Страница:
– А в чем проблема? – уточнил Суслов.
– Да вот, пришли Мозговой и Погребняк и хотят должность не ниже первого секретаря обкома, – с деланым возмущением сказал Брежнев.
– А что вас беспокоит, Леонид Ильич? – поинтересовался Суслов.
– Им еще и сорока нет, будут самыми молодыми первыми секретарями в стране.
– Так это же неплохо, – поддержал Суслов игру.
Брежнев пожал обоим руки и пожелал успеха.
В 1967 году Брежневу на смотрины привели Виталия Ивановича Воротникова – утверждаться на пост председателя облисполкома в Куйбышеве. Воротников отметил, что генеральный погрузнел, говорит хрипло. В руке держал янтарный мундштук. Сигареты по одной приносил сотрудник охраны – Брежнев всякий раз звонил ему. Пояснил:
– Бросаю курить. Врачи требуют.
В честь пятидесятилетия Октября 4 ноября в Кремлевском дворце съездов устроили торжественное заседание, потом прием. Брежнев был в превосходном настроении, шутил.
Через четыре года, в феврале 1971 года, Воротникова утверждали первым секретарем Воронежского обкома. Пригласили на секретариат. Потом секретарь ЦК по кадрам Капитонов отвел его к Брежневу.
Тот доброжелательно спросил:
– Ну, как настроение?
Расспросил о положении в Куйбышевской области – о зимовке скота, о наличии кормов, о состоянии озимых. Беседу вел свободно и заинтересованно, стремился произвести впечатление. Но выглядел похудевшим, усталым, болезненным. Одну сигарету прикуривал от другой. Пил кофе с молоком. Кашлял и говорил хрипловатым голосом.
Брежнев спросил Воротникова, проявив знание его биографии:
– Давно в Воронеже не был? Остались в городе родственники?
– Давно, – ответил Воротников, – с 1963 года. Ну а родственников, особенно дальних, более чем достаточно.
– Смотри, не поддавайся, – засмеялся Брежнев, – а то сядут на шею.
Он рассказал, что, когда начал работать в ЦК, к нему пошли письма и ходоки от «родственников». Одна настойчивая женщина пробилась на прием. Вошла и бросилась обниматься: «Дядя Леня!»
– А я ее в первый раз вижу, племянницу.
Леонид Ильич готов был помочь, особенно если дело касалось личной просьбы.
Александр Бовин вспоминал, как в Ульяновске после торжественного мероприятия, когда сели за стол, Брежнев, расслабившись, сказал:
– Я сейчас вроде как царь. Только вот царь мог деревеньку пожаловать. Я деревеньку пожаловать не могу, зато могу дать орден.
«Брежнев любил обставить все таким образом, – вспоминал Николай Байбаков, – чтобы казалось – с тобой беседует не только генсек, но и добрый и внимательный человек. Сильной стороной Брежнева было умение расположить к себе».
Даже в отпуске два-три часа в день он проводил у аппарата ВЧ, разговаривая с секретарями обкомов, расспрашивая об их нуждах и проблемах.
9 мая 1974 года днем, когда первый секретарь Воронежского обкома Виталий Воротников сел обедать, в его квартире зазвонил аппарат ВЧ. Снял трубку, телефонистка предупредила:
– Даю Москву.
И он услышал голос Брежнева:
– Здравствуйте, Виталий Иванович! Сердечные поздравления по случаю Дня Победы, наилучшие пожелания вам и прошу передать также товарищам и семье.
Воротников стал благодарить.
Брежнев спросил:
– Наверное, оторвал вас от праздничного стола? Это правильно, такой день грех не отметить.
По голосу было похоже, что и он сам тоже отмечает:
– Радуюсь вашим успехам. Прошлый год был знаменателен и для страны в целом. Надо закрепить успехи. Мне очень нужна ваша поддержка. Дела нам предстоят большие и важные.
Брежнев расспросил о ситуации на селе, поинтересовался, прошли ли дожди, как идет весенний сев, сколько погибло озимых. Советовал посеять больше ячменя. Потом вспомнил военное прошлое:
– Ныне День Победы – это радость и слезы, что естественно и понятно. Еще раз, Виталий Иванович, поздравляю. Наилучшие пожелания вам и всем товарищам. До свидания!
В тот день он позвонил многим первым секретарям.
По словам его личного фотографа Мусаэльяна, он был талантливым психологом, видел собеседника насквозь. И со всеми находил нужный тон. Его звонки имели колоссальное значение для первых секретарей, особенно в отдаленных районах. Эти люди были верны генеральному и хотели, чтобы он оставался на своем посту, даже больной и немощный. В этом одна из причин его политического долголетия.
Первый секретарь Свердловского обкома Яков Петрович Рябов вспоминал, что Брежнев часто звонил ему и всякий раз заботливо спрашивал:
– Как у тебя дела?
Яков Петрович бодро докладывал:
– Все нормально, с промышленностью хорошо, с оборонкой тоже.
Свердловская область – это целое государство или, точнее сказать, промышленная империя. Здесь находится самый крупный машиностроительный завод в мире – Уралмаш.
На Уралвагонзаводе работало пятьдесят тысяч человек – они выпускали железнодорожные вагоны и танки. Уралва-гонзавод и Челябинский тракторный – два крупнейших в стране танкограда. Завод имени Калинина выпускал артиллерийские орудия, потом ракеты, теперь – зенитно-ракетные комплексы «с-300». В области сосредоточили и секретное ядерное производство: один объект назывался Свердловск-44, другой – Свердловск-45.
С Рябова прежде всего спрашивали за выполнение плана в промышленности и за оборонный заказ. Но следующий вопрос генерального секретаря был обязательно:
– А как на селе?
19 мая 1971 года Яков Петрович вдруг услышал голос Брежнева по аппарату ВЧ:
– Не ждал?
Генеральный секретарь звонил всего два дня назад, и у них был долгий разговор.
Рябов сразу нашелся:
– Леонид Ильич, мы всегда рады звонку генерального секретаря…
Смеясь, Брежнев сказал:
– Состоялось решение политбюро, и мне поручили возглавить делегацию КПСС на XIX съезд компартии Чехословакии. Тебя включили в состав делегации.
Генсек не упустил случая лично сообщить приятную новость свердловскому секретарю.
12 октября 1976 года Рябову столь же неожиданно позвонил Брежнев:
– Яков Петрович, снег выпал?
