Город практический,
Капиталистический,
Не благосклонный к прогулкам.
Но... пролетает какой-то
мистический
Дух - по его переулкам...
Кажутся вдруг - деревенскими,
старыми
Ставен зеленые створки!
Мчат огнедышащими тротуарами
От карамели обёртки...
Голое небо - голее Монголии.
Город газеты печатает.
А в закоулках - бушуют магнолии,
Лавр и жасмины зубчатые...
Негоцианты не есть гиацинты.
Биржевики не пионы.
А всё-таки ветер сыграет на цитре
И вечер
Зажжет
Лампионы!
1960 - 95 гг. (февр.)
Разливная ложка
(Никель)
Уж если отражаться, то не в зыби.
Я в хлебный нож гляжусь - нельзя прямей.
Но отражаюсь... где-то на отшибе!
Как самый бедный родственник теней,
Не вхожий даже в ёмкость пристаней,
Где некая Николь, подобно рыбе,
Мелькнув, исчезла в никелевом сгибе,
- А, всё же, блики - всплыли же над ней!
Глухонемое (в шепоте ли, в крике ль)
Всё сущее, нырнув, уходит в никель,
Видна прогнутость комнаты дневной,
Шар - стул, блин - стол... А где же
мы?
"Пропали",
(Как Меньшиков на выселках!) - в опале
У... нашей ложки, ложки разливной!
март 1989 года
Знали да забыли!
Не стоит понимать
уж чересчур впрямую
Улыбки-образы и выдумки творцов!
Суров "Холодный дом". Но я,
в конце концов
Еще и в "Ледяном", глядишь,
перезимую.
Не верь, что хижины
приниженней дворцов.
А там, где Россинант
нам кажет стать хромую,
Не нацепляй коню ослиных бубенцов:
Жизнь звездами ему еще усеет сбрую!
Не жди, чтобы попал Емелюшка
впросак.
Не думай, что Иван действительно
дурак!
Что Горбунок - урод (еще и
незаметный!).
Не верь, что всяк Илья - для сна
и забытья.
Что Муромцу Пророк не брат. И что
Илья
Обломов - не свершит свой подвиг
кругосветный...
1989 - 93 гг.
Львиная доля
В пустыни зеркале кривом,
Как ни крадись - придешь заметным.
Шакалы ходят вслед за львом,
(Как подражатели за мэтром,
Несущие за ним альбом,
Открытый записям заветным),
И, сев на хвост, следят за Этной
Зевка, рождающего гром.
Еще и сам сарданапал
Песков - к еде не приступал:
- Прочь, подлипалы, интриганы!
Но твари лезут! И, с боков,
Уж режут тушу ятаганы
Шакальих бритвенных клыков!
1968 г. и 9 апр. 95 г.
О гордых одиночествах обман
Убей, - а не понять мне вечных жалоб
На "разобщенность"! именно от тех,
Кто рыщет стаей... Аж поверхность
палуб,
Стогн, побережий, залов, - как на грех,
Толпой черна... Вон яблоко упало б,
Да некуда! Что говорить! Орех
И тот бы не пробился, я сказала б,
Сквозь "разобщенных" охающий цех!
Не гоже человеку рыскать в своре.
"Разрозненность" - и та сгодится
вскоре
Нам более, чем общность, кучность,
B клан!
Травль и расправ, хотя бы, станет мене.
И лопнет с треском на вселенской сцене
О "гордых одиночествах" обман!
30 марта 1993 года
Парниковый эффект
А в прорву ада нет прямей дороги,
Чем путь через порубки и пожоги.
Какой же заручиться нам защитой?
Что делать человечеству и свету,
Чтоб океан Великий Ледовитый,
Встав на дыбы, не захлестнул планету?
"Что делать?" Лоб не подставлять
удару;
Волшебные твои леса, Европа,
Не дать пожрать Всемирному Пожару
И да уйдешь Всемирного Потопа!
Что делать, чтобы локти не кусать бы,
Когда дотла последний лес дотлеет?
Не раздавать гектары под усадьбы
И каждый куст, - увидишь! - уцелеет!
Всех шибче тот горит, всех глубже
тонет,
Кто беззаконье в мире узаконит!
