Страница:
— Я не стану с ними разговаривать, — свирепо заявил Джек.
— Боюсь, придется, Джек. — Она вгляделась в лицо Хейдона.
«Я не убийца», — сказал он, глядя ей прямо в глаза и отчаянно стиснув ее руку. В тот момент она ему почти поверила. Женевьева ничего не знала ни о нем самом, ни о преступлении, за которое его осудили. Но она знала, что в свои последние часы на земле он больше беспокоился о судьбе озлобленного вороватого юнца, чем о своей собственной. А когда парню пришлось солоно, вмешался, подставив себя под удар.
— Другой вопрос, что именно мы им скажем, — негромко, но решительно закончила она.
Хейдон чувствовал себя так, словно его поджаривали на медленном огне.
Он метался из стороны в сторону, отчаянно пытаясь погасить пламя или глотнуть холодного воздуха, чтобы ослабить ужасное жжение. При этом он дрожал с головы до ног — его зубы стучали, и время от времени челюсти стискивались так сильно, что казалось, будто кости вот-вот треснут. Каждое движение причиняло невыносимую боль, пронизывающую все тело. Хейдон не мог ни шевелиться, ни лежать неподвижно — и то и другое вызывало нестерпимые мучения. Он пробовал кричать, но из горла вырывались только слабые хриплые звуки. Его душу переполняло лишь одно желание — чтобы этот кошмар поскорее кончился, пусть даже вместе с жизнью. Бог не может быть настолько жестоким, чтобы заставлять его терпеть такие страдания.
Внезапно Хейдону пришло в голову, что он уже мертв и это и есть тот самый ад на который его осудили.
Крик замер в горле.
— Тише, — послышался мягкий женский голос, — Все будет хорошо.
Холодная влажная тряпка скользнула по его лицу, гася языки пламени, остужая мучительный жар. Прохладная жидкость серебристыми ручейками текла по коже, попадая в рот через полуоткрытые пересохшие губы. Послышался плеск воды в тазу, и влажная прохлада вновь медленно заскользила по его изувеченному телу. Огонь, пылающий внутри, начал постепенно угасать, озноб исчезал, дыхание становилось ровным…
Быть может, он все-таки не мертв.
Хейдон погрузился в дремоту, смутно ощущая прикосновения влажной ткани к груди и животу. Прикосновения были такими осторожными, словно ему боялись причинить боль. Тело ощущало благословенную прохладу. Движения чьей-то руки, несущей ему такое облегчение, были легкими, убаюкивающими. Хейдон не мог себе представить, кто счел его достойным подобной заботы. Воздух наполняли звуки музыки, хрупкие и приглушенные, словно не предназначенные для его ушей. Он заставлял себя лежать неподвижно, пытался даже не дышать, чтобы слышать чарующее пение, плывущее в воздухе, обволакивающее его бесплотными объятиями…
Время тянулось медленно. Хейдон проснулся. Воздух был свеж, чуть пахло горящими дровами. Где-то рядом потрескивал огонь. Матрац был мягким, простыни — чистыми. Легкое тиканье часов вносило успокоение, словно напоминая о порядке, разуме и логике. Хейдон глубоко вздохнул, наслаждаясь ощущением покоя. Он не знал, где находится и как попал сюда, но это точно не грязная тюремная камера, где над ним дамокловым мечом нависала смерть.
С усилием Хейдон открыл глаза. В комнате было темно. Только абрикосового цвета отблески огня в камине падали на покрытый ковром пол и скомканный плед на кровати, на белую ночную рубашку и кремовую кожу мисс Макфейл, которая крепко спала в стоящем рядом кресле.
Женевьева свернулась калачиком, поджав под себя ноги и подложив руку под голову в качестве подушки. Шелковые пряди волос золотисто-кораллового оттенка падали на белоснежную ткань рубашки. Рукава были закатаны до локтей. Бросив взгляд на фарфоровый таз и лежащую на столе мокрую тряпку, Хейдон понял, что это Женевьева ухаживала за ним. На лбу девушки четко обозначились морщины, а на нежной коже под бахромой ресниц темнели круги. Усталость погрузила Женевьеву в сон, слишком глубокий, чтобы его могли потревожить прохладный ветерок, проникающий через приоткрытое окно, неудобная поза или пристальный взгляд ее пациента. Хейдон наблюдал, как медленно поднимается и опускается ее округлая грудь, как время от времени между бровями появляется едва заметная морщинка. Что ей снится?
Хейдон не помнил, чтобы какая-нибудь женщина так о нем заботилась. Он не привык чувствовать себя беспомощным — особенно в присутствии едва знакомой девушки. Зверское избиение две недели назад, болезнь, накинувшаяся на него в тюрьме, и, наконец, жестокие удары надзирателя Симса превратили его чуть ли не в инвалида. Хейдон понятия не имел, каким образом он очутился в этом доме. Он помнил только Джека, который вел его к прекрасной мисс Макфейл. А вокруг нее стояли и забавно размахивали руками ангелочки.
Очевидно, почувствовав, что за ней наблюдают, Женевьева пошевелилась и открыла большие карие глаза, в которых не было ни подозрения, ни страха. Она смотрела на Хейдона, словно пытаясь вспомнить, почему этот изувеченный полуобнаженный мужчина лежит на ее кровати.
Внезапно девушка выпрямилась и стала искать какую-нибудь одежду. Несомненно, она все вспомнила.
— Добрый вечер, — прохрипел Хейдон; горло его совершенно пересохло и болело.
Женевьева схватила шерстяную шаль, упавшую на пол, и быстро завернулась в нее, прикрыв плечи и грудь. Сколько времени он ее разглядывал? И как она только могла заснуть? Господи, волосы распущены, ноги босые, да еще рядом незнакомый полуголый мужчина. Он, конечно, и пальцем не способен пошевелить, но стыд-то какой! Взяв со столика кувшин, Женевьева налила воды в стакан, стараясь за эти несколько секунд взять себя в руки.
— Вот, — сказала она, одной рукой придерживая шаль, а другой поднося стакан к губам Хейдона. — Попробуйте сделать хоть один глоток.
Хейдон сделал глоток, потом еще и осушил стакан целиком. Вода приятно охлаждала рот и горло. Хотя он привык к изысканным винам, но не мог припомнить такого вкусного питья.
— Благодарю вас.
Женевьева поставила стакан на столик и поправила шаль.
— Как вы себя чувствуете?
— Лучше.
Она посмотрела на поднос, который Юнис принесла несколько часов тому назад.
— Хотите немного бульона? Он уже остыл, но я могу спуститься и подогреть его…
— Я не голоден.
Женевьева молча кивнула, не зная, что говорить и делать дальше.
