Нестеров Михаил. Посланники Великого Альмы (Книга 1)

   "Кто ты? - беззвучно шепчут губы Сары, которая неподвижно глядит в очи Альмы. - Кто ты, откуда?" - летят её мысли, стараясь пронзить металл.
   Альма красив в целом, но Сара пошла против принципа, решив заглянуть внутрь. Паутиной вопросов окутывает она его голову и держит в руках сторожевую нить - а вдруг?..
   Дай понять, просит она его, дай хоть крупицу знания о себе. Кто оставил тебя здесь, из каких миров люди, сотворившие тебя? Почему ты поздно позвал нас на помощь, зачем медлил, как допустил, что погибли люди, которые называли тебя отцом? Сколько ещё сил в тебе, которыми ты черпаешь энергию из молний, хватит ли нам её, чтобы вернуться?
   Дождь ещё немного остудил землю и деревья и, гонимый ветром, подсвечиваемый яркими зарницами, скрылся вдали. Почти сразу же в небе вспыхнуло солнце, повесив в воздухе качающуюся зыбь испарений.
   Прошел всего лишь день - и вот первый тревожный симптом: несчастье с Аницу.
   Глава IX
   1
   "Никогда себе этого не прощу!" - Джулия, прищурившись, смотрела поверх головы Литуана. Ее полностью захватил гнев, зло на себя. Что-то она упустила, где-то недоглядела, разбирая по косточкам план операции. Большее внимание было уделено чисто техническим вопросам, исполнительским, где она была асом. И это увело её в сторону. Она должна была предвидеть нечто подобное или хотя бы подумать об этом. Но внезапная милость командора относительно детей и удачно пришедшие на ум контрмеры усыпили её внимание. Плюс ко всему - свой человек в стане врагов. Она слишком понадеялась на Антоньо.
   Конечно, Джулия могла оправдаться перед собой, сказав, что стопроцентного ничего не бывает, что из двухсот испанцев, уже потерявших человеческий облик, минимум двое должны оказаться супернегодяями. Если только не все. Да будь в их войске десяток Антоньо, и это не уменьшило бы процента произошедшего.
   Как бы там ни было, но вина за этого ребенка лежала полностью на ней.
   Джулия перевела взгляд на Сару.
   - Тони придет сегодня?
   - Вряд ли, но завтра утром обещал... Знаешь, Джу, у меня сложилось такое впечатление, что Тони знает того человека.
   - Сара, прошу тебя, называй вещи своими именами. Итак, ты сказала, что наш испанец знает этого мерзавца. Что дальше?
   - Ничего. Просто подсознательное подозрение.
   Джулия скривилась от этой формулировки и вновь попробовала взглянуть на Литуана. Но взгляд уходил дальше, к хаотичным сплетениям корней деревьев, где терялся ручей. Там сидела худенькая девочка, которую Джулия видела впервые и даже не знала её имени. Зато её имя девочка знала хорошо, но лишь мельком взглянула на возвратившихся из похода жриц.
   "Богиня хренова!" - обругала себя Джулия и нашла глаза Литуана.
   - Она сказала, что не хочет жить или хочет уйти из жизни? - задала Джулия вопрос, надеясь на помощь Тепосо, не беря в расчет Сару. Она ещё не знала, что Сара довольно сносно общается на языке альмаеков. А та незаметно отошла в сторону.
   Тепосо, как ни старался, не мог этого перевести, для него были одинаковы оба вопроса. Но для Джулии - нет. Она представляла состояние девочки и Джулии. Прежде чем она заговорит с ней, пытаясь вытащить со дна омута, необходимо было знать всю глубину, на которую она погрузилась. Я не хочу жить - это отчаяние, боль тоска - но ещё не решение. Я хочу уйти из жизни - это уже намерение, причем твердое, в нем отсутствует то "не", за которое можно уцепиться и вытащить девочку. Дети подсознательно выражают свои мысли так, как они их чувствуют; чувства же взрослых уже в той или иной степени тронуты коррозией повседневности, и их искренность трудно различить под слоем накипи обыденности и бывшего в употреблении разочарования. Так же и их намерения: порой за словами не стоит ничего определенного.
