Миллер Уолтер Майкл. Гимн Лейбовичу

   Ужели мы обречены на это, Господи, прикованные к маятнику нашего собственного безумного часового механизма, неспособные остановить его качание? На этот раз он качнет нас к забвению."
   Чувство отчаяния неожиданно прошло, когда брат Пат принес ему вторую телеграмму. Аббат вскрыл ее, пробежал глазами и криво усмехнулся.
   - Брат Джошуа еще здесь?
   - Он ожидает за дверьми, преподобный отец.
   - Велите ему войти. - А, брат Джошуа, закройте-ка дверь и включите глушитель звука. Потом прочтите это.
   Джошуа посмотрел на первую телеграмму.
   - Ответ из Нового Рима?
   - Это пришло сегодня утром. Но сначала включите глушители. У нас есть что обсудить.
   Джошуа закрыл дверь и щелкнул переключателем на столе. Скрытые звукоподавляющие устройства коротким визгом выразили свой протест. Когда визг умолк, показалось, что акустика комнаты неожиданно изменилась.
   Дом Зерчи повел рукой на кресло, монах сел и молча прочел первую телеграмму.
   - "...вы не должны предпринимать никаких действий, относящихся к Quo peregrinatur grex", - прошептал он.
   - Вы можете хоть кричать, когда включены эти штуки, - сказал аббат, показывая на глушители. - Ну, что скажете?
   - Так что, план отменяется?
   - Не спешите. Та пришла сегодня утром. А эта - сегодня после полудня.
   "Полученное ранее послание не принимать во внимание. По указанию святого отца "Quo peregrinatur" немедленно приводится в действие. Подготовьте в течение трех дней тех людей, которые должны отправиться. Перед отправлением ждите подтверждающей телеграммы. Сообщайте о любых затруднениях при подборе людей. Начинайте осуществление плана. Кардинал Эрик Хоффстраф, папский наместник."
   Лицо монаха побледнело. Он положил телеграмму на стол и сел в кресло, крепко сжав зубы.
   - Вы знаете, что означает "Quo peregrinatur"?
   - Знаю, но только в общих чертах.
   - Сначала собирались послать нескольких священников к Альфе Центавра во главе отряда колонистов. Но план этот не был исполнен, поскольку для рукоположения священников в сан требуются епископы, и за первым поколением колонистов надо было бы послать еще много священников, и так далее. Вопрос был сведен к дискуссии о том, сохранятся ли колонии, и если так, то что нужно предусмотреть на колонизированных планетах для обеспечения апостольской преемственности без обращения к Земле. Вы понимаете, что я имею в виду?
   - Пришлось бы послать по крайней мере трех епископов, я полагаю.
   - Да, и это выглядит довольно глупо. Группы колонистов лучше делать небольшими. Но во время последнего мирового кризиса "Quo peregrinatur" превратился в чрезвычайный план увековечивания церкви на колонизированных планетах, если на Земле произойдет самое худшее. У нас есть корабль.
   - Звездолет?
   - Именно. И есть команда, способная управлять им.
   - Где?
   - У нас есть команда прямо здесь.
   - Здесь?! В аббатстве? Но кто?.. - Джошуа вдруг запнулся. Его лицо, казалось, посерело еще больше. - Но, домине, мой опыт в космосе ограничен орбитальными аппаратами, а не звездолетами! До того, как умерла Нэнси и я пришел к цистерциан...
   - Я все это знаю. Опыт полетов на звездолетах есть у других. Вы знаете, кто это. Ходит даже шутка, что бывшие космолетчики непременно ощущают призвание к нашему ордену. Это не случайно, конечно. И вспомните: когда вы были постулантом, разве вас не расспрашивали о вашем космическом опыте?
   Джошуа кивнул.
   - Вы должны также помнить, что вас спрашивали, сможете ли вы снова выйти в космос, если этого потребует от вас орден.
   - Да, помню.