Всю ночь она ухаживала за ним, несмотря на дружные заверения Оливера и Дорин, что они сделали для него все возможное и теперь только богу решать, выживет этот бродяга или нет. Уже несколько лет Женевьева привыкла не полагаться исключительно на бога в делах, где хоть что-то зависело от нее. Кем бы ни был этот человек и что бы он ни сделал, она не могла уйти и оставить его страдать до утра в одиночестве.
Женевьева постаралась сбить жар, протирая израненное тело Хейдона разбавленным уксусом, меняла простыни, прикладывала ладонь к его пылающему лбу, пытаясь определить, успешна ли ее отчаянная битва с лихорадкой. Она успела изучить каждый контур его тела, когда он сжимался, страдая от озноба, или широко раскидывал руки и ноги, охваченный невыносимым жаром. Женевьева научилась рассчитывать, сколько капель воды влить ему в рот, чтобы он не захлебнулся, и сколько сил вкладывать в каждое прикосновение, чтобы не причинить ему боли. Она знала теперь каждый ушиб, каждую царапину на его теле, какие ребра сломаны, а какие просто болят. Это избавляло ее от чувства неловкости, создавая ощущение, будто они знакомы давным-давно.
Но теперь, когда Хейдон проснулся, это ощущение сразу исчезло.
— Вы… помогли ему?
Женевьева недоуменно посмотрела на него.
— Мальчику, — объяснил Хейдон, с трудом подбирая слова. — Вы помогли ему… освободить меня?
Женевьева хотела было ответить решительным «нет», но подумала, что это не совсем правда. Она ведь видела, как Джек тайком снял ключи с пояса надзирателя, и вместо того, чтобы остановить его, создала суматоху, отвлекая внимание тюремщика. Выходит, она позволила Джеку завершить задуманное. Разве она не догадывалась о его намерениях. К тому же он просил забрать вместе с ним и Хейдона.
— Не в моих привычках вызволять из тюрьмы преступников. — Женевьева не была уверена, кого она пытается убедить — себя или его.
— Но Джека вы вызволили.
— Исключительно законными средствами, с ведома и согласия мистера Томпсона, — ответила она. — К тому же Джек всего лишь мальчик, и его вообще не следовало отправлять в тюрьму.
— Меня тоже. — Хейдону было очень трудно говорить, и он устало закрыл глаза.
Женевьева смочила тряпку и положила ее на лоб Хейдона, потом, окунув другой кусок ткани в прохладную воду, стала протирать ему лицо.
Каким должен быть человек, если он, сам еле держась на ногах, полез в драку, защищая незнакомого мальчишку. По словам Джека, он попал в тюрьму уже серьезно раненным. Конечно, он понимал, что в таком состоянии ему не справиться с надзирателем. К тому же он даже не подружился с пареньком. Джек говорил, что они едва обменялись полудюжиной слов за все время, которое провели вместе в камере.
Выходит, этот человек был способен на сострадание и благородные поступки, удивительные для убийцы.
Голова Хейдона склонилась набок, а дыхание стало глубоким. Он заснул. Женевьева осторожно убрала с его лба мокрую тряпку, дотронулась ладонью. Жар еще присутствовал, но уже не был таким обжигающим, как час назад. Однако опыт, приобретенный в борьбе с детскими болезнями, научил ее, что температура может падать, а затем внезапно подскакивать с угрожающей скоростью. Нужно тщательно следить, чтобы этого не произошло. Поправив одеяла, Женевьева взяла поднос. Надо отнести остывший бульон на кухню и захватить оттуда свежей воды.
— Останьтесь.
Его голос звучал грубо, так что это скорее походило на приказ, чем на просьбу. Но в голубых глазах светилось отчаяние. Женевьева понимала, что он вовсе не хочет напугать ее.
— Я выйду всего на несколько минут, — заверила она его.
Хейдон покачал головой.
— Скоро за мной придут и отведут на виселицу. Пожалуйста, не уходите.
— Если за вами придут, я их отошлю, — отозвалась Женевьева. — Им незачем знать, что вы здесь.
Его глаза расширились от удивления и тут же устало закрылись.
Поколебавшись, Женевьева поставила поднос и опустилась в кресло, готовая провести здесь остаток ночи.
Глава 3
— Боюсь, придется, Джек. — Она вгляделась в лицо Хейдона.
«Я не убийца», — сказал он, глядя ей прямо в глаза и отчаянно стиснув ее руку. В тот момент она ему почти поверила. Женевьева ничего не знала ни о нем самом, ни о преступлении, за которое его осудили. Но она знала, что в свои последние часы на земле он больше беспокоился о судьбе озлобленного вороватого юнца, чем о своей собственной. А когда парню пришлось солоно, вмешался, подставив себя под удар.
— Другой вопрос, что именно мы им скажем, — негромко, но решительно закончила она.
Хейдон чувствовал себя так, словно его поджаривали на медленном огне.
Он метался из стороны в сторону, отчаянно пытаясь погасить пламя или глотнуть холодного воздуха, чтобы ослабить ужасное жжение. При этом он дрожал с головы до ног — его зубы стучали, и время от времени челюсти стискивались так сильно, что казалось, будто кости вот-вот треснут. Каждое движение причиняло невыносимую боль, пронизывающую все тело. Хейдон не мог ни шевелиться, ни лежать неподвижно — и то и другое вызывало нестерпимые мучения. Он пробовал кричать, но из горла вырывались только слабые хриплые звуки. Его душу переполняло лишь одно желание — чтобы этот кошмар поскорее кончился, пусть даже вместе с жизнью. Бог не может быть настолько жестоким, чтобы заставлять его терпеть такие страдания.
Внезапно Хейдону пришло в голову, что он уже мертв и это и есть тот самый ад на который его осудили.
Крик замер в горле.
— Тише, — послышался мягкий женский голос, — Все будет хорошо.
Холодная влажная тряпка скользнула по его лицу, гася языки пламени, остужая мучительный жар. Прохладная жидкость серебристыми ручейками текла по коже, попадая в рот через полуоткрытые пересохшие губы. Послышался плеск воды в тазу, и влажная прохлада вновь медленно заскользила по его изувеченному телу. Огонь, пылающий внутри, начал постепенно угасать, озноб исчезал, дыхание становилось ровным…
Быть может, он все-таки не мертв.
