Осипова Нелли. Итальянское каприччио, или Странности любви

   — Считай, что я тебя уже подготовила, — бросила Лена на ходу и убежала открывать дверь.
   Франко пригласил всех в столовую. На столе стояли подносы и блюда с салатами, закусками, бутылки самого разнообразного вида, рюмки, бокалы и стопки тарелок.
   Гости, не переставая оживленно разговаривать, стали наливать вино, накладывать на тарелки снедь. То тут, то там вспыхивал смех, раздавались возгласы.
   «А мне что выбрать?» — растерянно подумала Аня, глядя на батарею бутылок. Она вспомнила, что сладкое по-итальянски «дольче», и стала искать бутылку с таким словом.
   — Что ты выискиваешь? — услышала она шепот Лены.
   — Чего-нибудь десертного или полусладкого.
   — Тут пьют преимущественно сухое. Привыкай. Дай-ка я выберу тебе на свой вкус.
   — Нет-нет, я хочу дойти до всего сама, — с серьезным видом заявила Аня.
   — Тогда пробуй понемногу все подряд, — и Лена исчезла в толпе.
   Аня задумчиво переводила взгляд с одной бутылки на другую. Одни только названия звучали так пленительно для русского уха, что способны были опьянить без вина.
   — Позвольте предложить вам вот это, — услышала она за спиной красивый мужской баритон.
   Аня обернулась и обомлела: на нее смотрело лицо античного бога, до того красивое, что подумалось — уж не мрамор ли это?
   Античный бог держал в руках большую бутылку без этикетки.
   — Нас не познакомили, меня зовут Антонио. А вас я знаю, вы — Анна.
   Аня улыбнулась, спросила:
   — Как называется ваше вино?
   — Сначала попробуйте, — предложил Антонио и налил ей и себе чуть больше четверти бокала, сказал «чин-чин» и стал неторопливо пить, смакуя.
   Аня пригубила — вино как вино, густое, цвет очень красивый, как у граната.
   «Как свинья в апельсинах…» — подумала она про себя.
   Антонио поставил бокал на стол, спросил:
   — Ну как? Ещё этого или попробуете другого?
   — Я должна признаться вам в страшном грехе, хотя мы и мало знакомы.
   Антонио мгновенно стал серьезным, но, взглянув на Аню, улыбнулся — за внешней сдержанностью в этой русской женщине таилась заманчивая и притягательная энергия. Он даже посетовал на себя: как этого он не заметил сразу?
   — В грехах лучше всего исповедоваться малознакомым людям. Я вас слушаю и обещаю хранить тайну исповеди.
   — Мне стыдно, но я ничего не понимаю в сухих винах, — сказала Аня и вдруг покраснела, словно действительно созналась в каком-то страшном грехе.
   — О, с таким пробелом нужно бороться! Позвольте, я помогу. — Антонио потянулся за другой бутылкой.
   — Но вы еще не сказали, как называется то вино.
   — Знаете, у нас принято покупать вино в деревне, у какого-нибудь фермера — сразу два-три ведра, а потом разливать по бутылкам, чтобы дома всегда был запас. Такое вино вкуснее, потому что домашнее. И фермер дает вам лучшее, что у него есть, чтобы вы приехали к нему и на будущий год и еще привели своих друзей. Единственный недостаток крестьянского вина — у него нет названия, только имя хозяина.
   — Давайте придумаем сами, — предложила Аня.
   — Хорошая идея. Но сперва попробуйте вот этого, — и Антонио налил ей из другой бутылки.
   Аня сделала несколько маленьких глотков.
   — Чувствуете разницу? — спросил Антонио.
   — По-моему, оно более терпкое, — робко определила Аня, боясь показаться уж полным профаном.
   — Брава! Вы делаете успехи. Я думаю, вы способная ученица. В вашу честь назовем это вино «Анна».
   — Я польщена, — засмеялась она. — А почему вы сказали «брава», а не браво?
   — Но вы же женщина! — Антонио с удивлением уставился на нее. — Браво — когда мужчина, а женщина — всегда брава.
