Осипова Нелли. Итальянское каприччио, или Странности любви

   …Олег осторожно уложил обе бутылки в сумку и направился в тот угол главного зала «Елисеевского», где, сколько он помнил себя, стояла старинная машина для помола кофе. Увы, ее не оказалось на своем месте. Он стал растерянно оглядываться — может, перенесли в другое место? — и увидел перед собой Наташу.
   — Олег! — радостно воскликнула она. — Здравствуйте!
   Она была, как всегда, хороша, но на сей раз без аляповатых богатых украшений, которые так возмущали его вкус несколько лет назад, в прелестном открытом летнем платье, таком простеньком, но элегантном, что он подумал: наверняка из Парижа… Растет Дим Димыч, воровской авторитет…
   — Здравствуйте, Наташа, — сухо поздоровался он. — Вы извините, у меня нет времени.
   — Я так рада вас видеть! Подумать только, как раз сегодня мы с Делей получили письмо от Ани… она в Турине, у Лены.
   — Я не желаю ничего слышать о ней!
   — Зачем же так зло? — удивилась Наташа. — Что она вам сделала?
   — И вы еще спрашиваете?! — возмутился Олег.
   — Нет, надо же! — перешла в наступление Наташа. — Вы ей изменили, сломали всю жизнь, а теперь сами и возмущаетесь! Как это у мужчин ловко получается.
   Олег смотрел с недоумением на нее и думал: неужели самодеятельный театр научил даже такую бездарь убедительно играть?
   — Не надо, Наташа. Мы с вами отлично все понимаем. Прощайте.
   — Нет, подождите! Что я должна понимать? О чем вы говорите? В чем обвиняете Аню?
   — Вы что, действительно не знаете или так ловко прикидываетесь?
   — Олег, ради бога, скажите, что я должна знать? Клянусь вам, я ничего не понимаю. Я знаю только то, что вы опять сошлись с Ириной и Аня развелась с вами и получила комнату, кстати, по моему совету. Может быть, вас так задело, что она не захотела, чтобы эта женщина жила в квартире, где все, буквально до последней кафелинки было придумано и сделано ею? По-моему, вполне понятное желание любой женщины, тем более любящей.
   — Согласен. Но не таким диким способом.
   — Почему диким? Насколько я помню, солидная риэлтерская фирма предложила вам три варианта, вы сами выбрали, и вам не пришлось ничего делать — все за вас оформила и сделала фирма.
   — Риэлтерская фирма? — саркастически переспросил Олег. — Три варианта? Ну да, конечно, был еще и третий. Я не сразу сообразил, что вы называете третьим вариантом.
   — Зря вы так раздраженно иронизируете.
   — Третий вариант, это когда меня бы просто убили, да? Если бы я не согласился на один из первых двух.
   У Наташки смешно приоткрылся рот:
   — Что вы такое говорите?
   — Вы знаете, как действовала ваша риэлтерская фирма? Приехали ко мне три амбала, качка. Одного из них я узнал — охранник вашего благоверного, такой белобрысый, с невинными глазами только что исповедовавшегося убийцы. Для начала зверски избили меня, привязав к стулу, так что я две недели на людях показаться не мог, и потом предложили на выбор два варианта: либо однокомнатную квартиру для меня и комнату в коммуналке для Ани, либо наоборот — меня в коммуналку. Был еще и третий вариант, о котором вы сейчас так мило обмолвились, — меня везут за город, мочат, как они выразились, и Аня становится хозяйкой моей квартиры. Так что вы правы, я действительно сам выбрал и подписал все бумаги.
   — Не может быть… не может быть, — шептала Наташа, в ужасе глядя на Олега.
   — Что не может быть — что подписал? — усмехнулся Олег. — Но ваша подруга, моя бывшая жена, получила комнату?
   — Я не о том… какой ужас… какой ужас… — повторяла Наташа.
   — Вы не знали? — вдруг дошло до Олега.
   — Нет… ничего не знала… клянусь… Ни я, ни Аня… Мы думали — фирма, Дим Димыч так сказал: фирма…
   — Правда? — Теперь Олег глядел на Наташу с ужасом.
   — Святая правда, — и Наташа неожиданно для Олега перекрестилась.
   Олег уставился на враз потускневшую Наташу. Ему показалось, что эта здоровая, красивая, еще минуту назад такая благополучная женщина грохнется сейчас в обморок. На них уже обращали внимание. Он подхватил ее под руку и повел к боковому выходу в Козицкий переулок.