Хейдон погрузился в дремоту, смутно ощущая прикосновения влажной ткани к груди и животу. Прикосновения были такими осторожными, словно ему боялись причинить боль. Тело ощущало благословенную прохладу. Движения чьей-то руки, несущей ему такое облегчение, были легкими, убаюкивающими. Хейдон не мог себе представить, кто счел его достойным подобной заботы. Воздух наполняли звуки музыки, хрупкие и приглушенные, словно не предназначенные для его ушей. Он заставлял себя лежать неподвижно, пытался даже не дышать, чтобы слышать чарующее пение, плывущее в воздухе, обволакивающее его бесплотными объятиями…
Время тянулось медленно. Хейдон проснулся. Воздух был свеж, чуть пахло горящими дровами. Где-то рядом потрескивал огонь. Матрац был мягким, простыни — чистыми. Легкое тиканье часов вносило успокоение, словно напоминая о порядке, разуме и логике. Хейдон глубоко вздохнул, наслаждаясь ощущением покоя. Он не знал, где находится и как попал сюда, но это точно не грязная тюремная камера, где над ним дамокловым мечом нависала смерть.
С усилием Хейдон открыл глаза. В комнате было темно. Только абрикосового цвета отблески огня в камине падали на покрытый ковром пол и скомканный плед на кровати, на белую ночную рубашку и кремовую кожу мисс Макфейл, которая крепко спала в стоящем рядом кресле.
Женевьева свернулась калачиком, поджав под себя ноги и подложив руку под голову в качестве подушки. Шелковые пряди волос золотисто-кораллового оттенка падали на белоснежную ткань рубашки. Рукава были закатаны до локтей. Бросив взгляд на фарфоровый таз и лежащую на столе мокрую тряпку, Хейдон понял, что это Женевьева ухаживала за ним. На лбу девушки четко обозначились морщины, а на нежной коже под бахромой ресниц темнели круги. Усталость погрузила Женевьеву в сон, слишком глубокий, чтобы его могли потревожить прохладный ветерок, проникающий через приоткрытое окно, неудобная поза или пристальный взгляд ее пациента. Хейдон наблюдал, как медленно поднимается и опускается ее округлая грудь, как время от времени между бровями появляется едва заметная морщинка. Что ей снится?
Хейдон не помнил, чтобы какая-нибудь женщина так о нем заботилась. Он не привык чувствовать себя беспомощным — особенно в присутствии едва знакомой девушки. Зверское избиение две недели назад, болезнь, накинувшаяся на него в тюрьме, и, наконец, жестокие удары надзирателя Симса превратили его чуть ли не в инвалида. Хейдон понятия не имел, каким образом он очутился в этом доме. Он помнил только Джека, который вел его к прекрасной мисс Макфейл. А вокруг нее стояли и забавно размахивали руками ангелочки.
Очевидно, почувствовав, что за ней наблюдают, Женевьева пошевелилась и открыла большие карие глаза, в которых не было ни подозрения, ни страха. Она смотрела на Хейдона, словно пытаясь вспомнить, почему этот изувеченный полуобнаженный мужчина лежит на ее кровати.
Внезапно девушка выпрямилась и стала искать какую-нибудь одежду. Несомненно, она все вспомнила.
— Добрый вечер, — прохрипел Хейдон; горло его совершенно пересохло и болело.
Женевьева схватила шерстяную шаль, упавшую на пол, и быстро завернулась в нее, прикрыв плечи и грудь. Сколько времени он ее разглядывал? И как она только могла заснуть? Господи, волосы распущены, ноги босые, да еще рядом незнакомый полуголый мужчина. Он, конечно, и пальцем не способен пошевелить, но стыд-то какой! Взяв со столика кувшин, Женевьева налила воды в стакан, стараясь за эти несколько секунд взять себя в руки.
— Вот, — сказала она, одной рукой придерживая шаль, а другой поднося стакан к губам Хейдона. — Попробуйте сделать хоть один глоток.
Хейдон сделал глоток, потом еще и осушил стакан целиком. Вода приятно охлаждала рот и горло. Хотя он привык к изысканным винам, но не мог припомнить такого вкусного питья.
— Благодарю вас.
Женевьева поставила стакан на столик и поправила шаль.
— Как вы себя чувствуете?
— Лучше.
Она посмотрела на поднос, который Юнис принесла несколько часов тому назад.
— Хотите немного бульона? Он уже остыл, но я могу спуститься и подогреть его…
— Я не голоден.
Женевьева молча кивнула, не зная, что говорить и делать дальше.
Всю ночь она ухаживала за ним, несмотря на дружные заверения Оливера и Дорин, что они сделали для него все возможное и теперь только богу решать, выживет этот бродяга или нет. Уже несколько лет Женевьева привыкла не полагаться исключительно на бога в делах, где хоть что-то зависело от нее. Кем бы ни был этот человек и что бы он ни сделал, она не могла уйти и оставить его страдать до утра в одиночестве.
Женевьева постаралась сбить жар, протирая израненное тело Хейдона разбавленным уксусом, меняла простыни, прикладывала ладонь к его пылающему лбу, пытаясь определить, успешна ли ее отчаянная битва с лихорадкой. Она успела изучить каждый контур его тела, когда он сжимался, страдая от озноба, или широко раскидывал руки и ноги, охваченный невыносимым жаром. Женевьева научилась рассчитывать, сколько капель воды влить ему в рот, чтобы он не захлебнулся, и сколько сил вкладывать в каждое прикосновение, чтобы не причинить ему боли. Она знала теперь каждый ушиб, каждую царапину на его теле, какие ребра сломаны, а какие просто болят. Это избавляло ее от чувства неловкости, создавая ощущение, будто они знакомы давным-давно.
Но теперь, когда Хейдон проснулся, это ощущение сразу исчезло.
— Вы… помогли ему?
Женевьева недоуменно посмотрела на него.
— Мальчику, — объяснил Хейдон, с трудом подбирая слова. — Вы помогли ему… освободить меня?
Женевьева хотела было ответить решительным «нет», но подумала, что это не совсем правда. Она ведь видела, как Джек тайком снял ключи с пояса надзирателя, и вместо того, чтобы остановить его, создала суматоху, отвлекая внимание тюремщика. Выходит, она позволила Джеку завершить задуманное. Разве она не догадывалась о его намерениях. К тому же он просил забрать вместе с ним и Хейдона.
— Не в моих привычках вызволять из тюрьмы преступников. — Женевьева не была уверена, кого она пытается убедить — себя или его.
— Но Джека вы вызволили.
— Исключительно законными средствами, с ведома и согласия мистера Томпсона, — ответила она. — К тому же Джек всего лишь мальчик, и его вообще не следовало отправлять в тюрьму.
— Меня тоже. — Хейдону было очень трудно говорить, и он устало закрыл глаза.
Женевьева смочила тряпку и положила ее на лоб Хейдона, потом, окунув другой кусок ткани в прохладную воду, стала протирать ему лицо.
Каким должен быть человек, если он, сам еле держась на ногах, полез в драку, защищая незнакомого мальчишку. По словам Джека, он попал в тюрьму уже серьезно раненным. Конечно, он понимал, что в таком состоянии ему не справиться с надзирателем. К тому же он даже не подружился с пареньком. Джек говорил, что они едва обменялись полудюжиной слов за все время, которое провели вместе в камере.
