Страница:
Но существовали и иные соображения, делавшие дату написания тургеневского портрета совершенно неправдоподобной. Родившийся около 1650 года, Тургенев должен был иметь в 1725 году, когда Одольский получил заказ, не менее семидесяти пяти лет. Тогда этот возраст считался более чем преклонным. На портрете же представлен мужчина не старый, с едва тронутой проседью бородой. Иными словами, этот холст не имел отношения к Одольскому (тем более что и подпись отсутствовала!) и был написан по крайней мере тридцатью годами раньше утвердившейся за ним даты.
Но вот именно здесь, в карусели дат, документов, отрицаний и утверждений, и начала проясняться загадка «Нептуна». Чтобы исключить самую связь заказа Екатерины I и портрета Якова Тургенева, приходится проштудировать все списки участников Всешутейшего собора. Они сохранились в обрывках: где документ, где воспоминания современника, где случайное упоминание, но нигде Яков Тургенев не выступал в роли Бахуса.
В годы, непосредственно предшествовавшие царицыному заказу, в разных маскарадах и придворных развлечениях упоминается «Бахус — певчий Конон Карпов». Был Карпов личностью достаточно приметной: не раз вспоминают о нем современники. Один из них и вовсе отзывается о Карпове как о редком пропойце. В рассказах о всяческих шествиях имя певчего чаще всего стоит рядом с именем «архимандрита в странном уборе от гвардии вендриха (прапорщика. — Н. М.) Афанасия Татищева». И это лишнее доказательство, что в заказе Екатерины I речь шла именно о певчем. В нескольких разъяснениях к заказу подчеркивается, какого именно Бахуса имела в виду царица — того, что «живет в доме ее императорского величества у господина Татищева».
И не потому ли, что в отличие от других участников «собора» был Карпов простым певчим, Екатерина не помнила его имени и ограничилась указанием роли, которую он обычно исполнял.
Зато тут же рядом постоянно упоминаются и Тургенев, и «Нептун». Только все дело в том, что долгое время в роли бога морей, причем с неизменным успехом, выступал другой Тургенев — Семен, сын Якова, тоже упоминаемый среди изображенных на преображенских портретах. Значит, именно его имя и опустил переписчик, ограничиваясь простым названием — «Нептун». А наш великий писатель вправе был назвать и другого своего предка рядом с Петром Великим.
Семен Яковлевич Тургенев… Никаких подробностей его жизни пока еще отыскать не удалось. Пока. Но не исключено, что самым значительным событием в ней оставалось исполнение «морской» роли.
Тонкий солнечный луч настойчиво пробивается между закрывшей окно церкви Николы в Толмачах кирпичной оградой и стеной соседнего дома, крошится в решетке и, мимоходом, ярко ложится на мрачноватое, упрямое лицо. Что ж, у «Нептуна» нет больше тайны, есть «персона Семена Тургенева», есть один из написанных для Ново-Преображенского дворца первых русских портретов.
Нет больше ни этого дворца, ни запасника Третьяковской галереи в стенах церкви Николы в Толмачах. Зато у «Нептуна» появилась новая перспектива — как же его ждут в Орле, в Музее И. С. Тургенева! Хотя бы во временное хранение, хотя бы в копии, чтобы именно с него начать родословие великого русского писателя, историю службы его древнего дворянского рода русской земле.
Рюриковичи-Стародубские
Но вот именно здесь, в карусели дат, документов, отрицаний и утверждений, и начала проясняться загадка «Нептуна». Чтобы исключить самую связь заказа Екатерины I и портрета Якова Тургенева, приходится проштудировать все списки участников Всешутейшего собора. Они сохранились в обрывках: где документ, где воспоминания современника, где случайное упоминание, но нигде Яков Тургенев не выступал в роли Бахуса.
В годы, непосредственно предшествовавшие царицыному заказу, в разных маскарадах и придворных развлечениях упоминается «Бахус — певчий Конон Карпов». Был Карпов личностью достаточно приметной: не раз вспоминают о нем современники. Один из них и вовсе отзывается о Карпове как о редком пропойце. В рассказах о всяческих шествиях имя певчего чаще всего стоит рядом с именем «архимандрита в странном уборе от гвардии вендриха (прапорщика. — Н. М.) Афанасия Татищева». И это лишнее доказательство, что в заказе Екатерины I речь шла именно о певчем. В нескольких разъяснениях к заказу подчеркивается, какого именно Бахуса имела в виду царица — того, что «живет в доме ее императорского величества у господина Татищева».
И не потому ли, что в отличие от других участников «собора» был Карпов простым певчим, Екатерина не помнила его имени и ограничилась указанием роли, которую он обычно исполнял.
Зато тут же рядом постоянно упоминаются и Тургенев, и «Нептун». Только все дело в том, что долгое время в роли бога морей, причем с неизменным успехом, выступал другой Тургенев — Семен, сын Якова, тоже упоминаемый среди изображенных на преображенских портретах. Значит, именно его имя и опустил переписчик, ограничиваясь простым названием — «Нептун». А наш великий писатель вправе был назвать и другого своего предка рядом с Петром Великим.
Семен Яковлевич Тургенев… Никаких подробностей его жизни пока еще отыскать не удалось. Пока. Но не исключено, что самым значительным событием в ней оставалось исполнение «морской» роли.
Тонкий солнечный луч настойчиво пробивается между закрывшей окно церкви Николы в Толмачах кирпичной оградой и стеной соседнего дома, крошится в решетке и, мимоходом, ярко ложится на мрачноватое, упрямое лицо. Что ж, у «Нептуна» нет больше тайны, есть «персона Семена Тургенева», есть один из написанных для Ново-Преображенского дворца первых русских портретов.
Нет больше ни этого дворца, ни запасника Третьяковской галереи в стенах церкви Николы в Толмачах. Зато у «Нептуна» появилась новая перспектива — как же его ждут в Орле, в Музее И. С. Тургенева! Хотя бы во временное хранение, хотя бы в копии, чтобы именно с него начать родословие великого русского писателя, историю службы его древнего дворянского рода русской земле.
