«Миронов очень скоро обратил на себя внимание, – вспоминал генерал Филипп Денисович Бобков, который дослужился в КГБ до должности первого зампреда, – он очень следил за своей внешностью. Миронов считал себя отцом профилактики в органах безопасности. Если бы не ранняя смерть, Миронов достиг бы высоких постов не только в системе КГБ, но и в партии».
   Николай Романович погиб в авиакатастрофе в октябре 1964 года, за несколько дней до отставки Хрущева. Самолет, на котором советская делегация во главе с новым начальником Генерального штаба маршалом Сергеем Семеновичем Бирюзовым летела в Югославию на празднование двадцатилетия освобождения Белграда, из-за плохой видимости врезался в гору.
   Потом выяснилось, что синоптики советовали отложить рейс. Но маршал Бирюзов приказал лететь. Он ничего не боялся. В войну получил пять ранений. В октябре 1941 года, командуя дивизией, попал в окружение, был ранен в обе ноги. Бойцы его вытащили. Хрущев назначил Бирюзова командующим Ракетными войсками стратегического назначения, а в 1963-м – начальником Генерального штаба, вместо маршала Матвея Захарова, которого отправил руководить Академией Генерального штаба. Хрущев невзлюбил Захарова:
   – Нельзя оставлять начальником Генерального штаба человека, который на заседании через пять минут после его открытия клюет носом или просто спит. Как же можно доверять оборону страны людям, которые физически износились?
   Говорили, что Хрущев намеревался сделать Бирюзова министром обороны вместо маршала Родиона Яковлевича Малиновского. Когда Бирюзов погиб, естественно, пошли слухи, что начальника Генштаба устранили, дабы он не помешал убрать Хрущева. Но это были лишь слухи: до последнего дня Никита Сергеевич полностью доверял Малиновскому. Он не знал, что Брежнев уже сговорился с министром обороны…
   Член президиума ЦК и председатель правительства РСФСР Геннадий Иванович Воронов тоже рассказывал, что его «завербовал» именно Брежнев. Пригласил на охоту в Завидово. На обратном пути предложил сесть в его «чайку». Третьим в просторной правительственной машине был секретарь ЦК, отвечавший за связи с соцстранами, Юрий Владимирович Андропов.
   В машине, подняв стекло, отгораживавшее пассажиров от водителя, Брежнев рассказал, что есть идея призвать Хрущева к ответу. Леонид Ильич, по словам Воронова, держал в руках список членов высшего партийного руководства и ставил против фамилий значки, отмечая тех, с кем уже договорились и с кем еще предстоит вести беседы.

Тайные пружины заговора

   Очень подробно о том, как шла подготовка свержения Хрущева, рассказал тогдашний первый секретарь ЦК компартии Украины Петр Ефимович Шелест.
   В июле 1964 года он отдыхал в Крыму на госдаче № 5 «Чаир». Охрана предупредила, что его навестит Брежнев. Шелест удивился: они не были близки с Леонидом Ильичом. Петр Ефимович ждал Подгорного, который отдыхал рядом, в Мухолатке, и с которым они были в дружеских отношениях. До перевода в Москву Подгорный был руководителем Украины. Он тянул Петра Ефимовича наверх. Став секретарем ЦК КПСС, по-прежнему покровительствовал Шелесту.
   Приехал Брежнев. Присели на скамейку. Появился внук Шелеста, тоже Петр.
   – Как тебя зовут? – ласково спросил его Брежнев.
   Мальчик ответил и в свою очередь поинтересовался:
   – А тебя как?
   – А меня дядя Леня.
   Петя помолчал и сказал:
   – А, знаю. Ты – дядя Леня из кинобудки.
   Брежнев был несколько смущен, но выяснилось, что Леонид Ильич похож на своего тезку-киномеханика, который приезжал на госдачу показывать фильмы семье секретаря ЦК Украины.
