Страница:
-- Да, круто, ничего не скажешь... Это какими же деньгами Дантес ворочает, если он за раз компаньона на пятьдесят лимонов в баксах хочет кинуть? -- растерянно спросил Константин Николаевич, три года назад он знал Лозовского совсем другим человеком.
-- Да кавказский плен для тебя, брат, на воле точно пятнашкой покажется. За эти годы в России, в Моск-ве особенно, такое произошло, сразу не понять и не оценить. Вчерашняя фарца, мэнээсы, преподаватели марксизма-ленинизма, стали депутатами, членами правительства, банкирами, нажили миллионные и миллиардные состояния, разумеется в "зеленых". Кстати, не обмишулься в Москве, все цены подразумеваются в долларах. Дантес рассказывал, как его коллега, занимающийся нефтью, пригласил к себе в городскую квартиру, а затем в загородный дом своих американских партнеров, тех, кого называют нефтяными магнатами. Так вот, эти буржуи все удивлялись, как это за два-три года, после двухкомнатной хрущобы в Чертаново и стопятидесятирублевого оклада в райкоме комсомола, хозяин сумел стать владельцем настоящих апартаментов, замков, забитых антиквариатом и картинами, которые редко попадают и на знаменитые лондонские аукционы "Кристи" и "Сотби". Вот этот шанс ты, Тоглар, проморгал в чеченском плену, теперь шальные состояния лепить сложнее, но еще можно. А чтобы ты поверил, что не заливаю, я покажу тебе свою квартиру, на Кутузовском проспекте, я ее в карты выкатал. Так вот, хозяин для ее оформления дизайнеров, и очень известных, из Италии и Франции выписал, а сам ремонт делали финны.
Городецкий разволновался от своей длинной пылкой речи, но видя, как внимательно слушает его Тоглар, быстро осушил еще одну бутылку пива и продолжал:
-- Но это не весь расклад московской жизни. Пойдем, братан, дальше. Как теперь Модильяни не пострадать за Тоглара, сегодня ведь не знаешь, за кого мазу держать. Ты, наверное, еще и не слыхал, что нас с тобой могут называть "синими".
-- Почему "синими"? Ну, понятно, белые, красные, -- взвился Фешин, -- а мы что, баклажаны?
-- Не кипятись. Синие мы и есть синие. Ни я, ни ты отменить кликуху уже не можем, прочно вошло в обиход, в определенных кругах, как говорится. А "синие" -- называют так всех, срок мотавших, даже без наколок, как ты, например. Усек? За эти годы, пока ты "чехам" бумаги правил, печати лазером вырезал и планы строил, как дернуть из Ичкерии, и на нашем фронте новые расклады резко обозначились. Выросли отморозки, без роду, без племени, не говоря уже о наших понятиях, традициях. Эти тюрьмы не нюхали, законов ни государственных, ни воровских не приемлют, им что мента завалить, что авторитета, что лоха -- без разницы. За деньги на что угодно готовы, у них нет понятия -- западло. Конечно, их прихода никто не ждал, и что можно было поделить из сфер влияния, уже давно поделено. Но они не признают никакой власти, никаких границ, ничьих сфер влияния, и первым, кому они объявили войну, -- нам, людям, знающим, что такое тюремная баланда и нары, кому по праву должен принадлежать контроль за теневой экономикой, за всеми деньгами, что плывут мимо государственного кармана, мимо казны. Проще, украл у государства -- отстегни в общак братве, это касается и банкира, и предпринимателя, и торгаша. Так было всегда, так во всем мире. Но у нас и тут свой путь. Это с их легкой руки нас теперь стали называть "синими"...
Аргентинец так увлекся несвойственной для него миссией наставника и возможностью быть полезным легендарному Тоглару, что напрочь забыл о завтраке, лишь налегал на пиво и изредка посматривал на бутылку шампанского. "Де Кастеллани" пришлось ему по душе.
Константин Николаевич на правах гостеприимного хозяина снял крышку блестевшей хромом посудины, стоящей на горящей слабым огнем спиртовке, и запах хорошо прожаренной молодой индейки, фаршированной черносливом, заставил старых корешей потянуться к тарелкам. Но Городецкого, видимо, ничто уже не могло удержать, возможно, он по каким-то причинам хотел не только поставить Фешина в известность о событиях в Москве и России, но и желал выговориться, высказать свое отношение к происходящему вокруг беспорядку. Накипело в душе у старого каталы, ой как накипело...
-- Так что сам видишь, выросла новая разновидность преступников за два-три года, и это время совпало с твоим "курортом" в Чечне.
-- Ничего себе курорт, -- усмехнулся Тоглар.
-- Ты слыхал про такой город, как Новокузнецк? -- спросил вдруг Городецкий, отодвигая тарелку.
-- Нет, -- искренне ответил Фешин, -- хотя я много поездил по свету. Судя по названию, из городов-новостроек, короче, провинция, тмутаракань...
-- Верно. Я тоже до некоторой поры, а точнее, до прошлого года, и слыхом не слыхал о нем ничего. Ни ты, ни я, никто другой и представить не могли, чтобы банда из этой самой глухомани могла терроризировать московских банкиров и предпринимателей. За год с небольшим, после появления в столице, эта банда убила более пятидесяти человек. Да каких людей! Которые могли постоять за себя, имели деньги, телохранителей, свои команды, вооруженные до зубов. Да и наших, "синих", они грохнули немало.
-- И кто же это такой лихой выискался? -- заинтересованно спросил Тоглар. Он, кажется, что-то слышал об этих отморозках от чеченцев. -Неужели братва не среагировала на беспредел? Так ведь под корень нас, живущих по понятиям, могут вывести.
-- Не спеши. Эту историю я обязан, хоть вкратце, рассказать. Тебе нужно это знать, чтобы не влететь в новую передрягу. Ты ведь не только для "чехов", как я понял, представляешь интерес. Так вот, банда молодая, появилась в девяносто первом году. До этого ее главарь, Владимир Лабоцкий, лично знал всех до единого, кто позже составит костяк его бригады. Да, да, опять десантные войска, даже их спецподразделения, -- они все служили в одной части. Элита элитных войск, к слову сказать.
Уже занимаясь рэкетом, они каждый день по нескольку часов подряд тренировались в спортивном зале под руководством Лабоцкого, владевшего официально салоном физической культуры, и бегали пятнадцатикилометровые кроссы, опять же ежедневно. Вот какая сила противостоит властям и братве, уверяю тебя, Тоглар, такого порядка теперь ни в КГБ, ни в милиции, ни даже в президентской охране нет. Начали они, конечно, с кооперативов, с лотков, палаток. Главное оружие у них было психологическое -- устрашение. Они были невероятно жестоки. За месяц подмяли под себя город и близлежащие районы -платили все. Лабоцкий слетал в Англию и купил оборудование для прослушивания телефонов, разговоров сквозь стены и во впереди идущих машинах, приборы ночного видения и всякую другую технику; что приобретать, он знал, как я уже говорил, в спецподразделениях десантных войск обучили его прекрасно.
