Незнанский Фридрих Евсеевич. Мертвый сезон в агентстве 'Глория'

   — Так ты утверждаешь, дорогой, — сказал Баграт полковнику Довбне, багровое лицо которого указывало на то, что этот здоровяк внешне близок к инсульту, — что следователю Турецкому известна роль Маркина в деле о ценностях Гохрана?
   — Ничего я не утверждаю, — устало повторил полковник. — Я говорю, что его очень интересует сам Игорь Леонидович, и он меня расспрашивал о нем, о его знакомых, как далеко они простираются. Все это я и рассказал ему… Довбня кивнул в сторону Маркина. — А насчет Гохрана? Ну если я знаю, что он — один из соучредителей фирмы «Голден», значит, прокуратуре знать это сам Бог велел. Иначе они хлеб едят зря.
   — А ты мне об этом не рассказывал, дорогой, — обернулся Баграт к Маркину. — Почему?.. — Не дождавшись ответа, сказал Довбне: — Знаешь, о чем он меня просил? Помочь ему поскорее рвануть за кордон. А почему, знаешь? Потому, дорогой, что он тоже взял хороший куш, но предпочел умолчать об этом.
   — И сколько? — простецки хмыкнул Довбня.
   — Пятьдесят миллионов «зелеными». А чтобы замазать мне глаза, решил сдать тебя.
   — Кому? — испугался Довбня.
   — Мне, дорогой. Это ведь меня зовут Малютой, ты разве не слышал? Сообщил, что ты решил всех нас заложить прокуратуре. Что никто тебя не вызвал, а ты сам пошел. Очко, мол, у тебя заиграло. Знаешь, что это такое?
   — Я?! Сам?! — Довбня посмотрел на Маркина. — Он что, больной, Баграт Суренович? Или я отказываюсь от всего, что имею? От нормальной человеческой жизни?!
   — Вот и я так тоже думаю. Зачем это тебе, дорогой? Но раз слово сказано, его надо проверить. А у меня есть много способов услышать от человека только правду. Сейчас я позову сюда одного хорошего парня, вы побеседуете с ним в соседней комнате, после чего я узнаю, обманываешь ты меня, дорогой, или нет. Прошу, дорогой, будь откровенен. А за момент твоего переживания я тебе назначу хорошую компенсацию, не обидишься.
   Баграт сделал какой-то знак, и в комнату вошли двое крупных, одетых в черную форму парней. В одном из них Довбня узнал Володю Демидова, но не подал виду, а лишь испуганно опустил голову и сжался. Поразительно, здоровяк полковник выглядел сейчас полураздавленным червяком, которому обещали чем-то компенсировать его боль. Нет, не зря звали Баграта Малютой. Он был не только жесток и предан своему хозяину, но и умный, сволочь. Поэтому, не считая себя умнее других, подозревал, что полковник, отправляясь к нему, мог об этом кого-то и предупредить. Значит, ликвидировать его было бы опасным, а вот кинуть тысчонку-другую баксов за разбитую морду — это можно. Это по-мужски: пострадал — получи.
   Баграт снова махнул ладонью парням: идите, мол, в ту дверь и побеседуйте, но… не переусердствуйте.
   Демидыч положил ладонь на плечо Довбне, тот покорно поднялся и пошел в соседнюю комнату, где половину помещения занимала тахта, покрытая ковром.
   Спутник Демидыча взял из угла рулон клеенки и раскатил его по ковру: это понятно, чтоб кровью не испачкать. После этого плотно закрыл дверь и повернулся к Довбне…
   Баграт откинулся на спинку кресла и внимательно наблюдал за выражением лица Маркина. А тот сидел, словно съежившись, и ждал.
   Из-за двери послышался сдавленный вскрик, перешедший в вой, перебиваемый матерными угрозами, всхлипами и нечеловеческим визгом.