   С тех пор Леонид Ильич, разговаривая с Шелестом, неизменно просил:
   – Петро, не забудь передать внуку привет от дяди Лени из кинобудки.
   Брежнев и Шелест искупались и расположились в беседке. Брежнев стал расспрашивать Шелеста о делах на Украине. И как бы между прочим задал вопрос:
   – Как к тебе относится Хрущев?
   – Мне кажется, что Никита Сергеевич ко мне относится спокойно, как большой руководитель к младшему, – дисциплинированно ответил Петр Ефимович. – С его стороны я никогда не слышал ни окрика, ни грубого обращения.
   – Это он в глаза, а за глаза может и другое сказать. И говорит, – буркнул Брежнев.
   Шелест растерялся, подумав, что Брежнев знает об истинном отношении к нему Хрущева. На всякий случай сказал:
   – Хрущев занимает такое положение, что ему нет надобности говорить одно в глаза, а другое за глаза. Да и вообще у него такая ответственность и нагрузка, что мы должны его понимать, если даже он кое-что говорит резко. Но он по натуре не злопамятный, наоборот, добрый и отзывчивый.
   – Ты мало его знаешь, – недовольно отозвался Брежнев, – замкнулся в своей провинции, ничего не видишь и не чувствуешь.
   Шелест обиделся:
   – Что кому положено, тот то и делает.
   – Это так, но надо шире смотреть на происходящее, – сказал Брежнев. – Все, что происходит в партии, в стране, исходит от вас, членов президиума ЦК. И мы видим, что вы все вторите Хрущеву, первыми ему аплодируете. А нам с Хрущевым трудно работать. Об этом я и приехал поговорить откровенно с тобой, Петро. Никто не должен знать о нашей беседе.
   Подошло время обеда. Брежнев не отказался от рюмки. Расслабившись, стал читать стихи. Несколько раз с намеком говорил жене Шелеста: «Петро меня не понимает». Сын Шелеста находился в командировке в Африке. Брежнев пообещал невестке Петра Ефимовича поездку к мужу, добавив:
   – И тебе это ничего не будет стоить.
   Обед затянулся. Когда вышли на улицу, уже темнело. После выпитого разговор принял более откровенный характер.
   – Ты, Петро, должен нам помочь, поддержать нас! – сказал Брежнев.
   Шелест не спешил с окончательным ответом:
   – Не понимаю, в чем и кого именно поддерживать? Объясни.
   – Хрущев с нами не считается, грубит, дает нам прозвища и навешивает ярлыки, он самостоятельно принимает решения. А недавно заявил, что руководство наше старое и его надо омолодить. Он собирается нас всех разогнать, – ответил Брежнев.
   Леонид Ильич не лукавил. Шелест сам слышал от Хрущева, что «в президиуме ЦК собрались старики»…
   – А тебе сколько лет? – спросил Брежнев.
   – Пошел пятьдесят пятый.
   – Так ты тоже старик, по мнению Хрущева.
   – Хрущев беспокоится об омоложении кадров. Это хорошо, должна быть преемственность, – Шелест продолжал играть.
   – Ты меня неправильно понял, – сказал Брежнев. – Надо же понимать, что на самом деле хочет разогнать опытные кадры, чтобы самому вершить все дела… – И, нахмурившись, добавил: – Жаль, что ты не хочешь меня понять. А наш разговор нужно держать в тайне.
   Шелест не выдержал:
   – Если вы мне не доверяете, то нечего было ко мне приезжать, а о конфиденциальности прошу мне лишний раз не напоминать.
   Брежнев спохватился:
   – Ты, Петро, правильно меня пойми. Мне тяжело все это говорить, но другого выхода у нас нет. Хрущев над нами издевается – жизни нет. – На глазах у него появились слезы. – Без тебя, без такой крупной организации, как компартия Украины, мы не можем что-либо предпринять.
