Монк Карин. Чужая вина

   — Я уверен, мисс Макфейл, вам совершенно ясно, что участие обвиняемой в жестоком нападении на мистера Инграма, а также лорда и леди Струзерс полностью аннулирует любое ваше соглашение с мистером Томпсоном относительно опеки над ней. — Констебль Драммонд не улыбался, но Женевьева знала, что сказанное доставляет ему удовольствие.
   — Нет, нет, Шарлотта ничего не украла и ни на кого не нападала, — возразила Женевьева. — Так как я вернула все пропавшие вещи и намерена полностью компенсировать мистеру Инграму понесенный им ущерб, то все проблемы, по-моему, решены. Не вижу причин для дальнейшего задержания Шарлотты. Если вы проводите меня к ней, я заберу ее домой и сама разберусь в этой истории.
   — К сожалению, мисс Макфейл, ситуация не так проста, — сказал Томпсон, нервно теребя бороду.
   Начальник тюрьмы сознавал, что серьезное преступление, совершенное одной из девочек, которую он всего год назад поручил заботам Женевьевы, против влиятельных жителей Инверэри, не пойдет на пользу его карьере. Учитывая недавний побег лорда Рэдмонда, ему придется объяснять свои неудачи тюремному совету. Поэтому сейчас важно продемонстрировать, что он понял всю серьезность недавних промахов и принимает меры к тому, чтобы они никогда не повторились.
   — Шайка воров, ограбивших магазин мистера Инграма, похитила очень редкие и дорогие ювелирные изделия. При этом они напали на лорда и леди Струзерс, двух самых видных жителей Инверэри. Лорд Струзерс сообщил, что его жена серьезно пострадала. Ее осматривал доктор Хейс и прописал ей полный покой и постельный режим, по крайней мере в течение месяца, чтобы излечиться от истерии и других последствий происшедшего.
   Женевьева закусила губу, стараясь удержаться от каких-либо замечаний. Джейми рассказал ей, как он случайно налетел на леди Струзерс, когда ее муж подцепил его тростью. Женщина, которая может позволить себе роскошь в течение месяца пребывать в постели, после того как ее сбил с ног восьмилетний мальчик, не вызывала у нее ни малейшего сочувствия.
   — К тому же обвиняемая не желает оказывать содействие в расследовании, что свидетельствует о ее моральной неустойчивости, — добавил констебль Драммонд, — Она отказывается назвать имена ее сообщников, несмотря на мои уверения, что в таком случае судья отнесся бы к ней более снисходительно. Конечно, мы пришли к выводу благодаря описаниям мистера Инграма, что другие дети, участвовавшие в нападении, также являются вашими подопечными, но лучше, если бы девочка это подтвердила.
   Женевьева с удивлением посмотрела на него.
   — Вы ожидали, что Шарлотта будет обвинять своих братьев и сестер?
   Констебль презрительно скривил губы, словно считая нелепой подобную характеристику остальных детей.
   — Я говорю, что, если бы эта девочка проявила бы хоть каплю раскаяния, оказав мне помощь, я бы поверил, что есть надежда на ее перевоспитание в вашем доме. Теперь же я могу только считать, что наилучшей мерой для всех участников этого преступления будет длительное пребывание в тюрьме и исправительной школе. Хотя я решил не предъявлять обвинения другим соучастникам преступления, девочка должна понести наказание. Общество не может позволить опасным преступникам безнаказанно сеять страх и тревогу.
   — Мы говорим об одиннадцатилетнем ребенке, — напомнила Женевьева. Быстро растущий страх помогал ей сдерживать гнев. — Едва ли ее можно назвать опасным преступником.