– Да, в отдельных местах даже до пятнадцати сантиметров.
– В Москве тоже выпал, черт бы его побрал. Надо убирать урожай, а он мешает.
– Но все равно, Леонид Ильич, область выполнит все свои обязательства по сельскому хозяйству.
– Это хорошо, – сказал Брежнев. – Но я хотел с тобой поговорить о другом. У вас самолеты на Москву летают каждый день?
Рябов подтвердил.
– Будь у себя, – велел Брежнев. – Я тебе позвоню после обеда, чтобы приехал завтра. Я с тобой хочу поговорить. Но никаких материалов с собой брать не надо. Ни по экономике, ни по промышленности, ни по селу.
Через некоторое время позвонил по ВЧ один из дежурных секретарей Брежнева:
– Ну что, поздравлять тебя?
– Пока не знаю, – осторожно ответил Яков Петрович.
– Тобой интересуется Леонид Ильич, – по секрету сообщил московский чиновник, который рад был сообщить приятную новость человеку, шедшему на повышение. – Объективка на тебя лежит у него на столе. Пока ты был в отпуске, о тебе здесь много говорили. Может, речь пойдет о председателе ВЦСПС.
Но в аппарате не знали, какое решение принял генеральный. Он не спешил делиться.
Яков Петрович Рябов вырос на Урале, отец – плотник, мать – штукатур. Яков – девятый ребенок в семье.
Рябов рассказывал мне:
– Сначала мы жили в землянке, потом в бараке. Когда построили барак с коридорной системой – это уже нам показалось сказочным житьем…
После техникума Яков Петрович работал на Уральском турбомоторном заводе, делал танковые двигатели. Энергичный, умеющий ладить с людьми молодой начальник цеха быстро выдвинулся на партийную работу, в тридцать с небольшим стал секретарем райкома и стремительно делал карьеру. Ему покровительствовал Андрей Павлович Кириленко.
Вечером Брежнев вновь позвонил в Свердловск, попросил первого секретаря на следующий день быть у него. Но предупредил: никого не информировать. Ранним утром 13 октября Рябов прилетел в Москву. Позвонил в приемную генерального, доложил о приезде. Дежурный секретарь перезвонил через десять минут:
– Леонид Ильич приглашает.
Брежнев расцеловал Рябова. Разговаривали почти полтора часа. Леонид Ильич решил перевести свердловского секретаря в Москву. Речь шла о кандидатуре секретаря ЦК, который бы сменил Устинова и руководил всем военно-промышленным комплексом.
После беседы Брежнев подарил Рябову свою фотографию в маршальской форме, попросил немедленно вернуться в Свердловск и пока ни с кем не говорить об этом. Он еще должен обсудить вопрос с членами политбюро.
Через день Брежнев перезвонил и сказал:
– Вопрос о тебе рассматривался на политбюро. Все твою кандидатуру на выдвижение секретарем ЦК поддержали.
В конце октября 1976 года на пленуме ЦК, когда повестка была исчерпана, Брежнев сказал:
– Вы знаете, что мы вынуждены были переместить Дмитрия Федоровича Устинова на новый участок работы. В связи с этим политбюро вносит предложение избрать секретарем ЦК КПСС Рябова Якова Петровича, первого секретаря Свердловского обкома партии.
Все зааплодировали, как положено.
Брежнев спросил:
– Надо ли характеризовать Рябова?
Зал откликнулся:
– Не надо, знаем.
Но Брежнев счел необходимым произнести несколько слов:
– Я кое-что о нем скажу. То, за что ему можно аплодировать, это за его молодость. Родился он в 1928 году, инженер, закончил Уральский политехнический институт. Область мощная, для страны имеет большое значение. Работает он положительно, с отдачей.
Проголосовали, и пленум закончился. Рябова провели в зал, где собрались члены политбюро. Тут его поздравили все высшие руководители.
В ЦК Рябов продержался всего три года. Моторный и упрямый, он не сработался с влиятельным членом политбюро и министром обороны Устиновым, к которому Брежнев очень прислушивался…
Но тогда еще Рябов был в фаворе, и Брежнев спросил его:
– Кого пошлем вместо тебя в Свердловск?
Рябов хотел оставить область в руках Геннадия Васильевича Колбина, который был у него вторым секретарем в обкоме. Но в 1975 году Колбина назначили вторым секретарем ЦК компартии Грузии.
Яков Петрович предложил:
– Давайте Колбина вернем из Тбилиси. Он потянет.
Но Брежневу эта идея не понравилась. Он считал, что Колбин в Грузии нужнее. Второй секретарь в национальной республике был наместником Москвы, но при этом должен был вести себя достаточно деликатно, чтобы не обижать национальные кадры. И срывать Колбина с места Брежневу не хотелось.
Тогда Рябов предложил своего воспитанника Бориса Николаевича Ельцина, который был секретарем обкома по строительству и промышленности.
– Ельцина в Москве не знали, поэтому провести его кандидатуру было трудно, – рассказывал Рябов. – Он даже не был депутатом Верховного Совета РСФСР. Когда я поднял вопрос о Ельцине, Брежнев удивленно говорит: а кто он такой? Мы его не знаем. Почему не хочешь выдвинуть второго секретаря?
Иван Капитонов уже принес Брежневу объективку на второго секретаря обкома Евгения Александровича Коровина. Он подходил по анкете.
В отделе организационно-партийной работы ЦК КПСС существовал кадровый резерв на каждую номенклатурную должность.
Номенклатура – это перечень должностей, назначение на которые и смещение с которых проходило под контролем партийного комитета. Номенклатура существовала, начиная с уровня райкома партии. Нельзя было переизбрать даже секретаря первичной парторганизации, не согласовав кандидатуру с райкомом.
Номенклатура ЦК КПСС делилась на несколько категорий. Низший уровень – учетно-контрольная, это когда вопрос о назначении согласовывался с отделом ЦК, где с кандидатом на должность беседовал инструктор, заведующий сектором или заместитель заведующего отделом.
Номенклатура секретариата ЦК – более высокий уровень. Одних кандидатов на высокие должности приглашали непосредственно на секретариат – в день утверждалось назначение нескольких десятков человек, другие назначались путем заочного голосования секретарями ЦК. Они получали краткие личные дела кандидатов, подготовленные отраслевым отделом, и должны были в случае согласия поставить свою подпись. Часто секретари ЦК этих людей не знали и просто расписывались, полагаясь на мнение отдела.
