Одли Ансельм. Инквизиция

Ансельм Одли
Инквизиция

   Моей сестре

Пролог

   – Все отключено?
   – Все системы отключены, адмирал. Готовлюсь выключить реактор.
   Тревожно пульсировал синий свет, и от четверки обступивших его людей дрожали на стенах неровные тени. «Будто призраки у них за спиной», – с содроганием подумал адмирал Сиделис.
   – Проверь, достаточен ли у нас запас энергии.
   Центурион Минос кивнул и подошел к огромной светящейся сфере в центре капитанского мостика. Свет придавал особую рельефность его лицу, а за пределами этого островка сияния все громадное помещение тонуло в сером сумраке, скрывавшем безмолвные и погасшие интерфейсы и дисплеи.
   В полной тишине Сиделис последний раз оглядел мостик своего флагмана. Корабль был на много столетий старше его и, если повезет, на столько же его переживет. Но адмирал никогда не увидит вновь своего корабля. Он постарался запечатлеть в памяти все до последней детали: Минос, запустивший руки в интерфейс; Эриста, возящаяся с факелом, на лице – усталость и смирение. И Хекатей, первый помощник, – он стоял слева от Эристы и держал ее драгоценный приборный ящик, устремив глаза на сферу.
   Все они знали, что прощаются – и друг с другом, и с кораблем. Император назначил астрономическую цену за их головы, и даже бежать вместе было теперь для них слишком опасно. Там, снаружи, лежал целый мир, пусть и урезанный, но в нем есть множество мест, чтобы начать новую жизнь. Для некоторых.
   – Больше чем достаточно, – доложил Минос. – Отключить реактор?
   Сиделис покачал головой.
   – Твоя задача здесь выполнена. Я сам закончу – я отведу этот корабль к его последнему пристанищу.
   – Вы остаетесь? – спросила Эриста, когда белые языки пламени вспыхнули на конце факела, разгоняя тени.
   – Где же мне еще быть? – улыбнулся ей Сиделис.
   В этой женщине была изюминка, и тридцать лет назад он бы мог и приударить за ней. Теперь для человека ее профессии жизнь будет трудна – бушуют погромы, повсюду фанатики, доносящие на все, что выглядит хоть отдаленно неестественным. Но она достаточно умна и сумеет где-нибудь пристроиться – океанографом, например. Без них даже жрецам не обойтись.
   Эриста не возразила, что удивило Сиделиса. И центурион Минос, оставшийся при своем идеализме, несмотря на все случившееся, тоже не возразил.
   Хекатей шагнул к адмиралу, небрежно закидывая приборный ящик за мускулистое плечо. Он все еще был одет в остатки формы военного флота, со значком своего звания, гордо прикрепленным к обтрепанному воротнику.
   – Прощайте, сэр. Знакомство с вами было для меня большой честью.
   Ни от кого другого Сиделис не хотел бы услышать эти слова так, как от Хекатея. Даже от своей жены, погибшей в резне при падении Селерианского Эластра. Хекатей начинал юнгой в первом экипаже Сиделиса, почти четверть века назад, и с тех пор был правой рукой адмирала в каждом его экипаже. Чтобы остаться с адмиралом на этом последнем задании, он даже отказался от должности заместителя генерал-квартирмейстера. Прошло каких-то несколько месяцев, но как все переменилось!
   – Спасибо, Хекатей. Удачи в Новом Гиперионе.
   Несколько недель назад, до того как отключились «небесные глаза», они перехватили сообщение, радиопередачу с экс-имперского флагмана, призывающего все уцелевшие корабли примкнуть к колонизаторской экспедиции на опустошенный континент Новый Гиперион, свободный от тирании императора. Хекатей, никогда не знавший другой жизни, кроме флотской, решил попробовать.
   Минос и Эриста, которых адмирал едва знал, тоже попрощались и вслед за Хекатеем покинули мостик, унося с собой факел.
   Оставшись один, Сиделис подождал, пока стихло эхо их шагов, потом снова сел в свое адмиральское кресло, чтобы провести корабль эти последние несколько миль. Затем, когда судно окончательно остановилось, он поднял с пола мешок, зажег свой факел и направился в другую сторону. Словно по сигналу, густой синий свет вспыхнул в последний раз и погас. Сфера осталась висеть черным сгустком в кардановом подвесе, настолько темном, что ничто не отражалось от его поверхности.
