От знакомой земли, На неведомом горном хребте Синерукие Джамбли над морем живут, С головами зелёными Джамбли живут.

И неслись они вдаль в решете.

Так неслись они вдаль в решете, в решете,

В решете, словно в гоночной шлюпке. И на мачте у них трепетал, как живой, Лёгкий парус -- зелёный платок носовой

На курительной пенковой трубке.

И матросы, что с ними встречались в пути, Говорили: -- ко дну они могут пойти, Ведь немыслимо плыть в темноте в решете, В этой круглой, дырявой скорлупке!

А вдали, а вдали

От знакомой земли -Не скажу, на какой широте, -Острова зеленели, где Джамбли живут, Синерукие Джамбли над морем живут.

И неслись они вдаль в решете.

Но проникла вода в решето, в решето,

И, когда обнаружилась течь, Обернули кругом от колен до ступни Промокашкою розовой ноги они,

Чтоб от гриппа себя уберечь, И забрались в огромный кувшин от вина (А вино было выпито раньше до дна)

И решили немного прилечь...

Далеко, далеко,

И доплыть нелегко До земли, где на горном хребте Синерукие Джамбли над морем живут, С головами зелёными Джамбли живут.

И неслись они вдаль в решете...

По волнам они плыли и ночи и дни,

И едва лишь темнел небосклон, Пели тихую лунную песню они,

Слыша гонга далёкого звон:

"Как приятно нам плыть в тишине при луне К неизвестной, прекрасной далёкой стране. Тихо бьётся вода о борта решета, И такая кругом красота!.."

Далеко, далеко,

И доплыть нелегко До страны, где на горном хребте Синерукие Джамбли над морем живут, С головами зелёными Джамбли живут.

И неслись они вдаль в решете...

И приплыли они в решете, в решете

В край неведомых гор и лесов... И купили на рынке гороха мешок, И ореховый торт, и зелёных сорок,

И живых дрессированных сов,

И живую свинью, и капусты кочан, И живых шоколадных морских обезьян, И четырнадцать бочек вина Ринг-Бо-Ри, И различного сыра -- рокфора и бри, -

И двенадцать котов без усов.

За морями -- вдали

От знакомой земли -Есть земля, где на горном хребте Синерукие Джамбли над морем живут, С головами зелёными Джамбли живут.

И неслись они вдаль в решете!

И вернулись они в решете, в решете

Через двадцать без малого лет. И сказали друзья: -- Как они подросли, Побывав на краю отдалённой земли,

Повидав по дороге весь свет!

И во славу пловцов, что объехали мир, Их друзья и родные устроили пир И клялись на пиру: -- Если мы доживём, Все мы тоже туда в решете поплывём!..

За морями -- вдали

От знакомой земли -На неведомом горном хребте Синерукие Джамбли над морем живут, С головами зелёными Джамбли живут.

И неслись они вдаль в решете!

перевод С. Я. Маршака

Эдвард Лир

СКАЗКА О ПЕЛИКАНАХ

Мы -- король с королевой Пели-канов. Не найдёте нигде вы Таких великанов. Таких, похожих На ласты, ног И сложных Кожаных Ртов и щёк.

Плофскин!

Плафскин!

Когда и где

Прекраснее птицы

Плескались в воде?

Плофскин!

Пламскин!

Плошкин!

Кряк! Так будет вчера И сейчас было так!

Мы любим Нил, Мы на Ниле живём, На Нильских утёсах Мы дремлем вдвоём, Мы ловим рыбёшку В дневные часы, А вечером смотрим С песчаной косы. И едва только солнце Сойдёт с вышины, И станут прибрежные скалы черны, И зардеет река От закатных огней, И шнырять будут ибисы Быстро над ней, -Крыло в крыло Мы становимся в ряд И пляшем, И скачем, И топаем в лад. И, наши огромные клювы раскрыв, Мы песню поём на такой мотив:

Плофскин!

Плафскин!

Когда и где

Так радостно птицы

Плескались в воде?

Плофскин!

Пламскин!

Плошкин!

Кряк! Так будет вчера И сейчас было так!

Прошлогодней весной Нашу дочь юных лет, Пеликанью принцессу Мы вывезли в свет. И на этот бал Оказать ей честь Прилетели все птицы, Какие есть.

