Страница:
своих рук не выпускать. Он хорошо знал, что для диктатора всего важнее быть полным хозяином над политической полицией.
Несколько позднее свою власть Сталин распространил и на другие органы политического розыска и разведки, в частности на секретный аппарат Коминтерна. Им Сталин интересовался и раньше, и его статьи по вопросам Коминтерна (например, статьи о "большевизации" немецкой компартии в 1925 г. ) показывают, что он придавал огромное значение проблемам, связанным с развертыванием и муштровкой подпольного аппарата компартий Запада.
Этот аппарат имеет свою историю. Уже Второй конгресс Коминтерна, в июле 1920 г., принял решение, обязывающее все компартии наряду с открытыми массовыми организациями создавать особые подпольные группы, имеющие специальное назначение, как, например, группы для работы в армии, для связей в полиции и в других правительственных органах, для сбора секретной информации, для тайной работы в других политических партиях с целью их разложения и т. д. Все эти группы специального назначения с самого начала содержались на средства Коминтерна, т. е. фактически советского правительства, но организационно в начале они были подчинены центрам соответствующих компартий и работали под их руководством. В Германии в 1919--1924 гг. именно такие подпольные группы были организаторами всевозможных авантюр -- заговоров, покушений, путчей и т. п. Некоторое представление, хотя и далеко не полное, об их деятельности тех лет дают отчеты о нашумевших тогда в Германии процессах (особенно дело о так называемой "лейпцигской Чека").
Гамбургским восстанием 1923 г. и серией последующих процессов заканчивается этот первый период истории аппарата. С середины двадцатых годов остатки старого аппарата, разгромленного арестами, прочно прибирает к своим рукам центр Коминтерна, в это время завершавший процесс своего превращения во все более и более послушное орудие московского Политбюро. Именно в это время Коминтерном начинает систематически интересоваться лично Сталин, под руководством которого и проводится "большевизация" компартий Запада, т. е. последовательное создание повсюду коммунистического подполья.
Законспирированный не только от органов власти соответствующих буржуазных стран, но и от официальных органов местных компартий, строго централизованный и дисциплинированный, усиленный большим количеством специально присланных "профессиональных революционеров", аппарат становится послушным орудием Москвы прежде всего для надзора за местными компартиями и для удержания их в полном ей повиновении. С его помощью проводится разложение верхушек национальных компар
тий там, где на этих верхушках была сильна тяга к национальной независимости местного коммунистического движения. Эта внутренняя роль аппарата настолько велика, что развитие Коминтерна невозможно понять, не зная истории формирования и работы аппарата.
Процесс организационной "сталинизации" Коминтерна был одной из сторон большого основного процесса перерождения мирового коммунизма в направлении от ленинизма, как крайнего утопически-бунтарского крыла международного рабочего движения эпохи начала XX в., к сталинизму, как особой разновидности тоталитарного этатизма, лишь внешне сохраняющего элементы прежней коммунистической фразеологии. В процессе этого перерождения менялась (и изменялась) вся вообще "философия эпохи" большевизма, слагалась (и сложилась) совершенно новая концепция как содержания той "мировой коммунистической революции", которая является основной задачей всей деятельности коммунистов, так и их стратегии и тактики борьбы за нее.
Для коммунистов, захвативших власть в России в октябре 1917 г. во главе с Лениным и Троцким, мировая коммунистическая революция была суммою, слагавшеюся из ряда насильственных переворотов, совершаемых во Франции силами французского, в Англии силами английского, в Германии силами немецкого и т. д. рабочего движения. СССР должен был оказывать всемерную помощь этим движениям; эта помощь могла быть весьма значительной и доходить даже до вооруженного вмешательства в дела других стран. Но она вое же оставалась в основном только помощью движениям, которые вырастают на местной почве, из местного рабочего движения (и возглавляются силами, выдвинутыми этими движениями. И Ленин, и Троцкий, и все первое поколение большевиков, хотя и подвергали суровой критике рабо-чее движение Запада, с большим уважением относились к коммунистическому движению на Западе, считались с его особенностями.
Сталин, наоборот, всегда был свободен от элементов уважения к рабочему и коммунистическому движению Запада. И несомненно, что все поправки Сталина к ленинской концепции мировой коммунистической революции продиктованы именно этими настроениями; так как пролетариат Запада не революционен по своему существу и не хочет делать мировую революцию, то эту революцию надо импортировать из СССР. Конечно, элементы насильственного привнесения революции с советского востока на демократический запад имелись в большевистской идеологии и до Сталина. Ни Ленин, ни Троцкий в этом вопросе совсем не были "вегетарианцами". И Сталин, обосновывая свои поправки к ленинской концепции, нередко с полным правом ссылался на самого же
Ленина. Но эти ленинские элементы привнесения революции извне у Сталина настолько концентрированы, что взгляды последнего правильнее будет рассматривать не как поправки и дополнения к ленинской концепции, а как особую, внутренне целостную концепцию, в ряде отношений резко противостоящую ленинской, хотя ее автор был учеником и продолжателем Ленина.
Согласно Сталину с момента создания советского правительства основной движущей силой мировой революции стала "пролетарская диктатура в СССР", вооруженная до зубов армия которого и должна на кончиках своих штыков пронести революцию через весь мир. Настроения рабочих масс в тех странах, куда должны будут прийти советские армии, общий характер тамошнего рабочего движения, даже размеры влияния местных коммунистов -- все это имеет лишь третьестепенное значение. Выбор времени и места для удара этих армий, его направление и лозунги -- все это должно определяться не задачами помощи движениям "братских партий", а соображениями большой политики вождей СССР, как единственной в мире страны, где победившая "пролетарская диктатура работает над завершением "мировой революции".
