Страница:
Скучно, подумалось мне. Плывет себе восточный купец на Русь с товаром. Ну, напали на него местные разбойники. Алыбер – значит, грубо говоря, грузин. С Кавказа то есть. Православный, кстати говоря…
Стоп. Православный. Здесь, в десятом веке некрещеной Руси – живой православный человек! И на него напал какой-то гнусный языческий разбойник! Медлить нельзя: наших бьют. Решение было принято мгновенно.
– Укажешь ли путь к реке? – Я посмотрел в стальные глаза Берубоя. – Воля мне покарать разбитчиков и купцу помочь. Однако пути не ведаю, а потому зову тебя в проводники. Но гляди – коли обманешь, до утра тебе не дожить…
Вместо ответа Берубой не торопясь обернулся к лесу, приложил ладонь ко рту и приглушенно просвистел трижды. Из трескучего волнения лещины на дорогу выбрался огромный желтый жеребец без седла – даже среди греческих лошадей он казался гигантом. Черная кобылка переднего катафракта потупилась.
– Ово есть мой комонек добрый, послушливый. – Берубой потрепал животное по загривку. – Пора в путь, княже Лисей, – инако не застанем в живых купца-то!
Конечно, это может быть ловушкой… сейчас он заведет нас сусанинскими тропами в чащу леса… Очень может быть. А главное, цель ясна: задержать мой карательный отряд на пути к Тверятиной заимке. Чтобы узолы и стожаричи благополучно успели встретиться в чистом поле и взаимно сократить популяции.
С другой точки зрения… Надо спешить. Жизнь одного крещеного человека важнее судеб целого языческого племени. Жестом подозвав десятника, я негромко объяснил ему новую задачу, быстро проговаривая маслянистые греческие слова.
– Но… высокий князь! А как же бунтовщики-узолы? – попытался остановить меня Александрос Оле. Поздно: я уже воткнул шпоры в тело своей кобылы. Берубой тоже не торопясь взобрался на спину мерина – и «послушливый комонек» обрушился с места в тяжкий галоп, мгновенно вырываясь в голову кавалькады.
Недолго еще конная дюжина неслась сквозь сосняки по наезженному шляху – пришлось вскоре сорваться с дороги в сторону, по редколесью – вправо от дороги, на юг. Лошади пошли тише, катафракты опустили копья, чтобы не задевать ветвей. Мои греки как-то сразу притихли, один за другим перебрасывая со спины на грудь небольшие всаднические арбалеты. Алесандрос Оле догнал меня и повел лошадь рядом, косясь на каждое дерево и приподнимая на локте тяжелый щит.
Солнце медлительно садилось в черную паутину крон, вызолачивая сосновые верхушки. Душной и липкой волной ударил комар – мошка полезла в щели доспехов, облепила немигающие темные глаза в прорезях шлемов. Из-под земли проступил теплый туман, растекся по опавшей хвое между корней, скрадывая удары копыт.
Земля под копытами стала склоняться вперед и вниз – начинался, наверное, пологий спуск к реке. Желтое пятно впереди – жеребец Берубоя – остановилось. Почтальон обернулся, взглядом отыскивая меня в броненосной толпе.
– Отсель до реки с треть поприща станет, – громко сказал он и смахнул мошку со лба. – Край лесу близенько – вона, где просвета впереди. А дале безлесый спуск до воды, открытая пойма. Туда верхами нельзя – заметят нас.
Никакого шума битвы с реки не доносилось. Может быть, схватка уже закончилась? В любом случае глупо было идти напролом, не разведав обстановки.
– Дюжина останется здесь, – сказал я десятнику по-гречески. – Мы со славянином вдвоем отправимся вперед: посмотрим, что там происходит.
– Это слишком опасно. – Александрос вскинул голову. – Дозволь мне ехать с тобой.
– Мы пойдем пешком, налегке. – Я постарался улыбнуться по возможности более спокойно. – Твой доспех слишком тяжел, добрый Александрос. Ты не сможешь двигаться быстро. Прошу тебя остаться с дюжиной и ждать. Если возникнет опасность, я подам сигнал – и ты поведешь катафрактов в атаку на разбойников.
– Я не верю этому славянину, – тихо сказал десятник. – Дозволь мне хотя бы обыскать варвара.
– Не могу отказать тебе в этом удовольствии, – усмехнулся я, спускаясь с лошади на землю.
Берубой с ошарашенной улыбкой стойко выдержал обыск.
– Ох, еще поскребите мне спинку-то! – только и сказал он, когда два рослых катафракта ощупывали его с ног до головы.
Я расцепил на плече бляху дорожного плаща, свернул его и бросил поперек седла. Вот моя цепь, мой кинжал… Я готов.
Никакого оружия при Берубое не обнаружили. Александрос Оле вновь приблизился, протянул рукоятью вперед свой арбалет, уже заряженный короткой крепкой стрелой.
– Дорожи собою, князь, – сказал он. – Мы будем ждать сигнала. Как только пожелаешь, чтобы дюжина тронулась в атаку, труби в рог.
Я принял из рук десятника серебряный рожок, перекинул перевязь через плечо. Берубой уже легкими перебежками тронулся вниз по склону – туда, где лес редел и начинались заливные луга. Его прыгучая фигура мелькала шагах в двадцати впереди. Я заметил, что славянин успел снять свой белый пояс, и теперь модный дорожный костюм почтальона почти совершенно терялся в тени деревьев.
На самом краю сосняка он остановился, поджидая меня и вглядываясь туда, где в низине сквозь туман мутнела плотная кустарниковая стена, отмечавшая изгиб неширокой речки.
– Там они, разбитчики-то… Прямо в кущах и засели… – услышал я над самым ухом горячий и какой-то веселый шепот Берубоя. – Давно сидят, с полудня. И сам Рогволод с ними, я видел.
– А где ж купецкий поезд? – Я удивленно приподнял бровь и невзначай сцепил пальцы правой руки на запястье Берубоя. – Почему не зримо лодий? Ниже огней? Ведь ты мне врал, будя разбитчики уже и судно подожгли!
– Так отсель не видать, – по-прежнему весело ответил почтальон. – Аида поближе к реке, там увидим.
Я покачал головой и крепче сжал Берубоево запястье. Левой рукой приподнял арбалет – острие толстой стрелы, едва удерживавшейся на чутком крючке спускового механизма, вдавилось почтальону в ребра.
– Ты не хитри, Берубоюшко… – Голос мой прозвучал неожиданно зловеще. – Отсюда не видно, говоришь… А почему шума не слыхать? Где перезвон оружный, да крики, да плески по воде? Что за тишина такая, а? Признайся мне: наврал ты все про купцов? Ну?
