Страница:
Был один ремонтник, который непременно тщательнейшим образом чистил и полировал кресло пилота в каждом самолете камикадзе, какой ни обслуживал. По его суждению, кресло было для пилота гробом, и в этом смысле на нем не должно было быть ни пятнышка. Один из тех, кому была оказана эта услуга, так приятно удивился, что позвал и поблагодарил своего благодетеля, сказав, что чистота в самолете очень много для него значит. Глаза ремонтника помутнели от слез и, не будучи в состоянии что-либо сказать, он бежал рядом с самолетом, выруливавшим на дорожку, держасъ рукой за плоскость крыла.
После того, как пилоты прощально взмахивали рукой со своих мест, самолеты быстро, один за другим взлетали. Обычный состав атакующей группы камикадзе был следующим: три самолета-самоубийцы, один истребитель сопровождения и один «оценочный» самолет. Обязанностью сопровождения было охранять пилотов-самоубийц от вражеских перехватчиков всеми возможными способами, включая всяческие увертки и пируэты, и довести их в целости до цели. Пока атакующие не приближались к американским кораблям, заряды не ставились на боевой взвод с тем, чтобы пилоты, не нашедшие своей цели, смогли вернуться на базу и подождать благоприятной возможности, однако позже в ходе войны, была снята даже эта теоретическая возможность остаться в живых, поскольку, как правило, взрыватели ставились на боевой взвод сразу же после взлета, и самолеты не могли приземлиться, не взорвавшись. [784]
Приближаясь к своим целям, атакующие разбрасывали в воздухе фольгу, чтобы создать помехи работе вражеских радаров, а затем вытаскивали чеку, после чего начинали вращаться бомбовые пропеллеры. [785]Когда корабли были уже хорошо видны, ведущий пилот делал небольшой) вираж, поднимал руку и давал сигнал: «Все самолеты — в атаку!» Каждый определял свою цель и атаковал — либо с очень большой, либо с очень малой высоты. [786]Стараясь вести / самолет как можно аккуратнее, он целился в самую уязвимую часть корабля. Для тех удачливых пилотов, чьей целью были авианосцы, желательно было попасть в подъемник на летной палубе, однако такая точность была чрезвычайно редкой.
Смерть наступала мгновенно, в момент удара, когда и самолет, и пилот исчезали в могучем взрыве. Это было яркое пламя славы, «великолепная смерть» (риппа-на си), окоторой они столь часто писали в своих письма и дневниках. Однако, реальные земные последствия были далеко не столь красивы. Типично мрачная картина после атаки наблюдалась на борту легкого крейсера «Монпейе», который утром 27 ноября 1944 года стал целью не менее чем восьми самолетов камикадзе из Мабалаката, однако каким-то образом умудрился остаться наплаву. Как только была дана команда «отбой», экипаж приступил к неприятным обязанностям по очистке палубы.
После того, как моряки сбросили за борт груду металла, оставшегося от атаковавших корабль самолетов, они принялись поливать палубы из брандспойтов и вскоре вода стала красной от крови. То там, то здесь они находили ошметки плоти и другие останки тел японских пилотов, — языки, обрывки черных волос, куски мозга, руки, ногу. Один из моряков торжествуя отрубил палец и снял кольцо. Вскоре палубы очистились.
В то же время самолеты эскорта, сделав все, что они могли, для успешного выполнения задания, пытались вернуться на базу сквозь шквал заградительного огня, уходя от преследования перехватчиков. Детальный отчет о проделанном немедленно отсылался с базы главнокомандующему морским соединением, который, вне зависимости от результатов, представлял погибших пилотов к следующему воинского званию. [787]С западной точки зрения такие посмертные почести могут показаться несколько неудовлетворительной формой компенсации за отданную жизнь, особенно если учитывать, что никто из камикадзе до этого не получал никаких наград или повышений. Однако для молодых людей сознание того, что после смерти они будут официально признаны, утверждало их в героическом статусе и, без сомнений, служило в качестве дополнительного побудительного мотива в их последние часы.
Вылеты камикадзе с Мабалакага и других аэродромов на Филиппинах продолжались до января 1945 года, покуда не осталось ни одного действующего самолета. С 26 октября па б января рейды проходили ежедневно; всего в воздух поднялось около пятисот самолетов-самоубийц. Оставшиеся в живых пилоты пребывали в глубочайшем отчаянии, поняв, что больше вылетов не будет, и теперь им придется в качестве обычных пехотинцев всего лишь сражаться в арьергардных боях в горах. Однако, утром шестого числа оказалось, что ремонтные команды, работая всю ночь напролет, подбирая кусочки и остатки из того, что валялось вокруг летного поля, смогли каким-то чудом собрать пять самолетов «Зеро». Капитан Накадзима, на чью долю выпала незавидная обязанность отбирать пилотов для этого последнего вылета, вспоминал:
Ввиду особых обстоятельств, теперь, когда 201-е воздушное соединение практически перестало существовать… вместо того, чтобы просто назначить пилотов на этот день… я решил вызвать добровольцев. Я приказал всем пилотам собраться перед укрытием. Когда они собрались, я обратился к ним, описал наше положение и рассказал, у какую великолепную работу проделала ремонтная команда, подготовив пять дополнительных самолетов,
«Их состояние далеко не блестяще, — заметил я. — Собственно, два из них не могут Jнести 250-килограммовые бомбы, поэтому их снарядили двумя 30-килограммовыми… С отправкой этих самолетов для нас закончится сражение в воздухе, и все мы продолжим действия в полевых войсках. Планируя эту последнюю особую атаку, я хотел бы узнать ваши пожелания.»
Тут я замолчал, давая им время подумать. Когда стало ясное, что они осознали сказанное, я продолжил: «Тот, кто желает добровольно принять участие в сегодняшней вылете — поднять руки.»
Я еще не успел договорить до конца, как все до единого подняли руки высоко в воздух и каждый выкрикнул: «Здесь!», сделав шаг вперед… Я сделал глубокий вздох и постарался придать своему лицу нахмуренный вид, чтобы скрыть переполнявшие меня эмоции.
