Одли Ансельм. Инквизиция

   Дверь штурманской рубки открылась, и Мауриз промчался мимо нас, резким жестом кисти велев нам следовать за ним. Никто из матросов не обращал на нас внимания, когда мы прошли через главный шлюз и зашагали по длинному порталу со стеклянной крышей в подземную гавань Рал Тамара – цепь огней в серо-голубом мраке.
   В гавани, как всегда, царила оживленная суета, моряки и грузчики переносили товары. Под нами, на грузовом уровне, слышались громкие фетийские голоса, о чем-то спорящие, и кто-то ругался, но стоило мне отвлечься, как Матифа больно ткнула меня в ребра, заставив сосредоточиться. Свирепо посмотрев на нее, я почти бегом кинулся в лифт, работающий на огненном дереве, где с нетерпеливым видом ждал Мауриз. Однако он ничего не сказал, и сухопарый морпех, управляющий лифтом, повернул рычаг изопульта. Платформа поехала вверх. Пока мы поднимались, у меня колотилось сердце: где-то там, наверху, были инквизиторы, имевшие мое описание и приказ арестовать меня за ересь. «О Фетида, пусть эта маскировка сработает», – мысленно взмолился я, глядя, как движутся мимо уровни и входят и выходят люди.
   Время всегда течет слишком медленно или слишком быстро, и казалось, прошло всего мгновение, а мы уже поднялись на поверхность и выходили в чашеобразный зал наверху подводной гавани. Перед нами были дверь и лестница, где только вчера утром стояли Мидий и Сархаддон, чтобы прочесть свое послание смерти. А сейчас с обеих сторон, спрятав лица за малиновыми масками, застыли на страже сакри.
   – Не смотри на них так, – прошептала Равенна.
   Мауриз быстро вышел из лифта, но, сделав несколько шагов, остановился все с тем же нетерпеливым видом.
   – Вам двоим придется научиться следовать за мной, – сказал он. – Матифа, проследи, чтобы они не отставали. – Затем он оглянулся, и я увидел Телесту, спускающуюся к нам. Она высадилась раньше, чтобы уточнить что-то у портовых властей.
   – Все отлично, – сообщила она, когда зашагала рядом с Мауризом. – Джонтийцы не уедут до послезавтра.
   Кто такие эти джонтийцы? Еще один клан?
   – Пока они придерживаются расписания, с ними не будет никаких проблем.
   Когда мы шли вверх по скату к двери, я был уверен, что сакри смотрят на меня и что вот сейчас кто-нибудь из них закричит: «Стой!» и шагнет вперед, чтобы преградить мне дорогу. Но они не двигались, они словно вообще нас не замечали. А потом мы оказались снаружи и уже спускались по лестнице.
   Должно быть, я громко вздохнул от облегчения, потому что Равенна взглянула на меня и сочувственно кивнула. У нас впереди был долгий путь, ночь и день в Рал Тамаре, прежде чем – что? В какое бы безопасное место ни повез нас Мауриз, это будет его выбор. Нашего мнения не спросят. И поискам «Эона» это не поможет.
   Как оказалось, мы вышли из гавани в тот самый момент, когда мимо под конвоем сакри шагали океанографы. Зрелище, осквернившее влажный послеполуденный воздух призраками погребальных костров, дыма и горящих книг. Целых мешков книг в руках сакри, идущих позади пленников. Знание, накопленное за века исследований, будет брошено в огонь и превратится в пепел.
   Я неохотно посмотрел налево вдоль пристани. Туда, где знамя с Пламенем Рантаса было поднято над океанографической станцией, зловеще развеваясь над бело-голубым зданием. Теперь в Рал Тамаре нет океанографов. Некому предупреждать моряков о подводных штормах, некому регистрировать мельчайшие изменения, свидетельствующие о масштабных бурях где-то в мировом океане. Все ради страсти хэйлеттита к очищению от ереси, ради его драгоценного божьего гнева.