   — У нас в России на концертах обычно кричат «браво» всем, независимо от пола, — улыбнулась Анна.
   — Наверное, к вам это слово пришло от французов, — пояснил Антонио.
   Подошел Франко, улыбнулся, обнял за плечи Антонио, сказал по-русски Ане:
   — Мой друг.
   Антонио что-то сказал ему по-итальянски. Аня уловила два знакомых слова — вино с ударением на «и» и «Анна». Она засмеялась:
   — Теперь при мне нельзя секретничать, я все поняла. Вы сказали, что назвали вино «Анна», да?
   — Си! — обрадовался Антонио. — Я же говорил, что вы способная ученица, видите, у вас и к языку способности.
   Франко, убедившись, что Аня не скучает, пошел к другим гостям.
   Антонио внимательно смотрел на Аню. Она смутилась.
   — Что вы меня так разглядываете?
   — Я думаю, — ответил он.
   — О чем?
   Антонио хотел сделать Ане комплимент, но подумал, что совсем не знает русских женщин, исключая, конечно, Лену, и неизвестно, как к его словам отнесется Анна. В этой стройной молодой женщине таилась какая-то загадка, впрочем, подумал он, возможно, всему виной языковый барьер — мы оба говорим на плохом английском…
   — Мне кажется, вы задумались надолго.
   — Ах, да, простите. Я подумал, что вам идет пить вино, — выпутался он и тут же предложил попробовать вино темно-вишневого цвета из бутыли непривычной формы.
   Оно показалось Ане приятным, она выпила целый бокал. В голове приятно зашумело. Антонио уже не казался таким божественно-красивым, а превратился в обычного свойского парня.
   К ним подошел симпатичный молодой мужчина с огромными грустными черными глазами, которые никак не сочетались с ясной открытой улыбкой на его лице, словно жили они своей собственной жизнью.
   Аня вспомнила, что Лена уже знакомила их — он пришел с высокой зеленоглазой рыжеватой шатенкой. Она еще тогда подумала: наверняка венецианка. Мужчина лучезарно улыбался.
   — Как вы себя чувствуете в таком большом обществе незнакомых людей? — спросил он по-английски.
   — Сказать по правде, сначала не очень. Лена бросила меня в это море, предоставив самой выплывать на берег. — Аня смутилась. — Не знаю, правильно ли я говорю.
   — Главное — понятно, не думайте о правильности, — подбодрил он и, словно прочитав Анины мысли, которая лихорадочно пыталась вспомнить его имя, добавил: — Меня зовут Марио, я работаю в одной клинике с Франко. Мне понятна ваша растерянность — вы действительно оказались в море людей и в море имен.
   — Спасибо Антонио — он выручил меня… — начала Аня.
   — О да, — прервал ее Марио, — Антонио как истинный рыцарь никогда не бросит даму в беде.
   По веселым чертикам, которые вдруг появились в глазах Марио, вытеснив оттуда грусть, Аня догадалась, что тут кроется какая-то их давняя дружеская игра или подначка.
   — Расскажите! — воскликнула она и непринужденно взяла Марио под руку. — Безумно люблю слушать всякие истории о рыцарях, спасающих дам. Как они это делают?
   — Очень просто. Для начала они изображают из себя тот самый берег, на который должна выплыть дама, и бедняжка, доплыв, думает, что спасена.
   «Довольно зло», — подумала Аня. А Марио продолжал:
   — Потом выясняется, что она приплыла на всего лишь маленький-маленький островок, где можно лишь передохнуть несколько минут, а до берега еще далеко…
   Ане стало не по себе. «Это я все время выплываю на островок и принимаю его за Большую землю», — подумала она, поднялась и, сказав, что обещала помочь Лене с десертом, ушла.
   Мужчины молча проводили ее глазами.
   — Я что-то не так сказал, Антонио? — спросил Марио.
   — Не думаю… По-моему, она понимает шутку, но…
   — Что?
