Страница:
— Но вы забрали Шарлотту, прежде чем ее отправили в тюрьму? — спросил он.
Женевьева кивнула.
— Несколько лет назад я заключила договор с начальником тюрьмы, и суд всегда шел мне навстречу. Мистер Томпсон сообщает мне, когда в тюрьму попадает ребенок, не имеющий родных и близких, способных о нем позаботиться. Если этот ребенок не виновен в преступлении, связанном с насилием, он позволяет мне взять над ним опеку.
Хейдон вспомнил, как старался Томпсон, чтобы Женевьева забрала из тюрьмы Джека.
— А какую выгоду он сам извлекает из вашего договора?
— Я плачу ему гонорар за труды.
— Вы имеете в виду взятку? Она вздохнула.
— Полагаю, это можно назвать и так. Я подписываю обязательство, принимая полную ответственность за ребенка на весь срок, определенный ему судом. Документ гласит, что, если подопечный снова нарушит закон или убежит, соглашение аннулируется и ребенка возвращают в тюрьму отбывать заключение. Вот почему, по словам мистера Томпсона, он и констебль Драммонд не могут освободить Шарлотту. Начальник тюрьмы опасается скандала. Ведь теперь все знают, что Шарлотта нарушила условия нашего договора.
— Скорее Томпсон боится, что будет расследование и выяснится, что он фактически продавал вам детей, — предположил Хейдон.
— Как бы то ни было, Шарлотта дрожит от холода на деревянной койке, а я не в силах ей помочь. — Ее глаза вновь наполнились слезами. — Я подвела ее.
— Нет, Женевьева. — Хейдон взял ее за плечи и повернул лицом к себе. — Вы обеспечили Шарлотте уютный дом, сытную еду и любящую семью. Возможно, вы сами этого не осознаете, но вы даровали ей то, чего у нее раньше никогда не было, — надежду. К тому же вы показали на своем примере, что женщина в состоянии быть сильной и смелой, — это поможет Шарлотте выдержать следующие несколько дней.
— А как насчет нескольких лет? Шарлотта не вынесет жестокостей и лишений, которые ей придется терпеть в исправительной школе.
— Сегодня вы не смогли добиться ее освобождения, но дело еще далеко не закончено, — напомнил Хейдон. — Если мы не можем позволить себе нанять хорошего адвоката, то постараемся помочь тому, которого предоставит нам суд. Надо тщательно подготовить защиту Шарлотты. Мы докажем суду, что до этого инцидента девочка являла собой образец скромного и законопослушного поведения. Не следует вовлекать в эту историю других детей, но я все же заявлю, что роль Шарлотты в происшедшем была очень мала и что наказание лучше передоверить ее родителям. Общество ничего не выиграет, отправив девочку в тюрьму. Пребывание там не только лишит ее надежды на будущее, но и будет стоить денег государству. Следовательно, самым разумным решением было бы вернуть Шарлотту домой, где ей объяснят ее ошибку и соответственно накажут.
Женевьева смотрела на него сквозь слезы.
— Вы не можете сопровождать меня в суд. Что, если кто-нибудь вас узнает?
— Я пойду на этот риск, — спокойно отозвался Хейдон. — Суд может захотеть выслушать меня в качестве вашего мужа и отчима Шарлотты — пусть даже из нездорового любопытства. Так как меня обвиняли в убийстве, то приговор мой был вынесен куда более внушительным окружным судом, который, насколько я понял, заседает здесь дважды в год. Некоторые члены шерифского суда, конечно, могли присутствовать на процессе, но уверяю вас, что мой облик резко отличался от теперешнего. К тому же я не выступал в свою защиту по настоянию адвоката, который чувствовал, что я скорее восстановлю против себя присяжных, чем вызову их симпатию. Таким образом, нет никакой опасности в том, что люди услышат мои показания.
— Но…
— Все решено, Женевьева, — прервал Хейдон. — Я не могу позволить отправить Шарлотту в тюрьму. Вам нельзя идти в суд одной. Мы отправимся туда вместе и постараемся вернуть Шарлотту домой.
Мерцающие отблески пламени играли на мужественном лице Хейдона. Темные брови были сдвинуты, лоб пересекали глубокие морщины. Сила его чувств удивляла Женевьеву — хотя она понимала, что Хейдон привязался к Шарлотте, но никак не ожидала, что он будет так переживать из-за девочки, которую знает всего неделю.
Глядя на него, Женевьева внезапно поняла, что он думает о чем-то, случившемся задолго до прибытия в Инверэри, и это происшествие нанесло ему глубокую душевную рану. Женевьева почти ничего не знала о прошлом Хейдона, но в этот момент она чувствовала, что понимает его, возможно, даже лучше, чем он сам. Ей захотелось коснуться щеки Хейдона, ощутить тепло его кожи, провести пальцами по короткой темной щетине на подбородке, ловить его дыхание, как она делала в те долгие ночи, когда он принадлежал только ей.
Не сдержавшись, она наклонилась к Хейдону и поцеловала его в губы.
Неудержимое желание охватило Хейдона. Он понимал, что это всего лишь неопытный поцелуй, но не помнил, чтобы его когда-нибудь так возбуждало простое прикосновение женских губ. Конечно, Хейдон не оставался равнодушным в те долгие часы, когда ласковые руки Женевьевы успокаивали боль в каждом дюйме его истерзанного тела. Оно болело и сейчас — не от ран и ушибов, а от жажды новых ласк, но не робких, а страстных. Хейдон с трудом сдерживался, вдыхая свежий аромат волос Женевьевы и чувствуя ее нежные, как перышки, пальцы на своем подбородке. Если бы она сейчас же отстранилась, ему, может быть, удалось бы справиться с собой, как удавалось ранее при каждой встрече с Женевьевой и мыслях о ней. Но она лишь сильнее прижималась губами к его рту, словно стараясь добиться ответа на свой поцелуй и толком не зная, как это сделать.
Со стоном Хейдон прижал к себе девушку, погрузив руку в золотистый шелк ее волос. Ему понадобилось все его самообладание, чтобы не овладеть ею прямо сейчас, на этом диване. Женевьева пробудила в нем долго дремавшее желание, которое он жаждал удовлетворить, покуда не остыло пламя ее страсти.
«Ты не имеешь права на нее!» — напомнил себе Хейдон.