   – Вам всем надо собраться и откровенно поговорить с Никитой Сергеевичем о недостатках, – посоветовал Шелест. – Мне кажется, он поймет.
   Ты так говоришь потому, что не знаешь истинного положения дел, – прервал его Брежнев. – Если мы попытаемся это сделать, он нас всех разгонит.
   Они вернулись на дачу, еще выпили и закусили.
   Брежнев обнял Шелеста, расцеловал и многозначительно произнес:
   – Петро, мы на тебя очень надеемся.
   Брежнев уехал, а Шелест почти до рассвета бродил по набережной, прикидывая, как ему быть и чью сторону занять. Он и сам побаивался непредсказуемого Хрущева, ему тоже надоело постоянное недовольство неуемного первого секретаря.
   Никита Сергеевич с удовольствием приезжал в Киев, выступал на пленуме республиканского ЦК и крыл местное начальство:
   – Украина сдала свои позиции, положение дел вызывает беспокойство… Плохо стали работать… Я уже критиковал украинское руководство, но за обедом, когда критикуешь, с них как с гуся вода, а вот когда при народе критикуешь, я вижу – они ежиться начинают… Последние годы, как лето, так руководители все от мала до велика стараются не упустить лучший сезон купания в Черном море. Благо вы теперь Крым получили, поэтому есть куда ехать. Товарищи, кто со мной работал на Украине, тот знает, я проработал тринадцать лет на Украине и за эти тринадцать лет только раз был в отпуску…
   Шелест и другие руководители Украины в присутствии своих подчиненных вынуждены были лишь, кисло улыбаясь, аплодировать Никите Сергеевичу.
   Утром Шелест позвонил Подгорному в Мухолатку, сообщил, что накануне был Брежнев. Подгорный поинтересовался:
   – Чем занимаешься?
   – Переживаю вчерашние разговоры.
   – Если можешь, приезжай ко мне, будем вместе переживать.
   Шелест подробно пересказал Подгорному разговор с Брежневым. Николай Викторович его внимательно выслушал и произнес:
   – Мне все это известно.
   Оказывается, Брежнев уже побывал у Подгорного и изложил суть разговора.
   Шелест удивился:
   – Зачем же мне все было повторять?
   Подгорный честно признался:
   – А я не знал, все ли мне Брежнев рассказал. Николай Викторович не очень доверял Леониду Ильичу. Любой из заговорщиков мог в последний момент обо всем рассказать Хрущеву и погубить остальных.
   Шелест осведомился, почему к нему приехал Брежнев, а не Подгорный.
   – Так надо было, – таинственно ответил Николай Викторович. – Позже узнаешь.
   Шелест мог бы и сам догадаться. Леонид Ильич тоже не доверял Николаю Викторовичу и хотел не с его слов, а сам убедиться, на чьей стороне Шелест.
   Подгорный сказал, что положение серьезное.
   – Я понял, – кивнул Шелест, – Брежнев в разговоре со мной даже расплакался.
   – На самом деле? – иронически переспросил Подгорный.
   – Точно, – подтвердил Шелест.
   – Ты этому не очень доверяй, – заметил Подгорный. – Помни пословицу: Москва слезам не верит.
   С веранды второго этажа они увидели Брежнева.
   – Ты только не подай вида, что знаешь, что он уже побывал у меня, – предупредил Подгорный Шелеста.
   Брежнев опять завел разговор о том, как трудно работать с Хрущевым. Перечислил его ошибки. Сельское хозяйство превратил в свою монополию. Проводит бесконечные реорганизации в народном хозяйстве. Разделил партийные организации на городские и сельские. Пренебрегает вопросами идеологии, говорит, что это болтовня, а нужна конкретная работа…
   Шелест повторил, что следует собраться всем вместе, высказать свое мнение Хрущеву.
   – Я же тебе говорю, – не выдержал Брежнев, – кто первый об этом заикнется, тот будет вышвырнут из состава руководства.