   В действительности Мидий не просто фанатик, как скоро обнаружат испуганные океанографы, конвоируемые на допрос в храм. Человек, охотившийся на нас, был еще и политиком, как все премьеры от Темеззара до Лечеззара. Он был хэйлеттитом, для кого все прочие люди мира являются низшими существами, ибо они не родились в сердце Экватории.
   И это был человек со жгучим желанием властвовать, который потерпел поражение и унижение от презираемых им людей. В частности, от океанографа, апелага и фетийца, двое из которых – женщины. Гамилькар, чье вмешательство оказалось решающим, был менее важен. Из-за того, что сделали мы трое ради спасения своей жизни, Мидий пройдет по Архипелагу цепями и огнем во имя Рантаса.
   Его месть вышла далеко за пределы Лепидора, печально размышлял я, следуя за Мауризом и Телестой, которых теперь сопровождали два морпеха Скартариса в алых чешуйчатых доспехах. Должно быть, гнев терзал Мидия после освобождения Лепидора, язвой разъедал его душу. Как мы не подумали, что если Мидий переживет гнев Лечеззара – как оно и случилось, – > то жажда мести сделает его идеальным орудием инквизиции? Одному из нас следовало это знать, но мы все пребывали в эйфории победы, праздновали – и выздоравливали. Я боялся, что даже наш плен и казнь не утолят ярость Мидия. Для него это стало вопросом гордости.
   Я думал, что Мауриз не стал брать слона, только чтобы привлекать меньше внимания, но ошибся. Примерно на полпути мы свернули с главной улицы на узкую боковую, слишком тесную и многолюдную для любого слона. Пройдя мимо скромных дверей домов, выходящих на эту улочку, и одолев еще один переулок, – мы очутились на маленькой площади с апельсиновыми деревьями, растущими перед консульством Скартарисов.
   Палатина говорила, что в Рал Тамаре, как в каждом втором крупном городе, девять фетийских консульств; причина этого затерялась где-то в непролазных дебрях фетийской политики. Главное, что это фетийская территория – а точнее, территория Скартарисов, – где мы будем под защитой – или под стражей – второго из самых могущественных кланов Фетии. Клана, который в прежние дни Империи обладал мощью, превосходящей мощь целых континентов, но теперь пришел в упадок вместе с самой Империей. Почему-то мне не верилось, что самые честолюбивые помыслы Мауриза сосредоточены на известности в светских кругах Селерианского Эластра, чего так добивались многие его соотечественники.
   Дверь открылась раньше, чем мы к ней подошли, и Мауриза проводили в холл с мраморным полом и охряно-красными стенами. Несмотря на этот цвет, он казался светлым и воздушным. Из внутреннего двора доносилось журчание воды – довольно успокаивающий звук. В воздухе витал слабый аромат духов.
   – Есть новости? – резко спросил Мауриз человека, открывшего дверь. Управляющий консульства, подумал я, довольно молодой мужчина и, судя по виду, полный решимости как можно быстрее подняться по карьерной лестнице.
   – Консул встречается с представителем Айриллия, Верховный комиссар. Обед готов.
   – Мы с Телестой поедим прямо сейчас – у нас есть незаконченное дело. Эти двое… – он властно указал на меня и Равенну, – собственность клана. Обращайтесь с ними как с новыми слугами из Уолдсенда. Ими распоряжается Матифа, и я возьму их с собой, когда уеду: Проследи, чтобы им было где спать сегодня ночью.
   Скользнув по нам взглядом, управляющий снова повернулся к Мауризу и повел Верховного комиссара и Телесту во двор – напоминание о нашей с Равенной важности в этой общей системе вещей. Однако он позвал кого-то по имени, и через минуту из левой двери вышла пожилая женщина. В отличие от управляющего, она не была фетийкой.