И еще была номенклатура политбюро: первые секретари обкомов, крайкомов, национальных республик, министры и заместители председателя Совета министров, высший командный состав армии, послы и некоторые главные редакторы газет и журналов. Но предварительно эти кандидатуры обсуждались и на секретариате ЦК.
Казнокрадство, незаконное обогащение, коррупция
– Да вот, пришли Мозговой и Погребняк и хотят должность не ниже первого секретаря обкома, – с деланым возмущением сказал Брежнев.
– А что вас беспокоит, Леонид Ильич? – поинтересовался Суслов.
– Им еще и сорока нет, будут самыми молодыми первыми секретарями в стране.
– Так это же неплохо, – поддержал Суслов игру.
Брежнев пожал обоим руки и пожелал успеха.
В 1967 году Брежневу на смотрины привели Виталия Ивановича Воротникова – утверждаться на пост председателя облисполкома в Куйбышеве. Воротников отметил, что генеральный погрузнел, говорит хрипло. В руке держал янтарный мундштук. Сигареты по одной приносил сотрудник охраны – Брежнев всякий раз звонил ему. Пояснил:
– Бросаю курить. Врачи требуют.
В честь пятидесятилетия Октября 4 ноября в Кремлевском дворце съездов устроили торжественное заседание, потом прием. Брежнев был в превосходном настроении, шутил.
Через четыре года, в феврале 1971 года, Воротникова утверждали первым секретарем Воронежского обкома. Пригласили на секретариат. Потом секретарь ЦК по кадрам Капитонов отвел его к Брежневу.
Тот доброжелательно спросил:
– Ну, как настроение?
Расспросил о положении в Куйбышевской области – о зимовке скота, о наличии кормов, о состоянии озимых. Беседу вел свободно и заинтересованно, стремился произвести впечатление. Но выглядел похудевшим, усталым, болезненным. Одну сигарету прикуривал от другой. Пил кофе с молоком. Кашлял и говорил хрипловатым голосом.
Брежнев спросил Воротникова, проявив знание его биографии:
– Давно в Воронеже не был? Остались в городе родственники?
– Давно, – ответил Воротников, – с 1963 года. Ну а родственников, особенно дальних, более чем достаточно.
– Смотри, не поддавайся, – засмеялся Брежнев, – а то сядут на шею.
Он рассказал, что, когда начал работать в ЦК, к нему пошли письма и ходоки от «родственников». Одна настойчивая женщина пробилась на прием. Вошла и бросилась обниматься: «Дядя Леня!»
– А я ее в первый раз вижу, племянницу.
Леонид Ильич готов был помочь, особенно если дело касалось личной просьбы.
Александр Бовин вспоминал, как в Ульяновске после торжественного мероприятия, когда сели за стол, Брежнев, расслабившись, сказал:
– Я сейчас вроде как царь. Только вот царь мог деревеньку пожаловать. Я деревеньку пожаловать не могу, зато могу дать орден.
«Брежнев любил обставить все таким образом, – вспоминал Николай Байбаков, – чтобы казалось – с тобой беседует не только генсек, но и добрый и внимательный человек. Сильной стороной Брежнева было умение расположить к себе».
Даже в отпуске два-три часа в день он проводил у аппарата ВЧ, разговаривая с секретарями обкомов, расспрашивая об их нуждах и проблемах.
9 мая 1974 года днем, когда первый секретарь Воронежского обкома Виталий Воротников сел обедать, в его квартире зазвонил аппарат ВЧ. Снял трубку, телефонистка предупредила:
– Даю Москву.
И он услышал голос Брежнева:
– Здравствуйте, Виталий Иванович! Сердечные поздравления по случаю Дня Победы, наилучшие пожелания вам и прошу передать также товарищам и семье.
Воротников стал благодарить.
Брежнев спросил:
– Наверное, оторвал вас от праздничного стола? Это правильно, такой день грех не отметить.
По голосу было похоже, что и он сам тоже отмечает:
– Радуюсь вашим успехам. Прошлый год был знаменателен и для страны в целом. Надо закрепить успехи. Мне очень нужна ваша поддержка. Дела нам предстоят большие и важные.
Брежнев расспросил о ситуации на селе, поинтересовался, прошли ли дожди, как идет весенний сев, сколько погибло озимых. Советовал посеять больше ячменя. Потом вспомнил военное прошлое:
– Ныне День Победы – это радость и слезы, что естественно и понятно. Еще раз, Виталий Иванович, поздравляю. Наилучшие пожелания вам и всем товарищам. До свидания!
В тот день он позвонил многим первым секретарям.
По словам его личного фотографа Мусаэльяна, он был талантливым психологом, видел собеседника насквозь. И со всеми находил нужный тон. Его звонки имели колоссальное значение для первых секретарей, особенно в отдаленных районах. Эти люди были верны генеральному и хотели, чтобы он оставался на своем посту, даже больной и немощный. В этом одна из причин его политического долголетия.
Первый секретарь Свердловского обкома Яков Петрович Рябов вспоминал, что Брежнев часто звонил ему и всякий раз заботливо спрашивал:
– Как у тебя дела?
Яков Петрович бодро докладывал:
– Все нормально, с промышленностью хорошо, с оборонкой тоже.
Свердловская область – это целое государство или, точнее сказать, промышленная империя. Здесь находится самый крупный машиностроительный завод в мире – Уралмаш.
На Уралвагонзаводе работало пятьдесят тысяч человек – они выпускали железнодорожные вагоны и танки. Уралва-гонзавод и Челябинский тракторный – два крупнейших в стране танкограда. Завод имени Калинина выпускал артиллерийские орудия, потом ракеты, теперь – зенитно-ракетные комплексы «с-300». В области сосредоточили и секретное ядерное производство: один объект назывался Свердловск-44, другой – Свердловск-45.
С Рябова прежде всего спрашивали за выполнение плана в промышленности и за оборонный заказ. Но следующий вопрос генерального секретаря был обязательно:
– А как на селе?
19 мая 1971 года Яков Петрович вдруг услышал голос Брежнева по аппарату ВЧ:
– Не ждал?
Генеральный секретарь звонил всего два дня назад, и у них был долгий разговор.
