Страница:
— Прости, Сергей, это не относится к тебе. Просто я рассказала очень смешной анекдот.
Катя тоже подавила смех и вопросительно взглянула на Сергея.
— Вы завтракать собираетесь? Я вот… за вами решил зайти…
Второй приступ смеха заразил и Сергея — он хохотал басом, смешно пытаясь вставить хоть слово, потом, совладав с собой, попросил:
— Анекдот-то хоть расскажите, а то стою тут с вами как дурак…
В столовой к ним подошел Паша с подносом, на котором в большой сковороде дымилась яичница из пяти яиц.
— Ох и любит тебя наша повариха! — заметила Катя.
— Меня все любят, вплоть до начальства! Я как-никак шофер второго класса! Мне сегодня даже легковушку доверили. Догадайтесь, кого я привез?
— Ревизора, — рассмеялась Аня.
— Почти. Но не ревизора, а режиссера!
— Какого еще режиссера?
— Телевизионного. Будет снимать у нас фильм про молодежную стройку. И меня снимет. «Павел, ас бездорожья и покоритель ухабов» — так он меня назвал, — Паша плотоядно подвинул к себе яичницу. — Люблю, когда шкворчит.
— Обожжешься.
— Ниче, у меня глотка луженая. Между прочим, все выспрашивал, есть ли у нас красивая крановщица. У него такая мысль: снять девушку на кране и под ней всю стройку.
— Ты, конечно, назвал Натку? — спросила Катя.
— А что я врать стану? Конечно, Натку. Хотя — ты же знаешь — я ее не переношу. Всех люблю, а ее не переношу — уж больно она из себя королеву строит. Но я и про Аньку ему рассказал.
— Зачем? — вскинулась Аня.
— Затем. Он во как заинтересовался! Говорит, хорошая тема: студентка проводит свои каникулы на молодежной стройке.
— Мышление блоками.
— Что?
— Ничего. Кто тебя за язык тянул?
— А что я такого сказал? — удивился Павел.
В столовую вошел высокий подтянутый мужчина в темных очках, джинсах, футболке и пижонских кроссовках. Его сопровождал толстенький коротышка, заведующий столовой Аркадий Семенович. Он то смешно семенил за мужчиной, то забегал вперед, то обходил его, как бы ограждая от посторонних. Мужчина снял очки.
— Вот он, режиссер, — шепнул Паша.
Аня посмотрела на гостя. Его можно было назвать интересным мужчиной, если бы не некоторая чрезмерность во всем его облике: пышная прическа с красивой сединой на висках, большие карие глаза с поволокой, прямой нос с тонким вырезом ноздрей и полные губы — словно с картинки из журнала о звездах экрана. Ане он не понравился.
Режиссер заметил их и подошел к столику.
— Насколько я могу догадаться, Павел, это и есть та самая студентка, которая проводит каникулы на стройке?
— Точно! — с готовностью ответил Паша и расплылся в улыбке. — А это Катя и Сергей. Присаживайтесь.
— Олег Иванович, режиссер, — представился он всем, сел и стал в упор разглядывать Аню.
Катя с Сережей закончили завтрак, встали, за ними поднялась и Аня.
— Куда вы? — обратился режиссер к Ане и довольно фамильярно для первой встречи взял ее за руку. — Посидите. Я сейчас быстро позавтракаю, и вы мне покажете стройку.
Голос у него был бархатный и не то чтобы безапелляционный, но явно привычный к повиновению собеседника.
— К сожалению, вынуждена отказаться от высокой чести служить вам гидом, — ответила Аня, высвобождая руку. — Во-первых, я здесь без году неделя и всей стройки не знаю, а во-вторых, у меня сегодня запланирована стирка. — Она церемонно склонила голову и тут же отругала себя мысленно за резкость.
Режиссер улыбнулся, лицо его сразу же утратило неприятное выражение, что так не понравилось Ане, и сделалось простым, симпатичным и свойским.
Паша быстро справился с яичницей и ушел вслед за Катей и Сергеем.
— Зачем так, Аня? Вот видите, я даже ваше имя знаю. Посидите, никуда ваша стирка от вас не уйдет.
Аня села. Ей стало неловко за свою необъяснимую задиристость. Может быть, он вполне ничего, а вся его самоуверенность — чисто профессиональная. А может быть, давал знать себя комплекс телевизионного режиссера, который чаще всего в тени, в относительной безвестности по сравнению с режиссерами большого кино.
Завстоловой самолично принес поднос с обильным завтраком, где среди прочих блюд источали аромат красиво нарезанные свежие огурчики — роскошь в скудном рационе их общепита, хотя и расположенного в краях, где уж огурцы-то, казалось, не должны бы составлять никакой проблемы.
— Вы здесь давно?
— Сегодня — второе воскресенье.
— Значит, две недели… Не скучно?
— Что вы, по-моему, здесь замечательно.
— Не тяжело?
— Пожалуй… Но знаете, здесь удивительно быстро проходит усталость. Может быть, потому, что места потрясающие: река, воздух, лес, простор…
— Я уже заметил.
— И все буквально насыщено историей.
— Какой же такой историей?
Аня опять почувствовала в интонации режиссера смесь мужской игривости и сдержанной иронии взрослого человека, разговаривающего с восторженной девушкой. Она подняла высоко бровь и с чувством превосходства произнесла:
— Вы даже не знаете, в каких местах находится строительство. Я думала, что режиссеры, отправляясь в командировку, заранее изучают место будущего фильма.
Он был задет. Аня поняла это.
— Чем же так знамениты здешние места? — спросил он улыбаясь. Снисходительная улыбка словно приклеилась теперь к его губам.
— А тем, что именно здесь, за этим лесом и речкой, начинаются знаменитые «степи незнаемые», упоминаемые в русских летописях. Здесь проходили набегами скифы, аланы, гунны, готы, хазары, печенеги, половцы. Где-то здесь князь Игорь увидел зловещее предзнаменование — солнечное затмение, но подавил в себе страх, вызванный предрассудками, продолжил поход и был разбит…
— «Ты взят был в битве при Каяле», — пропел Олег Иванович из «Князя Игоря».
— Совершенно верно, к сожалению, у многих представление о древнерусской истории ограничивается оперой «Князь Игорь» да еще «Русланом и Людмилой».
— Это плохо?
— Просто очень мало. В результате у нас сложилась устойчивая цепочка знаков. Скифы? — пожалуйста, «Да, скифы мы с раскосыми и жадными очами». Хазары? — пожалуйста, «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам». Половцы? — сразу же вспоминаем половецкие пляски, русский сезон в Париже, Дягилева — ах, ах, мы уже слышали, в курсе! Вы знаете, Бородин, работая над своей оперой, специально ездил в степную Венгрию, в Паннонию, чтобы записать истинные половецкие мелодии для своих танцев.