   — Мне показалось, что она несет в себе какой-то груз забот или, может быть, горе… не знаю, не знаю, но в ней есть тайна, которая тяготит ее. Что скажешь, доктор? — и Антонио замолчал.
   — Мы с ней всего лишь двумя фразами обменялись. Знаю только со слов Лены, что она большая умница, историк, спортсменка — ну и все.
   — Ты же врач, попробуй разобраться в остальном, — подколол его Антонио.
   — Хирургическим способом? Нет, друг, тут я пас. У тебя, кажется, начало что-то получаться, а я пришел и спугнул, не так ли?
   — Не так. Просто она была похожа на взъерошенного воробушка, и я попробовал хоть немножко пригладить перышки…
   — Последнего гостя проводила… уф! — вздохнула Лена, плюхнулась в кресло и скинула туфли.
   — Зачем было устраивать такой грандиозный прием? — спросила Аня.
   Франко понял ее, улыбнулся и, обняв жену, сказал:
   — Лена очень-очень хотела такой прием, она все время говорила: когда приедет Анна — придут много наши друзья!
   — Франко! — воскликнула Аня. — Ты так хорошо говоришь по-русски, почему вы скрыли от меня?
   — Я стыдняюсь… я неправильно говорю.
   — Повлияй хоть ты на него, может быть, он тебя послушается. Я считаю, что он говорит вполне прилично и нечего стесняться.
   — Но сейчас же ты говоришь? — спросила Аня.
   — За меня говорит вино, не я, — засмеялся Франко.
   — Ладно тебе скромничать. — Лена ласково провела рукой по его волосам. — Ты иди, тебе рано вставать, а мы с Аней быстро уберем все.
   Франко не возражал, но прежде чем уйти, спросил Аню:
   — Тебе понравился Антонио?
   — Конечно, разве он может не понравиться! Он такой красивый, что просто хочется повесить ему на шею табличку: «Руками не трогать!»
   Лена с Франко переглянулись и вдруг захохотали с такими всхлипываниями, что Аня зашикала на них:
   — Вы что! Ребенка разбудите! Вас наверняка на улице слышно.
   Когда супруги отсмеялись и Франко, вытирая слезы, ушел, Лена объяснила:
   — Он один из наших друзей-холостяков. Но когда я его впервые увидела, то сразу же сказала Франко, что Антонио — мужчина, с которого нужно дважды в день стирать пыль. И ты сейчас сказала почти то же самое.
   — Значит, мы не зря дружили столько лет.
   — Дружили? — перебила ее Лена. — А сейчас что? Сейчас мы уже не дружим?
   — Ленка! — бросилась обнимать ее Аня. — Ну что за глупости ты говоришь! У меня не было и нет человека ближе тебя.
   — Вот ты спросила, зачем я пригласила такую кучу народа. Понимаешь, сегодня не было ни одного случайного человека, все наши друзья. Они любят меня так же, как и Франко, души не чают в Роберто, всегда отзывчивы, готовы на любую услугу и помощь. И все-таки я — это я, а они — это они…
   — Ты хочешь сказать…
   — Я хочу сказать, что, несмотря ни на что, не могу мыслить, как они, не могу привыкнуть к их образу жизни — не потому, что он хуже или лучше нашего, просто я такая, какая есть, а они другие. Понимаешь меня?
   — Думаю, что понимаю.
   — Только любовь Франко помогает мне приспособиться и принять чужое как свое. — Лена умолкла, и Аня терпеливо ждала продолжения. — Твой приезд для меня так много значит, мне так хотелось, чтобы все видели и знали, что рядом со мной друг всей моей жизни, что возникла я не из ничего, а из определенной среды со своими интеллектуальными запросами, духовностью и всем, что составляет наш, российский менталитет.
   Аня слушала, глядя на Лену, и думала, что все сказанное сейчас в сумбуре Ленкой было результатом очень глубокого анализа и раздумий. Это была не то чтобы новая, но очень неожиданная Лена.
   Подруги справились с уборкой довольно быстро, загрузив в посудомоечную машину тарелки и бокалы. Потом сели пить чай.
