Страница:
С согласия командующего фронтом мы могли привлечь к участию в артподготовке и артиллерию 1-го Чехословацкого армейского корпуса, благодаря чему довели количество орудий и минометов (без 82-мм) до 181 ствола на 1 км фронта прорыва. Армия получила на усиление две танковые бригады и самоходно-артиллерийский полк, а ее полоса была уменьшена.
Правда, сокращение полосы произошло за счет передачи 1-го Чехословацкого армейского корпуса вместе с обороняемым им участком фронта 1-й гвардейской армии. Это нас огорчило.
Никак не хотелось расставаться с чехословацкими воинами и их командиром. За четыре месяца совместных боевых действий, особенно в период Карпатско-Дуклинской операции, мы вместе пережили столько радостей и тягот, что сблизились, побратались.
Все воины Красной Армии с исключительным уважением относились к чехословацкому народу и его воинам. Чехословацкие патриоты первыми сформировали на нашей территории небольшую воинскую часть, смело бросившую вызов германскому фашизму. Самоотверженно вступила она и бой под Харьковом в районе Соколове еще в марте 1943 г. Уже тогда ее воины начали сражение за свободу и независимость своего народа. Многие из них пали смертью храбрых, но, словно чудом, на место одного утраченного бойца становились десятки других. И вскоре батальон стал бригадой, а затем и корпусом.
Не могу не отметить, что большую заботу о чехословацких формированиях проявляла Ставка и лично Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин.
Когда в 1943 г. генерал Н. Ф. Ватутин доложил ему, что Л. Свобода обратился к командованию 1-го Украинского фронта, прося разрешить 1-й чехословацкой бригаде принять участие в Киевской наступательной операции, Верховный Главнокомандующий дал свое согласие. Но одновременно он счел нужным предупредить и Н. Ф. Ватутина, и меня, чтобы ей была обеспечена такая помощь, которая исключила бы возможность больших потерь личного состава бригады. И. В. Сталин подчеркнул, что в ее лице он видит зародыш будущей чехословацкой народной армии. О том же напомнил он маршалу И. С. Коневу и мне накануне Карпатско-Дуклинской операции, когда бригада развернулась в корпус и возникла необходимость ввести его в бой.
Мы строго выполняли указания Верховного Главнокомандующего, хотя это было совсем не легко, если учесть, как рвались в бой и как храбро и самоотверженно сражались чехословацкие воины и под Киевом, и под Белой Церковью, и в Карпатско-Дуклинской операции. Трудно было их сдерживать. В боях они и завоевали то величайшее уважение, которое и поныне сохранили и я, и все воины бывшей 38-й армии.
Что касается меня и генерала Л. Свободы, то нас уже тогда связывала прочная дружба. Душа в душу жили и все советские и чехословацкие воины. Так что расставаться было нелегко. Но пришлось. 12 января я получил от генерала Л. Свободы следующее письмо, которое дорого мне и до сих пор:
"Командующему 38 армией
г. генерал-полковнику Москаленко.
Расставаясь с войсками вверенной вам армии, разрешаю себе от моего имени и от имени солдат и офицеров 1 чак выразить вам лично, Военному совету, а также генералам, офицерам и бойцам армии нашу искреннюю благодарность за ту братскую славянскую помощь и поддержку, которую вы постоянно оказывали нам во время нашей общей боевой деятельности.
Мы горды тем, что мы удостоились большой чести воевать бок о бок с доблестными войсками 38-й армии на границе нашей родины, и мы никогда не забудем, что только благодаря героизму и самопожертвованию войск под вашим руководством удалось нам вступить с боями на территорию Чехословацкой республики.
Примите, господин генерал, искренние пожелания больших боевых успехов в вашей дальнейшей деятельности на благо наших народов.
Командир 1 чак
генерал Свобода"{297} .
Прошли десятилетия, но дружбу советского и чехословацкого народов, рожденную в боях и освященную совместно пролитой кровью, не смогло поколебать ничто - ни трудности, ни происки врагов. Напротив, она стала еще более прочной, незыблемой, и большой вклад в ее развитие по-прежнему вносит генерал Л. Свобода, ныне президент Чехословацкой республики. Тогда, в конце 1944 г., мы расстались с ним в самый разгар подготовки к наступлению.
Приготовления продолжались до середины января 1945 г. Таким образом, было достаточно времени, чтобы хорошо подготовиться к операции.
Войска усиленно занимались отработкой навыков прорыва сильно укрепленной обороны противника, владения оружием в различной обстановке боя и ведения прицельного огня, действий в составе штурмовой группы в атаке, в траншеях, ходах сообщения и населенных пунктах. Офицерский состав совершенствовал уменье управлять подразделениями при атаке переднего края, в бою в глубине и организации взаимодействия.
В целях максимального приближения занятий к реальной действительности в полках были созданы учебные поля, воспроизводившие оборону противника. На завершающем этапе боевой подготовки проводились боевые стрельбы, отрабатывались детали своевременного перехода в атаку, движения за взрывами снарядов и мин и наращивания удара из глубины. С личным составом батальонов вторых эшелонов проводились занятия по подготовке к действиям в ночных условиях.
В процессе боевой подготовки весь офицерский состав выходил на передовые наблюдательные пункты, знакомился с местностью и вражеской обороной на направлениях предстоящих действий.
Разведка велась непрерывно. Была организована система наблюдательных пунктов от батальона и дивизиона до корпуса включительно. Ежедневно отсюда за действиями противника наблюдали офицеры стрелковых и артиллерийских частей. Кроме наземной разведки, имелись данные аэрофотосъемки. В результате к началу операции система траншей, укреплений, заграждений и наблюдательных пунктов противника была выявлена и изучена всем офицерским составом до командиров рот и батарей включительно.
В связи с этим отмечу, что ход подготовки к наступлению был проверен в конце декабря 1944 г. и начале января 1945 г. офицерами штаба фронта. Причем во всех дивизиях армии они особенно интересовались тем, насколько изучен противостоящий враг. Судя по их докладам командующему фронтом, они убедились в том, что офицеры разведки полков все дневное время находились на полковых и батальонных наблюдательных пунктах, а к исходу каждого дня доставляли в штабы дивизий схемы новых огневых точек противника и другие результаты наблюдения. Проверяющие также установили, что разведка велась и частями усиления, и дивизионами артиллерийской инструментальной разведки (АИР). Ознакомление показало, что все данные разведки обрабатываются в штабах дивизий и в штабах артиллерии, наносятся на карты{298}.