Выходит, этот человек был способен на сострадание и благородные поступки, удивительные для убийцы.
Голова Хейдона склонилась набок, а дыхание стало глубоким. Он заснул. Женевьева осторожно убрала с его лба мокрую тряпку, дотронулась ладонью. Жар еще присутствовал, но уже не был таким обжигающим, как час назад. Однако опыт, приобретенный в борьбе с детскими болезнями, научил ее, что температура может падать, а затем внезапно подскакивать с угрожающей скоростью. Нужно тщательно следить, чтобы этого не произошло. Поправив одеяла, Женевьева взяла поднос. Надо отнести остывший бульон на кухню и захватить оттуда свежей воды.
— Останьтесь.
Его голос звучал грубо, так что это скорее походило на приказ, чем на просьбу. Но в голубых глазах светилось отчаяние. Женевьева понимала, что он вовсе не хочет напугать ее.
— Я выйду всего на несколько минут, — заверила она его.
Хейдон покачал головой.
— Скоро за мной придут и отведут на виселицу. Пожалуйста, не уходите.
— Если за вами придут, я их отошлю, — отозвалась Женевьева. — Им незачем знать, что вы здесь.
Его глаза расширились от удивления и тут же устало закрылись.
Поколебавшись, Женевьева поставила поднос и опустилась в кресло, готовая провести здесь остаток ночи.
Глава 3
— Перестаньте стучать! — с раздражением крикнул Оливер. — Я не могу двигаться быстрее! Хотя это был спорный вопрос, колотивший в парадную дверь, видимо, поверил ему на слово, так как стук сразу же прекратился.
— Где же ваше терпение? — ворчал Оливер, хватая щеколду мозолистой рукой. — Неужели вам никогда не говорили, что нехорошо ломиться в дом к старому человеку? — Слегка приоткрыв дверь, он сердито закончил: — Неужели у вас хороших манер не больше, чем у вонючего, лохматого… О, прошу прощения, начальник Томпсон…
— Будьте любезны сообщить мисс Макфейл, что мы с констеблем должны немедленно поговорить с ней по неотложному делу, — нетерпеливо прервал начальник тюрьмы.
Оливер прислонился к двери, лениво почесывая седую голову.
— Что за дело? Неужели кто-то наконец спалил жалкую лачугу, которую вы называете тюрьмой?
Томпсон вспыхнул от возмущения.
— Во-первых, да будет вам известно, что я руковожу респектабельным учреждением, соответствующим всем рекомендациям инспектора тюрем Шотландии. Во-вторых, вас не касается, что именно я намерен обсудить с мисс Макфейл. И в-третьих, если вы хоть немного усвоили обязанности дворецкого, с тех пор как покинули мою тюрьму, то сейчас же откроете эту дверь и проводите нас в гостиную, где мы могли бы подождать мисс Макфейл.
Оливер недовольно сдвинул седые брови.
— Вот как? Ну, во-первых, бьюсь об заклад, что ваш драгоценный инспектор живо подправил бы свои рекомендации, если бы просидел с неделю в этой зловонной выгребной яме. Во-вторых, я не привык впускать в дом никого, покуда он не сообщит, что ему нужно. А в-третьих, поскольку мисс Макфейл — моя хозяйка, пускай она и решает, приглашать вас в дом или оставить на пороге. — Захлопнув дверь у них перед носом, он с усмешкой обернулся. — Пусть немного понервничают. Ты готова, девочка?
— Почти, — ответила Женевьева, спускаясь с лестницы. Она была у Хейдона. Он все еще спал. Женевьева привела себя в порядок и теперь была во всеоружии. — Можешь впустить их в гостиную, Оливер.
Подождав немного, чтобы позлить Томпсона, Оливер наконец распахнул дверь.
— Мисс Макфейл примет вас обоих в гостиной. — Подняв подагрическую руку, он величественным жестом указал на скромно меблированную комнату.
Бросив на Оливера сердитый взгляд, Томпсон снял пальто и шляпу и протянул их ему.
— Благодарю, но я не особенно люблю черное, — отозвался Оливер. — В нем выглядишь как труп, не в обиду вам будет сказано, начальник. Кроме того, все это вам снова понадобится, когда вы будете уходить.
Томпсон направился в гостиную, пыхтя от негодования и неся отвергнутое облачение. Констебль Драммонд снял шляпу и последовал за ним, презрительно скривив рот, как будто ничего иного от Оливера и не ожидал.
— Доброе утро, мистер Томпсон, — приветливо поздоровалась Женевьева. — Здравствуйте, констебль. Пожалуйста, садитесь. Могу я предложить вам что-нибудь выпить?
— В этом нет необходимости, — ответил констебль Драммонд, прежде чем Томпсон успел согласиться.
— Простите за беспокойство в столь ранний час, мисс Макфейл, — извинился начальник тюрьмы, опуская в кресло свой внушительный зад, — но произошло нечто ужасное. Лорд Рэдмонд бежал.
Женевьева недоуменно посмотрела на него.
— Кто?
— Убийца, деливший камеру с мальчишкой. Тем самым, которого вы забрали вчера вечером, мисс Макфейл, — объяснил констебль Драммонд. — Это лорд Хейдон Кент, маркиз Рэдмонд. Кажется, вы обменялись с ним несколькими словами в тюрьме.
Констебль был высоким суровым мужчиной лет сорока, с длинными не по моде волосами, свисавшими тощей бахромой ниже воротника. Темные бакенбарды подчеркивали худобу его мрачной физиономии. Женевьева впервые увидела его, когда вызволяла из тюрьмы Шарлотту год тому назад. Он ей сразу же не понравился. Именно Драммонд арестовал бедную девочку, которой тогда было всего десять лет, за кражу репы и двух яблок. Он был убежден, что те, кто нарушает закон, неважно, взрослые они или дети, должны в полной мере испытывать последствия своего поведения, и не одобрял решение Женевьевы взять Шарлотту к себе.
— Ах да, конечно. Я не знала его имени. — Женевьеве удалось сохранить равнодушное выражение лица. Она помнила, как Джек говорил, что надзиратель называл заключенного «ваша милость». Отец Женевьевы был виконтом, а бывший жених — графом, так что ее не подавляли звучные титулы, а намеки на якобы сопутствующее им моральное и интеллектуальное превосходство она и вовсе считала нелепыми.
Тем не менее мысль о том, что обнаженный мужчина, чье израненное тело она всю ночь протирала влажной тряпкой, был маркизом, вызывала некоторое смущение.
— Моя горничная рассказала мне, когда вернулась из тюрьмы вчера вечером, что бежал заключенный из камеры Джека. — Женевьева сдвинула брови в притворном беспокойстве. — Я надеялась, что вы его уже поймали.