   Потребовалось четверть часа, чтобы по гулкому, пустому центральному коридору судна дойти до нужного места. Огромные двойные двери бесшумно отворились перед адмиралом, и он зашагал по центральному проходу – крошечная искра факела в необъятности зала. За прозрачными стенами простирался океан, но здесь, в пучине, ничего не было видно, кроме черноты.
   Еще не доходя до ступеней, Сиделис увидел в конце прохода фигуру на троне, смутную тень во мраке. У подножия лестницы адмирал остановился, снял с плеча мешок и вставил факел в гнездо флагштока на полу.
   Затем Сиделис медленно и неторопливо переоделся в парадную форму, правильную до последней детали, вплоть до адмиральских звезд и пряжки на ремне. Звезд, которые он носил тридцать пять лет. Наконец адмирал пристегнул парадный кортик, и серебряная резьба на рукояти холодно заблестела.
   Педантичный до конца, Сиделис убрал снятую одежду в мешок и спрятал его в шкаф позади трона, потом вернулся к центру зала и поднялся по ступеням, чтобы торжественно преклонить колени перед сидящим на троне трупом. Тиберий Галадрин, Тар'конантур, император Фетии, невидяще уставился на него, темно-серые глаза над точеными скулами, нетронутые разложением, смотрели точно так же, как при жизни. На губах застыла слабая, печальная улыбка, и мантия, в которую он был облачен – того же ярко-синего цвета, что и форма адмирала, – прикрывала смертельную рану в его груди. У его ног лежал запечатанный сургучом блокнот – прощальное послание, уже написанное Сиделисом следующему истинному наследнику, который ступит на борт этого корабля.
   Только одна деталь была неточной, но здесь даже адмирал был бессилен. Корона, что покоилась на черных как смоль волосах мертвого императора, была диадемой иерарха, не Короной Звезд. Та была на голове узурпатора, предателя…
   Безмерная печаль охватила Сиделиса, когда он вытащил свой кортик:, кортик, никогда не знавший вкуса крови, й повернул его острием к себе. На мгновение адмирал почти заколебался, но потом снова посмотрел на Тиберия, видя отца вместо сына.
   – О, Этий, зачем? Зачем ты должен был покинуть нас? Зачем не мог уйти вместо тебя один из нас?
   Ответа не было, но Сиделис его и не ждал. Он прощался.
   Затем Клеоменес Сиделис, первый адмирал Фетийской империи, уверенно вогнал кортик себе в сердце. Когда разум адмирала затуманился, ему показалось, что он слышит зов своего императора.

Часть первая
ГОРОД ВСТРЕЧ

Глава 1

   – Уже зима! Гильдия это подтвердила.
   Я оел, щурясь от яркого, послеполуденного солнца, чтобы увидеть, откуда идет этот голос. Через минуту на тропинке внизу раздались шаги, а потом из-за камней появилась голова.
   – На этот раз они уверены? – спросила девушка, сидевшая справа от меня.
   – А когда они не были уверены? – Одолев последние несколько футов, новоприбывшая обошла нас кругом и села на истоптанную дорожку травы.
   – В прошлом году жрецы промахнулись на две недели. – Моя соседка справа переменила положение и критически осмотрела свою лютню, смахивая с грифа упавшие семена.
   – Так то жрецы. Они без понятия.
   – А должны быть с понятием – они единственные, кто может предсказывать это должным образом.
   Я посмотрел в безоблачное голубое небо, словно где-то там, в вышине, я мог увидеть те же самые знаки, какие видят жрецы и которые скажут нам, что температура вот-вот упадет и шторма удвоят свои усилия.
   – Гильдия гораздо лучше предсказывала бы зимы, если бы жрецы предоставили ей такую возможность.
   – Давай не будем опять затевать этот спор, Катан, – сказала новоприбывшая, откидываясь на ствол одинокого кедра на краю утеса. – Осталось несколько теплых дней, и незачем их портить. Спорить будем, когда придет зима.
   – И когда это случится?
   – Когда закончится этот неестественный период жары. – Несмотря на глубокую осень, она носила лишь тонкую тунику и сандалии. – Через два, от силы три дня.
   Два или три дня. Ну, ничто не длится вечно, и мы, конечно, не ожидали этого внезапного возвращения летних температур в самом конце года. Было бы еще лучше, если бы я не должен был проводить столько времени за работой; занимаясь делами клана, пока мой отец выздоравливает. Он мог бы забрать обратно свой титул, но еще не готов справляться со всей бумажной работой, поэтому она досталась мне. Я ненавидел эту работу, но она уже не казалась такой противной, как раньше. Вероятно, потому, что за это время мне пришлось испытать намного худшее.