Цапля, и чайка, И жирный баклан, И птица фламинго Из жарких стран, Косяк журавлей, И гусей табун, И тысячи уток С болот и дюн.

Все хором поздравили Дэлл, нашу дочь, И ели, И пили, И пели всю ночь, И гул голосов до утра долетал До ближних песков и далёких скал:

Плофскин!

Плафскин!

Когда и где

Прекраснее птицы

Плескались в воде?

Плофскин!

Пламскин!

Плошкин!

Кряк! Так будет вчера И сейчас было так!

Но средь множества птиц Из лесов и полей Величавее всех Был король журавлей.

Был широк его шаг,

И высок его рост,

И красив его фрак,

И хорош его хвост. Кружева прикрывали Ступни его ног, Чтоб никто разглядеть Его пальцев не мог.

(Хоть для света всего

Уж давно не секрет,

Что меж пальцев его

Перепонок нет!..)

И едва лишь увидел Он дочь нашу Дэлл, Как влюбился И сердцем её завладел. Он влюбился В её ковыляющий шаг И креветок венок На её волосах. Преподнёс он ей в дар Крокодилье яйцо И на лапку надел Из кораллов кольцо.

И вот наша дочь С королём-журавлём Далеко, далеко Улетели вдвоём. В дальний путь Провожало их множество птиц -Лебедей и гусей, Журавлей и синиц. Унеслись они прочь Из родимой земли И, как длинное облако, Скрылись вдали...

Плофскин!

Плафскин!

Когда и где

Прекраснее птицы

Плескались в воде?

Плофскин!

Пламскин!

Плошкин!

Кряк! Так будет вчера И сейчас было так!

Мы с прибрежья Смотрели им вслед полчаса, До тех пор, пока слышались Их голоса. Где-то в сумерках летних Исчезли они, И на жёлтых песках Мы остались одни...

Часто-часто с тех пор Летом в лунную ночь На прибрежных песках Вспоминаем мы дочь. Улетела она Неизвестно куда, И, должно быть, не встретиться Нам никогда...

Плофскин!

Плафскин!

Когда и где

Печальнее птицы

Плескались в воде?

Плофскин!

Пламскин!

Плошкин!

Кряк! Так будет вчера И сейчас было так!

перевод С. Я. Маршака

Эдвард Лир

ПРОГУЛКА ВЕРХОМ

Щипцы для орехов сказали соседям -Блестящим и тонким щипцам для конфет: -- Когда ж, наконец, мы кататься поедем, Покинув наш тесный и душный буфет?

Как тяжко томиться весною в темнице Без воздуха, света, в молчанье глухом, Когда кавалеры и дамы в столице Одно только знают, что скачут верхом!

И мы бы могли гарцевать по дороге, Хоть нам не случалось ещё до сих пор. У нас так отлично устроены ноги, Что можем мы ездить без сёдел и шпор.

Пора нам, -- вздохнули щипцы для орехов, -Бежать из неволи на солнечный свет. Мы всех удивим, через город проехав! -- Ещё бы! -- сказали щипцы для конфет.

И вот, нарушая в буфете порядок, Сквозь щёлку пролезли щипцы-беглецы. И двух верховых, самых быстрых лошадок Они через двор провели под уздцы.

Шарахнулась кошка к стене с перепугу, Цепная собака метнулась за ней. И мыши в подполье сказали друг другу: -- Они из конюшни уводят коней!

На полках стаканы зазвякали звонко. Откликнулись грозным бряцаньем ножи. От страха на голову стала солонка. Тарелки внизу зазвенели: -- Держи!

В дверях сковородка столкнулась с лоханью, И чайник со свистом понёсся вослед За чашкой и блюдцем смотреть состязанье Щипцов для орехов -- щипцов для конфет.

И вот по дороге спокойно и смело, Со щёлканьем чётким промчались верхом Щипцы для орехов на лошади белой, Щипцы для конфет на коне вороном.

Промчались по улице в облаке пыли, Потом -- через площадь, потом -- через сад... И только одно по пути говорили: "Прощайте! Мы вряд ли вернёмся назад!"

И долго ещё отдалённое эхо До нас доносило последний привет Весёлых и звонких щипцов для орехов, Блестящих и тонких щипцов для конфет.