Маскировочные мероприятия проводились систематически. В этом нам хорошо помогла авиация. По нашим заявкам она периодически проверяла маскировку войск, что позволяло все выявленные недостатки немедленно устранять. Передвижение войск и грузов осуществлялось, согласно указаниям командования армии, только в ночное время.
Успех нашей маскировки подтверждало и поведение противника. Он, несомненно, догадывался, что мы будем наступать. Но не знал, когда, на каком участке, какими силами. Поэтому враг явно нервничал. Об этом можно было судить хотя бы по его усиленной авиационной и артиллерийской разведке, попыткам добыть у нас "языка" или захватить документы. В разведку ходили мелкие вражеские группы, отделения, взводы и даже роты. Они действовали днем и ночью, перед рассветом и в сумерки, но всякий раз возвращались с пустыми руками, понеся потери. Радиоразведка также не давала противнику нужных ему данных, так как наши рации молчали.
Маскировка и длинные зимние ночи скрывали все то, что мы не хотели показывать. Дезинформация же наша доходила до противника. Она имела целью создать впечатление о сосредоточении войск на левом фланге армии, в районе Стронкова. Чтобы дать врагу ложные сведения, мы систематически осуществляли ряд мероприятий: то радиостанции начинали в названном районе работать на передачу и прием, то проходила группа или небольшая колонна бойцов с обозом. Здесь же действовали ложные офицерские рекогносцировочные группы и целая сеть наблюдательных пунктов.
Не бездействовал в этом отношении и правый фланг армии. За 7 дней до начала операции из полосы 101-го стрелкового корпуса в дневное время отдельными подразделениями были выведены на 15 км в тыл два полка 70-й гвардейской и 140-й стрелковых дивизий с обозом и артиллерией. Там они тщательно маскировались, а затем по ночам возвращались обратно. Одновременно наши части на левом фланге, строго рассчитав время, которое могло бы понадобиться для движения колонн с правого фланга сюда, и район Стронкова, зажигали по ночам костры. В первую ночь здесь горело 100 костров, на следующую - 200, потом - 300. Все это создавало впечатление переброски войск с правого фланга на левый, дезориентировало врага.
Вся эта кропотливая, требовавшая исключительной четкости и изобретательности работа была успешно проведена под руководством начальника разведывательного отдела штаба армии полковника И. С. Черных. Он отлично справился с возложенной на него задачей, еще раз показав себя блестящим мастером своего трудного и почетного дела. И. С. Черных хорошо зарекомендовал себя в течение всей войны, а после ее окончания столь же успешно служил в штабе одного из округов и получил звание генерала.
Я понимал, как трудно солдатам и офицерам осуществлять дезинформацию противника. Ведь мы не могли сообщить им истинную причину передвижений. Поэтому они, не зная ее и выполняя, казалось, не имевшие смысла приказы, приводившие к резкому увеличению физической нагрузки, относили все это к бестолковости и нераспорядительности командования.
В действительности же то были тщательно спланированные мероприятия, имевшие вполне определенную цель - ввести в заблуждение врага. И они полностью себя оправдали.
Днем мы с удовлетворением наблюдали, как противник ведет артиллерийский и минометный огонь по искусно расставленным макетам танков и орудий, бомбардирует их с воздуха, а ночью обстреливает предполагаемое скопление людей у костров. Не менее довольны были мы тем, что неприятельская разведка из кожи лезла вон, стремясь проникнуть как раз в ложный район сосредоточения, но неизменно попадала в расставленные нами ловушки. Не помогали ей и действия одновременно несколькими группами. Так было, например, 26 декабря, когда разведка врага на семи участках нашего левого фланга пыталась проникнуть в тыл армии.
Когда же, наконец, фашистское командование начало подтягивать сюда части для отражения угрозы, которой здесь фактически не существовало, мы поняли: дезинформация удалась. А это был залог внезапности нашего удара на главном направлении, залог успеха и сохранения жизни сотен и тысяч советских воинов.
Вот почему и осуществленный вскоре прорыв на правом фланге, и дальнейшее стремительное наступление - заслуга не только действовавших там частей. Она принадлежит и тем, кто много дней и ночей совершал, казалось, бессмысленные марши, устанавливал фанерные макеты, жег в лесах костры, вел ночью автомашины с зажженными фарами, выполняя приказ, но не зная, зачем это делается. Они заслуженно разделили славу победы.
Но победу еще нужно было завоевать.
V
2 января 1945 г. я получил оперативную директиву фронта, в которой были учтены наши предложения об ускорении темпа наступления. Впрочем, и теперь штаб фронта проявил осторожность. 38-й армии ставилась задача в течение первого дня операции достичь рубежа Бжисьце, Лазы Дембовецке, Воля Дембовецка, Осек (глубина 8-9 км). Выход на рубеж р. Дунаец на участке Чхув, Новы Сонч и овладение последним требовалось осуществить к исходу шестого-седьмого дня операции{299}.
Военный совет, и штаб армии пришли к заключению, что, несмотря на увеличение глубины задач по сравнению с прежним планом фронта, требования остались заниженными, так как не предусматривали прорыва тактической зоны обороны противника на всю глубину к исходу первого дня операции. Придерживаясь такого же мнения, я в тот день обратился к командующему фронтом за разрешением оставить войскам армии те задачи, которые содержались в подготовленном нами боевом приказе{300}.
Речь вновь шла о том, чтобы на первый день операции определить глубину наступления в 12 км для стрелковых корпусов и 16 км для передовых отрядов. Это обеспечивало прорыв тактической зоны обороны противника и захват передовыми отрядами узлов дорог и населенных пунктов, что, в свою очередь, позволяло ввести подвижную группу и создавало условия для успешных действий ударной группировки на второй день операции.