   - Тогда вы не можете утверждать, что совершенно ничего не знали о том, что определенно предназначены для "Quo peregrinatur", если когда-нибудь придет время его выполнить.
   - Я... я помню, что был напуган этим, мой господин.
   - Напуган?
   - Точнее, был в сомнении. Но и испуган тоже, немного, потому что надеялся провести остаток дней своих в ордене.
   - В качестве священника?
   - Это... это я еще не решил.
   - "Quo peregrinatur" не предполагает освободить вас от ваших обетов и не означает, что вы покидаете орден.
   - Орден тоже уходит?
   Зерчи улыбнулся.
   - И с ним Книга Памяти.
   - Вся Кни... о, вы имеете в виду микрофильмы. И куда?
   - К колонии Центавра.
   - Как долго нам лететь, домине?
   - Если вы полетите, то уже никогда не вернетесь назад.
   Монах тяжело вздохнул и невидящими глазами уставился на вторую телеграмму. Он скреб свою бороду и выглядел сильно озадаченным.
   - Три вопроса, - продолжал аббат. - Не отвечайте сейчас, но начните их обдумывать и обдумайте тщательно. Во-первых, желаете ли вы улететь? Во-вторых, чувствуете ли вы призвание к духовному служению? В-третьих, желаете ли вы возглавить группу? И под словом "желаете" я не подразумеваю "желаете покориться". Я подразумеваю энтузиазм, желание пойти этой дорогой. Обдумайте это, у вас есть три дня на размышление - а может быть и меньше.
   Перемены не раз пытались покуситься на строения и земли древнего монастыря. Чтобы предохранить старые постройки от вторжения новой, более динамичной архитектуры, все пристройки возводились вне стен аббатства и даже по ту сторону шоссе - иногда ценой удобства. Старая трапезная стала непригодной для пользования из-за прогнившей крыши и возникла необходимость пересекать шоссе, чтобы попасть в новую. Неудобство несколько уменьшил подземный переход, по которому братья ежедневно шествовали к трапезе.
   Существовавшее уже сотни лет, но недавно расширенное шоссе было той же самой дорогой, которой пользовались и язычники, и пилигримы, и крестьяне, и ослиные повозки, и кочевники, и дикие наездники с Востока, и артиллерия, и танки, и десятитонные грузовики. Движение по нему то неслось бурным потоком, то текло тонкой струйкой или даже отдельными каплями в зависимости от эпохи и времени года. Некогда, давным-давно, движение было шестирядным и управлялось автоматически. Затем движение прекратилось, покрытие растрескалось, и только редкая трава прорастала в трещинах после случайного дождя. Пыль покрывала его. Жители пустыни выкапывали его разбитые бетонные плиты для строительства то лачуг, то баррикад. Эррозия превратила его в пустынную дорогу, пересекающую дикие безлюдные места. Но теперь, как и прежде, движение по шоссе было шестирядным и с автоматическим регулированием.
   - Движение к вечеру оживилось, - сказал аббат, когда они вышли в сумерках из ворот старого аббатства. - Давайте пересечем шоссе поверху. После пылевой бури в тоннеле может быть очень душно. Или вы не хотите увертываться от машин?
   - Давайте пойдем, - согласился брат Джошуа.
   Приземистые грузовики с притушенными фарами (фары использовались только как предупреждающая сигнализация) проносились мимо них, ревя турбинами и жалобно скрипя шинами. Они следили за дорогой с помощью тарельчатых антенн, а магнитными датчиками ощупывали стальные ленты в дорожном полотне, которые направляли их, когда они мчались по красноватой, поблескивающей реке замасленного бетона. Материализованные эритроциты в артериях Человечества, эти бегемоты бездумно перли на двух монахов, а те, увертываясь от них, перебегали от полосы к полосе. Если один из грузовиков собьет человека, то другие будут переезжать и переезжать его до тех пор, пока машина службы безопасности не обнаружит плоский отпечаток человеческого тела на покрытии и не остановится, чтобы очистить шоссе. Чувствительный механизм автомата гораздо лучше реагировал на металлическую массу, чем на тело из мяса и костей.
