Страница:
его надежной опорой и в борьбе за власть внутри организации большевиков, причем в этой борьбе Сталин не останавливался ни перед анонимными доносами в полицию на наиболее опасных из своих противников, ни даже перед физическими с ними расправами. Связи с главарями этого мира у Сталина установились настолько прочные, что их оказалось возможным использовать и позднее, в годы гражданской войны: так называемое большевистское восстание 28 апреля 1920 г. в Баку, облегчившее вступление в Азербайджан Красной армии, было больше восстанием этих "кочи", чем движением рабочих.
Макиавелли, с которым Сталин при помощи Каменева хорошо ознакомился как раз накануне своего выхода из закоулков дореволюционного подполья на большую арену деятельности в качестве одного из вождей советской диктатуры, несомненно, оказал огромное влияние на Сталина. Не мог не оказать, тем более, что последний был к этому подготовлен всем своим прошлым. Но влияние это было весьма своеобразным. Воспринимать Макиавелли Сталин должен был, конечно, во многом через очки своего учителя, Каменева. Книги о Макиавелли этот последний написать не успел, хотя работу по собиранию для нее материалов он продолжал едва ли не до конца своей жизни. Если его бумаги сохранились, то когда-нибудь окажется возможным подробно разобраться в выводах, к которым приходил Каменев, изучая эпоху и личность Макиавелли. Но основной его политический вывод мы можем установить и теперь: в 1934 г., совсем незадолго до его последнего ареста в связи с убийством Кирова, Каменев, тогда ближайший помощник Горького по руководству издательством "Академия", выпустил первый том сочинений Никколо Макиавели со своим предисловием, в котором дал общую оценку роли Макиавелли в развитии политической мысли "европейского общества на Протяжении четырех веков". Это предисловие -- исключительно интересный документ сталинской эпохи. "Мастер политического афоризма и блестящий диалектик, -- пишет Каменев, -почерпнувший из своих наблюдений твердое убеждение в относительности всех понятий и всех критериев добра и зла, дозволенного и недозволенного, законного и преступного, Макиавелли сделал из своего трактата (речь идет о том самом "Государе", русский перевод которого Сталин так старательно изучал в Ачинске. -- Б. Н. ) поразительный по остроте и выразительности каталог правил, которыми должен руководиться современный ему правитель, чтобы завоевать власть, удержать ее и победоносно противостоять всем покушениям на него. Это далеко еще не социология власти, но зато из-за этой рецептуры выступают зоологические черты борьбы за власть в обществе рабовладельцев, основанном на господстве богатого меньшинства над трудящимся большинством"51
Сам Каменев эту характеристику Макиавелли не считал исчерпывающей. За это говорят оговорки, имеющиеся в том же предисловии. Но тот. факт, что именно эту сторону он считал необходимым подчеркнуть в печати, показывает, что именно ее он должен был выдвигать на первый план и в своих беседах со Сталиным. Последнего никогда не интересовали теоретические проблемы государствоведения и истории политической мысли, но по всему складу его натуры его должен был интересовать "каталог правил", которые могут быть полезны человеку, ведущему борьбу за власть. Особенно, если эти правила исходят из посылки об относительности всех понятий и всех критериев добра и зла. Похоже, что свое предисловие Каменев писал не без затаенной мысли напомнить Сталину (он, конечно, знал, что его предисловие будет им прочитано), какими полезными оказались для него их ачин-ские беседы52.
Но внимательный читатель Макиавелли, Сталин, конечно, не довольствовался простым усвоением правил, установленных дипломатом флорентийского средневековья. Он слишком хорошо знал практику средневековья азиатского, чтобы чтение Макиавелли не толкало на сопоставления, на попытки провести параллели и внести дополнения. Фраза о "сладкой мести" показывала, в каком направлении шли эти пополнения. Цезарь Борджиа тоже не был мягкосердечным образчиком всепрощения, но он все же был воспитан в традиции мести до седьмого колена. В "каталог правил", выработанных кондотьерами итальянского средневековья, вносились поправки корявым почерком бакинского "кочи". "Повар" действительно собирался "готовить только острые кушанья".
Подлинное понимание Сталина к Каменеву пришло поздно, на скамье подсудимых, когда он в августе 1936 г., через голову судей обращался к Сталину с просьбой пощадить не его самого, а лишь его сына, никогда не имевшего отношения к политической деятельности отца. Но Сталин не был бы Сталиным, если б удовлетворил эту просьбу -- и Каменев-сын, молодой химик, который в Ачинске часто сидел рядом со Сталиным за вечерним самоваром, погиб вслед за отцом в годы "ежовщины"53. В азиатском средневековье мстили до седьмого колена.
Только с большим запозданием правильное понимание Сталина пришло и к Ленину. В отношении последнего к Сталину за революционные годы чувствовался элемент двойственности. Про подвиги Сталина в дореволюционном подполье Ленин имел точную информацию, и притом не только от политических противников, не только от закавказских меньшевиков, которые тогда исключили Сталина из партии. Предостережения Ленину слали и некоторые из видных закавказских большевиков, которых Ленин знал лично и с мнением которых он должен был считаться. Ленин все эти предостережения не принимал всерьез. Он с ранних лет счи
тал, что "в марксизме нет ни гранта этики" и еще в 1894--1895 гг. вел об этом споры со Струве и Потресовым54. Отсюда он делал практический вывод, что в политической борьбе "цель оправдывает средства", и совсем не был склонен отрекаться от тех из своих последователей, которые давали чересчур широкое толкование этому принципу. Наоборот, он ими особенно дорожил и не раз откровенно объяснял, какими соображениями он при этом руководствуется.
В воспоминаниях проф. В. Войтинского, теперь известного американского экономиста, а в 1905--1907 гг. видного деятеля большевистских организаций, приведен один эпизод, крайне интересный под этим углом зрения.
"Рожков (это был профессор русской истории Московского университета, состоявший тогда членом ЦК большевиков. -- Б. Н. ), -- пишет Войтинский, -передавал мне, что однажды он обратил внимание Ленина на подвиги одного московского большевика, которого он характеризовал как прожженного негодяя. Ленин отвечал со смехом:
-- Тем-то он и хорош, что ни перед чем не остановится.