Эта чистая и невинная девушка посвятила свою жизнь спасению одиноких и несчастных детей от окружающего их жестокого и равнодушного мира. Зачем ей черствый эгоист, потративший большую часть жизни на пьянство, игру и разврат? Хейдон беспечно швырял направо и налево отцовские деньги, пока у него не осталось меньше половины того, что он унаследовал. Он вступил в связь с замужней женщиной, и она родила от него дочь, обреченную на одинокую и безрадостную жизнь. В конце концов девочка не смогла больше выносить собственное злосчастное существование. А теперь он скрывается от правосудия, обвиненный в убийстве человека, которого действительно убил, пускай из самозащиты, боясь называться собственным именем и не имея ни пенни на кров и пищу. В такой ситуации не хватало только соблазнить девушку, рисковавшую всем ради того, чтобы помочь ему!
Ненавидя себя, Хейдон оторвался от Женевьевы, встал с дивана и начал поправлять одежду, тупо уставясь на огонь в камине.
Женевьева внезапно ощутила леденящий холод. Покраснев от стыда, она тоже поднялась и разгладила складки на юбке.
— Простите, — с трудом вымолвил Хейдон. — Я не должен был прикасаться к вам.
«Что на это ответить?» — подумала Женевьева. Очевидно, он старается пощадить ее чувства — ведь это она первая поцеловала его. Но ей и в голову не приходило, что простой нежный поцелуй может вызвать такую волну страсти. Ни один поцелуй Чарлза не пробуждал в ней этих бурных и сладостных ощущений…
— Мне пора идти, — тонким голоском произнесла Женевьева, больше всего на свете желая провалиться сквозь землю. Впитанная с молоком матери вежливость побудила ее добавить: — Доброй ночи, лорд Рэдмонд.
Хейдон слышал, как за ней закрылась дверь. Он вдохнул с закрытыми глазами летний цитрусовый аромат, сохранившийся в воздухе после ухода Женевьевы. Даже его одежда сохранила этот легкий чарующий запах.
Больше он никогда не притронется к ней, решительно пообещал себе Хейдон. Довольно того, что он уже разрушил одну невинную жизнь, потворствуя зову похоти, и скорее будет гореть в аду, чем сделает это снова.
Глава 8
Глава 9
Женевьева кивнула.
— Несколько лет назад я заключила договор с начальником тюрьмы, и суд всегда шел мне навстречу. Мистер Томпсон сообщает мне, когда в тюрьму попадает ребенок, не имеющий родных и близких, способных о нем позаботиться. Если этот ребенок не виновен в преступлении, связанном с насилием, он позволяет мне взять над ним опеку.
Хейдон вспомнил, как старался Томпсон, чтобы Женевьева забрала из тюрьмы Джека.
— А какую выгоду он сам извлекает из вашего договора?
— Я плачу ему гонорар за труды.
— Вы имеете в виду взятку? Она вздохнула.
— Полагаю, это можно назвать и так. Я подписываю обязательство, принимая полную ответственность за ребенка на весь срок, определенный ему судом. Документ гласит, что, если подопечный снова нарушит закон или убежит, соглашение аннулируется и ребенка возвращают в тюрьму отбывать заключение. Вот почему, по словам мистера Томпсона, он и констебль Драммонд не могут освободить Шарлотту. Начальник тюрьмы опасается скандала. Ведь теперь все знают, что Шарлотта нарушила условия нашего договора.
— Скорее Томпсон боится, что будет расследование и выяснится, что он фактически продавал вам детей, — предположил Хейдон.
— Как бы то ни было, Шарлотта дрожит от холода на деревянной койке, а я не в силах ей помочь. — Ее глаза вновь наполнились слезами. — Я подвела ее.
— Нет, Женевьева. — Хейдон взял ее за плечи и повернул лицом к себе. — Вы обеспечили Шарлотте уютный дом, сытную еду и любящую семью. Возможно, вы сами этого не осознаете, но вы даровали ей то, чего у нее раньше никогда не было, — надежду. К тому же вы показали на своем примере, что женщина в состоянии быть сильной и смелой, — это поможет Шарлотте выдержать следующие несколько дней.
— А как насчет нескольких лет? Шарлотта не вынесет жестокостей и лишений, которые ей придется терпеть в исправительной школе.
— Сегодня вы не смогли добиться ее освобождения, но дело еще далеко не закончено, — напомнил Хейдон. — Если мы не можем позволить себе нанять хорошего адвоката, то постараемся помочь тому, которого предоставит нам суд. Надо тщательно подготовить защиту Шарлотты. Мы докажем суду, что до этого инцидента девочка являла собой образец скромного и законопослушного поведения. Не следует вовлекать в эту историю других детей, но я все же заявлю, что роль Шарлотты в происшедшем была очень мала и что наказание лучше передоверить ее родителям. Общество ничего не выиграет, отправив девочку в тюрьму. Пребывание там не только лишит ее надежды на будущее, но и будет стоить денег государству. Следовательно, самым разумным решением было бы вернуть Шарлотту домой, где ей объяснят ее ошибку и соответственно накажут.
Женевьева смотрела на него сквозь слезы.
— Вы не можете сопровождать меня в суд. Что, если кто-нибудь вас узнает?
— Я пойду на этот риск, — спокойно отозвался Хейдон. — Суд может захотеть выслушать меня в качестве вашего мужа и отчима Шарлотты — пусть даже из нездорового любопытства. Так как меня обвиняли в убийстве, то приговор мой был вынесен куда более внушительным окружным судом, который, насколько я понял, заседает здесь дважды в год. Некоторые члены шерифского суда, конечно, могли присутствовать на процессе, но уверяю вас, что мой облик резко отличался от теперешнего. К тому же я не выступал в свою защиту по настоянию адвоката, который чувствовал, что я скорее восстановлю против себя присяжных, чем вызову их симпатию. Таким образом, нет никакой опасности в том, что люди услышат мои показания.
— Но…
— Все решено, Женевьева, — прервал Хейдон. — Я не могу позволить отправить Шарлотту в тюрьму. Вам нельзя идти в суд одной. Мы отправимся туда вместе и постараемся вернуть Шарлотту домой.
Мерцающие отблески пламени играли на мужественном лице Хейдона. Темные брови были сдвинуты, лоб пересекали глубокие морщины. Сила его чувств удивляла Женевьеву — хотя она понимала, что Хейдон привязался к Шарлотте, но никак не ожидала, что он будет так переживать из-за девочки, которую знает всего неделю.
Глядя на него, Женевьева внезапно поняла, что он думает о чем-то, случившемся задолго до прибытия в Инверэри, и это происшествие нанесло ему глубокую душевную рану. Женевьева почти ничего не знала о прошлом Хейдона, но в этот момент она чувствовала, что понимает его, возможно, даже лучше, чем он сам. Ей захотелось коснуться щеки Хейдона, ощутить тепло его кожи, провести пальцами по короткой темной щетине на подбородке, ловить его дыхание, как она делала в те долгие ночи, когда он принадлежал только ей.