Городецкий, заметив интерес Тоглара, воодушевился, словно рассказывал увлекательную, недавно прочитанную повесть.
-- В прошлом году Лабоцкий появился в Москве и, как всегда, все заранее продумал, взвесил, тщательно подго-товился. Для своих ребят он купил с десяток квартир в Юго-Западном округе столицы, для молодняка также снял хаты, все телефонизировал, раздал всем пейджеры. Приобрел с дюжину иномарок, включая пятисотые и шестисотые "мерседесы". Но завидовать его команде не при-ходится -- никто без разрешения не имел права и носа высунуть из дому: за нарушение -- смерть, расстрел. С подачи всяких шестерок в Москве -предпринимателей, которых он успел подмять под себя, а также своих людей в милиции и ФСК, наверное, за большие бабки, -- быстренько завел картотеку на всех видных воров в законе и авторитетов, контролирующих белокаменную, собрал данные и на крупные коммерческие структуры и банки.
Тут напрашивается небольшой комментарий... -- Городецкий неожиданно встал из-за стола. -- Но прежде, с твоего позволения, звякну одному человеку... Сегодня после обеда предстоит большая игра, если интересуешься, поднимайся, я представлю тебя как известного художника...
-- Спасибо, но я после обеда тоже буду занят, -- сразу отказался Константин Николаевич -- у него на вечер была назначена встреча с Натальей.
Гость прошел к телефону, стоявшему у зеркала, и, набрав номер нужного абонента, говорил минуты две, не больше. Вернулся он к столу, радостно потирая руки. Судя по всему, игра не отменялась и куш предстоял немалый.
-- Значит, -- продолжал Аргентинец, -- прежде чем закончить о банде Лабоцкого -- обещанный комментарий... Тебя ведь не фабула интересует, конец ты и сам можешь просчитать, верно?
Тоглар согласно кивнул.
-- Важно тут другое -- понять расклад сил: кто за кем стоит, кто с кем повязан и в какую сторону кто движется, за кем возможен успех, а значит -власть. Наверное, молодые бандиты не смогли бы так борзеть, пойти на нас в открытую, если бы "новые русские" на первых порах откровенно не приняли их сторону. Сотрудничество с "синими", как казалось нуворишам, их принижало. Но на деле альянс получился куда сложнее. Об аппетитах Лабоцкого я уже рассказывал, точно такие же, или даже похлеще, они и у других молодых волчат. И поэтому хозяева жизни очень скоро оценили преимущества сотрудничества с "синими" -- те в дела не влазят, но предупреждают: платите нашу долю честно, иначе обман вам дороже обойдется. К тому же ни спортсмены, ни "новые русские" не учли, что свое мы за так никогда не отдадим и тоже готовы на все. Если они считали себя хозяевами на воле, то в тюрьме, ку-да и они, и "новые русские" стали попадать косяками, хозяевами остались мы, и там живут только по нашим законам, тут мы им и прищемили хвост. И на волю от дельцов, попавших в тюрьму, полетели малявы, чтобы держаться прежних крыш, то есть "синих". Усек мой ликбез?
-- Усек, усек, ты давай про Лабоцкого... -- поторопил хозяин номера.
-- Вот теперь снова вернемся к десантникам. Они в Москве держались своим землячеством, не привлекали чужаков, остерегались утечки информации, боялись, что менты, или "синие", или свои же, новые, зашлют им подсадного казачка.
Решив перебраться в Москву, новокузнецкие, конечно, знали, что главным противником у них станут "синие", ведали они и о том, что в столице уже все поделено: вплоть до кладбищ, до самой худой забегаловки у дороги, до туалетов на железнодорожных вокзалах -- и все, что им глянется, придется отнимать силой. К такому раскладу они были готовы.
Зная, что столкновения с "синими" не избежать -- а их банда вольготно разгуливала на чужих территориях, -- Лабоцкий сам вызвал на разборку люберецкую группу. На стрелку бывший десантник приехал один и без оружия. Спокойно выслушал все, что о нем и его орлах думают москвичи, а потом предложил им оглянуться по сторонам. Отовсюду из кустов, окружавших пустырь, где проходила встреча, сверкали оптические прицелы снайперских винтовок. Даже раздался один выстрел, который выбил из рук главаря люберецких пистолет. Москвичи молча расселись по иномаркам и уехали, на время оставив новокузнецких в покое. После этого ребята из провинции совсем распоясались. С ходу подмяли под себя несколько крупных групп и компаний. Выходки самозванцев вывели из равновесия всех, и в одном из шикарных ресторанов в центре столицы срочно собрались на сходку наши авторитеты, где единогласно решили, что с бандой Лабоцкого надо кончать. Здесь же жребий потянули -кому. После сходки стратеги выработали секретный план ликвидации новокузнецких главарей.
Аргентинец, сделав паузу, закурил, потом открыл новую бутылку "Хольстен", не торопясь выпил и, отправив ее к остальным порожним, продолжил:
-- А теперь я перейду к финальной части этой печальной истории, ибо когда в дело вступает братва, и десантникам, и спортсменам приходит конец, потому что за нами традиции, опыт и у нас есть люди, у которых рука не дрогнет, потому что они выполняют не самосуд, а решение сходняка.
Наши узнали, что основной костяк банды Лабоцкого располагался в Москве, и решили навести "законный" порядок в Новокузнецке. На помощь местному авторитету из "синих" выделили братву из близлежащих регионов, и те молниеносно повышибали отовсюду уполномоченных Лабоцкого и захватили даже его казну. В самой столице поступили похитрее, можно сказать по-иезуитски. Люди, поехавшие в Новокузнецк наводить порядок, имели и секретную задачу: собрать как можно больше материала на лидеров группы: Лабоцкого, Гнездича, Шкабару -- и особо разузнать о каких-нибудь трениях, вражде, размолвках, возникавших между ними прежде. Нужного материала собрали много, все трое были с норовом еще до армии. Нашли и с десяток видеопленок, где компания, кто вместе, кто в узком кругу, отмечала праздники, свадьбы, дни рождения и просто дружеские пирушки на природе -- там каждый из главарей говорил всласть, и на это извели сотни метров пленки. Наняли опытного "сценариста", уже известного как создателя подобных шедевров, и попросили составить текст на основе собранного материала, чтобы рассорить троицу насмерть, вызвать крайнее недоверие и желание устранить друг друга. Готовые три кассеты режиссеры "спектакля" прослушивали два вечера подряд, оценивали, как бы они сами поступили в подобном случае, выход напрашивался только один: убрать, пока не убрали тебя, в общем, все как и было задумано братвой. Расчет был на то, что все истории, о которых шла речь, были давние, связаны только с Новокузнецком и в Москве об этом никто не мог знать -- такое вот коварство "синих". И план удается сполна -- ужасной смертью погибает Лабоцкий, в ванной, на глазах у семьи, убивают Гнездича, и главарем банды становится Шкабара.