Рюриковичи-Стародубские
Пожалуй, ни одно подмосковное село не знало такого множества легенд, связанных с громкими именами и не имеющих под собой никакого основания. Само собой разумеется, легенде нет необходимости ссылаться на номер архивного дела — иначе она перестала бы быть легендой, нет нужды искать поддержки даже в воспоминаниях — человеческая память далеко не безупречна в своих попытках сохранять только факты, вернее, собственно факты. Личная окраска виденного, собственное отношение к людям и событиям, наконец, непроизвольно возникающее желание оказаться самому в центре повествования неизбежно вносят уводящие от действительности коррективы. И тем не менее здесь была усадьба, тесно связанная с императрицей Елизаветой Петровной.
Перовские легенды пересказывались во множестве вариантов, чтобы к нашим дням сложиться в некую как бы удостоверенную временем и признанную единственно возможной версию. Здесь и таинственный «граф Торлецкий» со всеми своими графскими замашками и размахом строительства, чье имя сохранили роща и пруды. Здесь и князья Черкасские с их единственной богатейшей наследницей, пополнившей в дальнейшем и без того сказочное состояние Шереметевых. И Голицыны, якобы владевшие Перовом в петровские времена. А главное — Алексей Разумовский, полуграмотный украинский певчий, ставший фаворитом Елизаветы Петровны и венчавшийся с ней якобы именно в Перове. Разве нельзя принять за доказательство подобного утверждения то, что в перовской церкви долгое время сохранялись шитые Елизаветой воздухи — покровы для покрытия Святых Даров, приготовленных к освящению на дискосе и потире. Подарок, требовавший такой усидчивости, навыков и такого долгого труда, мог быть связан только с исключительным событием в жизни императрицы.
Введенные в обиход путеводителями и справочниками последней четверти прошлого столетия, легенды с годами стали восприниматься как неопровержимые факты, да и кому бы пришло в голову проверять то, что стало общим местом для каждого нового связанного с Перовом издания. И если мне все же понадобилось пересмотреть документы по Перову, виной тому множество неясностей в первых архитектурных опытах прославленного зодчего В. В. Растрелли.
Н.х. А.Г. Разумовский. Вторая половина XVIII в.
Для каждого из нас это имя ассоциируется прежде всего с Петербургом и петербургскими загородными резиденциями: Зимний дворец и Петергоф, Царское Село и Смольный монастырь, множество особняков. Было время, когда в самых глухих уголках России непременно имя зодчего приписывалось нескольким постройкам. Но такая слава отметила расцвет таланта Растрелли. Начало же его творческого пути оставалось во многом невыясненным. Да и имела ли какое-нибудь отношение к первым шагам зодчего старая столица?
Ранние постройки Растрелли связаны с Прибалтикой и заказами вдовствующей герцогини Курляндской Анны Иоанновны. Избранная на российский престол, Анна Иоанновна в числе немногих своих приближенных времен жизни в Митаве привлекает к своему двору и молодого Растрелли. Новая императрица на первых порах еще не может решить, где находиться русской столице. С Москвой связано ее детство и родовое гнездо семьи старшего брата Петра — Иоанна Алексеевича. Анну Иоанновну избрал Верховный тайный совет, но поддержали съехавшиеся в Москву дворяне «средней руки». Способа ограничить ее самодержавную власть искали не они, а петербургские сановники. Свидетельством колебаний царицы и вместе с тем ее желания завоевать популярность в Москве становится строительство невиданного по размаху театра на склоне холма Красной площади: 3 тысячи мест вместо 400, которыми располагала стоявшая в петровские годы у Никольских ворот Кремля Комедийная хоромина. Анна Иоанновна — любительница серьезной инструментальной музыки, оперных представлений, хоровых концертов. Задуманный ею театр был едва ли не самым большим в Европе, и строить его императрица поручила молодому Растрелли.
Пришедшая к власти спустя десять лет Елизавета Петровна тоже начинает с царского подарка москвичам. В пожаре 1737 года театр на Красной площади сгорел, и вместо него приказанием очередной императрицы сооружается в Лефортове, на берегу Яузы, Оперный дом на 5 тысяч мест, снова деревянный, на белокаменном фундаменте, снабженный всеми техническими новинками театрального дела. Здесь было и воздушное отопление с помощью расположенных в каменном цоколе здания печей, и превосходно для своего времени оборудованная сцена с «чудесами», производимыми соответствующими механизмами, использовались и различные приемы звукоизоляции, вроде слоя кожаных опилок, который насыпался на затянутые сукном полы.
Испытывавшая предубеждение против всех, кого поддерживала и выделяла ее предшественница, Елизавета Петровна для Растрелли делает исключение. Почти сразу после Оперного дома он получает новый заказ — на дворец в Перове. Каждый свой приезд в старую столицу Елизавета Петровна непременно несколько дней проводит в Перове, не жалеет денег на украшение дворца, но и сама же принимает решение о его разборке. В 1753 году Перовский дворец был разобран для использования материалов при починке незадолго перед тем сгоревшего дворца в Лефортове — так называемого Головинского. Современники усматривали в этом прямую связь с переменами, произошедшими в личной жизни императрицы. Первоначально Перово было подарено Елизаветой Петровной ее любимцу Алексею Разумовскому. Но в пятидесятые место старого фаворита занял новый — И. И. Шувалов. Хранить старое гнездо императрица, по всей вероятности, не собиралась.
Сегодня от дворца сохранились только авторские чертежи. Занятый многочисленными постройками в Петербурге, Растрелли не имел возможности самостоятельно наблюдать за возведением Перовского дворца. Эта работа была поручена талантливому архитектору А. П. Евлашеву. Документация дворца, несомненно, существовала, ее следовало найти, а кстати, и уточнить обстоятельства истории Перова. Предлагаемая путеводителями версия вызывала серьезные недоумения.
Прежде всего, никогда не существовало фамилии графов Торлецких. Среди титулованных и просто дворянских родов такого не встречалось. Чин коммерции советника, которым обладал владелец Перова, свидетельствовал о совершенно специфических занятиях — торговлей и промышленностью.