В полном соответствии с этим роль советских армий отнюдь не ограничивается задачами разрушения старого мира, т. е. ломкой государственной машины буржуазных стран, которая не позволяла силам местного рабочего движения делать революцию. Сама являясь высшим достижениемстроительства пролетарской диктатуры, советская армия имеет и положительные задачи. В странах, которые она оккупирует, она может и; должна выступать еще и в роли строительницы, закладывающей основы "нового мира". Вся без исключения деятельность местных коммунистов должна быть полностью подчинена интересам большой политики СССР и даже в мелочах следовать указаниям, приходившим из Москвы, которая, конечно, имеет полное право никого не посвящать в свои секретные замыслы, но которую обязаны безоговорочно поддерживать все коммунисты мира.
* * *
Пока во главе Коминтерна стояли сначала Зиновьев, затем Бухарин до конца 1928 г. Сталин вынужден был быть весьма осторожным в попытках подчинить аппарат своему действительному контролю. Только после устранения Бухарина и прихода в Коминтерн Молотова, прямого ставленника Сталина, возможности последнего возросли. Тем не менее и после этого прихода, в виду особых условий коминтерновской работы, Сталин не мог прямо изъять аппарат из системы органов Коминтерна. А поскольку
аппарат хотя бы, формально находился в подчинении Коминтерна, постольку Сталин был вынужден до поры до времени сохранять за ним какую-то видимость независимости. К власти над аппаратом приходилось идти другим путем. Еще раньше установилась практика всех ответственных работников на секретные работы по Коминтерну назначать только из кандидатов, одобренных делегацией ЦК ВКП(б). Теперь таких кандидатов проводили через Учено-распределительный отдел ЦК ВКП(б) (Учраспред), за которым стоял личный секретариат Сталина.
Именно через эти двери и именно около этого времени к власти над аппаратом начал подходить Маленков, который, конечно, по указаниям Сталина, сначала собирал сведения о личном составе работников аппарата, а затем, в годы "ежовщины", подверг этот состав жесточайшей чистке. В предшествующие годы главные кадры работников аппарата вербовались из рядов иностранных коммунистов, активных участников всевозможных коммунистических авантюр предшествовавшей эпохи, живших теперь эмигрантами в Москве. Жили они совсем особым мирком, никогда не сливавшимся с миром коммунистов советских, своего рода немецкой слободой, которая в Москве двадцатого века держалась, быть может, даже дальше от внешнего мира, чем немецкая слобода времен Ивана Грозного. Вращались только в своей среде, вспоминали о прошлом, ворчали на современность и считали себя "хранителями традиций героического прошлого". Это была "питающая среда" аппарата Коминтерна вообще и его секретного аппарата в особенности. В 1936--1938 гг. Маленков расправился с ними со всеми: и с аппаратом служащих Коминтерна, и с центральными работниками секретного аппарата, и с "питающей средой" вообще. Уцелели лишь те, кто зарекомендовал себя собачьей преданностью Сталину. Остальных или уничтожили, или разослали по дальним концлагерям. Особенно беспощадной была расправа с эмигрантами немецкими, польскими и из Прибалтики. В Москве тогда говорили, что если бы чисткой руководил Гиммлер, он не смог бы быть более беспощаден.
Нельзя сказать, чтобы сравнение с Гиммлером было полностью необосновано. Дело, конечно, не в том, что Маленков принадлежал к числу людей, много более последовательных, чем педант из школьных учителей Гиммлер. Важнее, что чистка вообще была внутренне связана с переводом аппарата на совсем другую внешнеполитическую установку: Сталин круто взял курс на сближение с Гитлером, и Маленков прочищал аппарат, чтобы он не стал давать перебоев в критический момент.
От мысли о возможности сговора с немецким милитаризмом и фашизмом Сталин никогда не отказывался. Следы этой концеп-дии можно найти в ряде его высказываний уже в 1933--1935 гг.,
когда во внешней политике СССР откровеннее всего звучали антифашистские ноты. Но в начале 1936 г., как мы знаем из опубликованных позднее материалов, Сталин решил, что пришло время от слов переходить к действию и одновременно с началом подготовки к большим процессам и чистке он перешел к практическим мероприятиям по поискам путей к сговору с Гитлером. Именно в это время на заседаниях Политбюро Сталин стал настойчиво подчеркивать, что сговор с Гитлером и необходим, и возможен Именно для этого в Берлин были посланы специальные агенты с целью найти пути для сближения. Такими людьми были Канде-ляки, старый знакомый Сталина, которого назначили торгпредом в Берлин, и берлинский секретный резидент НКВД, выступавший тогда под псевдонимом Рудольф и с тех пор сделавший блестящую карьеру в качестве советского дипломата. Рудольф стал искать подходящих людей в партийном окружении Гитлера, и дело сдвинулось с мертвой точки. Уже в декабре 1936 г. Сталин в качестве руководящей установки для всех ответственных работников политической разведки за границей дал директиву: "С Германией в ближайшее время мы сговоримся!". Сведения об этих переговорах тогда же дошли до американских органов: запись о них, на основе разговора с известным журналистом Вольтером Дюранти, имеется в дневнике проф. Вильяма Е. Додда, тогдашнего посла Соединенных Штатов в Берлине (от 11 апреля 1937 г. ). По времени эта запись совпадает с датой полета Рудольфа в Москву с первыми предложениями людей из окружения Гитлера. Додд записал и о своих сомнениях, что эти переговоры могут касаться политических вопросов; ему казалось, что дальше переговоров по вопросам хозяйственным Гитлер пойти; не может: это было результатом органической неспособности для честного демократа понять меру подлости тоталитарных диктаторов.
На самом деле переговоры касались как раз самых больших политических вопросов, вплоть до вопросов о "черном переделе" всего мира. Именно поэтому они сильно затянулись. Тем основательнее была проведена чистка всего аппарата. Расправлялись со всеми, относительно кого могла возникнуть мысль, что они не примут идеи соглашения с гитлеровской Германией. Единственное, что должно было остаться от прежней идеологии, это безграничная, слепая вера в то, что СССР составляет важнейшую базу мировой революции, и что бы ни делали советские вожди, это идет на пользу мировому коммунизму.