   Итак, Джулия знала только то, что девочка отказывается принимать пищу, решив тихо уйти из жизни. Она готовилась стать жрицей, свято верила в Бога, и Джулия уже знала, что только одна тема предстоящего разговора может спасти девочку. Хотя Литуан долго беседовал с Аницу, но она слушала его, молчаливо и твердо стоя на своем.
   - Пойдем со мной, Тепосо, и постарайся быть точен, переводи мои слова взвешенно, и если что непонятно - лучше переспроси. Жизнь девочки в твоих руках.
   - Можешь положиться на меня, - твердо проговорил вождь.
   Джулия невольно хмыкнула, уловив в его голосе интонации Лори.
   Но Тепосо был строг и серьезен. Его лицо горело возмущением, и он почти не отводил глаз от стены высоких деревьев, за которой была ещё одна стена - кирпичная, приютившая за своей толщью скверну.
   Джулия тихо подошла к Аницу и села рядом. Тепосо устроился напротив них, опустив ноги в ручей.
   - Давай мы с тобой представим вот что, - тихо начала Джулия, смотря на чистое дно ручья. - Представим, как Бог создал мир. - Она старалась говорить убедительно, спокойно, чтобы её речь не была навязчивой и поучительной.
   Тепосо таким же тихим голосом начал переводить, изредка поглядывая на Аницу, открывая для себя тайны сотворения мира. Он дивился своей памяти, которая наверняка это знала, но в силу каких-то причин забыла. Для него все так было понятно, даже как-то торжественно просто, что он вновь поймал себя на мысли, что не знает это, а просто вспоминает. Ведь не должно было быть иначе, когда вначале Бог сотворил небо и землю, отделил свет от тьмы и назвал это днем и ночью. А как можно было забыть второй и третий день великого сотворения, когда появилась вода и суша, названная землею, и она чудесным образом вмиг покрылась зеленой травой и деревьями, приносящими плоды.
   И Аницу слегка приподняла голову, поймав глазами лучи одного из двух светил, управляющих днем и ночью. Ящерицы и кузнечики, рыбы и птицы, которых она сейчас видела и слышала, предстали перед ней, будто именно сейчас был четвертый день, когда сказал Бог: "Да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной; плодитесь и размножайтесь..." Она соглашалась с Богом, когда он, видя дело рук своих, говорил, что это хорошо... А вот день шестой, когда по образу своему и подобию сотворил он человека, дабы властвовал он над рыбами и над птицами, над скотом и над всей землею.
   - ... И люди - его творение, - продолжала Джулия. - И создал он их для цели, известной только ему. Бог велик, в его руках тайны мироздания, и он один знает великий секрет смысла жизни. Вот если мы с тобой задумаем определить - в чем он, смысл жизни, мы окажемся в затруднительном положении. Я долго искала ответ на этот вопрос и даже дошла до того, что предположила, что мы - некое орудие в руках Бога. И тогда получилось что-то зловещее, что-то не от Всевышнего, который добр и милосерден. Значит, это не то. А может, своим орудием нас считает дьявол - вечный соперник Бога, который хочет зла? Растление и зло - вот его сущность, превратить изначальное слово "человек" в страшное - "орудие". Но давай оставим дьявола, не он сотворил мир и не ему знать ответа на вопрос - в чем смысл жизни.
   Бог дает жизнь - и только он вправе распоряжаться ею. Уйти из жизни, совершить самоубийство - значит пойти против Бога, совершить величайший из земных грехов. Повторяю: мы не знаем цели Бога и, самовольно уходя из жизни, ставим препятствия на пути его могучего замысла; рушим его идеи, приводя своим слабым характером его в гнев.
   Если рассуждать дальше, то получится, что естественная смерть как бы является той малой частью смысла жизни. Только маленькой частью, остальное - там, за пределами нашего понимания. Но Бог откроет нам завесу, когда мы предстанем перед ним, упадем на колени и будем с благоговением взирать на него, поняв, наконец, его грандиозный замысел. Для нас перестанет быть тайной смысл мироздания, и мы станем маленькими частями чего-то большого, непостижимо великого, над чем так долго трудился Бог. Он дает нам мучения, сжигающие наши тела и души, чтобы там, наверху, мы были, может быть, ещё крепче. Клинок выходит крепким только тогда, когда его раскалят в огне, закалив холодной водой.