   Маркин дрожал, слушая, но даже не пытался заткнуть себе уши. Он словно наслаждался собственным ужасом. Баграт хмуро смотрел, и лицо его было каменным, словно у Будды.
   Внезапно зазвонил мобильник на столике. Баграт Суренович неторопливо поднял трубку, включил, поднес к уху.
   — В лагере посторонние! — прокричал чей-то голос.
   — Проверьте кто, — спокойно сказал Малюта.
   — Я… — Речь оборвалась, послышался то ли вскрик, то ли что-то сломалось, хрустнуло. Связь оборвалась.
   За дверью стихло. Баграт поднялся и пошел к окну, отодвинул занавеску. Увидел двоих в черной форме, мирно беседующих неподалеку возле увитой плющом беседки.
   Грохнуло в прихожей, будто дверь сорвалась с петель. Баграт обернулся. А вот теперь очередная дверь и в самом деле сорвалась с петель и плашмя рухнула на пол. На нее тут же выпрыгнул Голованов с пистолетом в руке. Следом Филя за шиворот втащил и швырнул на пол охранника, обеспечивавшего безопасность Баграта во время «дружеской беседы» с Маркиным и Довбней.
   Из соседней комнаты вышел целый и невредимый полковник Довбня. За ним, опуская рукава черной форменной рубашки, шагнул Володя Демидов. Увидел Севу с Филей, криво усмехнулся и качнул головой назад:
   — Слабак… Два приема и — готов.
   Баграт застыл, словно изваяние. Маркин сжался в кресле до размеров подлинного хорька.
   — Что там? — спросил Демидов, кивая на окно.
   — Все по плану, — сказал Голованов и повернулся к Баграту: — Руки попрошу, господин Мкртчян.
   Баграт послушно протянул руки, и на них щелкнули металлические браслеты.
   — Вы тоже! — сказал Сева Маркину.
   Но тот так и взвился в кресле, крича, что он не подчинится неизвестно кому! Что он работает в Кремле! И вообще, где ордер?
   — Постановление на арест вам сейчас представят, — сказал Сева и добавил Баграту: — И вам тоже… Ну что, Тимофей, — он широко улыбнулся, не сдрейфил?
   — Был момент, — честно признался полковник. — Но когда увидел Володю, понял, вы рядом, ребята…
   Так началась операция по зачистке владений господина Коновалова Григория Степановича, а попросту Отца, которую долго готовил Вячеслав Иванович Грязнов, скрывая даже от собственных заместителей. Не из-за недоверия, нет, а потому что информация постоянно носится в воздухе и ждет только самого малого подтверждения. Чтобы взорваться возможным предательством. Не зря ведь утверждал доктор Штиль, что властные и криминальные структуры в стране сошлись ближе некуда…
   Обыск тайников спорткомплекса выявил несколько сот единиц стрелкового оружия, запасы пластита и боеприпасов, а также более ста килограммов расфасованного и готового к транспортировке героина.
   Поскольку основная должность Малюты называлась директор спортивно-оздоровительного комплекса «Мужество», ему и было предъявлено обвинение в незаконном хранении оружия и наркотиков. И Баграт Суренович Мкртчян, по кличке Малюта, в наручниках отправился в Матросскую Тишину.
   А Игорь Леонидович Маркин прямой дорогой отбыл в кабинет Турецкого. И оттуда, после напряженного многочасового допроса, отправился следом за Малютой…
   Уже совсем поздно вечером Александр Борисович Турецкий позвонил Грязнову на службу, в МУР. Хозяин кабинета был на месте. Он проводил разбор полетов, обсуждались первые итоги проведенной операции. Ради «важняка» сделал короткий перерыв. Только на телефонный разговор.
   — Примите мои нежные поздравления, господин генерал, — ласково сказал Турецкий.
   — И вам позвольте тем же концом по тому же месту, экселенц, ответствовал Грязнов.
   — Ну-у! — восхитился Турецкий. — Растем над собой! Свою признательность «Глории» мой шеф выразит лично. А ты ожидай.
