Страница:
Литуан устремил неподвижный, ждущий взгляд в потолок храма. Как будто сейчас, в это мгновение, распоров небо острым, сияющим на солнце мечом, обрушив каменный свод, появится перед ним Великая Дила и в праведном гневе будет творить правосудие. Нет, возмездие. Потому что судить этих людей нельзя.
Но напрасно Литуан с сильно бьющимся сердцем ждал появления Великой Пророчицы. "Значит, ещё не время. Но когда? Когда сюда придут другие и в том числе мой истязатель, чтобы забрать раненого товарища? Но они не оставят меня в живых, а я ещё должен предстать перед Дилой. Значит, сейчас. Позже означает - никогда".
Литуан сделал огромное усилие и, превозмогая боль, сел. Не обращая внимания на удивленный взгляд испанца, еле передвигая ноги, он подошел к алтарю.
Опустившись на несколько ступенек, когда над полом виднелась одна лишь его голова, он обернулся на испанца.
Тот что-то шептал, обратив взор на те же плиты, где ещё недавно блуждал страдающий взгляд священника. Рука солдата начертала на груди крест.
Литуан вдавил коленом выступ в стене, и огромная плита тихо сомкнулась над его головой.
7
Альмаеки все ещё оказывали сопротивление, а дон Иларио уже отдал приказ конному отряду двинуться к водопаду. Командор был действительно великим воином и стратегом. Он просчитал буквально все, не упуская ни одной мелочи. Когда сражающиеся альмаеки и барикуты увидели испанцев, и с той и с другой стороны осталось не более ста человек; обессиленные от кровавой бойни, они еле стояли на ногах, выжимая из себя последние усилия, чтобы вцепиться друг другу в горло. Прикончить и тех и других времени много не потребовалось.
А несколько часов назад гонимые барикутами со стороны поселка и южной окраины леса дети и женщины ринулись к водопаду. Это был единственный путь к отступлению. Такие же бесстрашные и гордые, как их отцы и мужья, они, избегая позорной смерти от зубов людоедов, в едином порыве нашли свой конец в бушующих водах...
Лишь около сотни маленьких детей, промокших от водяной пыли, остались у пропасти, наблюдая после страшной картины смерти матерей не менее страшную картину поединка.
Их сознание было парализовано, и скоро они равнодушной толпой зашагали к городу, понукаемые конными испанцами.
Уже поздно вечером, когда край солнца коснулся деревьев, Диего де Аран, стоя в пустом храме, на вопрос дона Иларио: "А где статуи? Где золото?" - ответил:
- Не знаю.
Глава XII
1
Вначале чуткие уши Кили уловили легкий гул стонущей земли. Это было необычно. Она, крадучись, выбралась к краю опушки и из-за кустов с удивлением наблюдала, как тысячи людей направляются в сторону леса ягуара. Короткими перебежками Кили проводила их до излучины реки и затаилась в кустах. Она не раз видела людей - и по-одиночке, и большими группами, но такого... Кили была встревожена - от толпы исходила тревога, которая в её глазах огромной серой аурой витала над процессией.
Люди уходят. Они чувствуют опасность. Но Кили её не чувствовала. Она потянула носом в сторону города и прислушалась... Ничего. Смятение было в самих людях, а там - откуда они уходят, - ничего.
Странно...
В это время Кили не думала о своей подруге, её волновало необычное поведение альмаеков. Она сделала шаг назад и помчалась обратно. Вот и город. Она вышла на прогалину и навострила уши. В городе было движение, там продолжалась жизнь. Кили успокоилась и пошла в шатер. Наверное, Олла уже там.
Но девушки не было. И на следующий день тоже.
Беспокойство стало овладевать преданной кошкой. Весь день до позднего вечера она провела в шатре, поджидая подругу.
Заодно Кили отдыхала - не на боку или свернувшись калачиком, как это делают домашние кошки, а на животе, опустив сильное тело на лапы. Если бы не внушительные размеры, её действительно можно было бы принять за обыкновенную кошку, подкарауливающую у норы мышь. Вся её поза говорила о готовности к моментальным действиям; обманывали лишь полузакрытые глаза, но уши реагировали на малейшее движение, на самый тихий шорох.
Еще один день, и Оллы снова нет. Где она - ушла или осталась в городе?
Два дня назад её подруга убежала в лес ягуара. Кили тогда не пошла за ней. Но не потому, что она боялась. Она вообще никого не боится. Просто это владения другого зверя, тем более который совсем недавно произвел на свет детей. А у Кили и так простора достаточно.
А может, ягуар задрал-таки Оллу? Нет, Кили точно знала, кто был жертвами ягуара последние две ночи: это обезьяны-ревуны, предсмертные крики которых долетели до её чутких ушей.
Следующий день опять выдался шумным. Едва Кили задремала, как земля снова отдалась громкими шагами. В этот раз люди бежали. Она не сдвинулась с места. Потом со стороны города послышался шум, затем... Кили словно подбросило. Она выгнула тело дугой, прижала к голове уши и, в первый раз в жизни испугавшись, попятилась.
Новый грохот заставил её проделать несколько гигантских скачков в сторону леса. Дрожа всем телом, она все же заставила себя остановиться, но все равно каждый раз вздрагивала, когда новые залпы, теперь уже не такие громкие, волной отдавались в её теле.
Но Кили была действительно храброй кошкой. Она, мягко ступая, шаг за шагом стала приближаться к городу.
Вместе с грохотом, непонятным лязгом и криками дыхание смерти в облике легкого ветра донесло до неё резкий запах крови; с каждой секундой он становился все явственнее. До одури приторный, он заставлял трепетать возбужденные ноздри, и в то же время подкатывал к горлу комок, потому что крови было неестественно много. Это были не слабые фонтанчики, бьющие из перегрызенного горла жертвы, она чувствовала ручьи крови, образовавшие к вечеру огромное озеро.
Ночью Кили поймала большого индюка. Она долго отфыркивалась от мягкого пуха, впиваясь зубами в горячую плоть птицы, но есть не стала.
Где же Олла? Вчера в городе поселилась смерть, может, она забрала ее? Нет. Пума знала, что нет, чувствовала это. Значит, Олла ушла со всеми. Но Кили все же решила разведать окрестности города.
Так близко к стенам она ещё никогда не подходила, но неожиданно для себя сделала ещё больше: присев на задние лапы и подняв морду, она, примеряясь, сильно оттолкнулась от земли и легкой тенью взлетела на стену. Запах крови был все ещё силен, но уже не был пьянящим, он был мертвым. Кили окинула взглядом город. Молодой рогатый месяц показал ей жуткую картину: тысячи трупов словно камни покрывали его улицы.