«Поскольку все вы так хотите полететь, мы прибегнем к обычной процедуре назначения. Разойдись!»
Когда я повернулся, чтобы войти в укрытие, несколько пилотов подбежали и, хватая меня за руки и рукава, говорили: «Пошлите меня! Пожалуйста, пошлите меня! Пошлите меня!» Я обернулся и крикнул: «Каждый хочет полететь. Не будьте такими эгоистами!»
Это заставило их замолчать, и я зашел в укрытие, чтобы посоветоваться с командующим воздушным соединением относительно составления этого последнего списка.
У нас не было различия во мнении относительно того, кто возглавит это отряд. Не так давно лейтенант Накано был госпитализирован в Маниле с туберкулезом. Выйдя из больницы, он сказал мне: «Сейчас я выздоровел, однако нет гарантий, что не будет рецидива. Если бы я излечился навсегда, я бы мог ждать своей очереди в установленном порядке. Однако, если болезнь вернется, для меня больше не будет шанса вернуться на службу. Поэтому пожалуйста, пошлите меня на задание при первой же возможности.»
Помня о его просьбе, я собирался отправить его в полет на короткое расстояние, чтобы его силы сохранились до конца. Данное задание не должно было быть особенно затяжным, и это был последний шанс. Учитывая все эти факторы, я решил, что Накано является идеальным человеком на должность командира отряда…
Все это время продолжались вражеские налеты, и мы почти не могли выйти из укрытий. Корабли противника просто кишели в заливе Лингае; высадка должна была произойти с минуты на минуту.
Готовясь к отправке (порядковый номер 1645), с пяти самолетов, спрятанных в разных местах поблизости от аэродрома Мабалакат, сняли камуфляж и прогрели моторы. Столь тщательно и с энтузиазмом проводившиеся тренировки оказались полезными. Пилоты двигались быстро. Как только покатился первый самолёт, за ним сразу же последовали остальные.
Летное поле было испещрено воронками от бомб, однако, следя за сигналами, которые я подавал руками, самолеты были умело выведены на стартовую позицию. Когда я взмахнул правой рукой, командуя взлет, лейтенант Накано приподнялся в кресле и закричал: «Командир Накадзима! Командир Накадзима!»
Испугавшись, что у него что-то не в порядке, я подбежал к его самолету, узнать о неполадках. На его лице была широкая улыбка, когда он прокричал: «Спасибо вам, командир, большое спасибо…» Понимая; что в любой момент могут появиться вражеские самолеты, и что терять нельзя ни секунды, я, не говоря ни слова, дал команду взлетать.
Самолет Накано с ревом устремился вперед. Когда со мной поравнялся второй самолет, его мотор на мгновение сбросил обороты, и пилот крикнул: «Командир! Командир!» Я. яростно махал ему, чтобы он быстрее взлетал, но сквозь шум донеслись его прощальные слова: «Спасибо за то, что вы выбрали меня. Я притворился, что не слышу этого, но слова разрывали мне сердце.
Сцена повторялась, по мере того, как каждый пилот проезжал мимо меня: третий… четвертый… пятый — каждый сказал одно и то же… [788]
Это была прощальная песнь операций камикадзе на Филиппинах. Всем пяти самолетам удалось прорваться сквозь заграждения вражеских перехватчиков и долететь до мощного скопления американских военно-морских сил в заливе Лингае. Их сопровождал один самолет наблюдения, делавший фотографии атаки. Это свидетельство, однако, исчезло, и высшее имперское командование уверило себя, что нападение прошло успешно; в действительности же лишь один американский корабль был потоплен Накано и его сотоварищами — и был это всего лишь скромный миноносец „Лонг“.
Жертвы сотен камикадзе не смогли спасти Филиппин, и теперь адмиралу Ониси было приказано перевести ставку на Тайвань. Он взял с собой все документы, касающиеся камикадзе, дабы сохранить их для будущих поколений. [789]Вражеские войска продвигались все ближе к родным островам, а Ониси был убежден, что то, чему не удалось осуществиться на Филиппинах, будет испробовано с еще большей решимостью на Тайване. Царил все нарастающий дух поспешности; первые отряды камикадзе поднялись с Тайваня всего через два дня после их формирования, и с этих пор вылеты шли один за другим. Тренировочный период пилотов для самоубийственных атак был сокращен всего до десяти дней. Все внимание теперь уделялось процедурам взлета и тарана, тратить время на то, чтобы обучать технике посадки, было уже роскошью. [790]
Подобно умирающему пациенту, ослабевшее тело которого поражается все новыми и новыми приступами, Япония быстро теряла последние оборонительные силы, которые могли бы спасти ее от полного поражения, или, по крайней мере, отдалить последние часы. Тактика шквальных нападений камикадзе была шагом отчаяния» Ударные группы адмирала Ониси на Филиппинах были первыми официально созданными командами самоубийц, однако тактика намеренного самопожертвования часто использовалась на ранних этапах войны, в частности — в самом ее начале, когда адмирал Ямамото послал в Пирл Харбор пять «карманных» подводных лодок в общем плане нападения 7 декабря. И хотя этих подводных карликов официально не называли оружием самоубийц, относительно судеб их экипажей ни у кого не было сомнений. Четыре из пяти были немедленно потоплены — как оказалось безо всякой пользы для нападавших. Позже «карманные» подлодки использовались в неудачной атака на Сиднейскую гавань, и только после этой бесплодной попытки Имперский флот решил прекратить использование подводных самоубийственных средств. Однако, несмотря на то, что течение военных действий стало резко неблагоприятным, японцы вновь прибегли к самоубийственной тактике и ее орудиям. Сперва эти действия были индивидуальными и обычно импровизированными — в соответствии с необходимостью момента, когда становилось ясно, что обычные методы не применимы. Задолго до того, как отряды камикадзе стали существовать в умах, пилоты Имперского Флота использовали тактику «удара телами» в воздушных боях с В-2 и другими вражескими бомбардировщиками. Первый зафиксированный документально таран произошел в мае 1943 года, когда сержант Ода намеренно столкнулся на своем маленьком истребителе Ki-43 с американским В-17, и смог своим самопожертвованием спасти — так, по крайней мере, говорит традиция — весь японский конвой, — героический поступок, за который посмертно он был повышен в чине на два ранга. [791]Когда выяснилось, что лобовые таранные атаки не приносят эффекта, морские пилоты, действуя по собственной инициативе, стали нападать на огромные вражеские самолеты, стараясь перерубить своими пропеллерами его рули. Несмотря на фантастически трудный маневр по сближению с рулями на высокой скорости, избегая одновременно огня вражеских пушек и опасность от его пропеллеров, этот способ «стрижки» помог многим японским пилотам сбивать вражеские бомбардировщики.