   – Веска! – обратилась к ней Матифа, давая понять своим тоном, что считает эту женщину низшим сортом. Она повторила то, что сказал о нас Мауриз, добавив, что нам потребуется одежда. Наши сумки заберут из гостиницы, еще раньше заверила нас служанка, но пока они нам не понадобятся. Наверняка их тщательно обыщут, но ничего опасного там не было. Кредитный билет от Дома Кэнадрата по-прежнему хранился у меня в кармане, и Мауриз уже знал, что я еретик.
   – Из-за всех этих солдат у нас сейчас не хватает места, – посетовала Веска. – Придется поместить их в чулан, если удастся один освободить.
   Почему здесь столько народу? Это обычное передвижение войск или часть планов Мауриза?
   – Вы не спите вместе? – бесцеремонно спросила Матифа.
   – Нет, – одновременно ответили мы. Равенна говорила сердито, я был просто раздражен. Это предположение всегда вызывает у нее злость, подумал я. Непонятно, почему.
   – Это же и так видно, – сказала Веска Матифе. – Ничего, найдем еще местечко. Они будут нужны сегодня его светлости?
   – Возможно, вечером, но не раньше. Они не должны выходить. Если хочешь, можешь дать им работу. – Матифа кисло улыбнулась. – Научи их, как должны вести себя слуги.
   Слушая, как женщины говорят обо мне, словно меня здесь нет, я будто вновь вернулся в детство. Но как бы Мауриз ни раздражал меня, мне было трудно возлагать на него всю вину. Если бы я винил кого-нибудь, кроме себя, то это были бы Мидий и Лечеззар или те безымянные фанатики, которые донесли на океанографов. Что они все-таки делали с дельфинами? Мне страшно захотелось узнать, хотя я плохо разбирался в этой области океанографии.
   Когда Матифа удалилась, а Веска повела нас в ту дверь, из которой вышла, я подумал, что вопреки преобладающей ненависти к Сфере и на другой стороне Архипелага найдутся такие же фанатики. Фанатики-изуверы с жаждой мести безбожным согражданам – пуритане худшего сорта.
   Лишь спустя несколько часов, когда я мыл пол в колоннаде, мысленно желая Беске тысячи мук, я увидел прибытие Палатины. Очевидно, окна в кабинете управляющего выходили на площадь, потому что он снова оказался у двери и открыл ее еще до того, как в нее постучали. Через минуту Текла с двумя сумками за спиной проводил Палатину в холл.
   – Комиссар Мауриз! Ваша гостья, – крикнул управляющий. Палатина увидела меня, равнодушно отвернулась, но потом опять повернулась и воззрилась на меня с недоверием. Она не успела ничего сказать, потому что Мауриз, который, очевидно, находился поблизости, вышел в холл и остановился, почти заслоняя от меня девушку.
   – Палатина! Ты жива! Как приятно снова тебя видеть. – Широким взмахом руки он пригласил Палатину в колоннаду. Подальше от всех ушей, кроме моих, и я был уверен, что это нарочно.
   – Ты плясал на моей могиле, Мауриз. Даже не представляю, что могло бы больше испортить тебе день.
   – Тогда ты была просто несносной Кантени, Палатина. Но все течет, все меняется. Теперь ситуация другая. У нас наконец-то появился шанс, шанс сделать то, за что погиб твой отец.
   – И что же?
   Я был уверен, что Палатина уже знает, о чем говорит Скартарис. Через секунду моя догадка подтвердилась, когда, присев на мокрые плиты у створок шлюза, я услышал его ответ:
   – Основать республику, конечно.

Глава 10

   Прошло четыре изнурительных часа. И когда наконец Мауриз вызвал меня и Равенну, от моей готовности простить его не осталось и следа.
   Им не хватает рабочих рук, радостно сообщила нам Веска, когда увела нас тогда из холла. И все кз-за этих солдат, остановившихся здесь. И не просто морпехов, а элитной морской пехоты, Президентской гвардии Скартариса и ряда штабных офицеров, привыкших к легкой жизни в Селерианском Эластре. К счастью, они уезжают завтра на «Призрачной Звезде», сказала Веска, но пока мы будем очень полезны, освобождая от рутинной работы более опытных слуг, чтобы они могли заняться требовательными гостями.