Кили смело пошла по широкой площадке стены в западном направлении. И вдруг странный, тоскующий вой резанул её ухо. Она остановилась и посмотрела вниз. Цепкий взгляд вырвал из темноты уродливое животное с большой головой и полосатыми боками. Слюнявые щеки болтались у нижней, выдвинутой вперед челюсти, а из глотки неслись леденящие кровь звуки. Кили это не тронуло - в джунглях услышишь и не такое, - но вот человек, стоявший рядом с собакой, словно окаменел. Кили видела отражение призрачного света в его круглых от страха глазах, которые он не мог оторвать от стены, где в пренебрежительной позе, подсвечиваемый лунным сиянием, красовался её гордый силуэт.
Полосатое животное перевело дух, и она снова услышала противный вой, подхваченный ещё добрым десятком подобных глоток. Затем до Кили донеслось непонятное:
- Лев!
Она с достоинством простояла ещё несколько мгновений, затем спрыгнула по другую сторону стены и... вдруг учуяла знакомый запах. Она несколько раз ткнулась носом в траву и, ориентируясь по запаху, быстро пошла в сторону рощи, где было их с Оллой пристанище.
Миновав небольшую опушку, она достигла кустов молодой поросли папоротников и увидела там тело человека. Он не двигался, и пума стала его обследовать. Его волосы и одежда пахли так же, как и у Оллы - какими-то душистыми травами с примесью дыма, остальных запахов Кили не знала. Вот только кровь. У человека не было руки, вместо неё грязным пятном чернела жуткая рана.
Кто мог нанести такое увечье? Может, тот зверь со слюнявой пастью? Вряд ли, хотя челюсти у него мощные. А вообще - трусливое животное, завыл сразу. Кили постаралась забыть его, сосредоточив внимание на раненом человеке. Ему нужна помощь, но она, кроме как сбегать и принести задушенного индюка, ничем больше помочь не могла. Человек продолжал спать, выталкивая ослабевшими легкими горячий воздух. Кили широко зевнула и легла рядом, согревая своим теплом тело человека.
2
Литуан проснулся от мягких толчков. Он с усилием открыл глаза и увидел над собой яркое солнце. Голова закружилась. В правую сторону кто-то настойчиво продолжал его толкать. Он повернул голову и оторопел: бок о бок с ним лежала громадная кошка. Она острыми зубами ощипывала индюка и трясла головой от попадавшего в нос пуха. Эти движения и передавались Литуану, от них он и проснулся.
"Еще ночью мне казалось, что я спасен, - равнодушно подумал он и закрыл глаза. - Впрочем, это всего лишь видение..." И он опять погрузился в дрему.
А Кили и в голову бы не пришло ощипывать индюка, как подумал Литуан. Она просто убивала время, терпеливо ждала, когда проснется человек. Или играла. А индюк принадлежал ему - раненому и слабому.
Литуан ещё дважды прогонял призрак, но он снова возвращался, когда священник открывал глаза.
Наконец он уверился в реальности происходящего и неожиданно понял, что не знает, как ему поступить. В хищнике он уже давно признал кугуара и не мог припомнить не то что случая, а даже рассказов стариков и преданий, в которых упоминалось бы хоть об одном случае охоты кугуара на человека. Но такая близость, казалось Литуану, не сулит ему ничего хорошего. И все же. "Вдруг он съест индюка и примется за меня!"
Кили повернула голову и прервала мысли служителя Альмы. В широком зевке пумы он увидел длинные клыки, потом, как Олла в свое время, - острые когти: это уже когда она потянулась, царапая землю и оставляя на ней глубокие ровные борозды.
У Литуана был сильный жар, несмотря на горячее солнце, его знобило. От потери крови и от сломанных ребер кружилась голова. На рану он старался не смотреть - в ней тяжелой гирей висела боль. Сердце не билось - а скрипело, работая почти вхолостую. Сейчас Литуану требовалось только одно - вода; океан влаги вместил бы он в свой желудок. "Где я сейчас нахожусь, близко ли речка?" Но это были напрасные мысли: он не сделал бы и двух шагов.
Солнце ещё немного переместилось по небу, и на лицо Литуана упала тень от дерева. Он почему-то забеспокоился, вглядываясь в зеленую раскидистую крону. "Кокосовая пальма!". Посмотрев вправо от себя, он увидел то, что искал: три-четыре кокосовых ореха лежали на расстоянии вытянутой руки. Руки... Как раз правой руки у него не было. А слева - не было орехов.
"Дай мне силы, Господи!" Литуан стал отталкиваться ногами, вращая тело подобно циркулю. Он два раза отдыхал, напрочь забыв о кугуаре, пока, наконец, не нащупал под рукой спасительный орех. Пододвинув его к себе, потянулся за вторым. Теперь предстояла, наверное, самая трудная задача разбить кокос. Обливаясь остатками влаги, выступившей по телу мелкими каплями, он начал бить орех об орех, и слезы отчаянья текли по щекам. Как мало нужно порой человеку - только глоток воды, ничтожный - и спасительный.
Литуан умел бороться; он отдал оставшиеся силы, чтобы с молоком кокоса вобрать в себя неизмеримо больше - жизнь... Он долго отдыхал, радостно чувствуя невидимое и волшебное превращение молока в кровь.
- Ты же не съешь меня, правда? - с этими словами он сел и как можно дружелюбнее оглядел спокойно лежащую пуму.
Кили слегка наклонила голову, вслушиваясь в непривычный для неё тембр голоса человека. Олла говорила не так, её голос приятно щекотал уши, а этот... Она несколько раз сильно тряхнула головой, будто выгоняла из ушей его слова.
- Я, наверное, помешал тебе завтракать? Ешь, пожалуйста, я скоро уйду, вот только одолею ещё один орех.
Голова у Литуана продолжала кружиться, но теперь в ней зашумел буйный хмель: он снова выжил! "Это боги не дают мне умереть!" Вдруг ему в голову взбрела совершенно дикая мысль. Он в упор посмотрел на пуму и сказал:
- Дила?
Кили отвернулась. Ей не понравилось это слово. И ещё то, другое "лев".
"Я схожу с ума", - подвел Литуан итог своему внезапному эксперименту.
Разделавшись со вторым орехом, он, покачиваясь, с трудом поднялся и, немного отдышавшись, неровной походкой пошел в сторону прииска.
Если бы Кили могла говорить, она бы сказала: "Ну куда он один..."
Ее походка тоже была слегка покачивающейся, и сторонний наблюдатель наверняка бы приметил, что следовавшая за человеком пума передразнивает его.
3
- Ну и где статуи, где золото? - дон Иларио побагровел и жег глазами Диего де Арана.
- Не знаю.
- Не знаете?! Не знаете где десятки тонн золота? Так ищите!