   - Это было ошибкой, - сказал Джошуа, когда они достигли разделительной полосы и остановились перевести дух. - Посмотрите, кто там стоит.
   Аббат мгновение всматривался, а затем хлопнул себя по лбу.
   - Миссис Грейлес! Я совершенно забыл: у нее сегодня свободный вечер, и она подстерегает меня. Она продала свои помидоры в трапезную для сестер и теперь снова пришла по мою душу.
   - По вашу? Она была здесь прошлым вечером и позапрошлым вечером тоже. Я думал, что она ожидает попутную машину. Что ей от вас нужно?
   - О, ничего особенного. Она только что обжулила сестер на цене своих помидор и теперь положит неправедный доход в мою кружку для бедных. Этакий небольшой ритуал. Против ритуала я не возражаю. Плохо то, что бывает потом. Сами увидите.
   - Может, вернемся назад?
   - И оскорбим ее чувства? Чепуха. Она уже заметила нас. Пойдемте.
   И они снова побежали между грузовиками.
   Двухголовоя женщина с пустой корзинкой и шестиногой собакой поджидала возле входа в новую трапезную, что-то тихо напевая собаке. Четыре ноги у собаки были здоровыми, но две лишних бесполезно мотались по бокам. И у женщины одна из голов выглядела такой же ненужной, как и лишние ноги собаки. Это была маленькая головка херувимчика, а глаза у нее всегда были закрыты. Но было заметно, что она дышала или размышляла. Она беспомощно склонилась на одно плечо, глухая, немая, живущая чисто растительной жизнью. Вероятно, в ней не было мозга, ибо она не являла никаких признаков независимого сознания или индивидуальности. Собственное лицо старухи было изборождено морщинами, но лишняя голова сохраняла детские черты, хотя кожа ее стала жесткой от пыльных ветров и потемнела от солнца пустыни.
   Старуха чуть присела при их приближении, а собака с рычанием отступила назад.
   - Доброго вечера, отец Зерчи, - проговорила она, растягивая слова. Самого приятного вечера вам... и вам тоже, брат.
   - Привет, миссис Грейлес.
   Собака зарычала, ощетинилась и начала неистовый танец, маневрируя по направлению к лодыжке аббата с оскаленными клыками. Миссис Грейлес проворно ударила свою любимицу овощной корзинкой. Собака зубами схватила корзинку и завертелась вокруг своей хозяйки. Миссис Грейлес отшвырнула собаку вместе с корзиной и, получив несколько звучных шлепков, та отступила и с ворчанием уселась в проходе ворот.
   - У Присцилды такое прекрасное настроение, - вежливо заметил Зерчи. У нее будут щенки?
   - Да простятся мои грехи, ваше преподобие, - сказала миссис Грейлес, но это не материнские чувства делают ее такой, а дьявол ее мучит! Это все мой муж виноват: он заколдовал бедную собачку, заколдовал ее просто из любви к колдовству, и теперь она всего боится. Прошу, ваше преподобие, прощения за ее шалости.
   - Все в порядке. Ладно, доброй ночи, миссис Грейлес.
   Но убежать оказалось не так легко. Старуха схватила аббата за рукав и улыбнулась своей неотразимой беззубой улыбкой.
   - Минутку, отец, одну только минутку для старой торговки помидорами, если только она у вас есть.
   - Ну конечно! Я буду рад. - Джошуа криво усмехнулся аббату и отправился договариваться с собакой о праве прохода. Присцилла смотрела на него с явным презрением.