Рябов сразу нашелся:
– Леонид Ильич, мы всегда рады звонку генерального секретаря…
Смеясь, Брежнев сказал:
– Состоялось решение политбюро, и мне поручили возглавить делегацию КПСС на XIX съезд компартии Чехословакии. Тебя включили в состав делегации.
Генсек не упустил случая лично сообщить приятную новость свердловскому секретарю.
12 октября 1976 года Рябову столь же неожиданно позвонил Брежнев:
– Яков Петрович, снег выпал?
– Да, в отдельных местах даже до пятнадцати сантиметров.
– В Москве тоже выпал, черт бы его побрал. Надо убирать урожай, а он мешает.
– Но все равно, Леонид Ильич, область выполнит все свои обязательства по сельскому хозяйству.
– Это хорошо, – сказал Брежнев. – Но я хотел с тобой поговорить о другом. У вас самолеты на Москву летают каждый день?
Рябов подтвердил.
– Будь у себя, – велел Брежнев. – Я тебе позвоню после обеда, чтобы приехал завтра. Я с тобой хочу поговорить. Но никаких материалов с собой брать не надо. Ни по экономике, ни по промышленности, ни по селу.
Через некоторое время позвонил по ВЧ один из дежурных секретарей Брежнева:
– Ну что, поздравлять тебя?
– Пока не знаю, – осторожно ответил Яков Петрович.
– Тобой интересуется Леонид Ильич, – по секрету сообщил московский чиновник, который рад был сообщить приятную новость человеку, шедшему на повышение. – Объективка на тебя лежит у него на столе. Пока ты был в отпуске, о тебе здесь много говорили. Может, речь пойдет о председателе ВЦСПС.
Но в аппарате не знали, какое решение принял генеральный. Он не спешил делиться.
Яков Петрович Рябов вырос на Урале, отец – плотник, мать – штукатур. Яков – девятый ребенок в семье.
Рябов рассказывал мне:
– Сначала мы жили в землянке, потом в бараке. Когда построили барак с коридорной системой – это уже нам показалось сказочным житьем…
После техникума Яков Петрович работал на Уральском турбомоторном заводе, делал танковые двигатели. Энергичный, умеющий ладить с людьми молодой начальник цеха быстро выдвинулся на партийную работу, в тридцать с небольшим стал секретарем райкома и стремительно делал карьеру. Ему покровительствовал Андрей Павлович Кириленко.
Вечером Брежнев вновь позвонил в Свердловск, попросил первого секретаря на следующий день быть у него. Но предупредил: никого не информировать. Ранним утром 13 октября Рябов прилетел в Москву. Позвонил в приемную генерального, доложил о приезде. Дежурный секретарь перезвонил через десять минут:
– Леонид Ильич приглашает.
Брежнев расцеловал Рябова. Разговаривали почти полтора часа. Леонид Ильич решил перевести свердловского секретаря в Москву. Речь шла о кандидатуре секретаря ЦК, который бы сменил Устинова и руководил всем военно-промышленным комплексом.
После беседы Брежнев подарил Рябову свою фотографию в маршальской форме, попросил немедленно вернуться в Свердловск и пока ни с кем не говорить об этом. Он еще должен обсудить вопрос с членами политбюро.
Через день Брежнев перезвонил и сказал:
– Вопрос о тебе рассматривался на политбюро. Все твою кандидатуру на выдвижение секретарем ЦК поддержали.
В конце октября 1976 года на пленуме ЦК, когда повестка была исчерпана, Брежнев сказал:
– Вы знаете, что мы вынуждены были переместить Дмитрия Федоровича Устинова на новый участок работы. В связи с этим политбюро вносит предложение избрать секретарем ЦК КПСС Рябова Якова Петровича, первого секретаря Свердловского обкома партии.
Все зааплодировали, как положено.
Брежнев спросил:
– Надо ли характеризовать Рябова?
Зал откликнулся:
– Не надо, знаем.
Но Брежнев счел необходимым произнести несколько слов:
– Я кое-что о нем скажу. То, за что ему можно аплодировать, это за его молодость. Родился он в 1928 году, инженер, закончил Уральский политехнический институт. Область мощная, для страны имеет большое значение. Работает он положительно, с отдачей.
Проголосовали, и пленум закончился. Рябова провели в зал, где собрались члены политбюро. Тут его поздравили все высшие руководители.
В ЦК Рябов продержался всего три года. Моторный и упрямый, он не сработался с влиятельным членом политбюро и министром обороны Устиновым, к которому Брежнев очень прислушивался…
Но тогда еще Рябов был в фаворе, и Брежнев спросил его:
– Кого пошлем вместо тебя в Свердловск?
Рябов хотел оставить область в руках Геннадия Васильевича Колбина, который был у него вторым секретарем в обкоме. Но в 1975 году Колбина назначили вторым секретарем ЦК компартии Грузии.
Яков Петрович предложил:
– Давайте Колбина вернем из Тбилиси. Он потянет.
Но Брежневу эта идея не понравилась. Он считал, что Колбин в Грузии нужнее. Второй секретарь в национальной республике был наместником Москвы, но при этом должен был вести себя достаточно деликатно, чтобы не обижать национальные кадры. И срывать Колбина с места Брежневу не хотелось.
Тогда Рябов предложил своего воспитанника Бориса Николаевича Ельцина, который был секретарем обкома по строительству и промышленности.
– Ельцина в Москве не знали, поэтому провести его кандидатуру было трудно, – рассказывал Рябов. – Он даже не был депутатом Верховного Совета РСФСР. Когда я поднял вопрос о Ельцине, Брежнев удивленно говорит: а кто он такой? Мы его не знаем. Почему не хочешь выдвинуть второго секретаря?
Иван Капитонов уже принес Брежневу объективку на второго секретаря обкома Евгения Александровича Коровина. Он подходил по анкете.
В отделе организационно-партийной работы ЦК КПСС существовал кадровый резерв на каждую номенклатурную должность.
Номенклатура – это перечень должностей, назначение на которые и смещение с которых проходило под контролем партийного комитета. Номенклатура существовала, начиная с уровня райкома партии. Нельзя было переизбрать даже секретаря первичной парторганизации, не согласовав кандидатуру с райкомом.
Номенклатура ЦК КПСС делилась на несколько категорий. Низший уровень – учетно-контрольная, это когда вопрос о назначении согласовывался с отделом ЦК, где с кандидатом на должность беседовал инструктор, заведующий сектором или заместитель заведующего отделом.