Не сдержавшись, она наклонилась к Хейдону и поцеловала его в губы.
Неудержимое желание охватило Хейдона. Он понимал, что это всего лишь неопытный поцелуй, но не помнил, чтобы его когда-нибудь так возбуждало простое прикосновение женских губ. Конечно, Хейдон не оставался равнодушным в те долгие часы, когда ласковые руки Женевьевы успокаивали боль в каждом дюйме его истерзанного тела. Оно болело и сейчас — не от ран и ушибов, а от жажды новых ласк, но не робких, а страстных. Хейдон с трудом сдерживался, вдыхая свежий аромат волос Женевьевы и чувствуя ее нежные, как перышки, пальцы на своем подбородке. Если бы она сейчас же отстранилась, ему, может быть, удалось бы справиться с собой, как удавалось ранее при каждой встрече с Женевьевой и мыслях о ней. Но она лишь сильнее прижималась губами к его рту, словно стараясь добиться ответа на свой поцелуй и толком не зная, как это сделать.
Со стоном Хейдон прижал к себе девушку, погрузив руку в золотистый шелк ее волос. Ему понадобилось все его самообладание, чтобы не овладеть ею прямо сейчас, на этом диване. Женевьева пробудила в нем долго дремавшее желание, которое он жаждал удовлетворить, покуда не остыло пламя ее страсти.
«Ты не имеешь права на нее!» — напомнил себе Хейдон.
Эта чистая и невинная девушка посвятила свою жизнь спасению одиноких и несчастных детей от окружающего их жестокого и равнодушного мира. Зачем ей черствый эгоист, потративший большую часть жизни на пьянство, игру и разврат? Хейдон беспечно швырял направо и налево отцовские деньги, пока у него не осталось меньше половины того, что он унаследовал. Он вступил в связь с замужней женщиной, и она родила от него дочь, обреченную на одинокую и безрадостную жизнь. В конце концов девочка не смогла больше выносить собственное злосчастное существование. А теперь он скрывается от правосудия, обвиненный в убийстве человека, которого действительно убил, пускай из самозащиты, боясь называться собственным именем и не имея ни пенни на кров и пищу. В такой ситуации не хватало только соблазнить девушку, рисковавшую всем ради того, чтобы помочь ему!
Ненавидя себя, Хейдон оторвался от Женевьевы, встал с дивана и начал поправлять одежду, тупо уставясь на огонь в камине.
Женевьева внезапно ощутила леденящий холод. Покраснев от стыда, она тоже поднялась и разгладила складки на юбке.
— Простите, — с трудом вымолвил Хейдон. — Я не должен был прикасаться к вам.
«Что на это ответить?» — подумала Женевьева. Очевидно, он старается пощадить ее чувства — ведь это она первая поцеловала его. Но ей и в голову не приходило, что простой нежный поцелуй может вызвать такую волну страсти. Ни один поцелуй Чарлза не пробуждал в ней этих бурных и сладостных ощущений…
— Мне пора идти, — тонким голоском произнесла Женевьева, больше всего на свете желая провалиться сквозь землю. Впитанная с молоком матери вежливость побудила ее добавить: — Доброй ночи, лорд Рэдмонд.
Хейдон слышал, как за ней закрылась дверь. Он вдохнул с закрытыми глазами летний цитрусовый аромат, сохранившийся в воздухе после ухода Женевьевы. Даже его одежда сохранила этот легкий чарующий запах.
Больше он никогда не притронется к ней, решительно пообещал себе Хейдон. Довольно того, что он уже разрушил одну невинную жизнь, потворствуя зову похоти, и скорее будет гореть в аду, чем сделает это снова.
Глава 8
Элегантное, светлого кирпича здание суда Инверэри было построено в 1820 году по проекту архитектора Джеймса Гиллеспи Грейема, которому хватило чуткости понять, что люди, на чьих плечах лежит тяжкое бремя осуществления правосудия, должны ценить свет и воздух. Поэтому большие окна наполняли просторный зал суда либо бодростью и весельем, либо унынием и тоской, в зависимости от погоды.
В тот морозный декабрьский день, когда судили Шарлотту, плотная серая пелена облаков не позволяла надеяться на солнечный свет. Шериф, юристы и клерки предусмотрительно закутались в несколько слоев теплой одежды и только потом накинули черные мантии. В зале было темно и холодно. В желтых париках, кое-как сидящих на головах, и сморщенных развевающихся мантиях судьи казались Женевьеве похожими на стаю откормленных уток, готовых к тому, чтобы их ощипали и поджарили на вертеле.
— … И после того ужасного дня мне нет ни минуты покоя ни в моем магазине, ни на улице, ни даже в собственной кровати по ночам, — жаловался мистер Инграм. — Эти юные негодяи так избили меня, что до сих пор все тело болит. — Он прикоснулся к седой голове, поморщился и устремил на шерифа страдальческий взгляд.
— Благодарю вас, мистер Инграм, — сказал прокурор, мистер Фентон. На его одутловатом лице под острым носом топорщились огромные рыжие усы. — Можете сесть.
Мистер Инграм, нарочито прихрамывая, медленно направился к деревянным скамьям, где сидела публика. Женевьева с трудом удержалась от желания крикнуть: «Пожар!» — и посмотреть, как резво мистер Инграм кинется бежать из зала. Когда она была у него три дня назад, он вовсю бегал по магазину и размахивал руками, демонстрируя нанесенные ему убытки. С тех пор его физическая немощь таинственным образом дала о себе знать.
Женевьева бросила взгляд на Шарлотту, сидящую на скамье подсудимых. Девочка стиснула на коленях маленькие кулачки и слушала, как свидетели дают против нее показания. Несколько дней в тюрьме лишили ее лицо румянца, сделав его почти прозрачным. Женевьева принесла девочке темно-зеленое шерстяное платье, которое не слишком ей шло, но выглядело подобающе скромным. Юнис и Дорин пришили к рукавам белые кружевные манжеты, споров их с одного из старых платьев Женевьевы, — благодаря этому Шарлотта совсем не походила на уличного сорванца, каким старались изобразить ее мистер Инграм, лорд Струзерс и его жена. Золотисто-каштановые волосы были аккуратно причесаны и придерживались атласной зеленой лентой. Лицо и руки вымыты душистым мылом и смазаны кольдкремом, приготовленным Юнис из оливкового масла. Об обвиняемых в немалой степени судят по их внешности, поэтому Женевьева хотела, чтобы Шарлотта походила на юную леди, которой не место в тюрьме и исправительной школе.