Вот Вы, скажите прямо, могли бы за деньги пойти на содержание к богатой купчихе? Нет? И я не пошел бы, не мог бы Себя пересилить. А Виктор (Таратута) пошел. Это человек незаменимый"55.
Такими "незаменимыми" людьми, которые "ни перед чем не останавливались", если это было выгодно для большевистской организации ("Виктор" получил тогда для этой организации большую сумму денег), Ленин охотно себя окружал. В деле со Сталиным положение было, конечно, много более сложным, так как поступки, которые ставились ему в вину, касались не его личной жизни, а его деятельности в качестве руководителя партийной организации, которую он едва не расколол. И такие поступки в биографии Сталина совсем не были исключениями. Аналогичными конфликтами были полны и другие этапы его карьеры, включая большое количество острых столкновений по тюрьмам и в ссылке, подробности о которых должны были стать известными Ленину, во всяком случае после 1917 г. и притом от людей, организационному опыту которых Ленин настолько доверял, что именно им поручил руководство обеими отраслями аппарата диктатуры -- Свердлову (по линии партии) и Енукидзе (по линии Советов).
К этому прибавлялся начавший выясняться факт наличия во взглядах Сталина таких особенностей, которые вынуждали Ленина, порою очень резко, ставить его на место. Об этом сохранились записи в официальных протоколах большевистского ЦК. "Если б ЦК встал на точку зрения Сталина, -- говорил Ленин во
время споров о Брестском мире, -- то мы были бы изменниками международному социализму"56.
В основе этих "особенностей" взглядов Сталина лежало его полное безразличие к основным целям коммунистического движения. Если иметь в виду положительные идеалы, то Сталин вообще никогда не был коммунистом, так как ему всегда были чужды даже те немногие элементы гуманизма, которые сохранялись в Ленине. Ленинский нигилизм в отношении этики Сталин распространил на все вообще положительные задачи коммунистической программы. В этот лагерь он пришел с самого начала заряженный одним только отрицательным электричеством отталкивания от "старого мира", принять активное участие в разрушении ("до основания") которого он стремился. Ленин, несомненно, превосходно это понимал, как понимал и тот факт, что за так называемым "политическим реализмом" Сталина на деле скрывается его полный политический нигилизм. Но с точки зрения узко практической эти особенности Сталина были весьма полезны, так как они позволяли ему видеть те слабые стороны противника, которые ускользали от внимания наблюдателей-коммунистов, а тем более полезным было умение Сталина играть на этих слабых сторонах противника.
Этот свой талант Сталин развернул в годы гражданской войны, став фактически главным руководителем всей работы в тылу противника. На эту сторону закулисной деятельности Сталина указал Рыков в беседе с одним американским журналистом, к которому он относился с большим доверием, знакомя его со многими закулисными сторонами жизни диктатуры. "В то время, как огромный ораторский талант Троцкого, -- говорил Рыков, -- поддерживал идеализм и разжигал революционный пыл Красной армии, Сталин занимался браконьерством за кулисами. Он перетягивал на сторону Советов буйные элементы уголовного подполья, которые были готовы сражаться на любой стороне, как за ца-ристов, так и за революцию. В те годы бывали сражения, когда целые полки, бригады и даже дивизии переходили из одного лагеря в другой. Иные выходили в бой под царскими знаменами и перекидывались к красным, и наоборот. Рядом наших побед мы обязаны ловкости Сталина в деле разложения противника"57.
Ленин, несомненно, высоко ценил последнего как организатора и порою даже специально запрашивал о его мнении (как, впрочем, запрашивал о мнениях других своих ближайших сотрудников), но несомненно, также, что в то же время он Сталина опасался. Именно поэтому Ленин выдвигал Сталина на самые высокие посты в партийном руководстве, вплоть до места в Политбюро, и не раз давал ему самые ответственные поручения, но упорно не пускал его на пост секретаря ЦК, т. е не соглашался передать ему функции исполнительной власти в партии. А Сталин
рвался именно к этой власти. Надо признать, что он имел много данных для секретарской работы. У него, конечно, имелось много недостатков, но он был хорошим организатором, умел разбираться в людях, и под этим углом был много выше тех, кого Ленин сажал на секретарское место после Свердлова (единственным исключением был, по-видимому, Крестинский). И тем не менее до апреля 1922 г. секретарем ЦК выбирали кого угодно, только не Сталина.
При положении, которое занимал в партии Ленин, нет сомнения, что именно он не пускал Сталина к рулю партийной машины. У Сталина было много других противников в руководящем штабе партии, которые вели борьбу против его возвышения, но вопрос все же решал именно Ленин, и нет сомнения, что, поступая так, он руководствовался опасением, что Сталин свою "врожденную страсть к интригам" направит на внутрипартийные отношения, будет своими интригами вносить разложение в партийную верхушку.
Сталин, конечно, видел эту роль Ленина и прилагал все усилия, чтобы преодолеть враждебную настороженность последнего. Работу эту он вел по двум линиям: с одной стороны, он пытался на каждом шагу доказывать Ленину свою полную с ним солидарность и готовность во всем руководствоваться его указаниями. И в тоже время, с другой стороны, старался наговорами настроить Ленина против тех, кого считал своими соперниками, в первую очередь против Троцкого. Те немногие письма Сталина к Ленину, которые проникли в печать (как известно, Сталин вообще крайне неохотно давал разрешения на публикацию писем и документов о его прошлом), дают убедительные тому примеры58.