   Аницу слегка повернула к ней голову, и Джулия впервые услышала её голос - красивый и мелодичный.
   - А моя мама, сестры и братья - они тоже совершили грех?.. Я просто хочу присоединиться к ним. Если они совершили грех и Бог покарал их, я хочу разделить их участь.
   - Знаешь, девочка, это большая проблема. Бог все видит, и это не было самоубийством. Это он сам позвал их.
   - Но я чувствую, что Бог зовет и меня.
   - Тебя зовет не Бог, тебя зовет дьявол. Ты только представь себе: вот ты ушла из жизни - мы только представляем это, - и встретила на небесах свою мать, и она тебя спрашивает: "Что там? Ты сделала то, о чем просил нас вождь? Ты сумела спасти род альмаеков своим женским началом?" А ведь это была воля не только вождя, его устами говорил Господь. Вас осталось мало, и вам во сто крат будет тяжелее, но от этого и славен будет ваш род, будет могуч, если из жалкого, угасающего уголька вы вновь запылаете. И ваши дети и внуки будут гордиться вами. А если ты уйдешь из жизни, тебе не простят этот поступок здесь и уж конечно там.
   Джулия незаметно перевела дух, стараясь не выдавать внутренней дрожи.
   - Ты простила свою мать, поняла ее?
   - Да.
   - Вот видишь, значит, ей, мученице, уготовано двойное прощение - тобой здесь, на земле, и Богом - на небесах. А кто простит тебя?.. Тебя будут жалеть, поминая слабоволием, а твоя мать останется в сердцах как сильная, гордая женщина. Вот различие между двумя самоубийствами. Если тебе жалко только себя, что ж, уходи. А если тебе жалко остальных - ещё меньших, чем ты, детей, то ты останешься.
   - Но ведь они все узнают, будут жалеть меня.
   - Нет, девочка. Они будут гордиться тобой, твоим сильным характером, зная, что ты не сломалась. Зная, как тебе тяжело и больно. Они будут любить тебя и почитать как сильную девочку.
   - Похоже, ты все знаешь, - вздохнула Аницу и решилась взглянуть на Великую Богиню Дилу.
   Джулия приняла её в свои объятия, тихо раскачиваясь из стороны в сторону. После долгой дороги она даже не умылась, но слезы, хлынувшие из глаз, исправили положение, ручейками смывая со щек въевшуюся пыль.
   Аницу ладонью вытерла ей лицо.
   - А ты правда жена Альмы?
   - Нет, дитя, у меня другой муж, его зовут Самуэль.
   - А он - Бог?
   - О, да! - сквозь слезы улыбнулась Джулия, взяв девочку за руки. Знаешь, я что-то проголодалась. Не составишь мне компанию?
   - Можно, я ещё немного посижу здесь?
   - Конечно, можно.
   Джулия поцеловала Аницу в лоб и кивнула Тепосо: "Пошли".
   Отозвав в сторону Лори, она положила ей на плечо руку.
   - Лори, я тебе больше не командир, и ты вправе вот с этого момента не подчиняться моим приказам.
   - Можешь не продолжать, Джу, я - ясновидящая.
   - Вот поэтому я к тебе и обращаюсь. Я тебе и слова не скажу, если узнаю, что за сегодняшнюю ночь ты перебьешь весь гарнизон в городе. Я равнодушно пройду мимо трупов, но... Лори, один из них должен остаться жив, и ты приведешь его ко мне. Это условие.
   - Послушай, Джу, я хочу рассказать тебе одну историю. Дело было ещё до знакомства с тобой. Один маньяк взял заложников в шахте и - вот мерзавец! обещал взорвать и затопить шахту. Я взяла его, Джу, хотя мне пришлось спуститься за ним под землю на полкилометра.
   - В прошлый раз это было двести метров.
   - Да?.. Ну может быть. Так я что, уже рассказывала?
   - А кроме того, не было никакой шахты.