Докладывая, я высказал твердое убеждение в том, что нельзя ограничивать задачу дивизий на первый день преодолением лишь рубежа обороны противника вдоль западного берега Вислоки. Необходимо продвинуться дальше - на рубеж р. Бернарка. И не потому, что эта речка являлась хоть мало-мальски серьезной водной преградой. Нет, тому была другая причина: Бернарка и тесно расположенные вдоль нее населенные пункты Особница Северная, Особница Южная, Радосьць и Дзелец пересекали под прямым углом всю полосу наступления ударной группировки армии. Таким образом, это был естественный рубеж, куда вражеское командование в течение ночи могло подтянуть резервы из Беча, Горлице и вместе с остатками отошедших частей организовать сопротивление.
Для упреждения такого развития событий и требовался прорыв тактической зоны на всю глубину к исходу первого дня.
И. Е. Петров после некоторого размышления дал на то свое согласие. Считая вопрос исчерпанным, мы при уточнении боевого приказа и поставили войскам задачи, согласованные с командующим фронтом. 5 января я подписал этот приказ.
Надо сказать, что одновременно мы составили тщательно отработанную карту-план первого этапа наступательной операции (до захвата переправ и плацдармов на р. Дунаец). Она была подписана мною, А. А. Епишевым и В. Ф. Воробьевым и одобрена командующим фронтом, после чего представлена нами на утверждение Военному совету фронта. Эту карту мне довелось вновь увидеть спустя более 25 лет. Много подробностей тех дней напомнила она.
В те дни мы энергично готовились к операции по плану, который после упомянутой корректировки полностью отвечал целям наступления.
Войскам были поставлены задачи на первый этап, рассчитанный на три дня. Он должен был завершиться захватом переправ и плацдармов на западном берегу р. Дунаец силами подвижной группы. Последующие задачи пока не ставились, указывалось лишь направление дальнейшего движения войск.
Хорошо оправились со своим делом штаб армии и штабы родов войск. Я не рискнул бы сказать это в отношении предыдущих двух операций Львовско-Сандомирской и особенно Карпатско-Дуклинской, когда меня далеко не удовлетворяла работа начальника штаба армии генерал-лейтенанта В. Ф. Воробьева. Правда, тогда многие недостатки объяснялись крайней ограниченностью подготовительного периода. В канун же Ясло-Горлицкой операции, когда мы располагали достаточным временем для подготовки, В. Ф. Воробье" развернул все свои недюжинные способности.
Под его руководством штаб проделал колоссальную работу по организации и планированию операции, по доукомплектованию и боевой подготовке войск. Отделы оперативный, разведывательный, боевой подготовки, кадров и другие возглавлялись опытными, инициативными офицерами. Они высококачественно отрабатывали документы, своевременно давали войскам нужные распоряжения и контролировали их исполнение. Отдел боевой подготовки сумел значительно повысить выучку солдат, сержантов и офицеров, навыки действий в горно-лесистой местности и по форсированию рек в зимних условиях.
Образцом четкости и высокой организованности была работа оперативного отдела во главе с его начальником полковником Н. Л. Кремниным. О полковнике И. С. Черных я уже говорил. Следует добавить, что как в дни подготовки, так и в ходе операции он и его разведчики проявили большую изобретательность.
Хочу сказать и об отделе кадров армии. В войну мы предъявляли к кадровикам особенно высокие требования и частенько бывали недовольны ими, однако мало вникали в тяжелые условия их работы. В период же подготовки Ясло-Горлицкой операции было по-другому, и что позволило отделу кадров 38-й армии проделать огромную и весьма ценную работу.
Большую помощь в этом оказал ему начальник политотдела армии генерал-майор Д. И. Ортенберг. Он прибыл в армию в начале февраля 1944 г. с должности главного редактора "Красной звезды" - боевой газеты, пользовавшейся у фронтовиков большой популярностью. С Д. И. Ортенбергом я встречался еще в период обороны Сталинграда, где он побывал тогда вместе с К. М. Симоновым. Результатом его поездки была опубликованная в газете передовая статья "Отстоять Сталинград", отражавшая непреклонную волю войск защитить волжскую твердыню.
Газетчиком он был хорошим. А каким будет руководителем политорганов и партийных организаций армии, подумал я, когда Ортенберг представился по прибытии в армию. Для ответа на этот вопрос не потребовалось много времени. После краткого ознакомления с работой политотдела Д. И. Ортенберг по моему и А. А. Епишева совету выехал в одну из дивизий, чтобы посмотреть, как она готовится к наступлению. Знакомство с войсками он начал с передовых позиций. Это понравилось нашим воинам. Новый начальник политотдела и в дальнейшем проявил себя как человек дела, смелый и настойчивый. Его авторитету в войсках способствовало то обстоятельство, что работу он строил не на заседательской суете, а на живом общении с воинами, преимущественно на передовых позициях. В грязи и снегу, на перевалах и переправах, в бою и на отдыхе рядом с бойцами находились работники политотделов и представители партийных организаций, деля с ними все радости и невзгоды.
В период подготовки Ясло-Горлицкой операции по инициативе политотдела весь партийный и комсомольский актив участвовал в отборе представляемых к наградам рядовых, сержантов и офицеров, отличившихся в предшествующих боях и раненых, но пока не награжденных. К 10 января 1945 г. мы смогли вручить высокие правительственные награды более чем 6 тыс. человек.
Кроме того, только в стрелковых дивизиях примерно такое же количество воинов получило нагрудные знаки за ранения. Воинское звание ефрейтора было присвоено 2741 человеку. В красноармейские книжки были внесены все необходимые отметки - о принятии присяги, присвоении званий, участии в походах и боях, ранениях и награждениях. Почти 3 тыс. семей военнослужащих послали справки о предоставляемых им льготах. Словом, наверстали в данном отношении все, что не сделали в течение последних месяцев напряженных боев.
Это была очень важная работа, нужная каждому воину и армии в целом. Она способствовала еще большему морально-политическому подъему в войсках, явственнее дала почувствовать всем нам заботу и внимание Родины к фронтовикам.
Что касается политуправления, возглавляемого генералом М. М. Прониным, то его деятельность в этот период была чрезвычайно плодотворной. Под его руководством в частях и подразделениях проводились интересные встречи бывалых воинов с молодыми, сборы кавалеров орденов, митинги, партийные и комсомольские собрания.