Изучение документов показывает, что Ленин не только терпел эти наговоры, очень похоже, что он в какой-то мере даже поощрял их: иначе Сталин был бы более осторожен в своей игре... Бухарин позднее говорил, что главная сила Сталина в том, что он "гениальный дозировщик", т. е. лучше других понимает, какими аргументами вернее всего можно отравлять сознание своих собеседников, толкая их на поступки, выгодные для него, "гениального дозировщика". Несомненно, что, несмотря на предупреждения, Ленин поддавался влиянию умело дозированных наговоров Сталина
Поведение последнего в отношении Троцкого было вполне определенным: осторожно, но настойчиво он сеял на большевистской верхушке "злые семена" подозрения, будто Троцкий носится с планами военно-бонапартистского переворота и именно для этой цели подбирает вокруг себя людей, лично ему преданных. "Сталин никогда не говорил об этом публично, -- рассказывал Рыков в 1925 г. упомянутому выше американскому корреспонденту, -
но на заседаниях Политбюро и в интимных партийных кругах он на все лады муссировал эту тему"59.
Конечно, эти разговоры Сталин вел за спиною Троцкого, во слухи о них все же дошли до последнего. Тот попытался объясниться с Лениным.
"Меня интересует только одно, -- спросил Троцкий, -- могли ли Вы хоть на минуту допустить такую чудовищную мысль, что я подбираю людей против Вас?
--Пустяки, -- ответил Ленин.
Как будто какое-то облачко над нашими головами рассеялось"60, -- прибавляет Троцкий, который ни тогда, ни позднее не понимал всей силы "злых семян" сталинской клеветы. "Облачко" отнюдь не рассеялось, и под его прикрытием "врожденная страсть к интригам" принесла Сталину на фронте борьбы за власть над партией много большие победы, чем на фронте борьбы с внешними врагами советской диктатуры.
Решающим моментом было избрание Сталина генеральным секретарем ЦК партии, состоявшееся 3 апреля 1922 г., сразу же после съезда партии. Положение партии в период этого съезда было весьма тяжелым. Совершенно катастрофическое состояние многих местных организаций, вскрытое чисткою 1921 г., показало крайнюю необходимость срочных мер по наведению порядка в партийном аппарате. Прежний состав секретариата ЦК для этого был явно непригоден (в него тогда входили Молотов, Ярославский и Михайлов). Необходимо было во главе секретариата поставить человека умного и решительного, способного сильной рукой навести порядок. В комиссии, которая обсуждала этот вопрос, большинство склонялось к кандидатуре И. Н. Смирнова, старого рабочего большевика, который на посту сначала председателя Реввоенсовета 5-й армии (под командованием Тухачевского она вынесла главную тяжесть борьбы против Колчака), а затем председателя Сибревкома показал огромный организаторский талант и большое умение разбираться в людях, оказывать на них нужное влияние. В период Одиннадцатого съезда он работал секретарем партийной организации Петрограда и одновременно стоял во главе Северо-Западного Бюро ЦК. В партийных кругах он пользовался большим авторитетом и широкими симпатиями. Его считали прямым и открытым человеком, твердым и справедливым.
Со всех этих точек зрения Смирнов был подходящим кандидатом, но за ним числилось одно большое "но", которое все перевесило: он был действительно сильным и независимым человеком, достаточно смелым для того, чтобы не только иметь свои взгляды, но и отстаивать их даже против самого Ленина. Незадолго перед тем он выдержал большой конфликт с представителями ВЧК в Сибири, не дав им арестовать Е. Е. Колосова, видного сибирского эсера, за которым чекисты вели настоящую охоту. Смирнов с ним
был лично знаком по дореволюционной ссылке и теперь, чтобы спасти его от ареста, поселил его на своей собственной квартире ("Сюда Вас арестовывать не придут, ручаюсь", -- говорил он с усмешкой), а затем с надежным попутчиком отправил Колосова в Москву.
С точки зрения Ленина еще более опасной была независимость, показанная Смирновым в вопросе, который выходил за грани внутрипартийных споров: в Сибири 1920--1921 г. в качестве председателя Сибревкома Смирнов открыто показал себя противником антикрестьянской политики, которую тогда проводил ЦК партии, и с нею боролся, вступая в конфликты со специальными уполномоченными центра. Тогдашние события оправдали позицию Смирнова: на введение продразверстки, на создание комитетов бедноты и другие мероприятия центральной власти сибирское крестьянство ответило восстанием зимы 1920--1921 гг., которое оказало огромное влияние на крутой поворот Ленина к НЭПу. Тем не менее независимость Смирнова Ленину не нравилась.
К Сталину, которого он знал тоже по ссылке, Смирнов относился очень отрицательно, и Сталин отвечал ему тем же: слишком различными людьми они были. Возможно, что именно в силу отталкивания от Сталина Смирнов стал сближаться с Троцким, хотя никогда не разделял тех взглядов, которые были характерны для специфического "троцкизма".
Несомненно, что именно эта независимость Смирнова и определила отношение к нему Ленина: как раз в пору Одиннадцатого съезда Ленин был настроен особенно антитроцкистски, возлагая на Троцкого большую долю ответственности за неурядицу в партийных делах. Ленин подозревал, что Троцкий втайне продолжает вести фракционную работу, и именно ею объяснял подспудные оппозиционные настроения, которые часто чувствовались на съезде. Очень вероятно, что в этом сказывалось влияние наговоров Сталина; совпадение полосы наибольшего раздражения против Троцкого с выставлением кандидатуры Сталина на пост секретаря ЦК у Ленина, конечно, не было случайностью...
Ленин, конечно, не доходил до тех норм, которые позднее установил Сталин, но и он предпочитал иметь около себя людей, которых нужно убеждать лишь относительно частностей, которые в больших вопросах политики идут за ним беспрекословно. Особенно нужным это он считал для поста генерального секретаря ЦК, и именно поэтому приложил все усилия к тому, чтобы провалить кандидатуру Смирнова и провести Сталина, против которого было много возражений с разных сторон. Конечно, Ленин был уверен, что сможет лично контролировать работу Сталина, нейтрализуя ее вредные стороны. В этом тоже сказалась столь характерная для него огромная самонадеянность.