Обрати внимание, Тоглар, какие события за один день: взрыв, два убийства. Раньше при "плохом" министре внутренних дел Щелокове мы накануне, тайком, уговоримся где-нибудь в Свиблово сыграть в карты, а через час, как только усядемся за стол, милиция уже стучала в дверь. Фантастика! Чувствуешь разницу и во времени, и в профессионализме?
-- Да уж, что и говорить, -- согласился хозяин. -- Но чем дело-то кончилось?
-- Шкабара скоро начал догадываться, что неспроста изменились обстоятельства в его родном городе, хотя и не понимал до конца, какая сила ему противостоит. Да и в самой Москве, через своих людей в милиции, узнал, что оперативники идут буквально по следам банды и вот-вот капкан захлопнется. Чувствовал, что и братва в столице против него ощетинилась. И коммерсанты избегают встреч. И тогда Шкабара решил бежать... в Австрию. Он нашел опытного бухгалтера, которому поручил через один известный в Москве коммерческий банк перевести деньги к цюрихским гномам -- так в Швейцарии называют банкиров из Цюриха, гарантирующих анонимность вкладчика и тайну вклада. Из-за этих-то фантастических сумм -- Россия Западу по кредитам чуть больше долж-на -- и перевод которых Шкабара решил проконтролировать лично, он задержался в столице на две недели. Но не зря у нас существует пословица: жадность фраера сгубила.
Дальше Шкабаре не повезло, хотя до самолета в Вену оставалось ровно шесть часов. Дело в том, что, когда воровской сход принял решение уничтожить Лабоцкого, те, кому выпал жребий привести приговор в исполнение, конечно, сразу поставили на прослушивание все телефоны банды в Крылатском, а за главарями приставили круглосуточную наружку. Впрочем, наши паханы пошли дальше, когда прознали, какие суммы переводит на Запад Шкабара. Если бы он даже и вылетел в Австрию, там, в аэропорту, его уже ждали бы наши хлопчики и в обмен на жизнь они бы вырвали тайные коды в швейцарских банках.
И тут встал вопрос: самим убрать Шкабару или сдать его властям? Деньги в Цюрихе решили "достать" через бухгалтера, тот имел карт-бланш на все операции и сам должен был вслед за бандитом смыться из России, поэтому его пасли еще плотнее, чем хозяина. Завалить Шкабару тоже не просто, времени в обрез, да и вооружен до зубов. Решили братвой не рисковать. Но и сдать его властям не просто. Выход нашли гениальный. У одного молодого авторитета прослушивался ментами телефон -- ему его подруга с АТС доложила. Хозяин телефона позвонил своему школьному товарищу и рассказал, что некто Шкабара убил человека и через три часа вылетает из Шереметьево-2 в Австрию, так что он не знает, как поступить, -- сообщить в милицию или самому задержать негодяя.
Через полчаса люди, продолжавшие наблюдать за квартирой главаря, доложили, что нагрянула группа захвата, не то ОМОН, не то РУОП, и после большой перестрелки Шкабару, с мешком на голове, вывезли в "воронке".
Позже наши люди в милиции рассказывали, что Шкабара предлагал каждому из группы захвата по миллиону долларов, а трем офицерам, руководившим операцией, еще и по новенькому шестисотому "мерседесу", если они отпустят его в аэропорт. Он ведь не знал, что на него наехали по наколке.
Вот такая, друг Тоглар, печальная история. Наисвежайшая, последняя точка в ней поставлена лишь за десять дней до моего приезда в Ростов.
-- Да уж, видно, придется мне привыкать ко всем этим переменам, -подытожил Фешин.
-- Вот-вот... И привыкать, и перестраиваться надо на ходу, иначе рискуешь головой... Ну, спасибо за завтрак, за опохмелку. -- Аргентинец решительно встал и, оглядев себя в зеркале напротив, заключил: -- Я рад, что ты жив и здоров, ведь нас, стариков, остается все меньше и меньше. Новая братва ныне и до тридцати не дотягивает, мы ей, наверное, кажемся динозаврами. Жизнь человека потеряла цену, сегодня в Москве могут и за триста баксов убить. Жаль, мало поговорили...
Здесь Фешин усмехнулся про себя: ничего себе мало, ведь говорил-то один Городецкий, а он, как школяр, лишь слушал да кивал. Но Аргентинец этого не заметил или сделал вид, что не заметил.
-- Скоро обед, потом у меня до утра игра, а завтра я улетаю в Москву -дела. А впрочем, давай пообедаем вместе, теперь я угощать буду, повара из ресторана еще с прежних лет знаю. В Дону, слава Богу, еще много ценной рыбы: и осетра, и белуги, и стерляди -- навалом. Я закажу солянку-ассорти рыбную, заливное, тоже из разных сортов рыбы, и все остальное тоже из рыбы, из самых лакомых кусочков, соглашайся, долго такой обед не забудешь. А главное, поговорить хочется, да и тебя дальше в курс жизни ввести.
Константин Николаевич глянул на часы -- временем он располагал. Да и рыбный обед прельщал -- чеченцы ее почти не едят, -- и за годы плена он соскучился по рыбным блюдам. Но важнее обеда те ориентиры, что обозначил словоохотливый Аргентинец; судя по услышанному рассказу, жизнь меняется круто и становится очень похожей на минное поле, а Городецкий, образно говоря, рисует ему карту минного поля. Не мешало бы, пользуясь случаем, и сблизиться с Аргентинцем, ему, видно, еще долго в Москве понадобится лоцман, и Константин Николаевич принял радушное предложение старого кореша. 2
Через два часа, когда Фешин появился в зале, метрдотель встретил его как старого друга и, видимо предупрежденный, провел на вчерашнее место, где сидел улыбающийся Городецкий. На столе в плоской вазе стоял знакомый букет.
-- Нравится? -- спросил Аргентинец и весело добавил: -- Я им сказал, что мой друг согласен обедать только в том случае, если на столе будут такие роскошные цветы, так что им пришлось возвращать твой букет из кабинета директора. -- И оба приятеля от души рассмеялись.