С другой стороны, никогда и никем не было доказано, что Елизавета Петровна вступила в церковный брак со своим фаворитом. Факты свидетельствовали о противном. Будучи цесаревной, Елизавета слишком многим рисковала, вступая в подобный брак: вполне достаточное основание для Анны Иоанновны запереть дочь Петра I в монастырь, лишив ее всех прав на престол. К тому же крайне осторожный Алексей Разумовский, вчерашний нищий пастух, ни в коем случае не поставил бы под удар чудом приобретенное положение при цесаревне и связанные с ним материальные преимущества. А после вступления на престол подобный брак Елизавете тем более не был нужен. Степень правдоподобия перовской версии была такой же, как у московской легенды, согласно которой Елизавета Петровна венчалась с Разумовским у Покровских ворот и ночь после венчания провела в сохранившемся поныне доме Апраксиных-Трубецких, получившем от москвичей шутливое название комода за богатство лепного декора и сложность архитектурных деталей.
Оставалось непонятным и само по себе название — Перово: слишком часто оно путалось с иными. Здесь были и Тетеревники, и Бортное, и Пирогово. Значит, оставалось обращаться к архивам и документам — единственным первоисточникам вопроса.
Писцовая книга № 7082, иначе 1573–1574 годов, содержала первое подробное описание и меру будущих перовских земель, которые в это время составляли владение одного из служилых дворян, — "Никитинское поместье Гаврилова сына Спасителева: пустошь Бортная — пашни 37 четьи с осминою в поле, пустошь Пирогово — той же меры и пустошь Тетеревникова — пашни 22 четьи с осминою в поле. Васильцовский стан — административная единица, в которую перовские земли входили, имела едва ли не самое большое количество, по сравнению с другими примыкавшими к Москве станами, невозделанных земель и опустевших селений. Соседствовавшие с поместьем того же Н. Г. Спасителева вотчинные владения И. В. Шереметева состояли из села Кускова, двух деревень «живущих» и восьми «пустых». И только вотчинный владелец села Измайлова Н. Р. Юрьев имел все деревни «живущие».
Та же Писцовая книга указывает: «И всего в Васильцовском стану за помещики и за вотчинники, и в объезжих вотчинах, и за владыкою, и за монастыри, и в порозжих поместьях и вотчинах на оброке по старым книгам и по нынешним дане 82 года, и что за оброком осталось: 6 сел, да 8 селец, да 31 деревня, да слободка объеждяя живущая, да погост, да 2 селца, да 31 деревня пусты, да 124 пустоши с полупустошью».
В следующей по времени Писцовой книге, 1576–1578 годов, будущая перовская земля уже числится за другими владельцами, Михайлой и Романом Шокуровыми, которым «дано из достальных из порожних земель Никитинское поместье Спасителева». На этот раз описание угодий позволяло очень полно себе представить, как выглядело поместье: «Пустошь, что была село Бортное, а в ней храм Пречистые в Тетеревниках: пашни перелогом 30 четьи в поле, а в дву потомуж середния земли, сена 30 копен, лесу пашенного 3 десятины, да поповы пашни 12 четьи в поле, а дву потомуж, сена 20 копен, лесу 3 десятины. Пустошь Перово: пашни перелогом 15 четьи в поле, а в дву потомуж середния земли, сена 20 копен, лесу пашенного 2 десятины». Примечательно, что если четырьмя годами раньше земли эти определялись как «худые», то теперь уже как «середине». По-видимому, их начали возделывать и собирать с них урожай.
Земля была основной наградой за службу. Давалась она, когда отмечались те или иные заслуги награждаемого, и в зависимости от значительности заслуг росла ценность даваемой земли. Имена Шокуровых встречались в Дворцовых разрядах, отмечавших все перемещения по службе служилых дворян, до конца 1610-х годов. В 1618 году Москва готовится к обороне против войска польского королевича Владислава, и Михаила Шокуров получает назначение стоять в Яузских воротах Белого города вместе с князем П. Н. Звенигородским. Но в 1622 году поместье Шокуровых передается князьям Федору и Ивану Борисовичу Татевым.
Свойственники князей Пожарских, из одного с ним рода удельных князей Стародубских, были Татевы причастны ко многим перипетиям Смутного времени. Отец братьев, князь Борис Петрович, принял сторону Лжедмитрия. Состоял он воеводой в Борисове городке и, не задумываясь, отправился навстречу Лжедмитрию в Путивль, вместе с ним двинулся на Тулу, получив в командование сторожевой полк, и за верную службу тут же был возведен Самозванцем в боярство. Сумел заслужить Борис Татев доверие и боярского царя Василия Шуйского, вместе с известным полководцем М. В. Скопиным-Шуйским защищал от повстанцев Ивана Болотникова Серпуховские ворота Москвы. Он сражался с ними при Угре и на Пчельне, где, командуя «большим полком», бывший воевода был убит.
Единственные оставшиеся к этому времени в живых сыновья князя — Федор и Иван Татевы — ничем ни по службе, ни при дворе не отличались, потому и пожалованные им земли — оба они в качестве выборных подписали грамоту об избрании на царство Михаила Романова — значительной ценности не представляли. Пустоши Бортное-Тетеревниково и Перово находятся в забросе — недаром почти вдвое сокращается и количество сена, которое на них косилось, да и отдельно говорится, что едва ли не половина пашни поросла лесом.
Но получение даже такого «худого» поместья было добрым знаком в отношении продвижения на царской службе. На первой свадьбе Михаила Романова с Марьей Долгоруковой Федор шел перед государем «с колпаком», а Иван находился «в поезду» государя. На приеме датского посла оба они присутствуют как «рынды в белом платье» — значит, собой были хороши! — а в 1627 году производятся в стольники. Федор Татев тут же получает назначение в Переяславль-Рязанский «в передовой полк», а Иван — в Тульский разряд «в передовой полк».