— Если суд не возражает, ваша честь, защита хотела бы вызвать миссис Максуэлл Блейк, — сказал мистер Поллок, поднявшись с места адвоката.
Шериф устало кивнул, подпирая рукой выпуклый подбородок. Сидя на возвышении, он мог видеть всех присутствующих в зале суда, но зато и они таращились на него почем зря, не давая ни малейшей возможности вздремнуть. Сегодня он уже председательствовал на пяти процессах, а предстояло еще шесть. Вдобавок после ленча побаливал живот, что также не пробуждало у шерифа добрых чувств к актерскому мастерству защитников и их свидетелей. В данный момент ему больше всего хотелось выпить чашку горячего чая с пресными лепешками, чтобы успокоить взбунтовавшийся желудок. Но он стоически решил закончить это дело и еще одно, касающееся пьяной драки в таверне, прежде чем объявить перерыв и удалиться в свой кабинет для краткого отдыха.
Хейдон видел, как Женевьева глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, перед тем как подняться на свидетельское место. Она не позволила никому, кроме него, сопровождать ее в зал суда, и даже его присутствие вызвало немалые возражения. После их страстного поцелуя в тот вечер Женевьева делала все возможное, чтобы избегать Хейдона, к удивлению остальных обитателей дома. Случайно оказавшись с ним в одной комнате, она тут же находила предлог, чтобы удалиться. Хейдон понимал ее смущение, но твердо решил, что в суд они пойдут вместе. Какими бы ни были их отношения в действительности, для Инверэри они оставались счастливыми новобрачными. Хейдон прекрасно понимал, какие пойдут сплетни, если они не появятся вдвоем на суде над их приемной дочерью. Образ респектабельной супружеской пары только поддержит их довод, что Шарлотту следует вернуть домой, объяснил Женевьеве Хейдон, и она согласилась.
Кроме того, Хейдон просто не мог допустить, чтобы бедная маленькая Шарлотта переносила столь тяжкое испытание без его поддержки. Очевидно, таким образом вновь и вновь давало о себе знать чувство вины, которое не оставляло его никогда. Сидя в зале, Хейдон ободряюще улыбался девочке. Она была слишком расстроена, чтобы улыбнуться в ответ, но Хейдон знал, что Шарлотта рада его присутствию. Когда этот сонный олух-судья наконец признает ее невиновной, они втроем вернутся домой.
— Клянусь именем Всемогущего бога говорить правду, всю правду и только правду. — Голос Женевьевы был напряженным, но она четко и ясно повторяла за шерифом слова присяги.
— Миссис Блейк, вы в настоящее время являетесь опекуном обвиняемой, не так ли? — спросил прокурор Фентон.
— Да.
— Не будете ли вы любезны объяснить суду, каким образом вы приняли на себя ответственность за нее?
— В этом нет надобности, — вмешался шериф, нетерпеливо махнув рукой. — Я осведомлен о соглашении миссис Блейк с начальником тюрьмы Томпсоном и этим судом. В договоре четко указано, что, если дети, находящиеся на ее попечении, нарушат закон, опека аннулируется и дети возвращаются в ведение суда.
— Совершенно верно, ваша честь. — Губы Фентона скривились в довольной усмешке. — Следовательно, обвинение требует, чтобы подсудимую немедленно вернули в тюрьму отбывать оставшийся срок и то наказание, которому ваша честь сочтет нужным подвергнуть ее за новое преступление.
— Нет! — крикнула Женевьева.
— Прошу прощения, ваша честь, — заговорил мистер Поллок. Глаза адвоката были почти не видны под отечными веками, так что Женевьева с трудом понимала, спит он или нет. — Защита почтительно напоминает, что обвиняемая вела себя образцово в доме миссис Блейк, если не считать этот небольшой злополучный инцидент. Так как украденные вещи были возвращены и миссис Блейк согласна полностью возместить мистеру Инграму ущерб, причиненный его магазину, мне кажется, что подсудимую не следует возвращать в тюрьму, коль скоро она проживает в вполне респектабельном доме. Миссис Блейк обещает разъяснить обвиняемой всю серьезность ее проступка и обеспечить, чтобы подобное никогда не повторилось.
— Миссис Блейк не в том положении, чтобы давать такие обещания, — возразил мистер Фентон. — В настоящее время у нее на попечении шестеро детей, каждый из которых участвовал в этом разбойном нападении и уже представал перед судом по обвинению в серьезных преступлениях…
— Это неправда, — запротестовала Женевьева. — Моего брата Джейми никогда не обвиняли ни в каком преступлении.
— Прошу прощения, ваша честь, — извинился прокурор, раздраженно шевеля усами. — По-видимому, один из опекаемых миссис Блейк не имеет преступного прошлого. Мы еще расследуем его роль в варварском нападении на мистера Инграма, а также лорда и леди Струзерс, как и действия других подопечных миссис Блейк. — И он бросил на Женевьеву многозначительный взгляд.
У Женевьевы сжалось сердце. Было очевидно, что прокурор с удовольствием предъявил бы обвинение и остальным детям.
— В любом случае, — продолжал Фентон, — тот факт, что подсудимая вновь встала на путь нарушения закона, свидетельствует, что обстановка в доме миссис Блейк не явилась для нее благотворной, и, следовательно, она должна быть возвращена в тюрьму для ее же блага и для блага общества, в котором мы живем.
— При всем моем уважении, ваша честь, возвращение в тюрьму не пойдет на пользу ни этому ребенку, ни обществу, — возразил мистер Поллок. — Дабы обвиняемая поняла свои заблуждения и исправилась, ее лучше всего отправить домой к отцу и матери, где перед ее глазами будет пример любящей и законопослушной семьи.
— Эта, с позволения сказать, законопослушная семья, если не считать самих мистера и миссис Блейк, состоит из воров и хулиганов, — с презрением заявил мистер Фентон. — За детьми присматривают две женщины и мужчина, уже побывавшие в тюрьме за воровство. Такое окружение едва ли подходит обвиняемой, которая продемонстрировала неспособность обуздать врожденные преступные инстинкты.
— У нее нет никаких преступных инстинктов! — воскликнула Женевьева, пытаясь хоть что-то сказать в защиту Шарлотты. — Она просто ребенок, совершивший ошибку…
— Вынужден напомнить вам, миссис Блейк, что вы должны только отвечать на вопросы, заданные адвокатом или мной, — прервал шериф.
