Незнанский Фридрих Евсеевич. Мертвый сезон в агентстве 'Глория'

   Стол был сервирован по высшему классу, но гости за него не садились, осматривали кабинет хозяйки. А посмотреть было на что.
   Обстановка здесь отличалась от обстановки той же гостиной. Огромный стол со столешницей из малахита. Трюмо с затейливыми завитушками. Изящной работы подсвечники. Старинные иконы в золотых окладах и портреты кисти мастеров прошлого на стенах. В большом стеклянном шкафу, облицованном тоже малахитом, тускло сияла серебряная посуда. Все вокруг так и пахло стариной…
   — Да, это не новодел, — опытным глазом определил Кротов.
   — Все прежде принадлежало семейству Демидовых, — скромно заметила Елена Юрьевна. — Многое пришлось разыскивать. И у каждой вещи своя, удивительная порой, история…
   — Ну это в общем доказать трудно, — усомнился Кротов. — Можно уверенно говорить разве лишь о возрасте. О веках. Да ведь и вы, уважаемая Елена Юрьевна, молоды, чтобы, к примеру, помнить эти вещи в доме ваших родителей. Иконы, скажем, картины — это проще, поскольку всегда имеется возможность провести иконографический анализ. А вот стол?..
   — А вы загляните под него, — с азартом произнесла Боярова.
   Кротов присел, что-то стал разглядывать, потом подмигнул хозяйке.
   — Табличку тоже можно прибить любую!
   — Ах вы Фома неверующий! А что скажете по поводу золотых гвоздей с инициалами Павла Николаевича Демидова? На шляпки взгляните!
   — Ну и что? Левша, помнится, аглицкую блоху подковал! Правда, она после этого, говорят, скакать перестала, но это уже мелочи. Однако с тех пор не переводились на Руси умельцы…
   — Все бы вам спорить! Все бы дразнить пожилую хозяйку, помешанную на семейных реликвиях!
   — Ну уж, ну уж! — засмеялся Кротов, поднимая обе руки кверху. — И никакая вы не пожилая, а очень даже наоборот.
   — Благодарю за приятный комплимент! Но подлинность стола подтвердил сам академик Климов.
   — Тут я пас! Спорить с академиками гиблое дело…
   В кабинет вошел Бояров, глянул на стол и с удовольствием потер руки.
   — Прошу, господа! — сказал Бояров и сел первым.
   Гости же подождали, пока займет свое место хозяйка, и лишь после этого тоже отодвинули свои стулья.
   За ужином Николай Андреевич много шутил, припоминал афганские события. Слегка пожурил супругу за ее приезд к нему в те дни. Немного покрепче ей досталось за ее ослушание и поездку уже в Чечню.
   — Она, как у Киплинга, кошка, гуляющая сама по себе. За что, наверное, и люблю ее. А еще за сына и дочь…
   — Сын у вас студент? — спросил Кротов.
   — Какой! — засмеялся Бояров. — Курсант Рязанского десантного! Это все опять она настояла, — кивнул он на жену. — А дочь начала учиться в английском колледже. — И без паузы спросил в свою очередь: — А вы, Алексей Петрович, чем занимаетесь? Если не секрет.
   — Я уж говорил давеча Елене Юрьевне. Строим себе помаленьку. Друзья помогают.
   — У вас фирма?
   — Да. «Феникс» называется.
   — Что-то очень знакомое… подождите-ка! Вот! Вы особняки строите?
   — Было дело. Но понесли убытки. Новые господа наелись. А те, что еще не успели, видно, сообразили, что коттеджные поселки, коих число миллион, уже не фасон для невесты. Им персональное подавай!
   — И правильно! — с жаром поддержал Бояров. — Мне тоже эти все замки красного кирпича на одной полянке не нравятся! Но, если мне память не изменяет, генеральным в этой фирме — женщина? Или не так?
   — Все абсолютно верно, — улыбнулся Кротов. — Ее зовут Инна Александровна Полонская. Моя законная жена.