– Ох, не гневайся, княже Лисей! – Маленькое хищье тело Берубоя как-то сразу обмякло. – Совсем немного и наврал… Я тебе сказал, будя битва уже в разгаре – неправда это. На подходе поезд купецкий. Погоди еще немного – тогда услышишь и шумы, и крики!
Берубою повезло: словно в подтверждение его слов где-то на дальнем краю горизонта внезапно вспыхнула алая искра – в закатных солнечных лучах розово заиграло полотнище далекого паруса.
– Гли-ка! Уже ветрила видать! – Берубой мгновенно вырвался и отпрыгнул в сторону. – Плывут, плывут алыберы! – Он радостно замахал рукой, указывая на парус.
– Потьше, не кричи! – Я опустил арбалет. – Идем ближе к реке. Хочу на разбойничков посмотреть.
Мой спутник мигом рванулся вниз по склону, скользя сапогами по орошенной траве. Я прыгнул за ним вослед, придерживая на боку ножны кинжала, а под мышкой – боевой рожок Александроса Оле. К счастью, бурый греческий хитон не слишком выдает меня в сумерках – есть надежда, что дозорные княжича Рогволода не сразу заметят.
С каждым шагом трава поднималась все выше – порты намокли сначала по колено, потом по пояс… Беспорядочно разгребая мокрые травяные заросли, я уже с трудом различал впереди прыгающие плечи и затылок Берубоя – сквозь тучи росистой пыли, летевшей в лицо.
Внезапно я едва не наскочил на моего проводника – и от неожиданности чуть не выпустил в него арбалетную стрелу. Почтальон приложил ладонь ко рту и взглядом указал в ту сторону, где совсем близко темнел высокий кустарник. Я осторожно повел глазными яблоками вбок, стараясь не терять из виду и самого Берубоя.
В двадцати метрах отсюда из травы выглядывала чья-то голова в плоском расклепавшемся шлеме. Незнакомец стоял к нам вполоборота и лениво грыз травинку. Над правым плечом его тихо колыхался воздушный пучок грязных перьев – концы стрел, торчавших из тулы.
Берубой беззвучно сполз в траву, поспешным жестом приглашая меня последовать его примеру. Осторожно пригибая узкие и шершавые, остро-жестяные травяные лезвия к земле, мы на четвереньках добрались до кустов, огибая разбойничьего часового с фланга. Продираться сквозь прибрежные заросли было непросто – тонкие кости сушняка готовно и с треском ломались, а гибких живых ветвей и вовсе нельзя касаться – однажды задеты, они долго и демонстративно раскачиваются…
Я обрадовался, когда заросли кончились и под ногами зачавкала вода. Здесь мы остановились на минуту – снять сапоги и рубахи. Реку нужно было преодолеть вплавь: Берубой утверждал, что разбойников можно видеть только с противоположного берега.
Мой спутник без сожаления расстался со своими сапожками – а ведь стоят они поболе, чем добрая верховая лошадь… Я скинул обувь и отяжелевший от влаги хитон, воткнул в склизкий берег неудобный кинжал в ножнах. Крест-накрест перекинул через голову перевязь от рога и узкий кожаный ремешок арбалета.
Берубой уже погрузился в теплую речную влагу по пояс. Я заметил, что он странно разводит руками, словно поглаживая зеркальную плоскость воды – а теперь опустил в жидкость мизинец левой руки и едва слышно бормочет нечто заговорное. Очевидно, какие-то языческие фокусы. Пожав плечами, я быстро вошел в реку – вода была мягкая и приятная… Должно быть, нагрелась за день под солнцем.
Мой почтальон немедля ушел под воду с головой – только желтое тело дискретно замелькало внизу сквозь гнилую муть взметнувшегося ила: он плавал как жаба, резкими толчками отпихиваясь от волны. Я преодолел реку, не намочив волос – легким бесшумным брассом. Одно неудобство – тяжелая цепь на груди ощутимо тянула ко дну…
Другой берег, по счастью, был близко. Он тоже утопал в черемуховых кущах – хоронясь за эту шумливую мелколистную стену, мы смогли относительно незаметно вскарабкаться наверх. Здесь было выше и суше – травка короткая, прокаленная солнцем… Похоже на скотский выгон – только вдали темнеют одиночные деревья. Берубой немедля распластался по пыльно-зеленому ковру, еще теплому – то ли отдыхал, то ли маскировался.
– Ловко мы с тобой, княже, поспели… – рассмеялся он, мерцая волчьими глазами. – Как раз все увидим: купцы наскоро сюда достигнут. То-то потеха начнется! – Дышал он часто и неровно – устал от плаванья; размокший хвостик потемневших волос на затылке прилип к спине.
– А где ж разбитчики? – Я присел рядом, выплеснул из своего рожка речную воду и проверил стрелу в арбалете. – Больно тихо там, в кущах… И лодок не видать…
Вместо ответа почтальон рывком дернулся в мою сторону и надавил на плечо, пригибая к земле. Я послушно прилег, вглядываясь в противоположный берег, куда указывал Берубой. И тут же увидел разбойников. Четыре мужика не торопясь, вальяжно вышли из кустов к воде – словно демонстрируя себя. Через неширокую речку долетели обрывки смеха, крупный кусок смачного ругательства, хлюпанье сапог по мелководью… Все четверо выглядели весьма колоритно: самый высокий из бандитов – я сразу решил, что это княжич Рогволод – был затянут в молочно-серебристую кольчугу. Он возвышался над своими спутниками, особенно широко размахивал руками при ходьбе, выше всех задирал голову в остроконечном шлеме. В этом доспехе – железо ровно светилось в сумерках – предводитель налетчиков был похож на белого медведя, вставшего на задние лапы… По правую руку от него суетливыми шажками перемещался человек в объемном и, очевидно, насквозь промокшем сером балахоне. Этот старичок (я даже длинную бороду разглядел) был раза в три ниже ростом и рядом с княжичем удивительно напоминал гнома. Сходство подчеркивала огромная торба, которую карлик тащил на спине. Два других джентльмена – я мельком оглядел их накачанные полуобнаженные фигуры, сдавленные здесь и там черными ремнями многочисленных мечей, кинжалов и прочего оружия – весьма смахивали на телохранителей. Один из них держал в руке длинный шест, похожий на штандарт. На верхушке шеста что-то болталось – я напряженно сощурился – нет, не знамя. Длинная и золотистая девичья коса, плотно прикрученная к древку… Это что, разбойничий флаг?
– Смотри у меня! Бороду оторву!.. оторву! – эхом донесло до нас грозное высказывание князя Рогволода, обращенное, очевидно, к горбатому старичку. – Ворожи на совесть! Чтобы сработалось дело!
Бородатый карла что-то ответил, мелко подергивая головой в грязном капюшоне – я не расслышал. Он свергнул с плеча свою торбу и уселся рядом на песок, запуская мелкие толстые ручонки в недра огромного мешка, набитого, должно быть, колдовским реквизитом.