   — Что, награды?
   — Нет, скорее общественного признания. Завтра к тебе нагрянут телевизионщики. Расскажешь им обо всем, что сочтешь нужным, со свойственным тебе красноречием.
   — Этого еще не хватало! — возмутился Вячеслав Иванович.
   — Надо, Славка, надо. А я им про Комара добавлю. Свяжем ситуацию в единый узелок, и пусть тогда попробуют начать зачистку свидетелей.
   — Ах в этом плане. Надо подумать.
   — Я тебе с утречка подброшу кое-что из показаний Маркина. Что же касается Мкртчяна, то он уже в дерьме по уши. Так что у меня появится возможность вызвать пока для дачи свидетельских показаний самого Коновалова. Пусть только попробует не явиться!
   — Хорошие перспективы открываются, я смотрю, Саня!
   — Жаль только, что идея с Отцом пришла в голову не мне, а Косте. Ну, в конце концов, на то он и начальник, я ему так и сказал.
   — А он?
   — Жмурится, как сытый котяра, и напевает ту, нашу, помнишь? «Я просыпался на рассвети-и, был молод я и водку пил…»
   — «И на цыганском факультети-и об-ра-зо-ванье получи-ил», — дурным голосом закончил Грязнов и запнулся. Продолжил деловым тоном: Договорились, Александр Борисович. Пока.
   «Это там у него сотрудники, — сообразил Турецкий. — Небось глаза вылупили на своего генерала…»
   Известие об аресте Баграта Суреновича Мкртчяна разнеслась мгновенно. Боссы российского криминала всполошились, засуетились. И было отчего.
   Почти все были уверены, что Малюта в Матроске не засидится. Отец не позволит. Слишком многое знает Баграт, слишком серьезные концы в руках держит. Не король, конечно, не первое лицо, чтоб провозгласить: «Король умер, да здравствует король!» — однако же…
   Но время шло, а Малюту все не выпускали.
   Более того, самого Григория Степановича вызвали в Генеральную прокуратуру в качестве свидетеля. И отпустили. Значит, не сработала, выходит, на этот раз уже наладившаяся система: вызывают-то как свидетеля, а потом, прямо из кабинета следователя, прямой путь в камеру. Или же Отец им ничего не сказал. Или, наоборот, сказал слишком много, что и позволило уголовному патриарху остаться на свободе. Ох, темны, Господи, дела твои во облацех…
   А тут еще и политика примешалась!
   «Важняк» Турецкий и начальник МУРа Грязнов раскрыли журналистам теленовостей некоторые хитросплетения по делу о краже драгоценностей Гохрана. И снова промелькнула, будто невзначай, фамилия Коновалова как одного из возможных фигурантов великой аферы.
   Пару раз выступил по телевидению и известный своей правозащитной деятельностью адвокат Хохотва, который принял на себя, оказывается, защиту безвинно пребывающего на нарах председателя Гохрана Пучкова. Адвокат был полон оптимизма и сообщал немногочисленным телевизионщикам, что полностью уверен в невиновности своего подзащитного, о чем и доводит до сведения общественности. Однако бодрые речи как-то сникли, когда кто-то из досужих знатоков дела от журналистики задал адвокату явно провокационный вопрос: «Это правда, что вам предложили также взять на себя защиту арестованного референта экономического советника президента господина Маркина, и верно ли, что вам также предложен гонорар двадцать пять тысяч долларов?» Хохотва чуть смешался, но, глядя прямо в камеру оператора честными глазами, ответил, что такое предложение поступило, но он еще не принял окончательного решения. От дальнейших комментариев адвокат отказался и свернул интервью.
   И наконец свершилось то, чего так долго ожидали все завязанные на гохрановской истории. В аэропорт Шереметьево-2 сотрудники ФСБ во главе с генералом Федоскиным доставили обычным рейсом Афины — Москва бывшего бухгалтера и миллионера Валерия Михайловича Комара.