   — Что же мне делать? — У Наташи из глаз покатились слезы.
   — Не надо плакать. Давайте посидим где-нибудь спокойно.
   «Спокойно?» — удивился он своим словам. О каком спокойствии могла идти речь, если он, старый дурак, мог вымолить у Ани прощение, а вместо этого оскорбил ее!
   Олег повел Наташу вверх по переулку, к Тверской, потом по подземному переходу — к магазину «Армения» и вниз по Тверской к Большому Гнездниковскому переулку. Наташа шла как во сне, ничего не спрашивая, ничему не удивляясь. Они завернули в переулок и зашли в недавно открытое здесь «Русское бистро». На втором этаже он усадил ее за столик, взял какой-то напиток, к которому ни он, ни она не притронулись, и заговорил, словно продолжая свои мысли вслух:
   — Понимаете, если бы я тогда умолял, просил ее, я, наверное, смог… Ведь я до сих пор не могу ее забыть. У меня было много женщин, признаюсь. Ну такой я, что со мной поделаешь, но за свою многогрешную жизнь я любил только ее, только Аню. И я же ее оттолкнул, оскорбил. Да как я мог на мгновение поверить, что она участвует в сговоре с бандитами, во всей этой грязной истории! Понимаете, Наташа, я же оскорбил ее только одной мыслью о такой возможности…
   Олег говорил все на одном дыхании, глядя перед собой, но вдруг словно наткнулся на перекошенное от страдания лицо Наташи, на ее остановившийся, словно у мертвого, взгляд и осознал, что перед ним жена главного бандита, растерянная, беспомощная, тоже ни о чем не подозревавшая и сейчас внезапно прозревшая.
   — Ради бога, простите меня, Наташа, — заговорил он, взяв ее за руку.
   — Я жду от него ребенка, — сказала она глухо. Олег сжал ей руку.
   — Я сделаю аборт, — безжизненным голосом продолжала она, глядя поверх его головы.
   — Наташа, ну что вы говорите, при чем здесь ребенок, маленький не родившийся еще человечек ни в чем не виноват.
   — Я не вернусь домой.
   — Наверное, я не лучший советчик в таких делах, но постарайтесь не принимать скоропалительных решений. Подождите, обдумайте все, посоветуйтесь с кем-нибудь.
   — С кем мне советоваться, если у меня муж бандит.
   — Поезжайте к Деле, она девочка разумная, сильная. Поговорите с ней.
   — Я только что от нее. — вновь заплакала Наташа.
   — Не важно. Должен же быть какой-то выход. Дождитесь Аню. Когда она возвращается?
   — В конце месяца.
   — Вот втроем и обсудите все. А сейчас я возьму такси и отвезу вас к Деле.
   — Спасибо, я на машине, — ответила Наташа, поднимаясь.
   — Вы сможете вести?
   — Смогу.
   Они простились.
   «Не самое лучшее состояние для знакомства с итальянским продюсером», — подумал Олег и зашагал к бульварам, откуда рукой подать до Машиного дома.
   Маша встретила его в дверях, одобрила покупки и быстро зашептала:
   — Если у тебя возникнут или уже есть какие-нибудь идеи, не выдавай с ходу ничего без гарантий. Будь мудр, как змей, иначе эти гаврики оттяпают замысел вместе с рукой, приговаривая при этом, как истинные католики, что не оскудеет рука дающего.
   — Не держи меня за круглого идиота, — ответил он. Когда Олег, выяснив, что один из трех продюсеров миланец и что именно он интересуется историей культурных контактов наших стран, хорошо с ним выпил, и они совсем по-русски говорили, не слушая друг друга, на кошмарном английском с великолепным презрением к его грамматике и произношению о великих традициях своих стран, об итальянской опере в Петербурге, о Мазини, покорившем российскую столицу, о Карузо и еще о многом другом. Продюсер вздохнул с сожалением и заметил, что все перечисленные имена были гастролерами в России, а такой поворот темы уже разработан и приелся. Вот если бы гастролером оказался бы русский и приехал в Италию… Но увы, никого нет, кроме Шаляпина, — а кто может сыграть гения?
   Тут Олег не выдержал и сказал, что знает молодого конгениального фактурного актера.
   — Разве можно спеть за Шаляпина? Все равно что петь за Дель Монако… — отмахнулся продюсер.