– Бона и лодьи уж видать! – глухо пробубнил один из полуобнаженных боевиков. Он забрел по колено в реку и остановился, распутывая завязку на портах. – А что, княже, много ли при купцах охраны плывет? – осведомился он у Рогволода, не поворачивая головы.
– Сколько ни есть, все наши будут! – Рогволод сощурился на потемневший восточный край неба – на том конце горизонта уже высветлились из дымки три корабельных паруса. – Нынче дело будет жестокое – говорят, дюже богатый купчина пожаловал. И на охрану не жалкий.
Берубой рядом со мной заворочался и подполз ближе.
– Ово и есть Рогволод, твой сосед по угодьям, – быстро зашептал он, бешено кося серым глазом на противоположный берег. – А горбатый при нем – это Плескун, чаройдейщик и волхв. Небеспечный вражина – заговоры сильные ведает.
– Сколько всего людей у Рогволода? – Как я ни вглядывался в кустарниковые гущи, больше никого не виднелось.
– Ну… человек четырдесять наберется, – подумав, сказал Берубой.
Я быстро обернулся. Сорок! Это что – такая огромная банда? Неужели он думает, что я поведу своих катафрактов против двукратно сильнейшего противника? Никогда.
– Они в кущах сидят, хоронятся, – лениво пояснил Берубой. – Да ты не остерегайся их, княже Лисей! (Я заметил, что мой спутник подавил улыбку во взгляде.) Это ж не вой, а пьянь рваная! Разбитчики… Один твой всадничек десятерых уломает.
Я промолчал. На дальнем берегу горбатый волшебник суетливо разводил небольшой костер, подкидывая в пламя не то песок, не то порошок… А мускулистый разбойник все никак не мог распутать узел на кушаке.
– А что за товар у купца? – зычно осведомился он, запуская руку в необъемные глубины штанов.
– Не твоя забота знать! – кратко ответил Рогволод. – Умей себе на ладью заскочить, да поболе мечом помахать. Понял?
– Понял, княже. Твоя правда… – удовлетворенно рассмеялся боевик. Наконец он нашел в штанах то, что искал – до нашего берега донеслось бурливое журчание извергаемой жидкости.
Я вздрогнул – Берубоя рядом со мной уже не было. Сбоку послышался легкий шорох травы… Мой спутник со страшной скоростью уползал от меня по пыльной травке – как черная ящерица. Я не стал торопиться – спокойно переложил арбалет из левой руки в правую, сомкнул пальцы на влажной деревянной рукояти, нащупал крючок. Мне думается, Берубой не успеет отползти дальше десяти шагов…
Он словно ощутил мою решимость – замер в траве и обернул посеревшее от пыли лицо. Заметив жало арбалета, направленное в свою сторону, поспешно улыбнулся.
Я поманил его пальчиком. Берубой скорчил недовольную гримасу, но тронулся в обратный путь.
– Ты забыл попрощаться, – усмехнулся я, когда он подполз ближе. – Куда теперь путь держишь?
Вместо ответа почтальон указал на одно из старых деревьев, темневших вдали, метрах в полуста от кромки берега. Я покачал головой: действительно, любопытная деталь пейзажа. К толстому древесному стволу была привязана оседланная лошадь. Готов поклясться, что еще пять минут назад ее не было.
– А всадник на древо взлез, – пояснил Берубой. – Тоже дозорный, я мыслю. Только вот от кого прислан – неведомо. Надоба его с дерева спустить по-быстрому. Иначе заметят нас. Ежли хочешь, айда вдвоем…
Я согласился. Лошадь дозорного недовольно всхрапнула, когда мы, пригибаясь к земле, добежали до дерева. Я задрал голову – в темноте ветвей никого не было.
К счастью, я успел шарахнуться в сторону – что-то сухо треснуло вверху, и в землю совсем рядом ударила острая черная игла. Я едва успел понять, что это сулица – легкий кавалерийский дротик, как что-то тяжкое бросилось на меня с небес, сминая и опрокидывая к земле! Словно обрушилось дерево – я физически ощутил, как легко и колко ломается мой позвоночник. Чья-то босая нога в клочьях рваной штанины, проволочная кромка кольчужного подола, вдавившегося в щеку, – последнее, что я помню.
Пока я приходил в себя, улыбчивое лицо Берубоя невнятно светлело надо мной на фоне вечереющего неба. К счастью, позвоночник выдержал – человек, спрыгнувший на меня с дерева, немного промахнулся. Он задел меня не очень сильно. Как рассказал Берубой, обычно люди не выживают после того, как на них приземляются рослые молодые парни в тяжелых кольчугах.
Этот парень теперь валялся рядом с проломленным черепом – во всяком случае, лицо его было залито кровью. Я приподнялся на локтях, оглядывая себя: золотая цепь на месте. Арбалет лежал рядом, серебряный рожок по-прежнему болтался на своем ремешке. В целом я ощущал себя даже неплохо – только почти не чувствовал ног. И голова болела так, что было больно моргать. Кажется, я валялся без сознания не очень долго – раскаленный солнечный слиток еще пламенел на границе заката, нижним краем прожигая горизонт. Итак, Берубой имел возможность легко прикончить меня – но почему-то не сделал этого. Видимо, ему нужно любой ценой помешать разбойникам захватить купеческий караван – потому и рассчитывает он на моих катафрактов.
– Повезло тебе, княже Лисей! Дешево отделался. – Берубой покачал головой. Только теперь я заметил, что весь левый бок моего почтальона был просто черным от кровяных разводов – похоже, парень в кольчуге успел зацепить Берубоя чем-нибудь острым.
Я снова глянул на молодого человека с проломленной головой. Берубой обошелся с ним жестоко: под глазом незнакомца расплылся багровый синяк, а изломанные руки аж почернели по локоть – как от сильного ожога. Убитый лежал на спине, раскинув конечности по травке – добротная кольчуга, на поясе меч… Интересно, как безоружный Берубой умудрился справиться с таким верзилой.
– Ты обыскал бы его, княже Лисей! – снова услышал я голос почтальона. – Я бы и сам успел, да руки заняты, – весело добавил он, прижимая к ране на боку кусок оторванной штанины.
Ничего особенного я не обнаружил. Убитый молодчик знал, что идет на опасное дело, а потому не захватил с собой денег. Только небольшая холщовая сумочка была привязана к поясу. Я взял ее в руки – и под пальцами содрогнулось что-то живое! Осторожно распустив узелок, заглядываем внутрь – надеюсь, это не змея… Что-то жарко закопошилось из мешочка мне навстречу: сизая пушистая головка голубя!
Прижимая крылья к птичьему тельцу, я извлек голубя из сумки. К розовой лапке на длинной нитке привязан крошечный берестяной лоскут – совершенно чистый. Очевидно, владелец пташки должен был кому-то сообщить о происходящем здесь, у реки… Голубь обиженно – кому понравится битый час сидеть в мешке! – покосился на меня черничным глазом.