   — Напротив, мы имеем дело с девочкой с криминальным прошлым, которая, несмотря на предложенные вами дом и высокий нравственный пример, не в состоянии преодолеть порочные инстинкты, — отозвался Драммонд. — Как я говорил вам ранее, мисс Макфейл, эти инстинкты передаются из поколения в поколение. Никакие удобства и заботы не очистят грязные души ваших подопечных. Им нужна твердая рука. Ваше нежелание применять строгость привело к сегодняшнему злосчастному инциденту, от которого пострадали ни в чем не повинные граждане.
   — Я не отрицаю, что дети были не правы, констебль Драммонд, — признала Женевьева, пытаясь умиротворить беспощадного собеседника. — Но они поступили так не из алчности или врожденных воровских инстинктов, а только потому, что хотели мне помочь…
   — Мотивы обвиняемой будут рассмотрены в суде, — прервал констебль.
   — Ее зовут Шарлотта. — Женевьева с трудом оставалась вежливой. Отвратительно, что Драммонд говорит о девочке как о некоем существе, лишенном индивидуальности. — Неужели вы думаете, что одиннадцатилетнему ребенку пойдут на пользу суд и тюремное заключение?
   — К несчастью, мисс Макфейл, у нас нет иного выхода. — В голосе начальника тюрьмы слышались нотки сожаления. — Если бы это было первым правонарушением девочки, мы могли бы проявить снисхождение, но, увы, она и раньше занималась воровством, что и привело ее в эту тюрьму.
   — Воровал ее отец, — поправила Женевьева, чувствуя, что тонкие нити ее сдержанности вот-вот лопнут. — Он заставлял Шарлотту показывать искалеченную ногу, отвлекая толпу, чтобы ему было легче шарить по карманам. А нога ее изуродована как раз ее собственным отцом во время одного из пьяных приступов злобы.
   — Несомненно, у бедняжки было трудное детство, — согласился Томпсон. — Но, как вам известно, одним из условий нашего соглашения было то, что дети, порученные вашему попечению, не должны снова нарушать закон. В противном случае вы лишаетесь права опеки, и им придется полностью отбывать наказание. Только благодаря этому условию я смог заверить суд и жителей Инверэри, что дети больше не будут представлять опасность для общества. Шарлотта нарушила закон, поэтому, в соответствии с нашим договором, я вынужден освободить вас от опеки над ней и передать дело в суд. Боюсь, что это единственный выход. — Он выглядел так, словно хотел, чтобы все было иначе, но вряд ли в это стоило верить. — Если мы посмотрим на это сквозь пальцы, горожане могут настоять, чтобы детей немедленно вернули в тюрьму. Уверен, что лорд и леди Струзерс первыми подпишут такую петицию.
   Женевьева поняла, что он прав. Ее охватило отчаяние.
   — Шерифский суд будет заседать через три дня, — продолжал Томпсон. — Тогда вы сможете представить аргументы в пользу девочки и, возможно, обратиться к шерифу с просьбой о снисхождении.
   Три дня. Для ребенка, запертого в камере, это целая вечность. Но за это время она сможет попытаться убедить мистера Инграма, лорда Струзерса и его жену отнестись к Шарлотте с сочувствием и дать показания в ее пользу. Если жертвы проявят сострадание, то шериф тем более должен так поступить.
   Скрывая страх, Женевьева поднялась со стула.
   — Я бы хотела повидать Шарлотту, — сказала она. — Нужно убедить девочку, что все будет в порядке.
   — Конечно. — Начальник тюрьмы не без труда встал и расправил складки жилета на круглом животе. — Я сам провожу вас к ней.
 
   Тонкие полоски света проникали сквозь решетки крошечного окошка холодной камеры.
   Шарлотта сидела на деревянной койке спиной к стене, вытянув вперед искалеченную ногу и положив ступню на опрокинутый ночной горшок. На ней были пальто и шляпа, но она все равно куталась сразу в два тонких одеяла, выданные ей сердобольной женой начальника тюрьмы, пытаясь согреться. Конечно, проще было бы ходить взад-вперед, но у нее разболелась нога от холода, сырости и вчерашнего перенапряжения.