Номенклатура секретариата ЦК – более высокий уровень. Одних кандидатов на высокие должности приглашали непосредственно на секретариат – в день утверждалось назначение нескольких десятков человек, другие назначались путем заочного голосования секретарями ЦК. Они получали краткие личные дела кандидатов, подготовленные отраслевым отделом, и должны были в случае согласия поставить свою подпись. Часто секретари ЦК этих людей не знали и просто расписывались, полагаясь на мнение отдела.
И еще была номенклатура политбюро: первые секретари обкомов, крайкомов, национальных республик, министры и заместители председателя Совета министров, высший командный состав армии, послы и некоторые главные редакторы газет и журналов. Но предварительно эти кандидатуры обсуждались и на секретариате ЦК.
Если речь шла о секретаре обкома в национальной республике, то формально его утверждало бюро ЦК республики, но в решении делалась запись: «Просить ЦК КПСС утвердить». Без одобрения Москвы назначение не происходило. На Украине по традиции существовало политбюро ЦК КПУ, но и Киев точно так же должен был получить санкцию Брежнева, если речь шла о руководителях республики.
В отделе организационно-партийной работы ЦК заводилось личное дело на каждого номенклатурного работника. В делах хранились так называемые справки-объективки – сухая официальная информация плюс ритуальные пустые слова: политически грамотен, идеологически выдержан, морально устойчив… Перед утверждением номенклатурного чиновника высокого ранга сотрудники отдела оргпартработы писали характеристики. Перед этим опрашивали несколько человек, которые знали кандидата, и их мнения подшивали в дело. В КГБ за справками не обращались, это были уже проверенные люди.
Дела номенклатуры хранились в секторе учета кадров. Сотрудник ЦК, допущенный к этим секретам, мог их посмотреть.
Когда возникал вопрос о замене первого секретаря обкома, отдел организационно-кадровой работы представлял генеральному секретарю несколько кандидатур. Если они ему не нравились, начинался поиск подходящего человека.
Но Рябов считал, что Коровин в первые секретари не годится, и проявил настойчивость. Рябов имел возможность оставить в Свердловске своего человека. Он сказал Брежневу:
– Ельцин – это человек, с которого можно спросить. Человек, который может заставить работать, который сам работает. И человек, который прошел у меня хорошую школу. Я его сам воспитывал.
Брежнев внимательно выслушал Рябова и согласился:
– Тебе виднее. Раз ты уверен, я поддерживаю.
В августе 1978 года Рябов, как секретарь ЦК КПСС, курировавший отдел административных органов, пригласил к себе министра внутренних дел Щелокова и провел с ним трехчасовой разговор о ситуации с преступностью в стране. К удивлению Рябова, Щелоков не возражал против критических замечаний и обещал исправить положение. Прощаясь, благодарил Якова Петровича за принципиальный разговор и ценные замечания:
– Двенадцать лет работаю министром, и вот в первый раз меня заслушали у секретаря ЦК.
Рябов был доволен. Но заведующий отделом административных органов Николай Савинкин рассказал ему потом, что Щелоков сразу после встречи с Рябовым получил аудиенцию у Леонида Ильича. Министр был вне себя от возмущения:
– Что это такое, Леонид Ильич?! Почему меня вызывает Рябов, воспитывает, учит, как мне надо работать!?
Едва ли генеральному секретарю понравилось, что Рябов требует к ответу министра, который отчитывался только перед ним самим. Но главное – Рябов не сумел поладить с Дмитрием Федоровичем Устиновым и в конце концов лишился должности секретаря ЦК…
А вот судьба Бориса Николаевича Ельцина складывалась удачнее. Когда Рябов назвал его имя в кабинете генерального секретаря, он сам находился в Москве – на месячных курсах в Академии общественных наук при ЦК КПСС. Его неожиданно вызвали в ЦК. Сначала с ним разговаривал секретарь по кадрам Капитонов, потом секретарь по промышленности и выходец из Свердловска Кириленко, потом секретарь по идеологии Суслов. Никто из них ничего конкретно Ельцину не сказал. К нему присматривались.
Только Михаил Андреевич Суслов, фактически второй человек в партии, чуть прояснил ситуацию, когда стал спрашивать, чувствует ли в себе Ельцин силы для самостоятельной работы, хорошо ли знает областную парторганизацию.
Ельцин понял, что он возглавит Свердловск вместо Рябова. Но сказать об этом – привилегия генерального секретаря.
Михаил Сергеевич Горбачев, который стал первым секретарем чуть раньше Ельцина, рассказывал:
«Окончательное решение по кандидатурам первых секретарей принадлежало именно генсеку. Брежнев сам занимался формированием их корпуса и отбирал их тщательно. Перед этим Капитонов, Черненко скрупулезно изучали досье претендента.
Думаю, получали они информацию из разных источников. На этой основе формировалось предварительное мнение. Затем происходили встречи кандидата с секретарями ЦК и лишь после них – с «самим»…
Это был обязательный круг, через который проходили перед утверждением все первые секретари обкомов, крайкомов и республик.
Странный, если не сказать, нелепый, характер носили эти встречи. Сидим, улыбаемся друг другу, ведем неспешный разговор. При этом я отлично знаю, зачем меня вызвали, но об этом никто не говорит, ибо произнести решающие слова – «мы вас рекомендуем» – мог только Брежнев.
Совсем по-другому происходила заключительная беседа с генеральным секретарем ЦК КПСС. Брежнев, в этом я убедился и на той, и на последующих встречах, умел расположить к себе собеседника, создать обстановку непринужденности…
Мне ясен был его нехитрый замысел – побольше слушать и через это составить мнение о собеседнике, его способностях анализировать местные и общесоюзные проблемы…
Брежнев говорил подчеркнуто доверительно, будто именно со мной хотел поделиться своими сокровенными мыслями…»
Так же было и с Ельциным. Капитонов и Рябов отвезли его в Кремль к Брежневу. Высокий, немногословный, надежный Борис Николаевич произвел благоприятное впечатление. Вопрос был решен, карьера будущего президента России началась.
Сам Ельцин рассказывал потом о своем новом положении:
«Мнение первого секретаря – закон, и вряд ли кто посмеет не выполнить его просьбу или поручение… Да, власть первого практически безгранична. И ощущение власти опьяняет…
В те времена первый секретарь обкома – это бог, царь. Хозяин области. Мнение первого секретаря практически по любому вопросу было окончательным решением».