– Ах, да ведь это зверь знатный! – Берубой обмотал израненное туловище штаниной и теперь восторженно улыбался, глядя на птичку. – Это поток знаменитый, скорый! Это ж сам Горлаш! Мстиславки Лыковича посыльный птах!
Он принял птичку в свои руки, ласково пощекотал окровавленным ногтем пушистую головку. А я вспомнил, что Мстиславка Лыкович – один из многочисленных разбойников, обитавших в здешних краях.
– Добро, что ты голубя узнал, – сказал я напряженно. – Теперь узнай и людину: что за человека-то прибили? Как звать его? Уж не сам ли будет Мстиславка Лыкович? (Честно говоря, я втайне на это надеялся.)
– Да нет! – Берубой расхохотался. – Это так себе, безымянный разбойка из Мстиславкиной ватаги. А самого Лыковича эдак запросто не прибьешь. За ним еще побегать надо.
Я сплюнул. Стало быть, у Мстиславки тоже есть свои планы в отношении купеческого каравана. Да, есть где разгуляться длинной руке правосудия. Однако Мстиславку будем ловить потом – для начала займемся другим разбойником, княжичем Рогволодом.
Что-то быстро и радостно встрепенулось рядом – это Горлаш вырвался из рук Берубоя и серебристой ракетой взмыл в небо! И пошел, крутой петлей уходя за кромку ближнего леса, – грамотно пошел, от камней и стрел хоронясь за верхушки дерев.
– Выскочил, пострел! – Берубой с досады аж щелкнул пальцами. И тут же замахал руками, указывая ввысь. – Смотри-смотри, как высоко пошел! Драгоценная птичка, смышленая.
Напрасно Берубой тыкал пальцами в небо, призывая меня понаблюдать за виражами Горлаша. Я уже заметил главное: в руке моего спутника мелькнула и тут же исчезла крошечная заостренная палочка. Я мгновенно узнал костяной рез – пишущую принадлежность древнего славянства. Хитрый почтальон успел тайком нацарапать что-то на голубиной бересте – не иначе! Он намеренно выпустил Горлаша – отправил с ним свое послание! И кому? Разумеется – Мстиславу Лыковичу!
Я послушно задрал голову, делая вид, что отыскиваю взглядом отлетевшего голубя. Очевидно, почтальон ведет двойную игру. Работает на разбойника Мстиславку? Но – зачем тогда уничтожать своего коллегу, который валяется теперь с разбитой головой? Или… он провоцирует Мстислава? Интересно, что можно начеркать на бересте за две-три секунды – всего-то несколько слов…
…Берубой еще восхищенно следил за поведением где-то в стратосфере своего крылатого коллеги-почтальона. Ну-ну… А я уже видел эти паруса. И верхушки мачт. Они медленно двигались мимо нашего высокого берега. Борта лодий и вооруженные люди на них – все это было ниже уровня зрения, под берегом. Только паруса – огромные серые полотнища – неостановимо проносились мимо. В отвердевающей темноте вечера три раздутых квадрата словно светились изнутри – пораженный нереальностью зрелища, я тяжело поднялся на ноги. Медленно ступил вперед, ближе к обрыву берега.
И вышел на край в тот самый миг, когда передняя ладья выдвинулась из-за поворота – корма сидит низко, крутой нос со звериной мордой гордо задран кверху. И – никаких разбойников не было на противоположном берегу. Только ровно теплится на песке небольшой костерок. Да темная груда каких-то тряпок валяется рядом – ах нет, это не свернутый плащ… Это низкорослый сгорбленный старик сидит, уставившись из-под капюшона на приближающееся судно.
А люди на судне не замечают серого старика. Отсюда, сверху, я прекрасно вижу на носу передней ладьи человека в дорогих доспехах. Рядом с ним – неподвижные фигуры арбалетчиков в неловких, нерусских шлемах с высокими остриями. Их много, они вооружены – и бесстрашны.
Но старый горбун уже поднялся со своего места. Не отрывая от переднего корабля сонного взгляда, он вытягивает из костра обожженную палку с розово светящимся концом. Клочья легкого рыжего пламени еще вьются по дереву – словно факел курится в руке у волшебника. Тихо, как во сне, горбун движется по берегу к воде – подол плаща оставляет на песке невнятный влажный след. Словно из жести вырезаны одинаковые фигуры алыберских воинов – их кованые лица безразличны, и даже гордая бровь не двинется навстречу горбатому уродцу. Осторожно ступая по мелководью, уродец входит в реку – склонив крупную голову, молча смотрит на приближающуюся ладью. Горящая головешка в правой руке склоняется все ниже к воде…
Я запомнил, как это было. Светящийся конец головешки – гудящий алым жаром сквозь пепельный налет – коснулся воды и зашипел… В тот же миг словно красные фонари включились в речной глубине – нехорошо просветлела вода под днищем передней ладьи… Я почувствовал, что мой рот медленно приоткрывается – концы весел размеренно, разом опустились в эту побагровевшую воду – и вынырнули оттуда… все в ярых огненных искрах!
Горбун разжал пальцы – пламенеющая головешка, змеино шипя, – медленно скользнула в воду. И – так же яростно задымилась вода под брюхом алыберского судна! Так же ударило из-под волны желтым горячим паром! Погружаясь в воду, умирало пламя на конце волшебной головешки – и возрождалось в полуста шагах от злобного карлы – вокруг купеческого корабля… Косая рябь волны покрылась вдруг золотисто-змейковыми бликами, и – из речной глубины вверх, в воздух – ударило широкое, ровное пламя! Взметнулось по тонким веслам, разом одело желтыми клочьями гордое сечение паруса… И отблески варварского пламени тревожно расплескались по оловянным лицам алыберов.
Взрыв света – даже мой берег залило густым мельканием зарева – и купеческая ладья уже наполнилась до краев черным дымом. Не по-русски пронзительно закричали на судне – словно жирная грязь, дым повалил из-под палубы, через высокие борта обрываясь к воде – клочьями. Тут же – как порыв ветра с берега – плеснул из притаившейся комарино-чащобной темноты резкий, свербящий свист! Банда пошла на приступ. Только теперь я понял, что плотные заросли напротив скрывали вход в устье маленькой речки – наверное, Сольцы. Внешне это напоминало лишь поросшую зеленью заводь – но теперь, когда черные кучи ветвей зашевелились… когда заблестели сквозь листву узкие носы абордажных лодок… когда один за другим, словно волки из оврага, полезли из кустарника юркие разбойничьи челноки… я понял, что в устье этой спрятанной речки можно было укрыть целую флотилию. И устал считать лодки, вырывавшиеся из-под ветвей… они облепили горящую ладью, как черные осы. В каждом челноке – по два-три проворных разбитчика. Кинжал да острый багор – вот и все оружие.