   - Ты не веришь мне, Джу?!
   - И не было маньяка.
   - Но он мог там быть, понимаешь?
   - Понимаю. Просто ты хотела сказать, что достанешь этого подонка из-под земли.
   - Точно. Я его достану, ты уж поверь мне. Я вернусь в будущее, я приволоку с собой бурильную установку, я привяжусь к буру, я...
   - Я верю тебе, Лори.
   - Ты дашь мне одного человека?
   - Его не дам. Возьми Дороти или Паолу.
   - Договорились. А пока не стемнело, мы с Сарой прогуляемся минут десять-пятнадцать. Мы с ней тут разговаривали, и меня беспокоит одна мысль.
   2
   - Здравствуй, Муньос. - Антоньо огляделся вокруг, хотя в храме, кроме него самого и стражника, никого не было.
   - Здравствуйте, сеньор.
   - Вас ещё не сменили?
   - Нет еще. Жду с минуты на минуту.
   Муньос явно нервничал и чувствовал себя под холодным взглядом Руиса неспокойно.
   - Значит, у вас есть минута-другая, чтобы рассказать мне кое о чем.
   - Не знаю, сеньор Руис, о чем это вы?
   - Я могу вам помочь. Для начала спрошу: куда делся один из пленников? Я имею в виду девочку, самую старшую из них.
   Муньос сглотнул и потянулся к кружке с водой. Смочив горло, он, глядя в ноги Антоньо, постарался напустить в голос нотки удивления.
   - Девочка, говорите вы? Мне кажется, все на месте. Вот, может быть, когда они завтракали...
   - Послушайте меня, Муньос, вы не кажетесь мне негодяем, вы не могли этого сделать. Вы - беспощадный воин, но я ведь вижу ваши глаза, когда дети выходят наверх, чтобы глотнуть свежего воздуха и съесть ту жалкую порцию пищи, что мы им готовим. Вот вы сейчас напуганы, и я ещё раз спрашиваю: кому вы открывали подземелье и кто связал вас обетом молчания? Вернее, кого вы так боитесь.
   - Сеньор Антоньо, зачем вы меня спрашиваете, если и так все знаете?
   - Если бы я знал все, я бы не пошел к тебе, а навестил бы того человека, чтобы предложить ему совершить прогулку за ближайшую рощу.
   - Вы бы ничего не сделали ему.
   - Вот как?
   - Да, сеньор, и не спрашивайте меня больше ни о чем.
   Антоньо скрестил на груди руки, стоя в двух шагах от стражника.
   - Ладно, Муньос, я больше ни о чем не спрошу. Вижу, что ошибался в вас, принимал ваши добрые улыбки в адрес детей за хищные ухмылки гиены, обманывался в ваших глазах, которые теперь напоминают мне глаза шакала. Я ни о чем не спрошу, но выслушать меня вам придется. Сегодня ночью в лесу изнасиловали девочку; над ней измывались. Хищный зверь не делает со своей жертвой такого - он просто убивает её.
   - Прошу вас, не говорите мне этого. - Муньос жалобно посмотрел на Антоньо.
   Тот сделал шаг и глыбой навис над стражем. Глаза его были страшны.
   - Не говорить тебе?! Тебе, соучастнику этого дьявольского деяния?! Руис побледнел, сжимая рукоять даги.
   - Я виноват, сеньор, но... - Он понизил голос и спросил: - Она жива?
   - К сожалению.
   - Да что вы такое говорите!
   - К сожалению, она жива, - настойчиво повторил Руис.
   - Господи, помоги мне, - стражник перекрестился и посмотрел Антоньо за спину, на яркий прямоугольник входа. - Неужели девочка так плоха?.. Простите, сеньор Антоньо, я что-то не то говорю.
   Муньос набрал в легкие побольше воздуха, но выдохнул только одно слово.
   Антоньо, казалось, желал услышать только это имя; он даже не вздрогнул. Еще несколько мгновений его глаза смотрели на стражника, затем он быстро покинул помещение.
   Остатки благоразумия, вытесненные из него коротким словом, однако, подсказали ему, что сейчас не время встречаться с Кортесом. Стараясь не выдавать волнения, он спокойно покинул город и вернулся на то место, где обнаружил Аницу.