— Можете не сомневаться — далеко ему не уйти, — ерзая на стуле, заявил Томпсон. Жилет так обтягивал его объемистую фигуру, что казалось, пуговицы вот-вот оторвутся. — Тем более в таком состоянии.
Начальник тюрьмы как будто старался убедить в этом не только Женевьеву, но и себя самого. Побег опасного убийцы из его тюрьмы накануне казни никак не делал ему чести. Женевьева подумала, что Томпсон рискует потерять должность, и это не доставило ей особой радости. Несмотря на все его недостатки, она дорожила их многолетним партнерством. Томпсон всегда сообщал ей, когда очередного ребенка приговаривали к тюремному заключению. Женевьева отнюдь не была уверена, что новый начальник окажется таким же услужливым — или таким же продажным.
— Не бойтесь — я найду его, — в голосе констебля Драммонда звучала суровая решимость. — Еще до ночи он снова окажется за решеткой, а завтра утром отправится на виселицу.
Его слова встревожили Женевьеву, но она постаралась изобразить подобие ослепительной улыбки.
— Рада это слышать. Женщине, живущей с маленькими детьми, страшновато, когда убийца бродит по улицам. Пока вы его не поймаете, мне придется тщательно присматривать за всеми моими домочадцами. Спасибо за то, что пришли и предупредили меня. Это очень любезно с вашей стороны.
— Вообще-то это не единственная цель нашего визита. — Томпсон вновь заерзал от смущения. Женевьева, несмотря на явную нависшую над ними опасность, чуть не расхохоталась, так похож был мистер Томпсон на огромное желе, трясущееся на блюде. — Мы бы хотели поговорить с парнем…
Женевьева недоуменно приподняла брови.
— С Джеком? Зачем?
— Возможно, ваш новый… — констебль Драммонд сжал губы, подыскивая подходящее определение, — подопечный кое-что знает о том, куда мог отправиться лорд Рэдмонд. — Слово «подопечный» было произнесено с явным презрением.
— Почему вы так думаете?
Драммонд откинулся назад и соединил кончики пальцев, внимательно наблюдая за Женевьевой. Она спокойно встретила его взгляд.
— Должны же они были о чем-то говорить друг с другом, мисс Макфейл. — Его манеры были раздражающе снисходительными, как будто он пытался объяснить очевидные вещи слабоумному. — Лорд Рэдмонд родом не из Инверэри. Он был арестован за жестокое преступление вскоре после прибытия сюда. Это несколько ограничивает круг наших поисков. Учитывая его ослабленное состояние во время побега, мы не думаем, что он смог далеко уйти. Известно, что в гостиницу, где остановился перед арестом, он не возвращался и в таверне, где напился в ночь убийства, тоже не был. Поэтому мы хотели узнать у парня, не упоминал ли лорд Рэдмонд каких-нибудь знакомых в Инверэри или место, куда он мог бы отправиться в случае бегства.
— Я совсем недавно знаю Джека, но могу сказать, что он не из разговорчивых. — Женевьева добавила беспечным тоном: — Но если вы считаете, что он может оказать какую-то помощь, то, конечно, вам нужно с ним побеседовать. Пожалуйста, Оливер, найди Джека и приведи его сюда.
Оливер недовольно мотнул седой лохматой головой.
— Ладно.
Он вышел и вскоре вернулся вместе с Джеком.
Джек теперь мало походил на того грязного мальчишку, что покинул тюрьму вчера вечером. Кожа его вспомнила, что такое душистое мыло и мочалка. Грязная и всклокоченная каштановая шевелюра была вымыта и аккуратно причесана. Хорошо скроенный сюртук, белая рубашка, черные брюки и поношенные, но начищенные до блеска туфли довершали волшебное превращение. Правда, сюртук болтался на его тощей фигуре, а короткие жесткие волосы буйно завивались, так и не поддавшись усилиям Дорин гладко зачесать их назад, но на первый взгляд он выглядел безупречно, хотя и был несколько неловок. Лишь нескрываемая враждебность в серых глазах и шрам на левой щеке портили впечатление.
— Ты ведь помнишь мистера Томпсона, Джек? — спросила Женевьева.
Джек угрюмо посмотрел на начальника тюрьмы.
— А это констебль Драммонд, — представила Женевьева, не обращая внимания на злобный взгляд своего подопечного. Хорошие манеры — это потом, а сейчас ее больше заботило, как бы Джек не вышел из себя или не сболтнул чего-нибудь лишнего, не хватало еще возбудить у этой парочки подозрения.
— Мы с ним старые знакомые, верно? — Констебль Драммонд удостоил Джека презрительным взглядом.
Джек молча кивнул.
— Эти джентльмены хотели бы задать тебе несколько вопросов о лорде Рэдмонде, — продолжала Женевьева и добавила, решив, что Джек едва ли знаком с его титулом: — О человеке, с которым ты был в одной камере. Дорин рассказывала вчера вечером, что он бежал.
Джек по-прежнему молчал.
— Ну, расскажи-ка нам, парень, что говорил лорд Рэдмонд о побеге. Ты-то небось знаешь, где этот убийца? — спросил Томпсон, как будто нисколько не сомневался в соучастии Джека.
— Нет, ничего такого он не говорил.
Констебль Драммонд едва сдерживался, чтобы не усмехнуться. Он не сомневался, что Джек — лжец и вор и верить ему нельзя ни в чем.
— А он говорил что-нибудь о своих знакомых в Инверэри?
— Нет.
— И не упоминал никакую таверну или гостиницу, где мог бы спрятаться? — допытывался Томпсон.
— Нет. — Джек отвечал коротко и зло. Констебль Драммонд задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику.
— Лорд Рэдмонд говорил о своей семье или друзьях? Джек покачал головой.
— Так о чем же вы разговаривали? — удивленно воскликнул начальник тюрьмы.
Джек молча пожал плечами.
— Должны же вы были о чем-то говорить. — В голосе констебля послышались угрожающие нотки. — Вы ведь провели вместе немало времени.
Джек бросил на него взгляд, не обещавший ничего хорошего.
— Он был болен. Все время валялся на койке, стонал. Какие уж тут разговоры. Меня посадили туда не для того, чтобы я заводил дружбу с убийцей, — с горечью закончил он.
Последовала неловкая пауза.
— Отлично, — заговорил Томпсон, смущенный напоминанием, что он посадил подростка в камеру с убийцей, приговоренным к повешению. — Думаю, это все? — он вопросительно взглянул на констебля.
— Что касается парня, пока все. — Драммонд холодно посмотрел на Джека, всем своим видом давая понять, что не верит ни единому его слову. — Но я хотел бы задать несколько вопросов мисс Макфейл.