- Где?
- Он ещё спрашивает!
Дон Иларио покосился на врача эскадры Химено де Сорью и Кортеса, возившихся с раненым Руисом, и резко сменил тон.
- Я вынужден извиниться перед вами, де Аран.
Тот обиженно проворчал что-то наподобие "бывает" и "случается".
- Завтра же организуйте поиски. Хотя... У нас ведь есть ответственный за золото, пусть даже не этого. Потрудитесь передать Мартину Сармьенто и этому... Горвалану, чтобы они не мешкали. Район поисков - золотые рудники и каменоломня. Здесь мы вряд ли что-нибудь найдем. И пусть перевернут каждый камень! - крикнул он в спину удаляющемуся де Арану.
- "Каждый камень!" - тихо передразнил тот командора. - А если они спустили золото с водопада!
Как же недалек был от истины мрачный де Аран, произнеся эти слова!
- Антоньо, а где священник? - словно проснувшись, спросил Кортес.
- Не знаю, Раул. Я на какое-то время терял сознание. Наверное, ушел.
- Как ушел?!
Антоньо пожал плечами.
Кортес беспокойно забегал по храму, но Химено де Сорья вернул его на место:
- Подойдите сюда, Раул. Вы поможете мне перенести раненого.
- Черт! Черт!
- Да не психуйте вы, Кортес, - огрызнулся на него командор. - Куда, действительно, к черту, денется ваш язычник! Наверняка уже примеряет белые одежды... И, простите за вопрос, - дон Иларио наконец-то нашел, на ком выместить злобу, - он что, ваш родственник?
Наутро командор объявил свое очередное решение: пока не найдено золото, временно обосноваться в городе альмаеков.
Это ни в коей мере не касалось двадцати трех испанцев, которые останутся здесь навсегда; снова холмики, снова кресты.
Усталые и голодные, злые конкистадоры весь день таскали трупы альмаеков к реке, где с бранными словами бросали их в воду; они проклинали жару и солнце, которые через несколько часов сделали бы невозможным их пребывание в городе.
На одном из многочисленных порогов застряло сначала одно тело, потом второе, третье... Даже мертвые альмаеки не хотели покидать родных мест.
Хмурые испанцы вооружились длинными бамбуковыми стволами и пошли расчищать запруду.
4
Спустя два дня между Руисом и Кортесом произошел странный разговор.
- Ты знаешь, Раул, мне, как и тебе, не дает покоя мысль о том священнике. Боюсь ошибиться - в тот момент я мог бредить, - но он исчез так странно, что, думаю, ты был недалек от истины.
- Я и сейчас не приблизился к ней - я ничего вообще не могу понять из твоих слов.
- Я говорю о чертях, которых ты так часто поминал в храме.
- А я пойду сейчас к Химено де Сорьи и скажу, чтобы он перестал пичкать тебя своими порошками.
- Но я видел, Раул!
- Что ж тебе примерещилось?
- Я видел, как священник уходил под землю. Его наверняка забрали черти - добровольно ведь туда никто не пойдет.
- Под землю?
- Да. И было такое чувство, что он спустился туда по ступенькам.
- Черт возьми! Подземный ход! Антоньо, ты сможешь показать то место?
- Каменная плита за алтарем.
Кортес быстро выбежал из дома, а Руис остался думать о том, достаточно ли он дал времени священнику, чтобы уйти. Но и молчать он не мог - вдруг золото окажется в подземелье? Чего ради тогда торчать здесь среди мертвых стен. "Нет, - сказал он себе, - скорее бы уж домой".
Но его мечтам не суждено было сбыться.
Не прошло и двух часов, как секрет плиты раскрыли. В подземном коридоре не оказалось ни золота, ни священника, нашли только второй выход.
- Он жив, - дон Иларио возбужденно рассмеялся. - Слышите, Кортес?
- Все равно он долго не протянет.
- Да вы что! Молите Иисуса, чтобы он протянул как можно дольше! Мы ничего не смогли добиться от детей - они, как сомнамбулы, да и объясняться на языке альмаеков никто не может, а уж он-то точно знает, где золото.
Лицо Кортеса стало медленно проясняться.
- Куда он был ранен? - спросил командор, разглядывая на пыльном полу засохшие пятна крови. - Похоже, рана серьезная.
- У него отсечена правая рука.
- Отлично! Надеюсь, вы догадались сделать ему перевязку?.. Шучу, шучу. А ну-ка давайте сюда этого собачника вместе с собаками.
- Хосе Пьедроса?
- Его, его.
- Сколько собак ему брать?
- Да Господи! Пусть возьмет дюжину, две, всех! Мы достанем этого язычника, Раул!
Кортес ушел, и вскоре в храме раздался лай десяти собак.
Дон Иларио оглядел свору и снова возбужденно рассмеялся.
- У нас будет настоящая псовая охота с загонщиками и выжлятниками[1]. Король дорого бы заплатил за участие в ней!
[1] - Выжлятники - охотники, направляющие гончих собак.
- Я не ручаюсь, дон Иларио, что собаки смогут взять след, - неуверенно сказал Хосе Пьедрос. - Прошло уже два дня.
- Не сможет одна, сможет другая. Не та, так следующая. Кортес, подберите десять человек на ваше усмотрение - и в погоню.
Собаки долго не могли взять в толк, чего от них хотят. Хосе Пьедрос водил их по длинному подземелью от плиты до выхода под стеной и обратно; тыкал мордами в залитый кровью пол, пока не догадался, наконец, сунуть одной из них под нос кусок окровавленной материи, найденной на полу - по всей вероятности, это был рукав балахона священника.
Покружившись у выхода, собака рванула вперед, изредка опуская голову к земле, трава была буквально пропитана запахом благовоний, которыми пропахло одеяние Литуана.
Бульдогам было легко идти по его следу, так как священник больше полз, чем шел.
Вскоре они вывели небольшой отряд на небольшую поляну, где под кокосовой пальмой были обнаружены расколотые орехи.
- Смотрите! - радостно закричал Кортес. - Он был здесь, и он ещё полон сил!
- У него нет огня, - резонно заметил Хосе Пьедрос, - иначе он зажарил бы индюка.
- К черту индюка! Вперед!
Собаки резко повернули на запад и, громко лая, продолжили преследование.
5
За полтора дня Литуан смог пройти всего пять-шесть километров. Он двигался лесом, не приближаясь к основной дороге, где пару раз слышал конский топот. Идти джунглями было труднее, но зато безопаснее. Он подолгу отдыхал и днем, и ночью, не боясь хищных зверей. А чего их бояться, когда вот они - следуют за тобой в нескольких метрах.
