Николс Стэн. Хранители Молнии

   Делорран ходил по лагерю. С севера дул порывистый, ненормальный для этого времени года ветер. Проносясь над неровной линией отдаленных ледников, он становился еще холоднее. Капитан подул на руки.
   Показался один из руководивших поисками сержантов. Приближаясь, он отрицательно покачал головой.
   — Ничего? — спросил Делорран.
   — Нет, сэр. Ни предметов, которые могут принадлежать оркам, ни оркских костей. Все только человеческое.
   — И нам известно, что падальщики тоже не сообщали, чтобы они после сражения поживились трупами Росомах, разве только парой рядовых. Страйк и большинство его офицеров пользуются достаточной известностью, их бы узнали сразу, так что сообщениям можно верить.
   — Вы полагаете, они все еще живы, сэр?
   — Я никогда по-настоящему в этом не сомневался. Невозможно себе и представить, чтобы отряд такого уровня не смог подавить сопротивление, с которым они столкнулись здесь. Что с ними на самом деле случилось, остается только гадать.
   Сержант был закаленным в боях ветераном, обозначающие звания татуировки на его щеках уже побледнели. Ему было привычнее сражаться, чем разгадывать загадки. Самое большее, что он мог сделать, это напомнить Делоррану о еще одной загадке.
   — А как насчет пустого подвала в амбаре, капитан? Думаете, он имеет какое-то отношение к делу?
   — Не знаю. Однако силос, даже не зерно, в то время года, когда естественно ожидать кукурузу, выглядит довольно странно. Полагаю, под ним люди что-то прятали.
   — Добычу?
   — Не исключено. Ясно одно: Росомахи не мертвы, они ушли. И похоже, прихватили с собой по крайней мере один ценный предмет.
   О соперничестве Делоррана с командиром Росомах знали все. Тайной не было ни глубокое убеждение Делоррана, что командование отрядом следовало поручить ему, а не Страйку; ни тот факт, что между их кланами существует давнишняя вражда. Делая скидку на то, что у Делоррана могут быть причины сомневаться в честности Страйка, а также отдавая себе отчет в том, сколь сложны и непредсказуемы повороты межклановой политики, сержант счел за лучшее не комментировать замечание. Он ограничился лишь нейтральным:
   — С вашего позволения, сэр, я вернусь к своим обязанностям.
   Капитан жестом отослал его.
   Давно миновав точку зенита, солнце неумолимо продолжало свой путь по небу. Уже использована половина отпущенного ему времени. Беспокойство Делоррана росло. Чтобы вернуться в Кейнбэрроу к назначенному сроку, они должны выступить через пару часов. И вполне возможно, что в конце пути его ждет смерть.
   Решение надо принимать быстро.
   Есть три возможных варианта развития событий. Найти цилиндр здесь и победоносно вернуться домой — такой вариант с каждой минутой казался все менее и менее вероятным. Тогда остается или вернуться домой, где на него обрушится ярость Дженнесты, или не повиноваться приказу и продолжить поиск Росомах.
   Проклиная нетерпеливость королевы, он мучительно пытался решить, что делать.
   Его раздумья нарушило появление двух разведчиков. Натягивая поводья, они остановили возле него обливающихся пеной лошадей. Один из всадников был обыкновенным рядовым, второй капралом. Последний спешился:
   — Прибыли для доклада, сэр!
   Делорран ответил вежливым кивком.
   — Мне кажется, наша группа натолкнулась на что-то ценное, сэр. Неподалеку отсюда, в небольшой долине, мы нашли следы битвы.
   В душе капитана забрезжила слабая надежда.
   — Продолжай.
   — Земля усеяна мертвыми кобольдами, киргизилами и лошадьми.
   — Кобольдами?
   — Судя по следам ящериц на склонах лощины, они там устроили на кого-то засаду.
   — Это еще не значит, что засаду устроили на Росомах. Если, конечно, вы не нашли их тела.