Стол накрыли богато, слишком богато и изысканно. Фешин не мог не заметить этого, и жест старого картежного шулера оценил, заодно получил и подтверждение своей недавней догадке: если он кому и нужен, то только братве. Опытный Аргентинец без слов понял состояние Тоглара и сказал проникновенно:
-- Считай, официальный банкет в твою честь, мы ведь не новые волчары, у нас братан -- это свято! Оттого нас никогда ни властям, ни отмороженным не победить, наша идеология не подвластна переменам, и деньги для нас ничего не значат, деньги -- грязь. И я рад, что первым встретил тебя на свободе. Давай за твое здоровье, братан!
Он потянулся к ведерку с шампанским на краю стола, из которого торчало горлышко необычайной и незнакомой бутылки. Поймав заинтересованный взгляд Фешина, Городецкий улыбнулся:
-- Ты сегодня угостил меня дивным шампанским, и я решил тебя тоже порадовать. Это не из ресторана, из магазина валютного доставили -- один раз в жизни случается такое попробовать...
-- Почему же один раз в жизни, откуда такой скепсис? -- перебил Тоглар приятеля.
Городецкий радостно всплеснул руками:
-- И ты попался! Это реклама "Тайттингера" такая во всем мире. Дословно звучит: "один раз в вашей жизни"... Я ведь иняз в свое время закончил с отличием, знаю английский и французский, -- не без гордости объявил Аргентинец. -- Ну, давай выпьем и за встречу, и за то, чтобы такое шампанское всегда было в нашей жизни. -- И они подняли бокалы.
Выпив и отдав дань каждой из закусок, они перекидывались о том о сем, и вдруг Аргентинец задал неожиданный вопрос:
-- Скажи, ты ведь уже четверть века с братвой и все время, как я знаю, ничем другим, кроме бумаг, не занимаешься?
Тоглар, почувствовав, что Городецкий готов рассказать еще какую-нибудь историю, откуда можно выудить нечто полезное, лишь кивнул, соглашаясь.
-- Тогда ответь мне, могло ли быть раньше, чтобы тот, кому ты выправил документы, готов был пришмалять тебя на всякий случай?
-- Зачем же ему это? Я ведь могу снова пригодиться, жизнь-то колесом катится, возвращается на круги своя. Да и вообще это западло, ты ведь его выручаешь, куда без ксивы деваться в наше время. Нет, мне такое и в голову не могло прийти, хотя я всяких психов выручал. -- Фешин был искренен, и Аргентинец это понял.
-- Ну, тогда я просто обязан рассказать тебе еще одну историю, ведь нынче другой заказчик пошел, другой, и ухо следует держать востро. Этот рассказ куда короче, но подобного ни я, ни ты не только не слышали прежде, но не встречали даже в крутом боевике. Голливуд, наверное, большие денежки отвалил бы за возможность экранизировать жизнь этого героя нашего времени.
-- Ну-ка, ну-ка, просвети, может, и пригодится когда, -- поощрил Тоглар, понимая, что на Аргентинца сегодня нашел стих просветительства.
-- События, о которых пойдет речь, развивались почти параллельно с теми, что я поведал тебе до обеда. Целиком, из уст одного человека, историю я услышал месяц назад, случайно, на новоселье, хотя многое знал и раньше из разных источников. В Барвихе, совсем недалеко от санатория, где любит лечиться или, там, уединиться при каждом удобном случае наш президент, один наш братан устроил новоселье. Я надеюсь, мы с тобой туда еще не раз заглянем в гости, я просто обязан ему тебя представить, он хоть и моложе нас, но о тебе наверняка слышал. Дворец он отгрохал -- ни в сказке сказать, ни пером описать; три этажа вверх и этаж вниз. Рассказывать, что там и как, просто не берусь, сам увидишь, сказка -- тысяча и одна ночь, и только! Наверное, те нефтяные магнаты, о которых я уже упоминал, если бы увидели хазу Шамана, такая у него кликуха, -- он Тюмень держит в руках, -- то лопнули бы от зависти. На новоселье собрались свои лю-ди -- немного, человек пятьдесят, не больше. Ближе к ночи, когда гости разбились на компании и разбрелись, кто по дому, кто по саду, кто пошел играть в бильярд, кто в сауну, кто в бассейн поплавать, в одном из каминных залов второго этажа вместе с хозяином дома собралось человек десять -- двенадцать. И один гость, в гражданском -- а он человек в высоких ментовских чинах, -- рассказал нам историю одного шумного побега из "Матросской тишины". Об этом вскользь и газеты, и телевидение упомянули. Непонятно только, зачем он рассказал: то ли в глазах молодых женщин, крутившихся возле него, покрасоваться решил, то ли себе цену поднимал, то ли кому намек какой кидал, там крутых было с избытком, а может, другую какую цель имел, ментов нам никогда не понять, но поведал он повесть любопытную, а для тебя она может и особый интерес на будущее представить. Я ведь тебе не зря вопрос о бумажках задал...
-- Бумажка бумажке рознь, -- обронил Фешин, ковыряя вилкой в тарелке. -- Иная жизни стоит, сам знаешь.
-- Знаю, -- согласился Аргентинец. -- Не в обиду тебе сказано. Историю эту, пожалуй, следует начать с конца, со знакомого тебе много лет СИЗО-1. Про СИЗО все узнали как раз в августе девяносто первого года, когда туда определили всех главарей ГКЧП. Заговорить о нем снова заставил бывший милиционер, тридцатипятилетний Александр Солоник с громкой кликухой Македонский -- скорее всего ее дали острые на язык журналисты. Знаешь, есть такая манера -- стрелять из пистолета с обеих рук, она называется "по-македонски", так вот, парень мастерски владел этим приемом.
Правда, с "Матросской тишиной" он познакомился гораздо раньше, и к его первой ходке мы еще вернемся. За всю историю из тюрьмы не было ни одного побега.
Так вот, как Македонский туда загремел? За два месяца до тюрьмы он, как выражаются менты, "с неким неустановленным следствием лицом", появился на Петровско-Разумовском рынке столицы. По слухам нашей братвы, пришел по заказу на разборку: кто-то отказывался платить. Одет он был по-пижонски, короче, не для базара. Видимо, кто-то на стрелку опоздал, и он успел намозолить глаза милиционерам, которыми сейчас наводнен каждый рынок. Солоника с приятелем пригласили в опорный пункт милиции для проверки документов. Ну, раз приглашают -- те и пошли. На входе Солоник культурно пропустил хозяев вперед и закрыл дверь. На руке у Македонского был перекинут летний светлый плащ, а под ним оказался многозарядный голландский пистолет "глок", и он тут же стал палить по своим бывшим коллегам. Двоих сразу насмерть, двоих других тяжело ранил. Выскочив из милицейской каморки, сообщники кинулись в разные стороны. За Македонским погнались двое охранников из фирмы "Бумеранг", а потом попытался его остановить еще один какой-то случайный милиционер, но Солоник его подстрелил первым. Охранники все же Солоника по-вязали.