   Трава жгла его, прорастая внутрь, давая буйные побеги ненависти к тому, кого он называл другом. Кортес был горяч, яростен, порой - необуздан, но...
   "Он сумасшедший", - спокойно подумал Руис. И в кустах ему померещилась окровавленная фигура Аницу. Она покачала головой и сказала голосом Антоньо: "Он - бешеный".
   - Ты права, девочка, - прошептал он, прогоняя видение. - Он так часто повторял слова "пес" и "черт", что сам стал и тем и другим. А бешеных псов пристреливают.
   Он успокоился, приняв для себя четкое и безоговорочное решение. Где и когда - об этом он не беспокоился: в любую секунду, как только он увидит Кортеса.
   "Нет, я приведу его сюда, - наконец определился он, поразмыслив ещё немного, - и убью здесь".
   И ещё через пару минут: "Нет, Кортес, тебя приведет сюда твоя же похоть и мстительность".
   Антоньо весь день пролежал на траве, но в город не шел, хотя к полудню почувствовал сильный голод.
   Солнце, подводя итоги прошедших суток, пылало огненным возмущением, бросая в темнеющее небо последние гневные стрелы.
   У ворот города Антоньо напустил на себя беззаботность и блаженство на лицо, мурлыча под нос мотив сентиментальной песенки.
   - Слава тебе, Господи, - перекрестился Химено де Сорья, глядя на улыбающегося Антоньо. - А я, грешным делом, думал, что вы никогда не поправитесь. Нашли источник живой воды?
   - Да-а, - протянул Антоньо и вдохнул аромат сапфировой ипомеи. - Целое озеро живой воды и купающихся нимф.
   - Тебя, старина, снова потянуло на поэзию? - спросил Кортес, норовя повернуться на бок в своем гамаке.
   - Да, мой друг, и я сочиню целую поэму. Нет, несколько поэм. Одна будет о прекрасных руках, другую посвящу небу, карему небу. А в третьей воспою вишневый сад сладких губ.
   - Что с тобой, Антоньо? - Кортес свесил ноги и наморщил лоб. - Что могло так подействовать на тебя?
   - Я устал, Раул, и хочу только одного. Вернее, я хочу две вещи: поесть и лечь спать. Вы мне оставили что-нибудь?
   Антоньо схватил со стола грудку жареной индейки и с жадностью впился в неё зубами. Сочное мясо брызнуло влагой на испачканную зеленью травы рубашку. Но он даже не обратил на это внимания. Кортес, напротив, обратил, подозрительно глядя на товарища.
   - Послушай Антоньо, негоже так поступать с друзьями. Твоя тайна не даст мне заснуть.
   - А мне наоборот, - с набитым ртом отозвался Антоньо. - Я усну как убитый.
   - Но утром ты...
   - Посмотрим, Раул, посмотрим.
   Антоньо швырнул в него цветком и повалился в гамак. Губы расплылись в улыбке, а зубы скрипели, сводя челюсти в судорогу.
   "Спать, - приказал он себе. - Я сказал мало, но, думаю, достаточно. Мне ли не знать тебя, Раул! Завтра утром ты сам наденешь на себя ошейник и дашь мне в руки поводок. И я поведу тебя к озеру. Но только вода там будет неживая. Я обманул тебя, Раул".
   Он глубоко вздохнул и погрузился в неспокойный сон, давая себе команду - проснуться до рассвета.
   Кортес уже не спал, когда Антоньо, стараясь не шуметь, все же уронил "нечаянно" шпагу на пол и замер, несколько секунд прислушиваясь к дыханию спящих товарищей. Подобрав оружие, он, крадучись, покинул помещение и быстро пошел навстречу встающему солнцу.
   Пока он ничего не чувствовал, но за воротами города невидимый поводок еле заметным толчком дал знать, что все получается как надо: идет пес, зараженный неисцелимым недугом, идет и он - изгоняющий дух из бешеных собак...