   — Не нашли, сэр. Зато натолкнулись на выброшенный груз: стандартные оркские запасы. И еще на это. — Покопавшись в мешке на поясе, капрал извлек находку и вложил ее в протянутую руку Делоррана.
   Это было ожерелье. Разорванный шнурок, три клыка снежного леопарда.
   Делорран смотрел на украшение, рассеянно теребя пять таких же клыков, составляющих ожерелье на его собственной шее. Орки были единственной расой, представители которой в качестве предмета, символизирующего доблесть, использовали клык леопарда. И носить такие украшения позволялось только офицерам. Он принял решение.
   — Вы хорошо поработали.
   — Благодарю вас, сэр!
   — Твоя группа поведет нас в долину. Ты же тем временем найди себе свежую лошадь. Отправишься со специальным поручением.
   — Есть, сэр!
   — Поздравляю, капрал. Ты попадешь домой раньше всех нас. Я хочу, чтобы ты как можно быстрее доставил в Кейнбэрроу сообщение. Для королевы.
   — Сэр? — На этот раз ответ капрала прозвучал несколько неуверенно.
   — Ты должен передать сообщение лично генералу Кистану. И больше никому. Это понятно?
   — Да, сэр.
   — Генерал должен сообщить Дженнесте, что я напал на след Росомах и начал преследование. Я уверен, что смогу поймать их и вернуть предмет, который желает получить королева. Я прошу дать мне еще время. Я буду постоянно посылать сообщения. Повтори.
   Повторяя текст сообщения, капрал слегка побледнел. Он точно знал: это не то, что королева пожелала бы услышать. Но он был достаточно дисциплинирован — или достаточно запуган, — чтобы повиноваться приказам, не задавая вопросов.
   — Хорошо, — похвалил Делорран и вернул капралу ожерелье. — Передай это генералу и объясни происхождение находки. Советую взять себе на подмогу пару солдат. Свободен!
   Помрачневший капрал вновь оседлал коня и поскакал прочь в сопровождении молчаливого рядового.
   Делорран не оставлял Дженнесте выбора. Это опасно. Выжить можно, только вернув ей артефакт. Но другого выхода он не видел.
   Он утешил себя мыслью, что, несмотря на репутацию жестокой хищницы, она все же должна прислушаться к голосу разума.
 
   Покончив с извлечением внутренних органов жертвы, Дженнеста отложила инструменты.
   В груди трупа разверзлось широкое отверстие, из брюшной полости свисали влажные внутренности. Но ее мастерство было таким, что на прозрачно белой сорочке осталась лишь пара крохотных алых пятнышек.
   Подойдя к алтарю, она зажгла от пламени черной свечи новую связку благовонных палочек. Дурманящий аромат, и без того наполнявший помещение, усилился.
   Пара телохранителей-орков сновали взад и вперед с тяжелыми ведрами в руках. Один из них нечаянно выплеснул на пол содержимое, совсем немного, оставив на плитках влажный след.
   — Это не должно пропадать! — раздраженно прикрикнула Дженнеста. — Будь поосторожней!.. Если, конечно, не хочешь заменить это добро своим собственным!
   Телохранители воровато переглянулись, но стали действовать более осторожно. Наклоняя ведра над большой круглой ванной, они выливали в нее содержимое ведер. Ванна, сделанная из протравленных деревянных досок и обхваченная металлическим обручем, была похожа на бочку. От обыкновенной бочки ее отличало то, что она, с одной стороны, была гораздо ниже, а с другой — гораздо объемнее, так что в нее могла войти даже небольшая лошадь, приди Дженнесте в голову использовать бочку для такой цели. И если бы такое пришло ей в голову, слуги-орки бы не очень удивились.
   Приблизившись к сосуду, она задумалась, рассматривая его содержимое. Орки вернулись. Мышцы у них на руках вздувались от напряжения, пока они опрокидывали в сосуд еще четыре ведра.