   — Вот как! — удивился Бояров. — А… вы, простите, кем же при ней? Мужем?
   — Вы напомнили смешной анекдот. «А что же он днем делает?» Нет, я еще не исполнительный директор.
   — У вас специальное образование? — продолжал с непонятной целью допытываться Бояров.
   — Даже два: юридическое и археологическое. В смысле историческое.
   — Увы, а у меня всего лишь военное…
   — Бросьте, Николай Андреевич! Кто же вас не знает! Вы самородок. Видно, пошли в породу предков вашей жены. И они ведь не сразу стали графами.
   — А ведь уел! — обрадовался Бояров. — Слышишь, женушка? Уел нас с тобой гость дорогой! За это надо немедленно выпить!.. — Махнув рюмку, Бояров тут же вернулся к прерванной теме: — А насчет того, что кто-то наелся и персональный замок на одной отдельно взятой горе требует, так это, Алексей Петрович, не совсем так. Тут отчасти и строители виноваты, и отсутствие необходимых коммуникаций, и скученность строительства, и многое другое. А вот если возводить удобные и красивые поселки не по колхозным бывшим полям, а вдоль Москвы-реки, на Николиной Горе, в Петрове-Дальнем, то есть поближе к сильным мира сего, охотников много найдется.
   — У нас и такая возможность не исключена, — просто ответил Кротов, как бы ставя точку.
   Бояров с интересом посмотрел на него, но промолчал и, лишь прощаясь, в холле, протянул свою визитную карточку.
   — Вы меня заинтересовали своими возможностями, Алексей Петрович. И я был бы вам очень признателен, если бы вы нашли для меня свободную минутку для разговора по данной теме.
   — У нас есть несколько неясностей в деталях, но, как только вопрос прояснится окончательно, немедленно позвоню вам. Кстати, ваш интерес распространяется на что-то сугубо личное или это вообще?
   — Первое, Алексей Петрович. И уж, пожалуйста, без шести соток.
   — Понял вас, — улыбнулся Кротов. — Примерно так на пятьдесят семьдесят?
   — Я скажу другое: выгорит дело, организую вам такую клиентуру пальчики оближете!.. Ну, всего доброго. Куда прикажете вас доставить?
   — Благодарю, мы сами.
   Покинув гостеприимный особняк, троица неторопливо двинула в сторону Пречистенки.
   — Ну, Филя, что скажешь? — спросил Голованов.
   — Я сыт, пьян и нос в табаке. И женщина славная.
   — Как, Алексей? — Голованов повернулся к Кротову.
   — Все путем, мужики.
   — Нет, — вздохнул Сева, — хуже нет, когда отсутствует конкретно поставленная задача…
   — Успокойся, мы свою задачу даже перевыполнили! — Кротов оглянулся и добавил: — Придет время, я вам все объясню. А пока молчок!
   Обогнав их, к тротуару прижалась черная «Волга». Открылась правая дверца. И знакомый голос Вячеслава Ивановича Грязнова произнес:
   — Садитесь, граждане хулиганы, разбойники и драчуны! Подвезу…
   В особняке на Пречистенке между супругами в ту ночь состоялся разговор, которого, пожалуй, у них не случалось за всю совместную жизнь.
   Елена Юрьевна не имела привычки лезть в дела мужа, но в последнее время стала намекать, что ему было бы не худо поделиться с нею своими заботами. Она чувствовала, что у мужа дела пошли не очень ладно. Николай Андреевич стал приезжать домой под хмельком, чего раньше почти не случалось, бывал раздражительным и злым, неразговорчивым и скрытным. Елена Юрьевна, привыкшая видеть мужа решительным и уверенным, забеспокоилась.
   Вот и в этот раз, войдя в кабинет мужа, она застала его с рюмкой водки в руке, и это после того, как с гостями было выпито немало. И уже давно пора бы остановиться.
   — Не нравишься ты мне в последние дни, Николай.