-- Да кавказский плен для тебя, брат, на воле точно пятнашкой покажется. За эти годы в России, в Моск-ве особенно, такое произошло, сразу не понять и не оценить. Вчерашняя фарца, мэнээсы, преподаватели марксизма-ленинизма, стали депутатами, членами правительства, банкирами, нажили миллионные и миллиардные состояния, разумеется в "зеленых". Кстати, не обмишулься в Москве, все цены подразумеваются в долларах. Дантес рассказывал, как его коллега, занимающийся нефтью, пригласил к себе в городскую квартиру, а затем в загородный дом своих американских партнеров, тех, кого называют нефтяными магнатами. Так вот, эти буржуи все удивлялись, как это за два-три года, после двухкомнатной хрущобы в Чертаново и стопятидесятирублевого оклада в райкоме комсомола, хозяин сумел стать владельцем настоящих апартаментов, замков, забитых антиквариатом и картинами, которые редко попадают и на знаменитые лондонские аукционы "Кристи" и "Сотби". Вот этот шанс ты, Тоглар, проморгал в чеченском плену, теперь шальные состояния лепить сложнее, но еще можно. А чтобы ты поверил, что не заливаю, я покажу тебе свою квартиру, на Кутузовском проспекте, я ее в карты выкатал. Так вот, хозяин для ее оформления дизайнеров, и очень известных, из Италии и Франции выписал, а сам ремонт делали финны.
Городецкий разволновался от своей длинной пылкой речи, но видя, как внимательно слушает его Тоглар, быстро осушил еще одну бутылку пива и продолжал:
-- Но это не весь расклад московской жизни. Пойдем, братан, дальше. Как теперь Модильяни не пострадать за Тоглара, сегодня ведь не знаешь, за кого мазу держать. Ты, наверное, еще и не слыхал, что нас с тобой могут называть "синими".
-- Почему "синими"? Ну, понятно, белые, красные, -- взвился Фешин, -- а мы что, баклажаны?
-- Не кипятись. Синие мы и есть синие. Ни я, ни ты отменить кликуху уже не можем, прочно вошло в обиход, в определенных кругах, как говорится. А "синие" -- называют так всех, срок мотавших, даже без наколок, как ты, например. Усек? За эти годы, пока ты "чехам" бумаги правил, печати лазером вырезал и планы строил, как дернуть из Ичкерии, и на нашем фронте новые расклады резко обозначились. Выросли отморозки, без роду, без племени, не говоря уже о наших понятиях, традициях. Эти тюрьмы не нюхали, законов ни государственных, ни воровских не приемлют, им что мента завалить, что авторитета, что лоха -- без разницы. За деньги на что угодно готовы, у них нет понятия -- западло. Конечно, их прихода никто не ждал, и что можно было поделить из сфер влияния, уже давно поделено. Но они не признают никакой власти, никаких границ, ничьих сфер влияния, и первым, кому они объявили войну, -- нам, людям, знающим, что такое тюремная баланда и нары, кому по праву должен принадлежать контроль за теневой экономикой, за всеми деньгами, что плывут мимо государственного кармана, мимо казны. Проще, украл у государства -- отстегни в общак братве, это касается и банкира, и предпринимателя, и торгаша. Так было всегда, так во всем мире. Но у нас и тут свой путь. Это с их легкой руки нас теперь стали называть "синими"...
Аргентинец так увлекся несвойственной для него миссией наставника и возможностью быть полезным легендарному Тоглару, что напрочь забыл о завтраке, лишь налегал на пиво и изредка посматривал на бутылку шампанского. "Де Кастеллани" пришлось ему по душе.
Константин Николаевич на правах гостеприимного хозяина снял крышку блестевшей хромом посудины, стоящей на горящей слабым огнем спиртовке, и запах хорошо прожаренной молодой индейки, фаршированной черносливом, заставил старых корешей потянуться к тарелкам. Но Городецкого, видимо, ничто уже не могло удержать, возможно, он по каким-то причинам хотел не только поставить Фешина в известность о событиях в Москве и России, но и желал выговориться, высказать свое отношение к происходящему вокруг беспорядку. Накипело в душе у старого каталы, ой как накипело...
-- Так что сам видишь, выросла новая разновидность преступников за два-три года, и это время совпало с твоим "курортом" в Чечне.
-- Ничего себе курорт, -- усмехнулся Тоглар.
-- Ты слыхал про такой город, как Новокузнецк? -- спросил вдруг Городецкий, отодвигая тарелку.
-- Нет, -- искренне ответил Фешин, -- хотя я много поездил по свету. Судя по названию, из городов-новостроек, короче, провинция, тмутаракань...
-- Верно. Я тоже до некоторой поры, а точнее, до прошлого года, и слыхом не слыхал о нем ничего. Ни ты, ни я, никто другой и представить не могли, чтобы банда из этой самой глухомани могла терроризировать московских банкиров и предпринимателей. За год с небольшим, после появления в столице, эта банда убила более пятидесяти человек. Да каких людей! Которые могли постоять за себя, имели деньги, телохранителей, свои команды, вооруженные до зубов. Да и наших, "синих", они грохнули немало.
-- И кто же это такой лихой выискался? -- заинтересованно спросил Тоглар. Он, кажется, что-то слышал об этих отморозках от чеченцев. -Неужели братва не среагировала на беспредел? Так ведь под корень нас, живущих по понятиям, могут вывести.
-- Не спеши. Эту историю я обязан, хоть вкратце, рассказать. Тебе нужно это знать, чтобы не влететь в новую передрягу. Ты ведь не только для "чехов", как я понял, представляешь интерес. Так вот, банда молодая, появилась в девяносто первом году. До этого ее главарь, Владимир Лабоцкий, лично знал всех до единого, кто позже составит костяк его бригады. Да, да, опять десантные войска, даже их спецподразделения, -- они все служили в одной части. Элита элитных войск, к слову сказать.
Уже занимаясь рэкетом, они каждый день по нескольку часов подряд тренировались в спортивном зале под руководством Лабоцкого, владевшего официально салоном физической культуры, и бегали пятнадцатикилометровые кроссы, опять же ежедневно. Вот какая сила противостоит властям и братве, уверяю тебя, Тоглар, такого порядка теперь ни в КГБ, ни в милиции, ни даже в президентской охране нет. Начали они, конечно, с кооперативов, с лотков, палаток. Главное оружие у них было психологическое -- устрашение. Они были невероятно жестоки. За месяц подмяли под себя город и близлежащие районы -платили все. Лабоцкий слетал в Англию и купил оборудование для прослушивания телефонов, разговоров сквозь стены и во впереди идущих машинах, приборы ночного видения и всякую другую технику; что приобретать, он знал, как я уже говорил, в спецподразделениях десантных войск обучили его прекрасно.
