Страница:
В голове у Ленина складывался большой "кооперативный план", схематическую наметку которого он давал в своих заметках "О кооперации" (январь 1923 г. ). Но именно потому, что идея обязательности соглашения с крестьянством становилась главным социально-политическим выводом Ленина в его построениях до совершенно исключительных размеров разрасталось значение вопросов организационного строительства партии: политика соглашения с крестьянством должна быть рассчитана на длительный период времени; она вела партию по -пути, на котором неминуемы были опасности со всех сторон; шансы успеха во многом зависели от того, стоят ли на капитанском мостике партийного корабля люди, которые твердость руки рулевого сочетают с верностью основной идее этой политики, с верностью идее соглашения с крестьянством.
Вопрос о том, какую политику должна вести партия, таким образом, неразрывно сплетался с вопросом, кто способен проводить правильную политику? Полусерьезно, полушутя эти группы вопросов Ленин называл "лидерологией" и был способен целыми часами их обсуждать с теми, кого он считал политически наиболее
к себе близкими. Выводы, к которым он приходил, были неутешительными: он не видел человека, который смог бы стать центральной фигурой для всей системы диктатуры, заняв в ней место его самого.
Именно в эти месяцы Ленин пересмотрел свое отношение к Троцкому и в значительной мере реабилитировал его от тех подозрений, которые злыми наветами сеял Сталин. В вопросах большой политики Ленин чувствовал себя очень часто полностью солидарным с Троцким, но он видел также, что между последним и другими ведущими фигурами штаба диктатуры сложились отношения, которые делали дружную совместную работу крайне трудной. Не в такой острой форме, но опасные трещины ползли и вокруг других ответственных работников партии и правительства. И чем пристальнее Ленин к этим трещинам приглядывался, чем откровеннее ему рассказывали те, кого он вызывал для разговоров о положении, тем яснее ему обрисовывались все размеры опасности, выраставшей из "злых семян" Сталина.
Было ясно: именно здесь корень зла. Пока этой злой работе не положен конец, никакое существенное 'улучшение на верхушке диктатуры невозможно. Все остальные вопросы "лидерологии" имели лишь подсобное значение. Начать собирание сил, приступить к их перегруппировке будет возможно лишь после того, как будет устранен главный очаг разложения -- Сталин, которого он, Ленин, сам всего лишь за несколько месяцев перед тем сделал генеральным секретарем ЦК.
Последние месяцы жизни Ленина заполнены тревогами вокруг этого вопроса. Он все яснее видел, что необходимо ликвидировать Сталина как партийного лидера. Но даже при всем влиянии Ленина это оказывалось делом нелегким. Сталин умело вел свою линию, оплетая интригами и наговорами партийную верхушку. Как за год перед тем опутан был сам Ленин, так теперь в сетях Сталина запутались многие из членов ЦК и Политбюро. Особенно торопиться стал Ленин после второго удара (16 декабря 1922 г. ). Еще до того, как врачи дали ему разрешение на чтение газет и занятие партийными делами (29 декабря), он настоял на вызове к нему стенографистки и одним из первых материалов продиктовал ей первую половину завещания с требованием снятия Сталина с поста генсека (25 декабря). Он хотел, чтобы, во всяком случае, этот его наказ наследникам уже теперь был зафиксирован на бумаге.
Когда положение его немного улучшилось и выяснилось, что судьба дает ему еще одну небольшую отсрочку, Ленин все силы сосредоточил на формулировке основных идей своего политического завещания и на подготовке к проведению основной идеи своего завещания организационно. Ввиду ловкости, с которой Сталин опутывал окружающих, Ленин решил, что простого его от
странения недостаточно, что необходимо, как говорила Крупская Троцкому, "разгромить Сталина политически"63. Ленин систематически собирает материалы о деятельности Сталина, подготовляя "бомбу", которую он решил "взорвать" против Сталина на партийном съезде. Эта "бомба" должна была окончательно ликвидировать Сталина, и Ленин жил одной надеждой: додержаться до этого съезда, который уже созван на апрель.
Он не додержался... Сталин имел свою агентуру, наблюдавшую за настроениями в лагере его врагов, в первую очередь за настроениями Ленина, его переговорами, его планами. Возможно, что знал не все, но знал достаточно много, чтобы понимать, какая страшная угроза над ним нависла. И в то же время он знал, что здоровье Ленина ухудшается, что ему осталось жить считанные дни и что каждое острое волнение может раньше срока оборвать тонкую нить этих считанных дней. Трудно поверить, что в этом была только простая случайность: именно в эти дни Сталин со все более и более нарастающей грубостью давал ответы на вопросы тех, кто обращался к нему как секретарю ЦК лично или по телефону за информацией и другими справками для Ленина. Кончилось тем, что на один запрос по телефону, с которым к. нему обратилась Крупская, Сталин ответил грубейшей бранью, пересыпанной "матерщиной". Об этом ответе, конечно, стало известно Ленину. Ленин пришел в негодование, много волновался и продиктовал стенографистке письмо Сталину с заявлением о разрыве с ним всех личных отношений. Это письмо в печати неизвестно, так как Сталин и его агент тщательно уничтожали все неблагоприятные для него документы. Но содержание его мы знаем: в нем Ленин назвал поведение Сталина поведением восточного сатрапа, опьяненного властью, писал, что Сталин недостоин быть в рядах коммунистической партии64.
Это письмо Сталину о разрыве с ним отношений было последним письмом, продиктованным Лениным. Волнения, связанные с этим эпизодом, Ленину обошлись очень дорого: в ту же ночь ему стало хуже, затем пришел третий удар, он потерял способность речи, правая сторона тела была парализована. Дальше шло медленное умирание, растянувшееся на десять месяцев.