Самоубийственные атаки на американские корабли впервые начались со сражения за острова Санта Крус в сентябре 1942 года, когда командир эскадрильи японских бомбардировщиков намеренно спикировал на высившуюся массу авианосца «Хорнет» и врезался в его летную палубу, где и взорвались его две бомбы. Несколько часов спустя «Хорнет» затонул, хотя это, скорее, было результатом удачной торпедной атаки, чем падением самолета. [792]Первая спланированная операция такого рода была проведена лишь два года спустя (12 сентября 1944 года), когда группа армейских пилотов приняла собственное решение спикировать на американские авианосцы у островов Негрос. Пара истребителей, оснащенных двухсотфунтовыми бомбами, взлетела перед рассветом, и никто больше о них никогда не слыхал, — вероятно их сбили еще до подлёта к цели. [793]
Не только пилоты, и даже не только военные реагировали отчаянием самоубийств на агонировавший ход событий. В сражении за сражением, от Алеутских островов до Гуадалканала японские солдаты избегали пленения, участвуя в яростных самоубийственных атаках, которые американцы называли «нападениями банзай».Вероятно, самые жуткие события происходили на острове Сайпан в июле 1944 года. [794]Когда организованное военное сопротивление стало невозможным, приблизительно три тысячи солдат, большинство из них вооруженные лишь штыками и палками, бросились против концентрированного пулеметного огня американских морских пехотинцев и были скошены до последнего человека. Временами тела японских солдат громоздились так высоко, что морским пехотинцам приходилось переносить пулеметы на новую линию огня — а уже приближалась новая волна наступавших. Особое тяжелое впечатление производила группа раненных солдат, большинство из которых было обмотано бинтами и опиралось на плечи товарищей, выползавших из госпитальных палаток, чтобы принять участие в последней самоубийственной атаке. Иногда целые подразделения японских солдат становилось в ряд на колени, и их обезглавливали командиры, которые затем по очереди совершали харакири; сотни других солдат убивали себя выстрелом в голову, или — чаще — подрывали себя ручными гранатами. Продвигаясь по залитому кровью острову, морские пехотинцы становились свидетелями все новых сцен массовых самоубийств, кульминация наступала, когда сотни японцев — гражданских лиц, включая большое количество женщин с детьми на руках, бросались вниз со скал, или выбегали из прибрежных пещер и топились в море, только бы не подвергнуться унижению плена. Эта «саморезня», вероятно, самая ужасная в мировой истории со времен массового самоубийства евреев в Масаде, продолжалась три дня и три ночи; когда наконец адмирал Спруанс смог объявить, что на острове «безопасно», в живых осталось менее тысячи японцев из первоначальных тридцати двух, и вряд ли хотя бы один солдат стал военнопленным. [795]
Катаклизм на острове Сайпан привел к отставке премьер-министра генерала Тодзё, единственного руководителя, самым непосредственным образом ответственного за то катастрофическое положение, в котором оказалась Япония. На его место пришел другой военный — генерал Коисо. Несколько месяцев спустя новый премьер-министр публично признал в одном из классических высказываний той войны, что «развитие военных действий на Тихоокеанском театре находится в том состоянии, которое не обязательно должно придавать оптимизма». [796]На тот случай, если это будут интерпретировать как пораженчество, он поспешил добавить, что «чрезвычайно растянутые коммуникационные линии противника на всех фронтах уязвимы для наших атак, и именно здесь, как мне верится, для нас существует золотая возможность вырвать победу. Именно сейчас пришло время для нас — всех ста миллионов — дать выход своему рвению и, следуя по стопам доблестных воинов из соединений специального назначения, продемонстрировать дух уверенности в победе в области производства. [797]»
В ответ на поджимавшую военную обстановку было срочно разработано некоторое количество новых вооружений и запушено в производство. Практически Все надежды возлагались на самоубийственные тактики. Среди морских средств были маленькие лодки с деревянной обшивкой и обычными автомобильными моторами, названные несколько напыщенно — синъё(потрясатели океана). Каждая управлялась одним молодым офицером, сидевшим у руля, целью которого было направить свое суденышко с двумя тоннами взрывчатки на вражеский корабль. Первая массовая атака этих лиллипутов произошла в январе 1945 года и окончилась полной неудачей, поскольку при приближении они были засечены радарами и уничтожены огнем американских кораблей, как стая назойливых мошек. В течение последнего этапа войны было произведено всего около шестисот таких лодок, [798]которые принесли громогласную, но бессмысленную смерть большому количеству морских камикадзе.
Самым многообещающим из морских вооружений камикадзе были пятнадцатиметровые управляемые торпеды, известные под названием «Кайтэн». Близкий прототип летающих вишневых лепестков («Оока»), они перевозились на подлодках-носителях по четыре, или по шесть и выпускались на небольшом расстоянии от цели. Пилот управлял ей с помощью маленького перископа и старался поразить корабль боеголовкой с тремя тысячами фунтов тринитротолуола. Соединения, использовавшие «Кайтэн», название которых происходило от старого слова, означавшего «исправить неблагоприятную ситуацию одним единственным ударом», были весьма удовлетворены действиями людей вице-адмирала Ониси на Филиппинах. Хотя для пилота была предусмотрена возможность катапультироваться до столкновения с целью, эта предохраняющая возможность являлась чисто теоретической, и шансы рулевого выжить были такими же, что и у его коллеги-пилота. [799]
Отправка подлодок-носителей с торпедами, управляемыми людьми, сопровождалась такими же церемониями и теми же эмоциями, что и вылет воздушных камикадзе с авиабаз. Когда большие субмарины начинали медленно двигаться в открытое море, десятки моторных лодок и катерков, украшенных знаменами с патриотическими лозунгами, плыли рядом, провожая их до выхода из гавани. [800]Сидевшие в суденышках размахивали флагами с изображением встающего солнца и хором скандировали одно за другим имена пилотов «Кайтэн», как последнее прощание; выкрикнув их все они начинали перечень героев сначала, и этот странный хор продолжал звучать, пока подлодка не скрывалась из виду. Одновременно молодые офицеры, втиснутые в торпедные кабинки, высовывали из люков свои головы, обмотанные белыми полотнами и, когда выкрикивались их имена, кланялись и в знак признательности взмахивали своими мечами.