   — А Франко? — спросила Аня.
   — Он чай не пьет, только кофе. Вообще здесь мало кто пьет чай, а если и пьют, то с пакетиками, которые я называю утопленниками.
   — Чай с утопленником? — переспросила Аня. — Звучит.
   — А у нас с тобой, как в старой английской песне: «Тии фо ту» — чай вдвоем. Одной пить чай — половина удовольствия.
   Они еще немного поговорили и разошлись по своим комнатам.
   Франко не спал, ждал Лену.
   — Ну как, — спросил он, — Анна довольна вечером?
   — Она еще не освоилась — столько людей, даже имен не запомнила. Но не в этом дело… Мы не виделись с ней полтора года, ну чуть больше. С ней что-то произошло… Она много рассказывает, но чего-то недоговаривает, а я пока не спрашиваю.
   — Правильно делаешь. Но почему ты так думаешь? По-моему, она была веселая.
   — У нее глаза потухшие, с такими глазами не влюбляются.
   — А она должна влюбиться? — удивился Франко.
   — Я хочу, чтобы она влюбилась в кого-нибудь здесь, понимаешь?
   — Ну конечно, как я раньше не догадался! Ты составила свой план, и теперь бедная Анна должна по нему таять и влюбляться. Ах, ты, мой полководец милый… — Франко потянулся к жене, — иди ко мне… вы так долго убирали со стола. — Он стащил с нее пижаму, прижался губами к ослепительно белой коже живота…
   Как всегда, Лена мгновенно оказалась во власти ответного желания, ей было хорошо с Франко, она знала его неутолимость и потому не расплескивала себя вдруг, сразу, а, предвкушая долгое и сладостное блаженство, отдавалась ему чуть сдержанно, как бы стыдливо, чтобы потом, вобрав в себя, вытянуться напряженной струной, содрогаться и со стоном продлевать до бесконечности этот восторг. Она знала, что пройдет совсем немного времени, и Франко спросит ее шепотом: «Ты хочешь еще?» А он заранее предвкушал ее ответ, и Лена всегда оправдывала его ожидания, бормоча: «Да, да…»
   Так было в их первую ночь. Так было все время их супружества, и рождение ребенка только усилило их обоюдное влечение.
   Через несколько дней Аня стала самостоятельно совершать прогулки по городу, ходить в музеи, чтобы не слишком нарушать привычный ритм жизни Лены. Лена не возражала, обговорив заранее, что самостоятельность Ани не будет распространяться дальше центральных районов города, а в субботу и воскресенье планировались поездки за пределы Турина.
   Как-то вечером, возвращаясь из больницы, Франко увидел на мосту Аню: она стояла в задумчивости и смотрела вниз, на быстрое течение По.
   — Анна, что ты здесь делаешь? — Франко притормозил около нее.
   — О, Франко, добрый вечер.
   — Садись скорее, тут нельзя останавливаться. Аня быстро села в машину.
   — Почему ты здесь?
   — Возвращаюсь домой. А сейчас наблюдала, как течет река. Очень люблю смотреть на воду… Я много видела рек в России, знаешь, каждая река течет по-своему, их нельзя спутать.
   — Я никогда не обращал на это внимания, — удивился Франко.
   — У каждой реки свой цвет, свой характер, как у людей, — задумчиво продолжала Аня.
   — Анна, ты грустная? — спросил Франко.
   — Нет-нет, просто немного устала — я сегодня часов пять гуляла.
   — Что ты видела?
   — Город. Я люблю знакомиться с новым местом ногами.
   — Ходить пешком, да?
   — Да.
   — Не заблудилась?
   Анна молча показала ему туристическую карту Турина.
   — Я знаю людей, которые и с такой картой умудряются заблудиться.
   — Неужели? И кто же это?
   — Марио.
   — Правда?
   — Нет, в Турине он не заблудится. А вот когда мы ездили с ним во Францию и в Данию…
   — Давно?
   — Когда я еще жил без Лены, один… как это…
   — Холостой?