Когда речь заходила об этих событиях, Сталин обычно отвечал признанием своей "грубости". "Таким родился", -- прибавлял он, и в этом многие видели оправдание ему. Относительно наличия в его натуре элементов грубости спорить не приходится. Но вопрос этим не исчерпывается. Сталин был груб по натуре, но эту сторону своей натуры он показывал далеко не всегда, а только тогда, когда хотел быть грубым. Он умел великолепно владеть собою, во всяком случае в тот период, когда умирал Ленин.
При знакомстве с биографией Сталина совершенно исключенным приходится признать утверждение, что он мог потерять са
мообладание из-за простых вопросов жены Ленина. Грубостью натуры его поведение не объяснить. Дело не в потере самообладания, а в сознательной игре: Сталин умышленно говорил грубости секретаршам Ленина и умышленно же грубо оскорбил его жену, стремясь, чтобы обо всем этом стало известно больному Ленину, которого такое поведение Сталина не могло не приводить в негодование. Ленин был очень сдержанной и скрытной натурой, но именно от таких рассчитанно грубых поступков он приходил в состояние холодной ярости, близкой к нервному заболеванию. А в тогдашнем состоянии Ленина эта степень нервного напряжения не могла не повести к удару.
Сталин хорошо знал людей, вернее, слабые, уязвимые места у людей. Не мог он не знать и этой стороны Ленина. И оскорбление, которое он наносил жене Ленина, было его Обдуманным и рассчитанным ходом, задачей которого было так взволновать Ленина, чтобы с последним случился новый удар, ибо только такой удар мог предотвратить катастрофу от "взрыва бомбы", которую Ленин заготовил против Сталина. Сталин оскорбил Крупскую вполне сознательно для того, чтобы убить Ленина -- вот вывод, к которому приводит анализ известных до сих пор данных об обстановке, предшествовавшей смерти Ленина65.
С исторической перспективы этот конец Ленина был расплатой за правило "цель оправдывает средства", с которым он подходил к делу политической борьбы вообще и к вопросу о привлечении Сталина к партийной работе, в частности, "незаменимые" люди, способные "ни перед чем не останавливаться" во имя достижения важных практических результатов, которых Ленин подобрал в своем окружении, в решающий момент не остановились и перед тем, чтобы перешагнуть через труп Ленина.
Именно в это время, в 1925 г., Маленков появился в аппарате секретариата ЦК и одновременно в личном секретариате Сталина. Это не было случайностью. Люди типа Маленкова, с опытом военно-чекистской работы в Туркестане, "советские ташкентцы" по всем их навыкам как раз в это время стали особенно нужными Сталину. Это был, несомненно, самый трудный год на его извилистом пути к единоличной диктатуре. И Сталин его прошел, все время балансируя на лезвии ножа, под постоянной угрозой срыва. Он только что нанес решающий удар Троцкому. И, сняв его с поста председателя Реввоенсовета, фактически вывел из строя этого наиболее опасного и сильного из своих противников в борьбе за руководящую роль в партии. Но эта победа едва не стала для него пирровой: для тех, кто вблизи наблюдал Сталина в месяцы травли Троцкого, становилось все более и более ясным, как опасен он для окружающих и как прав был Ленин, во главу угла своего завещания поставивший требование смещения Сталина с поста генерального секретаря ЦК.
За год, который прошел после смерти Ленина и был весь заполнен борьбою против Троцкого, основные особенности натуры Сталина, его полная неразборчивость в средствах, соединенная с безграничным властолюбием и злобной мстительностью, выявились с полной очевидностью для тех, кто работал рядом с ним в руководящих партийных органах. Поставив в центр своих стремлений задачу установления своей личной диктатуры над партией, которая диктаторски правит страною, Сталин ни перед чем не останавливался в борьбе с противниками. При мало-мальски существенных разногласиях совместная работа с ним была невозможна Его методы действия в отношении к коллегам по работе охарактеризовал еще Ленин в мимоходом брошенных замечаниях. "Этот повар готовит только острые кушанья", а когда он наталкивается на сильных противников, при которых его кулинарные упражнения становятся опасными, Сталин заключает "гнилой компромисс", чтобы под прикрытием этого компромисса, за спиною партнера, продолжать втихомолку подготовку тех же "острых кушаний". Именно поэтому Сталин легко шел на всякие соглашения, легко давал всякие обещания: они связывали руки противникам, которые к ним подходили как честные люди, а он ими пользовался для того, чтобы выбрать удобный момент для предательского удара. Как о нем говорил тот же Ленин, Сталин был человеком, которому не хватало "элементарной честности".
С теми, кто против него вел борьбу, он был беспощаден. Обид не прощал и не забывал. Умел терпеливо выжидать, откладывая месть до удобного случая, но тем более жестокой была месть, когда такой случай находился...
Зиновьев и Каменев были осведомлены об этих особенностях натуры Сталина, хотя, по всей вероятности, не с такою полнотою,, как Ленин. Быстрый рост Сталина на посту генерального секретаря им был совсем не по душе. Сопротивление, которое он оказывал их попыткам, не могло им не показать, что в его лице растет противник, который скоро станет опасным для них самих. Но потребности борьбы против Троцкого, который им казался наиболее опасным противником, заставляли их вопрос о Сталине отодвигать на задний план. Необходимо пояснить, что и Троцкий к ним питал далеко не теплые чувства, он не был кротким ягненком и умел наносить весьма чувствительные удары, временами провоцируя Зиновьева и Каменева на борьбу. Именно такой характер носила опубликованная им осенью 1924 г. книга об "Уроках октября".
* * *
В январе 1925 г., с момента снятия Троцкого с поста председателя Реввоенсовета СССР, вопрос о нем потерял свою остроту,,
и Каменев с Зиновьевым немедленно же сделали попытку перейти в наступление против Сталина. Несомненно, что провокационный характер носило предложение Каменева, предложившего при обсуждении вопроса о преемнике Троцкого на посту в Реввоенсовете кандидатуру Сталина. Предложение это не было принято, так как Сталин его решительно отклонил. Но цель Каменева Сталину была, конечно, ясна. Именно с этого момента трения внутри вчерашнего "триумвирата" переходят во все более и более напряженную борьбу, вначале закулисную, затем открытую.