перевод С. Я. Маршака

Эдмунд Спенсер -------------

* * *

Как пламень - я, любимая - как лёд; Так что ж я хлад её не растоплю И он в жару моём не изойдёт, Hо крепнет лишь, чем больше я молю ?

И почему я жар не утолю Hа том морозе, что в душе у ней, И всё в поту клокочущем киплю Средь ширящихся яростно огней ?

О, всех явлений на земле странней, Что огнь твердыню льда лишь укрепил, И лёд, морозом скованный, сильней, Чудесно раздувает жгучий пыл.

Да, страсть в высоких душах такова, Что рушит все законы естества.

* * *

В безбрежном океане звёздный луч Поможет к гавани корабль вести, Hо развернётся полог чёрных туч, И мореход сбивается с пути.

Я за твоим лучом привык идти, Hо скрылась ты - потерян я, несмел, Твой прежний свет я жажду обрести, Гадая, где опасностям предел.

И жду, хоть лютый ураган вскипел, Что ты, моя Полярная Звезда, Вновь озаришь сияньем мой удел И тучи бед разгонишь навсегда.

Пока ж ношусь по волнам без утех, Тая задумчивость и скорбь от всех.

* * *

Любимая в театре мировом Hа всё бесстрастно устремляет взгляд. Участвую в спектакле я любом, Меняя облики на разный лад.

Hайдя на свете повод для отрад, Я мишуру комедии беру, Когда же горести отяготят, Я делаю трагедией игру.

Hо, радостный ли, в страстном ли жару, Явлюсь на сцене я - ей всё равно: Я засмеюсь - от строгих глаз замру, Заплачу - ей становится смешно.

Она, стенай пред нею иль смеши, Hе женщина, а камень без души.

* * *

У короля любви, что правит нами, Ты вестница, о нежная весна. Hакинув плащ, усыпанный цветами, Чьим ароматом вся земля полна,

Ступай к любимой, разбуди от сна Её в жилище зимнем и сонливом. Скажи, не будет счастлива она, Hе поспешив за временем счастливым.

Как должно юным, нежным и красивым Пускай повинности любви несёт. А ту, что вешним не вняла призывам, Hичто от наказанья не спасёт.

О, милая, весны нам не вернуть. Со свитой короля - скорее в путь !

* * *

Я имя милой вздумал написать Hа дюнах, но его смела волна. Его решил я вывести опять, И вновь прибоем смыло письмена.

"Бесплодны тщания, - рекла она, То наделить бессмертьем, что умрёт! Уничтоженью я обречена, И время без следа меня сотрёт".

"Hет! - молвил я. - Пусть низших тварей род Падёт во прах - жить будешь ты в молве: Мой стих тебя навек превознесёт, Hапишет имя в горней синеве;

Коль смерть одержит верх над всем живым, Мы жизнь любовью вечной возродим".

* * *

Вильям Шекспир -------------

23

Как на подмостках жалкий лицедей Внезапно роль забудет от смущенья, Как жалкий трус, что в ярости своей Сам обессилит сердце в исступленье,

Так от смущенья забываю я Любовный ритуал, для сердца милый, И замолкает вдруг любовь моя, Своею же подавленная силой.

Так пусть же книги тут заговорят Глашатаем немым души кричащей, Что молит о любви и ждёт наград, Хотя язык твердил об этом чаще.

Любви безмолвной речи улови: Глазами слышать - высший ум любви.

138

Когда она клянётся, что свята, Я верю ей, хоть знаю - ложь сплошная. Пусть мнит она, что я в мои лета Hеопытен и хитростей не знаю.

Хочу я думать, что она права, Что юности не будет завершенья; По-детски верю я в её слова, И у обоих правда в небреженье.

Зачем она не скажет, что хитрит? Зачем скрываю возраст свой теперь я? Ах, старость, полюбив, лета таит, А лучшее, что есть в любви, - доверье.

Так я лгу ей, и лжёт она мне тоже, И льстим своим порокам этой ложью.

121

Уж лучше быть, чем только слыть дурным, Упрёкам подвергаться понапрасну. Ведь даже радость превратится в дым, Когда не сам признал её прекрасной.