Только ничто так ярко не свидетельствовало о положении всего рода Татевых, как споры о местничестве. «Вместно» или «невместно» занять предлагаемую должность — не дай бог, когда-то ее занимал человек «худший родом». «Вместно» или «невместно» нести службу вместе с представителем той или иной семьи, тем более сесть за царский стол рядом с «выскочкой» или ниже «худородного»! Таким спорам придавалось исключительное значение, разбирались они доскональнейшим образом, доходили до царского суда и решения. Братья Татевы с успехом выиграли спор с князем Юрием Звенигородским, а Андрея Плещеева посадили «за бесчестье» в тюрьму. Только с князем Ф. С. Куракиным Федор Татев тяжбы не выиграл, что не помешало ему выдать за обидчика дочь свою, княжну Евдокию, за которой в приданое и перешли в куракинский род земли нынешнего Перова. Вот тогда-то и появляется в исторической хронике Перова имя Дмитрия Пожарского.
В трудные для Московского государства годы начала XVII века Куракины выступали противниками Татевых. Брат Федора Куракина, Иван, участвовал в заговоре Василия Шуйского против Самозванца в 1606 году, но после восшествия на престол боярского царя, как называли Шуйского, находился в числе бояр, требовавших ограничения самодержавной власти. В 1608 году разбил И. С. Куракин на берегу Москвы-реки отряды Лисовского, а в 1614 году охранял Москву от крымцев.
Другой брат, Василий, был женат на дочери Дмитрия Пожарского, Оксинье. В 1623 году составляет он свое духовное завещание, которое свидетельствуют Д. М. Пожарский и князь Ф. С. Куракин. По этой духовной все состояние Василия переходило княгине Оксинье и сыну Ивану, крепостные же люди, данные полководцем в приданое за дочерью, должны были вернуться к нему. Предусмотрительность В. С. Куракина в отношении завещания оправдалась — в следующем году его не стало.
Сам Федор Куракин играет при новом царском дворе достаточно заметную роль. Сразу после избрания на царство Михаила Романова выступает он на приеме кизибашского посла в рындах, в 1615 году в качестве стольника и воеводы его посылают против поляков, и в декабре того же года он наносит поражение отрядам Лисовского у Переяславля. В 1617 году он присутствует рындой при приеме мунгальского посла. А десятью годами позже Ф. С. Куракин «ходил воеводой на Крымские границы», в 1643 году был воеводой в Туле, в 1646-м вместе со званием боярина подучил назначение первым воеводой в Астрахани.
В Тетеревниках проходит детство сына Федора Семеновича, Ф. Ф. Куракина, назначенного впоследствии воспитателем будущего царя Федора Алексеевича. Отличался Ф. Ф. Куракин прозападническими взглядами, стремился к усилению культурных связей с Европой, был высокообразованным человеком, но и превосходным воином. В начале 1659 года он отбил от Лохвиц отряды Ивана Выговского, ставшего гетманом Малороссии после Богдана Хмельницкого и придерживавшегося пропольских тенденций в своей политике. В 1662 году, во время похода царя Алексея Михайловича под Смоленск, Ф. Ф. Куракину было поручено управлять Москвой. Он во многом способствовал подавлению Медного бунта, вызванного экономической политикой правительства, участвовал в военных действиях против Польши.
Однако не ему, единственному сыну, отец счел возможным передать все еще не приобретшие должной ценности перовские земли. Пусть удалось восстановить былой пахотный клин и покосы, Перово все еще оставалось пустошью, а Тетеревники, хоть и названные в документах деревней, имели всего четыре крестьянских и бобыльских двора с шестью душами крестьян. Весь этот надел пошел в приданое одной из дочерей Куракина-старшего, выданной замуж за боярина князя И. А. Воротынского.
Родство с Воротынскими в те годы значило немало. Иван Михайлович Воротынский — один из деятельнейших участников событий Смутного времени. После неудачного выступления против Болотникова он принимает участие в низложении Василия Шуйского и находится в числе тех, кто объявлял царю Василию этот приговор. Сторонник и единомышленник патриарха Гермогена, настаивавшего на отказе от каких бы то ни было иностранных кандидатур на русский трон, И. А. Воротынский сам был в числе кандидатов на освободившийся престол. Когда же выбор пал на Романовых или, точнее, победила партия последних, он возглавил отправленное к Михаилу Романову посольство с просьбой, чтобы поторопился с приездом в Москву. В «Новом летописце» сохранилось упоминание об одном, впрочем, не слишком удачном ратном деле Воротынского под Алексином: «Боярин же князь Иван Михайлович Воротынской из Олексина поиде под Тулу. На Туле же в те поры воров было много. Воевода же у тех воров князь Андрей Телятевской и выде со всеми людьми, князя Ивана Михайловича разгоня, и едва ушел в Олексин».
Положение Воротынских было тем более укреплено после женитьбы сына Ивана Михайловича — Алексея — на родной сестре царицы Евдокии Лукьяновны Стрешневой. Их единственный сын Иван приходился двоюродным братом царю Алексею Михайловичу, который не только считался с ним родством, но и очень его ценил. И. А. Воротынский сопровождал Алексея Михайловича во всех походах, в 1664 году был пожалован в бояре и получил один из самых высоких чинов — дворецкого. Но особенно отличало И. А. Воротынского пристрастие к музыке.
…Посольство отправлялось в путь, многолюдное и торжественное. В который раз московский государь посылал послов в Персию с заманчивыми предложениями и богатейшими подарками. Предложения выслушивались, подарки с благодарностью принимались — шах и сам не оставался в долгу, — но договора, к которому стремились москвичи, по-прежнему не было. Теперь окольничий Ф. Я. Милославский вез Аббасу II среди других подношений «для соблазну» совсем необыкновенную вещь — орган. И не какой-нибудь маленький портатив, как называют его историки музыки, а настоящий, большой, с редкой тщательностью и искусством отделанный инструмент. Описание имущества посольства позволяет по крайней мере судить о его виде: «… Органы большие в дереве черном немецком с резью, о трех голосах, четвертый голос заводной, самоигральной; а в них 18 ящиков, а на ящиках и на органах 38 травок позолоченых. У 2 затворов 4 петли позолочены. — 2 замки медные позолоченые. Напереди органов больших и середних и меньших 27 труб оловяных; около труб 2 решетки резные вызолочены; под органами 2 девки стоячие деревянные резные вызолочены… Поверху органов часы боевые (с боем. — Н. М.), с лица доска (циферблат. — Н. М.) золочена, указ (стрелка. — Н. М.) посеребрен. Поверху часов яблоко медное, половина позолочена…»
Идея подарка принадлежала самому Алексею Михайловичу. Но главное осложнение заключалось не в условиях отправки, хотя везти инструмент можно было только в разобранном виде на особой барже — путь посольства на Исфагань лежал по Москве-реке, Оке, Волге и Каспию. Все упиралось в мастера, который не мог его не сопровождать, чтобы на месте собрать и «действие показать». По случаю особенной ответственности дела приходилось поступиться лучшим из мастеров, к тому же хорошим музыкантом, Семеном Гутовским. Алексей Михайлович беспокоился, не будет ли из-за его отъезда задержки в «строении» других инструментов — как-никак путь в одну только сторону занимал без малого год.