Положение Сталина было исключительно трудным, хотя нет сомнений в том, что к этой борьбе он готовился заранее Основная трудность, с его точки зрения, состояла в том, что в тогдашнем Политбюро не было буквально ни одного человека, на которого Сталин мог бы более или менее прочно положиться. А борьба шла прежде всего за большинство в Политбюро. В Политбюро тогда входило семь полноправных членов (не считая шести кандидатов66), которые, если сбросить со счетов самого Сталина и Троцкого (стоявшего совершенно особняком и являвшегося противником Сталина) распались на две группы: Зиновьев и Каменев, с одной стороны, и Рыков, Бухарин и Томский, с другой. Между ними уже тогда имелись существенные расхождения, но это были-расхождения больше в теоретических построениях и в политических настроениях, чем в конкретных выводах для текущей политики.
Группа Рыкова особенно настаивала на расширении НЭПа в направлении предоставления большей свободы развития индивидуальному крестьянскому хозяйству в области политики внутренней и на освобождении внешней политики страны от необходимости считаться с интересами развития Коминтерна и подготовки мировой революции. Это освобождение было тогда обязательным условием хозяйственного строительства в стране. Именно эти пункты Рыков прямо поставил перед Политбюро как условие своего согласия занять пост председателя Совнаркома после смерти Ленина В основе всей его политики лежала мысль, которую он тогда нередко высказывал на ответственных собраниях: поскольку революция на Западе не произошла, для России, которая одна построить социализм не может, на очередь становится, как он формулировал, проблема спуска власти на тормозах к крестьянству. В этом отношении он думал более последо вательно и высказывался более открыто, чем даже его ближайшие единомышленники Бухарин и Томский, определенно связывая хозяйственные уступки крестьянству с необходимостью предвидеть в ближайшем будущем и уступки политические
Зиновьев и Каменев разделяли мысль Рыкова о невозможности построения социализма в одной России, силами одного только
российского рабочего класса, но выход из этого положения склон ны были искать в совершенно противоположном направлении, концентрируя внимание на интересах Коминтерна, на вопросах содействия коммунистическому движению Запада. Именно поэтому они были особенно чувствительны ко всякого рода изменениям политики внешней, но сравнительно легко соглашались на уступки крестьянству, не только экономические, но даже и политические. На пленуме ЦК осенью 1924 г. под впечатлением восстания в Грузии Зиновьев предлагал легализовать создание беспартийной крестьянской фракции в Советах, как в центре, так и на местах, и дать ей право издания собственной газеты. Что же касается до уступок хозяйственных, то Зиновьев и Каменев одобряли "курс на богатейшую деревню"67, взятый весною 1925 г Четырнадцатой партийной конференцией и затем Третьим съездом Советов
Эти расхождения, конечно, были причиною ряда внутренних трений в Политбюро, но они не создавали непреодолимых препятствий для совместной работы. Ни Зиновьев с Каменевым, ни даже Троцкий не возражали против условий, которые поставил Рыков при своем назначении на пост председателя Совнаркома68, и Каменев почти до самого конца 1925 г. дружно работал с Рыковым в качестве его заместителя на посту председателя СНК.
Политических оснований для острой борьбы в Политбюро не было, и по существу Зиновьев с Каменевым, начиная эту борьбу, своей задачей ставили не политическую, а организационную за дачу: снятие Сталина с поста генерального секретаря, т е. выполнение того самого завещания Ленина, которое они всего лишь за несколько месяцев перед тем сами же похоронили Во многом именно поэтому они теперь не имели внутренней силы открыто объяснять подлинные мотивы своего поведения для этого они должны были бы не только признаться в ошибке, совершенной ими весной 1924 г., когда они поручились перед ЦК за лояльность Сталина, но и покаяться, что они тогда покрывали Сталина ради совместной борьбы против Троцкого. Годом позднее, после Четырнадцатого съезда партии, они это сделали, но сделали как слабые люди, т. е. по частям и с опозданием, в такой форме, что их заявления уже не могли произвести впечатления на партию Во время же решающего периода борьбы внутри Политбюро в 1925 г. они не только не развернули открыто это требование смещения Сталина, не только не сделали попытки, опираясь на завещание Ленина, объединить все элементы, стремившиеся к оздоровлению внутрипартийных отношений, но и прилагали все усилия, чтобы отрицать факт заостренности их борьбы лично против Сталина, избегали критиковать организационную практику последнего и молчали о завещании Ленина, которое, несмотря на все, продолжало оставаться сильным козырем в их руках.
А между тем только при такой постановке вопроса у них были шансы победить Сталина, так как внутри Политбюро не было ни одного человека, который бы уже тогда не был по существу противником организационных приемов Сталина, кто не относился бы критически к его личным качествам. В беседе с Троцким еще года за два перед тем Бухарин говорил "Первое качество Сталина -- леность. Второе качество -- непримиримая зависть к тем, кто знают и умеют больше, чем он. Он и под Ильича вел подпольные ходы"69.
Отношения со Сталиным в это время были уже крайне напряженными и у Рыкова, который почти открыто говорил о "ганг стерских" приемах партийной работы последнего70. Что же касается Томского, то он раньше других и резче, чем другие из его группы, стал реагировать на Сталина, возможно, в связи с острыми личными столкновениями, которые у них произошли на заседаниях коммунистической фракции съезда профсоюзов в 1921 г. Поэтому есть много оснований считать, что если бы воп рос об организационных методах Сталина был бы поставлен перед Политбюро в его чистом виде, не связанном политическими проблемами, а самостоятельно, как вопрос о создании предварительных условий, обеспечивающих нормальное функционирование партийного коллектива, то в Политбюро не нашлось бы никого, кто пожелал бы выступить в защиту Сталина.
