Ночкин Виктор. Тварь из Бездны

   – Честно говоря, не очень, – отозвался солдат, – ты лучше.
   Сирина запрокинула голову, разглядывая уходящий в низкие тучи шпиль… потом вдруг молвила:
   – А давай обвенчаемся здесь! Не в церкви какой-нибудь маленькой, а прямо здесь, а?
   – Давай, – шепотом ответил солдат.
   Вот это, значит, и есть оно – счастье!

***

   Пошел дождик – тихий, мелкий, мир тут же съежился, сжался, утратил объем. Со всех сторон – серая пелена, справа, слева… Над головой – такая же серая тусклая мокреть. Совсем не летний дождь.
   Ральк накинул на плечи девушке плащ, Сирина укуталась, нахлобучила капюшон.
   – Если волосы намокнут, потом не расчешешь, как кудель будут, – доверчиво пояснила она, – ну что, похожа я в этом плаще на ученика чародея?
   – На Гунгиллу все-таки больше похожа, – буркнул Ральк. Из-за дождя настроение сразу испортилось. – Ну что, придется домой теперь?..
   – Ага, – согласилась Сирина. – Идем к нам. Не то мама ругаться станет, что под дождем гуляем.
   Ральк неуверенно взял девушку за руку – прикосновение оказалось необычайно приятным, маленькая ручка Сирины была мягкой и теплой. Она не стала отнимать ладонь, а улыбнулась и заглянула Ральку в глаза – снизу вверх, из-под неуклюжего капюшона.
   – С тобой хорошо, – объявила девушка. – Посидишь у нас, а? Ну хоть немного…
   – Ладно, – кивнул солдат. – Конечно.
   Еще за пару кварталов до жилья Сирины они услыхали крики. Больше орала Терена, изредка в ее трубный голос вплеталась хриплая брань. Молодые люди переглянулись и прибавили шаг. Вот и дом. Терена, уперев мощные руки в бока, загородила вход, а перед ней – под дождем – топтался среднего роста коренастый мужчина с перевязанной рукой. Подойдя ближе, Ральк разглядел и Торкера-младшего, под глазом у парнишки наливался свежий синяк. Прислушавшись к перепалке, стражник понял, что Терена уже одолела и теперь снисходительно позволяет высказаться побежденной стороне. Коренастый, опустив глаза, бормотал:
   – Да разве же я не знаю… Конечно… ну, то есть, если бы я мастера Торкера не уважал, я бы мальца и вовсе в ученики не взял бы! Кого б другого, а мастера Торкера сыну – не отказывал, верно же? Но он же, стало быть, пацан-то – с ножом на меня! Разве порядок?
   – Не порядок, – согласилась Терена, – а фингал кто ему поставил?
   – Так потом же! – снова вскинулся было краснодеревщик, но под суровым оком сердитой матери снова сник. – Он сперва ножом меня, стало быть, ну а потом уж я не сдержался…
   – Он первый, мам! – наконец подал голос Торкер-младший. – Он мне подзатыльник…
   Тут же здоровенная красная ладонь Терены с размаху опустилась на многострадальный затылок парнишки.
   – Он – наставник твой! Молчите, мастер, молчите! – краснодеревщик покорно подавился новой репликой. – Он тебя уму-разуму учить должен! А когда надо – и подзатыльник может дать! Вот как я сейчас!
   Каждая фраза сопровождалась взмахом пухлой ладони, но Торкер был уже начеку и неизменно увертывался, крутясь вокруг толстухи. Наконец Терена сообразила, что избранная ею тактика к успеху не ведет и, опустив руки, заключила:
   – Ну, вот что. Поладим-ка мы с вами миром, мастер. А?
   – Да я что, – забормотал краснодеревщик, радуясь предоставленной возможности высказаться, – я же со всей душою… Со всем почтением к уважаемому мастеру Торкеру, супругу, стало быть, вашему… Да только после нынешнего не смогу я парня учить, невозможно…
   – Ладно, – милостиво кивнула Терена. – Из учеников мы его выпишем. Пусть мой старик ему другого наставника ищет. И денег мы с вас не возьмем за нынешнюю неделю, за ученический труд. Уж не держите на нас зла, мастер.
   – Да разве ж я… Я же как всегда – к мастеру Торкеру с огромным же почтением… Ну, если так, если миром поладим, так я пойду. Не буду, стало быть, мешать семейству… Вот и доченька пожаловала… Пойду я, стало быть…
   Ральк только теперь заметил, что мастер краснодеревщик, оказывается, снял шляпу, беседуя с Тереной. И лишь уходя решился нахлобучить свой колпак на промокшую плешь. Суровая теща будет у Ралька…