   — Да, да — холостой. Мы поехали на машине, у Марио есть очень хорошая машина — «Лэндровер» для путешествий.
   — А кто вел машину, Марио?
   — По очереди. Пока вел я, все шло нормально, и мы двигались по заданному маршруту. Как только за руль садился Марио, мы кружились на месте или загадочным образом, проехав несколько кварталов, оказывались на том же самом месте.
   — Какая прелесть! — воскликнула Аня.
   — Тебе нравится? — удивился Франко.
   — Да, в этом есть что-то от ребенка.
   — Марио и сейчас как большой ребенок. Хочешь, заедем к нему?
   — Прямо сейчас?
   .-Да.
   — Неудобно, — засомневалась Аня.
   — Абсолютно удобно. — Франко посмотрел на часы. — Он уехал из клиники раньше меня, уже успел отдохнуть и сейчас сидит на террасе и ест мороженое.
   — Мороженое? Откуда ты знаешь?
   — О! Марио страстный любитель мороженого.
   — Я тоже! — воскликнула Аня.
   — Ну тогда едем. У него в холодильнике столько сортов мороженого, сколько существует в Италии.
   — Франко! Против такого аргумента я бессильна!
   — Значит, решено.
   — Но…
   — Анна, какие еще «но»? — нетерпеливо спросил Франко.
   — А как отнесется к нашему визиту его жена?
   — Какая жена? Чья?
   — Марио, конечно. Франко расхохотался:
   — Откуда ты взяла? Марио не был никогда женат.
   — Он был у вас с зеленоглазой женщиной.
   — Это наша соседка с первого этажа. Просто они с мужем пришли в разное время, а мужа зовут Бруно, ну, помнишь, он еще пел…
   — Я не знала…
   Через несколько минут они были на месте — Марио жил совсем недалеко от Франко. Он искренне обрадовался гостям и проводил на террасу, выходящую в сад.
   Солнце уже начинало скрываться за поросшим деревьями склоном холма. Марио усадил их в шезлонги и выкатил столик с соками.
   — Разве ты не ел сейчас мороженое? — ехидно спросил Франко.
   — Да, — почему-то смутился Марио и посмотрел на Аню, словно его уличили в проступке.
   — Я привез тебе сообщника.
   — Вот как… — неопределенно протянул Марио, видимо, не совсем понимая, что хотел сказать Франко — они говорили в присутствии Ани только на английском.
   — Я страшно люблю мороженое, — пришла ему на помощь Аня.
   — Вот как! — повторил Марио, но уже с совершенно другой радостной интонацией. — Один момент! — и он исчез в доме.
   — Сейчас сама увидишь, — улыбнулся Франко.
   Марио вернулся с подносом, уставленным красивыми пластиковыми коробочками, подернутыми инеем, с яркими этикетками, открыл их и предложил Ане выбирать.
   Его ухоженные и одновременно крепкие, сухие руки делали все очень ловко, завораживая какой-то особой пластикой точных, экономных движений. Аня наблюдала, как он раскладывал блюдца, ложечки, красиво располагая их на столе.
   «Умные руки», — подумала она, а вслух сказала:
   — Можете смеяться над моими дурными манерами, но я буду есть мороженое долго и много.
   — Прекрасно! — воскликнул Марио. — У меня теперь есть единомышленник.
   Они ели вкуснейшее мороженое, греясь в нежарких лучах заходящего солнца. Где-то в деревьях пела неугомонная птица — очень похоже на российскую пеночку. Шум и жаркое дыхание города не долетали сюда. Все дышало спокойствием, ленью.
   — Почему бы и Ленке не прийти к нам? — спросила Аня и, обратившись к Марио, добавила:
   — Простите мою бестактность, я не должна была этого говорить — ведь мы у вас в доме.
   — Бог мой, мы с Леной такие же друзья, как с Франко, и она может приходить сюда как к себе домой.
   — Пожалуй, я позвоню ей. — Франко поднялся и вошел в комнату.