   Шелест выразительно посмотрел на Брежнева, затем на Подгорного. Николай Викторович вступил в игру:
   – Довольно нам играть в жмурки. Я знаю о вашем разговоре с Брежневым. Ты, Петро, правильно пойми все, что делается. Надо выходить на пленум ЦК, а без мнения Украины и членов ЦК, которые от Украины избраны, этот вопрос решить невозможно. Всем известно, что украинская партийная организация имеет большой вес, да это и основная опора Хрущева. Поэтому тебе надо быть готовым откровенно, но осторожно поговорить со всеми твоими товарищами, входящими в состав ЦК КПСС, а их на Украине немало – тридцать шесть человек. Возможно, провести беседы с доверенным активом.
   – Ради справедливого дела поговорить можно, – ответил Шелест, – хотя это очень рискованно. Но есть три человека, которым я не могу доверять. Это Сенин, Корнейчук и Иващенко. Они в частном порядке могут сейчас же все передать Хрущеву.
   Ольга Ильинична Иващенко была секретарем ЦК компартии Украины (курировала отдел оборонной промышленности) и очень симпатизировала Никите Сергеевичу.
   Иван Семенович Сенин с 1953 года был первым заместителем главы республиканского правительства. Хрущев и Сенин в юности учились в одной группе на рабфаке и с тех пор дружили.
   Александр Евдокимович Корнейчук, известный драматург, Герой Социалистического Труда и академик, не занимал постов, но со сталинских времен входил в состав ЦК КПСС.
   Брежнев заявил, что берется сам переговорить с Ольгой Иващенко:
   – Я с ихним братом умею вести беседы.
   – Леня, ты не бери на себя слишком много, – посоветовал Подгорный, – а то с треском провалишься.
   Шелест поехал с Брежневым по крымским колхозам. Осмотрели знаменитый тогда колхоз «Дружба народов». Председатель колхоза Илья Егудин устроил обед на открытом воздухе. Выпили. Брежнев стал спрашивать, как присутствующие смотрят на разделение обкомов и облисполкомов на городские и сельские.
   В октябре 1962 года Никита Хрущев направил в президиум ЦК записку «О перестройке партийного руководства промышленностью и сельским хозяйством». Он предложил разделить партийные органы на промышленные и сельскохозяйственные. Так в каждой области и крае вместо одного обкома появились два – один занимался промышленностью, другой – сельским хозяйством. Раздел власти проходил болезненно, породил интриги и склоки и вызвал лишь ненависть к Хрущеву.
   Все уходили от прямого ответа на вопросы Брежнева. Егудин откровенно сказал:
   – Да нам все равно, лишь бы не мешали, меньше вмешивались в наши дела и обеспечивали всем необходимым – за наши же деньги.
   Брежнев рассчитывал услышать критику Хрущева, но присутствующие не пожелали вступать в опасные политические разговоры:
   – Вы решали вопросы реорганизации партийных, советских и хозяйственных органов. Вы и решайте, как дальше быть.
   На обратном пути Брежнев спросил у Шелеста: отчего же «народ молчит»?
   – А почему вы в Центре молчите, если считаете, что делается что-то не так? – ответил вопросом Шелест.
   Иващенко и Сенин отдыхали в Алуште. Брежнев, Подгорный и Шелест поехали к ним. Все вместе погуляли в парке. Брежнев пытался остаться вдвоем с Иващенко, но не получалось. А к обеду приехала дочь Хрущева Юля с мужем. Откровенный разговор стал невозможен.
   За обедом Брежнев провозгласил тост за здоровье Никиты Сергеевича.
   На обратном пути Подгорный ехидно осведомился:
   – Ну как, Леня, поговорил с Ольгой?
   – Проклятая баба, – буркнул Брежнев.
   12 августа Шелест по телефону доложил Хрущеву о делах в республике.
   14 августа ему позвонил Брежнев, попросил подробно пересказать беседу с Хрущевым.