Стоп. Православный. Здесь, в десятом веке некрещеной Руси – живой православный человек! И на него напал какой-то гнусный языческий разбойник! Медлить нельзя: наших бьют. Решение было принято мгновенно.
– Укажешь ли путь к реке? – Я посмотрел в стальные глаза Берубоя. – Воля мне покарать разбитчиков и купцу помочь. Однако пути не ведаю, а потому зову тебя в проводники. Но гляди – коли обманешь, до утра тебе не дожить…
Вместо ответа Берубой не торопясь обернулся к лесу, приложил ладонь ко рту и приглушенно просвистел трижды. Из трескучего волнения лещины на дорогу выбрался огромный желтый жеребец без седла – даже среди греческих лошадей он казался гигантом. Черная кобылка переднего катафракта потупилась.
– Ово есть мой комонек добрый, послушливый. – Берубой потрепал животное по загривку. – Пора в путь, княже Лисей, – инако не застанем в живых купца-то!
Конечно, это может быть ловушкой… сейчас он заведет нас сусанинскими тропами в чащу леса… Очень может быть. А главное, цель ясна: задержать мой карательный отряд на пути к Тверятиной заимке. Чтобы узолы и стожаричи благополучно успели встретиться в чистом поле и взаимно сократить популяции.
С другой точки зрения… Надо спешить. Жизнь одного крещеного человека важнее судеб целого языческого племени. Жестом подозвав десятника, я негромко объяснил ему новую задачу, быстро проговаривая маслянистые греческие слова.
– Но… высокий князь! А как же бунтовщики-узолы? – попытался остановить меня Александрос Оле. Поздно: я уже воткнул шпоры в тело своей кобылы. Берубой тоже не торопясь взобрался на спину мерина – и «послушливый комонек» обрушился с места в тяжкий галоп, мгновенно вырываясь в голову кавалькады.
Недолго еще конная дюжина неслась сквозь сосняки по наезженному шляху – пришлось вскоре сорваться с дороги в сторону, по редколесью – вправо от дороги, на юг. Лошади пошли тише, катафракты опустили копья, чтобы не задевать ветвей. Мои греки как-то сразу притихли, один за другим перебрасывая со спины на грудь небольшие всаднические арбалеты. Алесандрос Оле догнал меня и повел лошадь рядом, косясь на каждое дерево и приподнимая на локте тяжелый щит.
Солнце медлительно садилось в черную паутину крон, вызолачивая сосновые верхушки. Душной и липкой волной ударил комар – мошка полезла в щели доспехов, облепила немигающие темные глаза в прорезях шлемов. Из-под земли проступил теплый туман, растекся по опавшей хвое между корней, скрадывая удары копыт.
Земля под копытами стала склоняться вперед и вниз – начинался, наверное, пологий спуск к реке. Желтое пятно впереди – жеребец Берубоя – остановилось. Почтальон обернулся, взглядом отыскивая меня в броненосной толпе.
– Отсель до реки с треть поприща станет, – громко сказал он и смахнул мошку со лба. – Край лесу близенько – вона, где просвета впереди. А дале безлесый спуск до воды, открытая пойма. Туда верхами нельзя – заметят нас.
Никакого шума битвы с реки не доносилось. Может быть, схватка уже закончилась? В любом случае глупо было идти напролом, не разведав обстановки.
– Дюжина останется здесь, – сказал я десятнику по-гречески. – Мы со славянином вдвоем отправимся вперед: посмотрим, что там происходит.
– Это слишком опасно. – Александрос вскинул голову. – Дозволь мне ехать с тобой.
– Мы пойдем пешком, налегке. – Я постарался улыбнуться по возможности более спокойно. – Твой доспех слишком тяжел, добрый Александрос. Ты не сможешь двигаться быстро. Прошу тебя остаться с дюжиной и ждать. Если возникнет опасность, я подам сигнал – и ты поведешь катафрактов в атаку на разбойников.
– Я не верю этому славянину, – тихо сказал десятник. – Дозволь мне хотя бы обыскать варвара.
– Не могу отказать тебе в этом удовольствии, – усмехнулся я, спускаясь с лошади на землю.
Берубой с ошарашенной улыбкой стойко выдержал обыск.
– Ох, еще поскребите мне спинку-то! – только и сказал он, когда два рослых катафракта ощупывали его с ног до головы.
Я расцепил на плече бляху дорожного плаща, свернул его и бросил поперек седла. Вот моя цепь, мой кинжал… Я готов.
Никакого оружия при Берубое не обнаружили. Александрос Оле вновь приблизился, протянул рукоятью вперед свой арбалет, уже заряженный короткой крепкой стрелой.
– Дорожи собою, князь, – сказал он. – Мы будем ждать сигнала. Как только пожелаешь, чтобы дюжина тронулась в атаку, труби в рог.
Я принял из рук десятника серебряный рожок, перекинул перевязь через плечо. Берубой уже легкими перебежками тронулся вниз по склону – туда, где лес редел и начинались заливные луга. Его прыгучая фигура мелькала шагах в двадцати впереди. Я заметил, что славянин успел снять свой белый пояс, и теперь модный дорожный костюм почтальона почти совершенно терялся в тени деревьев.
На самом краю сосняка он остановился, поджидая меня и вглядываясь туда, где в низине сквозь туман мутнела плотная кустарниковая стена, отмечавшая изгиб неширокой речки.
– Там они, разбитчики-то… Прямо в кущах и засели… – услышал я над самым ухом горячий и какой-то веселый шепот Берубоя. – Давно сидят, с полудня. И сам Рогволод с ними, я видел.
– А где ж купецкий поезд? – Я удивленно приподнял бровь и невзначай сцепил пальцы правой руки на запястье Берубоя. – Почему не зримо лодий? Ниже огней? Ведь ты мне врал, будя разбитчики уже и судно подожгли!
– Так отсель не видать, – по-прежнему весело ответил почтальон. – Аида поближе к реке, там увидим.
Я покачал головой и крепче сжал Берубоево запястье. Левой рукой приподнял арбалет – острие толстой стрелы, едва удерживавшейся на чутком крючке спускового механизма, вдавилось почтальону в ребра.
– Ты не хитри, Берубоюшко… – Голос мой прозвучал неожиданно зловеще. – Отсюда не видно, говоришь… А почему шума не слыхать? Где перезвон оружный, да крики, да плески по воде? Что за тишина такая, а? Признайся мне: наврал ты все про купцов? Ну?
– Ох, не гневайся, княже Лисей! – Маленькое хищье тело Берубоя как-то сразу обмякло. – Совсем немного и наврал… Я тебе сказал, будя битва уже в разгаре – неправда это. На подходе поезд купецкий. Погоди еще немного – тогда услышишь и шумы, и крики!