***

   Шагая под дождем, Ральк под беззаботную болтовню Сирины размышлял, как и что он скажет матери девушки, но скандал у порога совершенно сбил его с мысли и нарушил весь продуманный план. Когда краснодеревщик удалился, Терена оставила позицию в дверях и Сирина с Ральком зашли в дом, при этом Торкер младший попытался проскользнуть рядом с ними. Не удалось, мать ухватила парня за шиворот и поволокла, не обращая внимания на протесты, по коридору. Открыла дальнюю дверь и зашвырнула сына внутрь, сурово молвив:
   – Посиди-ка в кладовке, пока отец не вернется.
   С этими словами она заперла дверь на щеколду и обернулась к молодым людям. Ральк смущенно топтался в дверях, он, как положено кавалеру, помог Сирине снять накидку и теперь мял мокрую одежду в руках, судорожно подыскивая слова. Но ему снова не пришлось ничего говорить. Едва Терена покончила с приведением в исполнение приговора Торкеру-младшему, ее лицо тут же прояснилось. С приторной улыбкой толстуха объявила:
   – Вот и славно, что вернулись, детки! Скоро старик наш заявится, поужинаем вместе. Ты ведь не торопишься, мастер Ральк?.. – и тут же, без паузы. – Конечно, не торопишься! Старик мой сказал, на службу только к утру, куда тебе торопиться! Ты же холостяк, дома не ждет никто!..
   – Так я…
   – Вот и посиди с нами, чего тебе одному-то дома мыкаться.
   – Скажешь тоже, дома, – фыркнула Сирина. Ральк не успел ответить, а девушка наловчилась вставлять реплики в непрерывный поток рассуждений матери. – Он на постоялом дворе комнату снимает, верно, Ральк? Вот женится – куда молодую жену приведет? А?
   Сирина расхохоталась, а у Ралька в груди почему-то стало холодно. Никогда он не боялся – ни в море, на борту «Гнева Фаларика», ни в фенадских горах, когда на гномов с отрядом ходил… А сейчас где-то у горла свернулся тугой комок и медленно-медленно заскользил вниз… Что ж она говорит… Тут Терена, запнувшаяся было на полуслове, подхватил:
   – А ну и что ж такого? Все когда-то молодыми были, все начинают как-то… И ничего! Вот сперва у нас поживете, оглядитесь, друг к дружке примеритесь, а если что – мы со стариком поможем, подскажем. А потом, глядишь, и собственное жилье присмотрите, голубки. А пока вон – на втором-то этаже комнату вам освободим, я уже все обдумала… Я так мыслю, что сперва кровать нужно новую, потом еще…
   Толстуха говорила и говорила, а холод в ральковой груди рассасывался, таял, словно сосулька под лучами весеннего солнышка, солдат почувствовал, как помимо воли уголки губ растягиваются в улыбке… Улыбаться Ральку было так же непривычно, как и испытывать страх. Он прислушивался к новым ощущениям и думал, что теперь придется привыкать. За себя-то он не боялся никогда, а вот за Сирину, за ее родню, за их дом… За их с Сириной дом… И улыбаться он тоже привыкнет – точно, привыкнет. И все будет хорошо.
   Сирина ткнула его в бок кулачком:
   – Да что ты скалишься! Нет, он стоит и лыбится, как дитя малое! Ты вообще собираешься моей руки просить или нет? Ты…
   А Ральк стоял и улыбался. Новые ощущения ему, пожалуй, нравились. Определенно, нравились. Точно. За спиной хлопнула дверь – вернулся Торкер. Ральк оглянулся все с той же непривычной улыбкой и смущенно пожал плечами. Смущаться он тоже, пожалуй, не умел. То есть смущался, конечно – но неумело.
   – Папа! – заявила Сирина. – Он не просит моей руки!
   – Прошу, – все с той же глупой ухмылкой глупой выдавил из себя Ральк. – Прошу я!
   Торкер очень серьезно оглядел командира с головы до ног и махнул ручищей:
   – Отдаю тебе свое невинное дитя. Храни ее и береги, как я хранил и берег! Вот видишь теперь, каково мне приходилось в этом доме? А раз видишь, то идем-ка выпьем, что ли. Выпьем – полегчает, уж я-то знаю, каково с моими бабами дело иметь… Не успели же вы без меня тот кувшинчик из «Медного гроша» прикончить?
   А Ральк так и не сумел ничего больше произнести вслух. Он улыбался и был совершенно поглощен этим занятием.