   — Этого достаточно, — сказала она. — Оставьте меня одну.
   Демонстрируя типично оркское отсутствие элегантности, они поклонились. Их уход был отмечен глухим ударом двери и последующим эхом.
   Дженнеста опять повернулась к ванне со свежей кровью.
   Встав на колени, она глубоко вдохнула, ощущая неповторимый аромат. Потом провела кончиками пальцев по густой жидкости. Кровь еще была теплой, почти как у живого тела. Так даже лучше. Она укрепит силу, которая когда-то приходила сама собой, а теперь нуждается в искусственном поддержании.
   Мяукая, о ноги Дженнесты потерлась кошка.
   Королева почесала ее за ушами, легкими пальцами мягко массируя меховую корону животного.
   — Не сейчас, любовь моя, мне надо сосредоточиться.
   Дженнеста сконцентрировалась на медитации. Нахмурившись, она повторяла заговор на древнем языке. То гортанные, то мелодичные фразы, сплетаясь в странный узор, то произносились полушепотом, то сопровождались почти визгом. Волна заклинания то вздымалась, то опускалась.
   Свет рассеянных по помещению свечей и факелов колебался на невидимом ветру. Казалось, воздух загустевает, а сама атмосфера сжимается и сходится в одну точку над алым содержимым сосуда. Кровь пошла рябью и вспенилась. Отчетливо слышались плещущие звуки. Появлялись и лопались пузыри. Когда лопался очередной, из него вырывался вонючий пар цвета ржавчины.
   Потом поверхность успокоилась. Кровь быстро свернулась. Образовалась корка. Как нефтяная пленка на воде, корка радужно отливала.
   Лоб Дженнесты покрылся бисеринками пота. Ко лбу прилипли волосы. Под ее взглядом свернувшаяся кровь начала мягко поблескивать, как будто из нее полился некий внутренний свет. На блестящей поверхности появился колеблющийся образ.
   Лицо.
   Самой поразительной особенностью этого лица были глаза. Темные, жесткие, злые. Не слишком отличные от глаз самой Дженнесты. Но в целом это лицо было лицом человека в значительно меньшей мере, чем ее собственное.
   Голосом, подобный которому мог бы прийти из глубин бездонного океана, образ заговорил.
   — Что ты хочешь, Дженнеста? — В тоне, каким это было сказано, звучали пренебрежение и властность, но не удивление.
   — Я подумала, что нам пора поговорить.
   — Ага, великий борец за дело чужаков удостоила меня беседой.
   — Я не борюсь за дело людей, Адпар. Я просто поддерживаю определенные элементы их движения — те, которые нахожу выгодными для себя. И для других.
   Ответом был издевательский смех.
   — Как всегда, обманываешь. Могла бы по крайней мере не врать относительно своих истинных мотивов.
   — И последовать твоему примеру? — отпарировала Дженнеста. — Вытащи голову из песка и последуй за мной. Тогда, может быть, наши шансы сохранить древние традиции повысятся.
   — Мы здесь и так следуем древним традициям, не тратя время на переговоры с людьми и не спрашивая у них разрешения. Придет время, и ты пожалеешь, что взяла их в союзники.
   — Мать посмотрела бы на это иначе.
   — Блаженная Вермеграм была во многом великой, но суждения ее не всегда были верными, — ледяным тоном отвечало видение. — Однако мы говорим о слишком старых вещах. Не думаю, что ты вызвала меня для разговоров на общие темы. Зачем ты меня побеспокоила?
   — Я хочу спросить тебя об одной вещи, которую я утратила.
   — И что же это такое? Наверное, груда драгоценностей? Ценная вещица? Твоя девственность?
   Сжав кулаки, Дженнеста сдержала нарастающее раздражение.
   — Предмет является артефактом.
   — Очень загадочно, Дженнеста. Зачем ты мне рассказываешь об этом?