— Спасибо, Джек. — Женевьева ободряюще улыбнулась юноше. — Можешь идти.
Джек колебался, словно ему хотелось остаться и услышать, что она скажет. Было очевидно, что он все еще не доверяет своей благодетельнице. Вероятно, подумала Женевьева, его слишком часто предавали, чтобы он мог вот так просто взять и поверить, что она сдержит слово и не выдаст беспомощного человека властям.
— Пошли, парень. — Оливер положил руку на худое плечо мальчика. — Посмотрим, удастся ли нам уговорить Юнис угостить нас свеженьким печеньем.
Джек бросил на Женевьеву настороженный взгляд и вышел из комнаты.
Констебль Драммонд брезгливо скривил губы.
— Он всегда останется лгуном и воришкой, как бы вы ни пытались его отмыть. Вам бы следовало вернуть его в тюрьму, мисс Макфейл. Железный кулак закона должен покарать преступника.
— Джек пробыл под моей крышей всего несколько часов, и его уже допросила полиция, хотя мальчик не сделал ничего дурного, — отозвалась Женевьева. — Едва ли можно ожидать, чтобы он был весел и счастлив.
— И все-таки я готов держать пари, что парень знает больше, чем говорит. — Начальник тюрьмы погладил седую бороду, пытаясь выглядеть проницательным. — Вы должны не спускать с него глаз. Сразу дать нам знать, если в доме что-нибудь исчезнет.
— Могу вас заверить, что буду внимательно наблюдать за Джеком. Но возвращать его в тюрьму я не собираюсь. А как же поиски лорда Рэдмонда? — спросила Женевьева, меняя тему. — Что вы намерены делать?
— Наши люди не пропустят ни одной таверны или гостиницы. Склад и другие подобные места в Инверэри мы тоже осмотрим, — ответил констебль Драммонд. — Мы обыскиваем каретные и прочие сараи во всех здешних домах и расспрашиваем людей, не заметили ли они чего-то необычного — например, не пропадала ли у них еда или одежда. Мы также проверяли все экипажи, выезжающие из Инверэри, особенно в Эдинбург или Глазго. Опасные преступники часто бегут в большие города, надеясь найти там работу и скрыться среди тысяч людей. Конечно, мы предупредили власти в Инвернессе, чтобы они немедленно его арестовали, если он там появится. У маркиза поместье на севере графства.
— Он совершил чудовищное преступление, — заметил Томпсон, наконец решившись расстегнуть одну пуговицу обтягивающего его жилета.
— Самое жестокое убийство, какое я когда-либо видел за двадцать с лишним лет, — добавил Драммонд, не сводя глаз с Женевьевы.
Ей неприятно было это слышать. Она никак не могла поверить, что беспомощный человек, лежащий сейчас на втором этаже ее дома, мог быть повинен в таком злодеянии.
Тем не менее Женевьева не удержалась от вопроса:
— А что именно произошло?
— Лорд Рэдмонд проломил одному бедняге голову камнем, — ответил начальник тюрьмы. — Впрочем, с его стороны это было милосердным поступком, ведь до этого лорд успел избить свою жертву до полусмерти.
Женевьева ощутила горечь во рту. Неужели все-таки Хейдон действительно жестокий, хладнокровный убийца? Она не хотела этому верить, но суд признал его виновным. Не напрасно ли она защищает его?
— Кого он убил?
— Власти не смогли опознать жертву. — Темные глаза Драммонда, казалось, сверлили ее насквозь. — Лицо было изуродовано до неузнаваемости.
Мысленному взору Женевьевы представились большие, сильные и в то же время изящные руки с длинными пальцами, словно предназначенными для того, чтобы касаться клавиш фортепиано или щеки любимой женщины. Она мыла эти руки, стараясь не причинить боли их хозяину. Она думала о том, как эти руки отшвырнули прочь надзирателя и Джек был спасен.
Неужели такие прекрасные руки могут забить человека до смерти?
— Кто-нибудь видел, как он сделал это? — слова давались ей с трудом, во рту внезапно пересохло.
— Свидетелей не было, — признал констебль. — Но несколько человек видели лорда Рэдмонда бегущим из доков, где нашли тело. Его руки и одежда были в крови. В суде это сочли убедительным доказательством.
— Где же ваше терпение? — ворчал Оливер, хватая щеколду мозолистой рукой. — Неужели вам никогда не говорили, что нехорошо ломиться в дом к старому человеку? — Слегка приоткрыв дверь, он сердито закончил: — Неужели у вас хороших манер не больше, чем у вонючего, лохматого… О, прошу прощения, начальник Томпсон…
— Будьте любезны сообщить мисс Макфейл, что мы с констеблем должны немедленно поговорить с ней по неотложному делу, — нетерпеливо прервал начальник тюрьмы.
Оливер прислонился к двери, лениво почесывая седую голову.
— Что за дело? Неужели кто-то наконец спалил жалкую лачугу, которую вы называете тюрьмой?
Томпсон вспыхнул от возмущения.
— Во-первых, да будет вам известно, что я руковожу респектабельным учреждением, соответствующим всем рекомендациям инспектора тюрем Шотландии. Во-вторых, вас не касается, что именно я намерен обсудить с мисс Макфейл. И в-третьих, если вы хоть немного усвоили обязанности дворецкого, с тех пор как покинули мою тюрьму, то сейчас же откроете эту дверь и проводите нас в гостиную, где мы могли бы подождать мисс Макфейл.
Оливер недовольно сдвинул седые брови.
— Вот как? Ну, во-первых, бьюсь об заклад, что ваш драгоценный инспектор живо подправил бы свои рекомендации, если бы просидел с неделю в этой зловонной выгребной яме. Во-вторых, я не привык впускать в дом никого, покуда он не сообщит, что ему нужно. А в-третьих, поскольку мисс Макфейл — моя хозяйка, пускай она и решает, приглашать вас в дом или оставить на пороге. — Захлопнув дверь у них перед носом, он с усмешкой обернулся. — Пусть немного понервничают. Ты готова, девочка?
— Почти, — ответила Женевьева, спускаясь с лестницы. Она была у Хейдона. Он все еще спал. Женевьева привела себя в порядок и теперь была во всеоружии. — Можешь впустить их в гостиную, Оливер.
Подождав немного, чтобы позлить Томпсона, Оливер наконец распахнул дверь.
— Мисс Макфейл примет вас обоих в гостиной. — Подняв подагрическую руку, он величественным жестом указал на скромно меблированную комнату.
Бросив на Оливера сердитый взгляд, Томпсон снял пальто и шляпу и протянул их ему.
— Благодарю, но я не особенно люблю черное, — отозвался Оливер. — В нем выглядишь как труп, не в обиду вам будет сказано, начальник. Кроме того, все это вам снова понадобится, когда вы будете уходить.