   — Да?.. — Он перевел захмелевший взгляд на рюмку, слегка покачивающуюся в руке. — Ладно, последнюю и — баста!
   — Пей хоть всю бутылку, — с легкой брезгливостью кивнула она початый флакон «абсолюта», — шло бы на пользу…
   — Уговорила, — Бояров опрокинул рюмку и нетвердой рукой потянулся снова к бутылке.
   — Что с тобой происходит? — Она села в кресло.
   — А что, заметно?
   — Для других — не знаю, а я вижу.
   Николай Андреевич не спеша, как человек, уже втянувшийся в сам процесс, выпил еще рюмку, сел напротив жены и стал закуривать. Вдруг совершенно трезвыми глазами уставился на нее и сказал:
   — Действительно произошло…
   — Может, тебе надо душу освободить? Расскажи, будет легче. Я готова тебя выслушать.
   — Две недели назад я имел беседу в ФСБ.
   — По своей инициативе? Или пригласили?
   — Вот именно — или… Ты ведь постоянно просматриваешь журнальчики на английском и французском?
   — И что из того?
   — Значит, могла видеть на обложке одного из них так называемую диадему Демидовых?
   Елена Юрьевна лишь грустно вздохнула. Ее страсть к вещам своих предков была известна всем.
   — Ты, вероятно, имеешь в виду убийство исполнительного директора фирмы «Голден» Леонарда Дондероу?
   — С умным человеком и поговорить приятно, — без улыбки констатировал Бояров. — Так вот, беседа у нас шла именно об этом убийстве. Точнее, о его причинах.
   — Но ты-то тут при чем?!
   — Если бы не моя помощь в кавычках, драгоценности Гохрана оставались бы в целости и сохранности.
   — Ничего не понимаю!
   — К великому моему сожалению, тут все проще простого. Тебе известны мои приятельские отношения с Виталием Пучковым — председателем Гохрана. Но я совсем не был в курсе того, что он сотрудничал с этими жуликами из фирмы «Голден».
   — Так, значит, и он жулик?
   — Тебя, дорогая, послушать, так кругом одни воры и жулики!
   — Что ж удивительного. Девяносто из ста процентов. Ты и сам это знаешь прекрасно. Но не отвлекайся.
   — И тем не менее я не думаю, что Виталий знал о готовящейся афере. Я бы и предположить подобное не решился…
   — Так он что, обратился к тебе за помощью, а ты не отказал? И в чем же должна была состоять твоя помощь Гохрану?
   — «Голден» для Виталия была посреднической фирмой. А вот кредитора нашел Валерий Комар, его ты тоже знаешь…
   — Весьма неприятная личность, — почти фыркнула Боярова.
   — Не стану спорить с тобой, пусть каждый остается при своем мнении… Не в том суть. В конце концов, найти среди американских банков толкового кредитора — задача хоть и нелегкая, однако решаемая. Но вот предпринимателей, людей влиятельных в большом бизнесе, которые могли бы поручиться за никому не известную фирму «Голден» как за посредника, он бы не нашел никогда.
   — Неужели этот сопляк смог тебя уговорить?!
   — Нет, ему я отказал сразу… Другие люди. Министр финансов, Виталий Пучков, глава президентской администрации… Маркин тоже приложил руку…
   — И этот?!
   — А что ж ты хочешь?.. К его мнению прислушиваются.
   — Теперь я поняла, зачем ты летал в Штаты… Вел переговоры с влиятельными бизнесменами?
   Бояров лишь развел руками.
   — Но почему именно ты? А не министр финансов? Не Пучков? Не тот же Маркин?
   — В Штатах знают, кто я. И можно ли доверять моему слову. Деньги, дорогая, в нашем мире значат, к сожалению, больше всего остального. И те, кто их имеет…
   — Выходит, твоя вина в том, что уважаемые люди в Штатах прислушались к твоему мнению и поручились за «Голден»?
   — А разве этого мало? Ведь из Гохрана действительно исчезло народное достояние.