   Один из главных подозреваемых выглядел относительно неплохо: греческая тюрьма — это тебе не Бутырки. Загорелый, сытый, немного бледный от волнения, Валерий вполне смотрелся этакой звездой шоу-бизнеса. А все разговоры о том, что ему не дадут вернуться на родину, окончились пшиком. Под усиленной охраной он отправился прямо в Лефортово.
   Кстати, в связи с этой последней акцией поутихли и разговоры о том, что дело Гохрана будет передано из Генеральной прокуратуры в один из спецотделов ФСБ. Но толком, разумеется, никто ничего не знал, все слухи, слухи…
   Криминалитету, вопреки твердому убеждению доктора экономических наук Эдуарда Эдуардовича Штиля, главного советника Отца, было в высшей степени наплевать на политику и те игры, что развернулись вокруг драгоценностей Гохрана. Их волновала конкретика.
   К примеру, вопреки предположениям, Малюту не только не выпустили на волю, а, напротив, из одиночки перевели в общую камеру. Это что, намек?
   Воры в законе и авторитеты, тянувшие не по одному сроку, хорошо понимали, чем это пахнет. Найдется какой-нибудь психопат, или смертник, которому все равно терять уже нечего, и пришьет он Малюту, припомнив ему какую-то забытую было обиду. И «законники», державшие в руках свои регионы, стали понемногу стягиваться в Москву. Следовало как-то прояснить ситуацию.
   С арестом Мкртчяна, имевшего непререкаемый авторитет в регионах, существовавший более-менее порядок с ходу дал трещину. Подняли головы критики Отца, считавшие, что он не тем делом занимается. Какие-то глупые идеи, книжки, в которых сказано, что однажды воровской мир станет править Россией, о чем всегда мечтали давно сгинувшие патриархи, но чего никогда не было и, скорее всего, не будет. К чему тогда базар? Другие были обижены непомерными суммами, которые шли в общак, полагая, что денежки не доходят до общака, пропадают в Москве, в неизвестных карманах.
   Особую злобу таили на Отца, а еще больше на Малюту, наркодельцы. По их подсчетам, на складе спорткомплекса «Мужество» находилось не меньше сотни килограммов героина, не считая другой дури, которые в случае реализации принесли бы им не менее полутора миллиарда в баксах. Почти не сговариваясь, российские мафиози первый визит делали не к Отцу, а к Виктору Князеву, в старое здание «Националя», в котором он занимал несколько шикарных номеров. Князь принимал боссов, многие из которых ходили в его друзьях, радушно и с большим уважением. Беседовал он с ними наедине, и нетрудно было догадаться, о чем и ком шла речь. Князь вел разговор осторожно, умно, без излишних намеков, оперировал лишь фактами, и авторитеты, люди битые, проницательные, разумеется, отлично понимали, к чему он клонит. И уже поплыл слушок, что следует ожидать знаменательных событий в судьбах Отца и Малюты. Конечно же дошел слушок и до Григория Степановича Коновалова. И он вызвал Князя, как говорится, на ковер.
   Князь опоздал на сорок минут, чего никогда не могло бы случиться раньше. Он вошел в гостиную особняка, поздоровался, извинился за опоздание, сославшись на пробки в пути, огляделся, увидел Штиля, сидевшего за столом, и по его лицу пробежала тень.
   — Добрый вечер, Эдуард Эдуардович.
   — Добрый вечер.
   — Присаживайся, — пригласил Отец Князя к столу.
   — Спасибо.
   — Налить?
   — Ты же знаешь, Григорий Степанович, я не пью.
   — И не куришь, — добавил Отец, усмехнувшись.
   — И не курю.
   — Долго проживешь…
   — Постараюсь.
   — Ну-ну, — неопределенно хмыкнул Отец, выпил, захрустел свежим огурцом, откинулся на спинку кресла и устремил взгляд на парня.