Руководители национальных республик, крайкомов и обкомов при Брежневе привыкли к почти полной самостоятельности. Ни генеральный, ни его помощники глубоко в областные дела не вникали. Если первый секретарь не допускал никаких скандалов и провалов, он мог годами оставаться полным хозяином в области. А население некоторых областей составляло миллионы человек…
На политбюро ЦК компартии Украины первый секретарь Винницкого обкома Павел Пантелеевич Козырь, не жалея красивых слов, благодарил руководство республики за постановление о работе с кадрами, которое очень ему помогло. Щербицкий, выслушав его, со скрытой иронией сказал:
– Раз наши постановления вам так помогают, так, может, нам еще одну бригаду отправить в область? Еще одно постановление принять?
– Нет, нет, не надо, мы сами разберемся! – как ужаленный подскочил на месте Павел Козырь.
Козырь просидел в кресле первого секретаря пятнадцать лет. А вот поведение второго секретаря ЦК компартии Украины Ивана Лутака Щербицкому не понравилось. Лутак проявлял излишнюю самостоятельность, не всё согласовывал с руководителем республики, вспоминал помощник Щербицкого Виталий Врублевский. Чашу терпения переполнило устроенное Лутаком совещание первых секретарей райкомов партии Киева. Давать инструкции руководителям партийных организаций республиканской столицы мог только руководитель республики.
Щербицкий нажал на нужные рычаги, и Иван Кондратьевич получил приглашение в Москву – на должность первого заместителя председателя Госплана по сельскому хозяйству. Лутак не захотел покидать Украину, предпочел остаться на родине. Тогда ему подобрали должность с понижением – сделали первым секретарем Черкасского обкома.
На местах первые секретари чувствовали себя как царские наместники. Известный литературный критик Игорь Александрович Дедков, который жил в Костроме, в октябре 1977 года записал в дневнике:
«Выпускающий „Северной правды“ рассказывает, что ему дано редактором указание не допускать переносов фамилий Брежнева и Баландина (первого секретаря обкома). Вполне возможно, что инициатива в таком своеобразном поддержании авторитета власти принадлежит не редактору, а самому Баландину. В редакции хорошо знают, что этот человек чрезвычайно внимательно следит, каким шрифтом набрано его имя, на каком месте расположена его речь на полосе, насколько полно она дана».
Юрий Иванович Баландин, агроном по профессии, начинал партийную карьеру помощником первого секретаря Московского обкома, десять лет работал в аппарате ЦК КПСС и в 1971 году получил назначение в Кострому.
Через несколько дней Дедков описал торжественное собрание в Костроме:
«Когда в самом начале президиум вышел на сцену, то он долго стоял и аплодировал, и было такое ощущение, что президиум ждет, что зал в ответ тоже поднимется. Но зал оказался недостаточно воспитанным, обученным, и никто не поднялся.
Председательствовал на собрании второй секретарь, и все аплодисменты на протяжении собрания начинались с него. И аплодисментов было много, их вообще сейчас много, словно шум именно этого рода особенно поднимает самочувствие народных масс. Припоминаю рассказ кого-то из обкомовцев, как в начале своей здешней карьеры, явившись из недр цековского аппарата, Баландин выразил неудовольствие тем, что, когда ему предоставляют слово, в зале нет аплодисментов. И тогда было решено, что инициативу должны проявлять члены бюро (они всегда сидят в президиуме). С тех пор и пошло…»
В отделе организационно-партийной работы ЦК заводилось личное дело на каждого номенклатурного работника. В делах хранились так называемые справки-объективки – сухая официальная информация плюс ритуальные пустые слова: политически грамотен, идеологически выдержан, морально устойчив… Перед утверждением номенклатурного чиновника высокого ранга сотрудники отдела оргпартработы писали характеристики. Перед этим опрашивали несколько человек, которые знали кандидата, и их мнения подшивали в дело. В КГБ за справками не обращались, это были уже проверенные люди.
Дела номенклатуры хранились в секторе учета кадров. Сотрудник ЦК, допущенный к этим секретам, мог их посмотреть.
Когда возникал вопрос о замене первого секретаря обкома, отдел организационно-кадровой работы представлял генеральному секретарю несколько кандидатур. Если они ему не нравились, начинался поиск подходящего человека.
Но Рябов считал, что Коровин в первые секретари не годится, и проявил настойчивость. Рябов имел возможность оставить в Свердловске своего человека. Он сказал Брежневу:
– Ельцин – это человек, с которого можно спросить. Человек, который может заставить работать, который сам работает. И человек, который прошел у меня хорошую школу. Я его сам воспитывал.
Брежнев внимательно выслушал Рябова и согласился:
– Тебе виднее. Раз ты уверен, я поддерживаю.
В августе 1978 года Рябов, как секретарь ЦК КПСС, курировавший отдел административных органов, пригласил к себе министра внутренних дел Щелокова и провел с ним трехчасовой разговор о ситуации с преступностью в стране. К удивлению Рябова, Щелоков не возражал против критических замечаний и обещал исправить положение. Прощаясь, благодарил Якова Петровича за принципиальный разговор и ценные замечания:
– Двенадцать лет работаю министром, и вот в первый раз меня заслушали у секретаря ЦК.
Рябов был доволен. Но заведующий отделом административных органов Николай Савинкин рассказал ему потом, что Щелоков сразу после встречи с Рябовым получил аудиенцию у Леонида Ильича. Министр был вне себя от возмущения:
– Что это такое, Леонид Ильич?! Почему меня вызывает Рябов, воспитывает, учит, как мне надо работать!?
Едва ли генеральному секретарю понравилось, что Рябов требует к ответу министра, который отчитывался только перед ним самим. Но главное – Рябов не сумел поладить с Дмитрием Федоровичем Устиновым и в конце концов лишился должности секретаря ЦК…
А вот судьба Бориса Николаевича Ельцина складывалась удачнее. Когда Рябов назвал его имя в кабинете генерального секретаря, он сам находился в Москве – на месячных курсах в Академии общественных наук при ЦК КПСС. Его неожиданно вызвали в ЦК. Сначала с ним разговаривал секретарь по кадрам Капитонов, потом секретарь по промышленности и выходец из Свердловска Кириленко, потом секретарь по идеологии Суслов. Никто из них ничего конкретно Ельцину не сказал. К нему присматривались.
