Страница:
Но звучали и другие голоса. На одной из сходок, часто проводившихся тогда на сельской площади, я, стоя в толпе крестьян, услышал выступления трех большевиков - нашего односельчанина Д. Я. Воробьева и двух приезжих рабочих. Они требовали прекращения войны, передачи заводов и фабрик рабочим, а земли крестьянам без выкупа. Их выступления произвели столь сильное впечатление на большинство участников митинга, что они не пожелали и слушать эсеров и меньшевиков.
В те бурные дни начались и первые схватки с помещиками. Крестьяне пытались захватить пустующие земли, но делали это пока в одиночку и безуспешно. Даже мы, юнцы, участвовали в таких набегах, но возвращались, как говорят, не солоно хлебавши да еще побитые плетьми помещичьей охраны. Так мы на своей спине почувствовали, что власть осталась за богатеями.
Но повсюду, где трудились люди, - на полях, заводах и фабриках, на железных дорогах - чувствовалось нарастание грозы. Приближалась Октябрьская революция.
Вместе с тем продолжались повседневные будничные заботы. Гришинской волости давали ежегодно две стипендии в сельскохозяйственное училище, позднее преобразованное в сельхозинститут. Оно находилось на ст. Яма нашего Бахмутского уезда. И вот одну из этих стипендий предоставили мне, поскольку я окончил с отличием министерское училище. Осенью 1917 г. я сдал вступительные экзамены и стал студентом. Здесь же тогда учился будущий выдающийся украинский поэт В. Сосюра и-на старших курсах - мои односельчане Иван Зверев и Кузьма Слипенко, тоже стипендиаты. С последним из них я встретился в 1969 г. в Москве, и было радостно и грустно вместе спустя полвека вспомнить детские и юношеские годы, когда мы готовились стать агрономами.
Одновременно с учебой мы выполняли различные полевые работы. В этом и заключалась особенность жизни стипендиатов, отличавшая нас от "своекоштников", т. е. тех, кто учился на свои средства. Мы даже в каникулы обязаны были работать в поле или на скотном дворе имения, принадлежавшего училищу, а после окончания учебы нам предстояло несколько лет "отрабатывать" стипендию.
Едва начались занятия, как до нас докатилась весть об Октябрьской революции, и в училище прошла волна бурных студенческих собраний и митингов, душой которых стали Сосюра и старшекурсник Каменев. Они вошли и в состав ревкома, избранного на одном из митингов. В тот день занятия были прерваны, и все пришли в большой актовый зал. Выступал В. Сосюра. Под бурные восторженные возгласы собравшихся он сообщил, что в Питере произошла социалистическая революция, власть перешла в руки рабочих и крестьян.
Чтобы представить атмосферу, в которой проходил митинг, и боевое настроение его участников, отмечу, что тут же было принято решение подвергнуть аресту директора училища Фиалковского. Не знаю, было ли оно осуществлено и как в дальнейшем сложилась судьба этого человека. Но хорошо помню, что в училище многое переменилось. Словно буря захлестнула всю его жизнь. Кончилось тем, что нас всех распустили зимой, в самый разгар учебы, на каникулы. Вскоре занятия возобновились, хотя и с перерывами, во время которых мы снова разъезжались по домам.
А вокруг продолжали бурно развиваться события. Крестьяне громили и жгли крупные имения. Повсеместно рождались Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, ревкомы. Помещиков и капиталистов арестовывали, накладывали на них контрибуции, отбирали и делили между крестьянами землю.
В первый свой приезд домой я узнал, что и в нашем селе создан ревком, в состав которого вошли большевики Д. Я. Воробьев, Ф. Тищенко, Кандыба и другие. А в январе или феврале 1918 г., когда мне вновь удалось побывать дома, оказалось, что в Гришине и в соседних селах Сергеевке, Ново-Экономическом и Гродовке разместилась прибывшая с фронта 3-я кавалерийская дивизия. Большевики нашего села и ст. Гришине немедленно связались с полковыми комитетами и совместно развернули в эскадронах и батареях революционную агитацию.
Солдаты единодушно откликнулись на призыв покончить с войной, потребовали демобилизации. Часть офицеров воспротивилась этому. Но когда они собрались у крупного гришинского торговца Козодоева, чтобы тайно наметить план срыва требований солдат, последние по распоряжению солдатского комитета окружили козодоевский дом и арестовали наиболее реакционно настроенных офицеров. Вслед за тем дивизия прекратила свое существование. Часть оружия была брошена, остальное увезли с собой солдаты, многие из которых влились в Красную гвардию, чтобы защищать революцию.
Немало лошадей было роздано беднейшим крестьянам. Моей матери солдаты тоже подарили коня, и это было для нас большой радостью, как бы символом наступающих лучших времен.
А в это время надвинулась гроза с запада. На Украину хлынули немецкие войска. Они сбивали еще слабые красногвардейские отряды и шли все дальше на восток и на юг, грабили и убивали всех, кто им сопротивлялся. В Германию потянулись эшелоны с награбленным зерном, скотом, со всем, что приглянулось захватчикам. За немцами двигались гайдамаки и петлюровцы, восстанавливавшие власть помещиков и капиталистов. Смутное время было на Украине.
Когда по окончании первого курса я приехал на каникулы к матери, оказалось, что немцы и у нас забрали все подчистую. Семье надо было как-то жить, и я принялся за работу. Уходил в поле до рассвета, возвращался затемно. Трудиться я привык с детства, но никогда еще работа не была так тяжела, как в тот год, когда на Украине хозяйничали немецкие захватчики и контрреволюционные банды. Лошадей у крестьян осталось мало, и они их одалживали друг другу. Поля подверглись как бы нашествию сорняков, и прополка изнуряла. До изнеможения доводила и молотьба катком.
Но вот окончилось лето. Убран и обмолочен хлеб. Наступила осень, и я возвратился в училище. Занятия по-прежнему шли с перебоями, а вскоре стало трудно и с питанием. Немецкие войска, начав эвакуацию, забрали с собой и все запасы продовольствия у населения.
Но зато вслед за уходившими оккупантами шли отряды красногвардейцев. Развертывалась борьба с контрреволюционными бандами. Было не до учебы, и в 1919 г. я оставил училище. Приехав домой, участвовал в сборе продразверстки, выполнял другие поручения ревкома. А когда пришли деникинцы, расстреливавшие и вешавшие без суда всех подозреваемых в помощи Советам, пришлось скрываться. Наконец, в декабре того же года с приходом регулярных частей Красной Армии прочно установилась Советская власть. Однако гражданская война не была окончена.