— Каюсь, не знал, — признался Олег Иванович, и Анино раздражение улеглось.
В столовую вошли начальник строительства и Андрей. Они подошли к Олегу Ивановичу, тут же подлетел завстоловой, к которому и обратился начальник с недоуменным вопросом:
— Что же ты сюда привел нашего гостя? Я же просил — вези прямо ко мне, у меня бы и позавтракали.
Начальник протянул руку, представился:
— Цигалев Вадим Николаевич.
— Олег Иванович. — Режиссер пожал протянутую руку. — Вы уж не ругайте его, я сам настоял — не люблю, знаете, доставлять беспокойство.
— Ну какое же это беспокойство? — картинно возмутился Цигалев.
Аня поежилась от очевидной фальши. Потом Цигалев представил режиссеру Андрея как передового бригадира и сказал, что тот покажет ему подробно стройку.
— Если не возражаете, я бы хотел попросить Аню сопровождать нас — она так интересно рассказывает об истории вашего края…
Цигалев с недоумением посмотрел на незнакомую девушку, но не стал особо демонстрировать свое неведение и с готовностью поддержал:
— Пожалуйста, пожалуйста, поступайте, как сочтете нужным. Главное — чтобы вам было удобно работать.
…Они долго ходили по стройке. Андрей давал квалифицированные пояснения, а Олег Иванович порой озадачивал совершенно неожиданными вопросами.
К полудню они осмотрели все, заглянули в вагончик Олега Ивановича, чтобы взять плавки и полотенце, и отправились на речку. Тут уже была обычная для перерыва веселая кутерьма, купание, прыжки с крутого берега. Их громко приветствовали.
Аня переоделась в купальник и принялась стирать джинсы.
Паша подошел, предложил свою помощь.
— Сейчас будет вам самая мужская работа, — заметила Аня и протянула мокрые джинсы. — Выкручивайте, только, чур, не порвите, мне еще носить их и носить.
Андрей и Паша сделали из выкручивания настоящий спектакль. Аня буквально вырвала у них джинсы и развесила на кустах.
Пока они возились с джинсами, Олег Иванович стоял в сторонке и разговаривал с Наткой. Аня мгновенно отметила, что отыскал и познакомился с ней режиссер сам, и теперь стоит, чуть подобрав живот, и на губах его играет та самая снисходительная улыбка, которая так возмутила ее в столовой. Он был ослепительно белотелым, но довольно мускулистым. В голосе опять звучали бархатные нотки. Натка деланно улыбалась, но глаза следили за тем, что происходит вокруг Андрея.
«Вот же „селадон“, — подумала Аня об Олеге Ивановиче без всякого раздражения.
— Ну что, теперь можем плыть? — спросил Паша.
— Плывем, — подхватил Андрей.
— А гость? — спросила Аня.
— Гостя бросим на Натку, — захихикал Паша.
Аня протянула парням руки, и они втроем, разбежавшись, с громким криком прыгнули в воду с высокого берега.
Вынырнув, Аня увидела, как Натка бежит к воде и тоже прыгает. За ней — Олег Иванович. Прыжок у Натки не получился, она подняла фонтан брызг, а режиссер вошел в воду вполне грамотно. Она дождалась, когда обе головы — мужская и женская — появились над водой, крикнула: «Догоняйте!» и поплыла кролем. Все ринулись за ней. Режиссер почти не уступал Ане, а ребята и Натка остались позади. Аня сделала рывок, оторвалась от Олега Ивановича и, выскочив на противоположный берег, плюхнулась на прогретый песок. Через пару минут рядом с ней, тяжело дыша, опустился Олег Иванович.
— Благодать какая, — выдохнул он, подставляя лицо солнцу.
— Не боитесь сгореть?
— Нет, на речном пляже солнце совсем другое, не как на море. Я с детства люблю подмосковные речки, а здесь дно совершенно сказочное, песчаное. Расскажите, Анечка, еще что-нибудь об этих местах.
— Да я, пожалуй, все уже рассказала, — задумчиво произнесла Аня. — А вот, знаете, вы сказали — дно, и я вспомнила любопытную аналогию — не помню, где читала: корень «дн» очень древнего происхождения. Прислушайтесь: Дон, Донец, Днепр, Днестр, Дунай — целый букет рек с корнем «дн». Даже в Англии есть река Дон.
— С вами интересно.
Глядя, как выходит из воды Натка, Аня заметила:
— Считается, что она здесь самая красивая.
— Что самая, я бы не сказал, но на фоне стройки и голубого неба она будет смотреться. Завтра приедет моя съемочная группа, и займемся. — Он неохотно поднялся и обратился к Натке:
— Давайте-ка, милая девушка, побеседуем с вами, прежде чем начнутся съемки.
Натка оглянулась на Андрея и Пашу, которые вслед за ней вылезли на берег, и с готовностью пошла к режиссеру. Они отошли чуть-чуть в сторонку, а парни улеглись рядом с Аней.
Аня снова отметила, как игриво ведет себя Олег Иванович с Наткой, а та подхватила эту вечную игру мужчины и женщины, но не упускала из виду Андрея и Аню.
— Аня подобрала сухую травинку и украдкой тихонько провела по загорелому плечу Андрея. Он дернул плечом, словно конь, мышцы перекатились под кожей; Она стала щекотать его за ухом и перехватила злой взгляд Натки, которая теперь уже не слушала Олега Ивановича, а вся подобралась, словно сейчас прыгнет на них. Странное чувство раздражения возникло у Ани, она быстро вскочила на ноги и побежала к воде…
— Ты куда? — крикнул вслед Андрей.
— Поплыву — проведаю свои джинсы, а то как бы совсем без штанов не остаться.
Джинсы долго не сохли, поэтому в столовую на обед она пришла позже всех.
Цигалев, видимо, давно поджидал режиссера, чтобы увести к себе. Олег Иванович понял, что вторично отвергать гостеприимство неудобно, и перестал сопротивляться.
Аня почувствовала зверский голод, взяла две порции котлет и принялась с жадностью есть, кажется, долгое хождение по строительству и купание требовали немедленной компенсации затраченных сил.
В столовую заглянул малознакомый парнишка, кажется из новеньких, подошел к Андрею, сказал, что сейчас созывается срочное заседание комитета комсомола и что он, Андрей и Натка должны бежать, потому что без них не начнут.
Натка с вызовом взглянула на Аню, встала из-за стола, взяла Андрея под руку и демонстративно прошествовала к выходу.
— Пошли обсуждать, кого выдвинуть для съемок. Делать им нечего. Мы с Олегом Ивановичем уже все решили, — не без самодовольства изрек Паша.
— Просто цирк — комитет комсомола будет давать свои рекомендации режиссеру! — пожала плечами Аня.