— Тогда пусть мне зададут вопросы! — сердито отозвалась Женевьева.
Шериф быстро заморгал, озадаченный ее воинственным тоном.
— Мистер Поллок, у вас есть вопросы к вашему свидетелю?
Адвокат заглянул в свои записи.
— Не будете ли вы так любезны, миссис Блейк, сообщить суду, почему вы полагаете, что Шарлотту следует вернуть под вашу опеку?
— Когда Шарлотта пришла ко мне год назад, она почти ни с кем не разговаривала, — начала Женевьева. — Ее жизнь с отцом была ужасна. Он постоянно пил, бил свою дочь и заставлял ее помогать ему воровать, что и привело девочку в тюрьму…
— А насколько она изменилась, живя с вами? — допытывался мистер Поллок, чувствуя, что внимание шерифа ослабевает.
Истории о детях, избиваемых родителями или опекунами, были у всех на слуху и едва ли могли служить основанием для снисходительности суда.
— Она стала совсем другой, — ответила Женевьева. — Осознав, что в новом доме никто не поднимет на нее руку, Шарлотта постепенно превращалась в обычного ребенка. Она понемногу начала говорить, потом улыбаться и даже смеяться. Девочка быстро научилась читать и писать, с удовольствием исполняет обязанности по дому и каждое воскресенье посещает церковь со всей семьей. Это серьезный, пытливый ребенок, способный на любовь и преданность. Я знаю, что Шарлотта совершила тяжкий проступок, ваша честь, — добавила она, глядя на шерифа, — но умоляю вас проявить сострадание и вернуть ее мне. Могу обещать вам, что ничего подобного никогда не повторится.
— Благодарю вас, миссис Блейк. — Мистер Поллок удовлетворенно кивнул. — У меня больше нет вопросов, ваша честь.
Шериф подавил зевок.
— У обвинителя есть вопросы к свидетелю?
— Есть. — Прокурор подошел близко к Женевьеве, почесал голову под париком и произнес: — Должен признаться, миссис Блейк, что я несколько озадачен. Если ваш дом является образцом добродетели и стабильности, где обвиняемой было предоставлено все необходимое, почему же она была поймана в момент кражи в магазине мистера Инграма?
Женевьева колебалась. Она чувствовала, что ее завлекают в ловушку, и хотела ответить так, чтобы это не пошло на пользу обвинению.
— Она нуждалась в чем-то, что вы не могли ей предоставить? — допытывался Фентон.
— Конечно, нет.
— Тогда что заставило ее вести себя столь якобы нетипичным для нее образом?
Хейдон с беспокойством наблюдал, как Женевьева пытается найти единственно верный ответ. Если она признается, что попала в отчаянную финансовую ситуацию и дети старались ей помочь, суд немедленно пожелает убедиться в ее возможности содержать стольких подопечных. Но, если она ответит, что не знает, почему Шарлотта участвовала в нападении на мистера Инграма, это подтвердит предположение, что в девочке есть нечто изначально порочное, особенно учитывая то, что о ней хорошо заботились и обеспечивали всем необходимым.
— Шарлотта считала, что она помогает мне… — неуверенно начала Женевьева.
— Воруя?
— Она ничего не украла…
— Ну-ну, миссис Блейк, не будем играть словами. Обвиняемая находилась среди шайки воров, которые похитили драгоценности из магазина мистера Инграма, нанеся при этом магазину ущерб в размере нескольких сотен фунтов. Тот факт, что во время ареста при ней не оказалось украденных вещей, едва ли имеет значение. Вы говорите, что она таким образом пыталась помочь вам?
Женевьева медлила с ответом.
— Я так думаю, — сказала она наконец.
— Понятно. Прошу прощения, миссис Блейк, если этот вопрос покажется вам дерзким, но, мне кажется, суду следует знать, не переживаете ли вы определенный финансовый кризис.
— Я в состоянии содержать моих подопечных, — спокойно заверила его Женевьева.
— Тогда вы должны признать, что у обвиняемой не было никакой нужды грабить магазин мистера Инграма, и, следовательно, она действовала, побуждаемая собственными порочными инстинктами, которые вы, несмотря на все ваши старания, не смогли обуздать, — заключил прокурор.
— Это неправда!
— У меня больше нет вопросов, ваша честь.
— Но то, что он говорит, ложь!.. — не могла успокоиться Женевьева.
— Миссис Блейк, вы уже дали показания, — прервал шериф. — Можете вернуться на свое место.
Женевьева заставила себя сдержаться и не вспылить, не устроить истерику. Она не хотела, чтобы Шарлотта решила, будто все пропало. А девочка, разумеется, так бы и подумала, если бы увидела, как Женевьева кричит или плачет в зале суда. Ободряюще улыбнувшись Шарлотте, она медленно направилась к своему месту рядом с Хейдоном.
Шериф изучал лежащие перед ним бумаги не более минуты, прежде чем вынести вердикт.
— Поскольку не может быть никаких сомнений в участии подсудимой в вышеупомянутой краже, я признаю ее виновной в совершенном преступлении. Остается определить меру наказания. Кажется неоспоримым, что, несмотря на все усилия миссис Блейк направить ее на путь добра и законопослушания, обвиняемая не смогла преодолеть врожденную тягу к воровству. Следовательно, для ее же блага и с целью дать ей возможность исправиться я приговариваю Шарлотту Макколлам к шестидесяти дням тюремного заключения и четырем годам пребывания в исправительной школе в Глазго.
— Нет! — крикнула Женевьева. — Вы должны меня выслушать…
— Уведите обвиняемую, чтобы мы могли заняться следующим делом, — сказал шериф, отодвигая документы. Ему не терпелось выпить чаю.
Шарлотта смотрела на Женевьеву. В ее огромных карих глазах застыл страх.
— Женевьева…
— Все в порядке, Шарлотта, — отозвалась Женевьева, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, хотя ее также охватил ужас. — Все будет хорошо.
Шарлотта молча кивнула. В этом жесте ощущались любовь, печаль и отвага.
Повернувшись, она позволила увести себя. Женевьева, вцепившись в руку Хейдона, с тоской смотрела ей вслед.
В тот морозный декабрьский день, когда судили Шарлотту, плотная серая пелена облаков не позволяла надеяться на солнечный свет. Шериф, юристы и клерки предусмотрительно закутались в несколько слоев теплой одежды и только потом накинули черные мантии. В зале было темно и холодно. В желтых париках, кое-как сидящих на головах, и сморщенных развевающихся мантиях судьи казались Женевьеве похожими на стаю откормленных уток, готовых к тому, чтобы их ощипали и поджарили на вертеле.