Кили терпеливо провожала Литуана, не оставляя его ни на минуту. Только один раз, когда он расположился на ночлег в крохотной пещерке под редколистными капоками, она отлучилась, чтобы добыть себе пищу.
Подходил к концу второй день их совместного путешествия, солнце клонилось к закату, как вдруг задремавшего Литуана разбудило глухое ворчание пумы. Она поводила ушами и нервно дергала хвостом.
"Наверное, кто-нибудь из хищников вышел на охоту, - подумал Литуан, и она чует его".
Кили сделала несколько быстрых шагов, стелясь по траве, и застыла.
Земля выдала только ей слышные звуки топота ног. И ещё что-то, что заставило её подняться на ноги. Что?.. Через несколько секунд она отчетливо услыхала другие шаги - быстрые и частые. Это не люди. Косули тоже так не бегают. Обезьяны? Когда они передвигаются на четырех лапах, звук получается почти такой же. Но не такой.
И тут налетевший порыв ветра помог ей определить, кому принадлежат эти быстрые ноги. Она услышала лай и нетерпеливое подвывание. Перед ней возник образ толстомордого зверя, его выпяченная нижняя челюсть и... вой. Вот кто приближается сюда!
Кили скользнула к Литуану и стала рядом, проверяя на нем, грозит ли ему опасность от этих зверей, служащих людям.
Литуан пока ещё не слышал звуков погони, но уже с тревогой смотрел на свою озабоченную спутницу.
Кили терпеливо ждала, когда человек, наконец, услышит то, что ей уже казалось громким.
Все! Услышал. Его страх был настолько очевиден, что Кили даже не стала рассматривать ауру над его головой; она и так знала, что сейчас над ним висит кроваво-синий ореол. Значит, эти животные - его враги. И враги Оллы.
Еще несколько мгновений - и они появятся здесь. Медлить нельзя.
Кили прижала уши и издала долгий, пронзительный, парализующий нервы крик.
Литуан оцепенел; тела будто не было, на потухших глазах проступили крупные слезы. Но эта реакция произошла не вследствие испуга. Он понимал, что пума сейчас защищает его, и эти слезы были ей в награду. Но что она сможет сделать? Там не одна собака - может, пять, может, больше. И ещё испанцы - эти вооруженные до зубов убийцы.
Литуан не хотел видеть того, что скоро здесь произойдет; не хотел глядеть на растерзанную, ставшую почти другом пуму. Потому что знал наверняка: она не бросит его. Он хотел крикнуть ей: "Беги!", но горло словно подавилось камнем.
Еще не затих вдали отголосок истошного рыка, как Кили снова огласила окрестности и... рванулась вперед! Ее мощное тело, принявшее под лучами заходящего солнца огненную окраску, стрелой пролетело над травой и взвилось над полутораметровым кустарником.
Кили знала цену своему голосу - он может скрутить соперника, лишить его на несколько мгновений движения и дать тем самым преимущество над ним, - но такого эффекта она не ожидала.
Испанцы и собаки тоже не ожидали. Ну, порычит какой-то там зверь в чаще - пусть даже так страшно - и умолкнет. Не станет же он связываться с такой оравой!
Подобно молнии возникла Кили в десяти шагах от первой собаки. На, получай! Она снова открыла пасть и обдала бульдога воинственным криком уже с близкого расстояния.
Ей бы бежать, но она, тяжело сглатывая, напряженно опустилась на задние лапы.
Хосе Пьедрос опомнился первым и стал дрожащей рукой отстегивать цепь с ошейника собаки. "Вот стерва! Надо же так напугать!"
- Спускайте! Спускайте собак!
Остальные последовали его примеру, и вечерний воздух наполнился металлическим перезвоном цепей, сквозь которое Кили опять услыхала непонятное слово "лев".
- Взять! - истошно завопил Хосе Пьедрос, встретившись с колдовским взглядом Кили.
Но свора не сдвинулась с места. Лишь один бульдог, злость которого взяла верх над страхом и рассудком, напружинил кривые ноги и устремился на пуму.
Кили так и не встала. Она уперлась толстым хвостом в землю, подняла передние широко расставленные лапы вверх и оскалилась. Собака в коротком прыжке повернула голову на бок, чтобы мертвой хваткой вцепиться в горло противнику. Кили взвизгнула и ударила ее: сначала одной лапой, потом другой. Ее движения были столь быстры, что слились в одно. Впрочем, псу хватило бы и одного удара.
Остальным собакам, которые ещё не поняли, что произошло, передалось настроение вожака, и они дружно бросились в атаку.
Тут Кили показала им, как нужно прыгать с места. Она легко подняла свое тело и не прямо, а куда-то вбок ушла на 5-6 метров. Собаки лязгнули челюстями на пустом месте, а Кили снова прыгнула, приводя собак в бешенство. Рванув вперед метров на сто, она остановилась, поджидая свору, чтобы снова проделать то же самое...
Литуан услышал удаляющийся от него собачий лай и сквозь слезы прошептал:
- Уводит! Она уводит их от меня! Спасибо тебе...
Он собрался с силами и, как мог быстро, пошел к речке. Перейдя вброд у одного из порогов, он остановился и прислушался: откуда-то издалека до него донесся еле слышный лай.
... Вот и то место у леса, где не так давно стояла Олла и звала Кили за собой. Пума тогда не пошла за ней, потому что это была территория чужого зверя. Но теперь она уводила собак именно в этот лес и по той же самой причине.
Один из псов оторвался от стаи далеко вперед, и Кили не упустила такого подарка, резко повернувшись в его сторону. Бульдог, казалось, имел твердое намерение напороться на длинные когти пумы, грудью наскакивая на нее. Кили коротким ударом опрокинула его на землю и вцепилась в шею, на сей раз продемонстрировав, что умеет кусаться.
И опять остальные собаки не успели: Кили опередила их на долю секунды, брызнув им в глаза отблеск солнца со своей шерсти.
Захлебываясь от бессильного лая, псы все дальше и дальше гнали неуловимого зверя, углубляясь в губительный для них лес.
Еще немного! Где-то совсем рядом убежище самки с детенышами, и она, наверное, уже на ногах. Прыжок через толстый ствол упавшего гингко, и Кили, прислушиваясь, остановилась.
Вот он, грозный рык ягуара! Негромкий, ворчливый, даже неубедительный, но он принадлежит хозяйке этого леса.
Собаки, похоже, за собственным лаем не услыхали предупредительного рева, но это было и необязательно. Самый страшный из пятнистых хищников вышел на тропу войны; полтора центнера живого веса готовились защитить своих детей.
Кили скользнула в узкий проем сплетения лиан и уже не торопясь направилась вон из этого леса. Теперь здесь ей делать нечего. Она точно знала, что ни одна собака не уйдет живой от двухметрового гиганта.