— Зато жирную галочку поставят — проведена культурно-массовая работа, — сделал заключение Паша.
Аня отправилась к себе, чтобы поспать до вечера. В вагончике Кати не было, Аня разделась, юркнула под простыню и сама не заметила, как уснула.
Вечером, как обычно, она пришла на волейбольную площадку и с удивлением обнаружила, что Сергей разминается вместе с Катей. Аня помахала ей рукой, Катя улыбнулась, помахала в ответ. Сияющая, светлая улыбка делала ее очень привлекательной, и вся она была какая-то просветленная, похорошевшая, хотя на лице ни грамма краски.
«Неужели и я выглядела такой же в наши первые дни с Николаем?» — подумала Аня и рассердилась на себя: она запретила себе думать о нем — ни хорошо, ни плохо, никак.
— Будешь играть? — спросила Аня.
— Пока нет, — смутилась Катя, — просто учусь. Андрей все еще не приходил, и Сергей после разминки буркнул недовольно:
— Кого возьмем вместо Андрея? Аня заметила режиссера.
— Олег Иванович! — закричала она. — Идите сюда! Вы играете в волейбол? Хотите — у нас есть место на третий номер.
— Ах, вы даже с номерами? — спросил он, но тем не менее без излишнего ломания снял джинсы, перешнуровал кроссовки и вышел на площадку. Принимал мяч он грязновато, зато нападающий удар у него был хлестким.
«Сойдет на пару игр, — подумала Аня, — больше не выдержит, староват». И задумалась: а сколько же ему лет?
Если судить по седым вискам, то за сорок, а если по сухому мускулистому телу, то не больше тридцати.
«Мне-то какое дело…» — отбросила праздную мысль Аня, наблюдая, как забирается в судейское кресло их самодеятельный судья. Он уселся и громогласно объявил:
— Игра на вылет. Подача — слабейшим! — Выбросил мяч на половину соперников команды Сергея и дал свисток.
Мяч был еще в воздухе, когда Аня, поняв, что сможет чисто принять и дать пас, шепнула Сергею: «Бей сразу!», накинула мяч на сетку, и он сочно, с выдохом погасил.
— Потеря подачи, — объявил судья.
Ане удалось сделать несколько хороших нападающих ударов. Она сама чувствовала, что получилось красиво: высоко взмывала в воздух над сеткой, резко выбрасывала ноги вперед и, распрямляясь, била не сильно, но точно в незащищенное место на площадке противника. Каждый раз после удачного удара она ловила на себе восхищенный взгляд режиссера, что приятно щекотало самолюбие и рождало еще какое-то непонятное чувство.
Олег Иванович выдержал уже третью игру, а Андрей все не появлялся.
После третьей партии они сели отдохнуть на скамейку.
— Давненько не играл, — Олег Иванович отдышался. — Я теперь больше в теннис… А вы, наверное, в команде мастеров? — Он закинул руку за спинку скамьи и положил Ане на плечи.
— Нет. Просто люблю. И баскет люблю, но волейбол больше, — повела Аня плечом и, когда он не снял руку, отодвинулась от спинки скамьи. Его рука последовала за ней и легла между лопаток. Аня вздрогнула и вскочила на ноги.
К площадке подошли «прозаседавшиеся». Натка победно и с некоторым вызовом посмотрела на Аню. «Все ясно, — подумала Аня, — кандидатуру утвердили на комитете… Мне это совершенно безразлично…»
— Андрей! — крикнула она. — Давай скорее, мы как раз четвертую партию начинаем! — Обернувшись к Олегу Ивановичу, добавила: — Это вы Андрея подменяли… спасибо! — и легким шагом побежала на площадку.
После вечернего купания Андрей взял полотенце и принялся растирать Аню. Она неожиданно для себя вдруг зажмурилась, выгнулась, как кошка от удовольствия, на мгновение прижалась к нему, взяла под руку, и они пошли с пляжа. Остальные тоже собрались и отправились по домам — завтра предстоял рабочий день.
Натке ничего другого не оставалось, как удовлетвориться обществом Олега Николаевича. Некоторое время Аня слышала за спиной поставленный бархатный голос Олега Ивановича — он рассказывал Натке всякие байки о прославленных киноактерах, фамильярно называя их по именам. Потом они свернули на боковую тропку, и голос режиссера стих.
Андрей обнял Аню за плечи, и ей вдруг стало так хорошо, что она опять прижалась к нему. Он шумно вздохнул:
— Аня!..
— Молчи, — попросила она шепотом, — молчи, Андрюша.
У вагончика Андрей развернул ее лицом к себе и, ни слова не говоря, поцеловал в губы — очень целомудренно и мягко. Аня не ответила, но и не отстранилась, и он стал целовать ее в глаза — медленно, нежно, вглядываясь между поцелуями в запрокинутое лицо, словно спрашивая — можно?
Она обняла его за шею, поцеловала так, что закружилась голова, отпрянула от него и вскочила на ступеньки.
— До завтра, — попрощался Андрей.
Она рассмеялась, словно отгоняя смехом от себя наваждение, и вошла в вагончик.
Кати не было дома. Аня разделась, погасила свет и тут услышала голос Натки, который доносился в открытое окно:
— Андрей! Ты что меня с этим бабником бросил? Весь вечер он на Аньку пялился, будто мало ему таких в Москве, а как со мной остался, так рукам волю дал. Пойдем к реке?
— Мне завтра рано вставать, — ответил Андрей глуховатым голосом. — Аня не сразу даже узнала.
— Андрюша!
Наступила пауза. Аня против воли прислушалась.
— Я же сказал, мне завтра рано вставать, — раздался наконец голос Андрея, но теперь он звучал твердо.
— Тогда ты меня проводи, потом я тебя, потом ты меня… — Несмотря на шутливый тон, в голосе Натки слышалась несвойственная ей мольба.
— Иди домой, Натка, поздно.
— А чего ты не идешь, если тебе рано вставать? — не унималась она.
— Мое дело, — сдержанно ответил Андрей.
— Думаешь, не понимаю? Ждешь, когда эта сучка тебя впустит! — крикнула Натка.
— Угомонись. И не смей так о ней говорить.
Аня встала, подошла к окну — Андрей поспешно уходил, очевидно, опасаясь, что она может их услышать.
«Ну зачем, зачем я так? — спрашивала себя Аня. — Ведь уеду же через восемнадцать дней… нет — уже осталось семнадцать… А почему, собственно, я считаю дни?»
Ночью сквозь сон она слышала, как вернулась Катя, долго разбирала постель, выходила, звякала умывальником, наконец вошла в вагончик. Аня открыла глаза — Катя сидела у столика между койками, смотрела в окошко, и на лице ее играла счастливая улыбка. Аня вскочила, обняла Катю и громко чмокнула ее в пылающую щеку, после чего юркнула в постель.