Когда подлодка-носитель погружалась и ложилась на курс, пилоты «Кайтэн» проводили время с обычной командой, наблюдая за навигационными процедурами и часто предлагая помощь — такие предложения практически всегда отклонялись, поскольку такая работа считалась недостойной «живых богов». [801]Незадолго до того, как они приближались к месту расположения целей, капитан подлодки приглашал пилотов к скромному столу и предлагал им обычное сакэ.Когда приходило время занимать места в торпедах, старший пилот обычно говорил короткую речь, благодаря капитана за то, что он благополучно доставил их к месту назначения, желая ему и команде долгой жизни и доброй удачи. [802]
В ночь на 11 января 1945 года капитан огромной лодки I-58, одной из входивших в группу шести субмарин — носителей «Кайтэн», двигавшихся на полном ходу в надводном положении, сообщил пилотам-самоубийцам, что они приближаются к цели — американским кораблям у острова Гуам. [803]Когда они закончили свой последний церемониальный завтрак и обменялись словами прощания, двое из пилотов поднялись на палубу и втиснули себя в сигарообразные гробы. Вскоре после одиннадцати вдалеке замаячил темный силуэт Гуама, все люки были задраены и лодка погрузилась. В два часа утра двое оставшихся пилотов пролезли специальным лазом в свои «Кайтэн» и закончили приготовления к атаке. Теперь все переборки были задраены, и единственной оставшейся связью между пилотами и подлодкой была телефонная линия. В три часа, перед выпуском «Кайтэн» № 1, пилот крикнул в телефон свои последние слова: «Да здравствует император!» Затем линия прервалась, и наступила полная, тишина. Одна за другой были быстро выпущены оставшиеся «Кайтэн», в то время, как подлодка-носитель оставалась на глубине. Вскоре ее обитатели услыхали ужасный грохот, и капитан скомандовал немедленное всплытие. Несколько часов они курсировали вокруг, но не обнаружили никаких признаков поражения американских кораблей, — вероятно, одна из «Кайтэн» взорвалась «сама собой». [804]Также, они не смогли узнать, что произошло с остальными тремя торпедами. После нескольких часов бесплодных поисков субмарине была приказано возвращаться в Японию. Печальные результаты совместной операции стали известны лишь через несколько дней, когда оказалось, что все пилоты «Кайтэн» потеряли свои_ жизни, не поразив ни одного американского корабля; и что еще хуже — одна из лодок-носителей была потоплена по пути домой со всей командой на борту.
Несмотря на многообразие и изобретательность, морские суда-самоубийцы «не обязательно давали повод для оптимизма», и, хотя их и продолжали использовать до самого конца, все больший перевес стала получать тактика воздушных действий, представлявшаяся в целом более перспективной. Среди многих эксцентричных разновидностей летательных аппаратов, сконструированных исключительно в самоубийственных целях, лишь «вишневые лепестки» (Оока) были использованы в реальных сражениях, но изобретались и даже начинали строиться многие другие. В состоянии нехватки (а иногда — отсутствия) практически всех необходимых материалов, экономия всегда ставилась во главу угла, и некоторые «штуковины», собранные бог знает из чего и представленные в качестве кандидатов для самоубийственных миссий, предстают до абсурдного примитивными. Цуруги(«Меч»), к примеру, представлял собой хрупкий деревянный моноплан, нагруженный тысячефунтовой бомбой и сконструированный так, чтобы немедленно после взлета пилот мог нажать кнопку и отделить шасси, теперь ему ненужные, чтобы их можно было присоединить к следующему самолету. [805]
Одно из Специальных Ударных подразделений, о котором известно очень мало, было сформировано в самом конце войны в ответ на предполагавшуюся оккупацию главных японских островов американцами. [806]Небольшие аппараты одноразового использования, нагруженные мощной взрывчаткой, предполагалось катапультировать с гор и направлять сидящими в них пилотами во вражеские корабли, которые к тому времени пробились бы во Внутреннее Японское море и другие территориальные воды страны. Основные тренировки происходили на вершине горы Хиэй — буддийской святыни рядом с Киото. Из столь несоответствовавшего происходившему места были выселены почти все проживавшие там монахи, а монастыри и кельи превращены в жилища для пилотов-самоубийц. Поскольку военные действия закончились без вторжения, ни один из этих молодых людей не смог применить на практике свой опыт,
В марте 1945 года, когда война входила в заключительную фазу, тактика и психология самоубийств потеряли свой «особенный» характер и были приняты в качестве основного метода японской обороны. [807]В соответствии с предсказанием вице-адмирала Ониси, камикадзе, ассоциировавшиеся сперва прежде всего с имперским флотом, теперь стали основой всех вооруженных сил и, по мере того, как в обычных действиях поражение следовало за поражением, почти во всех оставшихся подразделениях на Тихом океане тактика камикадзе была использована в той или иной форме. Японские военные операции приняли особо широкий самоубийственный характер после вторжения на Окинаву. Оборонительные рубежи на Октаве остались последней защитной линией перед вторжением на японские острова, и их оборона носила принципиальный характер, — стоял вопрос, останется ли Япония независимой страной. Когда наконец 1 апреля американцы начали наступление, они встретили на удивление слабое сопротивление обычных сил; вместо этого имперские войска — наземные, морские и воздушные — почти исключительно приняли самоубийственные методы, так что Окинава, последняя важная ставка Японии в войне, стала целиком и полностью ассоциироваться с камикадзе. Основной их эмблемой был герб Масасигэ — цветок хризантемы.