   — Мне пришло в голову, что тебе, может быть… известно его местонахождение.
   — Ты до сих пор не сказала, что это такое.
   — Предмет не представляет никакой ценности ни для кого, кроме меня.
   — Это не очень помогает.
   — Послушай, Адпар, или ты знаешь, о чем я говорю, или нет.
   — Понимаю, в чем твоя трудность. Если мне об этом артефакте ничего не известно, то ты не хочешь рисковать, рассказывая детали, которые могут разжечь мой интерес. Если мне что-то известно, то, наверное, потому, что ты лишилась предмета не без моего участия. В этом ты меня обвиняешь?
   — Я тебя ни в чем не обвиняю.
   — Ну и отлично, потому что я понятия не имею, о чем ты говоришь.
   Дженнеста не была уверена, говорит ли Адпар правду или просто играет в старую игру. Тот факт, что даже после стольких лет общения она не может этого определить, вызвал ее раздражение.
   — Отлично, — сказала она. — В таком случае забудь.
   — Разумеется, если этот… чем бы этот предмет ни являлся, так тебе нужен, то я бы, пожалуй, постаралась помочь…
   — Очень советую держаться от моих дел подальше, Адпар. И если выяснится, что ты имеешь какое-то отношение к потере…
   — А знаешь, дорогая, у тебя какой-то чахлый вид. Болеешь?
   — Нет, не болею!
   — Думаю, это связано с утечкой энергии из твоей части страны. Это, видимо, самая большая у вас проблема. Я вот думаю, нет ли тут связи? Между тем, что ты потеряла, и твоей потребностью восстановить утраченную энергию. Может быть, это какой-то магический тотем? Или…
   — Не надо изображать невинность, Адпар. Меня это приводит в ярость!
   — Обвинение в воровстве может разъярить еще больше!
   — О, ради богов, отправляйся…
   Вызванный заклинаниями образ заволновался. Из точечного эпицентра пошли крохотные ленивые волны. Искажая лицо, они бились о края ванной.
   — Вот, посмотри, что ты наделала! — пожаловалась Адпар.
   — Я?.. Скорее уж ты!
   Появился миниатюрный водоворот. Когда волны успокоились, показался силуэт. Постепенно его очертания стали более отчетливыми.
   На густой алой поверхности возникло еще одно лицо.
   У нового образа глаза также поражали, но по причинам, прямо противоположным тем, по которым поражали глаза Дженнесты и Адпар. Из всех троих черты у него были наиболее человеческими.
   Лицо Дженнесты выразило отвращение.
   — Ты, — произнесла она таким тоном, что само слово прозвучало как ругательство.
   — Мне следовало это предвидеть, — вздохнула Адпар.
   — Своими сварами вы нарушаете спокойствие эфира, — произнес образ.
   — А ты своим появлением нарушаешь наше спокойствие, — отпарировала Дженнеста.
   — Почему нам никогда нельзя пообщаться без того, чтобы ты не встряла, Санара? — спросила Адпар.
   — Ты знаешь, почему: связь слишком сильна. Я не могу не оказаться втянутой в это. Нас связывает общее наследие.
   — Один из самых жестоких фокусов богов, — пробормотала Дженнеста.
   Адпар подлила масла в огонь:
   — Почему бы тебе не спросить о твоей драгоценной пропаже Санару?
   — Как смешно.
   — О чем речь? — полюбопытствовала Санара.
   — Дженнеста потеряла то, что ей не терпится заполучить обратно.
   — Замолчи, Адпар!
   — Но ведь из нас троих именно Санара находится в месте, где потребность в магии особенно велика!
   — Прекрати создавать неприятности! — отрезала Дженнеста. — И я вовсе не утверждала, что артефакт имеет какое-то отношение к магии.
   — Я не уверена, что хочу иметь отношение к твоей потере, Дженнеста, — заметила Санара. — Очень вероятно, что это опасно или в лучшем случае принесет неприятности.