Утром следующего дня Аня и Катя пришли на свой стенд за несколько минут до начала рабочего дня.
Их ждала Натка, а чуть в стороне от стенда, за разбитой бетоновозами подъездной дорогой стояла Валюшка.
«Как засадный полк воеводы Боброка», — подумала Аня.
— Заставляешь себя ждать! — крикнула Натка. Аня с любопытством смотрела на нее: какое странное сочетание напористости, доходящей до наглости, бескомплексности и в то же время страсти, ради которой эта дикая девушка способна даже на унижение.
— У меня кран простаивает! — продолжала Натка таким тоном, словно именно от Ани зависело, заработает ли ее механический гигант.
Аня поняла, что Натка заводит себя, и решила молчать, чтобы не помогать ей в этом. Она поднялась с Катей на стенд, Катя посигналила своему крановщику, который с головокружительной высоты с любопытством выглядывал из кабины, пытаясь понять, что нужно здесь его коллеге.
Стропы крана медленно поползли вниз.
— Отойди-ка в сторонку, — приказала Натка Кате.
— Ты не командуй.
— Отойди, сказала, у меня разговор с этой…
— Тебе свидетели не нужны? — с иронией спросила Катя.
— Отойди, Катя, — попросила Аня. Ей начинал надоедать нелепый утренний спектакль, неизвестно зачем затеянный взбалмошной крановщицей. Вчера она, пожалуй, не была такой агрессивной. Видимо, тот ночной разговор с Андреем, который Аня невольно подслушала, имел свое продолжение…
Катя уже отошла и теперь разбирала спустившиеся стропы.
— Слушай, ты! Если еще раз хоть пальцем прикоснешься к Андрею, я тебя убью. Порезвилась, пока меня не было, и все, хватит! Он мой! Поняла? А то рожу твою постную изуродую! Убью!!
— Может быть, плиту на меня уронишь?
Натка глядела на Аню с такой ненавистью, что той стало не по себе.
— Запомнила?
— Теперь послушай меня, — не выдержала Аня и подошла к Натке так близко, что та отодвинулась. Ее реакция красноречиво свидетельствовала, что крановщица побаивается, несмотря на все свои угрозы и злость. — Я никому и никогда не позволяла обзывать меня грязными словами. Ты попыталась шантажировать, угрожать, ты обозвала меня — я молчала, потому что понимала — тяжело терять самого лучшего парня на стройке. Но мое терпение иссякло. Убирайся отсюда и не смей больше приставать ко мне — я милостыню не подаю.
— Я тебя предупредила! — прошипела от злости Натка. Казалось, она забыла, что стенд доступен обзору со всех сторон, почти как театральные подмостки, и собралась наброситься на Аню. Но все-таки она сдержала себя, пробормотала что-то невнятное и спрыгнула в грязь разъезженной колеи, сопровождая свои действия отборной руганью, потом махнула рукой Вале, и они ушли вдвоем.
Аня почувствовала такое изнеможение, словно был уже конец рабочего дня. Подошла Катя.
— Половецкие страсти, — сострила Аня, надевая брезентовые рукавицы.
— Исчерпывающее объяснение, — отозвалась Катя. Рабочий день начинался.
В обед у открытого окна столовой остановился «рафик».
— Не наш, — меланхолично заметила Катя. — Телевизионный.
— Значит, съемочная группа наконец добралась до нас.
Из машины вышла женщина лет тридцати, и Аня невольно стала наблюдать за ней с повышенным вниманием.
Ее нельзя было назвать очень красивой. Элегантной? Скорее яркой, привлекательной. «Манкая», — вспомнила Аня словцо, произнесенное когда-то Николаем. Опять Николай…
Аня продолжала свое наблюдение: белые джинсовые брюки соблазнительно обтягивали бедра незнакомки, белый широкий ремень стягивал тонкую талию, обычная, ничем не примечательная футболка сидела как влитая, подчеркивая высокую грудь. Белые кроссовки с синими полосками, белый шарфик на шее с синими же полосами и белая бейсболка, из-под которой падали на плечи золотистые волосы с отдельными выцвеченными прядями.
Женщина заглянула в «рафик», достала сумку, извлекла из нее темные очки, сигареты. Закурила.
Из машины вышли еще несколько человек. Все они вместе с женщиной чего-то ждали, проявляя признаки нетерпения. Аня догадалась — они ждали Олега Ивановича, но его нигде не было видно. Странно.
— Опаздываем, — поднялась Катя. — Перерыв закончился.
— Ты иди, я немножко еще посижу, можно? — попросила Аня.
Катя пожала плечами и молча ушла — при необходимости она вполне могла некоторое время управляться на стенде одна. Когда она вышла из столовой, женщина подошла к ней и что-то спросила. Катя неопределенно показала рукой в сторону административного домика.
Наконец появились режиссер, Цигалев, Андрей, Натка и еще четверо рабочих.
— Почему ты нас не встретил? — не здороваясь, спросила женщина. — Мы уже полчаса стоим здесь.
«Врет», — подумала Аня с внезапно возникшей неприязнью — всего-то пять минут.
— Извини, я ждал вас к одиннадцати… крутился тут… — виновато улыбнулся Олег Иванович. — Знакомьтесь…
— Цигалев, начальник строительства, — представился Вадим Николаевич сам, опередив режиссера.
— Очень приятно… Теперь я знаю, кого благодарить за такую чудовищную дорогу, — сказала женщина, протягивая руку, и представилась: — Ирина, директор фильма.
Аня подумала, что сейчас Цигалев осадит дамочку, и ошиблась. Куда подевалась вся его самоуверенность, вальяжность! Он засуетился перед этой маленькой женщиной.
— Мы застряли на вашей дороге, еле выбрались, — продолжала «женщина в белом». Голос ее раздражал безапелляционностью, особой, учительской интонацией, словно она знает что-то, что неизвестно остальным, и ее задача — просветить и научить. — Тонваген так и остался на ваших рытвинах! Распорядитесь, чтобы немедленно отправили туда трактор, рабочих и все необходимое. Придется выравнивать колдобины — другим путем тонваген не вытащить.
Вся группа вдруг пришла в движение: кто-то побежал к административному домику, кто-то в другую сторону, Цигалев кому-то махнул рукой, кому-то что-то коротко сказал. В результате лихорадочной деятельности всех присутствующих появился трактор, прибежал Паша, еще двое рабочих, стали переговариваться с шофером «рафика», о чем-то спорить, а вокруг собирались люди, давали советы…
Аня усмехнулась — позавчера застрял бетоновоз, и целый день никто не мог решить простейшего вопроса — кто поедет его вытаскивать.
Только Олег Иванович оставался невозмутимым в общей суматохе. Казалось, он даже любуется броуновским движением, устроенным его директрисой. Он взял ее за локоть и указал на Натку:
Катя тоже подавила смех и вопросительно взглянула на Сергея.