   — Он не поет. Он драматический актер. Продюсер мгновенно протрезвел, во всяком случае, так показалось Олегу.
   — Он живет в Москве?
   — Нет.
   — Возраст?
   — Двадцать шесть лет.
   — Рост?
   — Метр восемьдесят пять.
   — О, да вы все о нем знаете!
   — Еще бы, он снимался у меня. Он актер Нижегородского театра.
   — Я должен посмотреть его. Это можно устроить?
   — Не уверен. Думаю, театр сейчас на гастролях.
   На следующий день Олег воочию убедился, что настоящий западный продюсер такая далекая от нас планета, до которой нашим киноорганизаторам еще лететь и лететь.
   Все получилось за несколько утренних часов. А вечером они уже смотрели спектакль в Твери, где театр гастролировал, и поздно ночью вернулись в Москву.
   Еще через несколько дней они были на «ты» и летели в Милан, куда продюсер пригласил Олега, предупредив заранее, что август в Италии мертвый месяц — все отдыхают, разъезжаются по курортам и даже большинство магазинов просто закрываются. И когда в ответ Олег в недоумении спросил, чем же они займутся, если никого нет на месте, продюсер рассмеялся:
   — Во-первых, театр Ла Скала даже в августе стоит на своем привычном месте, и очень хорошо, что сейчас нет спектаклей, потому что мы с тобой все хорошенько осмотрим — от гримуборных до оркестровой ямы. Во-вторых, тебе надо вживаться в «колор локаль» и писать синопсис, в-третьих, мы должны оба отдохнуть в моем домике в горах, в-четвертых, тебе надо учить итальянский, в-пятых…
   — Баста, баста! — взмолился Олег.
   — О! Ты уже начал говорить по-итальянски? И оба расхохотались.
   Все дни Олега не оставляла надежда вымолить прощение у Ани. Ирине он оставил письмо, где написал, что рецидив в их отношениях был ошибкой и что они оба, как ему кажется, давно поняли это.
   Первый месяц в Италии пролетел незаметно. Турин стал своим, знакомым. Аня уже не заглядывала в путеводитель и не расспрашивала Лену, перед тем как пойти куда-нибудь днем. Она предпочитала искать дорогу сама, ощущая прелесть слияния с жизнью города. Но как и в первые дни, ежеминутно восхищалась чистотой улиц, магазинов, многочисленных кафе и пиццерий и тем, как бережно относятся туринцы к своим домам — старым и новым.
   Она все чаще стала вставлять итальянские слова в английскую речь. Получалось очень забавно. Марио смеялся над ней, она смеялась вместе с ним, но однажды, когда он слишком уж потешался, обиженно сказала:
   — А ты попробуй изучать русский, тогда и я посмеюсь над тобой!
   — А что? — неожиданно отреагировал Марио. — Это идея! Когда начнем?
   Пока Аня растерянно смотрела на него, Лена и Франко подхватили, уговорили, и было решено начать уроки русского языка.
   — У меня нет опыта преподавания языка, — слабо сопротивлялась Аня.
   — Зато у тебя опыт школьной учительницы, — парировал Марио.
   — Он будет очень стараться, — заверил Франко с хитрющей улыбкой на лице.
   — В знак благодарности приглашаю свою будущую учительницу поехать со мной в субботу в Верону.
   Город очаровал Аню бесконечными чудесами: площадь Данте, дворец семьи Делла Скала, башня Ламбарти и конечно же потрясающий театр «Арена ди Верона», построенный еще римлянами, где до сих пор дают представления лучшие оперные труппы Европы.
   Они вошли во дворик дома, где, согласно легенде, жила Джульетта. Крохотный, замкнутый древними стенами четырнадцатого столетия, увитыми плющом, он казался театральной декорацией, чем-то нереальным, как и воспетый Шекспиром балкон, через который Ромео проник в дом…
   Под балконом стояла статуя Джульетты. Одна грудь бронзовой девушки была почему-то значительно светлее и словно отполированная. Аня обратила на это внимание, а Марио, смутившись, объяснил:
   — Туристы, особенно мужчины, любят фотографироваться здесь, положив руку на грудь Джульетты. Вот так и отполировали. Варварство, но ничего невозможно поделать.
   Они еще долго бродили по улицам, вновь вернулись к древнему театру, полюбовались его двухэтажной аркадой, обрамляющей, как драгоценный чеканный пояс, огромный амфитеатр.