   — О-о-о, замолчи, самодовольная лицемерка!
   — Это так не по-доброму с твоей стороны, — с отчетливо-фальшивой симпатией произнесла Адпар. — У бедняжки Санары как раз сейчас ужасные проблемы.
   — Отлично!
   Смакуя раздражение Дженнесты, Адпар разразилась язвительным хохотом. А Санара выбирала момент, чтобы дать Дженнесте какой-нибудь здравый совет, от которого бы ту непременно начало тошнить.
   — Идите вы обе к черту! — в ярости крикнула Дженнеста и изо всей силы ударила кулаком по самодовольным лицам.
   Изображения на поверхности распались на кусочки, потом растворились. От удара кровяная пленка лопнула. Кровь уже стала прохладной, почти холодной. В ярости Дженнеста продолжала колотить, забрызгивая себе лицо и одежду.
   А выплеснув ярость, тяжело дыша, рухнула около ванной.
   Она злилась сама на себя. Когда она наконец усвоит, что общение с Адпар, а как обязательное следствие и с Санарой не может способствовать улучшению ее настроения? В сотый раз она решила, что настанет день, и очень скоро, когда связь между ними будет разорвана. Навсегда!
   Сапфира, учуяв кошачьим чутьем лакомый кусочек, приблизилась к хозяйке и потерлась о ее ногу. К руке Дженнесты прилипла запекшаяся кровь. Отлепив сгусток, Дженнеста бросила его перед животным. Сапфира, шевеля усами, принюхалась и вонзила зубы в пенистое угощение. Жуя, она издавала влажные, смачные звуки.
   Дженнеста подумала о цилиндре и о жалком отряде, который у нее хватило неразумия послать за ним. Истекло уже больше половины времени, которое она назначила для возвращения драгоценного предмета. Надо разработать план на тот непредвиденный случай, если эмиссару Кистана не удастся вернуть цилиндр. Одно можно утверждать с уверенностью: если он не справится с задачей, даже боги не смогут ему помочь.
   Но то, что ей принадлежит, она непременно получит. Отряд Страйка загонят, как собак, какие бы на это ни потребовались усилия, и приведут к ней, чтобы она воздала им должное.
   Лениво слизывая кровь с рук, она представляла себе пытки, которым подвергнет Росомах.

ГЛАВА 9

   Должно быть, это тяжело, — сказал Страйк.
   Прикоснувшись к своей голой шее, Элфрей кивнул:
   — Первый зуб я добыл, когда мне было тринадцать зим. С тех пор я ни на секунду не расставался с ожерельем. До этого момента.
   — Потерял в засаде?
   — Наверное. И даже не сразу заметил пропажу. Коилла лишь сегодня указала мне на нее.
   — Но ты завоевал свои трофеи, Элфрей. Этого у тебя никто не может отнять. Со временем у тебя будет новое ожерелье.
   — Вот времени-то как раз и нет. Во всяком случае на то, чтобы зубов опять стало три. Я ведь самый старый в отряде, Страйк. Сражаться голыми руками со снежными леопардами — занятие для молодых орков.
   Элфрей впал в мрачное молчание. Страйк оставил его одного. Он знал, какой это удар по гордости — потерять эмблемы своей доблести, символы, подтверждающие, что ты истинный орк.
   Они продолжали ехать во главе колонны.
   Вслух никто об этом не говорил, но впечатления от увиденного в оркском поселении камнем лежали на сердце каждого солдата. Меланхолии Элфрея вторило общее мрачное настроение Росомах.
   Теперь, когда лошади были у всех, они стали продвигаться быстрее, хотя Меклун, которого все еще приходилось тащить на носилках волоком, тормозил их. Несколько часов назад они повернули на юго-запад. Теперь, пересекая Великие Равнины, они двигались прямо к Черным Скалам. Если так пойдет дальше, то еще до заката они достигнут места, расположенного посередине между Скратчем и Полем Ткачей.