Документы не оставляли ни малейших сомнений: орган был «построен» именно в Москве, в мастерской, которая располагалась в Кремле, имела много мастеров и была завалена заказами. «Строились» здесь и органы, и клавесины для царского обихода — каждому из царских детей клавесины, например, делались по возрасту: от самых маленьких, полуигрушечных, до обычных инструментов.
Делались они и для заказчиков со стороны, нередко служили особо ценными подарками.
Царевна Софья заказала для «сердечного друга Васеньки», князя В. В. Голицына, сложнейшее по конструкции бюро — «кабинет», в одном крыле которого помещался маленький клавесин, в другом — такой же небольшой орган. Но здесь уже шла речь не о занятиях музыкой — о моде.
Успех посольства Ф. Я. Милославского превзошел все ожидания. Осенью 1664 года, через два с лишним года после выезда из Москвы, оно возвращается с полной победой: шах Аббас разрешил русским купцам беспошлинно торговать на всех принадлежащих ему землях. Какую роль сыграл в этом неожиданном решении московский орган? Но верно и то, что особой просьбой шаха было прислать ему второй такой же инструмент. Больше того — Аббас готов заплатить за него любую цену. Немедленно последовавшим указом Алексей Михайлович распорядился начать «строительство» нового органа, на этот раз на пятьсот труб и двенадцать голосов — регистров. Шах не удовлетворился и этим. Спустя несколько лет персидские послы разыскивали в Москве уже для покупки частным порядком еще один орган.
Был ли московский орган первым в азиатских странах? Вполне возможно. И во всяком случае, он принес московской мастерской громкую славу на Востоке. В ожидании посольства от русского царя бухарский хан, в нарушение принятого дипломатического этикета, заранее заказывает себе подарок: ему нужен орган и органист. В 1675 году русские послы увозят в Среднюю Азию и инструмент и «игреца». На этот раз выбор пал на «Кормового двора подключника» Федора Текутьева.
Федор Текутьев не был музыкантом. Против его фамилии никогда не встречалось пометки об этой профессии. А ведь игра на органе требовала не только специального обучения — она предполагала возможность постоянного упражнения на инструменте. И если сегодня органами располагают только крупнейшие и старейшие концертные залы страны, то на что мог рассчитывать рядовой чиновник триста лет назад?
И вот в промежутке между посольствами в Персию и Бухару, в 1671 году, московская городская хроника отмечает ничем не приметный случай. На рогатке сторожа остановили несколько подвод, на которых ехали из Новонемецкой слободы музыканты со своими инструментами. Музыканты «сказались» холопами Воротынских и Долгоруких, которые, с разрешения своих господ, играют по разным домам «в арганы и цимбалы, и в скрипки и тем кормятся». Объяснение было принято без возражений и подводы отпущены.
Перовские легенды пересказывались во множестве вариантов, чтобы к нашим дням сложиться в некую как бы удостоверенную временем и признанную единственно возможной версию. Здесь и таинственный «граф Торлецкий» со всеми своими графскими замашками и размахом строительства, чье имя сохранили роща и пруды. Здесь и князья Черкасские с их единственной богатейшей наследницей, пополнившей в дальнейшем и без того сказочное состояние Шереметевых. И Голицыны, якобы владевшие Перовом в петровские времена. А главное — Алексей Разумовский, полуграмотный украинский певчий, ставший фаворитом Елизаветы Петровны и венчавшийся с ней якобы именно в Перове. Разве нельзя принять за доказательство подобного утверждения то, что в перовской церкви долгое время сохранялись шитые Елизаветой воздухи — покровы для покрытия Святых Даров, приготовленных к освящению на дискосе и потире. Подарок, требовавший такой усидчивости, навыков и такого долгого труда, мог быть связан только с исключительным событием в жизни императрицы.
Введенные в обиход путеводителями и справочниками последней четверти прошлого столетия, легенды с годами стали восприниматься как неопровержимые факты, да и кому бы пришло в голову проверять то, что стало общим местом для каждого нового связанного с Перовом издания. И если мне все же понадобилось пересмотреть документы по Перову, виной тому множество неясностей в первых архитектурных опытах прославленного зодчего В. В. Растрелли.
Для каждого из нас это имя ассоциируется прежде всего с Петербургом и петербургскими загородными резиденциями: Зимний дворец и Петергоф, Царское Село и Смольный монастырь, множество особняков. Было время, когда в самых глухих уголках России непременно имя зодчего приписывалось нескольким постройкам. Но такая слава отметила расцвет таланта Растрелли. Начало же его творческого пути оставалось во многом невыясненным. Да и имела ли какое-нибудь отношение к первым шагам зодчего старая столица?
Ранние постройки Растрелли связаны с Прибалтикой и заказами вдовствующей герцогини Курляндской Анны Иоанновны. Избранная на российский престол, Анна Иоанновна в числе немногих своих приближенных времен жизни в Митаве привлекает к своему двору и молодого Растрелли. Новая императрица на первых порах еще не может решить, где находиться русской столице. С Москвой связано ее детство и родовое гнездо семьи старшего брата Петра — Иоанна Алексеевича. Анну Иоанновну избрал Верховный тайный совет, но поддержали съехавшиеся в Москву дворяне «средней руки». Способа ограничить ее самодержавную власть искали не они, а петербургские сановники. Свидетельством колебаний царицы и вместе с тем ее желания завоевать популярность в Москве становится строительство невиданного по размаху театра на склоне холма Красной площади: 3 тысячи мест вместо 400, которыми располагала стоявшая в петровские годы у Никольских ворот Кремля Комедийная хоромина. Анна Иоанновна — любительница серьезной инструментальной музыки, оперных представлений, хоровых концертов. Задуманный ею театр был едва ли не самым большим в Европе, и строить его императрица поручила молодому Растрелли.