   — Почему в Вероне так много туристов на улицах, просто толпы? — спросила Аня. — В Турине я такого не видела.
   — Почему-то считается, что Турин — не туристический город, поэтому у нас меньше приезжих. С одной стороны, мне очень обидно за свой город, где много исторических мест, а с другой стороны, я рад, что у нас нет таких толп.
   Стало смеркаться.
   Марио взглянул на часы и сказал, что пора возвращаться. Аня расстроилась. Ей казалось, что она только-только начала воспринимать и вбирать в себя поразительную красоту этого древнего города. Еще хотя бы на полчасика хотела она попросить задержаться здесь, но потом подумала, что Марио предстоит еще три часа провести за рулем, вздохнула, взяла его под руку, спросила:
   — Ты найдешь, где припарковал машину?
   Марио растерянно оглянулся, потом полез в карман, вытащил карту, которую прихватил с собой из машины, стал разглядывать, нашел отмеченную точку.
   Аня улыбнулась:
   — Идем, я поведу тебя без карты.
   — Ты гений, а я топографический кретин, — сокрушенно констатировал Марио.
   Когда они сели в машину, он объявил, что хочет заехать в Милан, чтобы показать ей Миланский собор вечером, когда подсветка делает его необыкновенно красивым, фантастичным. Марио заранее предвкушал ее восторг, ее удивление.
   Вечером собор действительно представлял собой потрясающее зрелище, он словно летел в пространстве.
   Аня стояла как зачарованная, не сводя глаз с рукотворного чуда.
   — Мы еще приедем в Милан днем, специально, и ты все посмотришь. А сейчас я покажу тебе галерею Витторио Эммануила, которая ведет отсюда к площади перед театром Ла Скала, — сказал Марио.
   — Галерея Витторио Эммануила? — переспросила Аня.
   — Да, идем. — Марио повел Аню через площадь.
   — Знаешь, а я ведь читала о ней в статье о Шаляпине, знаменитом певце.
   — Анна, Шаляпина в Италии знают не хуже, чем в России.
   — Тут было когда-то артистическое кафе. И когда Шаляпин впервые приехал в Италию, чтобы петь в Ла Скала Мефистофеля, именно в этом кафе зрел заговор против него.
   — Заговор против Шаляпина? — удивился Марио.
   — Да, — продолжала Аня, — клака, которой он отказался платить за аплодисменты, решила проучить русского артиста и освистать на премьере. Но он пел так, что клакеры не осмелились помешать ему. Публика была в восторге. Так начался его триумфальный успех в Европе.
   В Турин они въехали поздно вечером. У своего дома Марио притормозил и нерешительно спросил:
   — Может быть, зайдем ко мне? — и добавил с улыбкой: — Мороженое ждет тебя в морозильнике.
   Первая мысль была сказать ада». Но внезапно возникла настороженность, какая-то тревога, Аня засомневалась. Она покачала головой и, чтобы смягчить отказ, погладила его по щеке.
   Марио взял ее руку, задержал в своей, нежно поцеловал ладонь и вдруг притянул Аню к себе, крепко обнял и стал жадно целовать губы, лицо. Анина рука неудобно вывернулась, как тогда, у того бугая, и мгновенно темный, дикий ужас охватил ее, нахлынул панический испуг. Аня рванулась, отпрянула от Марио, оттолкнув его одной рукой, потом высвободила вторую, уперлась обеими руками ему в грудь и отодвинулась до самой дверцы машины, тяжело дыша и ощущая дрожь во всем теле.
   — Прости, — пробормотал Марио и положил руки на руль.
   — Ты меня прости… — прошептала Аня. Минуту он сидел неподвижно, потом включил зажигание, и машина медленно двинулась.
   Оба молчали.
   У ворот Лениного дома Марио вышел, открыл дверцу, помог Ане выйти, поцеловал руку, сел в машину и уехал.
   Аня прислонилась к калитке и тихонько заплакала. Потом нажала кнопку домофона, ответила на вопрос Лены, услышала ее встревоженный голос:
   — Анька, что с тобой?
   Калитка открылась, Аня вошла, поднялась до второго этажа. Ей навстречу бежала Лена.
   — Что случилось? — Она стала тормошить Аню. — Что с тобой?
   Аня молча всхлипывала.
   — Ладно, пошли домой, — утешала Лена, — здесь не лучшее место для разговоров.
   Они вошли в квартиру.