Расправы особенно усилились, когда два крупнейших резидента НКВД за границей, работавшие в тесном контакте с аппаратом, не престо порвали с НКВД, но и начали выступать с разоблачениями в зарубежной печати. Это были Раис и Кривицкий, работавшие в различных органах зарубежной разведки с 1919-
1920 гг. и пользовавшиеся до того полным доверием. Оба они были евреями, и очевидно, что на их решение повлияли планы Сталина вступить в союз с воинствующим антисемитом Гитлером.
* * *
Накануне пакта Сталина с Гитлером новый послушный Сталину аппарат развернул настоящую вакханалию дезинформационной работы, задачей которой было прикрыть переговоры, начавшиеся между Сталиным и Гитлером, и в тоже время сделать невозможным какое бы то ни было смягчение отношений между Гитлером и демократическими странами Запада. Достаточно напомнить кампанию, которую органы аппарата развертывали накануне пакта Молотова -- Риббентропа с целью вовлечения демократий Запада в конфликт не только с Германией, но и Японией. Советская диктатура, в этот период изображалась непримиримым и наиболее последовательным врагом фашизма, борцом против "мюнхенского сговора" с Гитлером и уступок "японскому милитаризму". В действительности же; это делалось для набивания цены, которую Сталин хотел получить от Гитлера и Японии за свой переход на их сторону.
Линия, которую вел аппарат в течение тех 22 месяцев, когда действовал пакт Молотова--Риббентропа, конечно, была во многих пунктах диаметрально противоположной предшествующей: все силы аппарата были брошены на дезорганизацию тыла демократических стран, т. е. на политическую помощь Гитлеру. В разных странах их деятельность, естественно, носила различный характер. Но при всем этом отличии она была полна целеустремленности. Леон Блюм заявил в свое время в палате депутатов, что подпольные листки коммунистов нет возможности отличить от продуктов пораженческой пропаганды гитлеровцев. Материалы, опубликованные известным французским исследователем А. Росси о периоде "странной войны" 1939--1940 гг., показывают, что это утверждение Блюма уже недостаточно: есть много оснований говорить о наличии и прямого сознательного сотрудничества сталинского аппарата с гитлеровской секретной агентурой. Для того, чтобы разгромить демократическую фракцию, сталинский аппарат делал буквально все, что было в его силах.
Тот же самый характер прогитлеровская работа аппарата носила в Америке, где советское правительство сделало попытку сорвать ту материальную и моральную помощь, которую Америка начинала оказывать боровшимся против Гитлера странам Западной Европы. "Марш на Вашингтон", пикетирование коммунистами Белого дома за его политику поджигания войны, усиленное раздувание всех промышленных конфликтов, в особенности в от
раслях, так или иначе связанных с работой на войну, все это были выступления, которыми Коминтерн по праву мог гордиться в обзорах, приуроченных к 1 мая 1941 г.
Совсем иной характер носила деятельность аппарата в странах гитлеровского) блока: здесь они были тише воды, ниже травы. "Ди Вельт" -главный орган аппарата для Германии, выходивший в 1939--1941 гг. в Стокгольме, совершенно избегал критики политики и действий Гитлера. Единственные критические удары, которые были направлены против гитлеровской политики, были удары против "плутократических групп" в окружении гитлеровского руководства, которые стремятся к сговору с "плутократами" англо-американскими и тем ставят под угрозу дело прочного сближения народов Германии и СССР. Главной опорой этих "изменнических" планов и главным носителем элементов разложения в немецком народе объявили немецких социал-демократов, провозглашенных "агентами англо-американского империализма".
Пресса, находившаяся в орбите влияния аппарата, усиленно разъясняла какие блага принесет прочный союз Германии с СССР, и печатала карты передела мира, на которых "германо-африканская" империя (то был период первого похода Роммеля) мирно уживалась рядом с огромной "Евразией", протянувшейся далеко за Константинополь, на всю Переднюю Азию и Иран, к берегам Персидского залива и Индийского океана.
Еще более трудным испытанием для аппарата явился новый поворот во внешней политике Советского Союза, поворот, явившийся результатом "вероломного" и "не спровоцированного" нападения Гитлера 22 июня 1941 г. Положение аппарата было, действительно, исключительно трудным. Все старые установки больше никуда не годились, все организации, созданные для прикрытия, были полны ненадежных людей. И тем не менее аппарат почти без заминки перешел на новую работу. Особенно это было заметно в Америке, где люди, чуть ли не вчера ходившие с плакатами у Белого дома, проклиная "поджигателя войны" Рузвельта, буквально на следующее утро стали появляться у того же Белого) дома в роли просителей, доказывающих необходимость вмешаться в войну, чтобы спасти Сталина.
Правда, фирма официальной компартии оказалась слишком скомпрометированной, чтобы быть пригодной для широкого использования. Поэтому ее с самого же начала старались по мере возможности оттеснить на задний план, а вскоре и вовсе ликвидировали, формально распустив всю партию. Тем больше простора открылось для всевозможных попутчиков, которых стал мобилизовывать и направлять аппарат. В итоге заслуги аппарата в деле реабилитации Советского Союза и привлечения к нему симпатий широких слоев американского населения оказались огром
ными и во много раз превзошли заслуги компартии Именно в этой обстановке родился акт о роспуске Коминтерна (май 1943 г. ), явившийся одновременно и величайшей победой аппарата над официальными компартиями, и одним из величайших обманов военных лет, облегчившим Сталину внешнеполитическую игру.