   Князь некоторое время выдерживал взгляд, потом отвел глаза, но отвел равнодушно, как от чего-то надоевшего.
   — Я слушаю тебя, Виктор, — сказал Отец.
   — Это я пришел послушать тебя по твоему вызову, — возразил Князь.
   — А ты, значит, не догадываешься, для чего я тебя вызвал?
   — Я не думал об этом. Ты приказал, я приехал.
   — Почему люди из регионов приезжали к тебе до меня? — задал вопрос Отец напрямую.
   — Разве? — искренне удивился Князь. — Не знал. Но если это так, то вопрос относится не ко мне. И потом, ты мог спросить об этом любого из тех, кто приезжал к тебе.
   — Чего ты добиваешься, Виктор? — помолчав, спросил Отец.
   — Хорошо, — подумав, ответил Князь. — Скажу. Но скажу иносказательно. Ты видел в лесу, как молодая поросль обвивает старое дерево, погибает сама из-за густоты, но наиболее крепкие выживают, стремятся ввысь, вырастают и в конце концов закрывают своей листвой старое дерево от солнца? Дерево покрывается плесенью и медленно погибает.
   — Понял тебя, Князь. Однако бывает и наоборот. Старое дерево находит в себе силы и побеждает.
   — На время, — ответил Князь. — Рано или поздно история повторится, и тогда уже старое дерево не выживет. Вообще, каждому свое время, каждому свой срок.
   — Ты считаешь, что подошел мой срок?
   — Да, я так считаю, — твердо выговорил Князь.
   — Лично ты можешь ошибиться…
   — Это неважно, — отмахнулся Князь. — Придет другой.
   — Но теперь-то ты на мое место метишь?
   — Я отвечу известной поговоркой: «Плох тот солдат, который не стремится стать генералом!» Я из хороших солдат. Но это не значит, что мечу я именно на твое место.
   — Темнишь, Князь.
   — Шептунов у тебя хватает. Но ты можешь спросить любого, и тебе ответят, что тебе я не произнес ни одного худого слова.
   — И даже иносказательно? — усмехнулся Отец.
   — И даже иносказательно.
   — О чем же вы тогда толковали?
   — О жизни, о делах, о критическом положении, в котором все мы оказались.
   — Критическом? — переспросил Отец. — Никакого критического положения нет и быть не может! Если ты имеешь в виду крах рубля семнадцатого августа прошлого года, то тут уж не моя вина! Все пострадали!
   — Пострадали, — согласился Князь. — Но ты, как высшее лицо, ничего не предпринял для того, чтобы исправить положение.
   — А что я мог сделать? — удивился Отец.
   — Тебе давали неплохой совет.
   — Учинить базар с государством?! Бред сумасшедшего!
   — Не с государством. С чиновниками, — поправил Князь. — А это большая разница.
   — Чиновники в наше время и есть государство.
   — Ошибаешься, Григорий Степанович, — вежливо возразил Князь. — Я не говорю о всех чиновниках, но о двух третях знаю точно: сплошь взяточники, казнокрады, воры и мошенники. И даже три шкуры драть с них маловато. Полученное с них перекрыло бы все наши потери, возникшие после семнадцатого августа.
   При этих словах Князя Эдуард Эдуардович Штиль оживился и с видным интересом посмотрел на парня.
   — Ну и драл бы! — хмыкнул Отец.
   — Хотел. Но мне запретил Баграт Суренович. И вероятно, не без вашей подачи.
   — Что ты «завыкал»? — недовольно обронил Григорий Степанович. — Ты не на приеме у министра!
   — Или же с вашей подачи, уважаемый Эдуард Эдуардович, — обернулся к Штилю Князь.
   — Вы угадали, — охотно согласился Штиль. — С моей. И знаете почему?
   — Знаю.
   — Я бы с удовольствием послушал!