Бесстыдным неприязненным глазам Hе опозорить буйной крови пламя. Суду шпионов - худших, чем я сам, Желанных мне пороков не предам я.

Я - это я ! Глумяся надо мной, Они изобличат свои проступки. Да, я прямой, а мой судья - кривой, И не ему судить мои поступки.

Ведь по себе он рядит обо всех: Все люди грешны, всеми правит грех.

* * *

Луис де Камоэнс --------------

Hи кознями, ни сотней разных бед Hикак любовь меня убить не может, Hикак надежд моих не уничтожит, Ведь не отнимешь то, чего и нет.

Я шёл за счастьем - потерял и след, А жизнь удары гибельные множит. Hо страх мой челн остановить не может, Я с бурями боролся много лет.

И сердце безнадежное гордится Спокойствием. Hо враг непобеждённый, Любовь - опять готовит месть ему

И мне недуг, что здесь в груди гнездится, Hе знаю как, не знаю где рождённый, Hе знаю, чем грозит и почему.

* * *

Зарёю ли румянит мир весна, Сияет ли полдневное светило, Я над рекой, где всё теперь немило, Былые вспоминаю времена.

Здесь убирала волосы она, Здесь улыбнулась, тут заговорила, Там отвернулась и лицо закрыла, Моим вопросом дерзким смущена.

Там шла и тихо что-то напевала, Тут села и ромашку обрывала И уронила голову на грудь.

Так, весь в минувшем, день и ночь тоскуя, Сплю и не сплю, живу и не живу я, Пройдёт ли это всё когда-нибудь ?

* * *

Мучительно за годом год идёт, А дней уже осталось так немного. Hо чем их меньше, тем длинней дорога, Тем больше в сердце горестных забот.

Мой дар слабеет, и который год Hе знает радость моего порога. И только опыт, всё измерив строго, Порой обман грозящий узнаёт.

Гонюсь за счастьем - вот оно! Попалось! Увы! Рванулось и опять умчалось. Я падаю. Встаю: пропал и след.

Бегу опять, зову, - оно далёко. Вперяю в даль отчаянное око... Оно исчезло, и надежды нет.

* * *

Hеужто я неровня вам, и мне Всю жизнь страдать придётся терпеливо? Hо кто достоин вас? Такое диво, Пожалуй, встретишь разве что во сне. [nightmare]

К тому же, раз я заслужил вполне Всё то, чего прошу, несправедливо За щедрость чувств и высоту порыва, Скупясь, по низкой воздавать цене.

Hаграда причитается без спора Тому, кто вынес столько горьких мук И столько ради вас стерпел позора,

А вы достоинств ищете - коль скоро Отсутствуют они у ваших слуг, Влюбитесь в самое себя, сеньора! -

Г.Рейхтман

* * *

Мы знаем точно: в болоте топком

Живут лягушки - там людям места нет.

А в нашем городе, родном и добром,

На каждой улице по тыще человек.

Болото - город, всё разграничено,

И место каждому отдельное дано.

Но так ли строго здесь всё ограничено?

Не так уж чётко это определено!

Лягушек тысячи в болотных толщах,

А среди них, кто знает, нет ли человека?

И человек тот - не рвётся к свету ли

Из тьмы, где сердце человечье лишь помеха?

А в нашем городе, родном и добром,

Среди друзей и средь врагов - смотри внимательно,

И если всмотришься - найдёшь лягушку ты,

.............................. обязательно. .

* * *

Жил да был синий кит, он пускал свой фонтан,

А потом бороздить уходил океан.

Не имел он ни шляпы, ни брюк, ни пальто.

Плавал в южных морях поглощая планктон.

Рядом с ним стая рыб, рыбам так хорошо:

Ведь мы рядом с китом, а кит очень большой.

Вряд ли кто нападёт на большого кита.

Только рядом держись - будешь целым всегда.

Но один капитан наточил свой гарпун,

В море вывел корабль, подпоясав зипун.

На язык мне типун, только он не спроста,

Вдруг вонзил свой гарпун между рёбер кита.

И погиб синий кит, только рыбий народ

Тихо в море сидит, за китом не плывёт.

Кто же будет писать мемуары потом,

Как мы вместе с китом ели жирный планктон. .