Глава 27

   Хотя Ралька изо всех сил пытались оставить ночевать, он все же распрощался с гостеприимным семейством, отговорившись необходимостью собраться на службу. В общем, это было правдой, Ральку в самом деле нужно было переодеться и взять оружие. Мелкий противный дождь, начавшийся еще до темноты, монотонно колотил по крышам и мостовым, шуршал, шелестел, тянул шепотом заунывную песню… А Ральк улыбался – очень славные люди его будущая родня. Так хорошо в компании ему не бывало с тех самых пор, как он расстался с Писарем – последним уцелевшим солдатом из ралькова отряда. Их, раненных, оставили долечиваться в Дермаде, маленьком городишке у подножия Фенадских гор – а капитан Торн увел отряд в новый поиск. В глухом ущелье наемники попали в засаду… Погибли все.
   Из Дермада Ральк отправился сюда, в забытое Гилфингом захолустье – искал тихую пристань, искал мир и покой… и вот теперь нашел Сирину. Интересно, как поживает нынче Писарь? Он был непростой парень, молчун и скрытник… И, кажется, честолюбец в душе. Писарь снова отправился в Ренприст наниматься в вольный отряд и наверняка служит где-нибудь в Геве или Анновре… Если, конечно, жив. Писарь – это, конечно, кличка, так парня окрестили, потому что был грамотен и даже немного умел колдовать – хотя и не обучался, кажется, у чародея, как положено. Частенько сидел, перебирал какие-то мятые листочки, шевелил губами, как будто учил что-то… Сидит вот так, бывало, глаза, вроде к тебе обращены – а не видит, куда-то сквозь тебя глядит… Странный, конечно, парень был – но тоже член отряда, член семьи… Таких вот, странных, в семье даже больше прочих любят.
   Прощаясь четыре года назад с Писарем, Ральк даже не пытался скрыть слез, дороже соратника у солдата не было никого – до тех пор, пока не встретил Сирину. Сирина – это совсем другое, она необычная девушка… а родители ее – славные люди. Даже крикливая бесцеремонная Терена, даже угрюмый и наглый Торкер-младший – тоже славные. Скоро, совсем скоро, они станут семьей Ралька – а семьи у него не было четыре года… с тех пор, как распрощался с Писарем в Дермаде. Прежде Ральк старался гнать из памяти воспоминания о соратниках, о капитане Торне, Писаре и прочих – чего зря себя расстраивать? Как подумаешь о них – тоскливо делается, хоть вой. А вот нынче вспомнил снова – и ничего. Теперь у Ралька есть настоящая семья. Снова.
   Возвратившись в «Попутный ветер», Ральк прихватил у Девика кусок хлеба с сыром – завтра с рассветом на службу, завтрак заказывать некогда будет – и поднялся к себе, не задерживаясь в зале, где все еще шумели, выпивая, посетители. Ральк развесил промокшую одежду, приготовил ножны с мечом, каску и нож, и лег спать.
   Поднялся он до рассвета и первым делом выглянул в окно – паршиво, похоже, дождь так и лил всю ночь, с неба лилась все та же мелкая пакость, что и вчера вечером, окрестности выглядят мокрыми и унылыми. Ральк быстро собрался, на ходу проглотил приготовленную с вечера снедь, нахлобучил каску и щелкнул пряжкой ремня. Подхватил плащ, напоследок еще раз оглядел комнату с порога – и вышел.
   Внизу, в пустом зале уже хозяйничал сонный Девик – бродил между столами с метлой, наводил порядок. Интересно, когда он отсыпается? Хозяин неспешно сдвигал стулья, выметал из-под столов объедки и сор… вот нагнулся, что-то поднял, понюхал, повертел перед глазами и снова швырнул под ноги. Заслышав шаги Ралька, кабатчик обернулся, зевнул и поприветствовал постояльца:
   – Здорово, Ральк! А правду вчера говорили, что теперь по ночам цеховые станут по городу караул нести?
   – Вроде бы, да, – на ходу бросил Ральк, устремляясь к двери. Задерживаться и трепаться с болтливым кабатчиком не хотелось, это было скучно, – так начальство говорит. Ну, бывай!.. Вернусь поздно.
   – Ага, Гилфинг тебе в помощь, – зевнул Девик и зашуршал метлой…
   Ральк вышел из трапезной, нахлобучил каску, накинул плащ и укутался как следует – после теплой духоты «Попутного ветра» сразу стало зябко и неуютно. Солдат поежился, представляя, как сейчас он попадет из-под навеса на дождь и ветер… Потом на память пришел вчерашний вечер, Сирина, ее улыбка и маленькая теплая ладошка в его руке… Ральк улыбнулся и беспечно шагнул из-под навеса. Жить – не скучно. Совсем не скучно, если помнить, что Сирина ждет его.