Значение этого роспуска на Западе всегда толковалось и теперь продолжает толковаться совершенно неправильно. Его рассматривают как уступку, которую советское правительство вынуждено было сделать под давлением своих тогдашних союзников (прежде всего Америки), которые настойчиво требовали от Кремля прекращения вмешательства во внутренние дела других стран. Эта внешняя видимость роспуску действительно была придана, так как Сталин, крайне нуждавшийся тогда в помощи Запада, именно это впечатление и стремился создать. Однако вмешательство в дела других стран через посредство Коминтерна и официальных компартий было уже пройденной ступенью развития СССР. Это оружие было не только скомпрометировано, так как его знал весь мир, но и изношено, так как пределы влияния официальных партий Коминтерна уже выявились как весьма ограниченные. Особенно мало пригодным и мало полезным это оружие оказывалось в военное время, когда мало где сохранялись возможности для открытой политической борьбы. Для работы же и в подполье, и в Америке много более удобной и политически рентабельной формой был аппарат. Роспуск Коминтерна работе последнего не то-лькй не мешал, а наоборот, облегчал ее, еще шире, чем прежде, открывая двери всевозможных салонов и политических лобби для негласных представителей аппарата, которые охотно отмежевывались от закрытого Коминтерна.
Роспуск Коминтерна, а затем последовавшая перелицовка компартии Америки были актами не отказа Кремля от вмешательства во внутренние дела Америки, а закреплением новой формы этого вмешательства, много белее выгодной для политики Сталина. Роспуск Коминтерна окончательно' лишал иностранных коммунистов возможности оказывать какое бы то ни было влияние на политику Кремля. Эта возможность и в предшествовавший период не была значительной. Времена, когда секретарь Исполкома Коминтерна имел право участвовать в заседаниях Политбюро, уже давно ушли в прошлое. Сталин не имел никакого желания свою внешнюю и внутреннюю политику согласовывать с интересами презираемого им международного коммунистического дви жения. Роспуск Коминтерна устранял еще один чужеродный нарост на теле диктатуры, которая все полнее и полнее "эволюционировала" в сторону тоталитарной, ничем не прикрытой деспотии
Роспуск Коминтерна стал не театральной декорацией, а серьезным актом. Коминтерн, т. е. та организация, которая объеди
няла компартии всего мира, был действительно ликвидирован. Его издательская деятельность была прекращена. Его открыто функционировавший официальный аппарат был распущен. Но этот роспуск ни в малой мере не уничтожал влияния Кремля на иностранные компартии, ни в какой мере не освобождал их от обязательства выполнять кремлевские приказы. Он только освобождал Политбюро от необходимости в какой-то мере прислушиваться к мнениям иностранных компартий и окончательно передавал всю власть над последними тайному аппарату.
Именно в это время этот аппарат нашел, наконец, своего подлинного возглавителя, Маленкова, официально ставшего во главе аппарата. При роспуске Коминтерна все его связи и все1 ему подведомственные организации были переданы Иностранному отделу ЦК ВКП (б), безраздельным хозяином которого в это время был Маленков. Последний, прочистив аппарат в 1937--1938 гг., несомненно, заполнил его своими людьми: он был тогда главою всех кадров партии.
* * *
После Восемнадцатого съезда закулисная роль Маленкова выходит на открытую поверхность жизни ВКП(б), и по партийной линии он становится правою рукою Сталина. На этом съезде снова был пересмотрен устав партии, причем одним из важнейших изменений была централизация и универсализация (если можно употребить этот термин) учета членов партии. На место прежнего отдела руководящих парторганов, который брал на учет только ответственных работников, в аппарате ЦК было создано Управление кадров. Уже само это название показывало, в каком направлении шел процесс изменений: Управление, возглавляемое "начальником" (этот термин тогда впервые появился в уставе ВКП (б)), не только брало на учет те или иные группы партийных работников, оно должно было управлять всеми кадрами партии.
В основу деятельности Управления кадров с самого начала лег принцип обязательности строго "персонального учета каждого члена и кандидата партии" (слова Маленкова на Восемнадцатом съезде). К моменту этого съезда (точнее к 1 марта 1939 г. ) таковых имелось почти 2, 5 млн. (1 588 852 члена и 888 814 кандидатов). На каждого из них была заведена особая индивидуальная карточка с подробными биографическими данными. Эта индивидуальная карточка часто разрасталась в большое досье и позволяла знать, что из себя данный коммунист представляет и на какую работу он может быть назначен, какой пост партия может ему доверить. Все зти члены и кандидаты были разбиты на категории -
по степени ответственности работ, которые они могут выполнять, и в зависимости от этой категории они подлежали ведению или местных организаций, или Обкомов, или ЦК.
Создание Управления кадров колоссально увеличивало власть партийного аппарата над каждым отдельным членом партии, и в соответствии с этим колоссально же увеличивалась роль Управления кадров в общем аппарате ЦК. В аппарате каждого горкома, райкома, обкома, крайкома, каждого ЦК нацпартии создавались свои отделы кадров, которые, правда, формально были подчинены местным организациям, но были в то же время связаны с центральным Управлением кадров и, конечно, находились под его влиянием. Управление кадров пронизывало весь аппарат партии сверху донизу и в самом подлинном смысле слова командовало ею.
Начальником этого Управления кадров в марте 1939 г. стал Маленков. Конечно, он имел на это все права: система была придумана и продумана им, и он же был строителем всего этого колоссального здания. Им был подобран строго проверенный личный состав этого аппарата, который он умел крепко держать в руках. Комнаты, сплошь занятые стальными шкафами с миллионами карточек разных цветов и в разных комбинациях, с пометками разными чернилами, с условными значками, со ссылками на разные документы, хранящиеся особо, в секретных и весьма секретных сейфах; специально подобранные, особо проверенные и особо вымуштрованные служащие, сортирующие новые данные и разносящие их по карточкам, внося дополнения и поправки -- так выглядела картотека.
Особое внимание Управления было обращено на подготовку кадров работников на все возможные случаи -- несчастные и счастливые. Что бы ни случилось, кто бы ни умер и какая бы катастрофа на страну ни обрушилась, Маленков и его штаб были способны в несколько часов, быть может, даже минут представить списки возможных и вполне квалифицированных заместителей.