В августе 1920 г. я вступил в комсомол и вскоре с Тимофеем Цыганенке был принят в отряд Куличенко, оперировавший в наших краях против белогвардейских и махновских банд. Вместе мы участвовали и в первых боях с махновцами в районе Чаплино, Синельниково, Павлоград. Тимофей тогда был ранен, но остался в строю.
Так началась моя военная служба, не прерывающаяся с тех пор ни на один день вот уже более полувека.
Должен сказать, что первоначальную военную подготовку к ней я получил еще в школе, и это до сих пор представляется мне очень важной составной частью воспитания юношей. Наряду с преподаванием общеобразовательных дисциплин нас обучали не только гимнастике, но и военному делу. Были специально отведенные часы для физической и строевой подготовки, упражнений в ружейных приемах, рубке, которые производились, конечно, деревянными винтовками и деревянными саблями. Эти занятия вели отставные унтер-офицеры, прививавшие нам любовь к военному делу, дисциплину, подтянутость.
Все это пригодилось мне впоследствии.
После боев с махновцами наш отряд влился в 1-ю Конную армию и в ее составе громил врангелевские войска в Таврии - под Мелитополем, Большим Токмаком и в Крыму. А в декабре 1920т. меня, Т. Цыганенке, С. Ткаченко и нескольких других молодых бойцов "с образованием" направили на курсы комсостава в г. Луганск. Но там мы учились недолго. Вскоре весь личный состав курсов был брошен на ликвидацию банд Каменюка и "Маруси", бесчинствовавших в донских и луганских степях. После их разгрома, в феврале 1921 г., Цыганенке, Басова, Ткаченко и меня направили в 5-ю Харьковскую артиллерийскую школу, а в мае того же года перевели в Харьковскую объединенную военную школу красных командиров. Там нас разъединили. Федор Басон попал в пехотный батальон, Тимофей Цыганенке - в кавалерийский дивизион, а Серафим Ткаченко и я - в артиллерийский.
5-я Харьковская артиллерийская школа была одним из лучших средних военно-учебных заведений того времени. Она имела отборный профессорско-преподавательский состав, в который входили такие военные специалисты, как Высоцкий, Дегтярев и другие, обладавшие широкими познаниями и опытом. Хорошие преподаватели были и в Харьковской объединенной военной школе, и мы, курсанты, были ими довольны. Во время учебы в этой школе мы неоднократно привлекались к борьбе с бандами на Харьковщине и Полтавщине.
В 1922 г., сдав с отличием все экзамены, я был направлен вновь в 1-ю Конную армию, но уже не рядовым бойцом, а командиром взвода конно-артиллерийского дивизиона 6-й Чонгарской кавалерийской дивизии. Тимоша Цыганенке получил направление в один из кавалерийских корпусов Котовского или Примакова, впоследствии погиб на фронте в 1942 году. Серафим Ткаченко поехал служить в 14-ю Майкопскую кавдивизию. В дальнейшем он окончил Академию им. Фрунзе и, будучи командиром полка, погиб под Смоленском в 1941 г. Другой мой товарищ по военной школе, А. Макаров (позднее он стал летчиком и командовал бригадой, участвовавшей в боях на КВЖД в 1929 г.), был направлен в 5-ю Блиновскую кавдивизию.
К тому времени гражданская война закончилась, и лишь на Дальнем Востоке, в Средней Азии и кое-где на Северном Кавказе еще продолжалась ликвидация контрреволюционных банд. В этих боях довелось участвовать и мне, так как 1-я Конная армия в составе 4-й Ленинградской, 6-й Чонгарской, 5-й Блиновской и 14-й Майкопской дивизий находилась на Северном Кавказе. Последней такой операцией на Северном Кавказе для меня была ликвидация банд князя Джентемирова, в которой участвовала и наша дивизия. Покончив с бандами, мы перешли на мирную учебу.
Штаб дивизии находился в г. Армавире, а ее полки - по станицам Белореченской, Белоглинской, Прочнокопской, Невинномысской и другим. Наш конно-артиллерийский дивизион расположился в станице Урупской (ныне Советской). Той же осенью часть старших возрастов была демобилизована, а к нам прибыло новое пополнение, уже послевоенного призыва, главным образом молодежь из Таврической губернии. Население этой губернии считалось на Украине наиболее зажиточным, поэтому молодежь была более или менее грамотной, но в большинстве аполитичной, и политорганам пришлось много с ней поработать.
Дивизионом командовал Владимир Александрович Адамович, брат председателя Совнаркома Белоруссии в первые годы Советской власти, бывший унтер-офицер, имевший хорошую общую подготовку. Часть командного состава, особенно в батареях, состояла из офицеров старой царской армии. Например, командиром нашей 3-й батареи был Д. Короповский, в прошлом гвардейский офицер. До службы в армии он окончил физико-математический факультет Киевского университета. Военное образование получил в артиллерийском и кавалерийском училищах, что требовалось тогда для службы в конной артиллерии, затем в Михайловской артиллерийской академии. Таким солидным багажом обладали н другие командиры батарей. Во главе взводов стояли люди с разной подготовкой. Одни раньше служили в царской армии вахмистрами или унтер-офицерами, другие, еще очень молодые, подобно мне, окончили военно-учебные заведения уже после революции.
Обо всем этом я пишу для того, чтобы подчеркнуть одну из особенностей нашей Красной Армии первых лет ее существования - подготовку ее командиров из числа рабочих и крестьян, а также привлечение специалистов из старой армии. Такая политика партии и правительства позволила в кратчайший срок успешно решить проблему создания командных кадров в самом начале строительства Советских Вооруженных Сил.
Конечно, эта особенность поначалу вызывала определенные осложнения в отношениях между некоторыми представителями старых и новых командных кадров. Для нас, молодых командиров, бывшие офицеры были все же представителями старого мира. Они, в свою очередь, относились к нам поначалу сдержанно, суховато, а подчас и с чувством превосходства. Только познакомившись поближе, в боях и в учебе, они как бы признали в нас командиров, даже стали подавать руку при встрече. Мы всем этим не смущались, так как чувствовали крепкую поддержку со стороны комиссаров дивизиона и батарей Подольского, Фомина, Дашкова и других. Политсостав, коммунисты были у нас, как и во всей Красной Армии, той мощной цементирующей силой, которая сплачивала весь личный состав в единый организм, в армию нового, революционного типа. Здесь, в станице Урупской, в 1923 г, я был принят в кандидаты партии.