Берубою повезло: словно в подтверждение его слов где-то на дальнем краю горизонта внезапно вспыхнула алая искра – в закатных солнечных лучах розово заиграло полотнище далекого паруса.
– Гли-ка! Уже ветрила видать! – Берубой мгновенно вырвался и отпрыгнул в сторону. – Плывут, плывут алыберы! – Он радостно замахал рукой, указывая на парус.
– Потьше, не кричи! – Я опустил арбалет. – Идем ближе к реке. Хочу на разбойничков посмотреть.
Мой спутник мигом рванулся вниз по склону, скользя сапогами по орошенной траве. Я прыгнул за ним вослед, придерживая на боку ножны кинжала, а под мышкой – боевой рожок Александроса Оле. К счастью, бурый греческий хитон не слишком выдает меня в сумерках – есть надежда, что дозорные княжича Рогволода не сразу заметят.
С каждым шагом трава поднималась все выше – порты намокли сначала по колено, потом по пояс… Беспорядочно разгребая мокрые травяные заросли, я уже с трудом различал впереди прыгающие плечи и затылок Берубоя – сквозь тучи росистой пыли, летевшей в лицо.
Внезапно я едва не наскочил на моего проводника – и от неожиданности чуть не выпустил в него арбалетную стрелу. Почтальон приложил ладонь ко рту и взглядом указал в ту сторону, где совсем близко темнел высокий кустарник. Я осторожно повел глазными яблоками вбок, стараясь не терять из виду и самого Берубоя.
В двадцати метрах отсюда из травы выглядывала чья-то голова в плоском расклепавшемся шлеме. Незнакомец стоял к нам вполоборота и лениво грыз травинку. Над правым плечом его тихо колыхался воздушный пучок грязных перьев – концы стрел, торчавших из тулы.
Берубой беззвучно сполз в траву, поспешным жестом приглашая меня последовать его примеру. Осторожно пригибая узкие и шершавые, остро-жестяные травяные лезвия к земле, мы на четвереньках добрались до кустов, огибая разбойничьего часового с фланга. Продираться сквозь прибрежные заросли было непросто – тонкие кости сушняка готовно и с треском ломались, а гибких живых ветвей и вовсе нельзя касаться – однажды задеты, они долго и демонстративно раскачиваются…
Я обрадовался, когда заросли кончились и под ногами зачавкала вода. Здесь мы остановились на минуту – снять сапоги и рубахи. Реку нужно было преодолеть вплавь: Берубой утверждал, что разбойников можно видеть только с противоположного берега.
Мой спутник без сожаления расстался со своими сапожками – а ведь стоят они поболе, чем добрая верховая лошадь… Я скинул обувь и отяжелевший от влаги хитон, воткнул в склизкий берег неудобный кинжал в ножнах. Крест-накрест перекинул через голову перевязь от рога и узкий кожаный ремешок арбалета.
Берубой уже погрузился в теплую речную влагу по пояс. Я заметил, что он странно разводит руками, словно поглаживая зеркальную плоскость воды – а теперь опустил в жидкость мизинец левой руки и едва слышно бормочет нечто заговорное. Очевидно, какие-то языческие фокусы. Пожав плечами, я быстро вошел в реку – вода была мягкая и приятная… Должно быть, нагрелась за день под солнцем.
Мой почтальон немедля ушел под воду с головой – только желтое тело дискретно замелькало внизу сквозь гнилую муть взметнувшегося ила: он плавал как жаба, резкими толчками отпихиваясь от волны. Я преодолел реку, не намочив волос – легким бесшумным брассом. Одно неудобство – тяжелая цепь на груди ощутимо тянула ко дну…
Другой берег, по счастью, был близко. Он тоже утопал в черемуховых кущах – хоронясь за эту шумливую мелколистную стену, мы смогли относительно незаметно вскарабкаться наверх. Здесь было выше и суше – травка короткая, прокаленная солнцем… Похоже на скотский выгон – только вдали темнеют одиночные деревья. Берубой немедля распластался по пыльно-зеленому ковру, еще теплому – то ли отдыхал, то ли маскировался.
– Ловко мы с тобой, княже, поспели… – рассмеялся он, мерцая волчьими глазами. – Как раз все увидим: купцы наскоро сюда достигнут. То-то потеха начнется! – Дышал он часто и неровно – устал от плаванья; размокший хвостик потемневших волос на затылке прилип к спине.
– А где ж разбитчики? – Я присел рядом, выплеснул из своего рожка речную воду и проверил стрелу в арбалете. – Больно тихо там, в кущах… И лодок не видать…
Вместо ответа почтальон рывком дернулся в мою сторону и надавил на плечо, пригибая к земле. Я послушно прилег, вглядываясь в противоположный берег, куда указывал Берубой. И тут же увидел разбойников. Четыре мужика не торопясь, вальяжно вышли из кустов к воде – словно демонстрируя себя. Через неширокую речку долетели обрывки смеха, крупный кусок смачного ругательства, хлюпанье сапог по мелководью… Все четверо выглядели весьма колоритно: самый высокий из бандитов – я сразу решил, что это княжич Рогволод – был затянут в молочно-серебристую кольчугу. Он возвышался над своими спутниками, особенно широко размахивал руками при ходьбе, выше всех задирал голову в остроконечном шлеме. В этом доспехе – железо ровно светилось в сумерках – предводитель налетчиков был похож на белого медведя, вставшего на задние лапы… По правую руку от него суетливыми шажками перемещался человек в объемном и, очевидно, насквозь промокшем сером балахоне. Этот старичок (я даже длинную бороду разглядел) был раза в три ниже ростом и рядом с княжичем удивительно напоминал гнома. Сходство подчеркивала огромная торба, которую карлик тащил на спине. Два других джентльмена – я мельком оглядел их накачанные полуобнаженные фигуры, сдавленные здесь и там черными ремнями многочисленных мечей, кинжалов и прочего оружия – весьма смахивали на телохранителей. Один из них держал в руке длинный шест, похожий на штандарт. На верхушке шеста что-то болталось – я напряженно сощурился – нет, не знамя. Длинная и золотистая девичья коса, плотно прикрученная к древку… Это что, разбойничий флаг?
– Смотри у меня! Бороду оторву!.. оторву! – эхом донесло до нас грозное высказывание князя Рогволода, обращенное, очевидно, к горбатому старичку. – Ворожи на совесть! Чтобы сработалось дело!
Бородатый карла что-то ответил, мелко подергивая головой в грязном капюшоне – я не расслышал. Он свергнул с плеча свою торбу и уселся рядом на песок, запуская мелкие толстые ручонки в недра огромного мешка, набитого, должно быть, колдовским реквизитом.