Несколько позднее свою власть Сталин распространил и на другие органы политического розыска и разведки, в частности на секретный аппарат Коминтерна. Им Сталин интересовался и раньше, и его статьи по вопросам Коминтерна (например, статьи о "большевизации" немецкой компартии в 1925 г. ) показывают, что он придавал огромное значение проблемам, связанным с развертыванием и муштровкой подпольного аппарата компартий Запада.
Этот аппарат имеет свою историю. Уже Второй конгресс Коминтерна, в июле 1920 г., принял решение, обязывающее все компартии наряду с открытыми массовыми организациями создавать особые подпольные группы, имеющие специальное назначение, как, например, группы для работы в армии, для связей в полиции и в других правительственных органах, для сбора секретной информации, для тайной работы в других политических партиях с целью их разложения и т. д. Все эти группы специального назначения с самого начала содержались на средства Коминтерна, т. е. фактически советского правительства, но организационно в начале они были подчинены центрам соответствующих компартий и работали под их руководством. В Германии в 1919--1924 гг. именно такие подпольные группы были организаторами всевозможных авантюр -- заговоров, покушений, путчей и т. п. Некоторое представление, хотя и далеко не полное, об их деятельности тех лет дают отчеты о нашумевших тогда в Германии процессах (особенно дело о так называемой "лейпцигской Чека").
Гамбургским восстанием 1923 г. и серией последующих процессов заканчивается этот первый период истории аппарата. С середины двадцатых годов остатки старого аппарата, разгромленного арестами, прочно прибирает к своим рукам центр Коминтерна, в это время завершавший процесс своего превращения во все более и более послушное орудие московского Политбюро. Именно в это время Коминтерном начинает систематически интересоваться лично Сталин, под руководством которого и проводится "большевизация" компартий Запада, т. е. последовательное создание повсюду коммунистического подполья.
Законспирированный не только от органов власти соответствующих буржуазных стран, но и от официальных органов местных компартий, строго централизованный и дисциплинированный, усиленный большим количеством специально присланных "профессиональных революционеров", аппарат становится послушным орудием Москвы прежде всего для надзора за местными компартиями и для удержания их в полном ей повиновении. С его помощью проводится разложение верхушек национальных компар
тий там, где на этих верхушках была сильна тяга к национальной независимости местного коммунистического движения. Эта внутренняя роль аппарата настолько велика, что развитие Коминтерна невозможно понять, не зная истории формирования и работы аппарата.
Процесс организационной "сталинизации" Коминтерна был одной из сторон большого основного процесса перерождения мирового коммунизма в направлении от ленинизма, как крайнего утопически-бунтарского крыла международного рабочего движения эпохи начала XX в., к сталинизму, как особой разновидности тоталитарного этатизма, лишь внешне сохраняющего элементы прежней коммунистической фразеологии. В процессе этого перерождения менялась (и изменялась) вся вообще "философия эпохи" большевизма, слагалась (и сложилась) совершенно новая концепция как содержания той "мировой коммунистической революции", которая является основной задачей всей деятельности коммунистов, так и их стратегии и тактики борьбы за нее.
Для коммунистов, захвативших власть в России в октябре 1917 г. во главе с Лениным и Троцким, мировая коммунистическая революция была суммою, слагавшеюся из ряда насильственных переворотов, совершаемых во Франции силами французского, в Англии силами английского, в Германии силами немецкого и т. д. рабочего движения. СССР должен был оказывать всемерную помощь этим движениям; эта помощь могла быть весьма значительной и доходить даже до вооруженного вмешательства в дела других стран. Но она вое же оставалась в основном только помощью движениям, которые вырастают на местной почве, из местного рабочего движения (и возглавляются силами, выдвинутыми этими движениями. И Ленин, и Троцкий, и все первое поколение большевиков, хотя и подвергали суровой критике рабо-чее движение Запада, с большим уважением относились к коммунистическому движению на Западе, считались с его особенностями.
Сталин, наоборот, всегда был свободен от элементов уважения к рабочему и коммунистическому движению Запада. И несомненно, что все поправки Сталина к ленинской концепции мировой коммунистической революции продиктованы именно этими настроениями; так как пролетариат Запада не революционен по своему существу и не хочет делать мировую революцию, то эту революцию надо импортировать из СССР. Конечно, элементы насильственного привнесения революции с советского востока на демократический запад имелись в большевистской идеологии и до Сталина. Ни Ленин, ни Троцкий в этом вопросе совсем не были "вегетарианцами". И Сталин, обосновывая свои поправки к ленинской концепции, нередко с полным правом ссылался на самого же
Ленина. Но эти ленинские элементы привнесения революции извне у Сталина настолько концентрированы, что взгляды последнего правильнее будет рассматривать не как поправки и дополнения к ленинской концепции, а как особую, внутренне целостную концепцию, в ряде отношений резко противостоящую ленинской, хотя ее автор был учеником и продолжателем Ленина.
Согласно Сталину с момента создания советского правительства основной движущей силой мировой революции стала "пролетарская диктатура в СССР", вооруженная до зубов армия которого и должна на кончиках своих штыков пронести революцию через весь мир. Настроения рабочих масс в тех странах, куда должны будут прийти советские армии, общий характер тамошнего рабочего движения, даже размеры влияния местных коммунистов -- все это имеет лишь третьестепенное значение. Выбор времени и места для удара этих армий, его направление и лозунги -- все это должно определяться не задачами помощи движениям "братских партий", а соображениями большой политики вождей СССР, как единственной в мире страны, где победившая "пролетарская диктатура работает над завершением "мировой революции".