***

   Дождь монотонно барабанил крошечными капельками по каске, серый, скучный дождик. Ральк поднял воротник. Все вокруг было серым – небо, дома, мосты и лужи. Серая вода в каналах, испещренная рябинками от упавших серых капель, серый сумрак в серых подворотнях… Серые лица немногочисленных прохожих, и серое выражение этих лиц.
   У кордегардии собралась порядочная толпа – возвращались с ночного дежурства ополченцы, подходили стражники. Кутались в плащи, ежились… Перед входом рыжий Нирс ожесточенно ругался с тщедушным подмастерьем:
   – Подумаешь, за ночь ничего не случилось! У нас годами ничего не случалось, понял?!
   – А вот сейчас в городе Тварь объявилась, – огрызался цеховой, – так пока стража охрану несла, люди сгинули! Тварь растерзала! А как мы!..
   – Что – как вы?
   – А как мы в ночь караул стали нести, так спряталась Тварь, испугалась!
   – Тебя, что ли, сопляка, испугалась?
   – Ах, сопляка?! Сам ты гнида рыжая!
   Нирс ухватил за грудки подмастерья, тут же несколько ополченцев придвинулись поближе, наверняка намереваясь вступиться за своего, если придется – Нирс был на голову выше и раза в полтора тяжелее тщедушного противника. Конечно, если бы нынче ночной караул несли не ткачи, а, к примеру, цех кузнецов, рыжий не был бы так смел. Тем не менее, беспорядка Ральк допускать не желал и рявкнул:
   – Отставить!
   Нирс тут же выпустил ткача и отступил, оправдываясь:
   – А чего он… Подумаешь, Тварь нынче не вылезла… Вот если бы вылезла и эти герои ее изловил бы… Вот тогда бы…
   – И что, если б изловили? – осведомился Ральк. – Ты б, Нирс, обрадовался, что за тебя твою работу эти почтенные мастера выполнили?
   Нирс тут же стушевался, а ткачи забурчали одобрительно. Ральк обернулся к ним:
   – А вам, мастера почтенные, я замечу, что пацанов своих вы распустили. Длинный язык до добра не доводит. Я вот велю этому солдату Нирсу каждый день являться к вам с проверкой. Пусть-ка проследит, как вы своих подмастерьев учите, а заодно – и сколько льна в шерсть мешаете.
   Ткачи заворчали, но отодвинулись, кому нужны неприятности? Одно дело – пацаны за грудки похватали друг дружку… или даже в глаз если бы – дето-то молодое. А совсем иное – со стражей по-настоящему ссориться не след, наживешь беду.
   Тут из кордегардии вышел их старшина и велел расходиться. Мастера церемонно распрощались друг с дружкой и, разбившись на группки, побрели в стороны. Сразу же стало просторнее. Ральк оглядел своих людей – вроде, все в сборе, кроме Торкера – и пошел за указаниями. В каморке писаря по-прежнему хозяйничал мрачный Эгильт. Похоже, сержанту так и не удалось выспаться – выглядел он паршиво. Глаза покрылись сетью красных прожилок, запали, и вокруг них растеклась синева, волосы неопрятными прилизанными прядями свисали по сторонам осунувшегося лица. Щеки блестели от испарины. Он склонился над грифельной доской и вяло водил по ней мелом – Ральку показалось, вычерчивает какие-то бессмысленные загогулины.