На первом же совещании членов только что избранного ЦК, вечером 2 апреля 1922 г. встал вопрос о секретариате. Рядом лиц была названа кандидатура Смирнова, и он, несомненно, был бы избран, если б в обсуждение не вмешался Ленин. Последний говорил много лестного о Смирнове, но доказывал, что его способности партия всего полнее сможет использовать, вернув его в Сибирь, где после него дела пошли совсем плохо. Для тех, кто знал Ленина, было ясно, что он решил ни за что не допустить в секретари ЦК человека, который может завтра открыто перейти в лагерь Троцкого, но не хотел говорить об этом прямо, так как сам неоднократно заявлял о необходимости вытравить из партийной практики все воспоминания о недавней дискуссии.
Отводя кандидатуру Смирнова на этом первом совещании членов ЦК, Ленин своего кандидата не называл, и только на прямо поставленный вопрос ответил обещанием такого кандидата назвать завтра. Очень похоже, что в этот момент вопрос и для него самого еще не был окончательно решен. Известно, что на кандидатуре Сталина особенно настаивал Зиновьев, который на собственном опыте по Петроградской организации уже успел убедиться в особенностях Смирнова и перешел в лагерь поклонников организационных талантов Сталина. Ночью, после первого совещания членов ЦК, Ленин имел большой разговор со Сталиным. Очевидно, именно этот разговор позволил Ленину преодолеть все колебания. И на следующий день, 3 апреля, на первом официальном заседании ЦК, он предложил выбрать секретарем Сталина. Эта кандидатура многих удивила, так как о прошлом Сталина из членов ЦК знали, действительно, многие. Но авторитет Ленина был так велик, что Сталин был избран без споров. Так Сталин пришел к власти над аппаратом.
Проводя Сталина на этот пост, Ленин был уверен, что организационную политику партии Сталин будет вести в полном согласии с ним, с Лениным. По-видимому, именно этот вопрос был предметом большого ночного разговора, и больше, чем вероятно, что именно этот свой горький опыт сговора со Сталиным имел в виду Ленин, когда годом позднее, в переговорах с Троцким, советовал не идти на соглашение со Сталиным, который "заключит гнилой компромисс и обманет" (как обманул он Ленина).
Этому обману помогла болезнь Ленина. Его здоровье казалось крепким. Тем острее поразило известие о первом ударе, который пришел меньше чем через два месяца после избрания Сталина. Сталин уже тогда принадлежал к той породе "счастливых", "недруги" которых умирают тогда, когда это выгодно. После избрания Сталина секретарем ЦК Ленин переставал быть для него полезным -- он начинал становиться опасным. Сталин умело пользовался обстановкой. В Политбюро оформилась "тройка", в которую, кроме Сталина, вошел Зиновьев, думавший, что он руко
водит Сталиным, и Каменев, плывший по течению. В начале осторожно "дозируя" мероприятия в области хозяйственной политики, "тройка" подготовляла "наступление на рельсах НЭПа"61 против частного капитала в торговле и промышленности. В области организационного строительства Сталин с лихорадочной торопливостью вел "перетряхивание" руководящего персонала партийного аппарата, занимая все ответственные места своими креатурами. Он с первых же шагов показал, что внимательно читал Макиавелли и во всяком случае "механику борьбы за власть", в особенности ее "зоологические" черты, как их определял позднее Каменев, продумал весьма последовательно.
А Ленин, действительно, быстро "излечивался" от терпимого отношения к Сталину, на ряде конкретных примеров убеждаясь, до каких граней может доходить у последнего отсутствие "элементарной честности". Этот вопрос был самым мучительным для последних месяцев жизни Ленина, который видел связь персонального вопроса о Сталине с большой проблемой об основной линии политики диктатуры. Ленин знал, особенно после второго удара, после 16 декабря 1922 г., что смерть стоит у порога и что конец может прийти каждую минуту. Врачи предписывали покой и требовали, чтобы он прекратил чтение газет, перестал встречаться с партийными друзьями, перестал бы говорить на темы, которые его так волнуют, а всякое волнение может стать смертельным. Ленин решительно отмахивался. "Неужели Вы не понимаете, -- говорил он врачам, -- что я еще больше волнуюсь, когда не могу говорить об этом?" Он ограничил свои встречи кругом самых близких, отказывался от встреч с людьми, которые его раздражали, сократил чтение повседневного материала, сосредоточивая остатки сил на том, что считал основным, главным. Но думал только о нем, об этом главном, и с обоих концов жег остатки свечи своей жизни.
От авантюристической самонадеянности, которая еще недавно была так характерна для его "экспериментаторства" (он любил цитировать слова Наполеона: "Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет"), теперь не оставалось и следа. Он болезненно остро ощущал ответственность за так безответственно начатый им "эксперимент" и ломал голову над вопросом, как вести корабль диктатуры, чтобы спасти от крушения. Две темы стояли для него в центре. В плоскости большой политики он все более и более остро на первый план выдвигал проблему отношений между диктатурой и крестьянством, требуя от диктатуры такой политики, которая обеспечивала бы возможность полного сотрудничества с крестьянством. Эта мысль была единственно большой политической мыслью, которую Ленин положил в основу своего знаменитого завещания. Он был совершенно категоричен в утверждении, что политика соглашения с крестьянст
вом является ультимативным условием сохранения нового строя, что политика, подрывающая такое соглашение, неизбежно ведет советскую- власть к катастрофе.
Соглашение с крестьянством -- эта идея должна стать определяющей идеей всей политики диктатуры. Ленин не соглашался с выводом, который из этой же посылки делал Рыков, говоривший о необходимости отступления и перехода с принципиальных позиций "диктатуры пролетариата", которые были заняты большевиками в октябре 1917 г., на позиции "диктатуры пролетариата и крестьянства", как их определяли большевики в 1905 г. Принять этот вывод Ленин, который всю революцию и гражданскую войну провел под лозунгом "немедленного социализма", органически не мог. Но для будущего политику, построенную на насилии над крестьянством, он решительно отвергал. Его мысль билась над проблемой, как сможет советская диктатура социалистический характер своих общих задач сочетать с политикой искреннего соглашения с крестьянством, которое по своим настроениям не является социалистическим. Решения вопроса Ленин искал в пересмотре "всей точки зрения нашей на социализм". "Раньше, -- писал он, -- мы центр тяжести клали и должны были класть на политическую борьбу, революцию, завоевание власти и т. д. Теперь же центр тяжести для нас переносится на мирную организационную "культурную" работу"". Как основную задачу этой культурной работы в деревне, необходимо сделать пропаганду кооперации, которая должна сделать "переход к новым порядкам возможно более простым, легким и доступным для крестьянина"62.