   Она дала нам с Равенной поесть, дабы подкрепить наши силы, а потом отправила мыть двор. Эту работу нельзя было отложить, потому что пришла очередь консульства использовать водопровод, проложенный под этим кварталом. Туда подавали воду только раз в несколько дней. И сегодня как раз выдался день, когда в здании оказалось меньше всего свободных рук. Нам предстояло с помощью шлюза пустить воду во двор, полностью его затопить, чтобы промыть, а потом открыть все стоки, чтобы снова его осушить. Если верить Беске, это даст нам хороший опыт, потому что все дома по всему Архипелагу моют дворы именно так, и не помешает это уметь.
   Мы, как новички, затратили гораздо больше времени, чем положено, и при этом насквозь промокли. Что было неприятно во влажном, мягком воздухе Рал Тамара, где ничего не сохло. После мытья двора нам с Равенной, поскольку мы оба невысокие и довольно проворные, поручили равно неприятную работу по очистке водосточных желобов от упавших листьев. Когда мы закончили, ладони у нас горели от волдырей, все мышцы болели, тело было в синяках, и не знаю, как у Равенны, но у меня руки чесались сбросить Матифу с какого-нибудь утеса – за компанию с Веской, если возможно.
   На вечер Веска выдала нам новые туники, ибо мы должны были прислуживать за столом Мауризу, Телесте, Палатине и консулу. Нам обоим уже доводилось в то или иное время исполнять подобную роль, хотя при других обстоятельствах. Палатина упорно обращалась с нами, как с друзьями, и разговаривала с нами при всякой возможности – чтобы досадить Мауризу, как мне показалось. Консул, седой, сутулый, болезненного вида человек, ел очень мало и наблюдал за этим спектаклем с безучастной отрешенностью. Он почти наверняка умирает, шепнула мне Равенна в свободную минуту. Текла не присутствовал.
   Только когда ужин закончился и консул отправился спать, Мауриз соизволил вспомнить, что мы не просто слуги, и велел прийти в гостиную, когда мы уберемся здесь.
   – Подождет, высокомерный ублюдок, – процедила Равенна после их ухода, складывая тарелки из-под десерта. Видимо, трапезы с тремя переменами блюд не являлись обычным делом, но Мауриза и Телесту принимали как почетных гостей. Фетийцы, среди прочего, любили хорошую еду. Грех, говорили некоторые аскеты, посвящать так много времени удовольствию и так мало – Рантасу. В Фетии от таких слов отмахивались, но в этот раз я с ними почти согласился, хотя по другим причинам. Казалось, удовольствия – это все, к чему стремится Фетия под властью Оросия: фасад культуры, за которым ничего нет.
   – Конечно. Тогда не торопись.
   Мы как можно медленнее убрали со стола, потом я свернул скатерть и нога за ногу поплелся к прачечной. Мне было наплевать, заметит меня Веска или нет. Проходившие мимо слуги бросали на меня настороженные или враждебные взгляды, зная не хуже меня, что я вовсе не один из них, однако Веска не появлялась.
   Когда я вернулся, Равенна подметала мозаичный пол и делала это не спеша. Конечно, это было ребячеством, но мы оба чувствовали себя сердитыми и униженными. Я был благодарен Мауризу за то, что он организовал наш побег с океанографической станции и, вероятно, спас нам жизнь. Однако с тех пор он вел со мной непонятную игру ради какой-то своей цели, с чем я мириться не собирался. Или ему просто не было дела, что происходит со мной, когда я ему не нужен. Если Мауриз хотел использовать меня, чтобы с моей помощью основать Фетийскую республику, он избрал не тот путь.