Пришедшая к власти спустя десять лет Елизавета Петровна тоже начинает с царского подарка москвичам. В пожаре 1737 года театр на Красной площади сгорел, и вместо него приказанием очередной императрицы сооружается в Лефортове, на берегу Яузы, Оперный дом на 5 тысяч мест, снова деревянный, на белокаменном фундаменте, снабженный всеми техническими новинками театрального дела. Здесь было и воздушное отопление с помощью расположенных в каменном цоколе здания печей, и превосходно для своего времени оборудованная сцена с «чудесами», производимыми соответствующими механизмами, использовались и различные приемы звукоизоляции, вроде слоя кожаных опилок, который насыпался на затянутые сукном полы.
Испытывавшая предубеждение против всех, кого поддерживала и выделяла ее предшественница, Елизавета Петровна для Растрелли делает исключение. Почти сразу после Оперного дома он получает новый заказ — на дворец в Перове. Каждый свой приезд в старую столицу Елизавета Петровна непременно несколько дней проводит в Перове, не жалеет денег на украшение дворца, но и сама же принимает решение о его разборке. В 1753 году Перовский дворец был разобран для использования материалов при починке незадолго перед тем сгоревшего дворца в Лефортове — так называемого Головинского. Современники усматривали в этом прямую связь с переменами, произошедшими в личной жизни императрицы. Первоначально Перово было подарено Елизаветой Петровной ее любимцу Алексею Разумовскому. Но в пятидесятые место старого фаворита занял новый — И. И. Шувалов. Хранить старое гнездо императрица, по всей вероятности, не собиралась.
Сегодня от дворца сохранились только авторские чертежи. Занятый многочисленными постройками в Петербурге, Растрелли не имел возможности самостоятельно наблюдать за возведением Перовского дворца. Эта работа была поручена талантливому архитектору А. П. Евлашеву. Документация дворца, несомненно, существовала, ее следовало найти, а кстати, и уточнить обстоятельства истории Перова. Предлагаемая путеводителями версия вызывала серьезные недоумения.
Прежде всего, никогда не существовало фамилии графов Торлецких. Среди титулованных и просто дворянских родов такого не встречалось. Чин коммерции советника, которым обладал владелец Перова, свидетельствовал о совершенно специфических занятиях — торговлей и промышленностью.
С другой стороны, никогда и никем не было доказано, что Елизавета Петровна вступила в церковный брак со своим фаворитом. Факты свидетельствовали о противном. Будучи цесаревной, Елизавета слишком многим рисковала, вступая в подобный брак: вполне достаточное основание для Анны Иоанновны запереть дочь Петра I в монастырь, лишив ее всех прав на престол. К тому же крайне осторожный Алексей Разумовский, вчерашний нищий пастух, ни в коем случае не поставил бы под удар чудом приобретенное положение при цесаревне и связанные с ним материальные преимущества. А после вступления на престол подобный брак Елизавете тем более не был нужен. Степень правдоподобия перовской версии была такой же, как у московской легенды, согласно которой Елизавета Петровна венчалась с Разумовским у Покровских ворот и ночь после венчания провела в сохранившемся поныне доме Апраксиных-Трубецких, получившем от москвичей шутливое название комода за богатство лепного декора и сложность архитектурных деталей.
Оставалось непонятным и само по себе название — Перово: слишком часто оно путалось с иными. Здесь были и Тетеревники, и Бортное, и Пирогово. Значит, оставалось обращаться к архивам и документам — единственным первоисточникам вопроса.
Писцовая книга № 7082, иначе 1573–1574 годов, содержала первое подробное описание и меру будущих перовских земель, которые в это время составляли владение одного из служилых дворян, — "Никитинское поместье Гаврилова сына Спасителева: пустошь Бортная — пашни 37 четьи с осминою в поле, пустошь Пирогово — той же меры и пустошь Тетеревникова — пашни 22 четьи с осминою в поле. Васильцовский стан — административная единица, в которую перовские земли входили, имела едва ли не самое большое количество, по сравнению с другими примыкавшими к Москве станами, невозделанных земель и опустевших селений. Соседствовавшие с поместьем того же Н. Г. Спасителева вотчинные владения И. В. Шереметева состояли из села Кускова, двух деревень «живущих» и восьми «пустых». И только вотчинный владелец села Измайлова Н. Р. Юрьев имел все деревни «живущие».
Та же Писцовая книга указывает: «И всего в Васильцовском стану за помещики и за вотчинники, и в объезжих вотчинах, и за владыкою, и за монастыри, и в порозжих поместьях и вотчинах на оброке по старым книгам и по нынешним дане 82 года, и что за оброком осталось: 6 сел, да 8 селец, да 31 деревня, да слободка объеждяя живущая, да погост, да 2 селца, да 31 деревня пусты, да 124 пустоши с полупустошью».
В следующей по времени Писцовой книге, 1576–1578 годов, будущая перовская земля уже числится за другими владельцами, Михайлой и Романом Шокуровыми, которым «дано из достальных из порожних земель Никитинское поместье Спасителева». На этот раз описание угодий позволяло очень полно себе представить, как выглядело поместье: «Пустошь, что была село Бортное, а в ней храм Пречистые в Тетеревниках: пашни перелогом 30 четьи в поле, а в дву потомуж середния земли, сена 30 копен, лесу пашенного 3 десятины, да поповы пашни 12 четьи в поле, а дву потомуж, сена 20 копен, лесу 3 десятины. Пустошь Перово: пашни перелогом 15 четьи в поле, а в дву потомуж середния земли, сена 20 копен, лесу пашенного 2 десятины». Примечательно, что если четырьмя годами раньше земли эти определялись как «худые», то теперь уже как «середине». По-видимому, их начали возделывать и собирать с них урожай.