   Марио спросил:
   — Может быть, хотите вместо сока вина?
   — Нет, благодарю вас, все замечательно. Она откинулась в шезлонге.
   «Может быть, это и есть тот островок, который дама в беде принимает за Большую землю?» — лениво подумала она, возвращаясь мысленно к тому разговору, который взволновал ее на приеме у Лены.
   Глаза Марио лучились добротой и пониманием.
   — Вам, наверное, не хватает в Москве Лены? Я наблюдал за вами — вы очень близки.
   — Иногда просто безумно не хватает… Правда, она много ездила по работе в своей фирме, но всегда возвращалась, и мы устраивали пир разговоров.
   — Пир разговоров? — переспросил Марио.
   — Я неправильно выразилась.
   — Нет, совершенно правильно, мне понравилось ваше выражение.
   — Вы хорошо говорите по-английски, лучше Франко, — оценила Аня.
   — Нам выделили одно место стажера в Америке, но у Франко начался роман с Леной, так что остался один кандидат — я, — объяснил Марио с такой улыбкой, что стало ясно: он не только тонкий, мягкий, деликатный и добрый человек, но у него хорошо развито чувство самоиронии. Ей вдруг сделалось легко и просто с ним.
   — Вам понравилась Америка?
   — Нет.
   — Почему?
   — Там слишком много итальянцев. В Нью-Йорке их больше, чем в Турине.
   — Это плохо?
   — Очень. Для изучения английского. Все норовят поговорить с тобой на родном языке.
   Вернулся Франко.
   — Сейчас Лена переоденется и прибежит сюда. Я предлагаю пойти в пиццерию, — объявил он.
   — После мороженого? — спросила Аня. Марио улыбнулся ей понимающе.
   — И в пиццерии есть мороженое, — нашелся Франко. — Хотя это уже нонсенс есть мороженое там, где можно получить пиццу.
   — У нас в Москве в старое время мы с Леной после стипендии всегда бегали в одно и то же кафе и наедались мороженого до посинения.
   — Воображаю — две красивые девушки с синими губами и сосульками на носах, — засмеялся Марио.
   Аня ярко представила себе это зрелище, тоже рассмеялась и подумала: он сказал «две красивые девушки», уравняв ее с Леной. Интересно, его слова — дань вежливости или он так считает? Господи, что за дурацкие мысли лезут ей в голову?
   — Но почему вы сказали «в старое время»? — спросил Марио.
   — Потому что в годы перестройки на месте кафе сделали казино.
   — Значит, у вас перестройка — это когда вместо кафе делают казино? — спросил, словно сделал открытие, Марио.
   — К сожалению, это самый безобидный пример.
   — Вы жалеете, что старого уже нет?
   — Очень сложный вопрос. Что понимать под старым? То, что было во времена моего детства? Так это будет ностальгия по детству, а не по старому.
   Аня говорила медленно, подбирая английские слова, и по глазам собеседников чувствовала, что они внимательно и с интересом слушают ее.
   — Если же говорить о Советском Союзе, то и здесь возникают сложные и противоречивые чувства… Конечно, мне немного грустно. Как, наверное, было грустно римлянину, когда рухнула Римская империя. Или англичанину, когда распалась Великая Британия. Я знаю, что на севере Италии есть сепаратисты, которые носятся с идеей отделения севера Италии от юга. Скажите, вам не стало бы грустно, если бы они победили и распалось государство, которое родилось здесь, в Турине, сто двадцать лет тому назад?
   — Мне даже трудно такое представить, — признался Франко.
   — А у нас пришлось резать по живому. Без анестезии, — грустно пошутила она, и Марио кивнул с улыбкой:
   — Я понимаю.
   — Сознание того, что ты участвуешь в неизбежном историческом процессе, — Аня умолкла, подбирая слова, — еще никому не облегчало принятия данного процесса.
   Марио опять кивнул задумчиво:
   — Все, что вы сказали, очень глубоко и интересно. Я никогда об этом не думал…
   — И слава богу, что у вас нет такой необходимости. Раздался звонок в дверь. Пришла Лена.