21 марта 1993 г.
Разлом граната
Когда блестит разлом граната
Огранкой зёрен тёмно-алых,
Он схож (как с Кордовой Гранада)
С месторожденьем ценных лалов,
Пылающих пурпурновато
Сквозь дымку странных, небывалых
Слоистых скатов и провалов,
Облитых лавою заката.
Двойное дно в глазу кошачьем
Зовет пройтись по мхам зеленым.
А тут - как будто в сёдлах скачем
Мы к зёрнам неопределенным,
Но далека их середина
Почти, как Мекка и Медина!
11 марта 1994 года
Ни зверь, ни птица
Не существо, но и не вещество.
Энергия? Навряд ли. Ведь горенье
Среду свою снедает без зазренья!
А тут как раз - извечное даренье
Среде - среды... И прочего всего;
От озаренья - и до разоренья.
Не существо, но и не божество.
Не сон в цепях, но и не сплошь - полет
(Хотя порою чуткость придает
B Ему почти божественное зренье!)
Не прибыль в дом, - но и
не мотовство...
Нет ничего таинственней его;
Оно... - стихотворенье!
Догадка о сонете
Чрезмерно длинный стих - товар не
ходкий.
- А краток или нет сонет старинный?
- Что ж, - если он удачный, то
короткий,
А если неудачный, значит - длинный.
21 марта 95 года
Чарльз Чаплин
Но кто же выслушает рваного такого,
Из грусти сделавшего свой авторитет?
("Ключи от клуба") (1982 год)
Смех Чаплина подвел
черту под клоунадой
Всех клоунов на всё дальнейшее.
Ну что ж...
Где Маленький прошел,
- там супермен - хоть падай,
Но (как съязвил бы шкет)
"Фиг - бомжа превзойдешь!"
Придумать усики другие, а не эти
Попробуй кто-нибудь! Немыслим
новый трюк.
Так не почешется уже никто на свете!
Никто - сползающих - так
не подтянет брюк!
Достигнуть Чаплина? Но... разве
из-под плетки?
Как подражать - людей затравленных
походке,
Их не любя? (При том - не вызвав
B град камней?)
Как вещь смонтировать,
чтоб чистым - в святотатстве,
Чтоб честным быть - во лжи,
несчастненьким
в богатстве,
И, словом, - гением - в бездарности
своей?!
Ловцы оттенков
I
Поймите, - ухмыльнется мафия,
Эротика и порнография
Между собою так же рознятся,
Как герцогиня и навозница.
Меж разнородными помоями
Оттенок существует якобы
Изысканнейший!
А по-моему,
Так все отбросы одинаковы.
"Из грязи в князи" путь
коротенький.
Но разбираться не приходится:
В честь порно или в честь эротики
Зараза в городе разводится?
Довольно мразь водить под зонтиком
Из кружев! Лгать, губить и стравливать,
И... пушкинской анакреонтикой
Дома публичные оправдывать!
II
"Оттенки"? Век своим же баловням
Сулит погибель одинакую.
...Тут есть киоск. Я покупала в нём
Бумагу, перья, мелочь всякую.
Всё те же (а куда тут денешься?)
В покупках надобности вижу я,
Но... не могу склониться с денежкой
Перед витриною бесстыжею!
Всяк защищается по-своему
От загрязняющего века-то...
И как забыть о князе, коему
Степной завоеватель
Некогда
Велел склониться в целовании
Пяты у идола поганого?
Но плюнул князь в негодовании!
Хоть и подвергся пыткам заново.
30 июля 1995 года
Новые старые моды
I
Когда морей грозе - Елизавете
Отлили платье весом в добрый пуд,
Ей самые широкие на свете
Фасоны плеч понадобились тут.
И то сказать! Неправый, правый суд
Вела; плела иль рассекала сети,
Всю Англию держали плечи эти
С чугунным гнетом бедствий,
войн и смут.
А ты что скажешь, наших дней мотовка?
Твой гардероб, - что? - к трону
подготовка?
Зачем, восстановитель старых мод,
Ты сшил ей королевские
надплечья,
Но не пришил к ним, (вот противоречье!)
Всю тяжесть королевскую
забот?