— Вы завтракать собираетесь? Я вот… за вами решил зайти…
Второй приступ смеха заразил и Сергея — он хохотал басом, смешно пытаясь вставить хоть слово, потом, совладав с собой, попросил:
— Анекдот-то хоть расскажите, а то стою тут с вами как дурак…
В столовой к ним подошел Паша с подносом, на котором в большой сковороде дымилась яичница из пяти яиц.
— Ох и любит тебя наша повариха! — заметила Катя.
— Меня все любят, вплоть до начальства! Я как-никак шофер второго класса! Мне сегодня даже легковушку доверили. Догадайтесь, кого я привез?
— Ревизора, — рассмеялась Аня.
— Почти. Но не ревизора, а режиссера!
— Какого еще режиссера?
— Телевизионного. Будет снимать у нас фильм про молодежную стройку. И меня снимет. «Павел, ас бездорожья и покоритель ухабов» — так он меня назвал, — Паша плотоядно подвинул к себе яичницу. — Люблю, когда шкворчит.
— Обожжешься.
— Ниче, у меня глотка луженая. Между прочим, все выспрашивал, есть ли у нас красивая крановщица. У него такая мысль: снять девушку на кране и под ней всю стройку.
— Ты, конечно, назвал Натку? — спросила Катя.
— А что я врать стану? Конечно, Натку. Хотя — ты же знаешь — я ее не переношу. Всех люблю, а ее не переношу — уж больно она из себя королеву строит. Но я и про Аньку ему рассказал.
— Зачем? — вскинулась Аня.
— Затем. Он во как заинтересовался! Говорит, хорошая тема: студентка проводит свои каникулы на молодежной стройке.
— Мышление блоками.
— Что?
— Ничего. Кто тебя за язык тянул?
— А что я такого сказал? — удивился Павел.
В столовую вошел высокий подтянутый мужчина в темных очках, джинсах, футболке и пижонских кроссовках. Его сопровождал толстенький коротышка, заведующий столовой Аркадий Семенович. Он то смешно семенил за мужчиной, то забегал вперед, то обходил его, как бы ограждая от посторонних. Мужчина снял очки.
— Вот он, режиссер, — шепнул Паша.
Аня посмотрела на гостя. Его можно было назвать интересным мужчиной, если бы не некоторая чрезмерность во всем его облике: пышная прическа с красивой сединой на висках, большие карие глаза с поволокой, прямой нос с тонким вырезом ноздрей и полные губы — словно с картинки из журнала о звездах экрана. Ане он не понравился.
Режиссер заметил их и подошел к столику.
— Насколько я могу догадаться, Павел, это и есть та самая студентка, которая проводит каникулы на стройке?
— Точно! — с готовностью ответил Паша и расплылся в улыбке. — А это Катя и Сергей. Присаживайтесь.
— Олег Иванович, режиссер, — представился он всем, сел и стал в упор разглядывать Аню.
Катя с Сережей закончили завтрак, встали, за ними поднялась и Аня.
— Куда вы? — обратился режиссер к Ане и довольно фамильярно для первой встречи взял ее за руку. — Посидите. Я сейчас быстро позавтракаю, и вы мне покажете стройку.
Голос у него был бархатный и не то чтобы безапелляционный, но явно привычный к повиновению собеседника.
— К сожалению, вынуждена отказаться от высокой чести служить вам гидом, — ответила Аня, высвобождая руку. — Во-первых, я здесь без году неделя и всей стройки не знаю, а во-вторых, у меня сегодня запланирована стирка. — Она церемонно склонила голову и тут же отругала себя мысленно за резкость.
Режиссер улыбнулся, лицо его сразу же утратило неприятное выражение, что так не понравилось Ане, и сделалось простым, симпатичным и свойским.
Паша быстро справился с яичницей и ушел вслед за Катей и Сергеем.
— Зачем так, Аня? Вот видите, я даже ваше имя знаю. Посидите, никуда ваша стирка от вас не уйдет.
Аня села. Ей стало неловко за свою необъяснимую задиристость. Может быть, он вполне ничего, а вся его самоуверенность — чисто профессиональная. А может быть, давал знать себя комплекс телевизионного режиссера, который чаще всего в тени, в относительной безвестности по сравнению с режиссерами большого кино.
Завстоловой самолично принес поднос с обильным завтраком, где среди прочих блюд источали аромат красиво нарезанные свежие огурчики — роскошь в скудном рационе их общепита, хотя и расположенного в краях, где уж огурцы-то, казалось, не должны бы составлять никакой проблемы.
— Вы здесь давно?
— Сегодня — второе воскресенье.
— Значит, две недели… Не скучно?
— Что вы, по-моему, здесь замечательно.
— Не тяжело?
— Пожалуй… Но знаете, здесь удивительно быстро проходит усталость. Может быть, потому, что места потрясающие: река, воздух, лес, простор…
— Я уже заметил.
— И все буквально насыщено историей.
— Какой же такой историей?
Аня опять почувствовала в интонации режиссера смесь мужской игривости и сдержанной иронии взрослого человека, разговаривающего с восторженной девушкой. Она подняла высоко бровь и с чувством превосходства произнесла:
— Вы даже не знаете, в каких местах находится строительство. Я думала, что режиссеры, отправляясь в командировку, заранее изучают место будущего фильма.
Он был задет. Аня поняла это.
— Чем же так знамениты здешние места? — спросил он улыбаясь. Снисходительная улыбка словно приклеилась теперь к его губам.
— А тем, что именно здесь, за этим лесом и речкой, начинаются знаменитые «степи незнаемые», упоминаемые в русских летописях. Здесь проходили набегами скифы, аланы, гунны, готы, хазары, печенеги, половцы. Где-то здесь князь Игорь увидел зловещее предзнаменование — солнечное затмение, но подавил в себе страх, вызванный предрассудками, продолжил поход и был разбит…
— «Ты взят был в битве при Каяле», — пропел Олег Иванович из «Князя Игоря».
— Совершенно верно, к сожалению, у многих представление о древнерусской истории ограничивается оперой «Князь Игорь» да еще «Русланом и Людмилой».
— Это плохо?
— Просто очень мало. В результате у нас сложилась устойчивая цепочка знаков. Скифы? — пожалуйста, «Да, скифы мы с раскосыми и жадными очами». Хазары? — пожалуйста, «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам». Половцы? — сразу же вспоминаем половецкие пляски, русский сезон в Париже, Дягилева — ах, ах, мы уже слышали, в курсе! Вы знаете, Бородин, работая над своей оперой, специально ездил в степную Венгрию, в Паннонию, чтобы записать истинные половецкие мелодии для своих танцев.