Из этого, конечно, не следует делать вывода, будто диктатура могла бы сохранить единство своей правящей головки на длительный период. Внутренних противоречий в стране имелось слишком много, а потому взрыв старой верхушки был неотвратим. Но этот взрыв пришел бы в какой-нибудь иной форме. Во всяком случае в 1925 г. объединение этой верхушки для устранения Сталина было бы вполне возможным и совсем не трудным. Надо было только твердо и определенно взять соответствующий курс, обособив этот организационный вопрос от всех вопросов внешней и внутренней политики.
Зиновьев и Каменев пошли прямо противоположным путем: они молчали об организационных приемах Сталина и о специфических особенностях его натуры и пытались доказывать наличие серьезных разногласий. Главным объектом их атак стало кресть-янофильское крыло партии. Главное обвинение, которое против него выдвигалось, было обвинение в "недооценке кулацкой опасности". Собственная позиция этой "новой оппозиции" (так вскоре стали называть группировку Зиновьева и Каменева) была весьма неопределенна и двойственна. Они признавали, что главнейшей задачей дня является "развитие производительных сил деревни", и соглашались, что "надо создавать такое положение, при котором не записывали бы в кулаки всякого, кто более или менее сносно
ведет свое хозяйство. Но в то же время били в набат о "кулацкой опасности". "Кулак в деревне, -- настаивал Зиновьев, -- более опасен, гораздо более опасен, чем нэпман в городе... Деревенская кулацкая верхушка с первого момента претендует не только на то, чтобы наживаться, чтобы копить, чтобы жить ростовщичеством, а с первого же момента претендует и на политическую роль, на роль организатора деревенского общественного мнения"71.
Конкретных предложений "новая оппозиция" на этой стадии своего оформления не делала; какая именно политика должна прийти на смену критикуемой, она не указывала, и Бухарин был совершенно прав, когда в одной из своих речей того времени указывал, что в основе ее поведения лежит "скепсис и только скепсис"72---неверие в возможность достигнуть каких-либо успехов в деле строительства без помощи мировой революции, в близкий приход которой они тоже не верили. Тем острее становились нападки Зиновьева и Каменева на официальную политику диктатуры в тех пунктах, где диктатура старалась идти на дальнейшие уступки крестьянству, особенно на попытки теоретического обоснования этой политики, на попытки доказать, что, проводя политику уступок, коммунисты, стоящие во главе правительства, продолжают политику Ленина. А так как на эти темы чаще и больше других писал и выступал Бухарин, который не только по своей писатель-ской манере был склонен заострять формулировки, но и по методу мышления отличался большей, чем другие коммунистические авторы, независимостью мысли, очень скоро именно Бухарин стал центральной мишенью всех нападок73.
Очень скоро под свою политическую критику "новая оппозиция" стала пытаться подводить "социологический" фундамент и перешла к теме, которая всегда была наиболее чувствительной для диктатуры, к теме классового перерождения советской власти и коммунистической партии. Если в печать этот вопрос выносили лишь одним краешком, указывая на идущий процесс "затопления нижних этажей советской власти мелкобуржуазным крестьянством" (Каменев), то за кулисами открытой политической борьбы, на закрытых совещаниях единомышленников, в частных беседах с сочувствующими ближайшие оруженосцы Зиновьева шли много дальше и утверждали, что "мелкобуржуазная стихия" деревни не только "затопила" государственный аппарат, но и уже подчинила себе аппарат партийный. До нас дошли записи разговоров, которые вел на эти темы П. Залуцкий, тогда член ЦК и один из секретарей партийной организации Ленинграда при Зиновьеве, видевший в 1925 г. основную беду в том, что "государственный аппарат пленил ЦК партии, и давит на него и диктует ему свою политику". Он пояснял:
"В Москве громадный слой государственных чиновников, масса новой и старой буржуазии. Все это давит на нашу партию, создает в ней общественное мнение. Не мы ведем за собою чиновничество, а оно вместе с буржуазией определяет наше сознание"74.
Сам Залуцкий был средним большевиком из рабочих, без оригинальных мыслей (от него остались две-три небольшие брошюрки, сам он погиб в годы "ежовщины"). Мысли, которые он высказывал в таких разговорах, были явно не его собственные: так думали руководители ленинградской организации того времени, и имению в них, в этом примитивном "социологическом обосновании", следует искать ключ для понимания "новой оппозиции".
Зиновьев и Каменев, поскольку они отказывались от прямой постановки вопроса о смещении Сталина за те особенности его натуры, про которые писал Ленин в своем завещании, и сделали попытку свой спор с ним вынести перед общественным мнением партии как спор политический, необходимо должны были считаться с настроениями своего окружения, а в этом окружении наиболее влиятельную группу составляла верхушка партийной организации Ленинграда. Эта верхушка была настолько влиятельна для "новой оппозиции", что последнюю тогда вообще часто называли "ленинградской оппозицией".
Но в Ленинграде процесс перерождения партийной организации в бюрократический аппарат в силу ряда условий начался раньше и проходил более быстрыми темпами, чем где-либо в других местах страны. В соответствии с этим здесь раньше и острее выявился основной антагонизм между коммунистами, занятыми в партийном аппарате, и коммунистами из аппарата государственного. Верхушка партийного аппарата здесь тем охотнее козыряла фразами о "перерождении" государственного аппарата, чем дальше зашел процесс ее собственного бюрократического перерождения. "Отрыв от масс" в партийной организации Ленинграда для ее верхушки был более резким, чем в других местах страны. Парадных конференций там созывалось много (последняя "зиновь-евская" конференция декабря 1925 г. была двадцать второй по счету, т. е. в среднем по три в год), обставлялись они весьма торжественно, решения неизменно принимались единогласно, особенно любил Зиновьев форму "открытых писем" то к Троцкому, то к Московской организации, то к партии вообще, но за этим парадным фасадом скрывалась далеко не прочная стройка. Все держалось на приказах сверху, которые проводились партийным аппаратом. Порядки, царившие тогда в ленинградской организации, Бухарин назвал "соединением демагогии с фельдфебельскими методами управления партией"75. Но нигде их сочетание не выносилось наружу в такой вызывающей форме, как в "вотчине Зи
Вопрос о том, какую политику должна вести партия, таким образом, неразрывно сплетался с вопросом, кто способен проводить правильную политику? Полусерьезно, полушутя эти группы вопросов Ленин называл "лидерологией" и был способен целыми часами их обсуждать с теми, кого он считал политически наиболее
к себе близкими. Выводы, к которым он приходил, были неутешительными: он не видел человека, который смог бы стать центральной фигурой для всей системы диктатуры, заняв в ней место его самого.