Земля была основной наградой за службу. Давалась она, когда отмечались те или иные заслуги награждаемого, и в зависимости от значительности заслуг росла ценность даваемой земли. Имена Шокуровых встречались в Дворцовых разрядах, отмечавших все перемещения по службе служилых дворян, до конца 1610-х годов. В 1618 году Москва готовится к обороне против войска польского королевича Владислава, и Михаила Шокуров получает назначение стоять в Яузских воротах Белого города вместе с князем П. Н. Звенигородским. Но в 1622 году поместье Шокуровых передается князьям Федору и Ивану Борисовичу Татевым.
Свойственники князей Пожарских, из одного с ним рода удельных князей Стародубских, были Татевы причастны ко многим перипетиям Смутного времени. Отец братьев, князь Борис Петрович, принял сторону Лжедмитрия. Состоял он воеводой в Борисове городке и, не задумываясь, отправился навстречу Лжедмитрию в Путивль, вместе с ним двинулся на Тулу, получив в командование сторожевой полк, и за верную службу тут же был возведен Самозванцем в боярство. Сумел заслужить Борис Татев доверие и боярского царя Василия Шуйского, вместе с известным полководцем М. В. Скопиным-Шуйским защищал от повстанцев Ивана Болотникова Серпуховские ворота Москвы. Он сражался с ними при Угре и на Пчельне, где, командуя «большим полком», бывший воевода был убит.
Единственные оставшиеся к этому времени в живых сыновья князя — Федор и Иван Татевы — ничем ни по службе, ни при дворе не отличались, потому и пожалованные им земли — оба они в качестве выборных подписали грамоту об избрании на царство Михаила Романова — значительной ценности не представляли. Пустоши Бортное-Тетеревниково и Перово находятся в забросе — недаром почти вдвое сокращается и количество сена, которое на них косилось, да и отдельно говорится, что едва ли не половина пашни поросла лесом.
Но получение даже такого «худого» поместья было добрым знаком в отношении продвижения на царской службе. На первой свадьбе Михаила Романова с Марьей Долгоруковой Федор шел перед государем «с колпаком», а Иван находился «в поезду» государя. На приеме датского посла оба они присутствуют как «рынды в белом платье» — значит, собой были хороши! — а в 1627 году производятся в стольники. Федор Татев тут же получает назначение в Переяславль-Рязанский «в передовой полк», а Иван — в Тульский разряд «в передовой полк».
Только ничто так ярко не свидетельствовало о положении всего рода Татевых, как споры о местничестве. «Вместно» или «невместно» занять предлагаемую должность — не дай бог, когда-то ее занимал человек «худший родом». «Вместно» или «невместно» нести службу вместе с представителем той или иной семьи, тем более сесть за царский стол рядом с «выскочкой» или ниже «худородного»! Таким спорам придавалось исключительное значение, разбирались они доскональнейшим образом, доходили до царского суда и решения. Братья Татевы с успехом выиграли спор с князем Юрием Звенигородским, а Андрея Плещеева посадили «за бесчестье» в тюрьму. Только с князем Ф. С. Куракиным Федор Татев тяжбы не выиграл, что не помешало ему выдать за обидчика дочь свою, княжну Евдокию, за которой в приданое и перешли в куракинский род земли нынешнего Перова. Вот тогда-то и появляется в исторической хронике Перова имя Дмитрия Пожарского.
В трудные для Московского государства годы начала XVII века Куракины выступали противниками Татевых. Брат Федора Куракина, Иван, участвовал в заговоре Василия Шуйского против Самозванца в 1606 году, но после восшествия на престол боярского царя, как называли Шуйского, находился в числе бояр, требовавших ограничения самодержавной власти. В 1608 году разбил И. С. Куракин на берегу Москвы-реки отряды Лисовского, а в 1614 году охранял Москву от крымцев.
Другой брат, Василий, был женат на дочери Дмитрия Пожарского, Оксинье. В 1623 году составляет он свое духовное завещание, которое свидетельствуют Д. М. Пожарский и князь Ф. С. Куракин. По этой духовной все состояние Василия переходило княгине Оксинье и сыну Ивану, крепостные же люди, данные полководцем в приданое за дочерью, должны были вернуться к нему. Предусмотрительность В. С. Куракина в отношении завещания оправдалась — в следующем году его не стало.
Сам Федор Куракин играет при новом царском дворе достаточно заметную роль. Сразу после избрания на царство Михаила Романова выступает он на приеме кизибашского посла в рындах, в 1615 году в качестве стольника и воеводы его посылают против поляков, и в декабре того же года он наносит поражение отрядам Лисовского у Переяславля. В 1617 году он присутствует рындой при приеме мунгальского посла. А десятью годами позже Ф. С. Куракин «ходил воеводой на Крымские границы», в 1643 году был воеводой в Туле, в 1646-м вместе со званием боярина подучил назначение первым воеводой в Астрахани.
В Тетеревниках проходит детство сына Федора Семеновича, Ф. Ф. Куракина, назначенного впоследствии воспитателем будущего царя Федора Алексеевича. Отличался Ф. Ф. Куракин прозападническими взглядами, стремился к усилению культурных связей с Европой, был высокообразованным человеком, но и превосходным воином. В начале 1659 года он отбил от Лохвиц отряды Ивана Выговского, ставшего гетманом Малороссии после Богдана Хмельницкого и придерживавшегося пропольских тенденций в своей политике. В 1662 году, во время похода царя Алексея Михайловича под Смоленск, Ф. Ф. Куракину было поручено управлять Москвой. Он во многом способствовал подавлению Медного бунта, вызванного экономической политикой правительства, участвовал в военных действиях против Польши.
Однако не ему, единственному сыну, отец счел возможным передать все еще не приобретшие должной ценности перовские земли. Пусть удалось восстановить былой пахотный клин и покосы, Перово все еще оставалось пустошью, а Тетеревники, хоть и названные в документах деревней, имели всего четыре крестьянских и бобыльских двора с шестью душами крестьян. Весь этот надел пошел в приданое одной из дочерей Куракина-старшего, выданной замуж за боярина князя И. А. Воротынского.