Макиавелли, с которым Сталин при помощи Каменева хорошо ознакомился как раз накануне своего выхода из закоулков дореволюционного подполья на большую арену деятельности в качестве одного из вождей советской диктатуры, несомненно, оказал огромное влияние на Сталина. Не мог не оказать, тем более, что последний был к этому подготовлен всем своим прошлым. Но влияние это было весьма своеобразным. Воспринимать Макиавелли Сталин должен был, конечно, во многом через очки своего учителя, Каменева. Книги о Макиавелли этот последний написать не успел, хотя работу по собиранию для нее материалов он продолжал едва ли не до конца своей жизни. Если его бумаги сохранились, то когда-нибудь окажется возможным подробно разобраться в выводах, к которым приходил Каменев, изучая эпоху и личность Макиавелли. Но основной его политический вывод мы можем установить и теперь: в 1934 г., совсем незадолго до его последнего ареста в связи с убийством Кирова, Каменев, тогда ближайший помощник Горького по руководству издательством "Академия", выпустил первый том сочинений Никколо Макиавели со своим предисловием, в котором дал общую оценку роли Макиавелли в развитии политической мысли "европейского общества на Протяжении четырех веков". Это предисловие -- исключительно интересный документ сталинской эпохи. "Мастер политического афоризма и блестящий диалектик, -- пишет Каменев, -почерпнувший из своих наблюдений твердое убеждение в относительности всех понятий и всех критериев добра и зла, дозволенного и недозволенного, законного и преступного, Макиавелли сделал из своего трактата (речь идет о том самом "Государе", русский перевод которого Сталин так старательно изучал в Ачинске. -- Б. Н. ) поразительный по остроте и выразительности каталог правил, которыми должен руководиться современный ему правитель, чтобы завоевать власть, удержать ее и победоносно противостоять всем покушениям на него. Это далеко еще не социология власти, но зато из-за этой рецептуры выступают зоологические черты борьбы за власть в обществе рабовладельцев, основанном на господстве богатого меньшинства над трудящимся большинством"51
Сам Каменев эту характеристику Макиавелли не считал исчерпывающей. За это говорят оговорки, имеющиеся в том же предисловии. Но тот. факт, что именно эту сторону он считал необходимым подчеркнуть в печати, показывает, что именно ее он должен был выдвигать на первый план и в своих беседах со Сталиным. Последнего никогда не интересовали теоретические проблемы государствоведения и истории политической мысли, но по всему складу его натуры его должен был интересовать "каталог правил", которые могут быть полезны человеку, ведущему борьбу за власть. Особенно, если эти правила исходят из посылки об относительности всех понятий и всех критериев добра и зла. Похоже, что свое предисловие Каменев писал не без затаенной мысли напомнить Сталину (он, конечно, знал, что его предисловие будет им прочитано), какими полезными оказались для него их ачин-ские беседы52.
Но внимательный читатель Макиавелли, Сталин, конечно, не довольствовался простым усвоением правил, установленных дипломатом флорентийского средневековья. Он слишком хорошо знал практику средневековья азиатского, чтобы чтение Макиавелли не толкало на сопоставления, на попытки провести параллели и внести дополнения. Фраза о "сладкой мести" показывала, в каком направлении шли эти пополнения. Цезарь Борджиа тоже не был мягкосердечным образчиком всепрощения, но он все же был воспитан в традиции мести до седьмого колена. В "каталог правил", выработанных кондотьерами итальянского средневековья, вносились поправки корявым почерком бакинского "кочи". "Повар" действительно собирался "готовить только острые кушанья".
Подлинное понимание Сталина к Каменеву пришло поздно, на скамье подсудимых, когда он в августе 1936 г., через голову судей обращался к Сталину с просьбой пощадить не его самого, а лишь его сына, никогда не имевшего отношения к политической деятельности отца. Но Сталин не был бы Сталиным, если б удовлетворил эту просьбу -- и Каменев-сын, молодой химик, который в Ачинске часто сидел рядом со Сталиным за вечерним самоваром, погиб вслед за отцом в годы "ежовщины"53. В азиатском средневековье мстили до седьмого колена.
Только с большим запозданием правильное понимание Сталина пришло и к Ленину. В отношении последнего к Сталину за революционные годы чувствовался элемент двойственности. Про подвиги Сталина в дореволюционном подполье Ленин имел точную информацию, и притом не только от политических противников, не только от закавказских меньшевиков, которые тогда исключили Сталина из партии. Предостережения Ленину слали и некоторые из видных закавказских большевиков, которых Ленин знал лично и с мнением которых он должен был считаться. Ленин все эти предостережения не принимал всерьез. Он с ранних лет счи
тал, что "в марксизме нет ни гранта этики" и еще в 1894--1895 гг. вел об этом споры со Струве и Потресовым54. Отсюда он делал практический вывод, что в политической борьбе "цель оправдывает средства", и совсем не был склонен отрекаться от тех из своих последователей, которые давали чересчур широкое толкование этому принципу. Наоборот, он ими особенно дорожил и не раз откровенно объяснял, какими соображениями он при этом руководствуется.
В воспоминаниях проф. В. Войтинского, теперь известного американского экономиста, а в 1905--1907 гг. видного деятеля большевистских организаций, приведен один эпизод, крайне интересный под этим углом зрения.
"Рожков (это был профессор русской истории Московского университета, состоявший тогда членом ЦК большевиков. -- Б. Н. ), -- пишет Войтинский, -передавал мне, что однажды он обратил внимание Ленина на подвиги одного московского большевика, которого он характеризовал как прожженного негодяя. Ленин отвечал со смехом:
-- Тем-то он и хорош, что ни перед чем не остановится.
Вот Вы, скажите прямо, могли бы за деньги пойти на содержание к богатой купчихе? Нет? И я не пошел бы, не мог бы Себя пересилить. А Виктор (Таратута) пошел. Это человек незаменимый"55.