   — Насчет народного — это еще как сказать, — снова тяжко вздохнула Елена Юрьевна, видно вспомнив про диадему. — Но, может быть, вернут?
   — Никто уже ничего не вернет, — твердо сказал Бояров. — А вот я действительно в полном дерьме. Причем по уши.
   — Странно… Пропали уникальные ценности, а пресса как воды в рот набрала…
   — На-ка вот, — он протянул ей газету, — завтрашний номер «Московского комсомольца».
   Елена Юрьевна развернула газету, и в глаза ей бросился крупный заголовок «Загадочное убийство в „Метрополе“». Пока она читала статью, Николай Андреевич успел пропустить еще пару рюмок и выкурить три сигареты.
   — Ну что теперь скажешь? — спросил Бояров, увидев, что жена как-то брезгливо отбросила в сторону газету.
   — Это не просто нехорошая, а уголовная история, мой милый. Да, вляпался ты…
   — Убийством, то есть его расследованием, занялся старший следователь по особо важным делам при генпрокуроре некто Турецкий. Ты, кажется, говорила, что была бы не прочь с ним познакомиться?
   — Но об этом Турецком здесь нет никакого упоминания. — Она показала на валяющуюся на полу газету.
   — Я знаю, что говорю.
   — А насчет знакомства?.. Да, мне кто-то говорил, что он человек въедливый и, если за что берется, не бросает. Хотела с ним поговорить о кое-каких старых еще, чеченских делах. Но он не принял. Видимо, просто не захотел. Сказали, его нет, а он спустя пять минут на моих глазах сел в машину.
   — Я тебе могу сказать следующее: если у тебя вновь появится желание поговорить с ним, он примет тебя незамедлительно. Отложив при этом самые срочные свои дела.
   — Откуда у тебя такая уверенность? — Елена Юрьевна усмехнулась с сомнением.
   — Судя по сегодняшним твоим гостям…
   — А какая связь? — забеспокоилась она.
   — Самая прямая. Не знаю насчет Кротова, это надо еще проверить, а двое других в свое время работали в МУРе, у небезызвестного Вячеслава Грязнова, кстати, одного из ближайших друзей твоего Турецкого. А позже ушли в организованное Грязновым же частное охранно-разыскное агентство. И ныне возглавляет его племянник Вячеслава Ивановича. Теперь понятно, надеюсь?
   — Откуда тебе все это известно? — изумилась Елена Юрьевна.
   — Душа моя, — как непонятливому ребенку стал объяснять Бояров, — я звоню по определенному телефонному номеру, называюсь, говорю фамилии и короткое время спустя получаю любую информацию. Я, понимаешь? В числе других, очень, кстати говоря, немногих в Москве.
   — Вот оно что! — удивилась Боярова. — А я сразу и не сообразила…
   — Чего?
   — Да как они стремительно решили проблему с теми амбалами…
   — Люди их квалификации просто так по цедээлам не расхаживают. И чужую «личку» не курочат. Даже ради прихоти такой роскошной дамы, как ты, дорогая.
   Елена Юрьевна насупилась. И тон мужа не понравился, и вообще вся ситуация вокруг их дома.
   — Жаль, — сказала она после долгой паузы, — что я раньше твоими делами мало интересовалась…
   — А что бы изменилось?
   — Честно ответь, сколько ты положил в карман за свое посредничество?
   — Ни копейки, — улыбнулся он.
   — Что, и тебя нагрели? — скептически хмыкнула она.
   Хотел было уже прикрикнуть на жену Бояров, чтоб не зарывалась, но сделал наоборот — рассмеялся.
   — Точно! Еще как нагрели, мерзавцы!
   — Сумма большая?
   — Цифра и шесть ноликов. «Зелененьких».
   — Ты имеешь в виду диадему?
   — Умница, — сознался Бояров. — Я очень хотел тебе ее подарить.