В полном соответствии с этим роль советских армий отнюдь не ограничивается задачами разрушения старого мира, т. е. ломкой государственной машины буржуазных стран, которая не позволяла силам местного рабочего движения делать революцию. Сама являясь высшим достижениемстроительства пролетарской диктатуры, советская армия имеет и положительные задачи. В странах, которые она оккупирует, она может и; должна выступать еще и в роли строительницы, закладывающей основы "нового мира". Вся без исключения деятельность местных коммунистов должна быть полностью подчинена интересам большой политики СССР и даже в мелочах следовать указаниям, приходившим из Москвы, которая, конечно, имеет полное право никого не посвящать в свои секретные замыслы, но которую обязаны безоговорочно поддерживать все коммунисты мира.
* * *
Пока во главе Коминтерна стояли сначала Зиновьев, затем Бухарин до конца 1928 г. Сталин вынужден был быть весьма осторожным в попытках подчинить аппарат своему действительному контролю. Только после устранения Бухарина и прихода в Коминтерн Молотова, прямого ставленника Сталина, возможности последнего возросли. Тем не менее и после этого прихода, в виду особых условий коминтерновской работы, Сталин не мог прямо изъять аппарат из системы органов Коминтерна. А поскольку
аппарат хотя бы, формально находился в подчинении Коминтерна, постольку Сталин был вынужден до поры до времени сохранять за ним какую-то видимость независимости. К власти над аппаратом приходилось идти другим путем. Еще раньше установилась практика всех ответственных работников на секретные работы по Коминтерну назначать только из кандидатов, одобренных делегацией ЦК ВКП(б). Теперь таких кандидатов проводили через Учено-распределительный отдел ЦК ВКП(б) (Учраспред), за которым стоял личный секретариат Сталина.
Именно через эти двери и именно около этого времени к власти над аппаратом начал подходить Маленков, который, конечно, по указаниям Сталина, сначала собирал сведения о личном составе работников аппарата, а затем, в годы "ежовщины", подверг этот состав жесточайшей чистке. В предшествующие годы главные кадры работников аппарата вербовались из рядов иностранных коммунистов, активных участников всевозможных коммунистических авантюр предшествовавшей эпохи, живших теперь эмигрантами в Москве. Жили они совсем особым мирком, никогда не сливавшимся с миром коммунистов советских, своего рода немецкой слободой, которая в Москве двадцатого века держалась, быть может, даже дальше от внешнего мира, чем немецкая слобода времен Ивана Грозного. Вращались только в своей среде, вспоминали о прошлом, ворчали на современность и считали себя "хранителями традиций героического прошлого". Это была "питающая среда" аппарата Коминтерна вообще и его секретного аппарата в особенности. В 1936--1938 гг. Маленков расправился с ними со всеми: и с аппаратом служащих Коминтерна, и с центральными работниками секретного аппарата, и с "питающей средой" вообще. Уцелели лишь те, кто зарекомендовал себя собачьей преданностью Сталину. Остальных или уничтожили, или разослали по дальним концлагерям. Особенно беспощадной была расправа с эмигрантами немецкими, польскими и из Прибалтики. В Москве тогда говорили, что если бы чисткой руководил Гиммлер, он не смог бы быть более беспощаден.
Нельзя сказать, чтобы сравнение с Гиммлером было полностью необосновано. Дело, конечно, не в том, что Маленков принадлежал к числу людей, много более последовательных, чем педант из школьных учителей Гиммлер. Важнее, что чистка вообще была внутренне связана с переводом аппарата на совсем другую внешнеполитическую установку: Сталин круто взял курс на сближение с Гитлером, и Маленков прочищал аппарат, чтобы он не стал давать перебоев в критический момент.
От мысли о возможности сговора с немецким милитаризмом и фашизмом Сталин никогда не отказывался. Следы этой концеп-дии можно найти в ряде его высказываний уже в 1933--1935 гг.,
когда во внешней политике СССР откровеннее всего звучали антифашистские ноты. Но в начале 1936 г., как мы знаем из опубликованных позднее материалов, Сталин решил, что пришло время от слов переходить к действию и одновременно с началом подготовки к большим процессам и чистке он перешел к практическим мероприятиям по поискам путей к сговору с Гитлером. Именно в это время на заседаниях Политбюро Сталин стал настойчиво подчеркивать, что сговор с Гитлером и необходим, и возможен Именно для этого в Берлин были посланы специальные агенты с целью найти пути для сближения. Такими людьми были Канде-ляки, старый знакомый Сталина, которого назначили торгпредом в Берлин, и берлинский секретный резидент НКВД, выступавший тогда под псевдонимом Рудольф и с тех пор сделавший блестящую карьеру в качестве советского дипломата. Рудольф стал искать подходящих людей в партийном окружении Гитлера, и дело сдвинулось с мертвой точки. Уже в декабре 1936 г. Сталин в качестве руководящей установки для всех ответственных работников политической разведки за границей дал директиву: "С Германией в ближайшее время мы сговоримся!". Сведения об этих переговорах тогда же дошли до американских органов: запись о них, на основе разговора с известным журналистом Вольтером Дюранти, имеется в дневнике проф. Вильяма Е. Додда, тогдашнего посла Соединенных Штатов в Берлине (от 11 апреля 1937 г. ). По времени эта запись совпадает с датой полета Рудольфа в Москву с первыми предложениями людей из окружения Гитлера. Додд записал и о своих сомнениях, что эти переговоры могут касаться политических вопросов; ему казалось, что дальше переговоров по вопросам хозяйственным Гитлер пойти; не может: это было результатом органической неспособности для честного демократа понять меру подлости тоталитарных диктаторов.
На самом деле переговоры касались как раз самых больших политических вопросов, вплоть до вопросов о "черном переделе" всего мира. Именно поэтому они сильно затянулись. Тем основательнее была проведена чистка всего аппарата. Расправлялись со всеми, относительно кого могла возникнуть мысль, что они не примут идеи соглашения с гитлеровской Германией. Единственное, что должно было остаться от прежней идеологии, это безграничная, слепая вера в то, что СССР составляет важнейшую базу мировой революции, и что бы ни делали советские вожди, это идет на пользу мировому коммунизму.