Только Михаил Андреевич Суслов, фактически второй человек в партии, чуть прояснил ситуацию, когда стал спрашивать, чувствует ли в себе Ельцин силы для самостоятельной работы, хорошо ли знает областную парторганизацию.
Ельцин понял, что он возглавит Свердловск вместо Рябова. Но сказать об этом – привилегия генерального секретаря.
Михаил Сергеевич Горбачев, который стал первым секретарем чуть раньше Ельцина, рассказывал:
«Окончательное решение по кандидатурам первых секретарей принадлежало именно генсеку. Брежнев сам занимался формированием их корпуса и отбирал их тщательно. Перед этим Капитонов, Черненко скрупулезно изучали досье претендента.
Думаю, получали они информацию из разных источников. На этой основе формировалось предварительное мнение. Затем происходили встречи кандидата с секретарями ЦК и лишь после них – с «самим»…
Это был обязательный круг, через который проходили перед утверждением все первые секретари обкомов, крайкомов и республик.
Странный, если не сказать, нелепый, характер носили эти встречи. Сидим, улыбаемся друг другу, ведем неспешный разговор. При этом я отлично знаю, зачем меня вызвали, но об этом никто не говорит, ибо произнести решающие слова – «мы вас рекомендуем» – мог только Брежнев.
Совсем по-другому происходила заключительная беседа с генеральным секретарем ЦК КПСС. Брежнев, в этом я убедился и на той, и на последующих встречах, умел расположить к себе собеседника, создать обстановку непринужденности…
Мне ясен был его нехитрый замысел – побольше слушать и через это составить мнение о собеседнике, его способностях анализировать местные и общесоюзные проблемы…
Брежнев говорил подчеркнуто доверительно, будто именно со мной хотел поделиться своими сокровенными мыслями…»
Так же было и с Ельциным. Капитонов и Рябов отвезли его в Кремль к Брежневу. Высокий, немногословный, надежный Борис Николаевич произвел благоприятное впечатление. Вопрос был решен, карьера будущего президента России началась.
Сам Ельцин рассказывал потом о своем новом положении:
«Мнение первого секретаря – закон, и вряд ли кто посмеет не выполнить его просьбу или поручение… Да, власть первого практически безгранична. И ощущение власти опьяняет…
В те времена первый секретарь обкома – это бог, царь. Хозяин области. Мнение первого секретаря практически по любому вопросу было окончательным решением».
Руководители национальных республик, крайкомов и обкомов при Брежневе привыкли к почти полной самостоятельности. Ни генеральный, ни его помощники глубоко в областные дела не вникали. Если первый секретарь не допускал никаких скандалов и провалов, он мог годами оставаться полным хозяином в области. А население некоторых областей составляло миллионы человек…
На политбюро ЦК компартии Украины первый секретарь Винницкого обкома Павел Пантелеевич Козырь, не жалея красивых слов, благодарил руководство республики за постановление о работе с кадрами, которое очень ему помогло. Щербицкий, выслушав его, со скрытой иронией сказал:
– Раз наши постановления вам так помогают, так, может, нам еще одну бригаду отправить в область? Еще одно постановление принять?
– Нет, нет, не надо, мы сами разберемся! – как ужаленный подскочил на месте Павел Козырь.
Козырь просидел в кресле первого секретаря пятнадцать лет. А вот поведение второго секретаря ЦК компартии Украины Ивана Лутака Щербицкому не понравилось. Лутак проявлял излишнюю самостоятельность, не всё согласовывал с руководителем республики, вспоминал помощник Щербицкого Виталий Врублевский. Чашу терпения переполнило устроенное Лутаком совещание первых секретарей райкомов партии Киева. Давать инструкции руководителям партийных организаций республиканской столицы мог только руководитель республики.
Щербицкий нажал на нужные рычаги, и Иван Кондратьевич получил приглашение в Москву – на должность первого заместителя председателя Госплана по сельскому хозяйству. Лутак не захотел покидать Украину, предпочел остаться на родине. Тогда ему подобрали должность с понижением – сделали первым секретарем Черкасского обкома.
На местах первые секретари чувствовали себя как царские наместники. Известный литературный критик Игорь Александрович Дедков, который жил в Костроме, в октябре 1977 года записал в дневнике:
«Выпускающий „Северной правды“ рассказывает, что ему дано редактором указание не допускать переносов фамилий Брежнева и Баландина (первого секретаря обкома). Вполне возможно, что инициатива в таком своеобразном поддержании авторитета власти принадлежит не редактору, а самому Баландину. В редакции хорошо знают, что этот человек чрезвычайно внимательно следит, каким шрифтом набрано его имя, на каком месте расположена его речь на полосе, насколько полно она дана».
Юрий Иванович Баландин, агроном по профессии, начинал партийную карьеру помощником первого секретаря Московского обкома, десять лет работал в аппарате ЦК КПСС и в 1971 году получил назначение в Кострому.
Через несколько дней Дедков описал торжественное собрание в Костроме:
«Когда в самом начале президиум вышел на сцену, то он долго стоял и аплодировал, и было такое ощущение, что президиум ждет, что зал в ответ тоже поднимется. Но зал оказался недостаточно воспитанным, обученным, и никто не поднялся.
Председательствовал на собрании второй секретарь, и все аплодисменты на протяжении собрания начинались с него. И аплодисментов было много, их вообще сейчас много, словно шум именно этого рода особенно поднимает самочувствие народных масс. Припоминаю рассказ кого-то из обкомовцев, как в начале своей здешней карьеры, явившись из недр цековского аппарата, Баландин выразил неудовольствие тем, что, когда ему предоставляют слово, в зале нет аплодисментов. И тогда было решено, что инициативу должны проявлять члены бюро (они всегда сидят в президиуме). С тех пор и пошло…»
Казнокрадство, незаконное обогащение, коррупция
Брежнев был симпатичным, общительным, доступным, обаятельным человеком. Избегал неприятных разговоров, поэтому убирал с должности без объяснения причин, но не добивал. Мог вспылить, послать матом, но быстро отходил.
Александр Бовин вспоминал, как в Завидове они вдвоем с Вадимом Загладиным выпили пять бутылок коньяку. Вместо того чтобы лечь спать, Бовин отправился в кинозал…
Утром Андропов укорял его:
– Советую извиниться перед Леонидом Ильичом.