   – А, Ральк… – вяло отозвался на приветствие сержант. – Ступай на рынок. До полудня побудь там, после, когда кто-нибудь тебя сменит, возвращайся сюда. Писарь к полудню придет, он дальше и разберется, кого куда… А я уже запутался… в бумажках этих… В списках этих… Ступай…
   И снова уткнулся в грифельную доску. Десятник пожал плечами и вышел наружу. Десяток был в сборе, Торкер тоже появился. Ральк объявил новое назначение, и стражники зашагали к рынку. Никто не болтал, все, зевая, угрюмо кутались в плащи и накидки…
   На рынке было пустынно. Крестьяне, как обычно, составили возы в ряд, но сбрасывать с товара рогожи не спешили – дождь. Кое-кто слегка откинул покров с угла, другие выложили образцы своих овощей поверх. Многие спрятались под возами.
   Купцы вздыхали в лавках, печально выглядывали оттуда и скорбно чесались. Торговцы помельче, оставив прилавки, собрались под навесом. Покупателей по случаю непогоды сегодня не предвидится. Горожанки предпочитают пересидеть дождь дома. Несколько укутанных в промокшие тряпки теток бродило между торговых рядов, приценивались, качали головами и отходили. Изредка какая-то из них лезла под многочисленные одежки за кошелем. Если дождь не прекратится, сегодня торга не будет.
   Ральк оставил Ропита с Эрвилем под навесом у входа на рынок, а с остальными прошелся вдоль телег и лотков. Народу мало, зато порядок! Где-то поблизости пронзительным тенором заливался нищий:
   – Не скупитесь, подайте, люди добрые! Гилфинг видит, как страдаю – и в дождь, и в непогоду возношу молитвы Светлому!.. За всех вас, во грехов искупление!.. Ибо неотвратимо возмездие, никому от Твари из Бездны защиты не будет… Ни камень, ни железо не оградит от Зверя, приходящего с приливом… Подайте на пропитание, подайте, люди добрые, а уж я помолюсь за вас Светлому, уж я попрошу милости к городу Верну и жителям его… Кто добросердечен – тот спасется, кто сердцем глух, тому кара…
   Ральк сплюнул в лужу. Торкер угрюмо проворчал:
   – Накаркает, гнида…
   – Что ж ты, господин солдат, божьего человека, бранишь… – пробурчал из-под зашпиленного воза крестьянин.
   Торкер хотел было ответить, но махнул рукой и смолчал. Прошли с десяток шагов, только тут толстяк вполголоса заявил Ральку:
   – Вот не пойму я одного – ну с чего бы Светлому были ближе мольбы этого оборванца, чем мои? Что он чаще молится – так у него досуг есть, у бездельника, а я семью кормлю, мне некогда. Не угодно разве Гилфингу, чтоб моя семья жила в сытости?
   – А если бы твою семью кто-то другой кормил и одевал, ты б чаще молился? – задумчиво пробурчал в ответ Ральк.
   Мысли десятника были далеко от рынка, нищего попрошайки и глупого крестьянина – думал Ральк как раз о семье вышибалы. Вернее, об одном из членов семьи. О Сирине.