   Их встретил встревоженный Франко, но Лена, махнув ему рукой, чтобы не вмешивался, отвела Аню в комнату, усадила на диван.
   — Не молчи, ради бога! Что с тобой?
   — Я оттолкнула его.
   — Можешь толком рассказать?
   — Что рассказывать. Он меня стал целовать, а я его оттолкнула… очень грубо.
   — Ничего не понимаю. Почему оттолкнула? Разве он тебе неприятен?
   — Нет… наоборот. Он мне нравится… очень.
   Лена совсем запуталась. Она так хорошо знала и всегда понимала свою подругу, а сейчас все было в сумбуре и никакие догадки не приходили в голову.
   — Анька, Анечка, разве это причина, чтобы оттолкнуть мужчину? Что ты говоришь?
   — Понимаешь… ну как тебе сказать. Я боюсь, что Марио для меня просто убежище, спасение, как когда-то был Андрей. Я приняла его любовь, отогрелась, успокоилась, спряталась и — погубила его. Я боюсь, что и с Марио произойдет так же. Я боюсь!
   — Глупенькая моя! — воскликнула Лена и обняла Аню. — Ты его любишь, мы с Франко это уже обсуждали. Только ты еще не поняла, потому что придумала себе какой-то эталон любви о первого взгляда. А в жизни все бывает по-разному. Да ты сама знаешь.
   Аня молчала. Потом вдруг вскинула голову и с непривычной для нее агрессией произнесла:
   — Но я не могу быть для него просто пикантной точкой в конце приятного путешествия!
   — Погоди, погоди, что-то я запуталась. Или ты не хочешь быть пикантной точкой, или ты не уверена, что любишь Марио, или волнуешься за него, боишься погубить… Слишком много резонов.
   — Да, да, в том-то и ужас, что резонов много и нет ни одного решающего. Вот ты…
   — Что?
   — Ты встретила Франко и — все! Сразу поняла, что любишь. У меня с Марио не так…
   — Ну не так — и не надо! Тогда почему ты плакала? — удивилась Лена.
   — Потому что он обиделся и ушел, не сказав ни слова.
   — А ты хотела бы и дальше ездить с ним по Италии, играть в теннис, ходить в театры, в концерты, есть мороженое и все так, по-братски? И если он позволит себе поцеловать тебя — грубо оттолкнуть?
   — А что, надо платить? Расплачиваться? — закричала Аня, отодвигаясь от подруги. — Благодарить?
   — Тише, Ань, что с тобой? Успокойся. — Лена не знала, как все понимать, как себя вести.
   У Ани сделалось злое лицо, колючие глаза, губы сжались в ниточку, она стала не похожа на себя.
   — Ну что ты говоришь, какая благодарность? Марио благородный, добрый, широкий человек. Ты ему страшно нравишься, я чувствую. Перестань, успокойся, я не узнаю тебя. Вот увидишь, он завтра придет за тобой, и вы поедете играть в теннис.
   — С каким лицом я встречу его? Я же буквально его отшвырнула.
   — Анька, ты что-то недоговариваешь. С тобой что-то произошло. С самого твоего приезда, с первого же дня, как увидела тебя, я почувствовала. И все ждала, что расскажешь, а ты молчишь. Ань, освободись, не держи в себе, ты же знаешь, как я люблю тебя… тебе станет легче и проще.
   Аня беспомощно шмыгнула носом. От ласковых слов у нее наполнились слезами глаза. Она сцепила пальцы, подумала, что все равно не сможет не рассказать Ленке, потому что иначе из их жизни, из их отношений уйдет безвозвратно самое главное.
   …Аня говорила тихо, бесстрастно, казалось, с полным безразличием к событиям, о которых рассказывала, и можно было подумать, что все происшедшее было не с ней, а с некой абстрактной, условной женщиной, которую ей совсем не жаль…
   — Ну вот, считай, что я полностью выпотрошилась. Теперь ты все знаешь. Получается, что я ищу у Марио убежища так же, как я искала у Андрея. И никуда от этого не деться. Только теперь все оказалось страшнее и безнадежнее.
   Раздался телефонный звонок.
   Лена пошла в холл, сняла трубку, произнесла:
   — Пронто! — И после короткой паузы позвала: — Анька, тебя Марио.
   Аня замотала головой.
   — Это Марио! Подойди, Анька!
   Аня взяла трубку.