   — Вы очень толковый человек, Эдуард Эдуардович. Но вы не человек дела. Вы философ. Ваша работа о слиянии государственных и криминальных средств очень любопытна, хотя и не нова.
   — То есть как это не нова? — обиделся Штиль.
   — Подобное было уже в странах Латинской Америки, да и в Соединенных Штатах на заре туманной юности…
   — Да. Было, — согласился Эдуард Эдуардович. — Но никто никогда об этом не писал!
   — А для чего писать? — пожал плечами Князь. — Все образуется само собой. Средства сольются, и если не мы, то наши дети будут благовоспитанными буржуа. Так думаете вы.
   — Вы отлично поняли мою мысль! — восхитился Штиль. — Но меня насторожило последнее ваше замечание. Разве вы так не думаете?
   — Я думаю совершенно иначе.
   — И как же?
   — В России государственный и криминальный капитал не сольются никогда.
   — Причины?
   — Я вижу две основные. Первая. Сделать это никому не позволят левые силы. Второе… «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить…» Что возможно для других народов, то невозможно для народов России.
   — Что вы заканчивали? — спросил Штиль.
   — Экономический факультет Плехановки и, как ни странно, консерваторию, — улыбнулся Князь.
   — И по какому классу?
   — По классу скрипки.
   — Вероятно, скрипач из вас не получился? — поинтересовался Эдуард Эдуардович.
   — На этот раз угадали вы, — снова чуть заметно улыбнулся Князь. — И, предупреждая дальнейшее ваше любопытство, скажу, что, быть может, именно поэтому я занимаюсь тем, чем занимаюсь.
   — Ответ исчерпывающий, — ответил Штиль. — И какова, на ваш взгляд, дальнейшая судьба России?
   — Не знаю. Но зато я хорошо усвоил поговорку: «Куй железо, пока горячо!»
   — С вами все ясно, — подвел итог Штиль.
   — И ты начал ковать? — вступил в разговор Отец.
   — Да.
   — И не один.
   — А это уж как получится!
   — И кого ты хотел драть первым? Боярова?
   — Почему только я? — нахмурился Князь. — Меня Бояров задел меньше других.
   — Ты сделаешь трагическую ошибку, если начнешь войну с Бояровым и ему подобными, — сказал Григорий Степанович.
   — А разве это нормально, когда треть общака идет на их подкуп?
   — Ненормально, но иначе они нас сожрут.
   — Говорят, мафия бессмертна… — усмехнулся Князь.
   — Говорят, что кур доят, а коров на яйца садят! — грубо ответил Отец, налил стопку водки и выпил. — Продолжим разговор, Виктор.
   — Вообще-то я все сказал…
   — У тебя много всякого в головушке! Но меня интересует одно…
   — Спрашивай. Я отвечу.
   — В чем ты меня обвиняешь?
   — Если коротко, в слабости.
   — Я слабый человек? — по слогам и очень медленно произнес Григорий Степанович.
   — Ты был очень сильным человеком, Григорий Степанович. Я многое перенял от тебя. Но годы делают свое дело. Ты не успеваешь вовремя принять решительные действия. Смотри, что творится в Тольятти! Братаны стреляют друг в друга! Погибло уже около двух сотен!
   — Отморозки! Туда им и дорога!
   — Погибли и хорошие люди.
   — Но ведь ты сам предлагаешь драть шкуры с чиновников! Да если не платить ментам, фээсбэшникам, муниципалке, они тебя враз схавают!
   — Разве я говорил о ментах? Я говорил о чиновниках, сидящих в больших кабинетах, о тех, кто тяжелее авторучки в руках ничего не держал! Менты работяги, вкалывают за гроши, им конечно же надо платить.
   — Одна шайка-лейка! — махнул Григорий Степанович. — Тронешь «белый воротничок» — и тут же получишь по зубам. Ты молод, Виктор, а мы это уже проходили. Чуть не съели нас «белые воротнички»! Пришлось идти на попятный. Это сейчас мы снова короли! Ты поспрашивал бы, что было лет двадцать назад!