Обойдя незамеченной все ещё толпившихся испанцев, Кили оказалась на том месте, где оставила человека. Она прошла по его следам до речки и остановилась.
Но напрасно Литуан с сильно бьющимся сердцем ждал появления Великой Пророчицы. "Значит, ещё не время. Но когда? Когда сюда придут другие и в том числе мой истязатель, чтобы забрать раненого товарища? Но они не оставят меня в живых, а я ещё должен предстать перед Дилой. Значит, сейчас. Позже означает - никогда".
Литуан сделал огромное усилие и, превозмогая боль, сел. Не обращая внимания на удивленный взгляд испанца, еле передвигая ноги, он подошел к алтарю.
Опустившись на несколько ступенек, когда над полом виднелась одна лишь его голова, он обернулся на испанца.
Тот что-то шептал, обратив взор на те же плиты, где ещё недавно блуждал страдающий взгляд священника. Рука солдата начертала на груди крест.
Литуан вдавил коленом выступ в стене, и огромная плита тихо сомкнулась над его головой.
7
Альмаеки все ещё оказывали сопротивление, а дон Иларио уже отдал приказ конному отряду двинуться к водопаду. Командор был действительно великим воином и стратегом. Он просчитал буквально все, не упуская ни одной мелочи. Когда сражающиеся альмаеки и барикуты увидели испанцев, и с той и с другой стороны осталось не более ста человек; обессиленные от кровавой бойни, они еле стояли на ногах, выжимая из себя последние усилия, чтобы вцепиться друг другу в горло. Прикончить и тех и других времени много не потребовалось.
А несколько часов назад гонимые барикутами со стороны поселка и южной окраины леса дети и женщины ринулись к водопаду. Это был единственный путь к отступлению. Такие же бесстрашные и гордые, как их отцы и мужья, они, избегая позорной смерти от зубов людоедов, в едином порыве нашли свой конец в бушующих водах...
Лишь около сотни маленьких детей, промокших от водяной пыли, остались у пропасти, наблюдая после страшной картины смерти матерей не менее страшную картину поединка.
Их сознание было парализовано, и скоро они равнодушной толпой зашагали к городу, понукаемые конными испанцами.
Уже поздно вечером, когда край солнца коснулся деревьев, Диего де Аран, стоя в пустом храме, на вопрос дона Иларио: "А где статуи? Где золото?" - ответил:
- Не знаю.
Глава XII
1
Вначале чуткие уши Кили уловили легкий гул стонущей земли. Это было необычно. Она, крадучись, выбралась к краю опушки и из-за кустов с удивлением наблюдала, как тысячи людей направляются в сторону леса ягуара. Короткими перебежками Кили проводила их до излучины реки и затаилась в кустах. Она не раз видела людей - и по-одиночке, и большими группами, но такого... Кили была встревожена - от толпы исходила тревога, которая в её глазах огромной серой аурой витала над процессией.
Люди уходят. Они чувствуют опасность. Но Кили её не чувствовала. Она потянула носом в сторону города и прислушалась... Ничего. Смятение было в самих людях, а там - откуда они уходят, - ничего.
Странно...
В это время Кили не думала о своей подруге, её волновало необычное поведение альмаеков. Она сделала шаг назад и помчалась обратно. Вот и город. Она вышла на прогалину и навострила уши. В городе было движение, там продолжалась жизнь. Кили успокоилась и пошла в шатер. Наверное, Олла уже там.
Но девушки не было. И на следующий день тоже.
Беспокойство стало овладевать преданной кошкой. Весь день до позднего вечера она провела в шатре, поджидая подругу.
Заодно Кили отдыхала - не на боку или свернувшись калачиком, как это делают домашние кошки, а на животе, опустив сильное тело на лапы. Если бы не внушительные размеры, её действительно можно было бы принять за обыкновенную кошку, подкарауливающую у норы мышь. Вся её поза говорила о готовности к моментальным действиям; обманывали лишь полузакрытые глаза, но уши реагировали на малейшее движение, на самый тихий шорох.
Еще один день, и Оллы снова нет. Где она - ушла или осталась в городе?
Два дня назад её подруга убежала в лес ягуара. Кили тогда не пошла за ней. Но не потому, что она боялась. Она вообще никого не боится. Просто это владения другого зверя, тем более который совсем недавно произвел на свет детей. А у Кили и так простора достаточно.
А может, ягуар задрал-таки Оллу? Нет, Кили точно знала, кто был жертвами ягуара последние две ночи: это обезьяны-ревуны, предсмертные крики которых долетели до её чутких ушей.
Следующий день опять выдался шумным. Едва Кили задремала, как земля снова отдалась громкими шагами. В этот раз люди бежали. Она не сдвинулась с места. Потом со стороны города послышался шум, затем... Кили словно подбросило. Она выгнула тело дугой, прижала к голове уши и, в первый раз в жизни испугавшись, попятилась.
Новый грохот заставил её проделать несколько гигантских скачков в сторону леса. Дрожа всем телом, она все же заставила себя остановиться, но все равно каждый раз вздрагивала, когда новые залпы, теперь уже не такие громкие, волной отдавались в её теле.
Но Кили была действительно храброй кошкой. Она, мягко ступая, шаг за шагом стала приближаться к городу.
Вместе с грохотом, непонятным лязгом и криками дыхание смерти в облике легкого ветра донесло до неё резкий запах крови; с каждой секундой он становился все явственнее. До одури приторный, он заставлял трепетать возбужденные ноздри, и в то же время подкатывал к горлу комок, потому что крови было неестественно много. Это были не слабые фонтанчики, бьющие из перегрызенного горла жертвы, она чувствовала ручьи крови, образовавшие к вечеру огромное озеро.
Ночью Кили поймала большого индюка. Она долго отфыркивалась от мягкого пуха, впиваясь зубами в горячую плоть птицы, но есть не стала.
Где же Олла? Вчера в городе поселилась смерть, может, она забрала ее? Нет. Пума знала, что нет, чувствовала это. Значит, Олла ушла со всеми. Но Кили все же решила разведать окрестности города.
Так близко к стенам она ещё никогда не подходила, но неожиданно для себя сделала ещё больше: присев на задние лапы и подняв морду, она, примеряясь, сильно оттолкнулась от земли и легкой тенью взлетела на стену. Запах крови был все ещё силен, но уже не был пьянящим, он был мертвым. Кили окинула взглядом город. Молодой рогатый месяц показал ей жуткую картину: тысячи трупов словно камни покрывали его улицы.