* * *

Не надо торжественных маршей,

Тревожнее дробь барабана.

Пусть будут у юности нашей

В жизни одни ураганы.

Беспокойный, беспокойный, беспокойный барабанщик

Нам с тобой никак нельзя иначе.

Беспокойный, беспокойный, беспокойный барабанщик

Нам с тобой никак нельзя иначе.

В солёные штормы радостно

Мы счастье в борьбе узнаем,

Возненавидим праздность,

Никчёмность мы презираем.

Беспокойный, беспокойный, беспокойный барабанщик

Нам с тобой никак нельзя иначе.

Беспокойный, беспокойный, беспокойный барабанщик

Нам с тобой никак нельзя иначе.

Рассвет укутан туманом,

Летит навстречу дорога.

Мы крепче возьмём барабаны,

И загремит тревога.

Беспокойный, беспокойный, беспокойный барабанщик

Нам с тобой никак нельзя иначе.

Беспокойный, беспокойный, беспокойный барабанщик

Нам с тобой никак нельзя иначе. .

* * *

В этом мире многоточье,

Всё так зыбко и непрочно,

Что порою маршал падает с коня.

Ни к чему чины и званья,

Мне б играть на барабане,

Запишите в барабанщики меня!

Знаю - адская работа,

И забот всегда до чёрта,

И ни ночи нет для отдыха, ни дня.

Но ведь я же не из хлипких,

Всё осилю и привыкну,

Запишите в барабанщики меня!

У меня, как струны нервы,

Я иду в шеренге первым,

Я играю так, что плавится броня.

Я для всех ребят примером,

Я для всех ребят, как вера,

Запишите в барабанщики меня!

Ну, а если пуля встретит,

Это сразу все заметят,

Тишина страшнее смерти и огня.

Скажет кто-то непременно:

"Я готов ему на смену,

Запишите в барабанщики меня!"

В этом мире многоточье,

Всё так зыбко и непрочно,

Что порою маршал падает с коня.

Ни к чему чины и званья,

Мне б играть на барабане,

Запишите в барабанщики меня! .

* * *

Ты видел когда-нибудь море?

И чаек, парящих над ним?

И сказочный рокот прибоя?

И сказочность волн голубых?

Ты видел когда-нибудь море?

Манящую даль без конца?

Нежное, будто живое,

Зовущее под паруса?

Ты видел когда-нибудь море?

Ты с ним говорил, как со мной?

Вечное, очень большое,

Оно подружилось с тобой?

Ты видел когда-нибудь море? .

* * *

В парусиновых брюках, в широких, залатанных, длинных,

Мы ходили в развалку, чуть набок была голова.

Мы придумали море - таким, как на старых картинах,

И условились так, что открыты не все острова.

Мы придумали город, где сушатся старые сети,

Где базар и причал одинаково рыбой пропах.

Мы придумали город, в котором суровые дети,

И развешены компасы вместо часов на столбах.

Мы придумали честность, такую, что дай бог любому,

Если рядом несчастье, попробуй-ка спрятать глаза,

Если крик за окном, то попробуй не выйти из дома,

Если шторм, кто-то тонет, попробуй гасить паруса.

А потом, как положено, возраст такой наступает,

Вырастают из улочек детства, из милой земли.

Стрелка полюс меняет, и город придуманный тает,

И пора уходить, и пора нам сжигать корабли.

Только я обманул, я причёску сменил и походку,

Ну, а парусник сжёг. Чтоб пахуча была и крепка,

Золотой и янтарной смолой просмолил свою лодку

И отправил на ней по морям своего двойника.

Лодка эта приходит не в солнечный день, а в ненастье,

Только если однажды туман мне застелет глаза,

Если я обману, откажусь от чужого несчастья,

Город мой, мою лодку и имя сожжёт капитан.

В парусиновых брюках, в широких, залатанных, длинных,

Мы ходили в развалку, чуть набок была голова.

Мы придумали море - таким, как на старых картинах,

И условились так, что открыты не все острова. .

* * *

Белые дороги, белые дома - зима.

На дворе у нас стоят из снега терема.

Будто бы они слетели с неба,

Но мы-то с вами знаем, что они из снега,

Мы-то с вами не сошли с ума.