***

   Прошлись вдоль рядов… Покупателей по-прежнему было не густо, а дождь, пожалуй, даже усилился. Похоже, опять зарядило на весь день, в затянувшей небо серой пелене – ни просвета.
   Поскольку порядок на рынке нарушать никто не собирался, стражники отыскали более или менее свободный навес, служивший складом какому-то богатому купцу, и расселись на мешках. Кого другого распоряжавшийся там заспанный приказчик прогнал бы прочь, но стража – дело другое. Против присутствия стражников – кто ж возразит? Время от времени Ральк отряжал пару своих обойти пустые ряды и поглядеть, все ли спокойно. Чаще других отлучаться приходилось Нирсу – рыжий знал, за что, и помалкивал.
   Оставшиеся под навесом, против обыкновения, сидели молча. Пару раз то один, то другой, пытался завести разговор, но беседа не клеилась, угасала, как будто раскисая под серым дождиком. Стало так скучно, что Ральк даже сам решил пройтись по рынку и размяться, но тут появился Ропит – доложил, что прибыла смена. Ральк прикинул, до полудня еще далеко, но раз пришли сменить – значит, так надо. Обменялся парой фраз с десятником – командиром прибывшего караула – и повел своих к кордегардии. И по дороге снова молчали и всем, видимо, было скучно. Но не Ральку – ведь он думал о Сирине…
   В кордегардии солдаты поднялись на второй этаж, просушиться и погреться —несмотря на летнее время, стражники растопили печь. Сам Ральк отправился к писарю – грамотей явился раньше срока и теперь отчитывал Эгильта, а тот стоял перед писарским столом и безропотно помалкивал, по-прежнему черкая по доске огрызком мела.
   – Ты что натворил? Что, я тебя спрашиваю? – орал писарь. – Я ж как чувствовал, раньше приперся! Не выспался, не пожрал толком! Как чувствовал, что не будет без меня ладу!.. Здорово, Ральк! Ну, ты понял? Ты погляди, что твой сержант натворил!
   Писарь привстал и, перегнувшись через стол, вырвал из эгильтовых рук многострадальную табличку – десятник успел разглядеть, что поверх расписания караулов она размалевана какими-то хвостатыми зверушками. Кажется, у существ было разное количество раскоряченных ножек и треугольные зубки в пастях. Сержант деревянно качнулся следом за доской, мотнулись влажные патлы, свисающие на глаза.
   – Может, я пойду пока, подожду там, наверху? – осторожно спросил Ральк. Не годится, чтобы в его присутствии отчитывали командира. – Там побуду. А то нас на рынке сменили…
   – Ладно, – кивнул писарь, – ступай, погрейся. Я разберусь, кто где сейчас, тогда решу куда твоему десятку. Будь наверху, не уходи.
   Ральк собрался уходить, но в дверях едва не столкнулся с капитаном. Посторонился, пропуская начальство.
   – Ваша милость, поглядите, что он здесь натворил! – снова взвыл писарь.
   – Эгильт, ты паршиво выглядишь, – вместо ответа буркнул офицер. – Я знаю, вчера тебе досталось. Может, отдохнешь пару дней? По-моему, ты болен.
   – Да я ничего… – не поднимая глаз, тихо отозвался сержант, – только устал… Я отдохну и снова на службу…
   – Как хочешь. Но если почувствуешь себя больным – можешь еще денек-другой отлежаться… Так что у тебя?
   Капитан шагнул к столу писаря и склонился над записями. Ральк, воспользовавшись тем, что проход освободился, поспешил от греха подальше удалиться…