   — Знаю, — ответил Князь. — Интересовался. Знаю даже, кто сыграл решающую роль в том, что снова поднялись воры и стали королями.
   — И кто же?
   — Ты, Григорий Степанович.
   — То-то же, — удовлетворенно произнес Отец.
   — Что было, то было, — сказал Князь. — Но все преходяще в этом мире, и я тебе прямо говорю, много недовольных тобой.
   — По наркоте?
   — О тех я даже и говорить не хочу!
   — Кто мог предположить, что мы на крючке?! Я не Бог!
   — Об этом я и толкую.
   — Не понял тебя, Князь…
   — Ты был Богом, Григорий Степанович. Но время сделало свое дело.
   — Шесть десятков разве старость?
   — Значит, устал.
   — Что ты предлагаешь конкретно? — снова наливая водки, спросил Отец.
   — Ты должен объявить сходку.
   — И что сказать? — прищурился Григорий Степанович.
   — Не могу советовать. Сам решай.
   — Подскажи, и я, может, соглашусь с твоими словами.
   — Не могу, — повторил Князь.
   — Не можешь или не хочешь?
   Князь промолчал.
   — Да, не вовремя сел Малюта, — проговорил Отец. — Будь он на свободе, такого разговорчика бы не было…
   — Это точно, — согласился Виктор. — Но тем самым ты и признал свою слабость, Отец. Все держалось на Баграте Суреновиче. Но скажу тебе откровенно. Со временем я пошел бы на подобный разговор и при нем.
   — Какой бесстрашный! — растягивая слова, воскликнул Коновалов.
   — Баграт Суренович держал страхом. Но так долго продолжаться не могло. Среди нас есть серьезные, умные люди. И даже, как ты выразился, бесстрашные. У них есть своя гордость.
   — Я никогда никого не унижал.
   — Разговор идет о Малюте, — напомнил Князь.
   — А чем решил держать людей ты? — хотел поймать на слове собеседника Отец.
   — Ты снова о своем, — улыбнулся Князь, глянул на часы.
   — Торопишься?
   — Дела, Григорий Степанович. Если тебе нечего больше сказать, кроме того, что сказал, то я бы, с твоего позволения, удалился…
   — Шагай, — ответил Отец, наполняя рюмку.
   Князь не стал протягивать руку для прощания, поднялся и вышел.
   Воцарилось молчание. Коновалов поглядывал на Штиля, ожидая, что тот начнет разговор, но Эдуард Эдуардович отмалчивался.
   — Ну что ты молчишь? — не выдержал Григорий Степанович. — Язык проглотил?
   — Мне понравился этот парень.
   — Он не красна девка, чтобы нравиться или не нравиться! Дело говори!
   — Юпитер сердится, значит, он неправ, — спокойно заметил Штиль.
   — Вывел меня из себя этот грамотей!
   — Виктор Князев единственный человек, который произвел на меня впечатление.
   — Меня мало интересует твое впечатление.
   — Я дам тебе совет, а дальше поступай как хочешь.
   — Говори.
   — Он тот человек, которому не обидно отдать власть.
   — А мне обидно!
   — Я же сказал, поступай как хочешь. Но прежде хорошо подумай.
   — В случае моего согласия ты тоже многое теряешь.
   — Быть может, все, но я все-таки верю, что смогу убедить любого, в том числе и Князя, в своей правоте.
   — Плевал Князь на твою писанину!
   — Терпение, мой друг, терпение! — улыбнулся Эдуард Эдуардович. Насчет левых он перегнул. Коммунисты могут прийти к власти, что тоже очень сомнительно, но задержатся ненадолго. А уж тем более они не смогут помешать слиянию капитала. Это невозможно сделать при любом, даже самом левом правительстве.
   — Да коммунисты просто-напросто отнимут наш капитал! И не подавятся! А нас перестреляют, перевешают, утопят!