Именно в эти месяцы Ленин пересмотрел свое отношение к Троцкому и в значительной мере реабилитировал его от тех подозрений, которые злыми наветами сеял Сталин. В вопросах большой политики Ленин чувствовал себя очень часто полностью солидарным с Троцким, но он видел также, что между последним и другими ведущими фигурами штаба диктатуры сложились отношения, которые делали дружную совместную работу крайне трудной. Не в такой острой форме, но опасные трещины ползли и вокруг других ответственных работников партии и правительства. И чем пристальнее Ленин к этим трещинам приглядывался, чем откровеннее ему рассказывали те, кого он вызывал для разговоров о положении, тем яснее ему обрисовывались все размеры опасности, выраставшей из "злых семян" Сталина.
Было ясно: именно здесь корень зла. Пока этой злой работе не положен конец, никакое существенное 'улучшение на верхушке диктатуры невозможно. Все остальные вопросы "лидерологии" имели лишь подсобное значение. Начать собирание сил, приступить к их перегруппировке будет возможно лишь после того, как будет устранен главный очаг разложения -- Сталин, которого он, Ленин, сам всего лишь за несколько месяцев перед тем сделал генеральным секретарем ЦК.
Последние месяцы жизни Ленина заполнены тревогами вокруг этого вопроса. Он все яснее видел, что необходимо ликвидировать Сталина как партийного лидера. Но даже при всем влиянии Ленина это оказывалось делом нелегким. Сталин умело вел свою линию, оплетая интригами и наговорами партийную верхушку. Как за год перед тем опутан был сам Ленин, так теперь в сетях Сталина запутались многие из членов ЦК и Политбюро. Особенно торопиться стал Ленин после второго удара (16 декабря 1922 г. ). Еще до того, как врачи дали ему разрешение на чтение газет и занятие партийными делами (29 декабря), он настоял на вызове к нему стенографистки и одним из первых материалов продиктовал ей первую половину завещания с требованием снятия Сталина с поста генсека (25 декабря). Он хотел, чтобы, во всяком случае, этот его наказ наследникам уже теперь был зафиксирован на бумаге.
Когда положение его немного улучшилось и выяснилось, что судьба дает ему еще одну небольшую отсрочку, Ленин все силы сосредоточил на формулировке основных идей своего политического завещания и на подготовке к проведению основной идеи своего завещания организационно. Ввиду ловкости, с которой Сталин опутывал окружающих, Ленин решил, что простого его от
странения недостаточно, что необходимо, как говорила Крупская Троцкому, "разгромить Сталина политически"63. Ленин систематически собирает материалы о деятельности Сталина, подготовляя "бомбу", которую он решил "взорвать" против Сталина на партийном съезде. Эта "бомба" должна была окончательно ликвидировать Сталина, и Ленин жил одной надеждой: додержаться до этого съезда, который уже созван на апрель.
Он не додержался... Сталин имел свою агентуру, наблюдавшую за настроениями в лагере его врагов, в первую очередь за настроениями Ленина, его переговорами, его планами. Возможно, что знал не все, но знал достаточно много, чтобы понимать, какая страшная угроза над ним нависла. И в то же время он знал, что здоровье Ленина ухудшается, что ему осталось жить считанные дни и что каждое острое волнение может раньше срока оборвать тонкую нить этих считанных дней. Трудно поверить, что в этом была только простая случайность: именно в эти дни Сталин со все более и более нарастающей грубостью давал ответы на вопросы тех, кто обращался к нему как секретарю ЦК лично или по телефону за информацией и другими справками для Ленина. Кончилось тем, что на один запрос по телефону, с которым к. нему обратилась Крупская, Сталин ответил грубейшей бранью, пересыпанной "матерщиной". Об этом ответе, конечно, стало известно Ленину. Ленин пришел в негодование, много волновался и продиктовал стенографистке письмо Сталину с заявлением о разрыве с ним всех личных отношений. Это письмо в печати неизвестно, так как Сталин и его агент тщательно уничтожали все неблагоприятные для него документы. Но содержание его мы знаем: в нем Ленин назвал поведение Сталина поведением восточного сатрапа, опьяненного властью, писал, что Сталин недостоин быть в рядах коммунистической партии64.
Это письмо Сталину о разрыве с ним отношений было последним письмом, продиктованным Лениным. Волнения, связанные с этим эпизодом, Ленину обошлись очень дорого: в ту же ночь ему стало хуже, затем пришел третий удар, он потерял способность речи, правая сторона тела была парализована. Дальше шло медленное умирание, растянувшееся на десять месяцев.
Когда речь заходила об этих событиях, Сталин обычно отвечал признанием своей "грубости". "Таким родился", -- прибавлял он, и в этом многие видели оправдание ему. Относительно наличия в его натуре элементов грубости спорить не приходится. Но вопрос этим не исчерпывается. Сталин был груб по натуре, но эту сторону своей натуры он показывал далеко не всегда, а только тогда, когда хотел быть грубым. Он умел великолепно владеть собою, во всяком случае в тот период, когда умирал Ленин.