   – Вы сделали что-нибудь полезное?
   – Смотря что ты понимаешь под полезным, Палатина, – откликнулась Равенна. Она сидела возле меня, прислонившись спиной к стволу. Рядом, лицом вниз, лежала книга, которую Равенна давно не брала в руки – по крайней мере я не видел, чтобы она ее читала.
   – Полезное в том, что ты, по твоим словам, собиралась делать. – Грамматика Архипелага у Палатины временами слегка хромала, даже после восемнадцати месяцев, проведенных вдали от замысловатого языка ее родины.
   – То есть просмотреть эту книгу, ища то, чего там явно нет.
   – Если там этого нет, зачем себя утруждать? Почему бы не пойти и не поискать в другом месте?
   – Как только ты скажешь нам, откуда начать.
   Палатина закатила глаза и рассеянно принялась накручивать на пальцы зеленый росток, – сидеть спокойно она не умела. Она единственная из нас не радовалась этой жаре и безделью.
   Вздохнув, Равенна снова взялась за книгу. У меня тоже был экземпляр, но ни малейшего представления, куда я его положил. Не помню, чтобы я приносил его сюда… нет, он на дне сундука у меня в комнате, где никто случайно не наткнется на него и не узнает о его содержании.
   Я немного поерзал, пытаясь удобнее примостить голову на широком древесном корне. Было действительно слишком жарко, чтобы что-нибудь делать, хотелось только полежать в теньке. Кроме того, не было нужды напрягаться. Я переделал всю бумажную работу на сегодня – остальной клан пребывал в такой же расслабленности, и народ неохотно садился за скучные гроссбухи или прошения. С началом зимы меня такой работой завалят, но сейчас об этом думать не хочется.
   Я опять смежил веки и погрузился в довольную дрему, которой не мешали ни выступ на корне, неудобно впивающийся в спину, ни весьма раздражающее воркование голубей в лесу за спиной. Голуби прекрасны в небольших количествах, но поднятый ими шум очень быстро стал действовать мне на нервы. Приглушенный звук прибоя, доносившийся с пляжа, был гораздо лучше и послужил отличным аккомпанементом, когда через несколько минут лютнистка заиграла свою мелодию.
   – Палатина, скажи на милость, как фетийцы выиграли эту войну? – спросила вдруг Равенна.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Они все время были пьяны. Смотри, человек, написавший это, был их верховным жрецом, но на одной неделе он посетил больше званых обедов, чем целый полк светских бездельников.
   – Мы наслаждаемся жизнью, – ответила Палатина. – Когда у нас есть свободное время, мы не валяемся под деревьями, сонно глазея на море.
   – Если вы так хорошо живете, почему ты не хочешь вернуться?
   Я почти ощутил свирепый взгляд, который бросила на нее Палатина, но было лень открывать глаза. Палатина уже неделю, если не дольше, проявляла раздражительность, и я к этому успел привыкнуть.
   – Хватит спорить, – вмешалась лютнистка, не прерывая игры. – Вы не даете мне сосредоточиться.
   – Ах, извини, Илессель, – процедила Палатина без всякого раскаяния в голосе.
   Ответа не последовало, и мои мысли снова унеслись прочь, далеко от залитых солнцем берегов Лепидора.
   Я знал, почему вспыльчива Палатина, все мы знали. Но винить в этом следовало меня за то, что я делал, а вернее, не делал. Она дергалась, требуя, чтобы мы уже ехали, я предпочитал ждать – и не делать ничего. И нельзя сказать, что я один такой был, потому что остальные тоже не спешили с отъездом.
   Я никому не сказал, почему мы все еще здесь, почему мы так долго задерживаемся, когда уже ясно, что навсегда остаться в Лепидоре не получается. Я вел дела клана, пока мой отец медленно выздоравливал после отравления, и больше месяца это оправдание всех устраивало. Хотя мои спутницы понимали, что это – не настоящая причина, что никакая скучная канцелярская работа, как бы она ни была необходима клану, не требовала моего личного участия. Моя мать и первый советник справились бы с ней не хуже, и они бесконечно терпеливее меня.
   – Могу я наконец узнать, будем ли мы действовать, когда здесь наступит зима? – спросила Палатина и ткнула меня пальцем в бок. Я возмущенно посмотрел на нее, на мгновение ослепленный ярким солнечным светом.
   – Я не собираюсь уезжать только потому, что погода изменится.