Войска армии, охваченные высолим наступательным порывом, к середине января были готовы к нанесению сокрушительного удара на своем участке. Изготовились к наступлению и другие армии 4-го Украинского фронта - 1-я гвардейская генерал-полковника А. А. Гречко и 18-я генерал-лейтенанта А. И. Гастиловича.
Был канун новых крупнейших операций Красной Армии по окончательному разгрому врага. Главный удар должны были нанести в Восточной Пруссии и на варшавско-берлинском направлении войска трех Белорусских и 1-го Украинского фронтов.
Несколько слов о предстоявших действиях 1-го Украинского фронта, с которым 38-й армии предстояло взаимодействовать на краковском направлении.
1-й Украинский фронт, согласно директиве Ставки Верховного Главнокомандования, должен был нанести удар главными силами с сандомирского плацдарма в западном и северо-западном направлениях и во взаимодействии с 1-м Белорусским фронтом разгромить кельце-радомскую группировку противника. Его 60-й и 59-й армиям было приказано обеспечивать действия главной группировки с юга наступлением на Краков. Им предстояло наступать с сандомирского плацдарма вдоль северного берега Вислы. 60-й армии была также поставлена задача прикрыть силами четырех стрелковых дивизий 80-километровый участок к югу от этой реки вплоть до Ясло.
Здесь на стыке 1-го и 4-го Украинских фронтов начиналась полоса нашей 38-й армии. Учитывая, что и нам нужно было наступать в направлении Кракова, нетрудно понять, насколько важным для взаимодействия являлось строгое согласование сроков нанесения ударов.
1-й Украинский фронт перешел в наступление 12 января. Мощным ударом он прорвал оборону противника, разгромил вражеские войска и два дня спустя начал их преследование. Одновременно с ним для отвлечения внимания и сил противника от участка 38-й армии, где 4-й Украинский фронт наносил главный удар, перешла в наступление 18-я армия на кошицком направлении. В тот же день готова была начать прорыв и 38-я армия. Однако командующий фронтом счел нужным перенести наш удар на три дня позднее, что в дальнейшем, как мы увидим, неблагоприятно отразилось на взаимодействии с правым соседом.
Помню, когда в те дни мне позвонил начальник штаба 1-го Украинского фронта генерал В. Д. Соколовский и поинтересовался сроком перехода армии в наступление, я ответил, что готов начать его одновременно с их армиями. Лучшим же временем для перехода 38-й армии в наступление, на мой взгляд, было утро следующего дня после атаки правого соседа. Суточного срока было вполне достаточно, чтобы приковать внимание врага к району севернее Вислы и, быть может, даже заставить его перебросить туда часть сил с нашего участка. Более же длительный разрыв мог, на мой взгляд, привести к тому, что даже при весьма успешном продвижении 38-я армия не успеет достичь Кракова раньше или одновременно с войсками 1-го Украинского фронта.
Эти соображения были мною доложены командующему фронтом. Не сомневаясь в том, что они будут одобрены, я приказал произвести в ночь на 13 января смену дивизий на переднем крае.
Но начало наступления все же было перенесено на 15 января.
Глава XVI. По дорогам Польши и Чехословакии
I
И вот, наконец, наступила ночь, предшествовавшая нашему удару.
Еще не рассвело, когда мы закончили разведку боем, в которой участвовали по две стрелковые роты от каждой дивизии первого эшелона. Встретив сильное огневое сопротивление, они отошли в исходное положение. Так мы уточнили огневую систему противника и выявили, что он не отвел войска из первой траншеи. А это означало, что наше наступление являлось для него неожиданностью.
К тому времени перед фронтом армии оборонялись части 545-й, 253-й и 320-й пехотных дивизий. Они опирались на хорошо организованную систему огня, прикрытую взрывными и проволочными заграждениями, усиленными различными инженерными сооружениями. Оборона врага была глубоко эшелонированной.
Но в ней была своего рода ахиллесова пята - низкое моральное состояние фашистских войск.
Давно прошли времена, когда гитлеровцы вели себя нагло и самоуверенно. Красная Армия сбила с них спесь. Все очевиднее становилась надвигавшаяся катастрофа гитлеровской Германии, и это понимали уже многие. Свидетельство тому - захваченный еще в сентябре 1944 г. секретный циркуляр Геббельса, в котором говорилось: "В связи с последними событиями слово "катастрофа" прочно вошло в обиход. Это слово употребляется даже в войсках и государственных учреждениях... Я прошу принять меры к тому, чтобы слово "катастрофа" было изъято из употребления, а также из всех организационных планов, приказов и распоряжений, так как оно в психологическом и политическом отношениях производит плохое впечатление"{301}.
Гитлеровские солдаты страшились наступления Красной Армии, тем более что не знали, где оно последует. Кстати, из листовок вражеского командования явствовало, что наш удар ожидался ими на их правом фланге, между тем как мы готовились нанести его по левому флангу противника, в районе Ясло. Росло число сдавшихся в плен и перебежчиков из состава противостоявших 38-й армии дивизий. Их рассказы свидетельствовали о крайнем упадке духа.
Вот одно из этих показаний: "За какие преступления мы обязаны здесь находиться, - спрашивают немецкие солдаты... Кроме зеленых мальчишек, в победу Германии никто не верит. Солдаты думают только о спасении своей жизни... Настроение солдат на фронте, здесь, в Карпатах, обусловливается постоянным физическим недомоганием и усталостью... Если говорить честно, то надежда на победу у солдат уже давно пошла к черту. И поэтому, несмотря на жестокую дисциплину, то и дело повторяются случаи дезертирства из армии. В ноябре у нас в полку был расстрелян солдат 4-й роты. Он обвинялся в предательстве и разложении армии"{302}.
Не приходится и говорить о том, насколько все это было непохоже на моральное состояние советских воинов. Каждый из них горел желанием пойти в бой с врагом, чтобы довершить его разгром. Эта мысль и звучала в выступлениях на митингах, состоявшихся перед атакой во всех подразделениях. А за два часа до боя были проведены краткие партийные и комсомольские собрания, принявшие единое решение: "Коммунисты и комсомольцы будут в первых рядах воинов, идущих в решительный бой для окончательного разгрома врага".
