством товара? Подсоединить провода да установить часы – вот и все, что нужно сделать. Одно удовольствие, а не работа. Вот почему так много дураков становятся нынче террористами. Так ты говоришь, у Пабло проблемы с передачей наличности?
   – Si, – сказал Лалло и, взглянув на помощника Флетчера, перешел на английский. В душе он молился, чтобы снайпер подождал, пока они не подойдут к машине. Спутник Мартина – непредвиденное осложнение, но Рамон легко управится с обоими. – Пабло постигла небольшая неудача при перевозке денег. Ему пришлось перебраться из Гватемалы в Колумбию, и я никак не могу его найти. Коммуникации – ужасная проблема, но, как показывает опыт, он всегда с ней успешно справляется.
   – Я видел место, где с его братом и кузеном произошел несчастный случай.
   – Полицейские пули вредны для пищеварения. – Лалло пожал плечами и засмеялся. – И этот эпизод тоже не помог уладить наши неприятности.
   – Но он имел место всего несколько недель назад. Я же должен был получить деньги на полгода раньше. Или я веду себя как надоедливый пес, который путается под ногами, выпрашивая подачку?
   – Нет, нет! – энергично запротестовал Лалло. – Я никогда, никогда так к тебе не относился. Ты мне все равно что родня!
   – И все же мне не заплатили, дядюшка Лалло. В прежние времена со мной всегда расплачивались вовремя, и расплачивались щедро. Мои сведения спасли множество жизней в организации Пабло. Я уж не говорю о товаре на миллионы и миллионы долларов, который уходил бы к копам, если бы не я.
   Флетчер улыбался, но эта улыбка не предвещала Лалло ничего хорошего.
   – Но, друг мой, ведь я в конце концов привез тебе эти деньги. Поэтому я и назначил встречу здесь в такое время. Чтобы уплатить тебе долг Пабло. Он уговаривал меня подождать, но я сказал: «Нет, Мартин Флетчер мой близкий друг. Я сам ему заплачу». – Лалло прижал ладонь к груди. – «Мартина нельзя заставлять ждать, – сказал я. – Это не твоя забота. Я заплачу из своего кармана, а потом удержу из собранных денег». Ты так изменился, Марти! Так помолодел! Настоящий красавец! – Латиноамериканца очень нервировал незнакомец, который говорил хорошо знакомым голосом. Он старался не смотреть на крышу склада, но все равно украдкой туда поглядывал.
   – О, Лалло, ты меня устыдил. – Мартин сконфуженно улыбнулся. – А я не знал, смогу ли впредь доверять тебе.
   Лалло похлопал Флетчера по плечу и растянул губы в широкой улыбке.
   – Пустяки.
   – Где они? Где мои деньги?
   – В машине. Пойдем, я расплачусь с тобой побыстрее. Этот туман... словно в кино о вампирах, правда? – Лалло неубедительно хихикнул.
   Мартин улыбнулся в ответ.
   – Кровь из горла? – Он засмеялся. – В машине, говоришь?
   – Да. Пойдем.
   Мартин шел позади Эстевеса до самой машины. Лалло нервничал. «Что же будет со вторым? Застрелят ли их одновременно?»
   Он медленно открыл дверцу и отступил назад, чтобы не помешать Рамону, сидящему на заднем сиденье. Он застыл, ожидая выстрелов, но ничего не произошло. Мартин Флетчер пристально смотрел в глаза Эстевесу целых тридцать секунд, потом наклонился и вытащил из машины безвольное тело. За ногу. Труп упал на землю с отвратительным чавканьем, как при ходьбе в сапогах по болотной жиже, В левом виске жертвы чернела аккуратная дырочка, а заднее боковое стекло машины покрывала паутина тонких трещин, расходившихся от небольшого отверстия.
   – Представляешь себе мое удивление, когда я обнаружил здесь Рамона?! Значит, этот жалкий мешок дерьма ждал меня с приготовленными деньгами? А может, не с деньгами? Должен тебе сказать, Лалло, денег в машине не было. Только вот это. – Мартин залез под куртку и вытащил из-за пояса пистолет с глушителем. – Да еще двустволка. Может, деньги в багажнике? Я не вижу здесь ничего, кроме двух кусков мертвечины – твоего водителя и сомнительного происхождения pistolero. Но деньги? Нет, я не вижу своих денег. – Лицо Флетчера исказил гнев. Лалло молился, чтобы снайпер поскорее выстрелил и положил конец этому ужасному фарсу. Он пробежал глазами по крыше своего склада.
   – Парень на крыше вспомнил о неотложном деле и ушел пораньше, – сообщил Флетчер. Лалло помертвел. Губы его задрожали, колени подогнулись.
   – Марти, меня заставили! Они угрожали моей семье! – Он ударил себя в грудь кулаком. – Перес передал через Рамона приказ. Этот злодей был у Переса личным киллером. Я рад, что ты убил этого борова, потому что он заставил меня пойти против тебя. Они угрожали моей семье. Даже внукам!
   Флетчер вынул нож из чехла на лодыжке, нагнулся и полоснул лезвием мертвое тело. Лалло едва не вырвало, когда он увидел, что делает это чудовище.
   Флетчер встал, и Лалло пришел в ужас при виде его окровавленных рук и зажатого в правом кулаке ножа.
   – Я знал этого типа, Лалло. Такого скверного ученика не следовало натравливать против учителя. Хотя в этом галстуке он смотрится крайне мило.
   Лалло не хватало воздуха. Ему казалось, что сердце в груди сейчас взорвется.
   – Что такое? – воскликнул Флетчер, шумно принюхиваясь. – Дерьмо? Ты испортил тысячедолларовый костюм? Ты так боишься меня? Меня, человека, которого любил, словно родного сына? Я-то думал, мы друзья, Сколько я тебя знаю? Пятнадцать лет? Нас многое связывает, Лалло. Ты представил меня Анжеле, моей любимой. Ты был крестным отцом моего ребенка. Знаешь, – сказал он вкрадчиво, – скоро будет годовщина его смерти.