Кили смело пошла по широкой площадке стены в западном направлении. И вдруг странный, тоскующий вой резанул её ухо. Она остановилась и посмотрела вниз. Цепкий взгляд вырвал из темноты уродливое животное с большой головой и полосатыми боками. Слюнявые щеки болтались у нижней, выдвинутой вперед челюсти, а из глотки неслись леденящие кровь звуки. Кили это не тронуло - в джунглях услышишь и не такое, - но вот человек, стоявший рядом с собакой, словно окаменел. Кили видела отражение призрачного света в его круглых от страха глазах, которые он не мог оторвать от стены, где в пренебрежительной позе, подсвечиваемый лунным сиянием, красовался её гордый силуэт.
Полосатое животное перевело дух, и она снова услышала противный вой, подхваченный ещё добрым десятком подобных глоток. Затем до Кили донеслось непонятное:
- Лев!
Она с достоинством простояла ещё несколько мгновений, затем спрыгнула по другую сторону стены и... вдруг учуяла знакомый запах. Она несколько раз ткнулась носом в траву и, ориентируясь по запаху, быстро пошла в сторону рощи, где было их с Оллой пристанище.
Миновав небольшую опушку, она достигла кустов молодой поросли папоротников и увидела там тело человека. Он не двигался, и пума стала его обследовать. Его волосы и одежда пахли так же, как и у Оллы - какими-то душистыми травами с примесью дыма, остальных запахов Кили не знала. Вот только кровь. У человека не было руки, вместо неё грязным пятном чернела жуткая рана.
Кто мог нанести такое увечье? Может, тот зверь со слюнявой пастью? Вряд ли, хотя челюсти у него мощные. А вообще - трусливое животное, завыл сразу. Кили постаралась забыть его, сосредоточив внимание на раненом человеке. Ему нужна помощь, но она, кроме как сбегать и принести задушенного индюка, ничем больше помочь не могла. Человек продолжал спать, выталкивая ослабевшими легкими горячий воздух. Кили широко зевнула и легла рядом, согревая своим теплом тело человека.
2
Литуан проснулся от мягких толчков. Он с усилием открыл глаза и увидел над собой яркое солнце. Голова закружилась. В правую сторону кто-то настойчиво продолжал его толкать. Он повернул голову и оторопел: бок о бок с ним лежала громадная кошка. Она острыми зубами ощипывала индюка и трясла головой от попадавшего в нос пуха. Эти движения и передавались Литуану, от них он и проснулся.
"Еще ночью мне казалось, что я спасен, - равнодушно подумал он и закрыл глаза. - Впрочем, это всего лишь видение..." И он опять погрузился в дрему.
А Кили и в голову бы не пришло ощипывать индюка, как подумал Литуан. Она просто убивала время, терпеливо ждала, когда проснется человек. Или играла. А индюк принадлежал ему - раненому и слабому.
Литуан ещё дважды прогонял призрак, но он снова возвращался, когда священник открывал глаза.
Наконец он уверился в реальности происходящего и неожиданно понял, что не знает, как ему поступить. В хищнике он уже давно признал кугуара и не мог припомнить не то что случая, а даже рассказов стариков и преданий, в которых упоминалось бы хоть об одном случае охоты кугуара на человека. Но такая близость, казалось Литуану, не сулит ему ничего хорошего. И все же. "Вдруг он съест индюка и примется за меня!"
Кили повернула голову и прервала мысли служителя Альмы. В широком зевке пумы он увидел длинные клыки, потом, как Олла в свое время, - острые когти: это уже когда она потянулась, царапая землю и оставляя на ней глубокие ровные борозды.
У Литуана был сильный жар, несмотря на горячее солнце, его знобило. От потери крови и от сломанных ребер кружилась голова. На рану он старался не смотреть - в ней тяжелой гирей висела боль. Сердце не билось - а скрипело, работая почти вхолостую. Сейчас Литуану требовалось только одно - вода; океан влаги вместил бы он в свой желудок. "Где я сейчас нахожусь, близко ли речка?" Но это были напрасные мысли: он не сделал бы и двух шагов.
Солнце ещё немного переместилось по небу, и на лицо Литуана упала тень от дерева. Он почему-то забеспокоился, вглядываясь в зеленую раскидистую крону. "Кокосовая пальма!". Посмотрев вправо от себя, он увидел то, что искал: три-четыре кокосовых ореха лежали на расстоянии вытянутой руки. Руки... Как раз правой руки у него не было. А слева - не было орехов.
"Дай мне силы, Господи!" Литуан стал отталкиваться ногами, вращая тело подобно циркулю. Он два раза отдыхал, напрочь забыв о кугуаре, пока, наконец, не нащупал под рукой спасительный орех. Пододвинув его к себе, потянулся за вторым. Теперь предстояла, наверное, самая трудная задача разбить кокос. Обливаясь остатками влаги, выступившей по телу мелкими каплями, он начал бить орех об орех, и слезы отчаянья текли по щекам. Как мало нужно порой человеку - только глоток воды, ничтожный - и спасительный.
Литуан умел бороться; он отдал оставшиеся силы, чтобы с молоком кокоса вобрать в себя неизмеримо больше - жизнь... Он долго отдыхал, радостно чувствуя невидимое и волшебное превращение молока в кровь.
- Ты же не съешь меня, правда? - с этими словами он сел и как можно дружелюбнее оглядел спокойно лежащую пуму.
Кили слегка наклонила голову, вслушиваясь в непривычный для неё тембр голоса человека. Олла говорила не так, её голос приятно щекотал уши, а этот... Она несколько раз сильно тряхнула головой, будто выгоняла из ушей его слова.
- Я, наверное, помешал тебе завтракать? Ешь, пожалуйста, я скоро уйду, вот только одолею ещё один орех.
Голова у Литуана продолжала кружиться, но теперь в ней зашумел буйный хмель: он снова выжил! "Это боги не дают мне умереть!" Вдруг ему в голову взбрела совершенно дикая мысль. Он в упор посмотрел на пуму и сказал:
- Дила?
Кили отвернулась. Ей не понравилось это слово. И ещё то, другое "лев".
"Я схожу с ума", - подвел Литуан итог своему внезапному эксперименту.
Разделавшись со вторым орехом, он, покачиваясь, с трудом поднялся и, немного отдышавшись, неровной походкой пошел в сторону прииска.
Если бы Кили могла говорить, она бы сказала: "Ну куда он один..."
Ее походка тоже была слегка покачивающейся, и сторонний наблюдатель наверняка бы приметил, что следовавшая за человеком пума передразнивает его.
3
- Ну и где статуи, где золото? - дон Иларио побагровел и жег глазами Диего де Арана.
- Не знаю.
- Не знаете?! Не знаете где десятки тонн золота? Так ищите!
- Где?
- Он ещё спрашивает!
Дон Иларио покосился на врача эскадры Химено де Сорью и Кортеса, возившихся с раненым Руисом, и резко сменил тон.