— Каюсь, не знал, — признался Олег Иванович, и Анино раздражение улеглось.
В столовую вошли начальник строительства и Андрей. Они подошли к Олегу Ивановичу, тут же подлетел завстоловой, к которому и обратился начальник с недоуменным вопросом:
— Что же ты сюда привел нашего гостя? Я же просил — вези прямо ко мне, у меня бы и позавтракали.
Начальник протянул руку, представился:
— Цигалев Вадим Николаевич.
— Олег Иванович. — Режиссер пожал протянутую руку. — Вы уж не ругайте его, я сам настоял — не люблю, знаете, доставлять беспокойство.
— Ну какое же это беспокойство? — картинно возмутился Цигалев.
Аня поежилась от очевидной фальши. Потом Цигалев представил режиссеру Андрея как передового бригадира и сказал, что тот покажет ему подробно стройку.
— Если не возражаете, я бы хотел попросить Аню сопровождать нас — она так интересно рассказывает об истории вашего края…
Цигалев с недоумением посмотрел на незнакомую девушку, но не стал особо демонстрировать свое неведение и с готовностью поддержал:
— Пожалуйста, пожалуйста, поступайте, как сочтете нужным. Главное — чтобы вам было удобно работать.
…Они долго ходили по стройке. Андрей давал квалифицированные пояснения, а Олег Иванович порой озадачивал совершенно неожиданными вопросами.
К полудню они осмотрели все, заглянули в вагончик Олега Ивановича, чтобы взять плавки и полотенце, и отправились на речку. Тут уже была обычная для перерыва веселая кутерьма, купание, прыжки с крутого берега. Их громко приветствовали.
Аня переоделась в купальник и принялась стирать джинсы.
Паша подошел, предложил свою помощь.
— Сейчас будет вам самая мужская работа, — заметила Аня и протянула мокрые джинсы. — Выкручивайте, только, чур, не порвите, мне еще носить их и носить.
Андрей и Паша сделали из выкручивания настоящий спектакль. Аня буквально вырвала у них джинсы и развесила на кустах.
Пока они возились с джинсами, Олег Иванович стоял в сторонке и разговаривал с Наткой. Аня мгновенно отметила, что отыскал и познакомился с ней режиссер сам, и теперь стоит, чуть подобрав живот, и на губах его играет та самая снисходительная улыбка, которая так возмутила ее в столовой. Он был ослепительно белотелым, но довольно мускулистым. В голосе опять звучали бархатные нотки. Натка деланно улыбалась, но глаза следили за тем, что происходит вокруг Андрея.
«Вот же „селадон“, — подумала Аня об Олеге Ивановиче без всякого раздражения.
— Ну что, теперь можем плыть? — спросил Паша.
— Плывем, — подхватил Андрей.
— А гость? — спросила Аня.
— Гостя бросим на Натку, — захихикал Паша.
Аня протянула парням руки, и они втроем, разбежавшись, с громким криком прыгнули в воду с высокого берега.
Вынырнув, Аня увидела, как Натка бежит к воде и тоже прыгает. За ней — Олег Иванович. Прыжок у Натки не получился, она подняла фонтан брызг, а режиссер вошел в воду вполне грамотно. Она дождалась, когда обе головы — мужская и женская — появились над водой, крикнула: «Догоняйте!» и поплыла кролем. Все ринулись за ней. Режиссер почти не уступал Ане, а ребята и Натка остались позади. Аня сделала рывок, оторвалась от Олега Ивановича и, выскочив на противоположный берег, плюхнулась на прогретый песок. Через пару минут рядом с ней, тяжело дыша, опустился Олег Иванович.
— Благодать какая, — выдохнул он, подставляя лицо солнцу.
— Не боитесь сгореть?
— Нет, на речном пляже солнце совсем другое, не как на море. Я с детства люблю подмосковные речки, а здесь дно совершенно сказочное, песчаное. Расскажите, Анечка, еще что-нибудь об этих местах.
— Да я, пожалуй, все уже рассказала, — задумчиво произнесла Аня. — А вот, знаете, вы сказали — дно, и я вспомнила любопытную аналогию — не помню, где читала: корень «дн» очень древнего происхождения. Прислушайтесь: Дон, Донец, Днепр, Днестр, Дунай — целый букет рек с корнем «дн». Даже в Англии есть река Дон.
— С вами интересно.
Глядя, как выходит из воды Натка, Аня заметила:
— Считается, что она здесь самая красивая.
— Что самая, я бы не сказал, но на фоне стройки и голубого неба она будет смотреться. Завтра приедет моя съемочная группа, и займемся. — Он неохотно поднялся и обратился к Натке:
— Давайте-ка, милая девушка, побеседуем с вами, прежде чем начнутся съемки.
Натка оглянулась на Андрея и Пашу, которые вслед за ней вылезли на берег, и с готовностью пошла к режиссеру. Они отошли чуть-чуть в сторонку, а парни улеглись рядом с Аней.
Аня снова отметила, как игриво ведет себя Олег Иванович с Наткой, а та подхватила эту вечную игру мужчины и женщины, но не упускала из виду Андрея и Аню.
— Аня подобрала сухую травинку и украдкой тихонько провела по загорелому плечу Андрея. Он дернул плечом, словно конь, мышцы перекатились под кожей; Она стала щекотать его за ухом и перехватила злой взгляд Натки, которая теперь уже не слушала Олега Ивановича, а вся подобралась, словно сейчас прыгнет на них. Странное чувство раздражения возникло у Ани, она быстро вскочила на ноги и побежала к воде…
— Ты куда? — крикнул вслед Андрей.
— Поплыву — проведаю свои джинсы, а то как бы совсем без штанов не остаться.
Джинсы долго не сохли, поэтому в столовую на обед она пришла позже всех.
Цигалев, видимо, давно поджидал режиссера, чтобы увести к себе. Олег Иванович понял, что вторично отвергать гостеприимство неудобно, и перестал сопротивляться.
Аня почувствовала зверский голод, взяла две порции котлет и принялась с жадностью есть, кажется, долгое хождение по строительству и купание требовали немедленной компенсации затраченных сил.
В столовую заглянул малознакомый парнишка, кажется из новеньких, подошел к Андрею, сказал, что сейчас созывается срочное заседание комитета комсомола и что он, Андрей и Натка должны бежать, потому что без них не начнут.
Натка с вызовом взглянула на Аню, встала из-за стола, взяла Андрея под руку и демонстративно прошествовала к выходу.
— Пошли обсуждать, кого выдвинуть для съемок. Делать им нечего. Мы с Олегом Ивановичем уже все решили, — не без самодовольства изрек Паша.
— Просто цирк — комитет комсомола будет давать свои рекомендации режиссеру! — пожала плечами Аня.
— Зато жирную галочку поставят — проведена культурно-массовая работа, — сделал заключение Паша.