Время было мирное, но еще тревожное. Империалисты, чьи интервенционистские войска недавно разгромила Красная Армия, не отказались от своих планов уничтожения первого в мире рабоче-крестьянского государства, и Советскому правительству, партии приходилось заботиться о том, чтобы Красная Армия была готова к отражению любого нападения. Одной из важнейших задач военного строительства являлось усиление боевого обучения и воспитания войск.
И мы неустанно учились. Боевая подготовка нашего дивизиона особенно широко развернулась с начала 1923 г., когда нас перевели в г. Армавир, поближе к штабу дивизии. Зимой дивизион размещался в городе, в хороших казармах, расположенных у впадения прозрачной р. Уруп в мутную, бурную Кубань. Летом вместе со всей артиллерией 1-й Конной армии выезжал в Персияновские лагеря близ г. Новочеркасска. Все дни были заполнены конной и артиллерийской, тактической и строевой подготовкой, политической учебой.
Трижды Краснознаменная 6-я Чонгарская дивизия имела славные боевые традиции. За героические боевые действия по разгрому белогвардейцев и интервентов на фронтах гражданской войны все ее полки были награждены орденами Красного Знамени. И дивизия, и полки имели почетные боевые Красные Знамена Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета. В 1935 г., в день пятнадцатилетия 1-й Конной армии, дивизия получила высшую награду - орден Ленина. Ею командовали ранее прославленные полководцы С. К. Тимошенко, И. Р. Апанасенко, а в то время, о котором здесь рассказывается, - О. И. Городовиков. Командир дивизии, весь командный и политический состав, красноармейцы все силы, опыт и знания вкладывали в повышение уровня боевой и политической подготовки.
На учениях мы стремились, как говорят, не ударить лицом в грязь. Артиллерийские стрельбы и конноспортивные соревнования прошли хорошо. Ими остались довольны и приехавшие к нам на учения командующий Северо-Кавказским военным округом К. Е. Ворошилов, командарм С. М. Буденный и инспектора артиллерии и кавалерии Шейдеман и Н, Н. Радкевич.
В статье, опубликованной вскоре в "Комсомольской правде", высокую оценку учениям дал Семен Михайлович Буденный. В газете была помещена и фотография участников конноспортивных состязаний, занявших призовые места. Среди них посчастливилось быть и мне.
В те дни я, временно командовавший 3-й батареей, был представлен Клименту Ефремовичу Ворошилову. Он улыбнулся:
- Такой молодой и уже командует батареей?
В то время в артиллерии было мало молодых специалистов на командных должностях. Климент Ефремович подробно расспросил, давно ли служу, где учился. Ознакомившись с состоянием дел в батарее, выразил удовлетворение. Я счел нужным доложить, что у нас пала от сибирской язвы лошадь помощника командира батареи. В то время это было происшествие чрезвычайное, и Климент Ефремович тотчас же приказал в течение 6 часов вывести личный состав и лошадей в поле, объявить карантин. А поздно вечером вместе с Семеном Михайловичем Буденным приехал проверить, как выполнено приказание. Найдя нас в открытой степи, где мы уже успели оборудовать для себя небольшой лагерь, поблагодарил за быстроту и распорядительность.
Осенью 1923 г. дивизия была переброшена по железной дороге на запад. Ее штаб расположился в Гомеле, кавполки - в Могилеве, Рогачеве, Жлобине, Гомеле и Новобелице, а наш конно-артиллерийский дивизион - в Брянске. Сначала дивизия была подчинена непосредственно командующему Западным фронтом М. Н. Тухачевскому. Видимо, поэтому он и вызвал ее командный состав в штаб в Смоленск, чтобы познакомиться с нами и отдать необходимые приказания. Это был выдающийся военный руководитель, который хорошо зарекомендовал себя, командуя армией и фронтом. Такое впечатление оставила у всех нас и эта встреча с ним.
Возвратившись в части, мы приступили к боевой учебе на новом месте.
Многим запомнилась мне служба в Брянске, где я провел несколько лет. В феврале 1926 г. довелось познакомиться с Михаилом Ивановичем Калининым, приезжавшим в Брянск и Бежицу. В числе других я сопровождал его на завод им. Профинтерна, где еще в 1919 г. ему пришлось бороться с засильем эсеров. Рассказывал он об этом очень интересно, образно, и мы все с увлечением слушали его, радуясь встрече с ним, одним из выдающихся деятелей нашей партии.
За годы службы в Брянске к нам прибыло много молодых командиров, окончивших военно-учебные заведения: Л. И. Кузнецов, Н. Коротков, В. Дроздов, К. Я. Видеман, Д. Барсуков, В. Кузьмин, А. Пронин, С. Борзаковский, В. М. Нартов и другие. Жили мы дружной семьей. Личный состав дивизиона крепко сдружился с коллективами Брянского арсенала и Бежицкого паровозо- и вагоностроительного завода. Последний, где в то время работало около 40 тыс. человек, шефствовал над нашей частью. В разных его цехах наши командиры, в том числе и я (в кузнечно-прессовом цехе), в течение нескольких лет избирались почетными рабочими.
В Брянске в 1926 г. меня приняли в члены ВКП(б).
Вместе с трудящимися Брянска довелось нам пережить и большое горе, постигшее 21 января 1924 г. нашу партию, страну и весь советский народ. Умер Владимир Ильич Ленин. Когда его хоронили в Москве, у нас, как и повсюду в стране, все движение остановилось, люди замерли в скорбном молчании, глухо и тревожно звучали прощальные гудки паровозов, заводов и фабрик. Революция, Советская власть, разгром ее внутренних и внешних врагов, строительство новой жизни - все это было для каждого из нас связано с именем Ленина. И теперь, когда его не стало, всех нас, потрясенных непоправимой утратой, охватило такое волнение, что казалось - сердце не выдержит, разорвется.
Ленин оставил великое наследие - свои дела и немеркнущие идеи, Коммунистическую партию, сплоченную вокруг ЦК, монолитный союз рабочего класса и крестьянства. И это помогло нам выстоять и в ту тяжкую годину и в годы последующих трудных испытаний, выпавших на долю советского народа в его борьбе за претворение ленинских идей в жизнь. Вот почему Ильич для нас вечно живой в великих свершениях советского народа, достигнутых под руководством созданной им партии.