Правда, сокращение полосы произошло за счет передачи 1-го Чехословацкого армейского корпуса вместе с обороняемым им участком фронта 1-й гвардейской армии. Это нас огорчило.
Никак не хотелось расставаться с чехословацкими воинами и их командиром. За четыре месяца совместных боевых действий, особенно в период Карпатско-Дуклинской операции, мы вместе пережили столько радостей и тягот, что сблизились, побратались.
Все воины Красной Армии с исключительным уважением относились к чехословацкому народу и его воинам. Чехословацкие патриоты первыми сформировали на нашей территории небольшую воинскую часть, смело бросившую вызов германскому фашизму. Самоотверженно вступила она и бой под Харьковом в районе Соколове еще в марте 1943 г. Уже тогда ее воины начали сражение за свободу и независимость своего народа. Многие из них пали смертью храбрых, но, словно чудом, на место одного утраченного бойца становились десятки других. И вскоре батальон стал бригадой, а затем и корпусом.
Не могу не отметить, что большую заботу о чехословацких формированиях проявляла Ставка и лично Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин.
Когда в 1943 г. генерал Н. Ф. Ватутин доложил ему, что Л. Свобода обратился к командованию 1-го Украинского фронта, прося разрешить 1-й чехословацкой бригаде принять участие в Киевской наступательной операции, Верховный Главнокомандующий дал свое согласие. Но одновременно он счел нужным предупредить и Н. Ф. Ватутина, и меня, чтобы ей была обеспечена такая помощь, которая исключила бы возможность больших потерь личного состава бригады. И. В. Сталин подчеркнул, что в ее лице он видит зародыш будущей чехословацкой народной армии. О том же напомнил он маршалу И. С. Коневу и мне накануне Карпатско-Дуклинской операции, когда бригада развернулась в корпус и возникла необходимость ввести его в бой.
Мы строго выполняли указания Верховного Главнокомандующего, хотя это было совсем не легко, если учесть, как рвались в бой и как храбро и самоотверженно сражались чехословацкие воины и под Киевом, и под Белой Церковью, и в Карпатско-Дуклинской операции. Трудно было их сдерживать. В боях они и завоевали то величайшее уважение, которое и поныне сохранили и я, и все воины бывшей 38-й армии.
Что касается меня и генерала Л. Свободы, то нас уже тогда связывала прочная дружба. Душа в душу жили и все советские и чехословацкие воины. Так что расставаться было нелегко. Но пришлось. 12 января я получил от генерала Л. Свободы следующее письмо, которое дорого мне и до сих пор:
"Командующему 38 армией
г. генерал-полковнику Москаленко.
Расставаясь с войсками вверенной вам армии, разрешаю себе от моего имени и от имени солдат и офицеров 1 чак выразить вам лично, Военному совету, а также генералам, офицерам и бойцам армии нашу искреннюю благодарность за ту братскую славянскую помощь и поддержку, которую вы постоянно оказывали нам во время нашей общей боевой деятельности.
Мы горды тем, что мы удостоились большой чести воевать бок о бок с доблестными войсками 38-й армии на границе нашей родины, и мы никогда не забудем, что только благодаря героизму и самопожертвованию войск под вашим руководством удалось нам вступить с боями на территорию Чехословацкой республики.
Примите, господин генерал, искренние пожелания больших боевых успехов в вашей дальнейшей деятельности на благо наших народов.
Командир 1 чак
генерал Свобода"{297} .
Прошли десятилетия, но дружбу советского и чехословацкого народов, рожденную в боях и освященную совместно пролитой кровью, не смогло поколебать ничто - ни трудности, ни происки врагов. Напротив, она стала еще более прочной, незыблемой, и большой вклад в ее развитие по-прежнему вносит генерал Л. Свобода, ныне президент Чехословацкой республики. Тогда, в конце 1944 г., мы расстались с ним в самый разгар подготовки к наступлению.
Приготовления продолжались до середины января 1945 г. Таким образом, было достаточно времени, чтобы хорошо подготовиться к операции.
Войска усиленно занимались отработкой навыков прорыва сильно укрепленной обороны противника, владения оружием в различной обстановке боя и ведения прицельного огня, действий в составе штурмовой группы в атаке, в траншеях, ходах сообщения и населенных пунктах. Офицерский состав совершенствовал уменье управлять подразделениями при атаке переднего края, в бою в глубине и организации взаимодействия.
В целях максимального приближения занятий к реальной действительности в полках были созданы учебные поля, воспроизводившие оборону противника. На завершающем этапе боевой подготовки проводились боевые стрельбы, отрабатывались детали своевременного перехода в атаку, движения за взрывами снарядов и мин и наращивания удара из глубины. С личным составом батальонов вторых эшелонов проводились занятия по подготовке к действиям в ночных условиях.
В процессе боевой подготовки весь офицерский состав выходил на передовые наблюдательные пункты, знакомился с местностью и вражеской обороной на направлениях предстоящих действий.
Разведка велась непрерывно. Была организована система наблюдательных пунктов от батальона и дивизиона до корпуса включительно. Ежедневно отсюда за действиями противника наблюдали офицеры стрелковых и артиллерийских частей. Кроме наземной разведки, имелись данные аэрофотосъемки. В результате к началу операции система траншей, укреплений, заграждений и наблюдательных пунктов противника была выявлена и изучена всем офицерским составом до командиров рот и батарей включительно.
В связи с этим отмечу, что ход подготовки к наступлению был проверен в конце декабря 1944 г. и начале января 1945 г. офицерами штаба фронта. Причем во всех дивизиях армии они особенно интересовались тем, насколько изучен противостоящий враг. Судя по их докладам командующему фронтом, они убедились в том, что офицеры разведки полков все дневное время находились на полковых и батальонных наблюдательных пунктах, а к исходу каждого дня доставляли в штабы дивизий схемы новых огневых точек противника и другие результаты наблюдения. Проверяющие также установили, что разведка велась и частями усиления, и дивизионами артиллерийской инструментальной разведки (АИР). Ознакомление показало, что все данные разведки обрабатываются в штабах дивизий и в штабах артиллерии, наносятся на карты{298}.