Глава 28

   Ральк поднялся на второй этаж, там в большой комнате у камина собралось десятка три человек – сушили плащи, чистили оружие. В помещении было душно, пахло мокрым тряпьем. В ответ на расспросы подчиненных десятник пожал плечами – мол, ничего не известно. Ждите, мол.
   Солдаты сидели, стояли у стен, То и дело кто-то входил и выходил. Ральку не понравилось, и он бы покинул душное помещение – да нельзя, обещал, что будет ждать распоряжений здесь. Поэтому солдат ограничился тем, что вышел из затхлой духоты на лестницу и, облокотившись о перила, принялся слушать, что происходит внизу. Эгильт, должно быть, уже ушел. Сержант нынче выглядел как-то странно, прежде Ральку не доводилось видеть его таким вялым и опустившимся. Прежде командир лучше следил за собой и всегда появлялся на людях опрятным и подтянутым – как и должен выглядеть сержант вернской стражи. Слишком уж сильно подействовала на него эта история, не стоило так расстраиваться. Вот она – тихая жизнь в Верне, подумал Ральк, начинаешь переживать из-за ерунды.
   Писарь внизу угомонился, из-за неплотно прикрытой двери едва слышался размеренный голос капитана, отдававшего распоряжения. Что-то о плохой организации у цеховых, мол, нужно объяснить их старшинам получше, как распределить людей.
   Вот хлопнула дверь, внизу затопали, кто-то спрашивал капитана. «К писарю загляни!» – «Ага!»… снова шаги, чье-то негромкое бормотание, стук, скрип петель.
   – Прошу прощения, ваша милость, вот брат покойного мастера Рукиста! Как раз приехал нынче, так мастер Грейст велел его сюда…
   – А, хорошо, – отозвался капитан. – Мастер…
   – Бристен, – назвался вновь прибывший, – Бристен Онрим. Ваша милость, мне только что сообщили… ужасно… Бедный брат… Но я ничего не знаю о преступлении…
   – Мастер Бристен, вам ведь в любом случае следует осмотреть имущество родственников, вы – законный наследник?
   – Не знаю, мы с братом не ладили, так что он вполне мог завещать кому-то…
   – Э, мастер, давайте пройдем ко мне… Не годится обсуждать такие серьезные вещи в коридоре…
   Снова шаги, скрипнула дверь… Солдат, доставивший купца в кордегардию, поднялся, кивнул Ральку и прошел в общую комнату. Позади послышались шаги, Ральк обернулся – вышли Торкер с Нирсом.
   – Душно, – пояснил рыжий. – Лучше уж внизу, там дверь откроем, дышать легче будет.
   – Мне велено здесь ждать, – пожал плечами Ральк. – А ты ступай, если хочешь.
   Внизу снова хлопнула дверь, капитан позвал писаря. Нирс почему-то не стал спускаться – может, не хотел попадаться на глаза начальству. Несколькими минутами позже на первом этаже снова затопали, потом на лестнице показался писарь:
   – А, Ральк, ты здесь! Возьми троих и жди у двери.
   – А куда нам?
   – Капитан проводит мастера Бристена Онрима, брата Рукиста Онрима, которого убили, помнишь? Так вот, в дом убитого они сходят, его милость велел конвой собрать, четыре человека. Смекаешь?
   – Ладно.
   Чего смекать, Ральк не понял. Брат вряд ли имел отношение к убийству, иначе не стал бы заявляться из своего Велинка через день после убийства. К тому же все твердят о проклятой Твари – это как? В общем, не с чего приезжему пытаться сбежать, он чист. И посещение дома – формальность. Ну, желает начальство шагать в сопровождении конвоя – пусть. Ральк позвал еще Ропита и спустился вниз. Вскоре показался капитан, за которым шагал мужчина средних лет в красивом плаще – брат убитого купца.
   – …Так что я с ним и не виделся почти, – рассказывал на ходу приезжий, – ну сами посудите, ваша милость, какой он мне брат после всего?
   – Но вам так и не удалось доказать, что покойный подделал отцово завещание?
   – Доказать не удалось, но, Гилфингом клянусь, это все знали! Даже судья, который присудил выдать мне треть наследства. Все знали, что отец не мог все Рукисту завещать, поэтому судья, хотя и не решился завещание объявить подложным, все же треть назначил выдать мне, мол, отец, не в своем уме был, когда подписывал…
   Капитан кивнул Ральку и вышел с купцом наружу. Стражники направились следом.