Такими "незаменимыми" людьми, которые "ни перед чем не останавливались", если это было выгодно для большевистской организации ("Виктор" получил тогда для этой организации большую сумму денег), Ленин охотно себя окружал. В деле со Сталиным положение было, конечно, много более сложным, так как поступки, которые ставились ему в вину, касались не его личной жизни, а его деятельности в качестве руководителя партийной организации, которую он едва не расколол. И такие поступки в биографии Сталина совсем не были исключениями. Аналогичными конфликтами были полны и другие этапы его карьеры, включая большое количество острых столкновений по тюрьмам и в ссылке, подробности о которых должны были стать известными Ленину, во всяком случае после 1917 г. и притом от людей, организационному опыту которых Ленин настолько доверял, что именно им поручил руководство обеими отраслями аппарата диктатуры -- Свердлову (по линии партии) и Енукидзе (по линии Советов).
К этому прибавлялся начавший выясняться факт наличия во взглядах Сталина таких особенностей, которые вынуждали Ленина, порою очень резко, ставить его на место. Об этом сохранились записи в официальных протоколах большевистского ЦК. "Если б ЦК встал на точку зрения Сталина, -- говорил Ленин во
время споров о Брестском мире, -- то мы были бы изменниками международному социализму"56.
В основе этих "особенностей" взглядов Сталина лежало его полное безразличие к основным целям коммунистического движения. Если иметь в виду положительные идеалы, то Сталин вообще никогда не был коммунистом, так как ему всегда были чужды даже те немногие элементы гуманизма, которые сохранялись в Ленине. Ленинский нигилизм в отношении этики Сталин распространил на все вообще положительные задачи коммунистической программы. В этот лагерь он пришел с самого начала заряженный одним только отрицательным электричеством отталкивания от "старого мира", принять активное участие в разрушении ("до основания") которого он стремился. Ленин, несомненно, превосходно это понимал, как понимал и тот факт, что за так называемым "политическим реализмом" Сталина на деле скрывается его полный политический нигилизм. Но с точки зрения узко практической эти особенности Сталина были весьма полезны, так как они позволяли ему видеть те слабые стороны противника, которые ускользали от внимания наблюдателей-коммунистов, а тем более полезным было умение Сталина играть на этих слабых сторонах противника.
Этот свой талант Сталин развернул в годы гражданской войны, став фактически главным руководителем всей работы в тылу противника. На эту сторону закулисной деятельности Сталина указал Рыков в беседе с одним американским журналистом, к которому он относился с большим доверием, знакомя его со многими закулисными сторонами жизни диктатуры. "В то время, как огромный ораторский талант Троцкого, -- говорил Рыков, -- поддерживал идеализм и разжигал революционный пыл Красной армии, Сталин занимался браконьерством за кулисами. Он перетягивал на сторону Советов буйные элементы уголовного подполья, которые были готовы сражаться на любой стороне, как за ца-ристов, так и за революцию. В те годы бывали сражения, когда целые полки, бригады и даже дивизии переходили из одного лагеря в другой. Иные выходили в бой под царскими знаменами и перекидывались к красным, и наоборот. Рядом наших побед мы обязаны ловкости Сталина в деле разложения противника"57.
Ленин, несомненно, высоко ценил последнего как организатора и порою даже специально запрашивал о его мнении (как, впрочем, запрашивал о мнениях других своих ближайших сотрудников), но несомненно, также, что в то же время он Сталина опасался. Именно поэтому Ленин выдвигал Сталина на самые высокие посты в партийном руководстве, вплоть до места в Политбюро, и не раз давал ему самые ответственные поручения, но упорно не пускал его на пост секретаря ЦК, т. е не соглашался передать ему функции исполнительной власти в партии. А Сталин
рвался именно к этой власти. Надо признать, что он имел много данных для секретарской работы. У него, конечно, имелось много недостатков, но он был хорошим организатором, умел разбираться в людях, и под этим углом был много выше тех, кого Ленин сажал на секретарское место после Свердлова (единственным исключением был, по-видимому, Крестинский). И тем не менее до апреля 1922 г. секретарем ЦК выбирали кого угодно, только не Сталина.
При положении, которое занимал в партии Ленин, нет сомнения, что именно он не пускал Сталина к рулю партийной машины. У Сталина было много других противников в руководящем штабе партии, которые вели борьбу против его возвышения, но вопрос все же решал именно Ленин, и нет сомнения, что, поступая так, он руководствовался опасением, что Сталин свою "врожденную страсть к интригам" направит на внутрипартийные отношения, будет своими интригами вносить разложение в партийную верхушку.
Сталин, конечно, видел эту роль Ленина и прилагал все усилия, чтобы преодолеть враждебную настороженность последнего. Работу эту он вел по двум линиям: с одной стороны, он пытался на каждом шагу доказывать Ленину свою полную с ним солидарность и готовность во всем руководствоваться его указаниями. И в тоже время, с другой стороны, старался наговорами настроить Ленина против тех, кого считал своими соперниками, в первую очередь против Троцкого. Те немногие письма Сталина к Ленину, которые проникли в печать (как известно, Сталин вообще крайне неохотно давал разрешения на публикацию писем и документов о его прошлом), дают убедительные тому примеры58.
Изучение документов показывает, что Ленин не только терпел эти наговоры, очень похоже, что он в какой-то мере даже поощрял их: иначе Сталин был бы более осторожен в своей игре... Бухарин позднее говорил, что главная сила Сталина в том, что он "гениальный дозировщик", т. е. лучше других понимает, какими аргументами вернее всего можно отравлять сознание своих собеседников, толкая их на поступки, выгодные для него, "гениального дозировщика". Несомненно, что, несмотря на предупреждения, Ленин поддавался влиянию умело дозированных наговоров Сталина
Поведение последнего в отношении Троцкого было вполне определенным: осторожно, но настойчиво он сеял на большевистской верхушке "злые семена" подозрения, будто Троцкий носится с планами военно-бонапартистского переворота и именно для этой цели подбирает вокруг себя людей, лично ему преданных. "Сталин никогда не говорил об этом публично, -- рассказывал Рыков в 1925 г. упомянутому выше американскому корреспонденту, -
но на заседаниях Политбюро и в интимных партийных кругах он на все лады муссировал эту тему"59.