   - Сейчас, отец мой, сейчас, - говорила миссис Грейлес. - Возьмите кое-что для вашей кружки. Сейчас... - Пока Зерчи протестовал, она гремела монетами. - Нет, обязательно возьмите их, - настаивала она. - О, я знаю, вы всегда говорите со мной с каким-то раздражением! Но я не так бедна, как вы можете обо мне подумать. И вы делаете доброе дело. А если вы не возьмете денег, они достанутся этому нехорошему человеку, моему мужу, и он будет делать на них свое дьявольское дело. Здесь я продала свои помидоры и получила хорошую цену; я купила себе еды на неделю и даже хорошенькую игрушку для Рэчел. Я хочу, чтобы вы взяли их.
   - Это очень хорошо...
   - Гррампф! - донеслось властное рычание со стороны ворот. - Гррампф! Рауф! Рррррраууфф! - последовало быстрое чередование лая и тявканья, а затем Присцилла заскулила, капитулируя.
   Джошуа вернулся, держа руки в рукавах.
   - Вы ранены?
   - Гррумпф! - проговорил монах.
   - Что такого вы с нею сделали?
   - Гррумпф! - повторил брат Джошуа. - Рауф! Рауф! ррррррауф! - и затем пояснил. - Присцилла верит в оборотней. Это она визжала. Теперь мы можем пройти через ворота.
   Собака исчезла, но миссис Грейлес снова вцепилась в рукав аббата.
   - Еще только одну минуту, святой отец, я не буду вас больше задерживать. Это из-за маленькой Рэчел я так хотела повидать вас. Надо подумать о крещении, я и хотела бы попросить вас... не окажете ли вы честь...
   - Миссис Грейлес, - мягко прервал ее аббат, - обратитесь к вашему приходскому священнику. Это он должен выполнять такие обряды, а не я. У меня не приход, а только аббатство. Поговорите с отцом Село из церкви святого Михаила. В нашем храме даже нет купели. И женщинам там запрещено бывать, разве что на балконе.
   - В капелле сестер есть купель, и женщины могут...
   - Это дело отца Село, а не мое. Метрику должны вписать в вашем собственном приходе. Только в случае крайней необходимости я мог бы...
   - Ой, ой, я знаю это, но я уже была у отца Село. Я принесла Рэчел к нему в церковь, но этот глупый человек не захотел даже прикоснуться к ней.
   - Он отказался крестить Рэчел?
   - Да, отказался, глупый он человек.
   - Тот, с кем вы говорили, священник, а вовсе не глупый человек, миссис Грейлес, и я его хорошо знаю. У него, должно быть, есть веские причины для отказа. Если вы не соглашаетесь с его доводами, то поговорите с кем-нибудь еще... но не с монастырским священником. Может быть, следует поговорить с пастором церкви святой Мейзи?
   - Ой, я и там уже была...
   И она отмолотила им подробный отчет о ее хлопотах ради крещения Рэчел. Монахи слушали ее сначала терпеливо, но потом, увидев что-то, брат Джошуа вдруг схватил руку аббата выше локтя и постепенно впивался в нее, пока аббат не скорчился от боли и не разжал его пальцы свободной рукой.
   - Что вы делаете? - прошептал он, но потом заметил выражение лица монаха. Его глаза неподвижно уставились на старуху, как если бы она была василиском. Зерчи проследил за его взглядом, но не обнаружил ничего более странного, чем обычно. Ее лишняя голова была наполовину прикрыта неким подобием покрывала, и брат Джошуа, несомненно, не раз видел это.
   - Мне очень жаль, миссис Грейлес, - прервал ее Зерчи, как только она остановилась, чтобы глотнуть воздуха, - но я должен сейчас уйти. И вот что я скажу вам: я позову отца Село для вас, но это все, что я могу сделать. Я думаю, он еще раз повидается с вами.
   - Спасибо вам сердечное, и простите мои грехи.
   - Доброй ночи, миссис Грейлес.
   Они вошли в ворота и направились к трапезной. Джошуа несколько раз ударил себя ребром ладони по лбу, словно пытался таким образом что-то поставить в черепе на месте.