Аня отправилась к себе, чтобы поспать до вечера. В вагончике Кати не было, Аня разделась, юркнула под простыню и сама не заметила, как уснула.
Вечером, как обычно, она пришла на волейбольную площадку и с удивлением обнаружила, что Сергей разминается вместе с Катей. Аня помахала ей рукой, Катя улыбнулась, помахала в ответ. Сияющая, светлая улыбка делала ее очень привлекательной, и вся она была какая-то просветленная, похорошевшая, хотя на лице ни грамма краски.
«Неужели и я выглядела такой же в наши первые дни с Николаем?» — подумала Аня и рассердилась на себя: она запретила себе думать о нем — ни хорошо, ни плохо, никак.
— Будешь играть? — спросила Аня.
— Пока нет, — смутилась Катя, — просто учусь. Андрей все еще не приходил, и Сергей после разминки буркнул недовольно:
— Кого возьмем вместо Андрея? Аня заметила режиссера.
— Олег Иванович! — закричала она. — Идите сюда! Вы играете в волейбол? Хотите — у нас есть место на третий номер.
— Ах, вы даже с номерами? — спросил он, но тем не менее без излишнего ломания снял джинсы, перешнуровал кроссовки и вышел на площадку. Принимал мяч он грязновато, зато нападающий удар у него был хлестким.
«Сойдет на пару игр, — подумала Аня, — больше не выдержит, староват». И задумалась: а сколько же ему лет?
Если судить по седым вискам, то за сорок, а если по сухому мускулистому телу, то не больше тридцати.
«Мне-то какое дело…» — отбросила праздную мысль Аня, наблюдая, как забирается в судейское кресло их самодеятельный судья. Он уселся и громогласно объявил:
— Игра на вылет. Подача — слабейшим! — Выбросил мяч на половину соперников команды Сергея и дал свисток.
Мяч был еще в воздухе, когда Аня, поняв, что сможет чисто принять и дать пас, шепнула Сергею: «Бей сразу!», накинула мяч на сетку, и он сочно, с выдохом погасил.
— Потеря подачи, — объявил судья.
Ане удалось сделать несколько хороших нападающих ударов. Она сама чувствовала, что получилось красиво: высоко взмывала в воздух над сеткой, резко выбрасывала ноги вперед и, распрямляясь, била не сильно, но точно в незащищенное место на площадке противника. Каждый раз после удачного удара она ловила на себе восхищенный взгляд режиссера, что приятно щекотало самолюбие и рождало еще какое-то непонятное чувство.
Олег Иванович выдержал уже третью игру, а Андрей все не появлялся.
После третьей партии они сели отдохнуть на скамейку.
— Давненько не играл, — Олег Иванович отдышался. — Я теперь больше в теннис… А вы, наверное, в команде мастеров? — Он закинул руку за спинку скамьи и положил Ане на плечи.
— Нет. Просто люблю. И баскет люблю, но волейбол больше, — повела Аня плечом и, когда он не снял руку, отодвинулась от спинки скамьи. Его рука последовала за ней и легла между лопаток. Аня вздрогнула и вскочила на ноги.
К площадке подошли «прозаседавшиеся». Натка победно и с некоторым вызовом посмотрела на Аню. «Все ясно, — подумала Аня, — кандидатуру утвердили на комитете… Мне это совершенно безразлично…»
— Андрей! — крикнула она. — Давай скорее, мы как раз четвертую партию начинаем! — Обернувшись к Олегу Ивановичу, добавила: — Это вы Андрея подменяли… спасибо! — и легким шагом побежала на площадку.
После вечернего купания Андрей взял полотенце и принялся растирать Аню. Она неожиданно для себя вдруг зажмурилась, выгнулась, как кошка от удовольствия, на мгновение прижалась к нему, взяла под руку, и они пошли с пляжа. Остальные тоже собрались и отправились по домам — завтра предстоял рабочий день.
Натке ничего другого не оставалось, как удовлетвориться обществом Олега Николаевича. Некоторое время Аня слышала за спиной поставленный бархатный голос Олега Ивановича — он рассказывал Натке всякие байки о прославленных киноактерах, фамильярно называя их по именам. Потом они свернули на боковую тропку, и голос режиссера стих.
Андрей обнял Аню за плечи, и ей вдруг стало так хорошо, что она опять прижалась к нему. Он шумно вздохнул:
— Аня!..
— Молчи, — попросила она шепотом, — молчи, Андрюша.
У вагончика Андрей развернул ее лицом к себе и, ни слова не говоря, поцеловал в губы — очень целомудренно и мягко. Аня не ответила, но и не отстранилась, и он стал целовать ее в глаза — медленно, нежно, вглядываясь между поцелуями в запрокинутое лицо, словно спрашивая — можно?
Она обняла его за шею, поцеловала так, что закружилась голова, отпрянула от него и вскочила на ступеньки.
— До завтра, — попрощался Андрей.
Она рассмеялась, словно отгоняя смехом от себя наваждение, и вошла в вагончик.
Кати не было дома. Аня разделась, погасила свет и тут услышала голос Натки, который доносился в открытое окно:
— Андрей! Ты что меня с этим бабником бросил? Весь вечер он на Аньку пялился, будто мало ему таких в Москве, а как со мной остался, так рукам волю дал. Пойдем к реке?
— Мне завтра рано вставать, — ответил Андрей глуховатым голосом. — Аня не сразу даже узнала.
— Андрюша!
Наступила пауза. Аня против воли прислушалась.
— Я же сказал, мне завтра рано вставать, — раздался наконец голос Андрея, но теперь он звучал твердо.
— Тогда ты меня проводи, потом я тебя, потом ты меня… — Несмотря на шутливый тон, в голосе Натки слышалась несвойственная ей мольба.
— Иди домой, Натка, поздно.
— А чего ты не идешь, если тебе рано вставать? — не унималась она.
— Мое дело, — сдержанно ответил Андрей.
— Думаешь, не понимаю? Ждешь, когда эта сучка тебя впустит! — крикнула Натка.
— Угомонись. И не смей так о ней говорить.
Аня встала, подошла к окну — Андрей поспешно уходил, очевидно, опасаясь, что она может их услышать.
«Ну зачем, зачем я так? — спрашивала себя Аня. — Ведь уеду же через восемнадцать дней… нет — уже осталось семнадцать… А почему, собственно, я считаю дни?»
Ночью сквозь сон она слышала, как вернулась Катя, долго разбирала постель, выходила, звякала умывальником, наконец вошла в вагончик. Аня открыла глаза — Катя сидела у столика между койками, смотрела в окошко, и на лице ее играла счастливая улыбка. Аня вскочила, обняла Катю и громко чмокнула ее в пылающую щеку, после чего юркнула в постель.