   Шарлотта не могла вспомнить время, когда нога ей не досаждала, хотя понимала, что не всегда так мучилась. Ведь она не родилась калекой. Впрочем, у нее сохранились лишь смутные воспоминания о том, как случилась эта беда, и слава богу. Очевидно, это одно из преимуществ юности, хотя иногда Шарлотта чувствовала себя гораздо старше своих одиннадцати лет. В детстве год или два кажутся целой жизнью, и хотя это делает любое ожидание почти невыносимым, зато притупляет воспоминания о трагических событиях в прошлом. Жестокие выходки отца иногда еще тревожили ее во сне, но она больше не просыпалась с колотящимся сердцем на промокших от пота и мочи простынях.
   — Перестань пялить на меня глаза, маленькая сучка, иначе я вырву у тебя сердце и растопчу его!
   Шарлотта с тревогой посмотрела на соседку по камере.
   Маргарет Макдаффи была низкорослой крепкой женщиной лет сорока, чье мужеподобное лицо злобно выглядывало из грязного коричневого шарфа. Большой деформированный нос нависал над нижней губой. В один из редких моментов просветления Маргарет поведала Шарлотте, что муж постоянно избивал ее и ломал ей нос бесчисленное множество раз. Это пробудило сочувствие в девочке, хорошо знавшей, что такое находиться во власти пьяницы, умеющего выражать свои мысли только кулаками.
   Она пыталась представить себе, как выглядела Маргарет до того, как муж начал истязать ее. Конечно, бедняжка не всегда была злобным полубезумным страшилищем, иначе никто бы на ней не женился. Возможно, что когда-то Маргарет была очень мила, хотя, чтобы допустить такое, требовалась немалая доля воображения. Шарлотта уже отлично понимала, что большинство браков основано вовсе не на романтической любви, которую описывала Аннабелл в своих фантастических рассказах о матери-актрисе и шотландском аристократе, якобы являвшемся ее отцом. По мнению Шарлотты, даже если люди вступают в брак без любви, они все-таки должны хотя бы немного нравиться друг другу. Однако в случае с Маргарет и ее мужем подобное исключалось. Данкан Макдаффи пил и колотил жену почти ежедневно, покуда однажды утром Маргарет решила, что больше не станет терпеть подобное обращение. Она поднялась, когда муж еще спал, вымыла лицо и руки, развела огонь в печи и поставила чайник, потом вернулась в спальню, перерезала супругу горло бритвой, оттащила его в хлев и оставила на корм свиньям. Смыв кровь, Маргарет села за кухонный стол и с удовольствием съела яйцо вкрутую, кусок хлеба с клубничным вареньем, запив все это чашкой крепкого чая. Как она заявила Шарлотте, такой конец был вполне подходящим для человека, который всю жизнь был свиньей. Не пропускать же из-за этого завтрак!
   К сожалению, Маргарет не удалось убедить в своей правоте судью и присяжных. Но им все же хватило ума понять, что у нее не все дома, — возможно, потому, что она горько плакала, описывая, как одна из бедных свинок умерла, подавившись большим куском ее супруга. Способность так сострадать животному и при этом не видеть ничего дурного в расправе с мужем, побудила присяжных признать ее безумной. В результате ей сохранили жизнь, но приговорили к тюремному заключению до конца дней. Маргарет провела почти два года в тюрьме Инверэри и, судя по отличному здоровью и аппетиту, могла бы выдержать там куда больший срок, но вскоре ее должны были перевести в пертскую тюрьму, где имелось отделение для душевнобольных преступников.
   — Я знаю, о чем ты думаешь, — прошипела Маргарет, с подозрением глядя на Шарлотту. — Хочешь слопать мою долю, когда придет надзиратель. Ну так я тебе этого не позволю, слышишь? Когда я выйду отсюда, то заведу ферму, поэтому мне нужно всегда быть сытой. Понадобится много сил. Меня ждут мои свинки, — добавила она.
   Шарлотта поглубже спряталась в одеяла и опустила голову на грудь, Лучше не обращать на Маргарет внимания, когда она злится и болтает чепуху. Если ей отвечать, то она только рассердится еще больше.
   В коридоре послышались шаги и звяканье ключей. Дверь со скрипом открылась, и камеру осветило бледное пламя свечи.
   — Женевьева! — воскликнула Шарлотта, едва не споткнувшись в попытке встать.
   Женевьева быстро пересекла камеру и обняла дрожащую девочку.
   — Шарлотта, дорогая! — Она поцеловала ее в лоб и прижалась щекой к мягким волосам. — С тобой все в порядке?
   — Да. — Шарлотта зарылась лицом в теплую накидку Женевьевы, от которой исходил запах, напоминающий сразу душистое мыло и корицу. — Мы можем пойти домой?
   Женевьева судорожно глотнула. Ей хотелось ответить: «Конечно, можем» — и немедленно увести Шарлотту из тесной холодной камеры, от этой странной женщины, съежившейся в углу и злобно смотревшей оттуда. Как было бы хорошо пройти с Шарлоттой мимо угрюмого тюремщика Симса, мрачно смотревшего, как она обнимает девочку, мимо толстяка Томпсона, на которого она была сердита, хотя и понимала, что он оказался в безвыходном положении. Женевьева мечтала привести Шарлотту домой, приготовить ей теплую ванну и уложить девочку в постель, вручив ей поднос, нагруженный лакомствами Юнис. Завтра утром девочка отоспалась бы как следует, а потом присоединилась ко всей семье у камина и рассказала бы им о своих тяжких испытаниях. Все обнимали бы ее и говорили, какая она сильная и смелая, если смогла столько вынести.
   Вместо этого Женевьева гладила Шарлотту по голове и отчаянно пыталась придумать, что ей сказать.
   — Ну, я вас покину, — промолвил Томпсон, ставя свечу на деревянную скамейку. Пригладив бороду, он добавил: — Можете оставаться здесь сколько хотите, мисс Макфейл. Только позовите Симса, когда соберетесь уходить.
   Дверь захлопнулась.
   — Где мой ужин? — взвизгнула Маргарет, бросаясь к двери, как дикий зверь, и молотя по ней кулаками. — Я хочу мою кашу! Ты не украдешь ее у меня, жадный сукин сын! Я получу свою кашу, даже если мне придется убить тебя, слышишь? Меня ждут мои свинки, Симс, и они займутся тобой, если ты не принесешь мне ужин!
   Шарлотта еще глубже зарылась лицом в накидку Женевьевы, словно пытаясь найти убежище в ее тепле.
   — Давай сядем здесь, — сказала Женевьева, подводя девочку к деревянной койке и целуя ее в лоб. — Вот так лучше.
   — Так лучше, так лучше, — каркнула Маргарет, снова метнувшись в свой угол.
   — Значит, я не пойду домой? — Лицо Шарлотты побледнело еще сильнее.
   У Женевьевы сжалось сердце.
   — Пока еще нет, — ответила она. — Боюсь, тебе придется остаться здесь на несколько дней, но я буду часто навещать тебя, и мы найдем способ ускорить дело. Нужно дождаться следующего заседания шерифского суда. Тогда мы сможем поговорить с шерифом и объяснить ему, что произошло ужасное недоразумение. Когда он поймет, как ты сожалеешь о том, что случилось в магазине мистера Инграма, я смогу забрать тебя домой, и все будет в порядке.
   — Я тоже хочу домой, — заныла Маргарет, теребя грязный шарф. — Меня ждут мои свинки.
   Шарлотта вздрогнула.
   — В прошлый раз шериф Троттер приговорил меня к тюремному заключению и исправительной школе.
   — Тогда он считал, что тебе больше некуда идти. — Голос Женевьевы звучал успокаивающе. — Я объясню шерифу, что ты теперь живешь со мной и что за исключением этого злополучного инцидента твое поведение было абсолютно безупречным. Он поймет, что лучше всего отправить тебя домой.
   — Отправить домой, отправить домой! — пропела Маргарет, разразившись пугающим смехом.
   Женевьева крепче обняла Шарлотту.
   — Я также хочу поговорить с мистером Инграмом и убедить его дать благоприятные показания.
   — Не думаю, что он захочет сказать обо мне что-то хорошее, — печально промолвила Шарлотта. — Мистер Инграм пришел в ярость, когда Аннабелл надела картину ему на голову. Грейс и я накинули на него скатерть, чтобы не дать ему схватить Аннабелл, и тогда он совсем рассвирепел.
   — Если у него будет время успокоиться и обдумать ситуацию, он может взглянуть на нее по-другому, — сказала Женевьева, хотя считала такую возможность весьма маловероятной. — Не волнуйся. Постарайся поесть и думай о том, что через несколько дней все будет кончено. Завтра я принесу тебе книги и чего-нибудь повкуснее, и мы с тобой хорошо проведем время.
   В глазах Шарлотты мелькнула тревога.
   — А сейчас ты уйдешь?
   — Нет. — Женевьева ободряюще прижала к себе девочку. — Я пробуду здесь сколько ты захочешь.
   Шарлотта немного расслабилась.
   — Дома все в порядке?
   — В полном порядке. Конечно, все очень разволновались, узнав, что произошло с тобой. Твои братья и сестры ворвались в холл, как стадо бешеных слонов, разбрасывая грязь и снег по полу, который Дорин только что вымыла.
   На лице девочки появилось подобие улыбки.
   — Должно быть, это огорчило Дорин.
   — Думаю, ее куда больше огорчило то, что тебя арестовали, чем грязь на полу. Бедный Джек был особенно потрясен. Он хотел бежать сюда, чтобы его арестовали вместо тебя. Оливеру едва не пришлось связать его, чтобы удержать.
   — Ты не должна позволять ему это, Женевьева, — взмолилась Шарлотта. — Я знаю, Джек думает, что сможет выдержать тюрьму лучше, чем я, но он наверняка разозлит надзирателя или начальника, и его будут бить. Меня они не тронут, потому что я девочка.
   Женевьева с удивлением смотрела на Шарлотту. Когда же между ней и Джеком успела возникнуть симпатия, побуждающая обоих к такой самоотверженности, и почему она этого не заметила? Шарлотта была робкой девочкой, побаивающейся новых людей, а Джек — озлобленным, ершистым парнем, который, казалось, решил ни к чему не привязываться, чтобы не ущемлять свою независимость. И тем не менее каждый из них был готов пожертвовать собой ради другого.
   — Не волнуйся, я сумею его удержать, — заверила девочку Женевьева. — Я объяснила Джеку, как ему повезло, что констебль Драммонд не арестовал и его тоже и мне не пришлось беспокоиться о вас обоих.
   — Я очень сожалею о том, что натворила, Женевьева. Но Саймон подслушал, что банк собирается отобрать наш дом и отослать нас в разные места, а мы этого не хотели. Мы думали, что, если раздобудем денег, чтобы заплатить банку, тебе удастся все устроить и мы останемся дома все вместе.
   — Шарлотта, милая, предоставьте это мне. Я найду способ расплатиться с банком, поэтому ни тебя, ни твоих братьев и сестер не заберут от меня. Понятно? И как вам только это в голову пришло. Шарлотта вздохнула.
   — Ну, все, все… А теперь я хочу, чтобы ты легла и постаралась заснуть.
   Женевьева помогла Шарлотте устроиться на койке и укрыла ее. Потом она снова села, положила голову девочки себе на колени и начала тихо напевать, поглаживая ее по щеке.
   — Спой мне тоже, — попросила Маргарет, наблюдая за ней из своего угла.
   — Если хочешь, чтобы я тебе спела, ложись на свою койку и обещай не кричать и не пугать Шарлотту, — отозвалась Женевьева.
   Маргарет послушно улеглась и закрыла глаза.
   — Спой, спой, спой, — бубнила она.
   Женевьева запела опять и не умолкала, пока свеча не выгорела полностью. Шарлотта и Маргарет наконец обрели недолгое убежище от страданий, погрузившись в сон.
 
   Хейдон метался в гостиной, как зверь в клетке.
   «Не следовало позволять Женевьеве идти в тюрьму одной», — думал он. Конечно, появляться там было для него страшным риском, но что значит угроза быть разоблаченным и брошенным в камеру по сравнению с теперешним мучительным ожиданием! Женевьева ушла давным-давно, уже стемнело. Хейдон с трудом сдерживался, чтобы не кинуться очертя голову на поиски. Должно быть, этот ублюдок Драммонд отказался освободить девочку. Хейдон представил себе ужас, охвативший Женевьеву, когда она поняла, что не сможет забрать Шарлотту из этого ужасного места. Возможно, она решила остаться, чтобы успокоить бедняжку. Может быть, даже и на всю ночь. Это было бы в духе Женевьевы Макфейл. Она не способна покинуть ребенка, которому грозит опасность. Решимость Женевьевы помогать другим восхищала Хейдона.
   Как хороша была бы сейчас его жизнь, если бы он вел себя гак же, когда решалась судьба Эммалайн!
   Хейдон выругался и допил остатки виски. Слава богу, Оливер держал в своей комнате бутылку «для медицинских целей». Видя, как Хейдон меряет шагами гостиную, старик предложил ему немного выпить, чтобы успокоиться. Хейдон осушил уже больше половины бутылки, но это не принесло успокоения. Желание что-то сделать жгло его, как огонь. Если Женевьева решила переночевать в тюрьме, ей следовало бы сообщить ему об этом. Как можно не волноваться?! Шарлотта в тюрьме. А вдруг Женевьева в отчаянии бродит по улицам Инверэри одна в темноте? В такое время город кишит разными подонками. Что, если на нее напали или похитили по дороге домой?
   Поставив стакан на стол, Хейдон решительно шагнул к двери.
   Но в этот момент ключ повернулся в замке, дверь открылась, и он с облегчением увидел Женевьеву в тусклом свете единственной лампы, горящей в коридоре. Тень от полей шляпы падала на ее лицо. Как ни удивительно, но то, что она была цела и невредима, только разожгло в нем гнев.
   — Где, черт возьми, вы были?
   Его голос хлестнул Женевьеву, как плеть. Она не отшатнулась, а лишь вскинула голову так, что свет упал на бледный овал ее лица.
   — Они отказались освободить Шарлотту, — еле слышно произнесла Женевьева. — Ее заперли в камере с безумной женщиной, которая то что-то кричит, то что-то бормочет, прячась в углу. Они собираются держать ее там три дня, после чего она предстанет перед судом. Я ходила просить мистера Инграма свидетельствовать в ее пользу, но он тоже отказался. Он заявил, что Шарлотта должна послужить примером для всех нежелательных элементов в нашем обществе. Тогда я проглотила свою гордость и пошла к Чарлзу умолять его нанять для нас хорошего адвоката, а он сказал, что за моих подопечных должен платить мой муж и что я сделала выбор в тот день, когда предпочла отродье шлюхи и отказалась от брака с ним. Ему известно, что мне грозит опасность потерять не только дом, но и детей. Чарлз считает, что я это заслужила.
   Ее прекрасные черты были искажены болью. Жестокость Чарлза привела Хейдона в ярость, но больше всего ему хотелось хоть как-то облегчить страдания Женевьевы. Стыдясь своих резких слов и своего бессилия помочь ей, он внезапно протянул к ней руки.