Конечно, эти разговоры Сталин вел за спиною Троцкого, во слухи о них все же дошли до последнего. Тот попытался объясниться с Лениным.
"Меня интересует только одно, -- спросил Троцкий, -- могли ли Вы хоть на минуту допустить такую чудовищную мысль, что я подбираю людей против Вас?
--Пустяки, -- ответил Ленин.
Как будто какое-то облачко над нашими головами рассеялось"60, -- прибавляет Троцкий, который ни тогда, ни позднее не понимал всей силы "злых семян" сталинской клеветы. "Облачко" отнюдь не рассеялось, и под его прикрытием "врожденная страсть к интригам" принесла Сталину на фронте борьбы за власть над партией много большие победы, чем на фронте борьбы с внешними врагами советской диктатуры.
Решающим моментом было избрание Сталина генеральным секретарем ЦК партии, состоявшееся 3 апреля 1922 г., сразу же после съезда партии. Положение партии в период этого съезда было весьма тяжелым. Совершенно катастрофическое состояние многих местных организаций, вскрытое чисткою 1921 г., показало крайнюю необходимость срочных мер по наведению порядка в партийном аппарате. Прежний состав секретариата ЦК для этого был явно непригоден (в него тогда входили Молотов, Ярославский и Михайлов). Необходимо было во главе секретариата поставить человека умного и решительного, способного сильной рукой навести порядок. В комиссии, которая обсуждала этот вопрос, большинство склонялось к кандидатуре И. Н. Смирнова, старого рабочего большевика, который на посту сначала председателя Реввоенсовета 5-й армии (под командованием Тухачевского она вынесла главную тяжесть борьбы против Колчака), а затем председателя Сибревкома показал огромный организаторский талант и большое умение разбираться в людях, оказывать на них нужное влияние. В период Одиннадцатого съезда он работал секретарем партийной организации Петрограда и одновременно стоял во главе Северо-Западного Бюро ЦК. В партийных кругах он пользовался большим авторитетом и широкими симпатиями. Его считали прямым и открытым человеком, твердым и справедливым.
Со всех этих точек зрения Смирнов был подходящим кандидатом, но за ним числилось одно большое "но", которое все перевесило: он был действительно сильным и независимым человеком, достаточно смелым для того, чтобы не только иметь свои взгляды, но и отстаивать их даже против самого Ленина. Незадолго перед тем он выдержал большой конфликт с представителями ВЧК в Сибири, не дав им арестовать Е. Е. Колосова, видного сибирского эсера, за которым чекисты вели настоящую охоту. Смирнов с ним
был лично знаком по дореволюционной ссылке и теперь, чтобы спасти его от ареста, поселил его на своей собственной квартире ("Сюда Вас арестовывать не придут, ручаюсь", -- говорил он с усмешкой), а затем с надежным попутчиком отправил Колосова в Москву.
С точки зрения Ленина еще более опасной была независимость, показанная Смирновым в вопросе, который выходил за грани внутрипартийных споров: в Сибири 1920--1921 г. в качестве председателя Сибревкома Смирнов открыто показал себя противником антикрестьянской политики, которую тогда проводил ЦК партии, и с нею боролся, вступая в конфликты со специальными уполномоченными центра. Тогдашние события оправдали позицию Смирнова: на введение продразверстки, на создание комитетов бедноты и другие мероприятия центральной власти сибирское крестьянство ответило восстанием зимы 1920--1921 гг., которое оказало огромное влияние на крутой поворот Ленина к НЭПу. Тем не менее независимость Смирнова Ленину не нравилась.
К Сталину, которого он знал тоже по ссылке, Смирнов относился очень отрицательно, и Сталин отвечал ему тем же: слишком различными людьми они были. Возможно, что именно в силу отталкивания от Сталина Смирнов стал сближаться с Троцким, хотя никогда не разделял тех взглядов, которые были характерны для специфического "троцкизма".
Несомненно, что именно эта независимость Смирнова и определила отношение к нему Ленина: как раз в пору Одиннадцатого съезда Ленин был настроен особенно антитроцкистски, возлагая на Троцкого большую долю ответственности за неурядицу в партийных делах. Ленин подозревал, что Троцкий втайне продолжает вести фракционную работу, и именно ею объяснял подспудные оппозиционные настроения, которые часто чувствовались на съезде. Очень вероятно, что в этом сказывалось влияние наговоров Сталина; совпадение полосы наибольшего раздражения против Троцкого с выставлением кандидатуры Сталина на пост секретаря ЦК у Ленина, конечно, не было случайностью...
Ленин, конечно, не доходил до тех норм, которые позднее установил Сталин, но и он предпочитал иметь около себя людей, которых нужно убеждать лишь относительно частностей, которые в больших вопросах политики идут за ним беспрекословно. Особенно нужным это он считал для поста генерального секретаря ЦК, и именно поэтому приложил все усилия к тому, чтобы провалить кандидатуру Смирнова и провести Сталина, против которого было много возражений с разных сторон. Конечно, Ленин был уверен, что сможет лично контролировать работу Сталина, нейтрализуя ее вредные стороны. В этом тоже сказалась столь характерная для него огромная самонадеянность.
На первом же совещании членов только что избранного ЦК, вечером 2 апреля 1922 г. встал вопрос о секретариате. Рядом лиц была названа кандидатура Смирнова, и он, несомненно, был бы избран, если б в обсуждение не вмешался Ленин. Последний говорил много лестного о Смирнове, но доказывал, что его способности партия всего полнее сможет использовать, вернув его в Сибирь, где после него дела пошли совсем плохо. Для тех, кто знал Ленина, было ясно, что он решил ни за что не допустить в секретари ЦК человека, который может завтра открыто перейти в лагерь Троцкого, но не хотел говорить об этом прямо, так как сам неоднократно заявлял о необходимости вытравить из партийной практики все воспоминания о недавней дискуссии.