- Я вынужден извиниться перед вами, де Аран.
Тот обиженно проворчал что-то наподобие "бывает" и "случается".
- Завтра же организуйте поиски. Хотя... У нас ведь есть ответственный за золото, пусть даже не этого. Потрудитесь передать Мартину Сармьенто и этому... Горвалану, чтобы они не мешкали. Район поисков - золотые рудники и каменоломня. Здесь мы вряд ли что-нибудь найдем. И пусть перевернут каждый камень! - крикнул он в спину удаляющемуся де Арану.
- "Каждый камень!" - тихо передразнил тот командора. - А если они спустили золото с водопада!
Как же недалек был от истины мрачный де Аран, произнеся эти слова!
- Антоньо, а где священник? - словно проснувшись, спросил Кортес.
- Не знаю, Раул. Я на какое-то время терял сознание. Наверное, ушел.
- Как ушел?!
Антоньо пожал плечами.
Кортес беспокойно забегал по храму, но Химено де Сорья вернул его на место:
- Подойдите сюда, Раул. Вы поможете мне перенести раненого.
- Черт! Черт!
- Да не психуйте вы, Кортес, - огрызнулся на него командор. - Куда, действительно, к черту, денется ваш язычник! Наверняка уже примеряет белые одежды... И, простите за вопрос, - дон Иларио наконец-то нашел, на ком выместить злобу, - он что, ваш родственник?
Наутро командор объявил свое очередное решение: пока не найдено золото, временно обосноваться в городе альмаеков.
Это ни в коей мере не касалось двадцати трех испанцев, которые останутся здесь навсегда; снова холмики, снова кресты.
Усталые и голодные, злые конкистадоры весь день таскали трупы альмаеков к реке, где с бранными словами бросали их в воду; они проклинали жару и солнце, которые через несколько часов сделали бы невозможным их пребывание в городе.
На одном из многочисленных порогов застряло сначала одно тело, потом второе, третье... Даже мертвые альмаеки не хотели покидать родных мест.
Хмурые испанцы вооружились длинными бамбуковыми стволами и пошли расчищать запруду.
4
Спустя два дня между Руисом и Кортесом произошел странный разговор.
- Ты знаешь, Раул, мне, как и тебе, не дает покоя мысль о том священнике. Боюсь ошибиться - в тот момент я мог бредить, - но он исчез так странно, что, думаю, ты был недалек от истины.
- Я и сейчас не приблизился к ней - я ничего вообще не могу понять из твоих слов.
- Я говорю о чертях, которых ты так часто поминал в храме.
- А я пойду сейчас к Химено де Сорьи и скажу, чтобы он перестал пичкать тебя своими порошками.
- Но я видел, Раул!
- Что ж тебе примерещилось?
- Я видел, как священник уходил под землю. Его наверняка забрали черти - добровольно ведь туда никто не пойдет.
- Под землю?
- Да. И было такое чувство, что он спустился туда по ступенькам.
- Черт возьми! Подземный ход! Антоньо, ты сможешь показать то место?
- Каменная плита за алтарем.
Кортес быстро выбежал из дома, а Руис остался думать о том, достаточно ли он дал времени священнику, чтобы уйти. Но и молчать он не мог - вдруг золото окажется в подземелье? Чего ради тогда торчать здесь среди мертвых стен. "Нет, - сказал он себе, - скорее бы уж домой".
Но его мечтам не суждено было сбыться.
Не прошло и двух часов, как секрет плиты раскрыли. В подземном коридоре не оказалось ни золота, ни священника, нашли только второй выход.
- Он жив, - дон Иларио возбужденно рассмеялся. - Слышите, Кортес?
- Все равно он долго не протянет.
- Да вы что! Молите Иисуса, чтобы он протянул как можно дольше! Мы ничего не смогли добиться от детей - они, как сомнамбулы, да и объясняться на языке альмаеков никто не может, а уж он-то точно знает, где золото.
Лицо Кортеса стало медленно проясняться.
- Куда он был ранен? - спросил командор, разглядывая на пыльном полу засохшие пятна крови. - Похоже, рана серьезная.
- У него отсечена правая рука.
- Отлично! Надеюсь, вы догадались сделать ему перевязку?.. Шучу, шучу. А ну-ка давайте сюда этого собачника вместе с собаками.
- Хосе Пьедроса?
- Его, его.
- Сколько собак ему брать?
- Да Господи! Пусть возьмет дюжину, две, всех! Мы достанем этого язычника, Раул!
Кортес ушел, и вскоре в храме раздался лай десяти собак.
Дон Иларио оглядел свору и снова возбужденно рассмеялся.
- У нас будет настоящая псовая охота с загонщиками и выжлятниками[1]. Король дорого бы заплатил за участие в ней!
[1] - Выжлятники - охотники, направляющие гончих собак.
- Я не ручаюсь, дон Иларио, что собаки смогут взять след, - неуверенно сказал Хосе Пьедрос. - Прошло уже два дня.
- Не сможет одна, сможет другая. Не та, так следующая. Кортес, подберите десять человек на ваше усмотрение - и в погоню.
Собаки долго не могли взять в толк, чего от них хотят. Хосе Пьедрос водил их по длинному подземелью от плиты до выхода под стеной и обратно; тыкал мордами в залитый кровью пол, пока не догадался, наконец, сунуть одной из них под нос кусок окровавленной материи, найденной на полу - по всей вероятности, это был рукав балахона священника.
Покружившись у выхода, собака рванула вперед, изредка опуская голову к земле, трава была буквально пропитана запахом благовоний, которыми пропахло одеяние Литуана.
Бульдогам было легко идти по его следу, так как священник больше полз, чем шел.
Вскоре они вывели небольшой отряд на небольшую поляну, где под кокосовой пальмой были обнаружены расколотые орехи.
- Смотрите! - радостно закричал Кортес. - Он был здесь, и он ещё полон сил!
- У него нет огня, - резонно заметил Хосе Пьедрос, - иначе он зажарил бы индюка.
- К черту индюка! Вперед!
Собаки резко повернули на запад и, громко лая, продолжили преследование.
5
За полтора дня Литуан смог пройти всего пять-шесть километров. Он двигался лесом, не приближаясь к основной дороге, где пару раз слышал конский топот. Идти джунглями было труднее, но зато безопаснее. Он подолгу отдыхал и днем, и ночью, не боясь хищных зверей. А чего их бояться, когда вот они - следуют за тобой в нескольких метрах.
Кили терпеливо провожала Литуана, не оставляя его ни на минуту. Только один раз, когда он расположился на ночлег в крохотной пещерке под редколистными капоками, она отлучилась, чтобы добыть себе пищу.