Без Ленина, но по начертанному им пути шло и все дальнейшее военное строительство, росло и крепло детище ленинской партии и народа - Красная Армия. Все ее развитие в последующие годы проходило под знаком осуществления ленинского завета об укреплении обороноспособности социалистической Родины. Этой цели служили и военные реформы, осуществлявшиеся в те годы, в частности смешанная - территориальная и кадровая - система комплектования Красной Армии, улучшение подготовки командных кадров, введение единоначалия и другие важные мероприятия.
Все они коснулись и нас, кавалерии. Правда, наша дивизия, как и большинство соединений приграничных округов, осталась кадровой. Но тем более резко возросли требования к боевой учебе, к ответственности командира за состояние вверенной ему части.
Именно в этот период, в 1924 г., я был утвержден в должности командира батареи и со всем пылом своих двадцати двух лет старался оправдать оказанное мне доверие. Дивизия к тому времени была включена в расположенный в Минске 3-й кавалерийский корпус, которым сначала командовал Г. Д. Гай, а потом наш бывший начдив Семен Константинович Тимошенко. Уже тогда он требовал максимального приближения учений к боевым условиям, и это определило напряженный характер занятий в частях и подразделениях.
Было немало трудностей, но преодолевать их помогала обстановка дружбы и взаимопонимания, царившая в дивизионе, как и во всей дивизии. Наши кавалерийские войска сохранили все хорошее, что было в старой русской кавалерии, - собранность, подтянутость, выносливость и мужество, чувство товариществу. В то же время революция, новые общественные отношения как в зеркале отразились на всем облике Красной Армии, связанной неразрывными кровными узами с трудовым народом. Родился воин нового склада - сознательный защитник своей советской Родины, готовый во имя ее безопасности преодолеть любые трудности.
Душой всего этого была Коммунистическая партия, ее армейские организации. Теперь у нас в каждом эскадроне и батарее были партийные ячейки, а в полках парторганизации во главе с партийным бюро. Комиссарами частей были пламенные большевики из рабочих и матросов - участников революции. Для всех нас они являлись примером.
Моим наставником и добрым товарищем стал комиссар батареи Андрей Григорьевич Фомин. Бывший рабочий Тульского оружейного завода, потом балтийский матрос, он принимал непосредственное участие в штурме Зимнего в октябре 1917 г. Я был намного моложе его, но это не мешало нашей дружбе, а совместной работе лишь помогало. Позднее А. Г. Фомин стал комиссаром 33-го кавалерийского полка, а после переподготовки ушел в авиацию.
Я же в 1927 г. вновь уехал на учебу, на этот раз под Ленинград, в Детское Село (ныне г. Пушкин), в бывшую Высшую офицерскую школу, преобразованную в Курсы усовершенствования командного состава, возглавлявшиеся комкором Балабиным и комиссаром корпуса М. И. Соколовым{353}. Большинство преподавателей этого старинного военно-учебного заведения состояло из опытных специалистов, в прошлом генералов и офицеров царской армии, перешедших на сторону революции. К своему делу они относились со всей добросовестностью, стремясь передать нам и свои познания, и опыт, полученный ими в первой мировой войне.
В то время в артиллерийских военных учебных заведениях готовились командиры широкого профиля. Были у нас и невоенные преподаватели, читавшие курсы математики, физики, химии, литературы. Известный всему миру физиолог И. П. Павлов преподавал нам рефлектологию. Мы слушали его лекции с огромным интересом.
Нужно сказать, что молодые командиры Красной Армии по окончании гражданской войны с жадностью учились, тянулись к знаниям и росли, как молодая поросль под ярким солнцем на благодатной земле. Наряду с повседневными занятиями в войсках и в военно-учебных заведениях мы запоем читали военную литературу. Большой интерес вызвал изданный в то время труд комиссии по изучению первой мировой войны, содержавший разбор всех операций. С увлечением читали мы книги по истории войн, внимательно изучали произведения отечественных и иностранных военных теоретиков. Вообще литература, военная и политическая, художественная и техническая, стала нашим неизменным спутником, учителем, помогавшим глубже понимать как в целом явления жизни, так и свое воинское дело. Что касается меня, то любовь к книге, вспыхнувшую еще в детстве, я пронес через всю жизнь.
По окончании учебы, в 1928 г., я вернулся в 6-ю Чонгарскую кавдивизию, ставшую мне такой близкой. Некоторое время был командиром учебной батареи, затем дивизиона, а позднее начальником штаба полка. В 1931 г. участвовал вместе с дивизией в больших Белорусских маневрах.
На крупных учениях и маневрах я и ранее участвовал - сразу после гражданской войны и в 30-е годы: сначала на Украине под руководством М. В. Фрунзе, потом на Северном Кавказе под руководством К. Е. Ворошилова, в Белоруссии - М. Н. Тухачевского и И. П. Уборевича, на Дальнем Востоке - В. К. Блюхера, опять на Украине - И. Э. Якира и др. На маневрах и учениях мы приобретали опыт в ведении боя и операции в современной войне с новыми по тому времени техническими средствами борьбы и новыми родами войск: авиацией, бронетанковыми и воздушно-десантными войсками.
В 1932 г. мне пришлось расстаться с Чонгарской кавдивизией. В ней я прослужил 11 лет, правда, с перерывами на время учебы. Тяжело было уезжать из родной дивизии, в которой начал свою службу в армии и которая была для меня и домом, и школой жизни.
Получив новое назначение в 1-ю особую кавдивизию отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии, я выехал в Забайкалье, сначала в г. Читу, а потом на ст. Хадабулак.
Дивизия только формировалась. Главная ее особенность состояла в том, что наряду с боевой подготовкой она развернула крупное, хорошо по тем временам механизированное сельское хозяйство. Нас, конармейцев, это поначалу ввергло в недоумение: кавалеристы или колхозники? Но по мере развертывания дивизии интерес к службе в ней возрастал. Местность была необжитая, предстояло самим построить военные городки, освоить технику - тракторы, комбайны, автомашины. Нужно было стать не только командиром, но и строителем и руководителем сельскохозяйственного производства.
Трудностей было много. Мой крестьянский опыт и сельскохозяйственное образование оказались явно недостаточными для такого крупного хозяйства, и пришлось на ходу учиться руководству им. Нелегким делом стал и выбор мест для строительства военных городков, так как не везде тут была вода. Наконец, места определили, можно было строить, но поблизости не нашлось строительных материалов. Однако все трудности преодолели. Лес добывали и возили из более северных районов, стены казарм, клубов, столовых и других зданий выкладывали из самана - глины, смешанной с соломой. И все это совмещали с интенсивной боевой подготовкой и сельскохозяйственными работами и учебой.
В те бурные дни начались и первые схватки с помещиками. Крестьяне пытались захватить пустующие земли, но делали это пока в одиночку и безуспешно. Даже мы, юнцы, участвовали в таких набегах, но возвращались, как говорят, не солоно хлебавши да еще побитые плетьми помещичьей охраны. Так мы на своей спине почувствовали, что власть осталась за богатеями.
Но повсюду, где трудились люди, - на полях, заводах и фабриках, на железных дорогах - чувствовалось нарастание грозы. Приближалась Октябрьская революция.
Вместе с тем продолжались повседневные будничные заботы. Гришинской волости давали ежегодно две стипендии в сельскохозяйственное училище, позднее преобразованное в сельхозинститут. Оно находилось на ст. Яма нашего Бахмутского уезда. И вот одну из этих стипендий предоставили мне, поскольку я окончил с отличием министерское училище. Осенью 1917 г. я сдал вступительные экзамены и стал студентом. Здесь же тогда учился будущий выдающийся украинский поэт В. Сосюра и-на старших курсах - мои односельчане Иван Зверев и Кузьма Слипенко, тоже стипендиаты. С последним из них я встретился в 1969 г. в Москве, и было радостно и грустно вместе спустя полвека вспомнить детские и юношеские годы, когда мы готовились стать агрономами.
Одновременно с учебой мы выполняли различные полевые работы. В этом и заключалась особенность жизни стипендиатов, отличавшая нас от "своекоштников", т. е. тех, кто учился на свои средства. Мы даже в каникулы обязаны были работать в поле или на скотном дворе имения, принадлежавшего училищу, а после окончания учебы нам предстояло несколько лет "отрабатывать" стипендию.
Едва начались занятия, как до нас докатилась весть об Октябрьской революции, и в училище прошла волна бурных студенческих собраний и митингов, душой которых стали Сосюра и старшекурсник Каменев. Они вошли и в состав ревкома, избранного на одном из митингов. В тот день занятия были прерваны, и все пришли в большой актовый зал. Выступал В. Сосюра. Под бурные восторженные возгласы собравшихся он сообщил, что в Питере произошла социалистическая революция, власть перешла в руки рабочих и крестьян.
Чтобы представить атмосферу, в которой проходил митинг, и боевое настроение его участников, отмечу, что тут же было принято решение подвергнуть аресту директора училища Фиалковского. Не знаю, было ли оно осуществлено и как в дальнейшем сложилась судьба этого человека. Но хорошо помню, что в училище многое переменилось. Словно буря захлестнула всю его жизнь. Кончилось тем, что нас всех распустили зимой, в самый разгар учебы, на каникулы. Вскоре занятия возобновились, хотя и с перерывами, во время которых мы снова разъезжались по домам.
А вокруг продолжали бурно развиваться события. Крестьяне громили и жгли крупные имения. Повсеместно рождались Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, ревкомы. Помещиков и капиталистов арестовывали, накладывали на них контрибуции, отбирали и делили между крестьянами землю.
В первый свой приезд домой я узнал, что и в нашем селе создан ревком, в состав которого вошли большевики Д. Я. Воробьев, Ф. Тищенко, Кандыба и другие. А в январе или феврале 1918 г., когда мне вновь удалось побывать дома, оказалось, что в Гришине и в соседних селах Сергеевке, Ново-Экономическом и Гродовке разместилась прибывшая с фронта 3-я кавалерийская дивизия. Большевики нашего села и ст. Гришине немедленно связались с полковыми комитетами и совместно развернули в эскадронах и батареях революционную агитацию.
Солдаты единодушно откликнулись на призыв покончить с войной, потребовали демобилизации. Часть офицеров воспротивилась этому. Но когда они собрались у крупного гришинского торговца Козодоева, чтобы тайно наметить план срыва требований солдат, последние по распоряжению солдатского комитета окружили козодоевский дом и арестовали наиболее реакционно настроенных офицеров. Вслед за тем дивизия прекратила свое существование. Часть оружия была брошена, остальное увезли с собой солдаты, многие из которых влились в Красную гвардию, чтобы защищать революцию.
Немало лошадей было роздано беднейшим крестьянам. Моей матери солдаты тоже подарили коня, и это было для нас большой радостью, как бы символом наступающих лучших времен.
А в это время надвинулась гроза с запада. На Украину хлынули немецкие войска. Они сбивали еще слабые красногвардейские отряды и шли все дальше на восток и на юг, грабили и убивали всех, кто им сопротивлялся. В Германию потянулись эшелоны с награбленным зерном, скотом, со всем, что приглянулось захватчикам. За немцами двигались гайдамаки и петлюровцы, восстанавливавшие власть помещиков и капиталистов. Смутное время было на Украине.
Когда по окончании первого курса я приехал на каникулы к матери, оказалось, что немцы и у нас забрали все подчистую. Семье надо было как-то жить, и я принялся за работу. Уходил в поле до рассвета, возвращался затемно. Трудиться я привык с детства, но никогда еще работа не была так тяжела, как в тот год, когда на Украине хозяйничали немецкие захватчики и контрреволюционные банды. Лошадей у крестьян осталось мало, и они их одалживали друг другу. Поля подверглись как бы нашествию сорняков, и прополка изнуряла. До изнеможения доводила и молотьба катком.
Но вот окончилось лето. Убран и обмолочен хлеб. Наступила осень, и я возвратился в училище. Занятия по-прежнему шли с перебоями, а вскоре стало трудно и с питанием. Немецкие войска, начав эвакуацию, забрали с собой и все запасы продовольствия у населения.
Но зато вслед за уходившими оккупантами шли отряды красногвардейцев. Развертывалась борьба с контрреволюционными бандами. Было не до учебы, и в 1919 г. я оставил училище. Приехав домой, участвовал в сборе продразверстки, выполнял другие поручения ревкома. А когда пришли деникинцы, расстреливавшие и вешавшие без суда всех подозреваемых в помощи Советам, пришлось скрываться. Наконец, в декабре того же года с приходом регулярных частей Красной Армии прочно установилась Советская власть. Однако гражданская война не была окончена.
В августе 1920 г. я вступил в комсомол и вскоре с Тимофеем Цыганенке был принят в отряд Куличенко, оперировавший в наших краях против белогвардейских и махновских банд. Вместе мы участвовали и в первых боях с махновцами в районе Чаплино, Синельниково, Павлоград. Тимофей тогда был ранен, но остался в строю.
Так началась моя военная служба, не прерывающаяся с тех пор ни на один день вот уже более полувека.
Должен сказать, что первоначальную военную подготовку к ней я получил еще в школе, и это до сих пор представляется мне очень важной составной частью воспитания юношей. Наряду с преподаванием общеобразовательных дисциплин нас обучали не только гимнастике, но и военному делу. Были специально отведенные часы для физической и строевой подготовки, упражнений в ружейных приемах, рубке, которые производились, конечно, деревянными винтовками и деревянными саблями. Эти занятия вели отставные унтер-офицеры, прививавшие нам любовь к военному делу, дисциплину, подтянутость.
Все это пригодилось мне впоследствии.
После боев с махновцами наш отряд влился в 1-ю Конную армию и в ее составе громил врангелевские войска в Таврии - под Мелитополем, Большим Токмаком и в Крыму. А в декабре 1920т. меня, Т. Цыганенке, С. Ткаченко и нескольких других молодых бойцов "с образованием" направили на курсы комсостава в г. Луганск. Но там мы учились недолго. Вскоре весь личный состав курсов был брошен на ликвидацию банд Каменюка и "Маруси", бесчинствовавших в донских и луганских степях. После их разгрома, в феврале 1921 г., Цыганенке, Басова, Ткаченко и меня направили в 5-ю Харьковскую артиллерийскую школу, а в мае того же года перевели в Харьковскую объединенную военную школу красных командиров. Там нас разъединили. Федор Басон попал в пехотный батальон, Тимофей Цыганенке - в кавалерийский дивизион, а Серафим Ткаченко и я - в артиллерийский.
5-я Харьковская артиллерийская школа была одним из лучших средних военно-учебных заведений того времени. Она имела отборный профессорско-преподавательский состав, в который входили такие военные специалисты, как Высоцкий, Дегтярев и другие, обладавшие широкими познаниями и опытом. Хорошие преподаватели были и в Харьковской объединенной военной школе, и мы, курсанты, были ими довольны. Во время учебы в этой школе мы неоднократно привлекались к борьбе с бандами на Харьковщине и Полтавщине.
В 1922 г., сдав с отличием все экзамены, я был направлен вновь в 1-ю Конную армию, но уже не рядовым бойцом, а командиром взвода конно-артиллерийского дивизиона 6-й Чонгарской кавалерийской дивизии. Тимоша Цыганенке получил направление в один из кавалерийских корпусов Котовского или Примакова, впоследствии погиб на фронте в 1942 году. Серафим Ткаченко поехал служить в 14-ю Майкопскую кавдивизию. В дальнейшем он окончил Академию им. Фрунзе и, будучи командиром полка, погиб под Смоленском в 1941 г. Другой мой товарищ по военной школе, А. Макаров (позднее он стал летчиком и командовал бригадой, участвовавшей в боях на КВЖД в 1929 г.), был направлен в 5-ю Блиновскую кавдивизию.
К тому времени гражданская война закончилась, и лишь на Дальнем Востоке, в Средней Азии и кое-где на Северном Кавказе еще продолжалась ликвидация контрреволюционных банд. В этих боях довелось участвовать и мне, так как 1-я Конная армия в составе 4-й Ленинградской, 6-й Чонгарской, 5-й Блиновской и 14-й Майкопской дивизий находилась на Северном Кавказе. Последней такой операцией на Северном Кавказе для меня была ликвидация банд князя Джентемирова, в которой участвовала и наша дивизия. Покончив с бандами, мы перешли на мирную учебу.
Штаб дивизии находился в г. Армавире, а ее полки - по станицам Белореченской, Белоглинской, Прочнокопской, Невинномысской и другим. Наш конно-артиллерийский дивизион расположился в станице Урупской (ныне Советской). Той же осенью часть старших возрастов была демобилизована, а к нам прибыло новое пополнение, уже послевоенного призыва, главным образом молодежь из Таврической губернии. Население этой губернии считалось на Украине наиболее зажиточным, поэтому молодежь была более или менее грамотной, но в большинстве аполитичной, и политорганам пришлось много с ней поработать.
Дивизионом командовал Владимир Александрович Адамович, брат председателя Совнаркома Белоруссии в первые годы Советской власти, бывший унтер-офицер, имевший хорошую общую подготовку. Часть командного состава, особенно в батареях, состояла из офицеров старой царской армии. Например, командиром нашей 3-й батареи был Д. Короповский, в прошлом гвардейский офицер. До службы в армии он окончил физико-математический факультет Киевского университета. Военное образование получил в артиллерийском и кавалерийском училищах, что требовалось тогда для службы в конной артиллерии, затем в Михайловской артиллерийской академии. Таким солидным багажом обладали н другие командиры батарей. Во главе взводов стояли люди с разной подготовкой. Одни раньше служили в царской армии вахмистрами или унтер-офицерами, другие, еще очень молодые, подобно мне, окончили военно-учебные заведения уже после революции.
Обо всем этом я пишу для того, чтобы подчеркнуть одну из особенностей нашей Красной Армии первых лет ее существования - подготовку ее командиров из числа рабочих и крестьян, а также привлечение специалистов из старой армии. Такая политика партии и правительства позволила в кратчайший срок успешно решить проблему создания командных кадров в самом начале строительства Советских Вооруженных Сил.
Конечно, эта особенность поначалу вызывала определенные осложнения в отношениях между некоторыми представителями старых и новых командных кадров. Для нас, молодых командиров, бывшие офицеры были все же представителями старого мира. Они, в свою очередь, относились к нам поначалу сдержанно, суховато, а подчас и с чувством превосходства. Только познакомившись поближе, в боях и в учебе, они как бы признали в нас командиров, даже стали подавать руку при встрече. Мы всем этим не смущались, так как чувствовали крепкую поддержку со стороны комиссаров дивизиона и батарей Подольского, Фомина, Дашкова и других. Политсостав, коммунисты были у нас, как и во всей Красной Армии, той мощной цементирующей силой, которая сплачивала весь личный состав в единый организм, в армию нового, революционного типа. Здесь, в станице Урупской, в 1923 г, я был принят в кандидаты партии.
Время было мирное, но еще тревожное. Империалисты, чьи интервенционистские войска недавно разгромила Красная Армия, не отказались от своих планов уничтожения первого в мире рабоче-крестьянского государства, и Советскому правительству, партии приходилось заботиться о том, чтобы Красная Армия была готова к отражению любого нападения. Одной из важнейших задач военного строительства являлось усиление боевого обучения и воспитания войск.
И мы неустанно учились. Боевая подготовка нашего дивизиона особенно широко развернулась с начала 1923 г., когда нас перевели в г. Армавир, поближе к штабу дивизии. Зимой дивизион размещался в городе, в хороших казармах, расположенных у впадения прозрачной р. Уруп в мутную, бурную Кубань. Летом вместе со всей артиллерией 1-й Конной армии выезжал в Персияновские лагеря близ г. Новочеркасска. Все дни были заполнены конной и артиллерийской, тактической и строевой подготовкой, политической учебой.
Трижды Краснознаменная 6-я Чонгарская дивизия имела славные боевые традиции. За героические боевые действия по разгрому белогвардейцев и интервентов на фронтах гражданской войны все ее полки были награждены орденами Красного Знамени. И дивизия, и полки имели почетные боевые Красные Знамена Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета. В 1935 г., в день пятнадцатилетия 1-й Конной армии, дивизия получила высшую награду - орден Ленина. Ею командовали ранее прославленные полководцы С. К. Тимошенко, И. Р. Апанасенко, а в то время, о котором здесь рассказывается, - О. И. Городовиков. Командир дивизии, весь командный и политический состав, красноармейцы все силы, опыт и знания вкладывали в повышение уровня боевой и политической подготовки.
На учениях мы стремились, как говорят, не ударить лицом в грязь. Артиллерийские стрельбы и конноспортивные соревнования прошли хорошо. Ими остались довольны и приехавшие к нам на учения командующий Северо-Кавказским военным округом К. Е. Ворошилов, командарм С. М. Буденный и инспектора артиллерии и кавалерии Шейдеман и Н, Н. Радкевич.
В статье, опубликованной вскоре в "Комсомольской правде", высокую оценку учениям дал Семен Михайлович Буденный. В газете была помещена и фотография участников конноспортивных состязаний, занявших призовые места. Среди них посчастливилось быть и мне.
В те дни я, временно командовавший 3-й батареей, был представлен Клименту Ефремовичу Ворошилову. Он улыбнулся:
- Такой молодой и уже командует батареей?
В то время в артиллерии было мало молодых специалистов на командных должностях. Климент Ефремович подробно расспросил, давно ли служу, где учился. Ознакомившись с состоянием дел в батарее, выразил удовлетворение. Я счел нужным доложить, что у нас пала от сибирской язвы лошадь помощника командира батареи. В то время это было происшествие чрезвычайное, и Климент Ефремович тотчас же приказал в течение 6 часов вывести личный состав и лошадей в поле, объявить карантин. А поздно вечером вместе с Семеном Михайловичем Буденным приехал проверить, как выполнено приказание. Найдя нас в открытой степи, где мы уже успели оборудовать для себя небольшой лагерь, поблагодарил за быстроту и распорядительность.
Осенью 1923 г. дивизия была переброшена по железной дороге на запад. Ее штаб расположился в Гомеле, кавполки - в Могилеве, Рогачеве, Жлобине, Гомеле и Новобелице, а наш конно-артиллерийский дивизион - в Брянске. Сначала дивизия была подчинена непосредственно командующему Западным фронтом М. Н. Тухачевскому. Видимо, поэтому он и вызвал ее командный состав в штаб в Смоленск, чтобы познакомиться с нами и отдать необходимые приказания. Это был выдающийся военный руководитель, который хорошо зарекомендовал себя, командуя армией и фронтом. Такое впечатление оставила у всех нас и эта встреча с ним.
Возвратившись в части, мы приступили к боевой учебе на новом месте.
Многим запомнилась мне служба в Брянске, где я провел несколько лет. В феврале 1926 г. довелось познакомиться с Михаилом Ивановичем Калининым, приезжавшим в Брянск и Бежицу. В числе других я сопровождал его на завод им. Профинтерна, где еще в 1919 г. ему пришлось бороться с засильем эсеров. Рассказывал он об этом очень интересно, образно, и мы все с увлечением слушали его, радуясь встрече с ним, одним из выдающихся деятелей нашей партии.
За годы службы в Брянске к нам прибыло много молодых командиров, окончивших военно-учебные заведения: Л. И. Кузнецов, Н. Коротков, В. Дроздов, К. Я. Видеман, Д. Барсуков, В. Кузьмин, А. Пронин, С. Борзаковский, В. М. Нартов и другие. Жили мы дружной семьей. Личный состав дивизиона крепко сдружился с коллективами Брянского арсенала и Бежицкого паровозо- и вагоностроительного завода. Последний, где в то время работало около 40 тыс. человек, шефствовал над нашей частью. В разных его цехах наши командиры, в том числе и я (в кузнечно-прессовом цехе), в течение нескольких лет избирались почетными рабочими.
В Брянске в 1926 г. меня приняли в члены ВКП(б).
Вместе с трудящимися Брянска довелось нам пережить и большое горе, постигшее 21 января 1924 г. нашу партию, страну и весь советский народ. Умер Владимир Ильич Ленин. Когда его хоронили в Москве, у нас, как и повсюду в стране, все движение остановилось, люди замерли в скорбном молчании, глухо и тревожно звучали прощальные гудки паровозов, заводов и фабрик. Революция, Советская власть, разгром ее внутренних и внешних врагов, строительство новой жизни - все это было для каждого из нас связано с именем Ленина. И теперь, когда его не стало, всех нас, потрясенных непоправимой утратой, охватило такое волнение, что казалось - сердце не выдержит, разорвется.
Ленин оставил великое наследие - свои дела и немеркнущие идеи, Коммунистическую партию, сплоченную вокруг ЦК, монолитный союз рабочего класса и крестьянства. И это помогло нам выстоять и в ту тяжкую годину и в годы последующих трудных испытаний, выпавших на долю советского народа в его борьбе за претворение ленинских идей в жизнь. Вот почему Ильич для нас вечно живой в великих свершениях советского народа, достигнутых под руководством созданной им партии.
Без Ленина, но по начертанному им пути шло и все дальнейшее военное строительство, росло и крепло детище ленинской партии и народа - Красная Армия. Все ее развитие в последующие годы проходило под знаком осуществления ленинского завета об укреплении обороноспособности социалистической Родины. Этой цели служили и военные реформы, осуществлявшиеся в те годы, в частности смешанная - территориальная и кадровая - система комплектования Красной Армии, улучшение подготовки командных кадров, введение единоначалия и другие важные мероприятия.
Все они коснулись и нас, кавалерии. Правда, наша дивизия, как и большинство соединений приграничных округов, осталась кадровой. Но тем более резко возросли требования к боевой учебе, к ответственности командира за состояние вверенной ему части.
Именно в этот период, в 1924 г., я был утвержден в должности командира батареи и со всем пылом своих двадцати двух лет старался оправдать оказанное мне доверие. Дивизия к тому времени была включена в расположенный в Минске 3-й кавалерийский корпус, которым сначала командовал Г. Д. Гай, а потом наш бывший начдив Семен Константинович Тимошенко. Уже тогда он требовал максимального приближения учений к боевым условиям, и это определило напряженный характер занятий в частях и подразделениях.
Было немало трудностей, но преодолевать их помогала обстановка дружбы и взаимопонимания, царившая в дивизионе, как и во всей дивизии. Наши кавалерийские войска сохранили все хорошее, что было в старой русской кавалерии, - собранность, подтянутость, выносливость и мужество, чувство товариществу. В то же время революция, новые общественные отношения как в зеркале отразились на всем облике Красной Армии, связанной неразрывными кровными узами с трудовым народом. Родился воин нового склада - сознательный защитник своей советской Родины, готовый во имя ее безопасности преодолеть любые трудности.
Душой всего этого была Коммунистическая партия, ее армейские организации. Теперь у нас в каждом эскадроне и батарее были партийные ячейки, а в полках парторганизации во главе с партийным бюро. Комиссарами частей были пламенные большевики из рабочих и матросов - участников революции. Для всех нас они являлись примером.
Моим наставником и добрым товарищем стал комиссар батареи Андрей Григорьевич Фомин. Бывший рабочий Тульского оружейного завода, потом балтийский матрос, он принимал непосредственное участие в штурме Зимнего в октябре 1917 г. Я был намного моложе его, но это не мешало нашей дружбе, а совместной работе лишь помогало. Позднее А. Г. Фомин стал комиссаром 33-го кавалерийского полка, а после переподготовки ушел в авиацию.
Я же в 1927 г. вновь уехал на учебу, на этот раз под Ленинград, в Детское Село (ныне г. Пушкин), в бывшую Высшую офицерскую школу, преобразованную в Курсы усовершенствования командного состава, возглавлявшиеся комкором Балабиным и комиссаром корпуса М. И. Соколовым{353}. Большинство преподавателей этого старинного военно-учебного заведения состояло из опытных специалистов, в прошлом генералов и офицеров царской армии, перешедших на сторону революции. К своему делу они относились со всей добросовестностью, стремясь передать нам и свои познания, и опыт, полученный ими в первой мировой войне.
В то время в артиллерийских военных учебных заведениях готовились командиры широкого профиля. Были у нас и невоенные преподаватели, читавшие курсы математики, физики, химии, литературы. Известный всему миру физиолог И. П. Павлов преподавал нам рефлектологию. Мы слушали его лекции с огромным интересом.
Нужно сказать, что молодые командиры Красной Армии по окончании гражданской войны с жадностью учились, тянулись к знаниям и росли, как молодая поросль под ярким солнцем на благодатной земле. Наряду с повседневными занятиями в войсках и в военно-учебных заведениях мы запоем читали военную литературу. Большой интерес вызвал изданный в то время труд комиссии по изучению первой мировой войны, содержавший разбор всех операций. С увлечением читали мы книги по истории войн, внимательно изучали произведения отечественных и иностранных военных теоретиков. Вообще литература, военная и политическая, художественная и техническая, стала нашим неизменным спутником, учителем, помогавшим глубже понимать как в целом явления жизни, так и свое воинское дело. Что касается меня, то любовь к книге, вспыхнувшую еще в детстве, я пронес через всю жизнь.
По окончании учебы, в 1928 г., я вернулся в 6-ю Чонгарскую кавдивизию, ставшую мне такой близкой. Некоторое время был командиром учебной батареи, затем дивизиона, а позднее начальником штаба полка. В 1931 г. участвовал вместе с дивизией в больших Белорусских маневрах.
На крупных учениях и маневрах я и ранее участвовал - сразу после гражданской войны и в 30-е годы: сначала на Украине под руководством М. В. Фрунзе, потом на Северном Кавказе под руководством К. Е. Ворошилова, в Белоруссии - М. Н. Тухачевского и И. П. Уборевича, на Дальнем Востоке - В. К. Блюхера, опять на Украине - И. Э. Якира и др. На маневрах и учениях мы приобретали опыт в ведении боя и операции в современной войне с новыми по тому времени техническими средствами борьбы и новыми родами войск: авиацией, бронетанковыми и воздушно-десантными войсками.
В 1932 г. мне пришлось расстаться с Чонгарской кавдивизией. В ней я прослужил 11 лет, правда, с перерывами на время учебы. Тяжело было уезжать из родной дивизии, в которой начал свою службу в армии и которая была для меня и домом, и школой жизни.
Получив новое назначение в 1-ю особую кавдивизию отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии, я выехал в Забайкалье, сначала в г. Читу, а потом на ст. Хадабулак.
Дивизия только формировалась. Главная ее особенность состояла в том, что наряду с боевой подготовкой она развернула крупное, хорошо по тем временам механизированное сельское хозяйство. Нас, конармейцев, это поначалу ввергло в недоумение: кавалеристы или колхозники? Но по мере развертывания дивизии интерес к службе в ней возрастал. Местность была необжитая, предстояло самим построить военные городки, освоить технику - тракторы, комбайны, автомашины. Нужно было стать не только командиром, но и строителем и руководителем сельскохозяйственного производства.
Трудностей было много. Мой крестьянский опыт и сельскохозяйственное образование оказались явно недостаточными для такого крупного хозяйства, и пришлось на ходу учиться руководству им. Нелегким делом стал и выбор мест для строительства военных городков, так как не везде тут была вода. Наконец, места определили, можно было строить, но поблизости не нашлось строительных материалов. Однако все трудности преодолели. Лес добывали и возили из более северных районов, стены казарм, клубов, столовых и других зданий выкладывали из самана - глины, смешанной с соломой. И все это совмещали с интенсивной боевой подготовкой и сельскохозяйственными работами и учебой.