После того, как пилоты прощально взмахивали рукой со своих мест, самолеты быстро, один за другим взлетали. Обычный состав атакующей группы камикадзе был следующим: три самолета-самоубийцы, один истребитель сопровождения и один «оценочный» самолет. Обязанностью сопровождения было охранять пилотов-самоубийц от вражеских перехватчиков всеми возможными способами, включая всяческие увертки и пируэты, и довести их в целости до цели. Пока атакующие не приближались к американским кораблям, заряды не ставились на боевой взвод с тем, чтобы пилоты, не нашедшие своей цели, смогли вернуться на базу и подождать благоприятной возможности, однако позже в ходе войны, была снята даже эта теоретическая возможность остаться в живых, поскольку, как правило, взрыватели ставились на боевой взвод сразу же после взлета, и самолеты не могли приземлиться, не взорвавшись. [784]
Приближаясь к своим целям, атакующие разбрасывали в воздухе фольгу, чтобы создать помехи работе вражеских радаров, а затем вытаскивали чеку, после чего начинали вращаться бомбовые пропеллеры. [785]Когда корабли были уже хорошо видны, ведущий пилот делал небольшой) вираж, поднимал руку и давал сигнал: «Все самолеты — в атаку!» Каждый определял свою цель и атаковал — либо с очень большой, либо с очень малой высоты. [786]Стараясь вести / самолет как можно аккуратнее, он целился в самую уязвимую часть корабля. Для тех удачливых пилотов, чьей целью были авианосцы, желательно было попасть в подъемник на летной палубе, однако такая точность была чрезвычайно редкой.
Смерть наступала мгновенно, в момент удара, когда и самолет, и пилот исчезали в могучем взрыве. Это было яркое пламя славы, «великолепная смерть» (риппа-на си), окоторой они столь часто писали в своих письма и дневниках. Однако, реальные земные последствия были далеко не столь красивы. Типично мрачная картина после атаки наблюдалась на борту легкого крейсера «Монпейе», который утром 27 ноября 1944 года стал целью не менее чем восьми самолетов камикадзе из Мабалаката, однако каким-то образом умудрился остаться наплаву. Как только была дана команда «отбой», экипаж приступил к неприятным обязанностям по очистке палубы.
После того, как моряки сбросили за борт груду металла, оставшегося от атаковавших корабль самолетов, они принялись поливать палубы из брандспойтов и вскоре вода стала красной от крови. То там, то здесь они находили ошметки плоти и другие останки тел японских пилотов, — языки, обрывки черных волос, куски мозга, руки, ногу. Один из моряков торжествуя отрубил палец и снял кольцо. Вскоре палубы очистились.
В то же время самолеты эскорта, сделав все, что они могли, для успешного выполнения задания, пытались вернуться на базу сквозь шквал заградительного огня, уходя от преследования перехватчиков. Детальный отчет о проделанном немедленно отсылался с базы главнокомандующему морским соединением, который, вне зависимости от результатов, представлял погибших пилотов к следующему воинского званию. [787]С западной точки зрения такие посмертные почести могут показаться несколько неудовлетворительной формой компенсации за отданную жизнь, особенно если учитывать, что никто из камикадзе до этого не получал никаких наград или повышений. Однако для молодых людей сознание того, что после смерти они будут официально признаны, утверждало их в героическом статусе и, без сомнений, служило в качестве дополнительного побудительного мотива в их последние часы.
Вылеты камикадзе с Мабалакага и других аэродромов на Филиппинах продолжались до января 1945 года, покуда не осталось ни одного действующего самолета. С 26 октября па б января рейды проходили ежедневно; всего в воздух поднялось около пятисот самолетов-самоубийц. Оставшиеся в живых пилоты пребывали в глубочайшем отчаянии, поняв, что больше вылетов не будет, и теперь им придется в качестве обычных пехотинцев всего лишь сражаться в арьергардных боях в горах. Однако, утром шестого числа оказалось, что ремонтные команды, работая всю ночь напролет, подбирая кусочки и остатки из того, что валялось вокруг летного поля, смогли каким-то чудом собрать пять самолетов «Зеро». Капитан Накадзима, на чью долю выпала незавидная обязанность отбирать пилотов для этого последнего вылета, вспоминал:
Ввиду особых обстоятельств, теперь, когда 201-е воздушное соединение практически перестало существовать… вместо того, чтобы просто назначить пилотов на этот день… я решил вызвать добровольцев. Я приказал всем пилотам собраться перед укрытием. Когда они собрались, я обратился к ним, описал наше положение и рассказал, у какую великолепную работу проделала ремонтная команда, подготовив пять дополнительных самолетов,
«Их состояние далеко не блестяще, — заметил я. — Собственно, два из них не могут Jнести 250-килограммовые бомбы, поэтому их снарядили двумя 30-килограммовыми… С отправкой этих самолетов для нас закончится сражение в воздухе, и все мы продолжим действия в полевых войсках. Планируя эту последнюю особую атаку, я хотел бы узнать ваши пожелания.»
Тут я замолчал, давая им время подумать. Когда стало ясное, что они осознали сказанное, я продолжил: «Тот, кто желает добровольно принять участие в сегодняшней вылете — поднять руки.»
Я еще не успел договорить до конца, как все до единого подняли руки высоко в воздух и каждый выкрикнул: «Здесь!», сделав шаг вперед… Я сделал глубокий вздох и постарался придать своему лицу нахмуренный вид, чтобы скрыть переполнявшие меня эмоции.
«Поскольку все вы так хотите полететь, мы прибегнем к обычной процедуре назначения. Разойдись!»
Когда я повернулся, чтобы войти в укрытие, несколько пилотов подбежали и, хватая меня за руки и рукава, говорили: «Пошлите меня! Пожалуйста, пошлите меня! Пошлите меня!» Я обернулся и крикнул: «Каждый хочет полететь. Не будьте такими эгоистами!»