– Бона и лодьи уж видать! – глухо пробубнил один из полуобнаженных боевиков. Он забрел по колено в реку и остановился, распутывая завязку на портах. – А что, княже, много ли при купцах охраны плывет? – осведомился он у Рогволода, не поворачивая головы.
– Сколько ни есть, все наши будут! – Рогволод сощурился на потемневший восточный край неба – на том конце горизонта уже высветлились из дымки три корабельных паруса. – Нынче дело будет жестокое – говорят, дюже богатый купчина пожаловал. И на охрану не жалкий.
Берубой рядом со мной заворочался и подполз ближе.
– Ово и есть Рогволод, твой сосед по угодьям, – быстро зашептал он, бешено кося серым глазом на противоположный берег. – А горбатый при нем – это Плескун, чаройдейщик и волхв. Небеспечный вражина – заговоры сильные ведает.
– Сколько всего людей у Рогволода? – Как я ни вглядывался в кустарниковые гущи, больше никого не виднелось.
– Ну… человек четырдесять наберется, – подумав, сказал Берубой.
Я быстро обернулся. Сорок! Это что – такая огромная банда? Неужели он думает, что я поведу своих катафрактов против двукратно сильнейшего противника? Никогда.
– Они в кущах сидят, хоронятся, – лениво пояснил Берубой. – Да ты не остерегайся их, княже Лисей! (Я заметил, что мой спутник подавил улыбку во взгляде.) Это ж не вой, а пьянь рваная! Разбитчики… Один твой всадничек десятерых уломает.
Я промолчал. На дальнем берегу горбатый волшебник суетливо разводил небольшой костер, подкидывая в пламя не то песок, не то порошок… А мускулистый разбойник все никак не мог распутать узел на кушаке.
– А что за товар у купца? – зычно осведомился он, запуская руку в необъемные глубины штанов.
– Не твоя забота знать! – кратко ответил Рогволод. – Умей себе на ладью заскочить, да поболе мечом помахать. Понял?
– Понял, княже. Твоя правда… – удовлетворенно рассмеялся боевик. Наконец он нашел в штанах то, что искал – до нашего берега донеслось бурливое журчание извергаемой жидкости.
Я вздрогнул – Берубоя рядом со мной уже не было. Сбоку послышался легкий шорох травы… Мой спутник со страшной скоростью уползал от меня по пыльной травке – как черная ящерица. Я не стал торопиться – спокойно переложил арбалет из левой руки в правую, сомкнул пальцы на влажной деревянной рукояти, нащупал крючок. Мне думается, Берубой не успеет отползти дальше десяти шагов…
Он словно ощутил мою решимость – замер в траве и обернул посеревшее от пыли лицо. Заметив жало арбалета, направленное в свою сторону, поспешно улыбнулся.
Я поманил его пальчиком. Берубой скорчил недовольную гримасу, но тронулся в обратный путь.
– Ты забыл попрощаться, – усмехнулся я, когда он подполз ближе. – Куда теперь путь держишь?
Вместо ответа почтальон указал на одно из старых деревьев, темневших вдали, метрах в полуста от кромки берега. Я покачал головой: действительно, любопытная деталь пейзажа. К толстому древесному стволу была привязана оседланная лошадь. Готов поклясться, что еще пять минут назад ее не было.
– А всадник на древо взлез, – пояснил Берубой. – Тоже дозорный, я мыслю. Только вот от кого прислан – неведомо. Надоба его с дерева спустить по-быстрому. Иначе заметят нас. Ежли хочешь, айда вдвоем…
Я согласился. Лошадь дозорного недовольно всхрапнула, когда мы, пригибаясь к земле, добежали до дерева. Я задрал голову – в темноте ветвей никого не было.
К счастью, я успел шарахнуться в сторону – что-то сухо треснуло вверху, и в землю совсем рядом ударила острая черная игла. Я едва успел понять, что это сулица – легкий кавалерийский дротик, как что-то тяжкое бросилось на меня с небес, сминая и опрокидывая к земле! Словно обрушилось дерево – я физически ощутил, как легко и колко ломается мой позвоночник. Чья-то босая нога в клочьях рваной штанины, проволочная кромка кольчужного подола, вдавившегося в щеку, – последнее, что я помню.
Пока я приходил в себя, улыбчивое лицо Берубоя невнятно светлело надо мной на фоне вечереющего неба. К счастью, позвоночник выдержал – человек, спрыгнувший на меня с дерева, немного промахнулся. Он задел меня не очень сильно. Как рассказал Берубой, обычно люди не выживают после того, как на них приземляются рослые молодые парни в тяжелых кольчугах.
Этот парень теперь валялся рядом с проломленным черепом – во всяком случае, лицо его было залито кровью. Я приподнялся на локтях, оглядывая себя: золотая цепь на месте. Арбалет лежал рядом, серебряный рожок по-прежнему болтался на своем ремешке. В целом я ощущал себя даже неплохо – только почти не чувствовал ног. И голова болела так, что было больно моргать. Кажется, я валялся без сознания не очень долго – раскаленный солнечный слиток еще пламенел на границе заката, нижним краем прожигая горизонт. Итак, Берубой имел возможность легко прикончить меня – но почему-то не сделал этого. Видимо, ему нужно любой ценой помешать разбойникам захватить купеческий караван – потому и рассчитывает он на моих катафрактов.
– Повезло тебе, княже Лисей! Дешево отделался. – Берубой покачал головой. Только теперь я заметил, что весь левый бок моего почтальона был просто черным от кровяных разводов – похоже, парень в кольчуге успел зацепить Берубоя чем-нибудь острым.
Я снова глянул на молодого человека с проломленной головой. Берубой обошелся с ним жестоко: под глазом незнакомца расплылся багровый синяк, а изломанные руки аж почернели по локоть – как от сильного ожога. Убитый лежал на спине, раскинув конечности по травке – добротная кольчуга, на поясе меч… Интересно, как безоружный Берубой умудрился справиться с таким верзилой.
– Ты обыскал бы его, княже Лисей! – снова услышал я голос почтальона. – Я бы и сам успел, да руки заняты, – весело добавил он, прижимая к ране на боку кусок оторванной штанины.
Ничего особенного я не обнаружил. Убитый молодчик знал, что идет на опасное дело, а потому не захватил с собой денег. Только небольшая холщовая сумочка была привязана к поясу. Я взял ее в руки – и под пальцами содрогнулось что-то живое! Осторожно распустив узелок, заглядываем внутрь – надеюсь, это не змея… Что-то жарко закопошилось из мешочка мне навстречу: сизая пушистая головка голубя!
Прижимая крылья к птичьему тельцу, я извлек голубя из сумки. К розовой лапке на длинной нитке привязан крошечный берестяной лоскут – совершенно чистый. Очевидно, владелец пташки должен был кому-то сообщить о происходящем здесь, у реки… Голубь обиженно – кому понравится битый час сидеть в мешке! – покосился на меня черничным глазом.