— … И после того ужасного дня мне нет ни минуты покоя ни в моем магазине, ни на улице, ни даже в собственной кровати по ночам, — жаловался мистер Инграм. — Эти юные негодяи так избили меня, что до сих пор все тело болит. — Он прикоснулся к седой голове, поморщился и устремил на шерифа страдальческий взгляд.
— Благодарю вас, мистер Инграм, — сказал прокурор, мистер Фентон. На его одутловатом лице под острым носом топорщились огромные рыжие усы. — Можете сесть.
Мистер Инграм, нарочито прихрамывая, медленно направился к деревянным скамьям, где сидела публика. Женевьева с трудом удержалась от желания крикнуть: «Пожар!» — и посмотреть, как резво мистер Инграм кинется бежать из зала. Когда она была у него три дня назад, он вовсю бегал по магазину и размахивал руками, демонстрируя нанесенные ему убытки. С тех пор его физическая немощь таинственным образом дала о себе знать.
Женевьева бросила взгляд на Шарлотту, сидящую на скамье подсудимых. Девочка стиснула на коленях маленькие кулачки и слушала, как свидетели дают против нее показания. Несколько дней в тюрьме лишили ее лицо румянца, сделав его почти прозрачным. Женевьева принесла девочке темно-зеленое шерстяное платье, которое не слишком ей шло, но выглядело подобающе скромным. Юнис и Дорин пришили к рукавам белые кружевные манжеты, споров их с одного из старых платьев Женевьевы, — благодаря этому Шарлотта совсем не походила на уличного сорванца, каким старались изобразить ее мистер Инграм, лорд Струзерс и его жена. Золотисто-каштановые волосы были аккуратно причесаны и придерживались атласной зеленой лентой. Лицо и руки вымыты душистым мылом и смазаны кольдкремом, приготовленным Юнис из оливкового масла. Об обвиняемых в немалой степени судят по их внешности, поэтому Женевьева хотела, чтобы Шарлотта походила на юную леди, которой не место в тюрьме и исправительной школе.
— Если суд не возражает, ваша честь, защита хотела бы вызвать миссис Максуэлл Блейк, — сказал мистер Поллок, поднявшись с места адвоката.
Шериф устало кивнул, подпирая рукой выпуклый подбородок. Сидя на возвышении, он мог видеть всех присутствующих в зале суда, но зато и они таращились на него почем зря, не давая ни малейшей возможности вздремнуть. Сегодня он уже председательствовал на пяти процессах, а предстояло еще шесть. Вдобавок после ленча побаливал живот, что также не пробуждало у шерифа добрых чувств к актерскому мастерству защитников и их свидетелей. В данный момент ему больше всего хотелось выпить чашку горячего чая с пресными лепешками, чтобы успокоить взбунтовавшийся желудок. Но он стоически решил закончить это дело и еще одно, касающееся пьяной драки в таверне, прежде чем объявить перерыв и удалиться в свой кабинет для краткого отдыха.
Хейдон видел, как Женевьева глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, перед тем как подняться на свидетельское место. Она не позволила никому, кроме него, сопровождать ее в зал суда, и даже его присутствие вызвало немалые возражения. После их страстного поцелуя в тот вечер Женевьева делала все возможное, чтобы избегать Хейдона, к удивлению остальных обитателей дома. Случайно оказавшись с ним в одной комнате, она тут же находила предлог, чтобы удалиться. Хейдон понимал ее смущение, но твердо решил, что в суд они пойдут вместе. Какими бы ни были их отношения в действительности, для Инверэри они оставались счастливыми новобрачными. Хейдон прекрасно понимал, какие пойдут сплетни, если они не появятся вдвоем на суде над их приемной дочерью. Образ респектабельной супружеской пары только поддержит их довод, что Шарлотту следует вернуть домой, объяснил Женевьеве Хейдон, и она согласилась.
Кроме того, Хейдон просто не мог допустить, чтобы бедная маленькая Шарлотта переносила столь тяжкое испытание без его поддержки. Очевидно, таким образом вновь и вновь давало о себе знать чувство вины, которое не оставляло его никогда. Сидя в зале, Хейдон ободряюще улыбался девочке. Она была слишком расстроена, чтобы улыбнуться в ответ, но Хейдон знал, что Шарлотта рада его присутствию. Когда этот сонный олух-судья наконец признает ее невиновной, они втроем вернутся домой.
— Клянусь именем Всемогущего бога говорить правду, всю правду и только правду. — Голос Женевьевы был напряженным, но она четко и ясно повторяла за шерифом слова присяги.
— Миссис Блейк, вы в настоящее время являетесь опекуном обвиняемой, не так ли? — спросил прокурор Фентон.
— Да.
— Не будете ли вы любезны объяснить суду, каким образом вы приняли на себя ответственность за нее?
— В этом нет надобности, — вмешался шериф, нетерпеливо махнув рукой. — Я осведомлен о соглашении миссис Блейк с начальником тюрьмы Томпсоном и этим судом. В договоре четко указано, что, если дети, находящиеся на ее попечении, нарушат закон, опека аннулируется и дети возвращаются в ведение суда.
— Совершенно верно, ваша честь. — Губы Фентона скривились в довольной усмешке. — Следовательно, обвинение требует, чтобы подсудимую немедленно вернули в тюрьму отбывать оставшийся срок и то наказание, которому ваша честь сочтет нужным подвергнуть ее за новое преступление.
— Нет! — крикнула Женевьева.
— Прошу прощения, ваша честь, — заговорил мистер Поллок. Глаза адвоката были почти не видны под отечными веками, так что Женевьева с трудом понимала, спит он или нет. — Защита почтительно напоминает, что обвиняемая вела себя образцово в доме миссис Блейк, если не считать этот небольшой злополучный инцидент. Так как украденные вещи были возвращены и миссис Блейк согласна полностью возместить мистеру Инграму ущерб, причиненный его магазину, мне кажется, что подсудимую не следует возвращать в тюрьму, коль скоро она проживает в вполне респектабельном доме. Миссис Блейк обещает разъяснить обвиняемой всю серьезность ее проступка и обеспечить, чтобы подобное никогда не повторилось.
— Миссис Блейк не в том положении, чтобы давать такие обещания, — возразил мистер Фентон. — В настоящее время у нее на попечении шестеро детей, каждый из которых участвовал в этом разбойном нападении и уже представал перед судом по обвинению в серьезных преступлениях…
— Это неправда, — запротестовала Женевьева. — Моего брата Джейми никогда не обвиняли ни в каком преступлении.