Это заставило их замолчать, и я зашел в укрытие, чтобы посоветоваться с командующим воздушным соединением относительно составления этого последнего списка.
У нас не было различия во мнении относительно того, кто возглавит это отряд. Не так давно лейтенант Накано был госпитализирован в Маниле с туберкулезом. Выйдя из больницы, он сказал мне: «Сейчас я выздоровел, однако нет гарантий, что не будет рецидива. Если бы я излечился навсегда, я бы мог ждать своей очереди в установленном порядке. Однако, если болезнь вернется, для меня больше не будет шанса вернуться на службу. Поэтому пожалуйста, пошлите меня на задание при первой же возможности.»
Помня о его просьбе, я собирался отправить его в полет на короткое расстояние, чтобы его силы сохранились до конца. Данное задание не должно было быть особенно затяжным, и это был последний шанс. Учитывая все эти факторы, я решил, что Накано является идеальным человеком на должность командира отряда…
Все это время продолжались вражеские налеты, и мы почти не могли выйти из укрытий. Корабли противника просто кишели в заливе Лингае; высадка должна была произойти с минуты на минуту.
Готовясь к отправке (порядковый номер 1645), с пяти самолетов, спрятанных в разных местах поблизости от аэродрома Мабалакат, сняли камуфляж и прогрели моторы. Столь тщательно и с энтузиазмом проводившиеся тренировки оказались полезными. Пилоты двигались быстро. Как только покатился первый самолёт, за ним сразу же последовали остальные.
Летное поле было испещрено воронками от бомб, однако, следя за сигналами, которые я подавал руками, самолеты были умело выведены на стартовую позицию. Когда я взмахнул правой рукой, командуя взлет, лейтенант Накано приподнялся в кресле и закричал: «Командир Накадзима! Командир Накадзима!»
Испугавшись, что у него что-то не в порядке, я подбежал к его самолету, узнать о неполадках. На его лице была широкая улыбка, когда он прокричал: «Спасибо вам, командир, большое спасибо…» Понимая; что в любой момент могут появиться вражеские самолеты, и что терять нельзя ни секунды, я, не говоря ни слова, дал команду взлетать.
Самолет Накано с ревом устремился вперед. Когда со мной поравнялся второй самолет, его мотор на мгновение сбросил обороты, и пилот крикнул: «Командир! Командир!» Я. яростно махал ему, чтобы он быстрее взлетал, но сквозь шум донеслись его прощальные слова: «Спасибо за то, что вы выбрали меня. Я притворился, что не слышу этого, но слова разрывали мне сердце.
Сцена повторялась, по мере того, как каждый пилот проезжал мимо меня: третий… четвертый… пятый — каждый сказал одно и то же… [788]
Это была прощальная песнь операций камикадзе на Филиппинах. Всем пяти самолетам удалось прорваться сквозь заграждения вражеских перехватчиков и долететь до мощного скопления американских военно-морских сил в заливе Лингае. Их сопровождал один самолет наблюдения, делавший фотографии атаки. Это свидетельство, однако, исчезло, и высшее имперское командование уверило себя, что нападение прошло успешно; в действительности же лишь один американский корабль был потоплен Накано и его сотоварищами — и был это всего лишь скромный миноносец „Лонг“.
Жертвы сотен камикадзе не смогли спасти Филиппин, и теперь адмиралу Ониси было приказано перевести ставку на Тайвань. Он взял с собой все документы, касающиеся камикадзе, дабы сохранить их для будущих поколений. [789]Вражеские войска продвигались все ближе к родным островам, а Ониси был убежден, что то, чему не удалось осуществиться на Филиппинах, будет испробовано с еще большей решимостью на Тайване. Царил все нарастающий дух поспешности; первые отряды камикадзе поднялись с Тайваня всего через два дня после их формирования, и с этих пор вылеты шли один за другим. Тренировочный период пилотов для самоубийственных атак был сокращен всего до десяти дней. Все внимание теперь уделялось процедурам взлета и тарана, тратить время на то, чтобы обучать технике посадки, было уже роскошью. [790]
Подобно умирающему пациенту, ослабевшее тело которого поражается все новыми и новыми приступами, Япония быстро теряла последние оборонительные силы, которые могли бы спасти ее от полного поражения, или, по крайней мере, отдалить последние часы. Тактика шквальных нападений камикадзе была шагом отчаяния» Ударные группы адмирала Ониси на Филиппинах были первыми официально созданными командами самоубийц, однако тактика намеренного самопожертвования часто использовалась на ранних этапах войны, в частности — в самом ее начале, когда адмирал Ямамото послал в Пирл Харбор пять «карманных» подводных лодок в общем плане нападения 7 декабря. И хотя этих подводных карликов официально не называли оружием самоубийц, относительно судеб их экипажей ни у кого не было сомнений. Четыре из пяти были немедленно потоплены — как оказалось безо всякой пользы для нападавших. Позже «карманные» подлодки использовались в неудачной атака на Сиднейскую гавань, и только после этой бесплодной попытки Имперский флот решил прекратить использование подводных самоубийственных средств. Однако, несмотря на то, что течение военных действий стало резко неблагоприятным, японцы вновь прибегли к самоубийственной тактике и ее орудиям. Сперва эти действия были индивидуальными и обычно импровизированными — в соответствии с необходимостью момента, когда становилось ясно, что обычные методы не применимы. Задолго до того, как отряды камикадзе стали существовать в умах, пилоты Имперского Флота использовали тактику «удара телами» в воздушных боях с В-2 и другими вражескими бомбардировщиками. Первый зафиксированный документально таран произошел в мае 1943 года, когда сержант Ода намеренно столкнулся на своем маленьком истребителе Ki-43 с американским В-17, и смог своим самопожертвованием спасти — так, по крайней мере, говорит традиция — весь японский конвой, — героический поступок, за который посмертно он был повышен в чине на два ранга. [791]Когда выяснилось, что лобовые таранные атаки не приносят эффекта, морские пилоты, действуя по собственной инициативе, стали нападать на огромные вражеские самолеты, стараясь перерубить своими пропеллерами его рули. Несмотря на фантастически трудный маневр по сближению с рулями на высокой скорости, избегая одновременно огня вражеских пушек и опасность от его пропеллеров, этот способ «стрижки» помог многим японским пилотам сбивать вражеские бомбардировщики.