Томпсон направился в гостиную, пыхтя от негодования и неся отвергнутое облачение. Констебль Драммонд снял шляпу и последовал за ним, презрительно скривив рот, как будто ничего иного от Оливера и не ожидал.
— Доброе утро, мистер Томпсон, — приветливо поздоровалась Женевьева. — Здравствуйте, констебль. Пожалуйста, садитесь. Могу я предложить вам что-нибудь выпить?
— В этом нет необходимости, — ответил констебль Драммонд, прежде чем Томпсон успел согласиться.
— Простите за беспокойство в столь ранний час, мисс Макфейл, — извинился начальник тюрьмы, опуская в кресло свой внушительный зад, — но произошло нечто ужасное. Лорд Рэдмонд бежал.
Женевьева недоуменно посмотрела на него.
— Кто?
— Убийца, деливший камеру с мальчишкой. Тем самым, которого вы забрали вчера вечером, мисс Макфейл, — объяснил констебль Драммонд. — Это лорд Хейдон Кент, маркиз Рэдмонд. Кажется, вы обменялись с ним несколькими словами в тюрьме.
Констебль был высоким суровым мужчиной лет сорока, с длинными не по моде волосами, свисавшими тощей бахромой ниже воротника. Темные бакенбарды подчеркивали худобу его мрачной физиономии. Женевьева впервые увидела его, когда вызволяла из тюрьмы Шарлотту год тому назад. Он ей сразу же не понравился. Именно Драммонд арестовал бедную девочку, которой тогда было всего десять лет, за кражу репы и двух яблок. Он был убежден, что те, кто нарушает закон, неважно, взрослые они или дети, должны в полной мере испытывать последствия своего поведения, и не одобрял решение Женевьевы взять Шарлотту к себе.
— Ах да, конечно. Я не знала его имени. — Женевьеве удалось сохранить равнодушное выражение лица. Она помнила, как Джек говорил, что надзиратель называл заключенного «ваша милость». Отец Женевьевы был виконтом, а бывший жених — графом, так что ее не подавляли звучные титулы, а намеки на якобы сопутствующее им моральное и интеллектуальное превосходство она и вовсе считала нелепыми.
Тем не менее мысль о том, что обнаженный мужчина, чье израненное тело она всю ночь протирала влажной тряпкой, был маркизом, вызывала некоторое смущение.
— Моя горничная рассказала мне, когда вернулась из тюрьмы вчера вечером, что бежал заключенный из камеры Джека. — Женевьева сдвинула брови в притворном беспокойстве. — Я надеялась, что вы его уже поймали.
— Можете не сомневаться — далеко ему не уйти, — ерзая на стуле, заявил Томпсон. Жилет так обтягивал его объемистую фигуру, что казалось, пуговицы вот-вот оторвутся. — Тем более в таком состоянии.
Начальник тюрьмы как будто старался убедить в этом не только Женевьеву, но и себя самого. Побег опасного убийцы из его тюрьмы накануне казни никак не делал ему чести. Женевьева подумала, что Томпсон рискует потерять должность, и это не доставило ей особой радости. Несмотря на все его недостатки, она дорожила их многолетним партнерством. Томпсон всегда сообщал ей, когда очередного ребенка приговаривали к тюремному заключению. Женевьева отнюдь не была уверена, что новый начальник окажется таким же услужливым — или таким же продажным.
— Не бойтесь — я найду его, — в голосе констебля Драммонда звучала суровая решимость. — Еще до ночи он снова окажется за решеткой, а завтра утром отправится на виселицу.
Его слова встревожили Женевьеву, но она постаралась изобразить подобие ослепительной улыбки.
— Рада это слышать. Женщине, живущей с маленькими детьми, страшновато, когда убийца бродит по улицам. Пока вы его не поймаете, мне придется тщательно присматривать за всеми моими домочадцами. Спасибо за то, что пришли и предупредили меня. Это очень любезно с вашей стороны.
— Вообще-то это не единственная цель нашего визита. — Томпсон вновь заерзал от смущения. Женевьева, несмотря на явную нависшую над ними опасность, чуть не расхохоталась, так похож был мистер Томпсон на огромное желе, трясущееся на блюде. — Мы бы хотели поговорить с парнем…
Женевьева недоуменно приподняла брови.
— С Джеком? Зачем?
— Возможно, ваш новый… — констебль Драммонд сжал губы, подыскивая подходящее определение, — подопечный кое-что знает о том, куда мог отправиться лорд Рэдмонд. — Слово «подопечный» было произнесено с явным презрением.
— Почему вы так думаете?
Драммонд откинулся назад и соединил кончики пальцев, внимательно наблюдая за Женевьевой. Она спокойно встретила его взгляд.
— Должны же они были о чем-то говорить друг с другом, мисс Макфейл. — Его манеры были раздражающе снисходительными, как будто он пытался объяснить очевидные вещи слабоумному. — Лорд Рэдмонд родом не из Инверэри. Он был арестован за жестокое преступление вскоре после прибытия сюда. Это несколько ограничивает круг наших поисков. Учитывая его ослабленное состояние во время побега, мы не думаем, что он смог далеко уйти. Известно, что в гостиницу, где остановился перед арестом, он не возвращался и в таверне, где напился в ночь убийства, тоже не был. Поэтому мы хотели узнать у парня, не упоминал ли лорд Рэдмонд каких-нибудь знакомых в Инверэри или место, куда он мог бы отправиться в случае бегства.
— Я совсем недавно знаю Джека, но могу сказать, что он не из разговорчивых. — Женевьева добавила беспечным тоном: — Но если вы считаете, что он может оказать какую-то помощь, то, конечно, вам нужно с ним побеседовать. Пожалуйста, Оливер, найди Джека и приведи его сюда.
Оливер недовольно мотнул седой лохматой головой.
— Ладно.
Он вышел и вскоре вернулся вместе с Джеком.
Джек теперь мало походил на того грязного мальчишку, что покинул тюрьму вчера вечером. Кожа его вспомнила, что такое душистое мыло и мочалка. Грязная и всклокоченная каштановая шевелюра была вымыта и аккуратно причесана. Хорошо скроенный сюртук, белая рубашка, черные брюки и поношенные, но начищенные до блеска туфли довершали волшебное превращение. Правда, сюртук болтался на его тощей фигуре, а короткие жесткие волосы буйно завивались, так и не поддавшись усилиям Дорин гладко зачесать их назад, но на первый взгляд он выглядел безупречно, хотя и был несколько неловок. Лишь нескрываемая враждебность в серых глазах и шрам на левой щеке портили впечатление.
— Ты ведь помнишь мистера Томпсона, Джек? — спросила Женевьева.