— Прошу прощения, ваша честь, — извинился прокурор, раздраженно шевеля усами. — По-видимому, один из опекаемых миссис Блейк не имеет преступного прошлого. Мы еще расследуем его роль в варварском нападении на мистера Инграма, а также лорда и леди Струзерс, как и действия других подопечных миссис Блейк. — И он бросил на Женевьеву многозначительный взгляд.
У Женевьевы сжалось сердце. Было очевидно, что прокурор с удовольствием предъявил бы обвинение и остальным детям.
— В любом случае, — продолжал Фентон, — тот факт, что подсудимая вновь встала на путь нарушения закона, свидетельствует, что обстановка в доме миссис Блейк не явилась для нее благотворной, и, следовательно, она должна быть возвращена в тюрьму для ее же блага и для блага общества, в котором мы живем.
— При всем моем уважении, ваша честь, возвращение в тюрьму не пойдет на пользу ни этому ребенку, ни обществу, — возразил мистер Поллок. — Дабы обвиняемая поняла свои заблуждения и исправилась, ее лучше всего отправить домой к отцу и матери, где перед ее глазами будет пример любящей и законопослушной семьи.
— Эта, с позволения сказать, законопослушная семья, если не считать самих мистера и миссис Блейк, состоит из воров и хулиганов, — с презрением заявил мистер Фентон. — За детьми присматривают две женщины и мужчина, уже побывавшие в тюрьме за воровство. Такое окружение едва ли подходит обвиняемой, которая продемонстрировала неспособность обуздать врожденные преступные инстинкты.
— У нее нет никаких преступных инстинктов! — воскликнула Женевьева, пытаясь хоть что-то сказать в защиту Шарлотты. — Она просто ребенок, совершивший ошибку…
— Вынужден напомнить вам, миссис Блейк, что вы должны только отвечать на вопросы, заданные адвокатом или мной, — прервал шериф.
— Тогда пусть мне зададут вопросы! — сердито отозвалась Женевьева.
Шериф быстро заморгал, озадаченный ее воинственным тоном.
— Мистер Поллок, у вас есть вопросы к вашему свидетелю?
Адвокат заглянул в свои записи.
— Не будете ли вы так любезны, миссис Блейк, сообщить суду, почему вы полагаете, что Шарлотту следует вернуть под вашу опеку?
— Когда Шарлотта пришла ко мне год назад, она почти ни с кем не разговаривала, — начала Женевьева. — Ее жизнь с отцом была ужасна. Он постоянно пил, бил свою дочь и заставлял ее помогать ему воровать, что и привело девочку в тюрьму…
— А насколько она изменилась, живя с вами? — допытывался мистер Поллок, чувствуя, что внимание шерифа ослабевает.
Истории о детях, избиваемых родителями или опекунами, были у всех на слуху и едва ли могли служить основанием для снисходительности суда.
— Она стала совсем другой, — ответила Женевьева. — Осознав, что в новом доме никто не поднимет на нее руку, Шарлотта постепенно превращалась в обычного ребенка. Она понемногу начала говорить, потом улыбаться и даже смеяться. Девочка быстро научилась читать и писать, с удовольствием исполняет обязанности по дому и каждое воскресенье посещает церковь со всей семьей. Это серьезный, пытливый ребенок, способный на любовь и преданность. Я знаю, что Шарлотта совершила тяжкий проступок, ваша честь, — добавила она, глядя на шерифа, — но умоляю вас проявить сострадание и вернуть ее мне. Могу обещать вам, что ничего подобного никогда не повторится.
— Благодарю вас, миссис Блейк. — Мистер Поллок удовлетворенно кивнул. — У меня больше нет вопросов, ваша честь.
Шериф подавил зевок.
— У обвинителя есть вопросы к свидетелю?
— Есть. — Прокурор подошел близко к Женевьеве, почесал голову под париком и произнес: — Должен признаться, миссис Блейк, что я несколько озадачен. Если ваш дом является образцом добродетели и стабильности, где обвиняемой было предоставлено все необходимое, почему же она была поймана в момент кражи в магазине мистера Инграма?
Женевьева колебалась. Она чувствовала, что ее завлекают в ловушку, и хотела ответить так, чтобы это не пошло на пользу обвинению.
— Она нуждалась в чем-то, что вы не могли ей предоставить? — допытывался Фентон.
— Конечно, нет.
— Тогда что заставило ее вести себя столь якобы нетипичным для нее образом?
Хейдон с беспокойством наблюдал, как Женевьева пытается найти единственно верный ответ. Если она признается, что попала в отчаянную финансовую ситуацию и дети старались ей помочь, суд немедленно пожелает убедиться в ее возможности содержать стольких подопечных. Но, если она ответит, что не знает, почему Шарлотта участвовала в нападении на мистера Инграма, это подтвердит предположение, что в девочке есть нечто изначально порочное, особенно учитывая то, что о ней хорошо заботились и обеспечивали всем необходимым.
— Шарлотта считала, что она помогает мне… — неуверенно начала Женевьева.
— Воруя?
— Она ничего не украла…
— Ну-ну, миссис Блейк, не будем играть словами. Обвиняемая находилась среди шайки воров, которые похитили драгоценности из магазина мистера Инграма, нанеся при этом магазину ущерб в размере нескольких сотен фунтов. Тот факт, что во время ареста при ней не оказалось украденных вещей, едва ли имеет значение. Вы говорите, что она таким образом пыталась помочь вам?
Женевьева медлила с ответом.
— Я так думаю, — сказала она наконец.
— Понятно. Прошу прощения, миссис Блейк, если этот вопрос покажется вам дерзким, но, мне кажется, суду следует знать, не переживаете ли вы определенный финансовый кризис.
— Я в состоянии содержать моих подопечных, — спокойно заверила его Женевьева.
— Тогда вы должны признать, что у обвиняемой не было никакой нужды грабить магазин мистера Инграма, и, следовательно, она действовала, побуждаемая собственными порочными инстинктами, которые вы, несмотря на все ваши старания, не смогли обуздать, — заключил прокурор.
— Это неправда!
— У меня больше нет вопросов, ваша честь.
— Но то, что он говорит, ложь!.. — не могла успокоиться Женевьева.
— Миссис Блейк, вы уже дали показания, — прервал шериф. — Можете вернуться на свое место.
Женевьева заставила себя сдержаться и не вспылить, не устроить истерику. Она не хотела, чтобы Шарлотта решила, будто все пропало. А девочка, разумеется, так бы и подумала, если бы увидела, как Женевьева кричит или плачет в зале суда. Ободряюще улыбнувшись Шарлотте, она медленно направилась к своему месту рядом с Хейдоном.