При знакомстве с биографией Сталина совершенно исключенным приходится признать утверждение, что он мог потерять са
мообладание из-за простых вопросов жены Ленина. Грубостью натуры его поведение не объяснить. Дело не в потере самообладания, а в сознательной игре: Сталин умышленно говорил грубости секретаршам Ленина и умышленно же грубо оскорбил его жену, стремясь, чтобы обо всем этом стало известно больному Ленину, которого такое поведение Сталина не могло не приводить в негодование. Ленин был очень сдержанной и скрытной натурой, но именно от таких рассчитанно грубых поступков он приходил в состояние холодной ярости, близкой к нервному заболеванию. А в тогдашнем состоянии Ленина эта степень нервного напряжения не могла не повести к удару.
Сталин хорошо знал людей, вернее, слабые, уязвимые места у людей. Не мог он не знать и этой стороны Ленина. И оскорбление, которое он наносил жене Ленина, было его Обдуманным и рассчитанным ходом, задачей которого было так взволновать Ленина, чтобы с последним случился новый удар, ибо только такой удар мог предотвратить катастрофу от "взрыва бомбы", которую Ленин заготовил против Сталина. Сталин оскорбил Крупскую вполне сознательно для того, чтобы убить Ленина -- вот вывод, к которому приводит анализ известных до сих пор данных об обстановке, предшествовавшей смерти Ленина65.
С исторической перспективы этот конец Ленина был расплатой за правило "цель оправдывает средства", с которым он подходил к делу политической борьбы вообще и к вопросу о привлечении Сталина к партийной работе, в частности, "незаменимые" люди, способные "ни перед чем не останавливаться" во имя достижения важных практических результатов, которых Ленин подобрал в своем окружении, в решающий момент не остановились и перед тем, чтобы перешагнуть через труп Ленина.
Именно в это время, в 1925 г., Маленков появился в аппарате секретариата ЦК и одновременно в личном секретариате Сталина. Это не было случайностью. Люди типа Маленкова, с опытом военно-чекистской работы в Туркестане, "советские ташкентцы" по всем их навыкам как раз в это время стали особенно нужными Сталину. Это был, несомненно, самый трудный год на его извилистом пути к единоличной диктатуре. И Сталин его прошел, все время балансируя на лезвии ножа, под постоянной угрозой срыва. Он только что нанес решающий удар Троцкому. И, сняв его с поста председателя Реввоенсовета, фактически вывел из строя этого наиболее опасного и сильного из своих противников в борьбе за руководящую роль в партии. Но эта победа едва не стала для него пирровой: для тех, кто вблизи наблюдал Сталина в месяцы травли Троцкого, становилось все более и более ясным, как опасен он для окружающих и как прав был Ленин, во главу угла своего завещания поставивший требование смещения Сталина с поста генерального секретаря ЦК.
За год, который прошел после смерти Ленина и был весь заполнен борьбою против Троцкого, основные особенности натуры Сталина, его полная неразборчивость в средствах, соединенная с безграничным властолюбием и злобной мстительностью, выявились с полной очевидностью для тех, кто работал рядом с ним в руководящих партийных органах. Поставив в центр своих стремлений задачу установления своей личной диктатуры над партией, которая диктаторски правит страною, Сталин ни перед чем не останавливался в борьбе с противниками. При мало-мальски существенных разногласиях совместная работа с ним была невозможна Его методы действия в отношении к коллегам по работе охарактеризовал еще Ленин в мимоходом брошенных замечаниях. "Этот повар готовит только острые кушанья", а когда он наталкивается на сильных противников, при которых его кулинарные упражнения становятся опасными, Сталин заключает "гнилой компромисс", чтобы под прикрытием этого компромисса, за спиною партнера, продолжать втихомолку подготовку тех же "острых кушаний". Именно поэтому Сталин легко шел на всякие соглашения, легко давал всякие обещания: они связывали руки противникам, которые к ним подходили как честные люди, а он ими пользовался для того, чтобы выбрать удобный момент для предательского удара. Как о нем говорил тот же Ленин, Сталин был человеком, которому не хватало "элементарной честности".
С теми, кто против него вел борьбу, он был беспощаден. Обид не прощал и не забывал. Умел терпеливо выжидать, откладывая месть до удобного случая, но тем более жестокой была месть, когда такой случай находился...
Зиновьев и Каменев были осведомлены об этих особенностях натуры Сталина, хотя, по всей вероятности, не с такою полнотою,, как Ленин. Быстрый рост Сталина на посту генерального секретаря им был совсем не по душе. Сопротивление, которое он оказывал их попыткам, не могло им не показать, что в его лице растет противник, который скоро станет опасным для них самих. Но потребности борьбы против Троцкого, который им казался наиболее опасным противником, заставляли их вопрос о Сталине отодвигать на задний план. Необходимо пояснить, что и Троцкий к ним питал далеко не теплые чувства, он не был кротким ягненком и умел наносить весьма чувствительные удары, временами провоцируя Зиновьева и Каменева на борьбу. Именно такой характер носила опубликованная им осенью 1924 г. книга об "Уроках октября".
* * *
В январе 1925 г., с момента снятия Троцкого с поста председателя Реввоенсовета СССР, вопрос о нем потерял свою остроту,,
и Каменев с Зиновьевым немедленно же сделали попытку перейти в наступление против Сталина. Несомненно, что провокационный характер носило предложение Каменева, предложившего при обсуждении вопроса о преемнике Троцкого на посту в Реввоенсовете кандидатуру Сталина. Предложение это не было принято, так как Сталин его решительно отклонил. Но цель Каменева Сталину была, конечно, ясна. Именно с этого момента трения внутри вчерашнего "триумвирата" переходят во все более и более напряженную борьбу, вначале закулисную, затем открытую.