   Несколько долгих секунд оба они стояли не шевелясь. Женевьева не сделала шага навстречу Хейдону. Воздух между ними словно застыл, насыщенный страхом и горем. «Я могу справиться с этим одна, — думала Женевьева, отчаянно цепляясь за последние остатки самообладания. — Бывало и хуже». Но это была ложь. Никогда она не чувствовала себя такой беспомощной, как сейчас, когда необходимость спасти Шарлотту легла на ее плечи тяжким грузом. Женевьева знала, что, если она позволит себе впасть в отчаяние, тщательно сооруженный фасад ее независимости начнет быстро рассыпаться.
   Хейдон видел, как Женевьева борется с обуревавшими ее чувствами. Мысль о том, что он только ухудшил ее положение, что с его появлением жизнь ее стала еще тяжелее, ранила его еще сильнее, чем то, что Женевьева явно отвергала его. Он опустил руки.
   Но в этот момент Женевьева бросилась к нему, прижалась лбом к его груди и разразилась рыданиями.
   Хейдон крепко обнял ее.
   — Все будет в порядке, Женевьева, — тихо сказал он.
   У него не было никаких оснований для подобных заверений но он продолжал твердить одно и то же, успокаивая се, как маленького ребенка. Хейдон закрыл дверь гостиной, чтобы никто в доме не слышал рыданий Женевьевы. Горе ее только усилится, если дети станут его свидетелями. Он снял с нее пальто и шляпу, промокшие от снега, и усадил на диван возле камина. Женевьева вся дрожала, как будто долгие часы, проведенные в камере Шарлотты, остудили ее кровь. Подойдя к камину, Хейдон подбросил в огонь пару поленьев и подул на угли, вспыхнувшие ярким пламенем, потом вернулся к Женевьеве и снова обнял ее.
   — Мы наймем адвоката без помощи Чарлза, — твердо заявил он, поглаживая светлые шелковистые волосы девушки.
   — Мы не можем себе этого позволить, — всхлипывала Женевьева, — а адвокаты, которых предоставляет суд, заранее готовы к тому, что их подзащитных отправят в тюрьму. Восьмилетних детей сажают за решетку за кражу яблока или пару старых чулок. Эти дети мерзнут, голодают, и некому о них позаботиться. А потом их отправляют в исправительную школу, где они окончательно привыкают к воровству и насилию. Никто не обращает на них внимания, покуда они не угрожают благоденствию добропорядочных граждан, вроде лорда и леди Струзерс, — в ее голосе звучали горечь и презрение.
   — С Шарлоттой такого не случится, — возразил Хейдон. — У нее есть дом и мать, которая о ней заботится. Не говоря уже о том, что девочка искалечена. Судья должен проявить сострадание. Ясно, что девочке лучше вернуться сюда, чем попасть в тюрьму.
   — В суде будет председательствовать шериф Троттер, а он уже однажды вынес обвинительный приговор Шарлотте, — сказала Женевьева. — Тогда ей было всего десять лет. Ее арестовали за кражу вместе с отцом. Пьяный негодяй заставлял девочку показывать всем изувеченную ногу, прося милостыню. А когда люди собирались вокруг нее из любопытства и качали головами в притворном сочувствии, он шарил у них по карманам.
   — А где теперь ее отец?
   — Отбывает четырехлетний срок в пертской тюрьме. А Шарлотту, жертву его алчности и жестокости, приговорили к сорокадневному заключению и трем годам в исправительной школе, — голос Женевьевы дрогнул. — Можно ли ожидать сострадания от такого человека?
   Хейдон не ответил. Неужели суд мог вынести такой суровый приговор девочке, всего лишь выполнявшей приказы отца — пьяницы и вора. С другой стороны, шериф Троттер мог искренне верить, что действует на благо ребенку. По крайней мере в тюрьме и исправительной школе у нее были бы крыша над головой и какая-никакая пища три раза в день.