Маскировочные мероприятия проводились систематически. В этом нам хорошо помогла авиация. По нашим заявкам она периодически проверяла маскировку войск, что позволяло все выявленные недостатки немедленно устранять. Передвижение войск и грузов осуществлялось, согласно указаниям командования армии, только в ночное время.
Успех нашей маскировки подтверждало и поведение противника. Он, несомненно, догадывался, что мы будем наступать. Но не знал, когда, на каком участке, какими силами. Поэтому враг явно нервничал. Об этом можно было судить хотя бы по его усиленной авиационной и артиллерийской разведке, попыткам добыть у нас "языка" или захватить документы. В разведку ходили мелкие вражеские группы, отделения, взводы и даже роты. Они действовали днем и ночью, перед рассветом и в сумерки, но всякий раз возвращались с пустыми руками, понеся потери. Радиоразведка также не давала противнику нужных ему данных, так как наши рации молчали.
Маскировка и длинные зимние ночи скрывали все то, что мы не хотели показывать. Дезинформация же наша доходила до противника. Она имела целью создать впечатление о сосредоточении войск на левом фланге армии, в районе Стронкова. Чтобы дать врагу ложные сведения, мы систематически осуществляли ряд мероприятий: то радиостанции начинали в названном районе работать на передачу и прием, то проходила группа или небольшая колонна бойцов с обозом. Здесь же действовали ложные офицерские рекогносцировочные группы и целая сеть наблюдательных пунктов.
Не бездействовал в этом отношении и правый фланг армии. За 7 дней до начала операции из полосы 101-го стрелкового корпуса в дневное время отдельными подразделениями были выведены на 15 км в тыл два полка 70-й гвардейской и 140-й стрелковых дивизий с обозом и артиллерией. Там они тщательно маскировались, а затем по ночам возвращались обратно. Одновременно наши части на левом фланге, строго рассчитав время, которое могло бы понадобиться для движения колонн с правого фланга сюда, и район Стронкова, зажигали по ночам костры. В первую ночь здесь горело 100 костров, на следующую - 200, потом - 300. Все это создавало впечатление переброски войск с правого фланга на левый, дезориентировало врага.
Вся эта кропотливая, требовавшая исключительной четкости и изобретательности работа была успешно проведена под руководством начальника разведывательного отдела штаба армии полковника И. С. Черных. Он отлично справился с возложенной на него задачей, еще раз показав себя блестящим мастером своего трудного и почетного дела. И. С. Черных хорошо зарекомендовал себя в течение всей войны, а после ее окончания столь же успешно служил в штабе одного из округов и получил звание генерала.
Я понимал, как трудно солдатам и офицерам осуществлять дезинформацию противника. Ведь мы не могли сообщить им истинную причину передвижений. Поэтому они, не зная ее и выполняя, казалось, не имевшие смысла приказы, приводившие к резкому увеличению физической нагрузки, относили все это к бестолковости и нераспорядительности командования.
В действительности же то были тщательно спланированные мероприятия, имевшие вполне определенную цель - ввести в заблуждение врага. И они полностью себя оправдали.
Днем мы с удовлетворением наблюдали, как противник ведет артиллерийский и минометный огонь по искусно расставленным макетам танков и орудий, бомбардирует их с воздуха, а ночью обстреливает предполагаемое скопление людей у костров. Не менее довольны были мы тем, что неприятельская разведка из кожи лезла вон, стремясь проникнуть как раз в ложный район сосредоточения, но неизменно попадала в расставленные нами ловушки. Не помогали ей и действия одновременно несколькими группами. Так было, например, 26 декабря, когда разведка врага на семи участках нашего левого фланга пыталась проникнуть в тыл армии.
Когда же, наконец, фашистское командование начало подтягивать сюда части для отражения угрозы, которой здесь фактически не существовало, мы поняли: дезинформация удалась. А это был залог внезапности нашего удара на главном направлении, залог успеха и сохранения жизни сотен и тысяч советских воинов.
Вот почему и осуществленный вскоре прорыв на правом фланге, и дальнейшее стремительное наступление - заслуга не только действовавших там частей. Она принадлежит и тем, кто много дней и ночей совершал, казалось, бессмысленные марши, устанавливал фанерные макеты, жег в лесах костры, вел ночью автомашины с зажженными фарами, выполняя приказ, но не зная, зачем это делается. Они заслуженно разделили славу победы.
Но победу еще нужно было завоевать.
V
2 января 1945 г. я получил оперативную директиву фронта, в которой были учтены наши предложения об ускорении темпа наступления. Впрочем, и теперь штаб фронта проявил осторожность. 38-й армии ставилась задача в течение первого дня операции достичь рубежа Бжисьце, Лазы Дембовецке, Воля Дембовецка, Осек (глубина 8-9 км). Выход на рубеж р. Дунаец на участке Чхув, Новы Сонч и овладение последним требовалось осуществить к исходу шестого-седьмого дня операции{299}.
Военный совет, и штаб армии пришли к заключению, что, несмотря на увеличение глубины задач по сравнению с прежним планом фронта, требования остались заниженными, так как не предусматривали прорыва тактической зоны обороны противника на всю глубину к исходу первого дня операции. Придерживаясь такого же мнения, я в тот день обратился к командующему фронтом за разрешением оставить войскам армии те задачи, которые содержались в подготовленном нами боевом приказе{300}.
Речь вновь шла о том, чтобы на первый день операции определить глубину наступления в 12 км для стрелковых корпусов и 16 км для передовых отрядов. Это обеспечивало прорыв тактической зоны обороны противника и захват передовыми отрядами узлов дорог и населенных пунктов, что, в свою очередь, позволяло ввести подвижную группу и создавало условия для успешных действий ударной группировки на второй день операции.