   21 августа в Киев прилетел Подгорный. Теперь уже забеспокоился Шелест – дело приобретает затяжной характер. Но если медлить, это может стать опасным. Выяснилось, что «Подгорный тоже недоволен бездействием и инертностью Брежнева, и вообще, заключил Подгорный, ненадежный он человек».
   – Надо более решительно действовать, иначе нас могут предать, – сказал Николай Викторович.
   – Кто же это может сделать? – спросил Шелест. Подгорный ухмыльнулся: он не питал иллюзий относительно партийного руководства страны.
   – Когда вернусь в Москву, буду штурмовать Леню. Он трусит, – ответил Подгорный.
   В середине сентября делегация во главе с Брежневым, которая ездила в Болгарию, сделала остановку на несколько часов в Киеве. Шелест встретил делегацию в аэропорту «Борисполь». Забрал Брежнева и привез в здание ЦК. Стал внушать:
   – В дело посвящено слишком много людей, и промедление чревато большими неприятностями.
   Брежнев уверенно ответил:
   – Ты, Петро, не беспокойся. Мы принимаем все меры, но как подойти к решению этого дела, еще не знаем. Будем советоваться.
   26 сентября, в субботу, в Свердловском зале Кремля собралось расширенное заседание президиума ЦК под председательством Хрущева. Обсуждался вопрос о семилетнем плане развития народного хозяйства. Многие присутствовавшие уже знали, что Хрущева намереваются убрать.
   «Но пока что никто точно не знал ни сроков, ни самой формы исполнения задуманного дела, – вспоминал Шелест. – Даже сами организаторы находились еще в какой-то прострации, неуверенности и неопределенности».
   Посему присутствовавшие демонстрировали Никите Сергеевичу полнейшую преданность и почтение. После заседания руководство страны в узком составе собралось в комнате президиума ЦК. Хрущев спросил:
   – Ну как, товарищи, ваше мнение о проведенном мероприятии и моем выступлении?
   Члены президиума стали наперебой говорить, что все прошло просто отлично. Хрущев поручил секретарям ЦК готовить очередной пленум. Сказал, что уходит в отпуск.
   Через несколько дней Подгорный, возвращаясь из-за границы, сделал в Киеве «вынужденную посадку» по причине плохой погоды. Всю ночь проговорили с Шелестом, который подробно пересказал, с кем из членов ЦК он уже провел беседу. Со многими сразу нашел взаимопонимание, но кто-то терялся, и разговор не получался.
   Подгорный предупредил:
   – Будь осторожнее.
   Они по-прежнему боялись Хрущева.
   «Одно его слово, – вспоминал Шелест, – и многие из нас были бы „обезврежены“, изолированы и даже уничтожены, ведь велся по существу и форме заговор против главы правительства, а чем это кончается, хорошо известно…»
   Но на сей раз Хрущев проявил излишнюю доверчивость, расслабился, потерял бдительность.
   Николай Викторович рассказал Шелесту, как идут дела в Москве. Некоторые члены президиума колеблются. Кого-то пришлось припугнуть, чтобы как минимум помалкивали…
   Брежнев и Подгорный очень просили Петра Ефимовича поговорить с председателем президиума Верховного Совета Украины Демьяном Сергеевичем Коротченко, который много лет работал с Хрущевым, а в 1930-е годы был секретарем Московского обкома. В период массовых репрессий на Демьяна Сергеевича состряпали дело, готовился арест. Его спас Хрущев, вступившийся за него перед Сталиным.
   Шелест рискнул и открыл карты. Демьян Коротченко подумал и принял решение:
   – Я Никиту знаю давно. Он хороший организатор, преданный коммунист, но, очевидно, на этом посту зарвался – считает, что он вождь. Много сделал политических ляпов. Очевидно, будет лучше для него и для партии, когда он уйдет с этого поста, да и должности первого секретаря и председателя Совмина надо разделить. В семьдесят лет трудно управлять таким государством, как наша страна, да еще со старческим характером Никиты.