Расправы особенно усилились, когда два крупнейших резидента НКВД за границей, работавшие в тесном контакте с аппаратом, не престо порвали с НКВД, но и начали выступать с разоблачениями в зарубежной печати. Это были Раис и Кривицкий, работавшие в различных органах зарубежной разведки с 1919-
1920 гг. и пользовавшиеся до того полным доверием. Оба они были евреями, и очевидно, что на их решение повлияли планы Сталина вступить в союз с воинствующим антисемитом Гитлером.
* * *
Накануне пакта Сталина с Гитлером новый послушный Сталину аппарат развернул настоящую вакханалию дезинформационной работы, задачей которой было прикрыть переговоры, начавшиеся между Сталиным и Гитлером, и в тоже время сделать невозможным какое бы то ни было смягчение отношений между Гитлером и демократическими странами Запада. Достаточно напомнить кампанию, которую органы аппарата развертывали накануне пакта Молотова -- Риббентропа с целью вовлечения демократий Запада в конфликт не только с Германией, но и Японией. Советская диктатура, в этот период изображалась непримиримым и наиболее последовательным врагом фашизма, борцом против "мюнхенского сговора" с Гитлером и уступок "японскому милитаризму". В действительности же; это делалось для набивания цены, которую Сталин хотел получить от Гитлера и Японии за свой переход на их сторону.
Линия, которую вел аппарат в течение тех 22 месяцев, когда действовал пакт Молотова--Риббентропа, конечно, была во многих пунктах диаметрально противоположной предшествующей: все силы аппарата были брошены на дезорганизацию тыла демократических стран, т. е. на политическую помощь Гитлеру. В разных странах их деятельность, естественно, носила различный характер. Но при всем этом отличии она была полна целеустремленности. Леон Блюм заявил в свое время в палате депутатов, что подпольные листки коммунистов нет возможности отличить от продуктов пораженческой пропаганды гитлеровцев. Материалы, опубликованные известным французским исследователем А. Росси о периоде "странной войны" 1939--1940 гг., показывают, что это утверждение Блюма уже недостаточно: есть много оснований говорить о наличии и прямого сознательного сотрудничества сталинского аппарата с гитлеровской секретной агентурой. Для того, чтобы разгромить демократическую фракцию, сталинский аппарат делал буквально все, что было в его силах.
Тот же самый характер прогитлеровская работа аппарата носила в Америке, где советское правительство сделало попытку сорвать ту материальную и моральную помощь, которую Америка начинала оказывать боровшимся против Гитлера странам Западной Европы. "Марш на Вашингтон", пикетирование коммунистами Белого дома за его политику поджигания войны, усиленное раздувание всех промышленных конфликтов, в особенности в от
раслях, так или иначе связанных с работой на войну, все это были выступления, которыми Коминтерн по праву мог гордиться в обзорах, приуроченных к 1 мая 1941 г.
Совсем иной характер носила деятельность аппарата в странах гитлеровского) блока: здесь они были тише воды, ниже травы. "Ди Вельт" -главный орган аппарата для Германии, выходивший в 1939--1941 гг. в Стокгольме, совершенно избегал критики политики и действий Гитлера. Единственные критические удары, которые были направлены против гитлеровской политики, были удары против "плутократических групп" в окружении гитлеровского руководства, которые стремятся к сговору с "плутократами" англо-американскими и тем ставят под угрозу дело прочного сближения народов Германии и СССР. Главной опорой этих "изменнических" планов и главным носителем элементов разложения в немецком народе объявили немецких социал-демократов, провозглашенных "агентами англо-американского империализма".
Пресса, находившаяся в орбите влияния аппарата, усиленно разъясняла какие блага принесет прочный союз Германии с СССР, и печатала карты передела мира, на которых "германо-африканская" империя (то был период первого похода Роммеля) мирно уживалась рядом с огромной "Евразией", протянувшейся далеко за Константинополь, на всю Переднюю Азию и Иран, к берегам Персидского залива и Индийского океана.
Еще более трудным испытанием для аппарата явился новый поворот во внешней политике Советского Союза, поворот, явившийся результатом "вероломного" и "не спровоцированного" нападения Гитлера 22 июня 1941 г. Положение аппарата было, действительно, исключительно трудным. Все старые установки больше никуда не годились, все организации, созданные для прикрытия, были полны ненадежных людей. И тем не менее аппарат почти без заминки перешел на новую работу. Особенно это было заметно в Америке, где люди, чуть ли не вчера ходившие с плакатами у Белого дома, проклиная "поджигателя войны" Рузвельта, буквально на следующее утро стали появляться у того же Белого) дома в роли просителей, доказывающих необходимость вмешаться в войну, чтобы спасти Сталина.
Правда, фирма официальной компартии оказалась слишком скомпрометированной, чтобы быть пригодной для широкого использования. Поэтому ее с самого же начала старались по мере возможности оттеснить на задний план, а вскоре и вовсе ликвидировали, формально распустив всю партию. Тем больше простора открылось для всевозможных попутчиков, которых стал мобилизовывать и направлять аппарат. В итоге заслуги аппарата в деле реабилитации Советского Союза и привлечения к нему симпатий широких слоев американского населения оказались огром
ными и во много раз превзошли заслуги компартии Именно в этой обстановке родился акт о роспуске Коминтерна (май 1943 г. ), явившийся одновременно и величайшей победой аппарата над официальными компартиями, и одним из величайших обманов военных лет, облегчившим Сталину внешнеполитическую игру.