Докладывая, я высказал твердое убеждение в том, что нельзя ограничивать задачу дивизий на первый день преодолением лишь рубежа обороны противника вдоль западного берега Вислоки. Необходимо продвинуться дальше - на рубеж р. Бернарка. И не потому, что эта речка являлась хоть мало-мальски серьезной водной преградой. Нет, тому была другая причина: Бернарка и тесно расположенные вдоль нее населенные пункты Особница Северная, Особница Южная, Радосьць и Дзелец пересекали под прямым углом всю полосу наступления ударной группировки армии. Таким образом, это был естественный рубеж, куда вражеское командование в течение ночи могло подтянуть резервы из Беча, Горлице и вместе с остатками отошедших частей организовать сопротивление.
Для упреждения такого развития событий и требовался прорыв тактической зоны на всю глубину к исходу первого дня.
И. Е. Петров после некоторого размышления дал на то свое согласие. Считая вопрос исчерпанным, мы при уточнении боевого приказа и поставили войскам задачи, согласованные с командующим фронтом. 5 января я подписал этот приказ.
Надо сказать, что одновременно мы составили тщательно отработанную карту-план первого этапа наступательной операции (до захвата переправ и плацдармов на р. Дунаец). Она была подписана мною, А. А. Епишевым и В. Ф. Воробьевым и одобрена командующим фронтом, после чего представлена нами на утверждение Военному совету фронта. Эту карту мне довелось вновь увидеть спустя более 25 лет. Много подробностей тех дней напомнила она.
В те дни мы энергично готовились к операции по плану, который после упомянутой корректировки полностью отвечал целям наступления.
Войскам были поставлены задачи на первый этап, рассчитанный на три дня. Он должен был завершиться захватом переправ и плацдармов на западном берегу р. Дунаец силами подвижной группы. Последующие задачи пока не ставились, указывалось лишь направление дальнейшего движения войск.
Хорошо оправились со своим делом штаб армии и штабы родов войск. Я не рискнул бы сказать это в отношении предыдущих двух операций Львовско-Сандомирской и особенно Карпатско-Дуклинской, когда меня далеко не удовлетворяла работа начальника штаба армии генерал-лейтенанта В. Ф. Воробьева. Правда, тогда многие недостатки объяснялись крайней ограниченностью подготовительного периода. В канун же Ясло-Горлицкой операции, когда мы располагали достаточным временем для подготовки, В. Ф. Воробье" развернул все свои недюжинные способности.
Под его руководством штаб проделал колоссальную работу по организации и планированию операции, по доукомплектованию и боевой подготовке войск. Отделы оперативный, разведывательный, боевой подготовки, кадров и другие возглавлялись опытными, инициативными офицерами. Они высококачественно отрабатывали документы, своевременно давали войскам нужные распоряжения и контролировали их исполнение. Отдел боевой подготовки сумел значительно повысить выучку солдат, сержантов и офицеров, навыки действий в горно-лесистой местности и по форсированию рек в зимних условиях.
Образцом четкости и высокой организованности была работа оперативного отдела во главе с его начальником полковником Н. Л. Кремниным. О полковнике И. С. Черных я уже говорил. Следует добавить, что как в дни подготовки, так и в ходе операции он и его разведчики проявили большую изобретательность.
Хочу сказать и об отделе кадров армии. В войну мы предъявляли к кадровикам особенно высокие требования и частенько бывали недовольны ими, однако мало вникали в тяжелые условия их работы. В период же подготовки Ясло-Горлицкой операции было по-другому, и что позволило отделу кадров 38-й армии проделать огромную и весьма ценную работу.
Большую помощь в этом оказал ему начальник политотдела армии генерал-майор Д. И. Ортенберг. Он прибыл в армию в начале февраля 1944 г. с должности главного редактора "Красной звезды" - боевой газеты, пользовавшейся у фронтовиков большой популярностью. С Д. И. Ортенбергом я встречался еще в период обороны Сталинграда, где он побывал тогда вместе с К. М. Симоновым. Результатом его поездки была опубликованная в газете передовая статья "Отстоять Сталинград", отражавшая непреклонную волю войск защитить волжскую твердыню.
Газетчиком он был хорошим. А каким будет руководителем политорганов и партийных организаций армии, подумал я, когда Ортенберг представился по прибытии в армию. Для ответа на этот вопрос не потребовалось много времени. После краткого ознакомления с работой политотдела Д. И. Ортенберг по моему и А. А. Епишева совету выехал в одну из дивизий, чтобы посмотреть, как она готовится к наступлению. Знакомство с войсками он начал с передовых позиций. Это понравилось нашим воинам. Новый начальник политотдела и в дальнейшем проявил себя как человек дела, смелый и настойчивый. Его авторитету в войсках способствовало то обстоятельство, что работу он строил не на заседательской суете, а на живом общении с воинами, преимущественно на передовых позициях. В грязи и снегу, на перевалах и переправах, в бою и на отдыхе рядом с бойцами находились работники политотделов и представители партийных организаций, деля с ними все радости и невзгоды.
В период подготовки Ясло-Горлицкой операции по инициативе политотдела весь партийный и комсомольский актив участвовал в отборе представляемых к наградам рядовых, сержантов и офицеров, отличившихся в предшествующих боях и раненых, но пока не награжденных. К 10 января 1945 г. мы смогли вручить высокие правительственные награды более чем 6 тыс. человек.
Кроме того, только в стрелковых дивизиях примерно такое же количество воинов получило нагрудные знаки за ранения. Воинское звание ефрейтора было присвоено 2741 человеку. В красноармейские книжки были внесены все необходимые отметки - о принятии присяги, присвоении званий, участии в походах и боях, ранениях и награждениях. Почти 3 тыс. семей военнослужащих послали справки о предоставляемых им льготах. Словом, наверстали в данном отношении все, что не сделали в течение последних месяцев напряженных боев.
Это была очень важная работа, нужная каждому воину и армии в целом. Она способствовала еще большему морально-политическому подъему в войсках, явственнее дала почувствовать всем нам заботу и внимание Родины к фронтовикам.
Что касается политуправления, возглавляемого генералом М. М. Прониным, то его деятельность в этот период была чрезвычайно плодотворной. Под его руководством в частях и подразделениях проводились интересные встречи бывалых воинов с молодыми, сборы кавалеров орденов, митинги, партийные и комсомольские собрания.