   – Демьян Сергеевич, что мне передать Брежневу и Подгорному? – спросил Шелест.
   – Передай, что я с вами, и если это нужно, могу по этому вопросу выступить где угодно.
   Еще один верный соратник Хрущева, многим ему обязанный, легко предал Никиту Сергеевича… Но у заговорщиков не все шло гладко. Подгорный поведал Шелесту, что перед самым отъездом Хрущева в отпуск у них состоялся неприятный разговор.
   Никита Сергеевич пригласил Николая Викторовича в кабинет и прямо спросил:
   – Это правда, товарищ Подгорный, что существует какая-то группа, которая хочет меня убрать, и вы к этой группе причастны?
   («Представляешь мое состояние и положение?» – говорил Подгорный Шелесту.)
   – Откуда вы, Никита Сергеевич, это взяли? – изобразил удивление Подгорный.
   А сам подумал: от кого это могло ему стать известно? Подумал о Брежневе. Тот в какой-то момент испугался: «Может быть, отложить все это?» Подгорный на него набросился: «Хочешь погибать – погибай, но предавать товарищей не смей».
   Но Хрущев рассказал, что о заговоре его сыну Сергею поведал работник КГБ Василий Иванович Галюков, бывший начальник охраны Николая Григорьевича Игнатова, смещенный с поста секретаря ЦК на безвластную должность председателя президиума Верховного Совета РСФСР. Обиженный на Хрущева Николай Игнатов действительно активно участвовал в подготовке заговора. Он ездил по стране и убеждал старых приятелей выступить против Хрущева.
   Никита Сергеевич даже показал Подгорному письмо, переданное сотрудником КГБ Сергею Хрущеву, и спросил:
   – Вам что-нибудь об этом известно?
   Подгорный, не моргнув глазом, сказал, что ничего не знает, и предложил поручить Комитету госбезопасности проверить все факты. Он был уверен, что Семичастный выкрутится. Но Хрущев решил к КГБ не обращаться, а по-дружески попросил Микояна вызвать Игнатова, поговорить с ним и доложить.
   Через первого секретаря ЦК компартии Грузии Василия Павловича Мжаванадзе удалось предупредить Игнатова о нависшей над всеми угрозе. Ему велели в беседе с Микояном все отрицать… Да и осторожный Анастас Иванович, похоже, не проявил обычной прыти, исполняя это поручение первого секретаря. Он сохранил верность Хрущеву, но не хотел ссориться и с его противниками.
   Леонид Митрофанович Замятин, который тогда работал в Министерстве иностранных дел, рассказал мне, как незадолго до своего снятия Хрущев вдруг появился на обеде в честь президента Индонезии и произнес неожиданно откровенную речь.
   Старшим на обеде был Подгорный, потому что формально Хрущев находился в отпуске. Он тем не менее приехал, вошел в зал со словами, не сулившими ничего хорошего:
   – Ну что, мне места уже нет?
   Место, разумеется, сразу нашлось. Хрущев сделал знак Подгорному:
   – Продолжай вести.
   Но в конце обеда, когда протокольные речи уже были произнесены, Хрущев сказал:
   – Вот интересно. Я недавно приехал из отпуска, а все меня убеждают, что я нездоров, что мне надо поехать подлечиться. Врачи говорят, эти говорят. Ну, ладно, я поеду. А когда вернусь, я всю эту «центр-пробку» выбью. – И показал на членов президиума ЦК: – Они думают, что все могут решить без меня…
   Вероятно, Никита Сергеевич все-таки что-то почувствовал. Он от природы был наделен хорошо развитым инстинктом. Иначе бы не выжил в политических схватках.