   — Да-а… Вот и поговорили, — грустно вздохнула Елена Юрьевна. — Пора спать, устала я…
   — Ты чего задумала, Лена? — внимательно посмотрев на жену, спросил Николай Андреевич. — Я тебя прошу, без меня ни одного шага!
   — Ну да! Тебя подозревают в мошенничестве! В воровстве! А я буду сидеть сложа руки и молчать?!
   — О чем ты говоришь?! Какое воровство? Какое мошенничество?
   — Там, в статье, упоминается и твое имя.
   — В первый раз, что ли, полощут? Вон в позавчерашних «Известиях» тоже полоскали. В связи с сибирским заводом. А заводик-то поднялся-таки на ноги! Кому-то выгодно. Тебе же известно насчет пророка в своем отечестве… А на каждый роток не накинешь платок.
   — При чем здесь завод? — раздраженно возразила жена. — Речь идет об украденных национальных ценностях!
   — Ну вот что, дорогая… — У Боярова уже не раз был случай убедиться, что слова жены редко расходятся с делом. — Я настоятельно прошу тебя, даже, считай, приказываю, не вмешиваться в эти дела. Они касаются одного меня. Это, надеюсь, понятно?
   Она пожала плечами: понимай, мол, сам, как хочешь.
   — Я требую, — продолжал он, — чтобы ты занималась исключительно личными своими делами. Пиши дневники, воспоминания, но из дома ни на шаг. Впрочем, я дам команду охране.
   — И сколько ты намерен держать меня в Башне молчания? — насмешливо поинтересовалась она.
   — Ровно столько, сколько потребуется мне.
   — Хорошо. Сутки я тебе обещаю. Этого срока тебе должно хватить.
   — На что?!
   — На то, чтобы решиться и пойти к Турецкому.
   — Ну знаешь!
   — Знаю, — спокойно ответила она.
   — Разговор окончен, — после паузы сказал он.
   — Спокойной ночи. — Елена Юрьевна поднялась и оставила его кабинет.
   Бояров некоторое время сидел в задумчивости, потом прошелся по кабинету, остановил взгляд на бронированном сейфе, вделанном в стену и закрытом резной деревянной панелью. Произнес вслух:
   — Этого не может быть.
   Он нажал кнопку-сучок, и панель отошла в сторону, открыв взору серебристую поверхность сейфа. Помимо валюты и документов в секретном отсеке сейфа лежал сверточек размером со спичечный коробок.
   Бояров торопливо развернул его и облегченно вздохнул: микропленка была на месте…
   У Елены Юрьевны были все основания брезгливо морщиться при упоминании фамилии Комар. Но такое отношение к нему сложилось не сразу.
   Когда, уже много позже афганской эпопеи, Бояров представил этого светловолосого мечтательного ангела как своего однополчанина, Елена Юрьевна отнеслась к нему даже с некоторой теплотой, поскольку в первое время после окончания войны над ее участниками-интернационалистами еще сиял ореол героев, а грязные подробности не стали достоянием демократически настроенной общественности.
   Ей и в самом деле понравился этот молодой человек, смотревший на нее глазами сумасшедшего влюбленного. Она была старше, и ей, естественно, льстило такое искреннее и в чем-то наивное почитание. Милый юноша, он прошел тяжелейшую войну, при штабе танкового корпуса, но тем не менее…
   Он стал изредка появляться в доме Бояровых, разумеется, ни о каких услугах с его стороны нечего было и говорить, вполне хватало его молчаливого обожания хозяйки. И Елена Юрьевна, пожалуй бы, и дальше не возражала против присутствия этакого пажа, симпатичного и послушного. Но как-то раз она попросила его немного помочь ей. Боярова собиралась совершить небольшую прогулку по магазинам, и ей нужен был спутник, который таскал бы в машину покупки.