Шериф изучал лежащие перед ним бумаги не более минуты, прежде чем вынести вердикт.
— Поскольку не может быть никаких сомнений в участии подсудимой в вышеупомянутой краже, я признаю ее виновной в совершенном преступлении. Остается определить меру наказания. Кажется неоспоримым, что, несмотря на все усилия миссис Блейк направить ее на путь добра и законопослушания, обвиняемая не смогла преодолеть врожденную тягу к воровству. Следовательно, для ее же блага и с целью дать ей возможность исправиться я приговариваю Шарлотту Макколлам к шестидесяти дням тюремного заключения и четырем годам пребывания в исправительной школе в Глазго.
— Нет! — крикнула Женевьева. — Вы должны меня выслушать…
— Уведите обвиняемую, чтобы мы могли заняться следующим делом, — сказал шериф, отодвигая документы. Ему не терпелось выпить чаю.
Шарлотта смотрела на Женевьеву. В ее огромных карих глазах застыл страх.
— Женевьева…
— Все в порядке, Шарлотта, — отозвалась Женевьева, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, хотя ее также охватил ужас. — Все будет хорошо.
Шарлотта молча кивнула. В этом жесте ощущались любовь, печаль и отвага.
Повернувшись, она позволила увести себя. Женевьева, вцепившись в руку Хейдона, с тоской смотрела ей вслед.
Глава 9
Начальник тюрьмы Томпсон с удивлением оторвал взгляд от тарелки с копченой лососиной, когда к нему в столовую вошел Хейдон.
— Простите, что прерываю ваш завтрак, мадам, — извинился Хейдон, отвесив изящный поклон супруге Томпсона, — но дело слишком серьезное и не терпит отлагательств. Надеюсь, вы примете мои искренние извинения за то, что я лишу мистера Томпсона вашего очаровательного общества в столь ранний час.
Дженет Томпсон была маленькой толстой женщиной. Она походила на дыню с головой и коротенькими ножками. Лицо ее выражало постоянное неодобрение, вошедшее в привычку этой добродетельной матроны. В качестве жены начальника тюрьмы она находила достаточно поводов смотреть на окружающих свысока, и только глубокие религиозные убеждения позволяли ей испытывать какую-то надежду на будущее человечества в целом. Как особа прагматичная, миссис Томпсон давно научилась воспринимать отсутствие внешней привлекательности, свой брачный союз и жизнь в тюрьме как ниспосланные богом испытания, за которые она будет соответственным образом вознаграждена в ином мире.
Ее строгие моральные устои не означали, однако, неуязвимости для лести, тем более исходящей из уст такого красивого мужчины.
— Очень рада с вами познакомиться, мистер Блейк, — промурлыкала она, когда Хейдон коснулся губами ее пухлой руки.
— Это удовольствие взаимно, мадам, — заверил ее Хейдон.
— Я очень сожалею о том, что произошло с подопечной вашей супруги, — продолжала миссис Томпсон, придав лицу огорченное выражение. — Я разговаривала с Шарлоттой после ее возвращения в нашу тюрьму и нашла ее по-прежнему славной девочкой. Хотя нравственный уровень ее отца просто ужасен. Проведя почти всю жизнь вблизи от тех, кто сбился с пути истинного, я поняла, что проявление милосердия не способно обуздать наследственные дурные инстинкты. «Праведные будут благоденствовать вечно, а дети грешников будут отвергнуты». Хотя усилия вашей жены достойны всяческих похвал.
— Благодарю вас. — Хейдон едва удержался от совета держать свои теории о врожденных дурных инстинктах при себе. — Мы с женой твердо верим, что детям изначально свойственны только хорошие качества, и до сих пор не были разочарованы. К чести вашего супруга, он проявил мудрость и сострадание, предоставив этих бедных детей заботам моей жены, не ища при этом иной награды, кроме облегчения их участи. Должно быть, прекрасно делить жизнь с таким бескорыстным человеком. — В голосе Хейдона звучали нотки презрения, впрочем, полностью ускользнувшие от внимания миссис Томпсон.
— Простите, что прерываю ваш завтрак, мадам, — извинился Хейдон, отвесив изящный поклон супруге Томпсона, — но дело слишком серьезное и не терпит отлагательств. Надеюсь, вы примете мои искренние извинения за то, что я лишу мистера Томпсона вашего очаровательного общества в столь ранний час.
Дженет Томпсон была маленькой толстой женщиной. Она походила на дыню с головой и коротенькими ножками. Лицо ее выражало постоянное неодобрение, вошедшее в привычку этой добродетельной матроны. В качестве жены начальника тюрьмы она находила достаточно поводов смотреть на окружающих свысока, и только глубокие религиозные убеждения позволяли ей испытывать какую-то надежду на будущее человечества в целом. Как особа прагматичная, миссис Томпсон давно научилась воспринимать отсутствие внешней привлекательности, свой брачный союз и жизнь в тюрьме как ниспосланные богом испытания, за которые она будет соответственным образом вознаграждена в ином мире.
Ее строгие моральные устои не означали, однако, неуязвимости для лести, тем более исходящей из уст такого красивого мужчины.
— Очень рада с вами познакомиться, мистер Блейк, — промурлыкала она, когда Хейдон коснулся губами ее пухлой руки.
— Это удовольствие взаимно, мадам, — заверил ее Хейдон.
— Я очень сожалею о том, что произошло с подопечной вашей супруги, — продолжала миссис Томпсон, придав лицу огорченное выражение. — Я разговаривала с Шарлоттой после ее возвращения в нашу тюрьму и нашла ее по-прежнему славной девочкой. Хотя нравственный уровень ее отца просто ужасен. Проведя почти всю жизнь вблизи от тех, кто сбился с пути истинного, я поняла, что проявление милосердия не способно обуздать наследственные дурные инстинкты. «Праведные будут благоденствовать вечно, а дети грешников будут отвергнуты». Хотя усилия вашей жены достойны всяческих похвал.
— Благодарю вас. — Хейдон едва удержался от совета держать свои теории о врожденных дурных инстинктах при себе. — Мы с женой твердо верим, что детям изначально свойственны только хорошие качества, и до сих пор не были разочарованы. К чести вашего супруга, он проявил мудрость и сострадание, предоставив этих бедных детей заботам моей жены, не ища при этом иной награды, кроме облегчения их участи. Должно быть, прекрасно делить жизнь с таким бескорыстным человеком. — В голосе Хейдона звучали нотки презрения, впрочем, полностью ускользнувшие от внимания миссис Томпсон.