   Возможно, именно этим объясняется его неожиданный звонок Георгию Константиновичу Жукову. В октябре 1957 года Хрущев ловко убрал Жукова с поста министра обороны – по чисто политическим соображениям, не желая держать рядом популярного, решительного и амбициозного маршала. Семь лет они не разговаривали. Жуков, отправленный в отставку, находился под постоянным присмотром КГБ.
   И вдруг Хрущев позвонил Георгию Константиновичу. Примирительно сказал:
   – Тебя оговорили. Нам надо встретиться.
   Помощник Хрущева записал: после отпуска в Пицунде запланировать встречу с маршалом. Когда тучи стали сгущаться, Хрущев, чувствуя, что теряет поддержку, решил опереться на национального героя. Судя по всему, он хотел вернуть маршала Жукова в политику, а точнее, призвать его себе на помощь. Если бы Жуков был в 1964 году министром обороны, противники Хрущева не могли бы рассчитывать на помощь армии.
   Обещание Хрущева разогнать президиум только сплотило его противников. Самоуверенность подвела Никиту Сергеевича. Его отправили на пенсию раньше, чем он успел убрать соперников…
   29 сентября Подгорный позвонил Шелесту в Черкассы и велел срочно лететь в Крым, чтобы встретить Хрущева, который отправился отдыхать. Просил в деталях потом пересказать, о чем пойдет разговор. Хотел, чтобы доверенный человек находился рядом с Хрущевым и следил за его настроением.
   1 октября Шелест в Симферополе встретил Хрущева. Тот полушутя спросил:
   – А вы почему здесь? Я-то на отдыхе, а вы должны работать.
   – Моя обязанность, Никита Сергеевич, встретить вас. Ведь вы прибыли на территорию республики. Может быть, у вас возникнут вопросы.
   Хрущев посадил его с собой в машину, потом пригласил пообедать.
   Шелесту показалось, что Хрущеву хотелось высказаться.
   Он ругал работников идеологического фронта, назвал секретаря ЦК Суслова «человеком в футляре», Брежнева – краснобаем. Посетовал на Подгорного: мол, забрал его в Москву как хорошего, подготовленного работника, но пока особой отдачи не видит, ожидал большего.
   – Президиум наш – это общество стариков, – продолжал Хрущев. – Среди них много людей, которые любят говорить, но не работать. Вот и мне уже перевалило за семьдесят, не та бодрость и энергия, надо думать о достойной смене. На руководящую работу надо выдвигать молодых, подготовленных людей сорока – сорока пяти лет. Ведь мы не вечные, года через два многим из нас придется уходить на покой.
   Это был не первый откровенный разговор, который Хрущев вел с Шелестом.
   За несколько месяцев до этих событий, в марте 1964 года, Хрущев взял с собой Шелеста в Венгрию. Почти каждый вечер они вдвоем гуляли по территории резиденции, отведенной советскому лидеру. Хрущев нелестно говорил о товарищах по партийному руководству, в частности о Брежневе и о Суслове, главном идеологе.
   Шелест слушал и помалкивал. По его наблюдениям, Хрущев находился в очень возбужденном состоянии. За ним неотступно следовал сотрудник Девятого управления (охрана высших органов власти) КГБ. В какой-то момент охранник слишком приблизился к Хрущеву. Никита Сергеевич просто рассвирепел:
   – А вам что нужно?! Что вы подслушиваете, шпионите за мной? Занимайтесь своим делом!
   Шелест попытался урезонить Хрущева:
   – Никита Сергеевич, он ведь находится на службе.
   Хрущев все так же раздраженно ответил:
   – Если он на службе, пусть и несет свою службу, а не подслушивает. Знаем мы их.
   Никита Сергеевич чувствовал, что опасность исходит от КГБ, но подозревал не тех людей. Он считал председателя КГБ Владимира Семичастного и его предшественника на этом посту Александра Шелепина преданными ему людьми. Он сам высоко вознес этих молодых людей, но относительно их настроений и планов глубоко заблуждался…