Городецкий, заметив интерес Тоглара, воодушевился, словно рассказывал увлекательную, недавно прочитанную повесть.
-- В прошлом году Лабоцкий появился в Москве и, как всегда, все заранее продумал, взвесил, тщательно подго-товился. Для своих ребят он купил с десяток квартир в Юго-Западном округе столицы, для молодняка также снял хаты, все телефонизировал, раздал всем пейджеры. Приобрел с дюжину иномарок, включая пятисотые и шестисотые "мерседесы". Но завидовать его команде не при-ходится -- никто без разрешения не имел права и носа высунуть из дому: за нарушение -- смерть, расстрел. С подачи всяких шестерок в Москве -предпринимателей, которых он успел подмять под себя, а также своих людей в милиции и ФСК, наверное, за большие бабки, -- быстренько завел картотеку на всех видных воров в законе и авторитетов, контролирующих белокаменную, собрал данные и на крупные коммерческие структуры и банки.
Тут напрашивается небольшой комментарий... -- Городецкий неожиданно встал из-за стола. -- Но прежде, с твоего позволения, звякну одному человеку... Сегодня после обеда предстоит большая игра, если интересуешься, поднимайся, я представлю тебя как известного художника...
-- Спасибо, но я после обеда тоже буду занят, -- сразу отказался Константин Николаевич -- у него на вечер была назначена встреча с Натальей.
Гость прошел к телефону, стоявшему у зеркала, и, набрав номер нужного абонента, говорил минуты две, не больше. Вернулся он к столу, радостно потирая руки. Судя по всему, игра не отменялась и куш предстоял немалый.
-- Значит, -- продолжал Аргентинец, -- прежде чем закончить о банде Лабоцкого -- обещанный комментарий... Тебя ведь не фабула интересует, конец ты и сам можешь просчитать, верно?
Тоглар согласно кивнул.
-- Важно тут другое -- понять расклад сил: кто за кем стоит, кто с кем повязан и в какую сторону кто движется, за кем возможен успех, а значит -власть. Наверное, молодые бандиты не смогли бы так борзеть, пойти на нас в открытую, если бы "новые русские" на первых порах откровенно не приняли их сторону. Сотрудничество с "синими", как казалось нуворишам, их принижало. Но на деле альянс получился куда сложнее. Об аппетитах Лабоцкого я уже рассказывал, точно такие же, или даже похлеще, они и у других молодых волчат. И поэтому хозяева жизни очень скоро оценили преимущества сотрудничества с "синими" -- те в дела не влазят, но предупреждают: платите нашу долю честно, иначе обман вам дороже обойдется. К тому же ни спортсмены, ни "новые русские" не учли, что свое мы за так никогда не отдадим и тоже готовы на все. Если они считали себя хозяевами на воле, то в тюрьме, ку-да и они, и "новые русские" стали попадать косяками, хозяевами остались мы, и там живут только по нашим законам, тут мы им и прищемили хвост. И на волю от дельцов, попавших в тюрьму, полетели малявы, чтобы держаться прежних крыш, то есть "синих". Усек мой ликбез?
-- Усек, усек, ты давай про Лабоцкого... -- поторопил хозяин номера.
-- Вот теперь снова вернемся к десантникам. Они в Москве держались своим землячеством, не привлекали чужаков, остерегались утечки информации, боялись, что менты, или "синие", или свои же, новые, зашлют им подсадного казачка.
Решив перебраться в Москву, новокузнецкие, конечно, знали, что главным противником у них станут "синие", ведали они и о том, что в столице уже все поделено: вплоть до кладбищ, до самой худой забегаловки у дороги, до туалетов на железнодорожных вокзалах -- и все, что им глянется, придется отнимать силой. К такому раскладу они были готовы.
Зная, что столкновения с "синими" не избежать -- а их банда вольготно разгуливала на чужих территориях, -- Лабоцкий сам вызвал на разборку люберецкую группу. На стрелку бывший десантник приехал один и без оружия. Спокойно выслушал все, что о нем и его орлах думают москвичи, а потом предложил им оглянуться по сторонам. Отовсюду из кустов, окружавших пустырь, где проходила встреча, сверкали оптические прицелы снайперских винтовок. Даже раздался один выстрел, который выбил из рук главаря люберецких пистолет. Москвичи молча расселись по иномаркам и уехали, на время оставив новокузнецких в покое. После этого ребята из провинции совсем распоясались. С ходу подмяли под себя несколько крупных групп и компаний. Выходки самозванцев вывели из равновесия всех, и в одном из шикарных ресторанов в центре столицы срочно собрались на сходку наши авторитеты, где единогласно решили, что с бандой Лабоцкого надо кончать. Здесь же жребий потянули -кому. После сходки стратеги выработали секретный план ликвидации новокузнецких главарей.
Аргентинец, сделав паузу, закурил, потом открыл новую бутылку "Хольстен", не торопясь выпил и, отправив ее к остальным порожним, продолжил:
-- А теперь я перейду к финальной части этой печальной истории, ибо когда в дело вступает братва, и десантникам, и спортсменам приходит конец, потому что за нами традиции, опыт и у нас есть люди, у которых рука не дрогнет, потому что они выполняют не самосуд, а решение сходняка.
Наши узнали, что основной костяк банды Лабоцкого располагался в Москве, и решили навести "законный" порядок в Новокузнецке. На помощь местному авторитету из "синих" выделили братву из близлежащих регионов, и те молниеносно повышибали отовсюду уполномоченных Лабоцкого и захватили даже его казну. В самой столице поступили похитрее, можно сказать по-иезуитски. Люди, поехавшие в Новокузнецк наводить порядок, имели и секретную задачу: собрать как можно больше материала на лидеров группы: Лабоцкого, Гнездича, Шкабару -- и особо разузнать о каких-нибудь трениях, вражде, размолвках, возникавших между ними прежде. Нужного материала собрали много, все трое были с норовом еще до армии. Нашли и с десяток видеопленок, где компания, кто вместе, кто в узком кругу, отмечала праздники, свадьбы, дни рождения и просто дружеские пирушки на природе -- там каждый из главарей говорил всласть, и на это извели сотни метров пленки. Наняли опытного "сценариста", уже известного как создателя подобных шедевров, и попросили составить текст на основе собранного материала, чтобы рассорить троицу насмерть, вызвать крайнее недоверие и желание устранить друг друга. Готовые три кассеты режиссеры "спектакля" прослушивали два вечера подряд, оценивали, как бы они сами поступили в подобном случае, выход напрашивался только один: убрать, пока не убрали тебя, в общем, все как и было задумано братвой. Расчет был на то, что все истории, о которых шла речь, были давние, связаны только с Новокузнецком и в Москве об этом никто не мог знать -- такое вот коварство "синих". И план удается сполна -- ужасной смертью погибает Лабоцкий, в ванной, на глазах у семьи, убивают Гнездича, и главарем банды становится Шкабара.