Значение этого роспуска на Западе всегда толковалось и теперь продолжает толковаться совершенно неправильно. Его рассматривают как уступку, которую советское правительство вынуждено было сделать под давлением своих тогдашних союзников (прежде всего Америки), которые настойчиво требовали от Кремля прекращения вмешательства во внутренние дела других стран. Эта внешняя видимость роспуску действительно была придана, так как Сталин, крайне нуждавшийся тогда в помощи Запада, именно это впечатление и стремился создать. Однако вмешательство в дела других стран через посредство Коминтерна и официальных компартий было уже пройденной ступенью развития СССР. Это оружие было не только скомпрометировано, так как его знал весь мир, но и изношено, так как пределы влияния официальных партий Коминтерна уже выявились как весьма ограниченные. Особенно мало пригодным и мало полезным это оружие оказывалось в военное время, когда мало где сохранялись возможности для открытой политической борьбы. Для работы же и в подполье, и в Америке много более удобной и политически рентабельной формой был аппарат. Роспуск Коминтерна работе последнего не то-лькй не мешал, а наоборот, облегчал ее, еще шире, чем прежде, открывая двери всевозможных салонов и политических лобби для негласных представителей аппарата, которые охотно отмежевывались от закрытого Коминтерна.
Роспуск Коминтерна, а затем последовавшая перелицовка компартии Америки были актами не отказа Кремля от вмешательства во внутренние дела Америки, а закреплением новой формы этого вмешательства, много белее выгодной для политики Сталина. Роспуск Коминтерна окончательно' лишал иностранных коммунистов возможности оказывать какое бы то ни было влияние на политику Кремля. Эта возможность и в предшествовавший период не была значительной. Времена, когда секретарь Исполкома Коминтерна имел право участвовать в заседаниях Политбюро, уже давно ушли в прошлое. Сталин не имел никакого желания свою внешнюю и внутреннюю политику согласовывать с интересами презираемого им международного коммунистического дви жения. Роспуск Коминтерна устранял еще один чужеродный нарост на теле диктатуры, которая все полнее и полнее "эволюционировала" в сторону тоталитарной, ничем не прикрытой деспотии
Роспуск Коминтерна стал не театральной декорацией, а серьезным актом. Коминтерн, т. е. та организация, которая объеди
няла компартии всего мира, был действительно ликвидирован. Его издательская деятельность была прекращена. Его открыто функционировавший официальный аппарат был распущен. Но этот роспуск ни в малой мере не уничтожал влияния Кремля на иностранные компартии, ни в какой мере не освобождал их от обязательства выполнять кремлевские приказы. Он только освобождал Политбюро от необходимости в какой-то мере прислушиваться к мнениям иностранных компартий и окончательно передавал всю власть над последними тайному аппарату.
Именно в это время этот аппарат нашел, наконец, своего подлинного возглавителя, Маленкова, официально ставшего во главе аппарата. При роспуске Коминтерна все его связи и все1 ему подведомственные организации были переданы Иностранному отделу ЦК ВКП (б), безраздельным хозяином которого в это время был Маленков. Последний, прочистив аппарат в 1937--1938 гг., несомненно, заполнил его своими людьми: он был тогда главою всех кадров партии.
* * *
После Восемнадцатого съезда закулисная роль Маленкова выходит на открытую поверхность жизни ВКП(б), и по партийной линии он становится правою рукою Сталина. На этом съезде снова был пересмотрен устав партии, причем одним из важнейших изменений была централизация и универсализация (если можно употребить этот термин) учета членов партии. На место прежнего отдела руководящих парторганов, который брал на учет только ответственных работников, в аппарате ЦК было создано Управление кадров. Уже само это название показывало, в каком направлении шел процесс изменений: Управление, возглавляемое "начальником" (этот термин тогда впервые появился в уставе ВКП (б)), не только брало на учет те или иные группы партийных работников, оно должно было управлять всеми кадрами партии.
В основу деятельности Управления кадров с самого начала лег принцип обязательности строго "персонального учета каждого члена и кандидата партии" (слова Маленкова на Восемнадцатом съезде). К моменту этого съезда (точнее к 1 марта 1939 г. ) таковых имелось почти 2, 5 млн. (1 588 852 члена и 888 814 кандидатов). На каждого из них была заведена особая индивидуальная карточка с подробными биографическими данными. Эта индивидуальная карточка часто разрасталась в большое досье и позволяла знать, что из себя данный коммунист представляет и на какую работу он может быть назначен, какой пост партия может ему доверить. Все зти члены и кандидаты были разбиты на категории -
по степени ответственности работ, которые они могут выполнять, и в зависимости от этой категории они подлежали ведению или местных организаций, или Обкомов, или ЦК.
Создание Управления кадров колоссально увеличивало власть партийного аппарата над каждым отдельным членом партии, и в соответствии с этим колоссально же увеличивалась роль Управления кадров в общем аппарате ЦК. В аппарате каждого горкома, райкома, обкома, крайкома, каждого ЦК нацпартии создавались свои отделы кадров, которые, правда, формально были подчинены местным организациям, но были в то же время связаны с центральным Управлением кадров и, конечно, находились под его влиянием. Управление кадров пронизывало весь аппарат партии сверху донизу и в самом подлинном смысле слова командовало ею.
Начальником этого Управления кадров в марте 1939 г. стал Маленков. Конечно, он имел на это все права: система была придумана и продумана им, и он же был строителем всего этого колоссального здания. Им был подобран строго проверенный личный состав этого аппарата, который он умел крепко держать в руках. Комнаты, сплошь занятые стальными шкафами с миллионами карточек разных цветов и в разных комбинациях, с пометками разными чернилами, с условными значками, со ссылками на разные документы, хранящиеся особо, в секретных и весьма секретных сейфах; специально подобранные, особо проверенные и особо вымуштрованные служащие, сортирующие новые данные и разносящие их по карточкам, внося дополнения и поправки -- так выглядела картотека.
Особое внимание Управления было обращено на подготовку кадров работников на все возможные случаи -- несчастные и счастливые. Что бы ни случилось, кто бы ни умер и какая бы катастрофа на страну ни обрушилась, Маленков и его штаб были способны в несколько часов, быть может, даже минут представить списки возможных и вполне квалифицированных заместителей.