Самоубийственные атаки на американские корабли впервые начались со сражения за острова Санта Крус в сентябре 1942 года, когда командир эскадрильи японских бомбардировщиков намеренно спикировал на высившуюся массу авианосца «Хорнет» и врезался в его летную палубу, где и взорвались его две бомбы. Несколько часов спустя «Хорнет» затонул, хотя это, скорее, было результатом удачной торпедной атаки, чем падением самолета. [792]Первая спланированная операция такого рода была проведена лишь два года спустя (12 сентября 1944 года), когда группа армейских пилотов приняла собственное решение спикировать на американские авианосцы у островов Негрос. Пара истребителей, оснащенных двухсотфунтовыми бомбами, взлетела перед рассветом, и никто больше о них никогда не слыхал, — вероятно их сбили еще до подлёта к цели. [793]
Не только пилоты, и даже не только военные реагировали отчаянием самоубийств на агонировавший ход событий. В сражении за сражением, от Алеутских островов до Гуадалканала японские солдаты избегали пленения, участвуя в яростных самоубийственных атаках, которые американцы называли «нападениями банзай».Вероятно, самые жуткие события происходили на острове Сайпан в июле 1944 года. [794]Когда организованное военное сопротивление стало невозможным, приблизительно три тысячи солдат, большинство из них вооруженные лишь штыками и палками, бросились против концентрированного пулеметного огня американских морских пехотинцев и были скошены до последнего человека. Временами тела японских солдат громоздились так высоко, что морским пехотинцам приходилось переносить пулеметы на новую линию огня — а уже приближалась новая волна наступавших. Особое тяжелое впечатление производила группа раненных солдат, большинство из которых было обмотано бинтами и опиралось на плечи товарищей, выползавших из госпитальных палаток, чтобы принять участие в последней самоубийственной атаке. Иногда целые подразделения японских солдат становилось в ряд на колени, и их обезглавливали командиры, которые затем по очереди совершали харакири; сотни других солдат убивали себя выстрелом в голову, или — чаще — подрывали себя ручными гранатами. Продвигаясь по залитому кровью острову, морские пехотинцы становились свидетелями все новых сцен массовых самоубийств, кульминация наступала, когда сотни японцев — гражданских лиц, включая большое количество женщин с детьми на руках, бросались вниз со скал, или выбегали из прибрежных пещер и топились в море, только бы не подвергнуться унижению плена. Эта «саморезня», вероятно, самая ужасная в мировой истории со времен массового самоубийства евреев в Масаде, продолжалась три дня и три ночи; когда наконец адмирал Спруанс смог объявить, что на острове «безопасно», в живых осталось менее тысячи японцев из первоначальных тридцати двух, и вряд ли хотя бы один солдат стал военнопленным. [795]
Катаклизм на острове Сайпан привел к отставке премьер-министра генерала Тодзё, единственного руководителя, самым непосредственным образом ответственного за то катастрофическое положение, в котором оказалась Япония. На его место пришел другой военный — генерал Коисо. Несколько месяцев спустя новый премьер-министр публично признал в одном из классических высказываний той войны, что «развитие военных действий на Тихоокеанском театре находится в том состоянии, которое не обязательно должно придавать оптимизма». [796]На тот случай, если это будут интерпретировать как пораженчество, он поспешил добавить, что «чрезвычайно растянутые коммуникационные линии противника на всех фронтах уязвимы для наших атак, и именно здесь, как мне верится, для нас существует золотая возможность вырвать победу. Именно сейчас пришло время для нас — всех ста миллионов — дать выход своему рвению и, следуя по стопам доблестных воинов из соединений специального назначения, продемонстрировать дух уверенности в победе в области производства. [797]»
В ответ на поджимавшую военную обстановку было срочно разработано некоторое количество новых вооружений и запушено в производство. Практически Все надежды возлагались на самоубийственные тактики. Среди морских средств были маленькие лодки с деревянной обшивкой и обычными автомобильными моторами, названные несколько напыщенно — синъё(потрясатели океана). Каждая управлялась одним молодым офицером, сидевшим у руля, целью которого было направить свое суденышко с двумя тоннами взрывчатки на вражеский корабль. Первая массовая атака этих лиллипутов произошла в январе 1945 года и окончилась полной неудачей, поскольку при приближении они были засечены радарами и уничтожены огнем американских кораблей, как стая назойливых мошек. В течение последнего этапа войны было произведено всего около шестисот таких лодок, [798]которые принесли громогласную, но бессмысленную смерть большому количеству морских камикадзе.
Самым многообещающим из морских вооружений камикадзе были пятнадцатиметровые управляемые торпеды, известные под названием «Кайтэн». Близкий прототип летающих вишневых лепестков («Оока»), они перевозились на подлодках-носителях по четыре, или по шесть и выпускались на небольшом расстоянии от цели. Пилот управлял ей с помощью маленького перископа и старался поразить корабль боеголовкой с тремя тысячами фунтов тринитротолуола. Соединения, использовавшие «Кайтэн», название которых происходило от старого слова, означавшего «исправить неблагоприятную ситуацию одним единственным ударом», были весьма удовлетворены действиями людей вице-адмирала Ониси на Филиппинах. Хотя для пилота была предусмотрена возможность катапультироваться до столкновения с целью, эта предохраняющая возможность являлась чисто теоретической, и шансы рулевого выжить были такими же, что и у его коллеги-пилота. [799]
Отправка подлодок-носителей с торпедами, управляемыми людьми, сопровождалась такими же церемониями и теми же эмоциями, что и вылет воздушных камикадзе с авиабаз. Когда большие субмарины начинали медленно двигаться в открытое море, десятки моторных лодок и катерков, украшенных знаменами с патриотическими лозунгами, плыли рядом, провожая их до выхода из гавани. [800]Сидевшие в суденышках размахивали флагами с изображением встающего солнца и хором скандировали одно за другим имена пилотов «Кайтэн», как последнее прощание; выкрикнув их все они начинали перечень героев сначала, и этот странный хор продолжал звучать, пока подлодка не скрывалась из виду. Одновременно молодые офицеры, втиснутые в торпедные кабинки, высовывали из люков свои головы, обмотанные белыми полотнами и, когда выкрикивались их имена, кланялись и в знак признательности взмахивали своими мечами.