   Их набралось неожиданно много — полный багажник ее «мерседеса». Обратно ехали, перебрасываясь шутками, обмениваясь впечатлениями от приобретений. Неожиданно Елена Юрьевна — она сама вела машину почувствовала какое-то напряжение. Казалось, что в салоне машины начала быстро сгущаться атмосфера, предвещая резкую перемену погоды. Было жарко, отчего-то барахлил кондиционер, и она опустила боковое стекло. Ворвавшийся ветер шаловливо вскинул подол ее легкого летнего платья, полностью обнажив замечательно загорелые крепкие ноги зрелой женщины, от которых просто не было сил отвести глаза. Гортанно смеясь, как это умела делать только она, Елена, одной рукой держа баранку руля, другой попыталась опустить платье, но, видимо, не слишком настойчиво. А потом, чего, в конце концов, стесняться — красота достойна обозрения! Боковым зрением она заметила, как напрягся спутник, но в следующий момент его ладонь, пытавшаяся помочь ей с непослушной материей, якобы промахнулась и жарко легла на круглое, атласно сияющее колено. Будто не замечая неловкости, она продолжала призывно смеяться, дразня Валерия своей ослепительной наготой. Рука его тут же поплыла вверх по тугому холеному бедру и вдруг вцепилась в скользкий шелк ее промежности, а сам Валерий, издав горлом непонятный глотающий звук, поднырнул головой под руль и впечатал губы в роскошное тело.
   И в тот же момент он услышал ее холодно-предостерегающее:
   — Осторожно, молодой человек!
   Елена резко тормознула, а он, ничего не успев сообразить, кутенком слетел с сиденья на пол, больно ударившись плечом и едва не вывихнув руку.
   Придя в себя, он исподлобья взглянул на женщину и встретил презрительно-снисходительный ее взгляд, который вмиг бросил его из жара в ледяной холод.
   До конца поездки они больше не разговаривали, словно сами взяли и порушили напрочь ими же созданную интимную близость. А въехав в ворота, она приказала охраннику перенести покупки в дом и ушла за ним следом, лишь холодно кивнув неловкому кавалеру на прощанье. Не пригласив в дом и даже не поблагодарив за помощь.
   Он очень расстроил тогда ее, этот наглый мальчишка. А ведь у Елены Юрьевны уже наклевывалась было мысль приласкать при удобном случае своего обожателя. И все оттого, что в ее интимных отношениях с Николаем что-то нарушилось. Был очередной период, когда у него не клеились дела, он нервничал, злился, стал попивать лишнего. Дошло до того, что в какой-то момент он просто опротивел ей своими пьяными ночными притязаниями, и считанные минуты близости с ним превращались для нее в мучения, он словно растерял всю свою ласку и пользовался ею исключительно для скорого удовлетворения своих физиологических потребностей. Она чувствовала, что он относится к ней теперь как к любой попавшейся под руку шлюхе.
   Легкая разведка, произведенная Еленой, подтвердила ее предположения: в офисе мужа, оказывается, уже завелась секретарша с длинными ленивыми ногами и бесстрастной физиономией куклы Барби. А подобные работницы, как известно, служат лишь для одной цели: быстро и без последствий снять стресс у своего босса.
   И тогда Елена Юрьевна приказала в одной из комнат особняка, рядом со своим кабинетом, оборудовать собственную спальню со старинной кроватью и балдахином над ней. Николай Андреевич, говоря словами классика, получил полный отлуп. Впрочем, внешне отношения между супругами почти не изменились.
   Вот тогда и произошла встреча, на какое-то время круто изменившая внутреннее состояние Елены Юрьевны.
   Черт ее занес на маленькую художественную выставку в одном из салонов на Тверской. Прочитала надпись на панно при входе: «Чечня: война и мир». Зашла, и первым, кого встретила, был Дима. Елена не помнила его фамилии, но навсегда запомнила имя молодого живописца из студии имени Грекова, который приехал на первую тогда чеченскую с альбомами и блокнотами, наполнявшимися зарисовками боевых и мирных эпизодов. Он был ранен во время артобстрела, осколком российского снаряда разворотило правую руку до такой степени, что единственно возможным решением было отнять ее. Оперировала Елена. Правая рука для художника — это же действительно настоящая трагедия. Но оказалось, что Дима был левшой.