Положение Сталина было исключительно трудным, хотя нет сомнений в том, что к этой борьбе он готовился заранее Основная трудность, с его точки зрения, состояла в том, что в тогдашнем Политбюро не было буквально ни одного человека, на которого Сталин мог бы более или менее прочно положиться. А борьба шла прежде всего за большинство в Политбюро. В Политбюро тогда входило семь полноправных членов (не считая шести кандидатов66), которые, если сбросить со счетов самого Сталина и Троцкого (стоявшего совершенно особняком и являвшегося противником Сталина) распались на две группы: Зиновьев и Каменев, с одной стороны, и Рыков, Бухарин и Томский, с другой. Между ними уже тогда имелись существенные расхождения, но это были-расхождения больше в теоретических построениях и в политических настроениях, чем в конкретных выводах для текущей политики.
Группа Рыкова особенно настаивала на расширении НЭПа в направлении предоставления большей свободы развития индивидуальному крестьянскому хозяйству в области политики внутренней и на освобождении внешней политики страны от необходимости считаться с интересами развития Коминтерна и подготовки мировой революции. Это освобождение было тогда обязательным условием хозяйственного строительства в стране. Именно эти пункты Рыков прямо поставил перед Политбюро как условие своего согласия занять пост председателя Совнаркома после смерти Ленина В основе всей его политики лежала мысль, которую он тогда нередко высказывал на ответственных собраниях: поскольку революция на Западе не произошла, для России, которая одна построить социализм не может, на очередь становится, как он формулировал, проблема спуска власти на тормозах к крестьянству. В этом отношении он думал более последо вательно и высказывался более открыто, чем даже его ближайшие единомышленники Бухарин и Томский, определенно связывая хозяйственные уступки крестьянству с необходимостью предвидеть в ближайшем будущем и уступки политические
Зиновьев и Каменев разделяли мысль Рыкова о невозможности построения социализма в одной России, силами одного только
российского рабочего класса, но выход из этого положения склон ны были искать в совершенно противоположном направлении, концентрируя внимание на интересах Коминтерна, на вопросах содействия коммунистическому движению Запада. Именно поэтому они были особенно чувствительны ко всякого рода изменениям политики внешней, но сравнительно легко соглашались на уступки крестьянству, не только экономические, но даже и политические. На пленуме ЦК осенью 1924 г. под впечатлением восстания в Грузии Зиновьев предлагал легализовать создание беспартийной крестьянской фракции в Советах, как в центре, так и на местах, и дать ей право издания собственной газеты. Что же касается до уступок хозяйственных, то Зиновьев и Каменев одобряли "курс на богатейшую деревню"67, взятый весною 1925 г Четырнадцатой партийной конференцией и затем Третьим съездом Советов
Эти расхождения, конечно, были причиною ряда внутренних трений в Политбюро, но они не создавали непреодолимых препятствий для совместной работы. Ни Зиновьев с Каменевым, ни даже Троцкий не возражали против условий, которые поставил Рыков при своем назначении на пост председателя Совнаркома68, и Каменев почти до самого конца 1925 г. дружно работал с Рыковым в качестве его заместителя на посту председателя СНК.
Политических оснований для острой борьбы в Политбюро не было, и по существу Зиновьев с Каменевым, начиная эту борьбу, своей задачей ставили не политическую, а организационную за дачу: снятие Сталина с поста генерального секретаря, т е. выполнение того самого завещания Ленина, которое они всего лишь за несколько месяцев перед тем сами же похоронили Во многом именно поэтому они теперь не имели внутренней силы открыто объяснять подлинные мотивы своего поведения для этого они должны были бы не только признаться в ошибке, совершенной ими весной 1924 г., когда они поручились перед ЦК за лояльность Сталина, но и покаяться, что они тогда покрывали Сталина ради совместной борьбы против Троцкого. Годом позднее, после Четырнадцатого съезда партии, они это сделали, но сделали как слабые люди, т. е. по частям и с опозданием, в такой форме, что их заявления уже не могли произвести впечатления на партию Во время же решающего периода борьбы внутри Политбюро в 1925 г. они не только не развернули открыто это требование смещения Сталина, не только не сделали попытки, опираясь на завещание Ленина, объединить все элементы, стремившиеся к оздоровлению внутрипартийных отношений, но и прилагали все усилия, чтобы отрицать факт заостренности их борьбы лично против Сталина, избегали критиковать организационную практику последнего и молчали о завещании Ленина, которое, несмотря на все, продолжало оставаться сильным козырем в их руках.
А между тем только при такой постановке вопроса у них были шансы победить Сталина, так как внутри Политбюро не было ни одного человека, который бы уже тогда не был по существу противником организационных приемов Сталина, кто не относился бы критически к его личным качествам. В беседе с Троцким еще года за два перед тем Бухарин говорил "Первое качество Сталина -- леность. Второе качество -- непримиримая зависть к тем, кто знают и умеют больше, чем он. Он и под Ильича вел подпольные ходы"69.
Отношения со Сталиным в это время были уже крайне напряженными и у Рыкова, который почти открыто говорил о "ганг стерских" приемах партийной работы последнего70. Что же касается Томского, то он раньше других и резче, чем другие из его группы, стал реагировать на Сталина, возможно, в связи с острыми личными столкновениями, которые у них произошли на заседаниях коммунистической фракции съезда профсоюзов в 1921 г. Поэтому есть много оснований считать, что если бы воп рос об организационных методах Сталина был бы поставлен перед Политбюро в его чистом виде, не связанном политическими проблемами, а самостоятельно, как вопрос о создании предварительных условий, обеспечивающих нормальное функционирование партийного коллектива, то в Политбюро не нашлось бы никого, кто пожелал бы выступить в защиту Сталина.
Из этого, конечно, не следует делать вывода, будто диктатура могла бы сохранить единство своей правящей головки на длительный период. Внутренних противоречий в стране имелось слишком много, а потому взрыв старой верхушки был неотвратим. Но этот взрыв пришел бы в какой-нибудь иной форме. Во всяком случае в 1925 г. объединение этой верхушки для устранения Сталина было бы вполне возможным и совсем не трудным. Надо было только твердо и определенно взять соответствующий курс, обособив этот организационный вопрос от всех вопросов внешней и внутренней политики.