– Ах, да ведь это зверь знатный! – Берубой обмотал израненное туловище штаниной и теперь восторженно улыбался, глядя на птичку. – Это поток знаменитый, скорый! Это ж сам Горлаш! Мстиславки Лыковича посыльный птах!
Он принял птичку в свои руки, ласково пощекотал окровавленным ногтем пушистую головку. А я вспомнил, что Мстиславка Лыкович – один из многочисленных разбойников, обитавших в здешних краях.
– Добро, что ты голубя узнал, – сказал я напряженно. – Теперь узнай и людину: что за человека-то прибили? Как звать его? Уж не сам ли будет Мстиславка Лыкович? (Честно говоря, я втайне на это надеялся.)
– Да нет! – Берубой расхохотался. – Это так себе, безымянный разбойка из Мстиславкиной ватаги. А самого Лыковича эдак запросто не прибьешь. За ним еще побегать надо.
Я сплюнул. Стало быть, у Мстиславки тоже есть свои планы в отношении купеческого каравана. Да, есть где разгуляться длинной руке правосудия. Однако Мстиславку будем ловить потом – для начала займемся другим разбойником, княжичем Рогволодом.
Что-то быстро и радостно встрепенулось рядом – это Горлаш вырвался из рук Берубоя и серебристой ракетой взмыл в небо! И пошел, крутой петлей уходя за кромку ближнего леса, – грамотно пошел, от камней и стрел хоронясь за верхушки дерев.
– Выскочил, пострел! – Берубой с досады аж щелкнул пальцами. И тут же замахал руками, указывая ввысь. – Смотри-смотри, как высоко пошел! Драгоценная птичка, смышленая.
Напрасно Берубой тыкал пальцами в небо, призывая меня понаблюдать за виражами Горлаша. Я уже заметил главное: в руке моего спутника мелькнула и тут же исчезла крошечная заостренная палочка. Я мгновенно узнал костяной рез – пишущую принадлежность древнего славянства. Хитрый почтальон успел тайком нацарапать что-то на голубиной бересте – не иначе! Он намеренно выпустил Горлаша – отправил с ним свое послание! И кому? Разумеется – Мстиславу Лыковичу!
Я послушно задрал голову, делая вид, что отыскиваю взглядом отлетевшего голубя. Очевидно, почтальон ведет двойную игру. Работает на разбойника Мстиславку? Но – зачем тогда уничтожать своего коллегу, который валяется теперь с разбитой головой? Или… он провоцирует Мстислава? Интересно, что можно начеркать на бересте за две-три секунды – всего-то несколько слов…
…Берубой еще восхищенно следил за поведением где-то в стратосфере своего крылатого коллеги-почтальона. Ну-ну… А я уже видел эти паруса. И верхушки мачт. Они медленно двигались мимо нашего высокого берега. Борта лодий и вооруженные люди на них – все это было ниже уровня зрения, под берегом. Только паруса – огромные серые полотнища – неостановимо проносились мимо. В отвердевающей темноте вечера три раздутых квадрата словно светились изнутри – пораженный нереальностью зрелища, я тяжело поднялся на ноги. Медленно ступил вперед, ближе к обрыву берега.
И вышел на край в тот самый миг, когда передняя ладья выдвинулась из-за поворота – корма сидит низко, крутой нос со звериной мордой гордо задран кверху. И – никаких разбойников не было на противоположном берегу. Только ровно теплится на песке небольшой костерок. Да темная груда каких-то тряпок валяется рядом – ах нет, это не свернутый плащ… Это низкорослый сгорбленный старик сидит, уставившись из-под капюшона на приближающееся судно.
А люди на судне не замечают серого старика. Отсюда, сверху, я прекрасно вижу на носу передней ладьи человека в дорогих доспехах. Рядом с ним – неподвижные фигуры арбалетчиков в неловких, нерусских шлемах с высокими остриями. Их много, они вооружены – и бесстрашны.
Но старый горбун уже поднялся со своего места. Не отрывая от переднего корабля сонного взгляда, он вытягивает из костра обожженную палку с розово светящимся концом. Клочья легкого рыжего пламени еще вьются по дереву – словно факел курится в руке у волшебника. Тихо, как во сне, горбун движется по берегу к воде – подол плаща оставляет на песке невнятный влажный след. Словно из жести вырезаны одинаковые фигуры алыберских воинов – их кованые лица безразличны, и даже гордая бровь не двинется навстречу горбатому уродцу. Осторожно ступая по мелководью, уродец входит в реку – склонив крупную голову, молча смотрит на приближающуюся ладью. Горящая головешка в правой руке склоняется все ниже к воде…
Я запомнил, как это было. Светящийся конец головешки – гудящий алым жаром сквозь пепельный налет – коснулся воды и зашипел… В тот же миг словно красные фонари включились в речной глубине – нехорошо просветлела вода под днищем передней ладьи… Я почувствовал, что мой рот медленно приоткрывается – концы весел размеренно, разом опустились в эту побагровевшую воду – и вынырнули оттуда… все в ярых огненных искрах!
Горбун разжал пальцы – пламенеющая головешка, змеино шипя, – медленно скользнула в воду. И – так же яростно задымилась вода под брюхом алыберского судна! Так же ударило из-под волны желтым горячим паром! Погружаясь в воду, умирало пламя на конце волшебной головешки – и возрождалось в полуста шагах от злобного карлы – вокруг купеческого корабля… Косая рябь волны покрылась вдруг золотисто-змейковыми бликами, и – из речной глубины вверх, в воздух – ударило широкое, ровное пламя! Взметнулось по тонким веслам, разом одело желтыми клочьями гордое сечение паруса… И отблески варварского пламени тревожно расплескались по оловянным лицам алыберов.
Взрыв света – даже мой берег залило густым мельканием зарева – и купеческая ладья уже наполнилась до краев черным дымом. Не по-русски пронзительно закричали на судне – словно жирная грязь, дым повалил из-под палубы, через высокие борта обрываясь к воде – клочьями. Тут же – как порыв ветра с берега – плеснул из притаившейся комарино-чащобной темноты резкий, свербящий свист! Банда пошла на приступ. Только теперь я понял, что плотные заросли напротив скрывали вход в устье маленькой речки – наверное, Сольцы. Внешне это напоминало лишь поросшую зеленью заводь – но теперь, когда черные кучи ветвей зашевелились… когда заблестели сквозь листву узкие носы абордажных лодок… когда один за другим, словно волки из оврага, полезли из кустарника юркие разбойничьи челноки… я понял, что в устье этой спрятанной речки можно было укрыть целую флотилию. И устал считать лодки, вырывавшиеся из-под ветвей… они облепили горящую ладью, как черные осы. В каждом челноке – по два-три проворных разбитчика. Кинжал да острый багор – вот и все оружие.