Родство с Воротынскими в те годы значило немало. Иван Михайлович Воротынский — один из деятельнейших участников событий Смутного времени. После неудачного выступления против Болотникова он принимает участие в низложении Василия Шуйского и находится в числе тех, кто объявлял царю Василию этот приговор. Сторонник и единомышленник патриарха Гермогена, настаивавшего на отказе от каких бы то ни было иностранных кандидатур на русский трон, И. А. Воротынский сам был в числе кандидатов на освободившийся престол. Когда же выбор пал на Романовых или, точнее, победила партия последних, он возглавил отправленное к Михаилу Романову посольство с просьбой, чтобы поторопился с приездом в Москву. В «Новом летописце» сохранилось упоминание об одном, впрочем, не слишком удачном ратном деле Воротынского под Алексином: «Боярин же князь Иван Михайлович Воротынской из Олексина поиде под Тулу. На Туле же в те поры воров было много. Воевода же у тех воров князь Андрей Телятевской и выде со всеми людьми, князя Ивана Михайловича разгоня, и едва ушел в Олексин».
Положение Воротынских было тем более укреплено после женитьбы сына Ивана Михайловича — Алексея — на родной сестре царицы Евдокии Лукьяновны Стрешневой. Их единственный сын Иван приходился двоюродным братом царю Алексею Михайловичу, который не только считался с ним родством, но и очень его ценил. И. А. Воротынский сопровождал Алексея Михайловича во всех походах, в 1664 году был пожалован в бояре и получил один из самых высоких чинов — дворецкого. Но особенно отличало И. А. Воротынского пристрастие к музыке.
…Посольство отправлялось в путь, многолюдное и торжественное. В который раз московский государь посылал послов в Персию с заманчивыми предложениями и богатейшими подарками. Предложения выслушивались, подарки с благодарностью принимались — шах и сам не оставался в долгу, — но договора, к которому стремились москвичи, по-прежнему не было. Теперь окольничий Ф. Я. Милославский вез Аббасу II среди других подношений «для соблазну» совсем необыкновенную вещь — орган. И не какой-нибудь маленький портатив, как называют его историки музыки, а настоящий, большой, с редкой тщательностью и искусством отделанный инструмент. Описание имущества посольства позволяет по крайней мере судить о его виде: «… Органы большие в дереве черном немецком с резью, о трех голосах, четвертый голос заводной, самоигральной; а в них 18 ящиков, а на ящиках и на органах 38 травок позолоченых. У 2 затворов 4 петли позолочены. — 2 замки медные позолоченые. Напереди органов больших и середних и меньших 27 труб оловяных; около труб 2 решетки резные вызолочены; под органами 2 девки стоячие деревянные резные вызолочены… Поверху органов часы боевые (с боем. — Н. М.), с лица доска (циферблат. — Н. М.) золочена, указ (стрелка. — Н. М.) посеребрен. Поверху часов яблоко медное, половина позолочена…»
Идея подарка принадлежала самому Алексею Михайловичу. Но главное осложнение заключалось не в условиях отправки, хотя везти инструмент можно было только в разобранном виде на особой барже — путь посольства на Исфагань лежал по Москве-реке, Оке, Волге и Каспию. Все упиралось в мастера, который не мог его не сопровождать, чтобы на месте собрать и «действие показать». По случаю особенной ответственности дела приходилось поступиться лучшим из мастеров, к тому же хорошим музыкантом, Семеном Гутовским. Алексей Михайлович беспокоился, не будет ли из-за его отъезда задержки в «строении» других инструментов — как-никак путь в одну только сторону занимал без малого год.
Документы не оставляли ни малейших сомнений: орган был «построен» именно в Москве, в мастерской, которая располагалась в Кремле, имела много мастеров и была завалена заказами. «Строились» здесь и органы, и клавесины для царского обихода — каждому из царских детей клавесины, например, делались по возрасту: от самых маленьких, полуигрушечных, до обычных инструментов.
Делались они и для заказчиков со стороны, нередко служили особо ценными подарками.
Царевна Софья заказала для «сердечного друга Васеньки», князя В. В. Голицына, сложнейшее по конструкции бюро — «кабинет», в одном крыле которого помещался маленький клавесин, в другом — такой же небольшой орган. Но здесь уже шла речь не о занятиях музыкой — о моде.
Успех посольства Ф. Я. Милославского превзошел все ожидания. Осенью 1664 года, через два с лишним года после выезда из Москвы, оно возвращается с полной победой: шах Аббас разрешил русским купцам беспошлинно торговать на всех принадлежащих ему землях. Какую роль сыграл в этом неожиданном решении московский орган? Но верно и то, что особой просьбой шаха было прислать ему второй такой же инструмент. Больше того — Аббас готов заплатить за него любую цену. Немедленно последовавшим указом Алексей Михайлович распорядился начать «строительство» нового органа, на этот раз на пятьсот труб и двенадцать голосов — регистров. Шах не удовлетворился и этим. Спустя несколько лет персидские послы разыскивали в Москве уже для покупки частным порядком еще один орган.
Был ли московский орган первым в азиатских странах? Вполне возможно. И во всяком случае, он принес московской мастерской громкую славу на Востоке. В ожидании посольства от русского царя бухарский хан, в нарушение принятого дипломатического этикета, заранее заказывает себе подарок: ему нужен орган и органист. В 1675 году русские послы увозят в Среднюю Азию и инструмент и «игреца». На этот раз выбор пал на «Кормового двора подключника» Федора Текутьева.
Федор Текутьев не был музыкантом. Против его фамилии никогда не встречалось пометки об этой профессии. А ведь игра на органе требовала не только специального обучения — она предполагала возможность постоянного упражнения на инструменте. И если сегодня органами располагают только крупнейшие и старейшие концертные залы страны, то на что мог рассчитывать рядовой чиновник триста лет назад?
И вот в промежутке между посольствами в Персию и Бухару, в 1671 году, московская городская хроника отмечает ничем не приметный случай. На рогатке сторожа остановили несколько подвод, на которых ехали из Новонемецкой слободы музыканты со своими инструментами. Музыканты «сказались» холопами Воротынских и Долгоруких, которые, с разрешения своих господ, играют по разным домам «в арганы и цимбалы, и в скрипки и тем кормятся». Объяснение было принято без возражений и подводы отпущены.