И вновь - старинность мод. Но нет
и речи,
Чтоб экс-картуз достался впрямь
Гаврошу,
И чтоб елизаветинские "плечи"
Несли елизаветинскую ношу,
И чтобы шляпы пасторской, - порошу
Ловящие, парящие далече
Поля, - приоткрывали бы при встрече
Благочестивца нам, а не святошу!
Мелькают перья, мантии, короны...
На что так дружно намекают сразу
Все эти замечательные лица?
На то, что все они - наполеоны
Святых елен? Но все, как по приказу,
Без Ватерлоо и без Аустерлица...
Народ
В одном саду полно теней бездонных,
В другом жарынь, зато растет инжир.
Есть авторы холстов непревзойденных
И книг бесценных, поразивших мир.
Иному же - вовеки не вписать
В художество ни линии, ни строчки,
Зато - без промедленья и отсрочки
Он гибнущего бросится спасать!
Тоскуя по смычку, по эхолоту,
Пойми ты! - нам не выйти к ним никак.
Но все мы (по божественному счету)
Суть моряки со скрипками в руках.
Мы - Голос! Мысль! Но цель
сверхчеловечка
Не дать нам в жизни вымолвить
словечка.
1980 - 94 гг.
Новой Ксантиппе
Других судить по форме глаз иль пят
Как не боишься ты, моя истица?
Нетрудно быть умней тебя стократ.
Гнусней же с виду - трудно уродиться!
8 авг. 95 г.
К спору о старом гербе
(впрочем, уже отшумевшему, но в котором
еще слышны просьбы автора к оппонентам
не вторгаться в гербовое поле на тракторе!)
Обязан ли кузнец просить у нас прощенья
За то, что сталь ковал для нас веками он?
Крестьянин - должен ли нам делать возмещенье
За то, что хлебом нас он кормит испокон?
- Но серп, - ты говоришь, - комбайном заменен
И вышла кузница давно из обращенья!
(А я уж думала, - внушает отвращенье
Тебе любой металл; а хлеб тебе смешон!
Тогда не ешь его и не носи кольца).
Но ты сменил сюжет, и, "облу и огромну"
В герб, вместо молота, впереть способен... домну,
Комбайном заменив орудие жнеца!
Знай: буквоедства герб такого не прощает;
Не агрегаты он, а символы вмещает.
5 апр. 95 года
Яблоня
... Меркнут звуки.
Косой проскочил в буерак..
Один я стою на мосту
Тени празднуют во дворах
День померк
Груши черные - в белом цвету.
(Иван Киуру. "Восточный мотив" 1970-е гг.)
...Но она аромата почти лишена!
(Запах скатерти чистой - не в счет.)
Только пчелам известно, где прячет она
Тайно благоухающий мед.
Так мудрец расшифровывает письмена,
Каковых верхогляд не поймет.
Пчелы-ключницы! Их воркотня без
конца...
Их кушак, на котором ключей
Дивных связки звенят,
от шкафца-поставца,
Где содержится славный елей...
Только ключницам-пчелам дается легко
Запах яблони, скрытый от нас глубоко.
Осы жалят, как змеи! С той лютой тоски,
Что у них поставец пустоват.
Да и людям досадно, когда лепестки,
Хорошенько не пахнув, слетят!
И лежат у подножий белёных стволов,
Как письмо, с начертаньем невидимых
слов.
- Что мы в яблонях видим?
Лишь мельничный шквал
Лепестковый. Румяность.
Плоёность. Крахмал.
Чепчик горничных! Фартук стряпух!
Но из глаз наших (низко надув нас!)
пропал
Их высоко витающий дух...
(То ли наш - надзирающий - глаз
задремал?
То ли их, - сокровенный, - потух?)
Можно, с яблони взяв, растереть
лепесток,
Чтоб дознаться - чем пахнет она?
Но бессмысленный опыт, как пытка,
жесток.
Да и грош откровенью цена!
Запах яблони в том,
Что, - цветок за цветок,
Груш и вишен за нею несется поток;
Что она у весны - не одна!
Вечер близится.
Лето еще не прошло,
Но весна не вернется уже.
О, не жди, чтобы с яблонь (душистых
в душе!)
При тебе лепестки унесло!
Из садов,
где от яблонь покуда светло
Поскорее - в ночь! по меже...
Ураган в безветрии
Давно, давно не бывало ветра с порывами.
Катили тучи, трясли групповыми гривами,
Гремели гривнами града, и снега белого
Горстями сыпали остро...
Но ветра - не было.
Так царь с колесницы мечет в народ дукатами
И люди верят, что будут теперь богатыми;
Кто схватит льдистое, кто - златое (под видом медного)...
В любой монете "ловили ветер"...
Но ветра не было.
Как долго не было, чтобы - вдруг - да - в лицо повеяло!
Была минута, когда я в это почти поверила!
А вы - не верьте, что это ветер; то был неведомый...
Магнит ли? Радий? (Мятеж во аде?)
Но ветра не было.
А нынче к ночи вдруг зазвенело окно по-старому!
И сразу вспомнилось, как в трубе домовой постанывал;
Пугал - но с толком, стращал по делу, а не из прихоти!
Учил - не слушались... (Лишь рукавицей махнул при выходе!)...
Дуй, ветер, вей! Вороти надежду нам, неприкаянным!
Сдуй пыль, свей скверну с вещей! Рачительным стань хозяином!
Да не навей нам того глухого, того нелепого
Кошмара - снова! - где всё готово,
Чтоб ветра... не было!
...Как тихо, Господи! Потерпев кораблекрушение,
Без крика тонут... (Ведь не у каждого разрешение
На право голоса есть!) Но кто и зачем потребовал,
Чтоб ураганы громили страны,
А ветра - не было?!
апрель 1994 года
Анатолий НАЙМАН
Змейка чернил
Точно по телу мне выбрал божественный жребий место н вон это место кладут на лафет; точно по разуму н в склеп уносимое время,н бренные место и время назвав "человек", то есть что цел я и вечен: вечный и целый, я через Нихил плыву, как египтян ладья, в профиль и в фас алебастрово-ликий и -телый, за метрономом гребцов из-под века следя. Как меня звали, кто мои белые крали, ливни в деревне плясали со мной или без, социализмом ли иль кипарисным убрали листвием путь мой по жребию вешних небес, всё, что из целой и вечной материи выпало мышцей и мыслью во временный местный пробег, вечно и цело отныне. Что бы там ни было, Бог для меня выбирал это. Я человек.
На "кто' ты? и что? и каков?" отвечаю: Я. А что значит "я", думать н моя забота. Струя семенная. Семейного древа края. Не ты и не он. Не не-я. Не никто и не кто-то. Не тем, что не "да", это "не" в аккурат по мне, а тем, что не "нет". Выбракованная Ниневи'я, срединного царства столица, великого Не, неведеньем спрятана в зону невиденья Вия. В неведенье что-то толчется н не я ли живу, гадая, не зная зачем, к чему-то готовясь такому, пространство чего шириной с Неву, а список минут на слух н менуэт и повесть? Там делается что-невесть кем-невесть. Кто-невесть есть я. Это я. Это Я мое царствует втайне. В нем нет содержанья, одно только творчество есть, есть творчество в вечном бесшумном его бормотанье.
Одинокое на холме
Что такое дерево? н Дыры и пещеры, как фонтанчик пляшущая в пустоте мошка', скрипача, спеленатого в кокон, как торреро, пассы, швы, веро'ники, петельки смычка.
А поскольку хочется больше, чем отмерено, вот мы и отправились в счет грядущих лет: Иванов в Италию н поглядеть на дерево, Кириллов в Америку н тот увидеть свет.)
Вяза облетающего легкий шар и парус, набранное золотом по контуру крыло в голубое лоно, в ребра упиралось, пчелками, чешуйками прядало, трясло.
Дерево горячечное обривали наголо, а оно все тыкалось в мамку головой н так они и ластились, два огромных ангела, золотой н став бабочкой, ветром н голубой.
Но нужней и проще что-то было третье, то ли что спустился и не поднялся этот блеск октябрьский в двух шагах от смерти, то ли глаз, заметивший вяз и небеса.
Городской пейзаж век спустя
Синий, холодный, резкий над водой мускулистой ветер, окончен розыск! Трепетную вакханку ты потерял навеки, угомонись, не рыскай здесь, где цирк Чинизелли торсом теснит Фонтанку.
Нет больше грешной, ветер, нет бежавшей за угол в шали скользкого шелка, в шляпе черного фетра, ни в стороне от сверстниц, ни одной, ни с подругой н в жгучих твоих объятьях, в майских объятьях ветра.
Нет покаянной, горькой, нет прихожанки верной Симеона-и-Анны, кротко, покорно, гордо сжавшей и растянувшей, как трехпролетной фермой, мост между Нет и Было воплем мук и восторга.
Нет больше хрупкой ветки, нет больше гибкой змейки, раковины, поющей чем звучней, тем спокойней,н есть этот мост в сиянье майски слепящей смерти между площадью людной и пустой колокольней.
Плакать не надо, ветер, время ее минуло. Ставь не на человека, ставь на моря и земли н или на полдень, полный свежести, блеска, гула, когда львы и гимнасты входят в цирк Чинизелли.
Прежде возделывания земли
Гале
Когда играют "Караван", форель из озера Севан выпрыгивает на два фута, и жизнь еще не началась, еще зовут Стефана Стась, и, как верблюд, бредет минута.
Поет Король, танцует Дюк, прошелся по шелкам утюг, и нервная моя система н шатер, и ствол, и каждый нерв н раскинута, как фейерверк, как куст в оранжерее тела,н
как деревцо добра и зла: добром цветущая ветла и злом н дрожит, стучится в окна души моей. Душа моя, зачем же ты, зачем же я не верим, что созрела смоква!
С сосцами пальцы в караван играют, плющат саксофан, дрожит спинного мозга келья, и плод печали и забав, не тверд ли, сморщен ли, шершав,н перстами пробует Психея.
Играют "Караван", я юн, юней на десять тысяч лун; и нервная моя система чиста, упруга; я не пьян, я просто юн. Но караван миражем видит сад Эдема.
Подражание Пастернаку
Кроме шелеста крови, прислушаться, тишина н и младенческий вздох из печи значит только, что сушатся в ней грибы и что первый подсох.
Это ночью. А утро, редутами пионерски надраенных форм ощетинясь и светом продутое, задирает охотничий горн.
Но в осинник войди н и поэзия прежде ритма, и звука, и слов зренье выстудит холодом лезвия, осеняя видением лоб,
не великая, общая, пестрая, с лету, с отблеска, с полусловца, растравляя, внушая, упорствуя, побеждавшая век и сердца,
а тебе лишь открытая, скрытая от тебя лишь, настолько твоя, что приводит к рыданию рытвина и в восторг н содроганье ствола,
та, которой все те не растроганы, кто не ты, та, которой поэт н бледный юноша, взоры и локоны, но ни строф, ни поклонников нет,
та, которой ни с кем не поделишься, даже с тем, кого встретил в лесу, хоть и гриб он среза'л не по-здешнему и стирал, выпрямляясь, слезу.
* * *
То н прострел в поясницу, то н неделю мигрень, в марте н гастрит, в апреле н стенокардия, про зубы или про грипп и рассказывать лень, всю жизнь одно за одним, такая картина.
И что любопытно, хворь прыгает вверх и вниз, одно идет за другим, но никогда не вместе н это, как оно будет, показывает организм, когда навалится разом всё, стало быть, к смерти.
Что это? сердце? ты тикало, как часы, прощай! Мозги, в вас мир клокотал, как в воронке! Желудок н знаток натюрмортов в каплях росы! Прощайте, ветров ущелья и флейты н бронхи!
А жаль, так верно друг другу служили вы, рудами и родниками кормясь своими, так ткань была совершенна, так тонки швы, что даже носили когда-то душу и имя.
Джанни
Змейка чернил на бумаге "манилла" цвет изменила, смысл изменила сразу со здравствуй на неразбър н слух о писавшем приплелся с повинной, время метнулось спиной буйволиной: дней не осталось замуслить до дыр.
...Он появлялся в Крещенский сочельник, теплый, как булка, белый, как мельник, козьи сыры привозил и вино. Жизнь осолив и культуру осалив, чувствовал книгу профанную "Алеф" только как речь он, а речь как кино.
Взмыв на Шри-Ланке, летел аэробус с ним в Новый год к Эвересту н он глобус, словно квартиру, ключом отпирал: в Лондоне спальня, прислуги каморка в Вене, в Париже кухня, в Нью-Йорке лифт, и брандмауэром н Урал.
Он полюбил нас н а что это значит: лица без жалости, землю без качеств, правда, язык наш н звездная ночь, правда, что "здравствуйте" н то катастрофа, правда, не Азия и не Европа, спичка н для вписок, для вымарок н нож.
В Предсибирии, в Зауралии из реки Сысерть убежала Смерть, прибежала в Рим полюбиться с ним н как-то слаще оно в Италии.
Это не "вечная память", а проба н помнишь как, помнишь как, помнишь как... Что бы вспомнить, с тобой о тебе говоря? н милого Звево забавное слово; с рейнским сухим судака разварного; честность очков под ногами ворья.
Джанни (и колокол: джанни! джованни!), ни отпеванье, ни расставанье н чем встретить день студеный такой? Кто из живых знает смерти меру? Вставлю, пожалуй, в кассетник Карреру, мессу креольскую за упокой.
Господь, прилей кровь моей вере! Господь, пожалей меня зверя! Господь, утешения двери открой скулящему псу! Господь, Отец мой небесный, твой дух и состав телесный внеси в закуток мой тесный, а я свою боль внесу.
18 января 1995
9 Мая
Бабка моя, именем Соня, не похороненная в блокаду, духом муки' и дров в межсезонье вдруг пролетает по Ленинграду н
в сторону Луги и дальше на Ригу, в атомах кремния, серы, железа, к вою смотревшего ту корриду глухонемого юрода-леса,
к выцветшим пятнам, к атомам угля, к дюнам, где дождь н мулине рукоделья, а облачка н взбитые букли бабки моей, именем Бейля,
не похороненной после расстрела. Так я по крайней мере увидел их, когда "в землю отъидешь" подпела хору старушка на панихиде.
* * *
Мне сказали: мир этот создан монолитным, потом расселся между центростремительной к звездам гонкой и центробежной к сердцу, просочилась, мол, порча в щели вещества н из небесных трещин, потому что, приняв крещенье от начал, он был перекрещен.
Кто сказал мне об этом? Музы. Но ходил и в народе слух, что пространство и время н грузы, выпадающие из рук. От начал,н сказали,н вот веришь? , стал крошиться земли сустав, мироздания зад и перед, да и твой кровяной состав н
от начал, когда влага рос сад поила, не руша скал, взор сиял, и слезных желёз не закрылся еще канал, цвел восторг, пылала тоска, мысль не сжевывалась мечтой, свет не ржав был, тьма не тускла, и отсутствовало Ничто.
А теперь-де, Москва, где живут однова' и чье Всё н ничего, как орбит статус-кво н супротив сельца, где клевал петух зерна звезд с крыльца, и сердца н тук, тук.
Песенка для Лёвы
Train has gone away and will never come back.
Поезд ушел от станции и назад не вернется, ждать его больше нечего, он не придет никогда,н в блюзе нью-орлеанском вроде того поется с гитарным стоном, с надрывом, с припевом шаб'дабуда.
Вон он ныряет в березовую, в клеверную шаб'дабуду. Как вам, коровки, пасется? как привес и удой? Мыкните виолончелью, я подсвищу в дуду. Так бы и мчаться то лиственной, то снежной шаб'дабудой!
Снежной, белой, бесчувственной даже еще и лучше, это как плыть в Америку или без снов уснуть. Память в мороз тупей, а разлука разлучней, не угадать, где главный, где параллельный путь.
Расходись, провожающие,н нет связи с шаб'дабудой. Следующие на подходе к станции поезда. А ваш все дальше уносится и давно уж пустой н лишние только слезы, если вернется сюда.
* * *
Мотивчик отзвучал, его кладут на дно шкатулки заводной и, даже на ночь в церкви не ставя отпевать, увозят в душный зной, под хвою и песок на дюну в Сестрорецке.
Бедняжка оттрубил. А как им баритон надрывно веселил сердца Матрён Абрамен и Яков Фомичей! Но фьють н уже с трудом сам вспомню, почему и я бывал им ранен.
Истлел, в момент истлел, уплыл в подзол полей путями струй, как всё, минутно что и бренно, в залив, в разлив воды, в Разлив, где Лорелей с шарманкой спит вдали от Вагнера и Рейна.
Исчез совсем, никем не может быть напет, ни высвистан у птиц, ни выпытан у дивчин и хлопцев на кругу. Вот этот, что ли? нет? Ни этот и ни тот н так вообще мотивчик.
Чужая недвижимость
Водя пером того, кто болел и умер, в тетрадке того, кто выстрелил себе в лоб, на палку того опираясь, кто обезумел, на весла того, кто, за борт упав, утоп,
что я делаю, как не с огнем играю, лет со скольки не важно, в общем, давно,н если только и вправду сползаю к краю, а не вцепился в стул и смотрю кино?
Эх, обкидали грязью кого-то мальчишки, нет, завернули в плед, везут на курорт, эй, он стреляется в смокинге и манишке, рыба н его, что ль? н в беззвучный целует рот н
или, вон, давится, воет, врачам не верит, шарит рукой по нестираной простыне... Главное н знать: вместо меня н или перед? путь заслоняя н или готовя мне?
* * *
Толе
Подушечкой пальца придавишь на скрипке струну, как шкет подбираясь чутьем сквозь обертку к гостинцу, объявишь: "Ну, Гайдн. Ну, не знаю. Да мало ли, ну", н и время пойдет убегать от большого к мизинцу.
Всё что-то мурлыкал, по хвое бродя и песку в стране, где парламент глухим обсуждается бором, где бриз нагоняет, потом разгоняет тоску, где то лишь история, что распевается хором.
Но звуки н стволов, насекомых, пернатых братья' н в компании сосен, и птичек, и пчел верховодя, от крон до корней волокном древесины пройдя, и до отзывались подзола, и соль мелководья.
Смычок тебе правую сложит в щепоть, а струна на левой раскроет щепоть н так смотри, не заныкай ту пьесу, не Гайдна, а то ли на М, то ли на н не важно,н где двое вдоль моря идут за черникой.
Каприччо черничное, старый черничный концерт, забыв про чернильные ноты, экспромтом, ну как-то, забыв про страну, где позвякивал молот о серп, ведь ты мне сыграешь? Черничное то пиццикато.
* * *
Анатолий Генрихович, ты совсем седой, а когда-то был ужасно молодой! _
ПИТЕР СИНФИЛД Стихи
ПИТЕР СИНФИЛД
ПРИ ДВОРЕ МАЛИНОВОГО КОРОЛЯ
? 1969 ? М.Немцов, перевод, 1983
ШИЗОИД XXI ВЕКА
Стальным когтем взгляд. Психиатрам - больше брать! У ворот в паранойи яд Будущего Человек.
Пытки, крови вал, панихиды политикан, невиновных жжет напалм. Будущего Человек.
Жаден, слеп - еще смертей! Голод поэтов, кровь детей... - Зачем ему столько вещей? Будущего Человек.
Я С ВЕТРОМ ГОВОРИЛ
У умершего Одномерный Спросил, где тот был - Я был здесь и был Бог весть где и посреди
Я с ветром говорил Мои слова уносились вдаль Я с ветром говорил но он не слышал меня не мог он слышать меня
Я смотрю жизнь внутрь снаружи что вижу я? Все в смятеньи и надежд нет вокруг меня
Но ты не властен я бесстрастен ум мой не мути Не обучишь пути лучше лишь время уйдет
ЭПИТАФИЯ
Стена - та, где пророк писал, уже по швам трещит. На инструментах смерти - жизнь, свет солнечный блестит. Когда нас всех на части рвут кошмары и мечты, кто будет лаврами венчать, если и крик застыл?
Меж створами ворот судьбы росток времен упал и вскормлен был делами тех, кто узнан и кто знал. Знание - опасный друг, коль правил нет для нас. Я зрю судьбу людей Земли в руках глупцов она.