Джек угрюмо посмотрел на начальника тюрьмы.
— А это констебль Драммонд, — представила Женевьева, не обращая внимания на злобный взгляд своего подопечного. Хорошие манеры — это потом, а сейчас ее больше заботило, как бы Джек не вышел из себя или не сболтнул чего-нибудь лишнего, не хватало еще возбудить у этой парочки подозрения.
— Мы с ним старые знакомые, верно? — Констебль Драммонд удостоил Джека презрительным взглядом.
Джек молча кивнул.
— Эти джентльмены хотели бы задать тебе несколько вопросов о лорде Рэдмонде, — продолжала Женевьева и добавила, решив, что Джек едва ли знаком с его титулом: — О человеке, с которым ты был в одной камере. Дорин рассказывала вчера вечером, что он бежал.
Джек по-прежнему молчал.
— Ну, расскажи-ка нам, парень, что говорил лорд Рэдмонд о побеге. Ты-то небось знаешь, где этот убийца? — спросил Томпсон, как будто нисколько не сомневался в соучастии Джека.
— Нет, ничего такого он не говорил.
Констебль Драммонд едва сдерживался, чтобы не усмехнуться. Он не сомневался, что Джек — лжец и вор и верить ему нельзя ни в чем.
— А он говорил что-нибудь о своих знакомых в Инверэри?
— Нет.
— И не упоминал никакую таверну или гостиницу, где мог бы спрятаться? — допытывался Томпсон.
— Нет. — Джек отвечал коротко и зло. Констебль Драммонд задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику.
— Лорд Рэдмонд говорил о своей семье или друзьях? Джек покачал головой.
— Так о чем же вы разговаривали? — удивленно воскликнул начальник тюрьмы.
Джек молча пожал плечами.
— Должны же вы были о чем-то говорить. — В голосе констебля послышались угрожающие нотки. — Вы ведь провели вместе немало времени.
Джек бросил на него взгляд, не обещавший ничего хорошего.
— Он был болен. Все время валялся на койке, стонал. Какие уж тут разговоры. Меня посадили туда не для того, чтобы я заводил дружбу с убийцей, — с горечью закончил он.
Последовала неловкая пауза.
— Отлично, — заговорил Томпсон, смущенный напоминанием, что он посадил подростка в камеру с убийцей, приговоренным к повешению. — Думаю, это все? — он вопросительно взглянул на констебля.
— Что касается парня, пока все. — Драммонд холодно посмотрел на Джека, всем своим видом давая понять, что не верит ни единому его слову. — Но я хотел бы задать несколько вопросов мисс Макфейл.
— Спасибо, Джек. — Женевьева ободряюще улыбнулась юноше. — Можешь идти.
Джек колебался, словно ему хотелось остаться и услышать, что она скажет. Было очевидно, что он все еще не доверяет своей благодетельнице. Вероятно, подумала Женевьева, его слишком часто предавали, чтобы он мог вот так просто взять и поверить, что она сдержит слово и не выдаст беспомощного человека властям.
— Пошли, парень. — Оливер положил руку на худое плечо мальчика. — Посмотрим, удастся ли нам уговорить Юнис угостить нас свеженьким печеньем.
Джек бросил на Женевьеву настороженный взгляд и вышел из комнаты.
Констебль Драммонд брезгливо скривил губы.
— Он всегда останется лгуном и воришкой, как бы вы ни пытались его отмыть. Вам бы следовало вернуть его в тюрьму, мисс Макфейл. Железный кулак закона должен покарать преступника.
— Джек пробыл под моей крышей всего несколько часов, и его уже допросила полиция, хотя мальчик не сделал ничего дурного, — отозвалась Женевьева. — Едва ли можно ожидать, чтобы он был весел и счастлив.
— И все-таки я готов держать пари, что парень знает больше, чем говорит. — Начальник тюрьмы погладил седую бороду, пытаясь выглядеть проницательным. — Вы должны не спускать с него глаз. Сразу дать нам знать, если в доме что-нибудь исчезнет.
— Могу вас заверить, что буду внимательно наблюдать за Джеком. Но возвращать его в тюрьму я не собираюсь. А как же поиски лорда Рэдмонда? — спросила Женевьева, меняя тему. — Что вы намерены делать?
— Наши люди не пропустят ни одной таверны или гостиницы. Склад и другие подобные места в Инверэри мы тоже осмотрим, — ответил констебль Драммонд. — Мы обыскиваем каретные и прочие сараи во всех здешних домах и расспрашиваем людей, не заметили ли они чего-то необычного — например, не пропадала ли у них еда или одежда. Мы также проверяли все экипажи, выезжающие из Инверэри, особенно в Эдинбург или Глазго. Опасные преступники часто бегут в большие города, надеясь найти там работу и скрыться среди тысяч людей. Конечно, мы предупредили власти в Инвернессе, чтобы они немедленно его арестовали, если он там появится. У маркиза поместье на севере графства.
— Он совершил чудовищное преступление, — заметил Томпсон, наконец решившись расстегнуть одну пуговицу обтягивающего его жилета.
— Самое жестокое убийство, какое я когда-либо видел за двадцать с лишним лет, — добавил Драммонд, не сводя глаз с Женевьевы.
Ей неприятно было это слышать. Она никак не могла поверить, что беспомощный человек, лежащий сейчас на втором этаже ее дома, мог быть повинен в таком злодеянии.
Тем не менее Женевьева не удержалась от вопроса:
— А что именно произошло?
— Лорд Рэдмонд проломил одному бедняге голову камнем, — ответил начальник тюрьмы. — Впрочем, с его стороны это было милосердным поступком, ведь до этого лорд успел избить свою жертву до полусмерти.
Женевьева ощутила горечь во рту. Неужели все-таки Хейдон действительно жестокий, хладнокровный убийца? Она не хотела этому верить, но суд признал его виновным. Не напрасно ли она защищает его?
— Кого он убил?
— Власти не смогли опознать жертву. — Темные глаза Драммонда, казалось, сверлили ее насквозь. — Лицо было изуродовано до неузнаваемости.
Мысленному взору Женевьевы представились большие, сильные и в то же время изящные руки с длинными пальцами, словно предназначенными для того, чтобы касаться клавиш фортепиано или щеки любимой женщины. Она мыла эти руки, стараясь не причинить боли их хозяину. Она думала о том, как эти руки отшвырнули прочь надзирателя и Джек был спасен.
Неужели такие прекрасные руки могут забить человека до смерти?
— Кто-нибудь видел, как он сделал это? — слова давались ей с трудом, во рту внезапно пересохло.
— Свидетелей не было, — признал констебль. — Но несколько человек видели лорда Рэдмонда бегущим из доков, где нашли тело. Его руки и одежда были в крови. В суде это сочли убедительным доказательством.