   - Почему вы так смотрели на нее? - спросил аббат. - Я считаю это неприличным.
   - Вы не заметили?
   - Что не заметил?
   - Так вы не заметили? Ладно... оставим это. Но кто такая Рэчел? И почему не хотят крестит ребенка? Она что, дочка этой женщины?
   Аббат невесело улыбнулся.
   - Так утверждает миссис Грейлес. Но это еще вопрос, кто ей Рэчел дочь, сестра или липший нарост, выросший из ее плеча.
   - Так Рэчел - ее вторая голова?
   - Не кричите так. Она может услышать вас.
   - И она хочет ее крестить?
   - Причем очень настойчиво, не правда ли? Это кажется мне навязчивой идеей.
   - И как это объясняют?
   - Я не знаю, я не хочу знать. И я благодарю небо за то, что не могу постичь этого. Если бы это были просто сиамские близнецы, все было бы ясно. Но здесь другое дело: старожилы говорят, что когда миссис Грейлес родилась, Рэчел не было.
   - Крестьянские байки!
   - Вероятно. Но некоторые готовы повторить это хоть под присягой. Сколько душ у старой леди с лишней головой... головой, которая "выросла"? Такие казусы вызывают немалое раздражение в высоких сферах, сын мой. Ну, а что вы заметили? Почему вы уставились на нее и пытались сломать мне руку?
   Монах медлил с ответом.
   - Она улыбалась мне, - сказал он наконец.
   - Кто улыбался?
   - Ее лишняя... гм... Рэчел. Она улыбалась. Мне показалось, что она собирается очнуться.
   Аббат остановился у входа в столовую и с любопытством посмотрел на брата Джошуа.
   - Она улыбалась, - повторил монах совершенно серьезно.
   - Представьте себе, как это было.
   - Да, мой господин.
   - Тогда покажите, как вы это себе представляете.
   Брат Джошуа попытался.
   - Я не могу, - признался он наконец.
   Аббат опустил монеты старой женщины в кружку для нищих.
   - Войдем внутрь, - сказал он.
   Новая трапезная была, в соответствии со своим назначением, отделана хромированной арматурой, имела специальную акустику и бактерицидные лампы. Исчезли почерневшие от дыма камни, высокие светильники, деревянные чаши и зреющие в подвалах сыры. Не считая украшенных крестами сидений и ряда икон вдоль одной стены, это место походило, скорее, на заводскую закусочную. Да, атмосфера трапезной изменилась, как и атмосфера всего аббатства. После столетий борьбы за сохранение остатков давно погибшей культуры монахи дождались расцвета новой, еще более могучей цивилизации. Старые задачи были выполнены и вместо них поставлены новые. Прошлое почиталось и выставлялось для обозрения в застекленных витринах, но оно уже не было настоящим. Орден приспособился к новому времени, к веку урана, стали и ракетных вспышек среди громыхания тяжелой индустрии и высокого тонкого воя двигателей звездолетов. Приспособился, по крайней мере, внешне.
   - Accedke ad eum, [Приблизьтесь (лат.)] - пропел брат-чтец.
   Одетая в рясы толпа нетерпеливо переминалась во время чтения на своих местах. Еду еще не подавали, и на столах не было никакой посуды. Ужин задерживался. Вся община, весь организм, клетками которого были люди, чья жизнь мирно текла в течение семидесяти поколений, казалась этим вечером возбужденной, словно предчувствовала что-то дурное, словно осознавала через однородность ее членов то, о чем пока говорили лишь намеками. Этот организм жил, как единое тело, молился и работал, как тело, и временами, казалось, неясно сознавал тот разум, который возбуждал его члены к движению и нашептывал что-то самому себе и другим на lingua prima, [первородном языке (лат.)] детском языке рода человеческого. Вероятно, напряжение это усиливалось как слабыми раскатами залпов далеких антиракетных установок, так и неожиданной отсрочкой трапезы.