Мне бы в сны детей ворваться хоть на полчаса.

Слава богу есть свои у взрослых чудеса.

Чудо проживает в чаще леса,

Чудо проживает в глубине Лох-Несса,

Чудо проживает в небесах.

А на Гималайских горах

Ходит чудо на мохнатых ногах,

Ходит чудо, оставляя следы,

Семидесятого размера.

А за ним века и века

Течёт жизни голубая река,

И стремительно плывут облака,

Очень похожие на блюдца.

Чудо, чудо, чудо - вечный для людей магнит.

Чудо Атлантиды дразнит и к себе манит.

Будто бы ракета перед пуском

Огненное чудо над тайгой Тунгусской

Свой секрет хранит почти сто лет.

Сказки облетели, сказки пожелтели, но

В сказку никогда не поздно распахнуть окно.

Сколько вы аршином мир не мерьте,

Только вы поверьте, только вы поверьте

В то, что мы поверили давно.

А на Гималайских горах

Ходит чудо на мохнатых ногах,

Ходит чудо, оставляя следы,

Семидесятого размера.

А за ним века и века

Течёт жизни голубая река,

И стремительно плывут облака,

Очень похожие на блюдца. .

* * *

Эта песня для сердца отрада,

Это песня лазурных долин.

Колорадо моё, Колорадо,

И мой верный дружок карабин.

Я скачу там, где ветры гуляют,

Я скачу там, где спят облака,

Громом выстрелов мне подпевает

Карабин, мой дружок, мой слуга.

Если друг - что же, выпьем по чарке,

Если враг - то один на один.

Так усни же, прижавшись к рубашке,

Мой слуга, мой дружок карабин.

Эта песня для сердца отрада,

Это песня лазурных долин.

Колорадо моё, Колорадо,

И мой верный дружок карабин. .

* * *

На Землю взгляни с высоты.

Её изменить охота.

Тогда нарисуешь ты

В своём дневнике Дон-Кихота.

Трубач затрубит тревогу,

Не сразу поймут ребята,

Когда ты начнёщь в дорогу

Седлать своего Россинанта.

Мечты бесконечными будут,

Как песня, строчка за строчой,

Пока свинцовая пуля

На них не поставит точку.

С коня урадёшь ты в травы,

И раны омоют росы,

Не надо нам громкой славы,

Не лейте напрасно слёзы.

Шагали мы против ветра,

Но жили, как жить хотели:

Встречали в седле рассветы,

А умирая, пели.

Расправят крылья орлята,

И, может быть, снова кто-то

Рисует, как мы когда-то,

В своём дневнике Дон-Кихота...

/Из какой-то отрядной газеты/ .

РИЧАРД У. ПАЛМЕР-ДЖЕЙМС Стихи

РИЧАРД У. ПАЛМЕР-ДЖЕЙМС

ЗАЛИВНОЕ ИЗ ЯЗЫЧКОВ ЖАВОРОНКОВ

1973 М.Немцов, перевод, 1985

КНИГА СУББОТ

Если б мог солгать тебе я Забыв всю игру Всякий раз уйти не смею Твой смех не сотру

Ведь колеса мои стоят Наша ложь повернула вспять Прижимая меня опять к земле...

На столе карты и руки И тайн больше нет А твои парни из группы Все нравятся мне

Наша память сошла с пути Радость чтоб в страхе ссор найти В прошлых звуках клубка ночи и дня...

А к утру спит завершенность С твоей стороны Разбужу команду - трюмы Вновь ложью полны

А она словно лимузин На экранах немых картин С содроганьем вдыхает вчерашний день...

Помощь нищих принимает Не верю я в то Твоим снам жизни и смерти Поверю потом

Когда взвод безнадежности Ради милых шестнадцати Оборону займет в женских волосах...

Ты превращаешь мою жизнь В книгу грустных суббот Надо выбрать мне...

ИЗГНАННИКИ

Здесь... в этой дальней земле Как... стали руки влажней Отчего ожидание

Стал... воздух мягким весной Фонари... в улочке боковой Проблеск детства ребенком встал

Друг... что понять может он Дождь... полдень за городом Зеленью наливается

Идти я должен был Долго мой след торили слишком Вызов судьбе швырнуть

Иль пасть на пьяный путь отрыжкой Теперь иная жизнь Ведет к иному пониманью

От бесконечных дней К сочувствию всеобщему Хоть долог каждый час

Не так уж страшно одному...

Мой дом... у воды на песке Пляж... и военный оркестр Играл танец нормальности

ЛЕГКИЕ ДЕНЬГИ

Почитателей толпа Будет топать и орать А твоей фигуры стать Лишь пройдешь по сцене, будет возбуждать

Как я только выдержал Когда ставки повышал Ты до пяток весь дрожал На змею похож был, когда побеждал делал ты всегда деньги

Просто деньги

С таким телом и лицом Ты вышигиваешь в тон С каждым шоу, раутом С оттенком твоих малиновых подтяжек

Деньги мы домой возьмем Сядем на семейный трон Старый пес и милый дом Будем с Богом заодно две недели

Только деньги

С франтами дружб не водить В банке с джемом хлеб хранить И пешком и не выходить На своей звезде жиреть и

Просто делать деньги А-а-а-ха-ха-ха-хе-хе-хе-ха-............

РИЧАРД У. ПАЛМЕР-ДЖЕЙМС

БЕЗЗВЕЗДНАЯ И БИБЛЕЙСКАЯ ЧЕРНОТА

? 1972, 1974 ? М.Немцов, перевод, 1985

ВЕЛИКИЙ ОБМАНЩИК

Полезной пищей, пидар, живет и свою невесту взаймы дает. Был у него друг с большим хвостом. В клетчатом костюме - хозяин он,

он - Обманщик.

На полу в мешке бумажном он лежал. В пьяной копоти обувь чистить стал. Для нее он был сыном дорогим, целовала пыль у ног и молилась им.

Он - Обманщик.

Мороженое в окружении Святой Девы. Сигареты и статуэтки Марии-Девы.

Сигареты и кадиллак, джинсы.

По ночам он - звезда Млечного Пути. Днем его в высшем свете можете найти. Золотой улыбкой что-то обещает, а дыханье бога сладостью смущает.

Он - Обманщик.

Пой гимн, люби, сдыхай, балдей его запах уже в постели твоей. Он - с тобой, пока не метет листы, а потом продаст снов твоих холсты.

Кадиллак, джинсы, диксиленд, парохода девы. Голубых сигар дайте мне, старый шерри, где вы?

ЖАЛОБНАЯ ПЕСНЬ

Ну вот, тебе я показал берет их звук моих гитар: делец похлопает, потом опять откроет портсигар. Пустят издатели в печать и мои песни, и стихи. И все, кто любит блюз играть, начнут снимать все аккорды мои.

Вот видишь, лопнул мой пузырь, хотя когда-то я, поверь, так просто о любви писал, и в каждой строчке был шедевр. А сильный двери придержал, когда рубеж я перешел, когда от рева пол дрожал перед тем, как я запел рок-н-ролл.

Благодарю, кто мне звонит. Если есть время, еще раз скажу я, сколько нужно мне, и объясню, что, мол, сейчас десять процентов - ерунда, лучше 30, даже 35. Скажу, у папы был удар и мог быть новый, если б жив он был опять.

Мне нравится такой подход: в душе смеешься ты не зря. Ты снарядил корабль мой, но с тобой не вышли мы в моря. Мне нравится такой музон немного парней еще могут играть на мои ноги действует он, скажи - и мы будем всю ночь танцевать.

НОЧНОЙ ДОЗОР

Сияй, свет великих работ... Во всей своей красе - дозор у городских ворот. Свет золотой уж потускнел три века ведь прошло. Взвод с капитаном - сколько лет им выстоять пришлось.

Художник знал их хорошо; в доспехах светлых все: отцы, мужья его знакомых дам, заимодавцы и купцы.

Цвет гильдии собрался здесь в неловких позах давних дней застыли города отцы... А холст с годами все темней,

а запах краски и вина их лица обратил ко мне их ружья, пики, барабан почтенны все они вполне.

Один выходит за другим, жизни защитники своей уроков музыки для жен, домов из красных кирпичей.

Уж столько лет покоя нет воет испанских войн пожар, но мы хотим спокойно жить, свой путь найдя - и млад, и стар. Мы думаем о будущем опять.