   Она постоянно навещала его, пока он лежал в госпитале, но потом его увезли в Москву и за делами следы его потерялись. И вот он перед ней будто и пяти прошедших лет не было. Возмужал, седина в волосах посверкивает, глаза спокойные и уверенные. И пустой правый рукав, заложенный в карман пиджака. Хорошего, модного.
   Дима взял ее под руку и, будто они не расставались, повел по залу, показывая свои наброски, небольшие картины маслом, гравюры. Подвел еще к одному рисунку — женскому портрету, и сердце у Елены вдруг заколотилось, как от слишком большой дозы кофе. Она узнала себя — ту, в Чечне, в мятом сером халате и хирургической шапочке, с усталыми и очень грустными глазами.
   — По памяти пришлось… — объяснил Дима. — Но у меня есть и другие наброски. Хочешь, покажу?
   Он сказал ей «ты», как когда-то в госпитале, после выхода из наркоза.
   Она размышляла лишь один только миг, после чего кивнула и сказала, что ее машина припаркована у входа в салон.
   А в его просторной мастерской на Нижней Масловке, среди разбросанных повсюду кистей и тюбиков с красками, груд картона, холстов и подрамников, она, повинуясь непонятному себе самой порыву, отдалась ему на громко скрипящей пружинами тахте. Изумилась сама и поразила его…
   Их неожиданные, незапланированные свидания носили взрывной, почти истерический характер. Дима — надо отдать ему должное — с одной своей рукой управлялся так, что иной обоерукий только бы позавидовал. И Елена всякий раз отдавалась ему с неведомой ей доселе страстью.
   Но однажды она заметила, что, разговаривая с мужем, думает о Диме, и испугалась. За дочь, за сына, за себя, да и за него, наконец, за Николая Андреевича, дела которого, кажется, стали поправляться. К чести Димы, он, вероятно, понимал ее состояние духовного и физического одиночества и всеми своими силами помогал как-то сгладить тоску, не предлагая ломать жизнь, уходить от мужа и так далее. И тогда она — так решила — в последний раз принесла себя в жертву и ушла от Димы навсегда.
   Он не разыскивал ее и вскоре забылся.
   Но произошла еще одна встреча, во время которой Елена едва не прокололась. Николай ни с того ни с сего потащил ее на выставку группы художников, проходившую в Малом Манеже. Обещал показать нечто просто уникальное.
   И она увидела. Это был ее поясной портрет, написанный маслом. А исходным материалом, она это сразу поняла, был тот рисунок карандашом. И еще одна непонятная деталь. На голове полевого хирурга Бояровой вместо привычной шапочки красовалась переливающаяся драгоценными камнями золотая диадема. И этот контраст напряженных пальцев с зажатой в них сигаретой, стонущих от тоски глубоких глаз и празднично сиявшей диадемы создавал ощущение нереальности, какой-то болезненной фантазии. Елена даже испугалась. Но к ним подошел автор полотна, представился Николаю. Точнее, представила его Елена, боясь взглянуть Диме в глаза. Он вежливо объяснил причину появления портрета, показал на свой пустой рукав, а присутствие диадемы объяснил просто. Листал каталоги драгоценностей и обнаружил среди них диадему Демидовых. Показалось символичным: прошлое и настоящее настолько переплелось, что просто уму непостижимо…
   Николай захотел тут же приобрести этот портрет, но художник вежливо и твердо отказал. Заявил, что картина уже продана. Кому? Извините, коммерческая тайна. Бояров огорчился. Елена же, поняв, что Дима солгал, никому он этот портрет не продал, чему-то обрадовалась. И пусть, и не надо, подумала она…
   Уйдя в свою спальню после жесткого разговора с мужем, Елена Юрьевна переоделась ко сну, села под свой балдахин и задумалась.