   – А когда? Когда звезды упадут с небес и океаны поднимутся, чтобы накрыть нас всех? Когда какой-нибудь жрец откроет рот и не помянет ересь? Или когда все остальные умрут от старости?
   – Мы тебе уже сказали. Я не тронусь с места, пока не буду иметь представление, куда я еду.
   – И чем пребывание в Лепидоре тебе поможет? Здесь нет ничего полезного, кроме той жалкой книги.
   – И куда ты предлагаешь направиться?
   – Про библиотеки ты не думал? В них целые горы книг, есть даже старые свитки, и если соскрести с них паутину, я уверена, они расскажут тебе то, что нужно.
   – По-твоему, люди, которые пошли на все, лишь бы это спрятать, затем передумали и рассовали повсюду записки, говорящие: «Мы здесь»? Палатина, я знаю, ты терпеть не можешь безделья, но нельзя действовать наобум. Что, если инквизиция узнает? Если они завладеют им, это станет концом их разногласий.
   – Почему нельзя просто сказать мне, чего именно ты ждешь? Разве я не заслуживаю такой малости? Разве мы все не заслуживаем? – Она посмотрела на остальных двух девушек, ища поддержки, и я тоже. Илессель сосредоточенно играла на лютне и будто вся ушла в музыку.
   Равенна снова отложила книгу и устремила взгляд серьезных карих глаз сначала на меня, потом на Палатину.
   – Ты кого-то ждешь? Кого-то конкретного? – спросила она. Я проглотил раздосадованное возражение и кивнул. Возможно, я не столь умно себя вел, как сам думал.
   Палатина спрятала лицо в ладонях, как всегда наигрывая.
   – Мы можем проторчать здесь целую вечность. Как я раньше не поняла? Я давно могла бы уплыть на одном из тех кораблей. Катан, Танаис может появиться только через много месяцев, и он никогда не бывает там, где нужен.
   – Танаис сказал, что вернется, когда в Лепидоре наведут порядок.
   – А тем временем он будет разбираться с восстанием какого-нибудь клана, или слишком активным жрецом, или чьим-то агентом, и каждый раз он будет по неделям застревать в захолустье.
   – Ты бы отправилась в плавание, не посоветовавшись с океанографом? Пусть Танаис не появится, когда нам нужно, но он был там, когда судно исчезло. Если кто-нибудь знает, где оно, то это маршал.
   – Что ж, флаг тебе в руки.
   Палатина встала, пошла прочь вдоль берега и через минуту скрылась среди кедровых стволов.
   – Она становится все невыносимее, – заметила Равенна, глядя ей вслед. – И она знает Танаиса лучше, чем ты.
   – Это ничего не меняет. Нам все равно придется его ждать.
   – Да знаю, знаю. Но что, если он не приедет? Хочешь застрять здесь на всю зиму, пока инквизиция плетет интриги? Пусть мы одержали победу в Лепидоре, но Сфера очень не любит проигрывать. Оставаясь здесь, мы снова привлечем ее внимание. Лучше всего двигаться дальше.
   В ветвях кедра над нами что-то зашуршало – голубь небось, чтоб его черти взяли. Лютня Илессель продолжала играть, и ей вторил хор цикад.
   – Начать действия против нас – это значит объявить, что все случившееся не было просто делом нескольких отступников. Тогда люди задумаются, что же случилось.
   – Это и так уже все знают, Катан. А фундаменталисты никогда не забывают поражения.
   – Кажется, никто вообще поражений не забывает.
   – Если это включает наших союзников, тогда почему так мрачно?
   Она взяла меня за руку и снова потянулась к книге, но в этот момент послышался резкий треск. Вторая охапка кедровых веток упала на нас обоих, сопровождаемая градом шишек.
   – Джерий!
   Я замотал головой, вытряхивая из волос кусочки коры, пока Равенна смахивала с себя иголки. Подняв глаза, я увидел ухмыляющееся лицо моего брата, любующегося на нас сверху.
   – Ага, я! – торжествующе сказал мальчишка.
   Этот маленький озорник сидел на третьей или четвертой ветке и знал, что нам до него не дотянуться, но не успел он больше ничего сказать, как справа от меня раздался придушенный крик.
   – Ах, ты негодник… да мне в жизни не вытащить из лютни весь этот мусор!
   Задержавшись проверить, что ее драгоценный инструмент не пострадал, Илессель вскочила на ноги, обежала дерево, и тотчас торжествующая ухмылка моего брата сменилась возмущенным воплем: лютнистка вскарабкалась к нему так же легко, как если бы она гуляла по пляжу. Я так и не знаю, где Илессель научилась орудовать отмычками или взбираться на стены и деревья, как простые смертные поднимаются по лестницам, но ее умения не раз оказывались полезными.