Зиновьев и Каменев пошли прямо противоположным путем: они молчали об организационных приемах Сталина и о специфических особенностях его натуры и пытались доказывать наличие серьезных разногласий. Главным объектом их атак стало кресть-янофильское крыло партии. Главное обвинение, которое против него выдвигалось, было обвинение в "недооценке кулацкой опасности". Собственная позиция этой "новой оппозиции" (так вскоре стали называть группировку Зиновьева и Каменева) была весьма неопределенна и двойственна. Они признавали, что главнейшей задачей дня является "развитие производительных сил деревни", и соглашались, что "надо создавать такое положение, при котором не записывали бы в кулаки всякого, кто более или менее сносно
ведет свое хозяйство. Но в то же время били в набат о "кулацкой опасности". "Кулак в деревне, -- настаивал Зиновьев, -- более опасен, гораздо более опасен, чем нэпман в городе... Деревенская кулацкая верхушка с первого момента претендует не только на то, чтобы наживаться, чтобы копить, чтобы жить ростовщичеством, а с первого же момента претендует и на политическую роль, на роль организатора деревенского общественного мнения"71.
Конкретных предложений "новая оппозиция" на этой стадии своего оформления не делала; какая именно политика должна прийти на смену критикуемой, она не указывала, и Бухарин был совершенно прав, когда в одной из своих речей того времени указывал, что в основе ее поведения лежит "скепсис и только скепсис"72---неверие в возможность достигнуть каких-либо успехов в деле строительства без помощи мировой революции, в близкий приход которой они тоже не верили. Тем острее становились нападки Зиновьева и Каменева на официальную политику диктатуры в тех пунктах, где диктатура старалась идти на дальнейшие уступки крестьянству, особенно на попытки теоретического обоснования этой политики, на попытки доказать, что, проводя политику уступок, коммунисты, стоящие во главе правительства, продолжают политику Ленина. А так как на эти темы чаще и больше других писал и выступал Бухарин, который не только по своей писатель-ской манере был склонен заострять формулировки, но и по методу мышления отличался большей, чем другие коммунистические авторы, независимостью мысли, очень скоро именно Бухарин стал центральной мишенью всех нападок73.
Очень скоро под свою политическую критику "новая оппозиция" стала пытаться подводить "социологический" фундамент и перешла к теме, которая всегда была наиболее чувствительной для диктатуры, к теме классового перерождения советской власти и коммунистической партии. Если в печать этот вопрос выносили лишь одним краешком, указывая на идущий процесс "затопления нижних этажей советской власти мелкобуржуазным крестьянством" (Каменев), то за кулисами открытой политической борьбы, на закрытых совещаниях единомышленников, в частных беседах с сочувствующими ближайшие оруженосцы Зиновьева шли много дальше и утверждали, что "мелкобуржуазная стихия" деревни не только "затопила" государственный аппарат, но и уже подчинила себе аппарат партийный. До нас дошли записи разговоров, которые вел на эти темы П. Залуцкий, тогда член ЦК и один из секретарей партийной организации Ленинграда при Зиновьеве, видевший в 1925 г. основную беду в том, что "государственный аппарат пленил ЦК партии, и давит на него и диктует ему свою политику". Он пояснял:
"В Москве громадный слой государственных чиновников, масса новой и старой буржуазии. Все это давит на нашу партию, создает в ней общественное мнение. Не мы ведем за собою чиновничество, а оно вместе с буржуазией определяет наше сознание"74.
Сам Залуцкий был средним большевиком из рабочих, без оригинальных мыслей (от него остались две-три небольшие брошюрки, сам он погиб в годы "ежовщины"). Мысли, которые он высказывал в таких разговорах, были явно не его собственные: так думали руководители ленинградской организации того времени, и имению в них, в этом примитивном "социологическом обосновании", следует искать ключ для понимания "новой оппозиции".
Зиновьев и Каменев, поскольку они отказывались от прямой постановки вопроса о смещении Сталина за те особенности его натуры, про которые писал Ленин в своем завещании, и сделали попытку свой спор с ним вынести перед общественным мнением партии как спор политический, необходимо должны были считаться с настроениями своего окружения, а в этом окружении наиболее влиятельную группу составляла верхушка партийной организации Ленинграда. Эта верхушка была настолько влиятельна для "новой оппозиции", что последнюю тогда вообще часто называли "ленинградской оппозицией".
Но в Ленинграде процесс перерождения партийной организации в бюрократический аппарат в силу ряда условий начался раньше и проходил более быстрыми темпами, чем где-либо в других местах страны. В соответствии с этим здесь раньше и острее выявился основной антагонизм между коммунистами, занятыми в партийном аппарате, и коммунистами из аппарата государственного. Верхушка партийного аппарата здесь тем охотнее козыряла фразами о "перерождении" государственного аппарата, чем дальше зашел процесс ее собственного бюрократического перерождения. "Отрыв от масс" в партийной организации Ленинграда для ее верхушки был более резким, чем в других местах страны. Парадных конференций там созывалось много (последняя "зиновь-евская" конференция декабря 1925 г. была двадцать второй по счету, т. е. в среднем по три в год), обставлялись они весьма торжественно, решения неизменно принимались единогласно, особенно любил Зиновьев форму "открытых писем" то к Троцкому, то к Московской организации, то к партии вообще, но за этим парадным фасадом скрывалась далеко не прочная стройка. Все держалось на приказах сверху, которые проводились партийным аппаратом. Порядки, царившие тогда в ленинградской организации, Бухарин назвал "соединением демагогии с фельдфебельскими методами управления партией"75. Но нигде их сочетание не выносилось наружу в такой вызывающей форме, как в "вотчине Зи