Когда подлодка-носитель погружалась и ложилась на курс, пилоты «Кайтэн» проводили время с обычной командой, наблюдая за навигационными процедурами и часто предлагая помощь — такие предложения практически всегда отклонялись, поскольку такая работа считалась недостойной «живых богов». [801]Незадолго до того, как они приближались к месту расположения целей, капитан подлодки приглашал пилотов к скромному столу и предлагал им обычное сакэ.Когда приходило время занимать места в торпедах, старший пилот обычно говорил короткую речь, благодаря капитана за то, что он благополучно доставил их к месту назначения, желая ему и команде долгой жизни и доброй удачи. [802]
В ночь на 11 января 1945 года капитан огромной лодки I-58, одной из входивших в группу шести субмарин — носителей «Кайтэн», двигавшихся на полном ходу в надводном положении, сообщил пилотам-самоубийцам, что они приближаются к цели — американским кораблям у острова Гуам. [803]Когда они закончили свой последний церемониальный завтрак и обменялись словами прощания, двое из пилотов поднялись на палубу и втиснули себя в сигарообразные гробы. Вскоре после одиннадцати вдалеке замаячил темный силуэт Гуама, все люки были задраены и лодка погрузилась. В два часа утра двое оставшихся пилотов пролезли специальным лазом в свои «Кайтэн» и закончили приготовления к атаке. Теперь все переборки были задраены, и единственной оставшейся связью между пилотами и подлодкой была телефонная линия. В три часа, перед выпуском «Кайтэн» № 1, пилот крикнул в телефон свои последние слова: «Да здравствует император!» Затем линия прервалась, и наступила полная, тишина. Одна за другой были быстро выпущены оставшиеся «Кайтэн», в то время, как подлодка-носитель оставалась на глубине. Вскоре ее обитатели услыхали ужасный грохот, и капитан скомандовал немедленное всплытие. Несколько часов они курсировали вокруг, но не обнаружили никаких признаков поражения американских кораблей, — вероятно, одна из «Кайтэн» взорвалась «сама собой». [804]Также, они не смогли узнать, что произошло с остальными тремя торпедами. После нескольких часов бесплодных поисков субмарине была приказано возвращаться в Японию. Печальные результаты совместной операции стали известны лишь через несколько дней, когда оказалось, что все пилоты «Кайтэн» потеряли свои_ жизни, не поразив ни одного американского корабля; и что еще хуже — одна из лодок-носителей была потоплена по пути домой со всей командой на борту.
Несмотря на многообразие и изобретательность, морские суда-самоубийцы «не обязательно давали повод для оптимизма», и, хотя их и продолжали использовать до самого конца, все больший перевес стала получать тактика воздушных действий, представлявшаяся в целом более перспективной. Среди многих эксцентричных разновидностей летательных аппаратов, сконструированных исключительно в самоубийственных целях, лишь «вишневые лепестки» (Оока) были использованы в реальных сражениях, но изобретались и даже начинали строиться многие другие. В состоянии нехватки (а иногда — отсутствия) практически всех необходимых материалов, экономия всегда ставилась во главу угла, и некоторые «штуковины», собранные бог знает из чего и представленные в качестве кандидатов для самоубийственных миссий, предстают до абсурдного примитивными. Цуруги(«Меч»), к примеру, представлял собой хрупкий деревянный моноплан, нагруженный тысячефунтовой бомбой и сконструированный так, чтобы немедленно после взлета пилот мог нажать кнопку и отделить шасси, теперь ему ненужные, чтобы их можно было присоединить к следующему самолету. [805]
Одно из Специальных Ударных подразделений, о котором известно очень мало, было сформировано в самом конце войны в ответ на предполагавшуюся оккупацию главных японских островов американцами. [806]Небольшие аппараты одноразового использования, нагруженные мощной взрывчаткой, предполагалось катапультировать с гор и направлять сидящими в них пилотами во вражеские корабли, которые к тому времени пробились бы во Внутреннее Японское море и другие территориальные воды страны. Основные тренировки происходили на вершине горы Хиэй — буддийской святыни рядом с Киото. Из столь несоответствовавшего происходившему места были выселены почти все проживавшие там монахи, а монастыри и кельи превращены в жилища для пилотов-самоубийц. Поскольку военные действия закончились без вторжения, ни один из этих молодых людей не смог применить на практике свой опыт,
В марте 1945 года, когда война входила в заключительную фазу, тактика и психология самоубийств потеряли свой «особенный» характер и были приняты в качестве основного метода японской обороны. [807]В соответствии с предсказанием вице-адмирала Ониси, камикадзе, ассоциировавшиеся сперва прежде всего с имперским флотом, теперь стали основой всех вооруженных сил и, по мере того, как в обычных действиях поражение следовало за поражением, почти во всех оставшихся подразделениях на Тихом океане тактика камикадзе была использована в той или иной форме. Японские военные операции приняли особо широкий самоубийственный характер после вторжения на Окинаву. Оборонительные рубежи на Октаве остались последней защитной линией перед вторжением на японские острова, и их оборона носила принципиальный характер, — стоял вопрос, останется ли Япония независимой страной. Когда наконец 1 апреля американцы начали наступление, они встретили на удивление слабое сопротивление обычных сил; вместо этого имперские войска — наземные, морские и воздушные — почти исключительно приняли самоубийственные методы, так что Окинава, последняя важная ставка Японии в войне, стала целиком и полностью ассоциироваться с камикадзе. Основной их эмблемой был герб Масасигэ — цветок хризантемы.