Обрати внимание, Тоглар, какие события за один день: взрыв, два убийства. Раньше при "плохом" министре внутренних дел Щелокове мы накануне, тайком, уговоримся где-нибудь в Свиблово сыграть в карты, а через час, как только усядемся за стол, милиция уже стучала в дверь. Фантастика! Чувствуешь разницу и во времени, и в профессионализме?
-- Да уж, что и говорить, -- согласился хозяин. -- Но чем дело-то кончилось?
-- Шкабара скоро начал догадываться, что неспроста изменились обстоятельства в его родном городе, хотя и не понимал до конца, какая сила ему противостоит. Да и в самой Москве, через своих людей в милиции, узнал, что оперативники идут буквально по следам банды и вот-вот капкан захлопнется. Чувствовал, что и братва в столице против него ощетинилась. И коммерсанты избегают встреч. И тогда Шкабара решил бежать... в Австрию. Он нашел опытного бухгалтера, которому поручил через один известный в Москве коммерческий банк перевести деньги к цюрихским гномам -- так в Швейцарии называют банкиров из Цюриха, гарантирующих анонимность вкладчика и тайну вклада. Из-за этих-то фантастических сумм -- Россия Западу по кредитам чуть больше долж-на -- и перевод которых Шкабара решил проконтролировать лично, он задержался в столице на две недели. Но не зря у нас существует пословица: жадность фраера сгубила.
Дальше Шкабаре не повезло, хотя до самолета в Вену оставалось ровно шесть часов. Дело в том, что, когда воровской сход принял решение уничтожить Лабоцкого, те, кому выпал жребий привести приговор в исполнение, конечно, сразу поставили на прослушивание все телефоны банды в Крылатском, а за главарями приставили круглосуточную наружку. Впрочем, наши паханы пошли дальше, когда прознали, какие суммы переводит на Запад Шкабара. Если бы он даже и вылетел в Австрию, там, в аэропорту, его уже ждали бы наши хлопчики и в обмен на жизнь они бы вырвали тайные коды в швейцарских банках.
И тут встал вопрос: самим убрать Шкабару или сдать его властям? Деньги в Цюрихе решили "достать" через бухгалтера, тот имел карт-бланш на все операции и сам должен был вслед за бандитом смыться из России, поэтому его пасли еще плотнее, чем хозяина. Завалить Шкабару тоже не просто, времени в обрез, да и вооружен до зубов. Решили братвой не рисковать. Но и сдать его властям не просто. Выход нашли гениальный. У одного молодого авторитета прослушивался ментами телефон -- ему его подруга с АТС доложила. Хозяин телефона позвонил своему школьному товарищу и рассказал, что некто Шкабара убил человека и через три часа вылетает из Шереметьево-2 в Австрию, так что он не знает, как поступить, -- сообщить в милицию или самому задержать негодяя.
Через полчаса люди, продолжавшие наблюдать за квартирой главаря, доложили, что нагрянула группа захвата, не то ОМОН, не то РУОП, и после большой перестрелки Шкабару, с мешком на голове, вывезли в "воронке".
Позже наши люди в милиции рассказывали, что Шкабара предлагал каждому из группы захвата по миллиону долларов, а трем офицерам, руководившим операцией, еще и по новенькому шестисотому "мерседесу", если они отпустят его в аэропорт. Он ведь не знал, что на него наехали по наколке.
Вот такая, друг Тоглар, печальная история. Наисвежайшая, последняя точка в ней поставлена лишь за десять дней до моего приезда в Ростов.
-- Да уж, видно, придется мне привыкать ко всем этим переменам, -подытожил Фешин.
-- Вот-вот... И привыкать, и перестраиваться надо на ходу, иначе рискуешь головой... Ну, спасибо за завтрак, за опохмелку. -- Аргентинец решительно встал и, оглядев себя в зеркале напротив, заключил: -- Я рад, что ты жив и здоров, ведь нас, стариков, остается все меньше и меньше. Новая братва ныне и до тридцати не дотягивает, мы ей, наверное, кажемся динозаврами. Жизнь человека потеряла цену, сегодня в Москве могут и за триста баксов убить. Жаль, мало поговорили...
Здесь Фешин усмехнулся про себя: ничего себе мало, ведь говорил-то один Городецкий, а он, как школяр, лишь слушал да кивал. Но Аргентинец этого не заметил или сделал вид, что не заметил.
-- Скоро обед, потом у меня до утра игра, а завтра я улетаю в Москву -дела. А впрочем, давай пообедаем вместе, теперь я угощать буду, повара из ресторана еще с прежних лет знаю. В Дону, слава Богу, еще много ценной рыбы: и осетра, и белуги, и стерляди -- навалом. Я закажу солянку-ассорти рыбную, заливное, тоже из разных сортов рыбы, и все остальное тоже из рыбы, из самых лакомых кусочков, соглашайся, долго такой обед не забудешь. А главное, поговорить хочется, да и тебя дальше в курс жизни ввести.
Константин Николаевич глянул на часы -- временем он располагал. Да и рыбный обед прельщал -- чеченцы ее почти не едят, -- и за годы плена он соскучился по рыбным блюдам. Но важнее обеда те ориентиры, что обозначил словоохотливый Аргентинец; судя по услышанному рассказу, жизнь меняется круто и становится очень похожей на минное поле, а Городецкий, образно говоря, рисует ему карту минного поля. Не мешало бы, пользуясь случаем, и сблизиться с Аргентинцем, ему, видно, еще долго в Москве понадобится лоцман, и Константин Николаевич принял радушное предложение старого кореша. 2
Через два часа, когда Фешин появился в зале, метрдотель встретил его как старого друга и, видимо предупрежденный, провел на вчерашнее место, где сидел улыбающийся Городецкий. На столе в плоской вазе стоял знакомый букет.
-- Нравится? -- спросил Аргентинец и весело добавил: -- Я им сказал, что мой друг согласен обедать только в том случае, если на столе будут такие роскошные цветы, так что им пришлось возвращать твой букет из кабинета директора. -- И оба приятеля от души рассмеялись.