   Но, как мы ни тянули, в конце концов вся работа была сделана, и пришлось идти через двор в гостиную, где ждали Мауриз, Телеста и Палатина. По фетийскому обычаю они расположились на низких ложах, заваленных подушками. Все трое держали бокалы с голубым вином, и на этот раз они нас заметили: разговор прервался, когда мы вошли.
   – Налейте себе вина, – предложила Палатина. – Мауриз, почему ты не угощаешь их своим великолепным вином? Мы же не хотим, чтобы оно пропало зря.
   – Послушай мою подругу, Катан, – тотчас откликнулся Мауриз, очень спокойный. – Не церемонься.
   Никаких слуг – настоящих – не было видно, а бутылка и еще три бокала стояли на низком боковом столике. Я подошел туда и налил вина в два бокала – граненые хрустальные кубки, предназначенные для особых гостей.
   – И сядьте на тахту.
   Протянув Равенне один кубок, я взглянул на диваны. В такой комнате, я знал, их всегда три, и каждый рассчитан на трех человек, полулежащих или сидящих, скрестив ноги. Но как вести себя на нем, я не знал.
   Я подождал, чтобы посмотреть, как Равенна справится с этой задачей. Она устроилась на единственной свободной тахте и наклонила голову, приглашая меня присоединиться.
   Несмотря на подушки и узорчатый ковер, тахта оказалась жестче, чем я ожидал, и чтобы грациозно полулежать на ней, требовалось умение. Было совершенно очевидно, что даже без кубка вина в руке я этого не умею, и я обругал себя за то, что выгляжу деревенщиной перед тремя фетийцами. Конечно, они не ждали от меня такого умения, но от этого было только хуже.
   – Спасибо, что составили нам компанию, – проронил через минуту Скартарис. Пустые слова: в его голосе не было и намека на признательность. Комната освещалась цветными изофакела-ми, расположенными по краям, и лампой, висящей высоко над кедровым столом в центре трех диванов. В воздухе стоял сложный запах – ладан, смешанный с чем-то незнакомым. Запах горьковатый, но приятный.
   – Я бы не хотела пропустить эту вечеринку после того чудесного приема, что вы оказывали нам до сих пор, – острым как бритва голосом ответила Равенна.
   Пристально глядя на нее, Мауриз сказал:
   – Речь не веди со мной о благодарности царей.
   – Никогда не ешь на танетском пиру, ибо они ждут, что ты заплатишь, – парировала Равенна, но я услышал ее легкий вздох, вызванный словами Мауриза. Скартарис не мог знать, кто она. Если Палатина не рассказала.
   – Только тот, кто был рабом, может владеть рабами, – ответил Мауриз. – Третья статья Кодекса. Написанного в эпоху, когда рабство в Фетии являлось общепринятым, еще до того как Законодатель, Валентин II, объявил такую практику несправедливой и порочной. С того времени все, кого полагалось обращать в рабство, должны были становиться тераи, поклявшимися служить лишь в течение трех лет.
   – Практика, забытая за пределами Фетии, – указала Равенна.
   – Кажется, ты меня не поняла. Этий IV выразил это намного яснее.
   – Никто не будет командовать в моей армии, кто не прошел низов, – процитировала Палатина и с извиняющимся видом пожала плечами. – В переводе что-то теряется. – Ее апелагос казался грубым и тяжелым по сравнению с идеальными, не имеющими акцента фразами Мауриза.
   – Почему мы говорим об армиях и командовании? Какое это имеет отношение к республике? – Равенна слегка изменила положение, такая же непривычная к этой позе, как я. Находясь совсем близко от девушки, я чувствовал запах краски, оставшейся в ее волосах. – Во всяком случае, я уверена, что все вы получили этот опыт.
   – Это знак почести в Фетии.
   Только не похоже, чтобы Мауриз когда-нибудь кому-нибудь служил.
   – И как далеко это простирается? Это мощный принцип, принцип, который можно довести до абсурда. Наверняка философы обсуждают его на рынках. Приговор может выносить только тот, кто побывал на скамье подсудимых? Убивать имеет право только тот, кого уже убили?