Войска армии, охваченные высолим наступательным порывом, к середине января были готовы к нанесению сокрушительного удара на своем участке. Изготовились к наступлению и другие армии 4-го Украинского фронта - 1-я гвардейская генерал-полковника А. А. Гречко и 18-я генерал-лейтенанта А. И. Гастиловича.
Был канун новых крупнейших операций Красной Армии по окончательному разгрому врага. Главный удар должны были нанести в Восточной Пруссии и на варшавско-берлинском направлении войска трех Белорусских и 1-го Украинского фронтов.
Несколько слов о предстоявших действиях 1-го Украинского фронта, с которым 38-й армии предстояло взаимодействовать на краковском направлении.
1-й Украинский фронт, согласно директиве Ставки Верховного Главнокомандования, должен был нанести удар главными силами с сандомирского плацдарма в западном и северо-западном направлениях и во взаимодействии с 1-м Белорусским фронтом разгромить кельце-радомскую группировку противника. Его 60-й и 59-й армиям было приказано обеспечивать действия главной группировки с юга наступлением на Краков. Им предстояло наступать с сандомирского плацдарма вдоль северного берега Вислы. 60-й армии была также поставлена задача прикрыть силами четырех стрелковых дивизий 80-километровый участок к югу от этой реки вплоть до Ясло.
Здесь на стыке 1-го и 4-го Украинских фронтов начиналась полоса нашей 38-й армии. Учитывая, что и нам нужно было наступать в направлении Кракова, нетрудно понять, насколько важным для взаимодействия являлось строгое согласование сроков нанесения ударов.
1-й Украинский фронт перешел в наступление 12 января. Мощным ударом он прорвал оборону противника, разгромил вражеские войска и два дня спустя начал их преследование. Одновременно с ним для отвлечения внимания и сил противника от участка 38-й армии, где 4-й Украинский фронт наносил главный удар, перешла в наступление 18-я армия на кошицком направлении. В тот же день готова была начать прорыв и 38-я армия. Однако командующий фронтом счел нужным перенести наш удар на три дня позднее, что в дальнейшем, как мы увидим, неблагоприятно отразилось на взаимодействии с правым соседом.
Помню, когда в те дни мне позвонил начальник штаба 1-го Украинского фронта генерал В. Д. Соколовский и поинтересовался сроком перехода армии в наступление, я ответил, что готов начать его одновременно с их армиями. Лучшим же временем для перехода 38-й армии в наступление, на мой взгляд, было утро следующего дня после атаки правого соседа. Суточного срока было вполне достаточно, чтобы приковать внимание врага к району севернее Вислы и, быть может, даже заставить его перебросить туда часть сил с нашего участка. Более же длительный разрыв мог, на мой взгляд, привести к тому, что даже при весьма успешном продвижении 38-я армия не успеет достичь Кракова раньше или одновременно с войсками 1-го Украинского фронта.
Эти соображения были мною доложены командующему фронтом. Не сомневаясь в том, что они будут одобрены, я приказал произвести в ночь на 13 января смену дивизий на переднем крае.
Но начало наступления все же было перенесено на 15 января.
Глава XVI. По дорогам Польши и Чехословакии
I
И вот, наконец, наступила ночь, предшествовавшая нашему удару.
Еще не рассвело, когда мы закончили разведку боем, в которой участвовали по две стрелковые роты от каждой дивизии первого эшелона. Встретив сильное огневое сопротивление, они отошли в исходное положение. Так мы уточнили огневую систему противника и выявили, что он не отвел войска из первой траншеи. А это означало, что наше наступление являлось для него неожиданностью.
К тому времени перед фронтом армии оборонялись части 545-й, 253-й и 320-й пехотных дивизий. Они опирались на хорошо организованную систему огня, прикрытую взрывными и проволочными заграждениями, усиленными различными инженерными сооружениями. Оборона врага была глубоко эшелонированной.
Но в ней была своего рода ахиллесова пята - низкое моральное состояние фашистских войск.
Давно прошли времена, когда гитлеровцы вели себя нагло и самоуверенно. Красная Армия сбила с них спесь. Все очевиднее становилась надвигавшаяся катастрофа гитлеровской Германии, и это понимали уже многие. Свидетельство тому - захваченный еще в сентябре 1944 г. секретный циркуляр Геббельса, в котором говорилось: "В связи с последними событиями слово "катастрофа" прочно вошло в обиход. Это слово употребляется даже в войсках и государственных учреждениях... Я прошу принять меры к тому, чтобы слово "катастрофа" было изъято из употребления, а также из всех организационных планов, приказов и распоряжений, так как оно в психологическом и политическом отношениях производит плохое впечатление"{301}.
Гитлеровские солдаты страшились наступления Красной Армии, тем более что не знали, где оно последует. Кстати, из листовок вражеского командования явствовало, что наш удар ожидался ими на их правом фланге, между тем как мы готовились нанести его по левому флангу противника, в районе Ясло. Росло число сдавшихся в плен и перебежчиков из состава противостоявших 38-й армии дивизий. Их рассказы свидетельствовали о крайнем упадке духа.
Вот одно из этих показаний: "За какие преступления мы обязаны здесь находиться, - спрашивают немецкие солдаты... Кроме зеленых мальчишек, в победу Германии никто не верит. Солдаты думают только о спасении своей жизни... Настроение солдат на фронте, здесь, в Карпатах, обусловливается постоянным физическим недомоганием и усталостью... Если говорить честно, то надежда на победу у солдат уже давно пошла к черту. И поэтому, несмотря на жестокую дисциплину, то и дело повторяются случаи дезертирства из армии. В ноябре у нас в полку был расстрелян солдат 4-й роты. Он обвинялся в предательстве и разложении армии"{302}.
Не приходится и говорить о том, насколько все это было непохоже на моральное состояние советских воинов. Каждый из них горел желанием пойти в бой с врагом, чтобы довершить его разгром. Эта мысль и звучала в выступлениях на митингах, состоявшихся перед атакой во всех подразделениях. А за два часа до боя были проведены краткие партийные и комсомольские собрания, принявшие единое решение: "Коммунисты и комсомольцы будут в первых рядах воинов, идущих в решительный бой для окончательного разгрома врага".