   Аббат легким стуком призвал к тишине и жестом показал своему приору, отцу Лехи, на аналой. На мгновение, перед самым началом речи, лицо приора исказилось страдальческой гримасой.
   - Мы все сожалеем о необходимости, - сказал он наконец, - нарушать иногда спокойствие нашей созерцательной жизни новостями из внешнего мира. Но мы должны также помнить, что находимся здесь, дабы молиться за мир и его спасение так же, как и за нас самих. Особенно сейчас миру могли бы пойти на пользу несколько заступнических молитв.
   Он остановился, глядя на отца Зерчи.
   Аббат кивнул.
   - Люцифер пал, - сказал священник и умолк. Он стоял за аналоем, будто внезапно онемел.
   Поднялся отец Зерчи.
   - Это заключение брата Джошуа, между прочим, - вставил он. Регентский Совет Атлантической Конфедерации сообщил сущие пустяки. Правящая династия вообще не сделала никакого заявления. Мы знаем немногим больше, чем знали вчера, за исключением того, что Всемирный Совет собрался на экстренное заседание и что силы внутренней обороны осуществляют быструю передислокацию. Объявлено чрезвычайное положение, это коснется и нас, но лишь слегка. Отец...
   - Благодарю вас, домине, - сказал приор. Казалось, он вновь обрел свой голос после того, как дом Зерчи сел на свое место. - Преподобный отец аббат попросил меня сделать следующее сообщение:
   Во-первых, в течение следующих трех дней мы будем служить перед заутреней малую службу Богородице, прося ее о заступничестве ради мира.
   Во-вторых, общие инструкции по гражданской обороне в случае космического нападения или опасности ракетной атаки имеются на доске у входа, и каждый может ознакомиться с ними. Если вы их уже читали, прочтите снова.
   В-третьих, в случае сообщения об опасности нападения нижепоименованные братья являются во внутренний двер аббатства за специальными инструкциями. Если не последует сообщения об опасности нападения, те же братья так или иначе являются туда послезавтра утром, прямо после заутреней и вознесения хвалы. Их имена: братья Джошуа, Кристофер, Августин, Сэмюэль, Джеймс...
   Монахи слушали в напряженном молчании, не не выказывали своих чувств. В общем было произнесено двадцать семь имен, но среди них не было ни одного послушника. Некоторые из них принадлежали знаменитым ученым, но были среди них также уборщик и повар. На первый взгляд можно было предположить, что имена случайно вытаскивались из картотеки. К тому времени, когда отец Лехи кончил зачитывать список, некоторые из братьев начали с любопытством поглядывать друг на друга.
   - И та же самая группа должна явиться в лазарет для полного медицинского обследования завтра, после заутреней, - закончил приор. Он обернулся и вопросительно посмотрел на Зерчи. - Домине?..
   - Да, еще одно, - сказал аббат, приблизившись к аналою. - Братья, не следует считать, будто дело идет к войне. Давайте вспомним, что Люцифер был с нами на этот раз почти два столетия. И пал только дважды, причем в размерах меньше одной мегатонны. Мы все знаем, что могло бы случиться, если бы это была война. Генетическое нагноение до сих пор с нами, с того последнего раза, когда Человек пытался уничтожить себя. Тогда, во времена святого Лейбовича, они, может быть, и не знали, что может случиться. Или, скорее, знали, но не могли поверить полностью, пока не испытали это на себе... как ребенок, который знает, что может сделать заряженный пистолет, но никогда прежде не спускал курок. Они еще не видели миллиардов трупов. Они еще не видели мертворожденных, чудовищ, потерявших человеческий облик, толп ослепших. Они еще не видели безумия, убийств и уничтожения без всякой причины, Тогда они сделали это, и тогда они увидели это.
   Теперь... теперь князья, президенты, президиумы знают обо всем с абсолютной уверенностью. Они знают это по детям, которых они породили и отправили в приют для уродов. Они знают это и сохранят мир. Не Христов мир, конечно, но все-таки мир, каким он был до недавнего времени - всего два вооруженных инцидента за столько столетий. Теперь у них есть горькая уверенность. Они не смогут снова совершить это, дети мои. Только раса умалишенных могла бы снова сделать это...
   Он остановился. Какой-то человек улыбался. И хотя улыбка была слабо намеченной, но среди моря серьезных лиц она выглядела словно муха в стакане со сливками. Зерчи нахмурился. Старик продолжал улыбаться все так же криво. Он сидел за "столом нищих" с другими случайными бродягами - старик с седой бородой, желтоватой под подбородком. Вместо одежды он носил холщовый мешок с отверстиями для рук. Он продолжал улыбаться Зерчи. Он выглядел старым, как источенный дождями утес, и вполне подходящим кандидатом для омовения ног нищим на страстной неделе. Зерчи подумал, что он хочет встать и сообщить что-то своим хозяевам, или, может быть, заблеять как стриженный баран? Но это была только иллюзия, вызванная кривой улыбкой. Он быстро отогнал от себя мысль, что где-то раньше видел этого старика. Он кончил свою речь.
   На пути к своему месту он задержался. Нищий любезно кивнул аббату, и Зерчи подошел ближе.
   - Могу ли я спросить, кто вы такой? Я видел вас когда-нибудь раньше?
   - [Мое имя Лазарь (древнеевр.)]
   - Что?
   - Лазар шеми, [Еврей Лазарь (древнеевр.)] - повторил нищий.
   - Я совершенно не...
   - Тогда зовите меня Лазарем, - сказал старик и криво усмехнулся.
   Дом Зерчи покачал головой и двинулся дальше. Лазарь? В округе старые бабы что-то говорили об этом... но это был какой-то глупый миф. Говорили, что он был послан Христом скитаться, но до сих пор еще не крещен. И все же аббат не мог избавиться от чувства, что где-то видел старика.
   - Внесите хлеб для благословения, - сказал он и тем кончил отсрочку ужину.
   После вознесения молитв аббат снова посмотрел на стол нищих. Старик охлаждал свой суп, обмахивая его подобием плетеной шляпы. Вздрогнув, Зерчи отвел от него взгляд, и трапеза продолжалась в торжественной тишине.
   Вечернее богослужение в церкви казалось в тот вечер особенно проникновенным.
   Брат Джошуа плохо спал после всего этого. Во сне он снова встретил миссис Грейлес. Здесь же был хирург, точивший нож и говоривший: "Этот нарост нужно удалить, пока он не превратился в злокачественную опухоль". И Рэчел открыла глаза и пыталась заговорить с Джошуа, но он слышал ее очень плохо и совсем ничего не понимал.
   - Правильное я исключение есть, - казалось, говорила она. - Я соразмерное ухищрение. Есть.
   Он ничего не мог сделать и пытался приблизиться, чтобы защитить ее. Но на пути, казалось, выросла упругая прозрачная стена. Он остановился и попытался читать по движению ее губ. "Я есть, я есть..."
   - Я есть непорочное зачатие, - дошел до него сонный шепот.
   Он пытался прорваться сквозь упругую пелену, чтобы защитить ее от ножа, но было слишком поздно, и после этого осталось много-много крови. Он с содроганием очнулся от этого богохульного кошмара и долго молился, но, едва заснув, снова увидел миссис Грейлес.
   Это была бесконечная ночь - ночь, принадлежащая Люциферу. Это была ночь нападения сил Атлантической Коалиции на космические установки Азии.
   Последовало немедленное возмездие, и древний город погиб.
   26
   "Говорит аварийная радиотрансляционная сеть предупреждения, - вещал диктор, когда Джошуа утром следующего дня зашел в кабинет аббата. Сообщаем последний бюллетень о пробах выпавших радиоактивных осадков от вражеской ракеты, атаковавшей Тексаркану..."