Бовин пошел к Брежневу:
– Прошу меня извинить. Я был вчера в кино слишком возбужден.
– Брось ты это, – ответил Брежнев. – Ну, был веселый. Я сам это люблю.
Брежнев всегда радел своим людям. В апреле 1974 года в Казахстане должны были избирать президента республиканской Академии наук. Возникло предложение сделать главой академии Аскара Кунаева, брата первого секретаря ЦК республики. Динмухамед Ахметович, соблюдая правила аппаратной этики, говорил, что он против.
Тогда Леонид Ильич ему помог. Он собрал у себя в кабинете Суслова, Кириленко, Черненко и заведующего отделом науки Трапезникова. В их присутствии Брежнев сказал Кунаеву:
– Не будь тормозом. Он ведь не виноват, что он твой брат.
Политес был соблюден. Спорить с генеральным секретарем Кунаев не мог. Назначение состоялось.
Брат первого секретаря получил несколько республиканских Госпремий. В 1981 году его избрали действительным членом Академии наук СССР по отделению физикохимии и технологии неорганических материалов. Он потерял свою должность, как только Динмухамед Кунаев перестал быть хозяином республики. И наказывать провинившихся Леонид Ильич не спешил.
Приехав в Алма-Ату, на пленуме ЦК компартии Казахстана Брежнев раскритиковал секретаря Коунрадского райкома Карагандинской области. На следующий день первый секретарь обкома пришел к Брежневу и сообщил, что снимет провинившегося и уже нашел ему замену.
Леонид Ильич даже удивился. Он объяснил первому секретарю обкома, что из критики надо делать выводы, но необходимо дать возможность исправить допущенные ошибки.
И только если руководитель не сумел исправиться, тогда нужно идти на крайние меры.
Стефан Могилат, который многие годы был помощником Арвида Яновича Пельше, члена политбюро и председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС, вспоминал:
«При Брежневе вообще снизился уровень нравственных требований. Широкое распространение получило пьянство. Зимним холодом повеяло на обычную человеческую честность и порядочность. Зато прямо-таки летний сезон открылся для разного рода проныр и любителей поживиться за казенный счет.
А в постыдной роли их защитников выступали подчас сам Брежнев и его подручный Подгорный…
В узкой компании как-то заговорили о том, как при Брежневе подбирались кадры. Бывший заместитель управляющего делами ЦК КПСС Михаил Иванович Кувшинов, человек осведомленный, сказал с усмешкой:
– Подбирались проще простого. Когда Брежневу предлагали ту или иную кандидатуру, он спрашивал: «А что он нам привозит?» И это «что привозит» служило проходным или непроходным баллом для кандидата…»
Известно множество примеров лояльного отношения Брежнева к людям, которые заботились о личном обогащении, нарушая законы и моральные нормы. Коррупция в брежневские времена приняла широчайший размах, поскольку жизнь человека зависела от армии чиновников. Сегодня размер тогдашних взяток кажется смехотворным, но ведь и уровень жизни был иным.
Александр Бовин вспоминал, как в Завидове они вдвоем с Вадимом Загладиным выпили пять бутылок коньяку. Вместо того чтобы лечь спать, Бовин отправился в кинозал…
Утром Андропов укорял его:
– Советую извиниться перед Леонидом Ильичом.
Бовин пошел к Брежневу:
– Прошу меня извинить. Я был вчера в кино слишком возбужден.
– Брось ты это, – ответил Брежнев. – Ну, был веселый. Я сам это люблю.
Брежнев всегда радел своим людям. В апреле 1974 года в Казахстане должны были избирать президента республиканской Академии наук. Возникло предложение сделать главой академии Аскара Кунаева, брата первого секретаря ЦК республики. Динмухамед Ахметович, соблюдая правила аппаратной этики, говорил, что он против.
Тогда Леонид Ильич ему помог. Он собрал у себя в кабинете Суслова, Кириленко, Черненко и заведующего отделом науки Трапезникова. В их присутствии Брежнев сказал Кунаеву:
– Не будь тормозом. Он ведь не виноват, что он твой брат.
Политес был соблюден. Спорить с генеральным секретарем Кунаев не мог. Назначение состоялось.
Брат первого секретаря получил несколько республиканских Госпремий. В 1981 году его избрали действительным членом Академии наук СССР по отделению физикохимии и технологии неорганических материалов. Он потерял свою должность, как только Динмухамед Кунаев перестал быть хозяином республики. И наказывать провинившихся Леонид Ильич не спешил.
Приехав в Алма-Ату, на пленуме ЦК компартии Казахстана Брежнев раскритиковал секретаря Коунрадского райкома Карагандинской области. На следующий день первый секретарь обкома пришел к Брежневу и сообщил, что снимет провинившегося и уже нашел ему замену.
Леонид Ильич даже удивился. Он объяснил первому секретарю обкома, что из критики надо делать выводы, но необходимо дать возможность исправить допущенные ошибки.
И только если руководитель не сумел исправиться, тогда нужно идти на крайние меры.
Стефан Могилат, который многие годы был помощником Арвида Яновича Пельше, члена политбюро и председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС, вспоминал:
«При Брежневе вообще снизился уровень нравственных требований. Широкое распространение получило пьянство. Зимним холодом повеяло на обычную человеческую честность и порядочность. Зато прямо-таки летний сезон открылся для разного рода проныр и любителей поживиться за казенный счет.
А в постыдной роли их защитников выступали подчас сам Брежнев и его подручный Подгорный…
В узкой компании как-то заговорили о том, как при Брежневе подбирались кадры. Бывший заместитель управляющего делами ЦК КПСС Михаил Иванович Кувшинов, человек осведомленный, сказал с усмешкой:
– Подбирались проще простого. Когда Брежневу предлагали ту или иную кандидатуру, он спрашивал: «А что он нам привозит?» И это «что привозит» служило проходным или непроходным баллом для кандидата…»
Известно множество примеров лояльного отношения Брежнева к людям, которые заботились о личном обогащении, нарушая законы и моральные нормы. Коррупция в брежневские времена приняла широчайший размах, поскольку жизнь человека зависела от армии чиновников. Сегодня размер тогдашних взяток кажется смехотворным, но ведь и уровень жизни был иным.