   – Это замечание недостойно тебя, – откликнулся Скартарис, но его перебила Телеста, заговорив в первый раз:
   – Так мы ни к чему не придем, Мауриз.
   Наконец у меня появилась возможность как следует ее рассмотреть – до сих пор эта женщина оставалась в тени Скартариса. Почему она одевается во все черное, если не считать золота на стоячем воротнике ее туники? И волосы у нее туго стянуты назад и ничем не украшены – этот строгий стиль больше походил на стиль жрицы. Черный и золотой – цвета психомагов, но ведь Телеста не психомаг? Сфера обладает монополией на психомагию, как и на всю другую магию, кроме целительства. Или должна обладать. Текла был исключением, защищенный своей службой императору.
   – Напротив, это вопрос огромной важности. Мои гости косвенным образом обвиняют меня в том, что я их унизил. Таким обвинением не бросаются. Сначала я отвечу на него.
   Мауризу это в новинку, подумал я. Ни один скартарисский кланник не посмеет перечить этому человеку. Любому другому на его месте пришлось бы разбираться с целым ворохом жалоб.
   – Значит, ты признаешь себя виновным? – тотчас спросила Палатина.
   – Признаю. Но поскольку в этом суде председательствую я – что делает его весьма похожим на императорский суд, не правда ли? – я предоставлю себе слово для объяснения. – Мауриз, перевел взгляд с Равенны на меня и бесцеремонно заявил: – Это испытание.
   – То есть это намеренное действие, не случайный недосмотр?
   – Неужели я допустил бы подобный недосмотр? Это испытание, хотя времени было маловато. – Скартарис издал такой звук, будто кто-то в этом виноват, будто он хотел продлить период испытания. – Проверка наблюдательности, реакции. Чтобы выяснить, кого я спас: тирана или освободителя.
   – Почему ты так веришь в безошибочность своего плана, Мауриз? – вмешалась Телеста. – Освободитель… возможно. Тиран… тоже возможно. Но ты ничего не говоришь об этом человеке. В жизни все редко бывает простым.
   – Это различие так просто не определить, – подтвердила Палатина. – Существуют тонкости, рефлексы, выработанные годами воспитания. Если бы Катан вырос как, скажем, сын портного, это испытание вообще ничего бы не значило.
   – Но он же не вырос сыном портного. И Равенна тоже. Конечно, их возмущает такое обращение. Если бы они не возмущались, их бы отобрали для монастыря, и они провели бы свою жизнь с бесхребетными монахами. Но факт остается фактом: никто из них не причинил неприятностей.
   – Ты делаешь из этого слишком серьезные выводы, – покачала головой Палатина. – Возможно, это что-то значит, но не так много, как ты говоришь.
   – Ты сделала бы то же самое? Глупый вопрос, потому что сделала бы. Если бы думала, что это принесет тебе информацию. Но скажи, из тех, кого ты встречала за пределами Фетии, многие бы так поступили?
   – Немногие. Но ты ведь хочешь сравнить его с императором? С чего ты взял, что если бы Оросия вырастили как Катана, то он не стал бы точно так же мириться с этим испытанием?
   – Человек, рожденный жестоким и высокомерным, таким и вырастет, где бы он ни жил. Как мелкие чиновники, цари своих собственных мирков, и такие же твердолобые, как любой император во дворце.
   И это говорит Мауриз?
   Палатина покачала головой, а Телеста нетерпеливо пошевелилась. Она сидела на первой тахте, рядом с Мауризом. Я слегка вздрогнул, когда порыв холодного ветра ворвался из окна в комнату. Меня удивляло, что окна не закрыты ставнями, но потом я сообразил, что снаружи, вероятно, есть охрана. Морпехи Мауриза или кто-то понадежнее. Вроде Теклы.
   – Значит, ты не согласна? Оросий высокомерен не по натуре? – с некоторой неохотой спросила Телеста. Если она хотела перейти к истинной теме разговора, зачем продлевать спор?