Отводя кандидатуру Смирнова на этом первом совещании членов ЦК, Ленин своего кандидата не называл, и только на прямо поставленный вопрос ответил обещанием такого кандидата назвать завтра. Очень похоже, что в этот момент вопрос и для него самого еще не был окончательно решен. Известно, что на кандидатуре Сталина особенно настаивал Зиновьев, который на собственном опыте по Петроградской организации уже успел убедиться в особенностях Смирнова и перешел в лагерь поклонников организационных талантов Сталина. Ночью, после первого совещания членов ЦК, Ленин имел большой разговор со Сталиным. Очевидно, именно этот разговор позволил Ленину преодолеть все колебания. И на следующий день, 3 апреля, на первом официальном заседании ЦК, он предложил выбрать секретарем Сталина. Эта кандидатура многих удивила, так как о прошлом Сталина из членов ЦК знали, действительно, многие. Но авторитет Ленина был так велик, что Сталин был избран без споров. Так Сталин пришел к власти над аппаратом.
Проводя Сталина на этот пост, Ленин был уверен, что организационную политику партии Сталин будет вести в полном согласии с ним, с Лениным. По-видимому, именно этот вопрос был предметом большого ночного разговора, и больше, чем вероятно, что именно этот свой горький опыт сговора со Сталиным имел в виду Ленин, когда годом позднее, в переговорах с Троцким, советовал не идти на соглашение со Сталиным, который "заключит гнилой компромисс и обманет" (как обманул он Ленина).
Этому обману помогла болезнь Ленина. Его здоровье казалось крепким. Тем острее поразило известие о первом ударе, который пришел меньше чем через два месяца после избрания Сталина. Сталин уже тогда принадлежал к той породе "счастливых", "недруги" которых умирают тогда, когда это выгодно. После избрания Сталина секретарем ЦК Ленин переставал быть для него полезным -- он начинал становиться опасным. Сталин умело пользовался обстановкой. В Политбюро оформилась "тройка", в которую, кроме Сталина, вошел Зиновьев, думавший, что он руко
водит Сталиным, и Каменев, плывший по течению. В начале осторожно "дозируя" мероприятия в области хозяйственной политики, "тройка" подготовляла "наступление на рельсах НЭПа"61 против частного капитала в торговле и промышленности. В области организационного строительства Сталин с лихорадочной торопливостью вел "перетряхивание" руководящего персонала партийного аппарата, занимая все ответственные места своими креатурами. Он с первых же шагов показал, что внимательно читал Макиавелли и во всяком случае "механику борьбы за власть", в особенности ее "зоологические" черты, как их определял позднее Каменев, продумал весьма последовательно.
А Ленин, действительно, быстро "излечивался" от терпимого отношения к Сталину, на ряде конкретных примеров убеждаясь, до каких граней может доходить у последнего отсутствие "элементарной честности". Этот вопрос был самым мучительным для последних месяцев жизни Ленина, который видел связь персонального вопроса о Сталине с большой проблемой об основной линии политики диктатуры. Ленин знал, особенно после второго удара, после 16 декабря 1922 г., что смерть стоит у порога и что конец может прийти каждую минуту. Врачи предписывали покой и требовали, чтобы он прекратил чтение газет, перестал встречаться с партийными друзьями, перестал бы говорить на темы, которые его так волнуют, а всякое волнение может стать смертельным. Ленин решительно отмахивался. "Неужели Вы не понимаете, -- говорил он врачам, -- что я еще больше волнуюсь, когда не могу говорить об этом?" Он ограничил свои встречи кругом самых близких, отказывался от встреч с людьми, которые его раздражали, сократил чтение повседневного материала, сосредоточивая остатки сил на том, что считал основным, главным. Но думал только о нем, об этом главном, и с обоих концов жег остатки свечи своей жизни.
От авантюристической самонадеянности, которая еще недавно была так характерна для его "экспериментаторства" (он любил цитировать слова Наполеона: "Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет"), теперь не оставалось и следа. Он болезненно остро ощущал ответственность за так безответственно начатый им "эксперимент" и ломал голову над вопросом, как вести корабль диктатуры, чтобы спасти от крушения. Две темы стояли для него в центре. В плоскости большой политики он все более и более остро на первый план выдвигал проблему отношений между диктатурой и крестьянством, требуя от диктатуры такой политики, которая обеспечивала бы возможность полного сотрудничества с крестьянством. Эта мысль была единственно большой политической мыслью, которую Ленин положил в основу своего знаменитого завещания. Он был совершенно категоричен в утверждении, что политика соглашения с крестьянст
вом является ультимативным условием сохранения нового строя, что политика, подрывающая такое соглашение, неизбежно ведет советскую- власть к катастрофе.
Соглашение с крестьянством -- эта идея должна стать определяющей идеей всей политики диктатуры. Ленин не соглашался с выводом, который из этой же посылки делал Рыков, говоривший о необходимости отступления и перехода с принципиальных позиций "диктатуры пролетариата", которые были заняты большевиками в октябре 1917 г., на позиции "диктатуры пролетариата и крестьянства", как их определяли большевики в 1905 г. Принять этот вывод Ленин, который всю революцию и гражданскую войну провел под лозунгом "немедленного социализма", органически не мог. Но для будущего политику, построенную на насилии над крестьянством, он решительно отвергал. Его мысль билась над проблемой, как сможет советская диктатура социалистический характер своих общих задач сочетать с политикой искреннего соглашения с крестьянством, которое по своим настроениям не является социалистическим. Решения вопроса Ленин искал в пересмотре "всей точки зрения нашей на социализм". "Раньше, -- писал он, -- мы центр тяжести клали и должны были класть на политическую борьбу, революцию, завоевание власти и т. д. Теперь же центр тяжести для нас переносится на мирную организационную "культурную" работу"". Как основную задачу этой культурной работы в деревне, необходимо сделать пропаганду кооперации, которая должна сделать "переход к новым порядкам возможно более простым, легким и доступным для крестьянина"62.