   3
   Антоньо, не оглядываясь, направлялся к маленькой поляне. Вот знакомая уже прогалина, где он собирал цветы, а вот и они сами - не увядшие за эти сутки, пламеневшие под первыми лучами солнца. Нагнувшись, он пролез под толстой веткой юкки, через которую вчера перемахнул отчаянным прыжком, и, балансируя руками, прошел по стволу поваленного дерева.
   Прошло не больше минуты, и так же осторожно вслед за ним проскользнула тень ещё одного человека. Обойдя стороной кусты ежевики и укрывшись за густой шторой лиан, он обозрел уютную, знакомую ему опушку. В самом её центре стояли двое: Антоньо Руис и высокая девушка. На лице Кортеса промелькнула довольная усмешка: выследил! Но как он ни готовил себя к этому, сердце все равно стукнуло. Запоздало. Это была запоздалая неожиданность.
   А для Антоньо это был удар. Он никак не ожидал встретить здесь кого-нибудь, особенно из жриц.
   Кортес выждал, пока Руис и девушка обменялись приветствием, и сделал первую ошибку, окликнув своего друга:
   - Эй, Антоньо, ты поступаешь не по-товарищески, пряча здесь такое прелестное создание.
   Руис даже не обернулся, но рука сама легла на эфес шпаги. Он был бледнее обычного.
   Кортес, выйдя из-за укрытия, направлялся к ним.
   - Мог бы и поделиться по старой дружбе, - развязно продолжил он. Сколько их у тебя - пятнадцать? Сам эмир Гранады позавидовал бы тебе. Нехорошо, Антоньо, нехорошо. - Кортес подошел вплотную, небрежно глядя на индианку, сжимающую локоть Антоньо. - А вообще, мне нравятся более зрелые женщины. Ведь ты одолжишь мне такую?
   - Прекрати, Раул! - сквозь зубы процедил Антоньо.
   - Ого! Персидский шах сердится. Не надо, прошу тебя, ведь мне нужна только одна, и ты знаешь кто.
   По мере того как Кортес говорил, им все больше овладевало чувство смутной тревоги: уж больно спокойно вела себя жрица, иронично глядя в его стальные глаза. Что-то неестественное сквозило в этом взгляде, в котором напрочь отсутствовал страх. Ее сильные плечи были почти на уровне глаз низкорослого Кортеса, и он поздно понял её превосходство в физической силе, и это была вторая, непростительная ошибка, да и висевший у её бедра позолоченный кинжал не сразу бросился в глаза.
   Но Раул Кортес был не из робкого десятка. Он положил руку на отполированную рукоять шпаги и, готовый к неожиданным действиям, слегка обнажил клинок. Глядя на жрицу, он ухмыльнулся: ну, что теперь?
   - Дай-ка я тебе погадаю, - сказала она по-испански.
   Рука Кортеса, схваченная сильными пальцами, взлетела вверх, и жрица пропала из его поля зрения, ужом поднырнув под его локтем и выкручивая руку к затылку. И тут же - жесткое прикосновение другой ладони к шее. Все. Кортес дернулся, почувствовав спиной упругие груди, но железные пальцы так сдавили горло, что он моментально затих.
   - Я что-то ничего не пойму в твоей ладони, - услышал он сзади насмешливый голос. - Путь у тебя короткий, а вот дорога - длинная. Так что не укорачивай её на нет и иди спокойно. Вперед!
   Задохнувшийся идальго почувствовал унизительный пинок в зад.
   Из-за стены бамбука показалась Дороти. Она показала Лори, что все в порядке, что испанец был один. И снова скрылась в зарослях.
   Лори цыкнула языком, оглядывая сумрачного Антоньо.
   - За тобой, Тони, нужен глаз да глаз. Не будь мы такие умные да догадливые, лишились бы возможности лицезреть этого мерзкого типа. Еще раз дернешься, - сказала она Кортесу, - сломаю руку. Но прежде - я оторву её.
   Пройдя несколько сот метров, они очутились на знакомой Антоньо поляне. К ним подошла Фей и сняла с Кортеса перевязь со шпагой. Лори отпустила его, и испанец, резко повернувшись, бросил на неё озлобленный взгляд.
   - Джу, - сказала она, не обращая на него внимания. - Этот воин хотел тебя видеть.
   "Не он, - промелькнуло в голове Джулии. - Иначе Лори принесла бы только труп".
   - Пусть смотрит, - разрешила она.
   Кортес обернулся.
   Ага! Вот она! Вот эта дылда, которая выдворила его из храма вместе...
   Рядом с ней он увидел священника. Они снова были вместе, и снова он был унижен, получив позорный пинок под зад, как бродячая собака.
   Кортеса затрясло, он не знал куда деть руки, на кого перевести горящий ненавистью взгляд. Наконец тот зацепился за бледное лицо Антоньо.
   - Perro hereje maldito! Проклятый еретический пес! - зашипел он, и его пальцы скрючились, готовые в любой момент вцепиться в горло приятеля. Продажная собака!
   Антоньо покачал головой и отвел глаза. Кортес переключился на Литуана.
   - А-а! Ты жив, выродок? Мне следовало отрубить тебе обе руки и накормить тебя собственным мясом! Вот живучая тварь! - Его глаза ещё больше округлились, когда в высоком индейце он узнал Тепосо. - И ты жив, вонючка? Да вы все здесь живучие, сволочи!
   - А ну-ка, хватит! - Джулия резко поднялась на ноги. - Хватит упражняться в сквернословии! - Она подошла к нему и брезгливо оглядела с ног до головы. - Значит, это ты - любитель издеваться над стариками?
   Кортес плюнул ей в лицо.
   - Не только над стариками.
   С лица Джулии сошла вся кровь. Она даже не стерла плевка, бросившись к шатру и выводя за руку Аницу.
   Девочка, увидев перед собой своего истязателя, задрожала. Прильнув к Джулии, она крепко вцепилась в нее, непроизвольно, до крови царапая ей бедро ногтями.
   Кортес глумливо осклабился.
   - Ты ещё не забыла меня? Помнишь, как...
   Лори, стоявшая сбоку от Кортеса, наотмашь ударила его, чувствуя, как лопнули губы под кулаком. И ещё раз - сбоку в челюсть.
   - Лори, прекрати! - закричала Джулия.
   - А ты прикажи мне! - Она уже держала Кортеса одной рукой за подбородок, а другой рукой сдавила висок, готовая в любой момент свернуть тому шею.
   - Пожалуйста, Лори, - Джулия постаралась, чтобы её голос прозвучал как можно спокойнее. - Слышишь?.. Отпусти его.
   Лори разжала руки. Но тут же, сильным рывком оторвав Кортеса от земли, коленом двинула его в пах. Испанец, ловя ртом воздух, упал на траву, перевернулся на бок и подтянул колени к подбородку; а разбитые губы смеялись, горло выталкивало клокочущие звуки хохота.
   Антоньо отошел на несколько шагов и сел, отвернувшись. Джулия мягко отстранила Аницу, Литуан, опустившись на колени, обнял её.
   Кортес несколько раз шумно выдохнул и быстро стал на ноги.
   - Вы все!.. - он показал рукой на каждого. - Я всех!..
   - Ты свободен, - сказала Джулия. - Отдайте ему оружие.
   - Ты что, мать, совсем рехнулась?! - крикнула Лори.
   - Делай, что приказано. И на будущее: с пленными так не обращаются. Джулия была холодна как лед, только глаза горели огнем.
   - Ты это серьезно, Джу?
   Она даже не взглянула на Лори.
   - Как никогда. Убирайся отсюда, герой! Здесь тебя больше ничего не держит.
   Лори, кажется, поняла, что хочет сделать Джулия.
   - Джу, прошу тебя, не надо, не бери пример с меня - я дрянная, испорченная девчонка.
   - Отдайте ему шпагу.
   Кортес тоже понял. Он стоял, чуть покачиваясь из стороны в сторону, протянув руку к Фей, державшей его оружие.
   - Шпагу! Отдайте мне шпагу!
   - Фей, чего ты ждешь?.. Не так. Не подходи к нему, забыла что ли? Расслабились к чертям собачьим! Брось к ногам.
   Джулия развела в стороны руки, призывая всех отойти.
   - Старуха совсем спятила, - пробурчала Лори, делая несколько шагов назад.