Утром следующего дня Аня и Катя пришли на свой стенд за несколько минут до начала рабочего дня.
Их ждала Натка, а чуть в стороне от стенда, за разбитой бетоновозами подъездной дорогой стояла Валюшка.
«Как засадный полк воеводы Боброка», — подумала Аня.
— Заставляешь себя ждать! — крикнула Натка. Аня с любопытством смотрела на нее: какое странное сочетание напористости, доходящей до наглости, бескомплексности и в то же время страсти, ради которой эта дикая девушка способна даже на унижение.
— У меня кран простаивает! — продолжала Натка таким тоном, словно именно от Ани зависело, заработает ли ее механический гигант.
Аня поняла, что Натка заводит себя, и решила молчать, чтобы не помогать ей в этом. Она поднялась с Катей на стенд, Катя посигналила своему крановщику, который с головокружительной высоты с любопытством выглядывал из кабины, пытаясь понять, что нужно здесь его коллеге.
Стропы крана медленно поползли вниз.
— Отойди-ка в сторонку, — приказала Натка Кате.
— Ты не командуй.
— Отойди, сказала, у меня разговор с этой…
— Тебе свидетели не нужны? — с иронией спросила Катя.
— Отойди, Катя, — попросила Аня. Ей начинал надоедать нелепый утренний спектакль, неизвестно зачем затеянный взбалмошной крановщицей. Вчера она, пожалуй, не была такой агрессивной. Видимо, тот ночной разговор с Андреем, который Аня невольно подслушала, имел свое продолжение…
Катя уже отошла и теперь разбирала спустившиеся стропы.
— Слушай, ты! Если еще раз хоть пальцем прикоснешься к Андрею, я тебя убью. Порезвилась, пока меня не было, и все, хватит! Он мой! Поняла? А то рожу твою постную изуродую! Убью!!
— Может быть, плиту на меня уронишь?
Натка глядела на Аню с такой ненавистью, что той стало не по себе.
— Запомнила?
— Теперь послушай меня, — не выдержала Аня и подошла к Натке так близко, что та отодвинулась. Ее реакция красноречиво свидетельствовала, что крановщица побаивается, несмотря на все свои угрозы и злость. — Я никому и никогда не позволяла обзывать меня грязными словами. Ты попыталась шантажировать, угрожать, ты обозвала меня — я молчала, потому что понимала — тяжело терять самого лучшего парня на стройке. Но мое терпение иссякло. Убирайся отсюда и не смей больше приставать ко мне — я милостыню не подаю.
— Я тебя предупредила! — прошипела от злости Натка. Казалось, она забыла, что стенд доступен обзору со всех сторон, почти как театральные подмостки, и собралась наброситься на Аню. Но все-таки она сдержала себя, пробормотала что-то невнятное и спрыгнула в грязь разъезженной колеи, сопровождая свои действия отборной руганью, потом махнула рукой Вале, и они ушли вдвоем.
Аня почувствовала такое изнеможение, словно был уже конец рабочего дня. Подошла Катя.
— Половецкие страсти, — сострила Аня, надевая брезентовые рукавицы.
— Исчерпывающее объяснение, — отозвалась Катя. Рабочий день начинался.
В обед у открытого окна столовой остановился «рафик».
— Не наш, — меланхолично заметила Катя. — Телевизионный.
— Значит, съемочная группа наконец добралась до нас.
Из машины вышла женщина лет тридцати, и Аня невольно стала наблюдать за ней с повышенным вниманием.
Ее нельзя было назвать очень красивой. Элегантной? Скорее яркой, привлекательной. «Манкая», — вспомнила Аня словцо, произнесенное когда-то Николаем. Опять Николай…
Аня продолжала свое наблюдение: белые джинсовые брюки соблазнительно обтягивали бедра незнакомки, белый широкий ремень стягивал тонкую талию, обычная, ничем не примечательная футболка сидела как влитая, подчеркивая высокую грудь. Белые кроссовки с синими полосками, белый шарфик на шее с синими же полосами и белая бейсболка, из-под которой падали на плечи золотистые волосы с отдельными выцвеченными прядями.
Женщина заглянула в «рафик», достала сумку, извлекла из нее темные очки, сигареты. Закурила.
Из машины вышли еще несколько человек. Все они вместе с женщиной чего-то ждали, проявляя признаки нетерпения. Аня догадалась — они ждали Олега Ивановича, но его нигде не было видно. Странно.
— Опаздываем, — поднялась Катя. — Перерыв закончился.
— Ты иди, я немножко еще посижу, можно? — попросила Аня.
Катя пожала плечами и молча ушла — при необходимости она вполне могла некоторое время управляться на стенде одна. Когда она вышла из столовой, женщина подошла к ней и что-то спросила. Катя неопределенно показала рукой в сторону административного домика.
Наконец появились режиссер, Цигалев, Андрей, Натка и еще четверо рабочих.
— Почему ты нас не встретил? — не здороваясь, спросила женщина. — Мы уже полчаса стоим здесь.
«Врет», — подумала Аня с внезапно возникшей неприязнью — всего-то пять минут.
— Извини, я ждал вас к одиннадцати… крутился тут… — виновато улыбнулся Олег Иванович. — Знакомьтесь…
— Цигалев, начальник строительства, — представился Вадим Николаевич сам, опередив режиссера.
— Очень приятно… Теперь я знаю, кого благодарить за такую чудовищную дорогу, — сказала женщина, протягивая руку, и представилась: — Ирина, директор фильма.
Аня подумала, что сейчас Цигалев осадит дамочку, и ошиблась. Куда подевалась вся его самоуверенность, вальяжность! Он засуетился перед этой маленькой женщиной.
— Мы застряли на вашей дороге, еле выбрались, — продолжала «женщина в белом». Голос ее раздражал безапелляционностью, особой, учительской интонацией, словно она знает что-то, что неизвестно остальным, и ее задача — просветить и научить. — Тонваген так и остался на ваших рытвинах! Распорядитесь, чтобы немедленно отправили туда трактор, рабочих и все необходимое. Придется выравнивать колдобины — другим путем тонваген не вытащить.
Вся группа вдруг пришла в движение: кто-то побежал к административному домику, кто-то в другую сторону, Цигалев кому-то махнул рукой, кому-то что-то коротко сказал. В результате лихорадочной деятельности всех присутствующих появился трактор, прибежал Паша, еще двое рабочих, стали переговариваться с шофером «рафика», о чем-то спорить, а вокруг собирались люди, давали советы…
Аня усмехнулась — позавчера застрял бетоновоз, и целый день никто не мог решить простейшего вопроса — кто поедет его вытаскивать.
Только Олег Иванович оставался невозмутимым в общей суматохе. Казалось, он даже любуется броуновским движением, устроенным его директрисой. Он взял ее за локоть и указал на Натку: