"Женское текстовое тело, и это признано фактом, всегда бесконечно, никогда не кончается, ? говорит Элен Сикье.?В нем нет замкнутости, оно безостановочно".
Узкое определение желания, его отождествление с сексуальностью и буквальность генитальной модели женского языка, на которой настаивают некоторые авторы, выглядят довольно проблематично. Желание, возбуждаемое языком, более интересным образом расположено в самом языке, как желание сказать, создать вещь речением, но и как подобное ревности сомнение, проистекающее из невозможности утолить это желание.
(...) В бреши между тем, что хочется сказать (или тем, что осознается таковым), и тем, что возможно сказать (что выразимо), слова обещают сотрудничество и оставленность. Мы восторгаемся нашим чувственным вовлечением в материю языка, мы томимы желанием соединить слова с миром, заполнить брешь между нами и вещами?и страдаем от своих сомнений и неспособности совершить это.
Однако неспособность языка слиться с миром позволяет нам отделить наши идеи и нас самих от мира, а вещи в нем?друг от друга. Неразличимое?всего лишь аморфная масса, различимое?множественность. Невообразимо полный текст, содержащий все, будет на самом деле закрытым текстом, и потому он будет невыносим.
Главная деятельность поэтического языка?формальная. Будучи формальной, делая форму различной, она открывает, создает вариативность и множественность, возможность артикулировать и прояснять. Не сумев слиться с миром, мы открываем структуру, различие, общность и раздельность вещей.
(1984 - Беркли)
Из книги "ОХОТА: Краткий русский роман"
Глава 72: Природа
Иней осыпается с дерева Мы обладаем состоянием природы Вероятно мне нужно дерево ? оно признает меня
и потому меня утвердит Природа как описатель ? с русскими именами вещей Природа, к которой льну через стол, который
входит в ее же владения Это третье (нечеловеческое) лицо Блекнущий интерес, сахарная диета, большой палец руки
пред прямодушной луной Природная часть этой мысли берет начало во сне Все это миную в развитии своем Охотник пребывает в собственной безыскусности Природа прибывает в убывании личного
(персональность), происходящего в прибыли Она присваивает безличный рассказ ? здесь, мы
вот, бесконечны Усталость легка, неспособность
что-либо признать Падал снег и рябило сквозь снег от людей
идущих в снегу, одновременно отражавшихся в нем.
Глава 75: Страсть
Страсть ? отчуждение, которое привносит любовь Там, где мы, поднимаясь, бороздили сугробы
они изменяли свой цвет Ревность всего лишь крупинка другой одержимости Впиться в распад ? что порождает ощущение голода Колебание, тление мыслящих мышц
соединяют которые Страсть не соединяет людей, лишь открывает Они различаются, но тот взгляд был невидим Однако, сказала я, все это утишает банальность, Это не страсть, чтобы качнуться Это страсть, чтобы слышать У одного открыты глаза, у другого закрыты Снегопад расцветал всеми оттенками яблока Страсть залегала в его глухом звуке падения, восторг Терпение ? в преодолении, телу для того и дано
Глава 79: Смерть
Затылок ждет смерти Чувство слабости, нежное безразличие Чрезмерно широкой листвой осеняет дерево речи Смерть предполагает отсутствие тени Голова каждого ? холм, выеденное яйцо Что оно думает? ? невозможно помыслить Оно не имеет различия Оно должно быть само по себе, что немного пугает Кто-то воздух поверх в объятия заключает И это постоянно незримо, затылок над шеей Приветствуя тебя, он бессловесен В нем не содержится памяти Мне бы хотелось верить в него, но это будто бы ждать Почему же нежданны
Глава 109: Смена времен года
Итак, совершенно волшебным образом случилось, что в одно прекрасное и бесконечное утро моим достоянием стала множественность широко распахнутых окон и солнца, льющегося в расщелины едва видимой яркости ? почему бы в этом не видеть особенный смысл? Материя, сущность стала столь невесомой, что с не в состоянии была впитывать более сырость, аккумулировать влагу, поэтому ветер беззвучно несет ее мимо нефритовой чешуи, плывущей между ветвями цветущей сосны над простертой невской водой, не отражающей ничего, не ощущающей ничего Четыре дня жары пролетело И впрямь, возможно ли, что только четыре? Что до меня, то вопреки законам меланхоличного чередования и смены дней, ни завершения, ни конца нельзя было вычленить из того часа, когда я вернулся домой и растянул на балконе в виде тента кусок полотна, который с тех пор хлопает на ветру, несмотря на то, что знаки зноя и первые приметы духоты стали гораздо очевидней и невыносимо белое солнце повисло недвижно в стронцианово-лазурном пыльном небе, вместе с тем неуловимо смещаясь к неким границам, слишком умозрительным, чтобы позволить одно отличить от другого, день от ночи и саму ночь, в любом случае схожую со свечой, горящей поутру, и, наступи к 10 вечера, она исполнила бы комнату первыми лучами духоты, шафранно-желтым кипением, от которого не спас бы и жалкий тент, всхлипнувший лишь только ветер изменил направление и целиком рухнувший вниз, в ветви деревьев Это напоминает мне жонглера, который жонглировал в церкви плодами, поскольку у него не было иного "языка" Ощущение безумной ясности на всех уровнях сменялось пульсирующим жаром его рук, хищно движущихся к некой материализации, подобной языку, невзирая на отчетливое чувство неуверенности касавшихся предметов, ? до той поры, покуда в них отпадала потребность. В эту изумительную брешь безмолвия, в неустанно разрастающееся зияние "максимального давления", гасившее то, что он называл счастьем Вечером первого дня голову расколола головная боль. Я провел всю ночь на балконе, не предвидя конца ни ее, ни рассвета, ни моей головной боли, которая стала плоской и прямой, под стать тропе, ведущей к определенным условиям, о которых трудно что-либо сказать, разве что они не имеют ничего общего с временем На следующий день я проехал в метро пересел в автобус и вскоре был у озер, где за зарослями сирени наткнулся на заброшенные корты, засыпанные раскаленной бледно-серой хвоей. Я просто лег на песок и уснул, я видел во сне Однако существует опасность в том, что повествуемая жизнь превратится в "приключение", а каждое приключение неумолимо движется к разрешению ? но как я могу сказать, что не люблю приключений? Сейчас я думаю о поразительной древности ощущения того,
что это происходит.
Глава 144: Описание
Мое описание в пространстве творит лицо мое,
рассказ мой
его изменяет Повествование установлено изменением Атеизм ныне самое адекватное описание,
как воздух свободно, независимо, будто огонь Однако в эпоху, исключающую религию, обращаться
к атеисту из глубин невозможно Быть может, лицо мое судьбой установлено Но повествование мое погрязло в каких-то лохмотьях Осколки, погнутая труба, плакат
провозглашают стертую память Бабушки подбираются ближе, чтобы увидеть восторг Они уставились на мое пальто Ты ушел к благосостоянию невероятной длины
и, далекому от исчезновения, тебе удалось
сесть в сотый автобус Но то, что смешно, становится грустным, если смотреть
на смешное больше, чем нужно Стало быть, сущностно знать как засыпать, и
какое выбрать для этого время Грязь скребется в рассудок, в самосознании отражая лицо Они ожидали и драма погружалась в последствия
Глава 212
Отчуждение ? это условие крайнего дуализма Чем и напоминает оно одиночество Одновременное утверждение и отрицание одного и того же Одиночество дает ощущение пространственности всего,
включая пространство рассудка,
для которого повторения никогда ? одни повторения
но настояние в перемене Но отчуждение настаивает на том, что жизнь
есть нечто твоему опыту неподвластное Или же что-то врывается в твои глаза, благо
дана была такая возможность, освобождая все
от всего, изолируя мельчайшие факты Итак, важно, что между фразами могут иные
быть введены и то, что они, следуя логике, вступят
в посредничество, мир возвращая к стабильности
и писатель не будет выглядеть идиотом Искренность в подобных условиях подчинена
восприятию, даже такому, которое не воспринять Такие условия не обязательно необходимы И ни в чем не нуждаются Обеспеченный сон И посредование как и прежде живет Что мне понятно, так это лишь тончайшее колебание И видение некоторых вещей недвижимо
Глава 269: Смерть
Тысячи вещей приносит нам вся наша жизнь Несет ли нам смерть тысячи исключений? Между белой крупинкой, спрессованным ветром
и молоком огуречным утрачена связь Что сохраняет пробуждение вина, которое пьют
за красный магнитофон
или за бумажный размокший кораблик Отголоски спокойной угрозы сопровождают в такси
напоминая длительность речи забытой Сошли на нет все эмоции, почти рыдая ощутила я это,
пройдя семь пролетов ступенек между стен в граффити,
читая которые, не шевелила я ртом: ожидаю У жизни больше пауз, чем это нужно И помню, как отвернулась, чтобы скрыть незнакомое
до сих пор подергивание глаза Смерть ? больше Больше ? и ничего больше Прежде, чем вперед двинется время, мы тоже
должны будем двигаться, однако
никоим образом к описаниям реальности Разрешение не оставляет пространства в сознании Жизнь была довольно реальна Смерть не менее бесчисленна
ЯНКА
(Дягилева Яна Станиславовна,
1966-1991, г.Новосибирск)
* * *
Разложила девка тряпки на полу, Раскидала карты-крести по углам, Потеряла девка радость по весне, Позабыла серьги-бусы по гостям.
По глазам колючей пылью белый свет, По ушам фальшивой трелью белый стих, По полям дырявой шалью белый снег, По утрам усталой молью белый сон...
Развернулась бабской правдою стена, Разревелась-раскачалась тишина... По чужим простым словам, как по рукам, По подставленным ногам, по головам...
А в потресканом стакане старый чай. Не хватило для разлету старых дел. Фотографии - там звездочки ясны, Как же сделать, чтоб всем было хорошо?
Все, что было, все, что помнила сама, Смел котейка с подоконника хвостом... Приносили женихи коньячок, Объясняли женихи, что почем...
Кто под форточкой сидит - отгоняй. Ночью холод разогнался с Оби. Вспоминай почаще солнышко свое То не ветер ветку клонит, Не дубравушка шумит...
* * *
Край, сияние, страх, чужой дом По дороге в сгоревший проем, Торопливых шагов суета Стерла имя и завтрашний день, Стерла имя и день. Через час оживу разноцветной рекой Под дождем, Мелким ветром пройду над живой темнотой... Лай, сияние, страх, чужой дом, Управляемый зверь у дверей На чужом языке говорит И ему не нужна моя речь Отпустите меня Я оставлю свой голос, свой вымерший лес свой приют чтобы чистые руки увидеть во сне. Смерть, сияние, страх, чужой дом, Все по правилам, все по местам, Боевая ничья до поры Остановит часы и слова Отпустите меня Отпустите меня Отпустите меня Отпустите меня
РИЖСКАЯ
А ты кидай свои слова в мою прорубь, Ты кидай свои ножи в мои двери, Свой горох кидай горстями в мои стены, Свои зерна в зараженную почву...
На переломанных кустах - клочья флагов, На перебитых фонарях - обрывки петель, На обесцвеченных глазах - мутные стекла, На обмороженной земле - белые камни.
Кидай свой бисер перед вздернутым рылом, Кидай пустые кошельки на дорогу, Кидай монеты в полосатые кепки, Свои песни - в распростертую пропасть.
В моем углу засохший хлеб и тараканы, В моей дыре цветные краски и голос, В моей крови песок мешается с грязью, А на матраце - позапрошлые руки,
А за дверями роют ямы для деревьев, Стреляют детки из рогатки по кошкам, А кошки плачут и кричат во все горло, А кошки падают в пустые колодцы...
А ты кидай свои слова в мою прорубь, А ты кидай свои ножи в мои двери Свой горох кидай горстями в мои стены...
ОСОБЫЙ РЕЗОН
По перекошенным ртам, Продравшим веки кротам Видна ошибка ростка
По близоруким глазам, Не веря глупым слезам, Ползет конвейер песка
Пока не вспомнит рука Дрожит кастет у виска, Зовет косая доска
Я у дверного глазка Под каблуком потолка
Крылатый ветер вдали Верхушки скал опалил А здесь ласкает газон
На то особый резон На то особый отдел На то особый режим На то особый резон
Проникший в щели конвой Заклеит окна травой, Нас поведут на убой
Перекрестится герой, Шагнет раздвинувши строй Вперед за Родину в бой
Пусть сгинут злые враги Кто не надел сапоги, Кто не простился с собой
Кто не покончил с собой Всех поведут на убой
На то особый отдел На то особый режим На то особый резон
* * *
Под руки степь, в уши - о вере, В ноги поклон - стаи летят... К сердцу платок, камень - на шею, В горло глоток - может, простят... Ленту на грудь, столько искали, Сжатые рты - время, вперед... Крест под окном, локти устали, Знамя на штык - козел в огород... Серый покой, сон под колеса, Вены дрожат, все налегке... Светлый, босой, кукиш у носа Рядом бежать на поводке... Вечный огонь, лампы дневные, Темный пролет, шире глаза, Крепкий настой, плачьте, родные, Угол, свеча, стол, образа... Под руки - степь, стаи летят, - может, простят...
* * *
Я неуклонно стервенею с каждым смехом, с каждой ночью, С каждым выпитым стаканом, Я заколачиваю двери, отпускаю злых голодных псов С цепей на волю Некуда деваться, нам остались только сбитые коленки... Я неуклонно стервенею с каждым разом...
Я обучаюсь быть железным продолжением ствола, Началом у плеча приклада, Сядь, если хочешь - посиди со мною рядышком на лавочке, Покурим, глядя в землю. Некуда деваться, нам достались только грязные дороги... Я неуклонно стервенею с каждым шагом...
Я неуклонно стервенею с каждой шапкой милицейской, С каждой норковою шапкой, Здесь не кончается война, не начинается весна, Не продолжается детство Некуда деваться, нам остались только сны и разговоры... Я неуклонно стервенею с каждым разом, Я неуклонно стервенею с каждым шагом, Я неуклонно стервенею с каждым часом...
* * *
От большого ума лишь сума да тюрьма, От лихой головы лишь канавы и рвы, От красивой души только струпья и вши, От вселенской любви только морды в крови... В простыне на ветру по росе поутру... От бесплодных идей до бесплотных гостей, От накрытых столов до пробитых голов, От закрытых дверей до зарытых зверей... Параллельны пути, черный спутник, лети! Он утешит, спасет, он нам покой принесет... Под шершавым крылом ночь за круглым столом, Красно-белый плакат - эх, заводи самокат! Собирайся, народ, на бессмысленный сход, На всемирный совет - как обставить нам наш бред? Вклинить волю свою в идиотском краю, Посидеть, помолчать да по столу постучать, Ведь от большого ума лишь сума да тюрьма, От лихой головы лишь канавы и рвы...
* * *
Мне придется отползать... От объявленья войны во все четыре струны, От узколобой весны во все четыре стены, От подгоревшей еды за все четыре беды, От поколения зла в четыре черных числа... Накинуть старый мундир, Протертый кем-то до дыр... Мне придется обойтись Без синих сумрачных птиц, Без разношерстных ресниц, Да переправить с утра, что не сложилось вчера, Оставить грязный вагон да продолжать перегон По неостывшей золе на самодельной метле, Раскинуть руки во сне, чтоб не запнуться во тьме... Мне придется променять Осточертевший обряд на смертоносный снаряд, Скрипучий стул за столом на детский крик за углом, Венок из спутанных роз на депрессивный психоз, Психоделический рай на три засова в сарай... Мне все кричат "берегись", Мне все кричат "берегись"
ПО ТРАМВАЙНЫМ РЕЛЬСАМ
А мы пойдем с тобою погуляем по трамвайным рельсам, Посидим на трубах у начала кольцевой дороги, Нашим теплым ветром будет черный дым с трубы завода, Путеводною звездою будет желтая тарелка светофора
Если нам удастся, мы до ночи не вернемся в клетку, Мы должны уметь за две секунды зарываться в землю, Чтоб остаться там лежать,когда по нам поедут серые машины, Увозя с собою тех, кто не умел и не хотел в
грязи валяться...
Если мы успеем, мы продолжим путь ползком по шпалам, Ты увидишь небо, я увижу землю на твоих подошвах... Надо будет сжечь в печи нашу одежду, если мы вернемся, Если нас не встретят на пороге синие фуражки.
Если встретят, ты молчи, что мы гуляли по трамвайным
рельсам Это первый признак преступленья или шизофрении, А с портрета будет улыбаться нам Железный Феликс, Это будет очень добрым, это будет очень справедливым
Наказанием за то, что мы гуляли по трамвайным рельсам, Справедливым наказаньем за прогулку по трамвайным
рельсам... Нас убьют за то, что мы гуляли по трамвайным рельсам, Нас убьют за то, что мы гуляли по трамвайным
рельсам. НАС УБЬЮТ ЗА ТО, ЧТО МЫ С ТОБОЙ ГУЛЯЛИ ПО ТРАМВАЙНЫМ
РЕЛЬСАМ.
* * *
Неволя рукам под плоской доской, По швам, по бокам - земля под щекой, Песок на зубах, привязанный страх, Кем брошена тень на ветхий плетень? На серый сарай, на сгнивший порог Там преданный рай, там проданный бог, Седьмая вода, седьмая беда, Опять не одна до самого дна. До самого дна, на стенах крюки, На них - червяки, у них - имена, У края доски застывшей реки С наклоном доски и с красной строки. У берега лед - сажай вертолет, Нам некуда сесть - попробуем здесь, Над кучей имен под шерох знамен, На тонкую сеть прозрачных времен... Неволя рукам по швам, по бокам, Под плоской доской - кто ты такой, кто ты такой...
* * *
Не догонишь, не поймаешь, Не догнал, не воровали, Без труда не выбьешь зубы, Не продашь, не на...ешь... Эту песню не задушишь, не убьешь, Эту песню не задушишь, не убьешь!
Дом горит - козел не видит, Дом горит - козел не знает, Что козлом на свет родился За козла и отвечать... Гори, гори, ясно, чтобы не погасло, Гори, гори, ясно, чтобы не погасло!
На дороге я валялась, Грязь слезами разбавляла: Разорвали нову юбку Да заткнули ею рот... Славься великий рабочий народ, Непобедимый, могучий народ!
Дом горит - козел не видит, Он напился и подрался, Он не помнит, кто кого Козлом впервые обозвал!.. Гори, гори, ясно, чтобы не погасло! Гори, гори, ясно, чтобы не погасло!
Лейся, песня, на просторе, Залетай в печные трубы, Рожки-рожки черным домом По красавице-земле! Солнышко смеется громким красным смехом, Гори, гори, ясно, чтобы не погасло!
* * *
Коммерчески успешно принародно подыхать, Об камни разбивать фотогеничное лицо, Просить по-человечески, заглядывать в глаза Добрым прохожим...
Продана смерть моя... Продана...
Украсить интерьеры и повиснуть на стене, Нарушив геометрию квадратных потолков, В сверкающих обоях биться голым кирпичом Тенью бездомной...
Продана смерть моя... Продана...
Иду я на веревочке, вздыхаю на ходу, Доска моя кончается, сейчас я упаду, Под ноги, под колеса, под тяжелый молоток Все с молотка...
Продана смерть моя... Продана...
Подмигивает весело трехцветный светофор И льется моя песенка ветрам наперекор И радоваться солнышку и дождичку в четверг, Жить-поживать...
Продана смерть моя...
* * *
На черный день - усталый танец пьяных глаз, дырявых рук, Второй упал, четвертый сел, восьмого вывели на круг, На провода из-под колес, да ни три буквы с-под асфальта В тихий омут буйной головой, Холодный пот, расходятся круги... Железный конь в защитный цвет, резные гусеницы в ряд, Аттракцион для новичков - по кругу лошади летят, А заводной калейдоскоп гремит кривыми зеркалами, Колесо вращается быстрей, Под звуки марша головы долой... Проела моль цветную шаль, на картах тройка и семерка, Бык, хвостом сгоняя мух, с тяжелым сердцем лезет в горку, И лбов бильярдные шары от столкновенья раскатились Пополам на обе стороны, Да по углам просторов и широт. А за осколками витрин обрывки праздничных нарядов, За прилавком попугай из шапки достает билеты На трамвай до ближнего моста, На вертолет без окон и дверей, В тихий омут буйной головой, Колесо вращается быстрей...
* * *
Нелепая гармония пустого шара Заполнит промежутки мертвой водой, Через заснеженные комнаты и дым Протянет палец и покажет нам на двери, Отсюда - домой... От этих каменных систем в распухших головах, Теоретических пророков, напечатанных богов, От всей сверкающей, звенящей и пылающей х..ни Домой... По этажам, по коридорам лишь бумажный ветер Забывает по карманам смятые рубли, Сметает в кучу пыль и тряпки, смех и слезы, горе, радость, Плюс на минус дает освобождение - домой... От холода и ветра, от холодного ума, От электрического смеха, безусловного рефлекса, От всех рождений и смертей - перерождений и смертей Перерождений - домой... За какие такие грехи задаваться вопросом Зачем и зачем,и зачем,и зачем,и зачем,и зачем,и зачем..? Домой...
* * *
Деклассированным элементам - в первый ряд, Им по первому по классу надо выдать все! Первым классом в школе жизни будет им тюрьма, А к восьмому их посмертно примут в комсомол... В десяти шагах отсюда светофор мигал, Желтым светом две минуты на конец дождям, А в подземной переходе влево поворот, А в подземном коридоре гаснут фонари... Коридором меж заборов через труп веков, Через годы и бурьяны, через труд отцов, Через выстрелы и взрывы, через пустоту, В две минуты изловчиться проскочить версту... По колючему пунктиру, по глазам вождей, Там, наружи, мертвой стужей, по слезам дождей, По приказу бить заразу из подземных дыр, По великому навету строить старый мир... Деклассированным элементам - в первый ряд...
* * *
Крестом и нулем запечатанный северный день, Похожий на замкнутый в стенах семейный скандал. Рассыпалось слово на иглы и тонкую жесть, А злая метель обязала плясать на костре. Столетней бессоницы в горле гудят провода, Болит голова, это просто болит голова... А вот и цена, и весна, и кровать, и стена, А вот чудеса, небеса, голоса и глаза... Чужая дорога неверною левой рукой Крестом зачеркнула, нулем обвела по краям. А я почему-то стою и смотрю до сих пор, Как многоэтажный полет зарывается в снег. Истлевшая осень золой на осколках зубов, Конечную степень усталости меряет ночь... Болит голова, это просто болит голова... Стоять и смотреть - это просто простить и молчать. Крестом и нулем разрешились пустые места, В безвременном доме за разумом грохнула дверь. Рассыпалось слово на иглы и тонкую жесть, А злая метель обязала плясать на костре...
* * *
Я оставляю еще пол-королевства Восемь метров земель тридевятых, На острове вымерших противоречий Купола из прошлогодней соломы. Я оставляю еще пол-королевства Камни с короны - два высохших глаза, Скользкий хвостик прошлогодней крысы, Пятую лапу бродячей дворняжки. Я оставляю еще пол-королевства, Весна за легкомыслие меня накажет. Я вернусь, чтоб постучать в ворота, Протянуть руку за снегом зимою. Я оставляю еще пол-королевства Без боя, без воя, без грома, без стрема, Ключи от лабораторий на вахте, я убираюсь, Рассвет в затылок, Мне дышит рассвет, пожимает плечами, Мне в пояс рассвет, машет рукою... Я оставляю еще пол-королевства...
* * *
Мы по колено в ваших голосах, А вы по плечи в наших волосах, Они по локоть в темных животах, А я по шею в гибельных местах. Мы под струей крутого кипятка, А вы под звук ударов молотка, Они в тени газетного листка, А я в момент железного щелчка. Мы под прицелом тысяч ваших фраз, А вы за стенкой, рухнувшей на нас... Она на куче рук, сердец и глаз, А я по горло в них, и в вас, и в нас...
АНГЕДОНИЯ
Короткая спичка - судьба возвращаться на Родину По первому снегу по рыжей крови на тропе Жрать хвою прошлогоднюю горькую, горькую, горькую, горькую На сбитый затылками лед насыпать золотые пески
Святые пустые места - это в небо с моста Это давка на транспорт по горло забитый тоской Изначальный конец: голова не пролазит в стакан
А в восемь утра кровь из пальца - анализ для граждан Осевшая грязь - допустимый процент для работ Сырой "Беломор", елки-палки, дырявые валенки Ножи в голенищах и мелочь звенит, звенит, звенит, звенит,
звенит
А слепой у окна сочиняет небесный мотив Счастливый слепой учит птичку под скрипочку петь Узаконенный вор: попроси - он ключи оставляет в залог
Ангедония - диагноз отсутствия радости Антивоенная армия антипожарный огонь Сатанеющий третьеклассник во взрослой пилотке со
звездочкой Повесил щенка - подрастает надежный солдат
А слабо переставить местами забвенье и боль? Слабо до утра заблудиться в лесу и заснуть? Забинтованный кайф заболоченный микрорайон
Рассыпать живые цветы по холодному кафелю Убили меня - значит надо выдумывать месть История любит героев, история ждет тебя За каждым углом с верным средством от всех неудач
Как бы так за столом при свечах рассказать про любовь Как бы взять так и вспомнить что нужно прощенья просить Православная быль: ориентиры на свет - соляные столбы
Жрать хвою прошлогоднюю горькую, горькую, горькую,
горькую, горькую Ангедония Ангедония Ангедония Ангедония
----------------------------------------------------------------------------
УШЛА ЯНКА
Вчера в 9 часов утра в притоке Оби реке Ине рыбаками было обнаружено тело Яны Дягилевой, поэта, певицы, рок-барда из Новосибирска.
9 мая Янка с родственниками была на даче. Ушла погулять и не вернулась. Ждали, надеялись - в последнее время Янка была печальна и неуравновешена: может быть, куда-то уехала, вернется?
В милицию сообщили только в понедельник, тринадцатого. Поиски результатов не дали - только вчера...