   Страйк надеялся, что удастся без приключений пройти по этому коридору, не нарвавшись ни на воинственных троллей с севера, ни на завистливых людей с юга.
   Местность постепенно менялась. Равнины уступили место холмам с неглубокими ущельями между ними и вьющимися вокруг извилистыми тропками. Стал преобладать кустарник. Вместо обильных пастбищ пошли вересковые пустоши. Отряд приближался к области, испещренной человеческими поселениями. Страйк решил, что безопаснее будет ко всем ним относиться как ко враждебным — будь то Уни или Поли.
   Его размышления были прерваны шумом и суматохой сзади. Он оглянулся. Хаскер и Джап опять громко пререкались.
   Страйк вздохнул.
   — Веди колонну, — сказал он Элфрею и повернул лошадь назад.
   К тому времени, когда он галопом приблизился к сержантам, те уже были на грани рукопашной. Завидев командира, оба притихли.
   — Вы кто — мои заместители или балованные малыши только что из яйца?
   — Это он виноват, — пожаловался Хаскер. — Он…
   — Я виноват? — встал на дыбы Джап. — Ты, урод! Да я…
   — Молчать! — приказал Страйк. — Тебе, Джап, полагается быть нашим главным разведчиком; зарабатывай свой хлеб. Прога и Глеадега надо сменить. Возьми с собой Калтмона, а свою порцию кристаллов оставь Элфрею.
   Одарив противника прощальным оскалом, Джап пришпорил коня и поскакал прочь. Страйк переключился на Хаскера.
   — Ты сам подталкиваешь меня, — сказал он. — Еще немного, и я сдеру кожу у тебя со спины.
   — Таких нельзя принимать в отряд, — пробормотал Хаскер.
   — Тебя никто не спрашивает, сержант. Или работай вместе с ним, или отправляйся домой. Выбор за тобой! — Страйк вновь направился во главу колонны.
   Хаскер заметил, что рядовые оказались достаточно близко, чтобы услышать данную ему начальником выволочку, и теперь смотрят на него.
   — Если бы нас вели как полагается, с нами бы не случились все эти неприятности, — кисло пробурчал он.
   Солдаты отвели взгляды.
   Когда Страйк доскакал до Элфрея, к ним присоединилась Коилла.
   — Если мы будем двигаться в том же направлении, то окажемся ближе к Полю Ткачей, чем к Скратчу. Каковы наши планы на случай столкновения? — спросила она.
   — Поле Ткачей — одно из самых старых поселений Уни, — сказал Страйк. — И одно из самых фанатичных. А это означает непредсказуемость. Имейте в виду.
   — Уни, Поли, какая разница? — вставил Элфрей. — Они ведь все равно люди, разве не так?
   — Нам полагается помогать Поли, — напомнила ему Коилла.
   — Только потому, что у нас нет выбора. А разве он когда-нибудь у нас был?
   — Однажды был полный выбор, — отвечал Страйк. — Во всех случаях помогать Поли, по-видимому, стоит. Они менее враждебны по отношению к древним расам. И что еще более важно, помогая им, мы способствуем разделению людей. Только подумайте, насколько бы было хуже, если бы люди стали едины.
   — Или если бы одна сторона победила, — добавила Коилла.
 
   Впереди колонны, невидимые остальными воинами дружины, Джап и Калтмон сменили прежних разведчиков. Джап проводил взглядом Прога и Глеадега. Те направлялись к главному отряду.
   Только сейчас он слегка остыл после стычки с Хаскером. Пришпорив коня — несколько жестче, чем того требовала необходимость, — он сосредоточился на своей задаче: разведывать дорогу. Пейзаж стал более скученным. Все чаще попадались пригорки и маленькие рощицы, а из-за более высокой травы стало труднее разглядеть тропу.
   — Знаешь эти места, сержант? — спросил Калтмон. Он говорил тихо, как будто опасаясь, что, несмотря на полное отсутствие врагов, громкий разговор может выдать их.
   — Немного. Сейчас местность станет довольно заметно меняться.
   Как будто в подтверждение его слов, тропа, по которой они скакали, нырнула в сторону. Кустарник по обе стороны сделался гуще. Начался слепой поворот.
   — Но если отряд продолжит движение тем маршрутом, которым следует сейчас, — продолжал Джап, — нам не о чем…
   Дорогу перегородило препятствие.
   — … беспокоиться.
   Баррикада состояла из поваленной набок крестьянской тележки и стены толстых стволов. Ее охраняли люди, одетые одинаково — в черное. Их численность равнялась по крайней мере дюжине, и они были хорошо вооружены.
   Джап с Калтмоном натянули поводья, но люди их уже заметили.
   — О, черт! — простонал Джап.
   Со стороны баррикады донесся громкий вопль. Размахивая мечами, топорами и дубинами, люди бросились к лошадям. Дворф и орк с трудом поворачивали своих коней.
   Через мгновение они уже скакали прочь, преследуемые жаждущей крови бандой.
 
   — Сегодня солдат Объединенных Экспедиционных Сил, а завтра тебя продают, и ты служишь Дженнесте, — вспоминал Страйк. — Ты ведь знаешь, как это бывает.
   — Знаю, — отвечала Коилла, — и думаю, тебе было, как и мне.
   — Не понял…
   — Разве тебя не приводил в ярость тот факт, что тебя не спросили, хочешь ты быть проданным или нет?
   Страйк в очередной раз опешил от ее прямоты. А также от того, как точно она читает его чувства.
   — Пожалуй, приводил, — согласился он.
   — Ты воюешь со своим воспитанием, Страйк. Ты не можешь заставить себя признать, что это было вопиющей несправедливостью.
   Ее манера давать оценку самым сокровенным его чувствам вселяла в Страйка тревогу. Он ответил уклончиво:
   — Труднее всего пришлось таким, как Элфрей. — Большим пальцем он выразительно ткнул в сторону полевого хирурга, который ехал рядом с носилками Меклуна. — В его возрасте такие перемены даются нелегко.
   — Но мы разговаривали о тебе.
   Он собирался было ответить, но тут впереди показались Прог и Глеадег. Они скакали галопом.
   — Передовые разведчики докладывают, сэр, — четко сказал Прог. — Сержант Джап сменил нас.
   — Нам следует чего-то остерегаться?
   — Нет, сэр. Дорога вперед свободна.
   — Отлично. Присоединяйтесь к колонне.
   Солдаты поскакали прочь.
   — Ты говорил про перемену, — напомнила Коилла.
   «Интересно, ты по природе такая настойчивая, — подумал Страйк, — или для всех этих вопросов есть какая-то причина?»
   — Ну, для меня лично при новой госпоже ничего особо не изменилось, — сказал он. — Во всяком случае, не сразу. Я сохранил свое звание и по-прежнему имел возможность сражаться с настоящими врагами. Хотя бы с одной кликой настоящих врагов…
   — И ты стал командовать Росомахами.
   — В итоге — да. Хотя это не всем понравилось.
   — Что ты подумал, когда оказалось, что ты служишь правительнице, которая наполовину человек?
   — Это было… необычно, — осторожно произнес Страйк.
   — Ты хочешь сказать, возмутился. Точно так же, как и остальные.
   — Я не прыгал от счастья, — признал он. — Как ты сама сказала, наша ситуация сложна. Кто бы ни победил — Уни или Поли, — во всех случаях позиции людей в целом укрепятся. — Он пожал плечами. — Но такова уж участь орков — повиноваться приказам.
   Коилла долго и пристально смотрела на него.
   — Да. Этим все и заканчивается. — Не услышать горечь в ее голосе было нельзя.