   – Джерий уверен, что взрослые не умеют лазить по деревьям, – прошептал я Равенне. – Кажется, он больше этого делать не станет.
   – Надеюсь, – ответила девушка, стряхивая с себя пыль. – Ты похож на пугало.
   – Кто бы говорил. Но этот первобытный вид тебе идет, особенно та ветка в волосах.
   Руки Равенны взлетели к ее черным кудрям, прежде чем она увидела мою ухмылку и поняла, что никакой ветки нет.
   – Если бы я не знала, то сказала бы, что ты и впрямь родственник Джерия. – В глазах Равенны внезапно появилась грусть, и я вспомнил, что она как-то упоминала о своем младшем брате, убитом приспешниками инквизиции, кровожадными воинами-фанатиками, которые называют себя «сакри» – посвященными, или Святыми воинами. Святые они или нет, они несомненно благочестивы. Благочестивы в своей рьяной преданности религии кровопролития.
   Непрерывный поток протестов и извинений шел теперь откуда-то из ветвей кедра. Эти вопли усилились, когда Илессель вновь появилась из-за ствола, крепко держа моего братца за руку.
   – Что будем с ним делать? – спросила она меня, стараясь подавить улыбку. Казалось, Илессель органически не способна ни на кого сердиться дольше минуты – за исключением хэйлеттитов. Она ненавидела весь их народ лютой ненавистью, и я догадывался, что эта ненависть как-то связана с ее способностями артистки-эскапистки. Но Илессель никогда об этом не говорила, а мы не спрашивали.
   – Можно его окунуть, – предложил я, указывая вниз, на пляж.
   – У меня есть идея получше, – заявила Равенна и, подойдя к Илессель, зашептала ей на ухо. Подслушивающий Джерий протестующе взвыл.
   – Я принес новости! – закричал он, стараясь привлечь всеобщее внимание. – Но ничего не скажу, если вы меня не отпустите.
   – Ладно, тогда отпустим, – согласилась Илессель и, наклонившись, сгребла горсть коры и хвойных иголок. Рассыпав их по волосам Джерия, она отпустила его руку. – Ну и что за новости?
   Джерий бросил на нее сердитый взгляд и выпрямился, тряся головой.
   – Важные люди прибыли из важного места с важным сообщением.
   – Море все еще тут, внизу, – напомнила Илессель, но Джерий ее уже раскусил.
   – Огромная манта, – объявил Джерий. – Из Фарассы, с тем белокурым здоровяком Кэнадратом. Он говорит, что у него есть новости из Танета, и вид у него был не очень довольный. Да, и с ним Кортьерес.
   – Хэйлеттиты, – сразу сказала Илессель и сунула лютню в дорожный кожаный чехол.
   Мы с Равенной переглянулись, и она слегка кивнула. Нас обоих посетила одна и та же мысль.
   – Теперь вы будете хмуриться всю дорогу, – посетовал Джерий с нетерпимостью семилетки к проблемам, которые его не касаются.
   – Нет, не будем, – пообещал я, выдавливая улыбку. Джерий весело болтал, пока мы спускались по тропинке на пляж – самый короткий путь обратно в Лепидор. Имелась приличная грунтовая дорога, идущая через кедровник к большаку, по которому возят лес, но она извивалась, обходя препятствия, и огибала склон невысокого холма, а мы не хотели терять времени. Я решил, что Палатина вернулась в город, так как не было видно, чтобы она сидела на краю десятифутового утеса – фактически дамбы, – который отделял лес от пляжа.
   Вскоре на другой стороне широкой лагуны показался город. Каменные здания в его стенах все еще кое-где стояли в лесах, и многих садов на крышах не хватало. Это было наследие шторма, который мы обрушили на Лепидор больше месяца назад, чтобы, как это ни смешно, попытаться защитить город. Но самые большие повреждения были устранены: стены уже укрепили, и строительство надстройки над воротами между Дворцовым кварталом и Портовым шло полным ходом.
   Всю дорогу мои мысли вертелись вокруг новостей Джерия, особенно той, о приезде Олтана Кэнадрата. Мы лишь немного знали его и его Дом, познакомившись с месяц назад, когда они привели нам на выручку свои войска. И хотя мы вознаградили их за помощь, они по-прежнему оставались более или менее неизвестной величиной. Зачем же сын лорда Кэнадрата проделал весь этот путь, чтобы доставить плохие вести?