   – Император – другое дело, – ответила Палатина. – Он неукротим – никто не отдавал ему приказов лет десять, а то и больше. И кто на это решится, при его-то власти? Оросий ни за что на свете не стал бы играть роль слуги.
   – Ты снова неправильно меня поняла. – Мауриз разговаривал с ней, как с ребенком. – Мы все знаем, что Оросий никогда, ни на одну секунду, не смирился бы с лакейской ролью, как сделал Катан. Но мы испытывали не Оросия. Я знаю о Катане ровно столько, сколько мне рассказали, поэтому я должен составить свое собственное мнение. Оно будет… решающим.
   Я глубоко вдохнул, поняв, что в этом разговоре есть нюансы, которые я упускаю.
   – Кажется, – очень нарочито заговорил я, в первый раз вступая в этот спор, – вы считаете меня орудием, Мауриз. Кем-то, кого вы нанимаете для выполнения работы. Смею предположить, что это требует моего согласия.
   – Ты хочешь, чтобы я обращался с тобой, как с равным, – подхватил Мауриз, предвосхищая мои следующие слова.
   – Да. Сегодня вы спасли мне жизнь, чтобы я вам помог. Это означает, что я у вас в долгу. И если необходимо, я останусь в этой маскировке, пока мы не договоримся об оплате. Но неужели так трудно обращаться со мной не как с орудием? Позволили бы вы себе такое обращение с настоящим слугой? В конце концов, сегодняшний слуга – это завтрашний президент. Это не тот случай?
   Лицо Мауриза на минуту вытянулось, и я понял, что мой укол попал в цель. Большинство слуг в фетийских семьях были либо молодыми и начинающими карьеру, либо старыми и зарабатывающими деньги перед выходом на пенсию. Было время, когда путь наверх не был так доступен. Двести лет назад слуга Скартариса плел бы интриги, чтобы попасть в президенты клана, выдавая себя за исконного кланника.
   – Сегодня ты замаскирован под слугу, – пожал плечами Мауриз. – Тебе небезопасно в этом городе, а вокруг полно шпионов. Ты бы предпочел, чтобы я провозгласил тебя почетным гостем?
   – Я думаю, – очень осторожно сказала Равенна спустя минуту, – что вы хотели получить удовольствие при виде Тар'конантура в тунике слуги, моющего ваши полы. По сути, это месть императору и не имеет ничего общего с Катаном. – И после этих слов атмосфера в комнате неуловимо изменилась, разговор перешел на совершенно иной уровень.
   Я увидел, что Телеста смотрит на Мауриза, и в ее зеленых глазах заметна настороженность. Она ждала его реакции. На сей раз молчание продлилось дольше, достаточно долго, чтобы услышать снаружи тихие крики ночной птицы – я не знал какой.
   – Что заставляет тебя так думать? – спросил наконец Мауриз. Это был неудовлетворительный ответ, далеко не удовлетворительный.
   – Расскажи нам, что конкретно вы хотите делать, – вмешалась Палатина. – Мы обещаем молчать.
   Однако ответил не Мауриз, а Телеста, которая выглядела теперь сосредоточенной:
   – В следующем месяце исполнится двадцать пять лет, как премьер Кавад объявил священную войну против Архипелага. Он предложил, от имени Рантаса, место в Раю всем тем, кто пойдет воевать. Это был Священный Поход, славное предприятие Веры. Все вы знаете, что случилось. Костры, разрушения, резня. Й пламя, пламя повсюду. В одних только центральных землях погибло больше ста пятидесяти тысяч человек. Столько всего прекрасного, невосполнимого погибло в том опустошении. Они разрушили девятнадцать городов, пока Архипелаг не сдался в Посейдонисе, чтобы спасти сам остров Калатар от разрушения. У апелагов не было ни вождей, ни флота, ни армий. Они звали на помощь, но помощь так и не пришла.