Подходил к концу второй день их совместного путешествия, солнце клонилось к закату, как вдруг задремавшего Литуана разбудило глухое ворчание пумы. Она поводила ушами и нервно дергала хвостом.
"Наверное, кто-нибудь из хищников вышел на охоту, - подумал Литуан, и она чует его".
Кили сделала несколько быстрых шагов, стелясь по траве, и застыла.
Земля выдала только ей слышные звуки топота ног. И ещё что-то, что заставило её подняться на ноги. Что?.. Через несколько секунд она отчетливо услыхала другие шаги - быстрые и частые. Это не люди. Косули тоже так не бегают. Обезьяны? Когда они передвигаются на четырех лапах, звук получается почти такой же. Но не такой.
И тут налетевший порыв ветра помог ей определить, кому принадлежат эти быстрые ноги. Она услышала лай и нетерпеливое подвывание. Перед ней возник образ толстомордого зверя, его выпяченная нижняя челюсть и... вой. Вот кто приближается сюда!
Кили скользнула к Литуану и стала рядом, проверяя на нем, грозит ли ему опасность от этих зверей, служащих людям.
Литуан пока ещё не слышал звуков погони, но уже с тревогой смотрел на свою озабоченную спутницу.
Кили терпеливо ждала, когда человек, наконец, услышит то, что ей уже казалось громким.
Все! Услышал. Его страх был настолько очевиден, что Кили даже не стала рассматривать ауру над его головой; она и так знала, что сейчас над ним висит кроваво-синий ореол. Значит, эти животные - его враги. И враги Оллы.
Еще несколько мгновений - и они появятся здесь. Медлить нельзя.
Кили прижала уши и издала долгий, пронзительный, парализующий нервы крик.
Литуан оцепенел; тела будто не было, на потухших глазах проступили крупные слезы. Но эта реакция произошла не вследствие испуга. Он понимал, что пума сейчас защищает его, и эти слезы были ей в награду. Но что она сможет сделать? Там не одна собака - может, пять, может, больше. И ещё испанцы - эти вооруженные до зубов убийцы.
Литуан не хотел видеть того, что скоро здесь произойдет; не хотел глядеть на растерзанную, ставшую почти другом пуму. Потому что знал наверняка: она не бросит его. Он хотел крикнуть ей: "Беги!", но горло словно подавилось камнем.
Еще не затих вдали отголосок истошного рыка, как Кили снова огласила окрестности и... рванулась вперед! Ее мощное тело, принявшее под лучами заходящего солнца огненную окраску, стрелой пролетело над травой и взвилось над полутораметровым кустарником.
Кили знала цену своему голосу - он может скрутить соперника, лишить его на несколько мгновений движения и дать тем самым преимущество над ним, - но такого эффекта она не ожидала.
Испанцы и собаки тоже не ожидали. Ну, порычит какой-то там зверь в чаще - пусть даже так страшно - и умолкнет. Не станет же он связываться с такой оравой!
Подобно молнии возникла Кили в десяти шагах от первой собаки. На, получай! Она снова открыла пасть и обдала бульдога воинственным криком уже с близкого расстояния.
Ей бы бежать, но она, тяжело сглатывая, напряженно опустилась на задние лапы.
Хосе Пьедрос опомнился первым и стал дрожащей рукой отстегивать цепь с ошейника собаки. "Вот стерва! Надо же так напугать!"
- Спускайте! Спускайте собак!
Остальные последовали его примеру, и вечерний воздух наполнился металлическим перезвоном цепей, сквозь которое Кили опять услыхала непонятное слово "лев".
- Взять! - истошно завопил Хосе Пьедрос, встретившись с колдовским взглядом Кили.
Но свора не сдвинулась с места. Лишь один бульдог, злость которого взяла верх над страхом и рассудком, напружинил кривые ноги и устремился на пуму.
Кили так и не встала. Она уперлась толстым хвостом в землю, подняла передние широко расставленные лапы вверх и оскалилась. Собака в коротком прыжке повернула голову на бок, чтобы мертвой хваткой вцепиться в горло противнику. Кили взвизгнула и ударила ее: сначала одной лапой, потом другой. Ее движения были столь быстры, что слились в одно. Впрочем, псу хватило бы и одного удара.
Остальным собакам, которые ещё не поняли, что произошло, передалось настроение вожака, и они дружно бросились в атаку.
Тут Кили показала им, как нужно прыгать с места. Она легко подняла свое тело и не прямо, а куда-то вбок ушла на 5-6 метров. Собаки лязгнули челюстями на пустом месте, а Кили снова прыгнула, приводя собак в бешенство. Рванув вперед метров на сто, она остановилась, поджидая свору, чтобы снова проделать то же самое...
Литуан услышал удаляющийся от него собачий лай и сквозь слезы прошептал:
- Уводит! Она уводит их от меня! Спасибо тебе...
Он собрался с силами и, как мог быстро, пошел к речке. Перейдя вброд у одного из порогов, он остановился и прислушался: откуда-то издалека до него донесся еле слышный лай.
... Вот и то место у леса, где не так давно стояла Олла и звала Кили за собой. Пума тогда не пошла за ней, потому что это была территория чужого зверя. Но теперь она уводила собак именно в этот лес и по той же самой причине.
Один из псов оторвался от стаи далеко вперед, и Кили не упустила такого подарка, резко повернувшись в его сторону. Бульдог, казалось, имел твердое намерение напороться на длинные когти пумы, грудью наскакивая на нее. Кили коротким ударом опрокинула его на землю и вцепилась в шею, на сей раз продемонстрировав, что умеет кусаться.
И опять остальные собаки не успели: Кили опередила их на долю секунды, брызнув им в глаза отблеск солнца со своей шерсти.
Захлебываясь от бессильного лая, псы все дальше и дальше гнали неуловимого зверя, углубляясь в губительный для них лес.
Еще немного! Где-то совсем рядом убежище самки с детенышами, и она, наверное, уже на ногах. Прыжок через толстый ствол упавшего гингко, и Кили, прислушиваясь, остановилась.
Вот он, грозный рык ягуара! Негромкий, ворчливый, даже неубедительный, но он принадлежит хозяйке этого леса.
Собаки, похоже, за собственным лаем не услыхали предупредительного рева, но это было и необязательно. Самый страшный из пятнистых хищников вышел на тропу войны; полтора центнера живого веса готовились защитить своих детей.
Кили скользнула в узкий проем сплетения лиан и уже не торопясь направилась вон из этого леса. Теперь здесь ей делать нечего. Она точно знала, что ни одна собака не уйдет живой от двухметрового гиганта.
Обойдя незамеченной все ещё толпившихся испанцев, Кили оказалась на том месте, где оставила человека. Она прошла по его следам до речки и остановилась.