Стол накрыли богато, слишком богато и изысканно. Фешин не мог не заметить этого, и жест старого картежного шулера оценил, заодно получил и подтверждение своей недавней догадке: если он кому и нужен, то только братве. Опытный Аргентинец без слов понял состояние Тоглара и сказал проникновенно:
-- Считай, официальный банкет в твою честь, мы ведь не новые волчары, у нас братан -- это свято! Оттого нас никогда ни властям, ни отмороженным не победить, наша идеология не подвластна переменам, и деньги для нас ничего не значат, деньги -- грязь. И я рад, что первым встретил тебя на свободе. Давай за твое здоровье, братан!
Он потянулся к ведерку с шампанским на краю стола, из которого торчало горлышко необычайной и незнакомой бутылки. Поймав заинтересованный взгляд Фешина, Городецкий улыбнулся:
-- Ты сегодня угостил меня дивным шампанским, и я решил тебя тоже порадовать. Это не из ресторана, из магазина валютного доставили -- один раз в жизни случается такое попробовать...
-- Почему же один раз в жизни, откуда такой скепсис? -- перебил Тоглар приятеля.
Городецкий радостно всплеснул руками:
-- И ты попался! Это реклама "Тайттингера" такая во всем мире. Дословно звучит: "один раз в вашей жизни"... Я ведь иняз в свое время закончил с отличием, знаю английский и французский, -- не без гордости объявил Аргентинец. -- Ну, давай выпьем и за встречу, и за то, чтобы такое шампанское всегда было в нашей жизни. -- И они подняли бокалы.
Выпив и отдав дань каждой из закусок, они перекидывались о том о сем, и вдруг Аргентинец задал неожиданный вопрос:
-- Скажи, ты ведь уже четверть века с братвой и все время, как я знаю, ничем другим, кроме бумаг, не занимаешься?
Тоглар, почувствовав, что Городецкий готов рассказать еще какую-нибудь историю, откуда можно выудить нечто полезное, лишь кивнул, соглашаясь.
-- Тогда ответь мне, могло ли быть раньше, чтобы тот, кому ты выправил документы, готов был пришмалять тебя на всякий случай?
-- Зачем же ему это? Я ведь могу снова пригодиться, жизнь-то колесом катится, возвращается на круги своя. Да и вообще это западло, ты ведь его выручаешь, куда без ксивы деваться в наше время. Нет, мне такое и в голову не могло прийти, хотя я всяких психов выручал. -- Фешин был искренен, и Аргентинец это понял.
-- Ну, тогда я просто обязан рассказать тебе еще одну историю, ведь нынче другой заказчик пошел, другой, и ухо следует держать востро. Этот рассказ куда короче, но подобного ни я, ни ты не только не слышали прежде, но не встречали даже в крутом боевике. Голливуд, наверное, большие денежки отвалил бы за возможность экранизировать жизнь этого героя нашего времени.
-- Ну-ка, ну-ка, просвети, может, и пригодится когда, -- поощрил Тоглар, понимая, что на Аргентинца сегодня нашел стих просветительства.
-- События, о которых пойдет речь, развивались почти параллельно с теми, что я поведал тебе до обеда. Целиком, из уст одного человека, историю я услышал месяц назад, случайно, на новоселье, хотя многое знал и раньше из разных источников. В Барвихе, совсем недалеко от санатория, где любит лечиться или, там, уединиться при каждом удобном случае наш президент, один наш братан устроил новоселье. Я надеюсь, мы с тобой туда еще не раз заглянем в гости, я просто обязан ему тебя представить, он хоть и моложе нас, но о тебе наверняка слышал. Дворец он отгрохал -- ни в сказке сказать, ни пером описать; три этажа вверх и этаж вниз. Рассказывать, что там и как, просто не берусь, сам увидишь, сказка -- тысяча и одна ночь, и только! Наверное, те нефтяные магнаты, о которых я уже упоминал, если бы увидели хазу Шамана, такая у него кликуха, -- он Тюмень держит в руках, -- то лопнули бы от зависти. На новоселье собрались свои лю-ди -- немного, человек пятьдесят, не больше. Ближе к ночи, когда гости разбились на компании и разбрелись, кто по дому, кто по саду, кто пошел играть в бильярд, кто в сауну, кто в бассейн поплавать, в одном из каминных залов второго этажа вместе с хозяином дома собралось человек десять -- двенадцать. И один гость, в гражданском -- а он человек в высоких ментовских чинах, -- рассказал нам историю одного шумного побега из "Матросской тишины". Об этом вскользь и газеты, и телевидение упомянули. Непонятно только, зачем он рассказал: то ли в глазах молодых женщин, крутившихся возле него, покрасоваться решил, то ли себе цену поднимал, то ли кому намек какой кидал, там крутых было с избытком, а может, другую какую цель имел, ментов нам никогда не понять, но поведал он повесть любопытную, а для тебя она может и особый интерес на будущее представить. Я ведь тебе не зря вопрос о бумажках задал...
-- Бумажка бумажке рознь, -- обронил Фешин, ковыряя вилкой в тарелке. -- Иная жизни стоит, сам знаешь.
-- Знаю, -- согласился Аргентинец. -- Не в обиду тебе сказано. Историю эту, пожалуй, следует начать с конца, со знакомого тебе много лет СИЗО-1. Про СИЗО все узнали как раз в августе девяносто первого года, когда туда определили всех главарей ГКЧП. Заговорить о нем снова заставил бывший милиционер, тридцатипятилетний Александр Солоник с громкой кликухой Македонский -- скорее всего ее дали острые на язык журналисты. Знаешь, есть такая манера -- стрелять из пистолета с обеих рук, она называется "по-македонски", так вот, парень мастерски владел этим приемом.
Правда, с "Матросской тишиной" он познакомился гораздо раньше, и к его первой ходке мы еще вернемся. За всю историю из тюрьмы не было ни одного побега.
Так вот, как Македонский туда загремел? За два месяца до тюрьмы он, как выражаются менты, "с неким неустановленным следствием лицом", появился на Петровско-Разумовском рынке столицы. По слухам нашей братвы, пришел по заказу на разборку: кто-то отказывался платить. Одет он был по-пижонски, короче, не для базара. Видимо, кто-то на стрелку опоздал, и он успел намозолить глаза милиционерам, которыми сейчас наводнен каждый рынок. Солоника с приятелем пригласили в опорный пункт милиции для проверки документов. Ну, раз приглашают -- те и пошли. На входе Солоник культурно пропустил хозяев вперед и закрыл дверь. На руке у Македонского был перекинут летний светлый плащ, а под ним оказался многозарядный голландский пистолет "глок", и он тут же стал палить по своим бывшим коллегам. Двоих сразу насмерть, двоих других тяжело ранил. Выскочив из милицейской каморки, сообщники кинулись в разные стороны. За Македонским погнались двое охранников из фирмы "Бумеранг", а потом попытался его остановить еще один какой-то случайный милиционер, но Солоник его подстрелил первым. Охранники все же Солоника по-вязали.