   — Наконец ты пришла! — воскликнул театрально Франко. — А то они затеяли такой интеллектуальный разговор, что я замерз, как от мороженого. Скорее едем отогреваться пиццей!
   В машине Аня села на заднее сиденье рядом с Марио.
   На повороте ее прижало к нему. Он не торопился отодвинуться, и она с удивлением обнаружила, что ей приятно ощущать прикосновение его мускулистого тела.
   «Притулилась», — подумала Аня, вспомнив любимое словечко тети Поли, которая частенько, подперев правой рукой подбородок, а левой — согнутый локоть правой, подолгу смотрела на нее с нескрываемой жалостью и сочувствием, словно Аня была смертельно и неизлечимо больна, и с горестным вздохом произносила: «Тебе бы к хорошему мужику притулиться…»
   …Крохотная пиццерия располагалась в тихом переулке: несколько столиков в зале и несколько на тротуаре под тентами, отгороженных от прохожих кадками с экзотическими растениями.
   Хозяин сам принял заказ. Это означало, что они здесь завсегдатаи своего заведения. Поглядывая на Аню, он что-то советовал мужчинам.
   — О чем они говорят? — спросила она у Лены.
   — Они заказывают какую-то особенную пиццу. Марио говорит, что ты здесь впервые, и хочет, чтобы тебе понравилось.
   Пицца действительно оказалась необыкновенно вкусной. Аня так и не могла толком разобрать, что туда входило. То ли дело в Москве — сыр, примитивная колбаса и томатная паста, вот и все… И вино, которое заботливо подливал ей Марио, показалось очень вкусным. Наверное, она начинала привыкать к сухому…
   Весь вечер они смеялись, говорили обо всем и ни о чем. Выяснилось, что Марио играет в теннис. Впрочем, выяснилось это только для Ани, потому что Франко и Лена конечно же знали. Просто сейчас пришлось к слову. И Лена немедленно вставила:
   — Аня, почему бы тебе не сыграть с Марио?
   — Вы серьезно занимаетесь теннисом? — спросил Марио.
   — Нет, для своего удовольствия, — ответила Аня и метнула на Лену грозный взгляд.
   — Я хотел бы сыграть с вами.
   — Я не привезла ракетку.
   — Нет проблемы — у меня найдется для вас.
   — Я не люблю проигрывать, — смеясь, сказала Аня.
   — Почему вы решили заранее, что проиграете? — удивился Марио.
   — Иногда я чувствую силу противника, не выходя на корт.
   — Никто не любит проигрывать, — изрек философски Франко. — Если бы любили, не было бы спортивных игр.
   — Так я заеду за вами завтра после работы? — спросил Марио.
   — О'кей, — согласилась Аня.
   Почти полугодовой перерыв никак не сказался на Аниной игре, она все так же чувствовала мяч, уверенно подкручивала, предугадывала траекторию полета после удара Марио.
   Минут десять они разминались и потом приступили к игре.
   Марио любил действовать на задней линии, что, кстати, отлично соответствовало его характеру, спокойному, надежному, может быть, немного излишне флегматичному. Он подавал сильно и точно, гонял Аню по корту, навязывая ей свою манеру игры, в которой был конечно же значительно сильнее ее и которая совершенно не подходила Ане с ее взрывным, импульсивным темпераментом, стремительностью, резкостью. Аня любила неожиданно выходить к сетке, подрезать, гасить, рисковать, часто теряла на этом очки, но ее игра всегда привлекала зрителей.
   Первую партию она проиграла вчистую.
   Отдыхая, потягивая сок, она подумала, что нужно изменить тактику и попытаться побить Марио его же оружием — перейти на заднюю линию и играть до первой ошибки, но отказалась от этой мысли: во-первых, Марио был технически сильнее, а во-вторых, как шутил ее тренер, не корову проигрываем. Но Аня не любила проигрывать, а еще больше не любила играть не в свой теннис — осторожничать, выматывать, выжидать.