   Мы вошли в город через задние ворота в Дворцовом квартале, подойти к которым можно лишь по деревянной дорожке, проложенной под стенами. Она всегда была повреждена волнами и штормами, но никто никогда не предлагал заменить ее каменной: это дало бы врагам свободный путь в город.
   Морские пехотинцы, охраняющие задние ворота, с любопытством посмотрели на нас, когда мы приблизились.
   – Принимали пылевую ванну, эсграф? – спросил один из них, скользнув взглядом по волосам Равенны.
   – Мой брат возомнил себя садовником, – ответил я, прежде чем пехотинец успел сказать что-нибудь двусмысленное. – К сожалению, он не потрудился глянуть, что за дерево он стрижет.
   – Тогда приходи, подрежешь мою оливу. Она огромная, тебе хватит работы на неделю, – предложил Джерию другой стражник, и его бородатое лицо раскололось в широкой усмешке. – Доброго вам дня.
   Задние ворота вели на узкую улочку в двух шагах от. дворца. Все двери домов были распахнуты из-за жары, и два старика, играющие в карты в тени узкой колоннады, приветствовали нас, когда мы проходили мимо. Здесь, в городе, было прохладнее, его заслоняли от солнца трех– и четырехэтажные здания и выстиранное белье, развешенное поперек улицы на веревках и шестах. И повсюду слышался мягкий плеск фонтанчиков в нишах и на углах улиц. Некогда эти фонтаны были основным источником воды для города, но с тех пор, как идея водопровода – быстро воплотившаяся в реальность – достигла Лепидора около пятидесяти лет назад, их главным назначением стало освежать воздух летом.
   Еще два морпеха, дежурившие на воротах дворца, махнули нам, пропуская всех в побеленный задний дворик. После вторжения режим охраны усилили, но меня проверять все равно не надо было. Как и дома, дворцовые ворота покрывали строительные леса, и двери были еще не закончены. Деревянные баррикады возводились и шумно сносились в сумерки и на заре.
   – Пришли, наконец! – раздался голос Палатины. Она стояла на галерее наверху лестницы, поднимающейся по правой стене. – Ты что это вытворяла, Равенна? Пыталась покрасить волосы?
   – Это все Джерий, – сказал я, когда мой брат понесся наверх впереди нас.
   Мой отец и его гости в приемной зале, сообщила нам Палатина. Она озабоченно хмурилась, но выглядела более оживленной, чем за все последние дни. Мы с Равенной, как смогли, вытрясли пыль из волос, используя вместо зеркала полированное бронзовое блюдо.
   – Ну сколько можно прихорашиваться! – в конце концов не выдержала Палатина. – Кто является без предупреждения, не ждет от хозяев безупречного вида.
   Я бы не беспокоился, если бы это был просто Кортьерес, старинный друг моего отца, но с Кэнадратом я встречался только один раз. И тогда я не произвел хорошего впечатления: весь в синяках, с ввалившимися глазами и в длинной мантии, скрывающей багровые следы на руках и ногах. Сейчас я выглядел определенно лучше.
   У двери в приемную залу ждал слуга, и он объявил нас без всяких формальностей.
   – А, вот и вы! – воскликнул отец, отрываясь от разговора с двумя гостями.
   – Приветствую вас, эсграф Катан, – сказал один из гостей, делая обычный церемонный поклон человеку равного положения. – Рад видеть вас в добром здравии.
   Я поклонился в ответ, абсурдно сознавая, что все они трое намного выше меня. Олтан Кэнадрат, который приветствовал меня, имел светлую кожу и белокурые волосы, редкие на любом континенте, не говоря уже об экваториальном Танете. Моя вторая встреча с ним лишь подтвердила мое впечатление, что этот человек занимается не своим делом. С его гладкой бородой и усами и таким богатырским сложением ему следовало быть северным пиратом, из тех, что скитались по Архипелагу в былые времена, селясь в ныне исчезнувших первобытных лесах Тьюра.
   – Он прав, Катан, – с дружеской улыбкой заметил Кортьерес. – В последнюю нашу встречу ты выглядел ужасно.
   Приветствия закончились, Палатина раздала напитки, и Олтан сообщил нам с Равенной свои новости.
   – Хэйлеттиты захватили Юкхаа и заняли Дельту, – без обиняков сказал он. – Теперь мы потеряли все материковые территории, и тридцать тысяч хэйлеттских солдат расположились лагерем у нас под носом.