   — Анна, я прошу простить меня, — раздался голос Марио, — я глупо вел себя… я люблю тебя, Анна. Ты меня слышишь?
   — Да, — прошептала Аня, — я слышу. Прости меня, Марио, прости. — И она заплакала.
   Когда разговор закончился, Лена поцеловала Аню и повела в ванную.
   — Чего ты плачешь?
   — Он просил меня стать его женой.
   — Ну вот, видишь… все образуется. Он приедет завтра?
   — Да, — ответила Аня и снова заплакала.
   — Все, все, давай умывайся, дурачок ты мой.
   Аня улыбнулась сквозь слезы, обняла Лену, и они стояли так в ванной, словно нашли тут самое удобное место для излияния чувств…
   Аня пустила холодную воду и стала умываться.
   Снова зазвонил телефон.
   — Вот неугомонный, — засмеялась Лена, — не дождется завтрашнего дня. Иди.
   — Не могу, я мокрая. Подойди, пожалуйста, — сказала Аня, — я сейчас. — Она схватила полотенце.
   — Пронто! — услышала Аня. — Да, да… привет… — говорила Лена. — Не знаю… не знаю…
   Звонил явно не Марио — Лена говорила по-русски. Что-то там случилось. У Ленки был мертвый голос. Аня почувствовала, как ее опять начинает трясти мелкая противная дрожь.
   — Не знаю, — повторила Лена, — решать не мне. Хорошо. Конечно… — Она положила трубку на рычаг и вернулась в ванную.
   Аня так и стояла там с полотенцем в руках и смотрела на Лену испуганными глазами.
   — Кто звонил? Что случилось?
   — Олег, — ответила Лена.
   — Как?! — У Ани опустились руки.
   — Он узнал мой телефон у мамы. Ты же знаешь, наши с тобой мамы ему откровенно благоволили.
   — Зачем он звонил?
   — Он собирается снимать совместный фильм с итальянцами о Шаляпине и сейчас в Милане.
   — Моя идея, — прошептала Аня, — он взял мою идею…
   — Ну и бог с ней, с идеей, плюнь, зачем она тебе?
   — Да, конечно. И что?
   — Просит разрешения заехать ко мне. Хочет тебя видеть.
   — Нет!
   — Что нет-то?
   — Нет! — крикнула Аня. — Нет, нет, нет! Я не хочу его видеть! Я уеду, улечу в Рим, поеду с Марио в замок. Нет, нет.
   — Он просил передать тебе, что расстался с Ириной, — тихо произнесла Лена.
   Аня села на край ванны, уронила на пол полотенце и истерически захохотала.
   В дверь ванной постучали, и сразу же появилась голова Франко.
   — Опять секрет? — Глаза его смеялись. — Но почему так громко, если секрет?
   — Никакого секрета, — сказала, взяв себя в руки, Аня. — Позвонил мой бывший муж из Милана и попросил разрешения навестить меня.
   — Навестить? У него есть вести от твоей фамилии? — забеспокоился Франко. — Семьи? — поправился он.
   — Нет, никаких известий. Навестить означает приходить в гости.
   — В гости? А что здесь смешного? — недоумевал Франко.
   — А то, что когда мы с ним разговаривали в последний раз, он обозвал меня последними словами, — механически скаламбурила Аня.
   — Последние слова — это после которых уже не разговаривают?
   — Можно и так понять, — ухмыльнулась довольная Лена.
   Неожиданный экскурс в русский язык благотворно подействовал на Аню: она явно успокаивалась.
   — Скажите, почему, если секрет, вы уходите в ванную? — неожиданно спросил Франко.
   Молодые женщины переглянулись и одновременно рассмеялись.
   — Потому что… — начала Аня.
   — Дай сказать мне, — перебила ее Лена. — И если объяснения совпадут, все у нас будет хорошо.
   — Что все? — сейчас же спросил Франко.
   — Не будь мальчиком-почемучкой. — Лена чмокнула мужа в щеку. — Отвечаю на первый вопрос: потому что в Москве мы привыкли все обсуждать на кухне, но наша итальянская кучина не соответствует московскому представлению о кухне, и мы подсознательно подменили ее ванной. — Лена вопросительно посмотрела на Аню.
   — Я бы ответила точно так — слово в слово!
   — А теперь пойдем в нашу кучину, я дам вам за урок русского языка хорошего вина, — предложил Франко.
   Они выпили по бокалу, посидели за столом, поговорили обо всем и ни о чем. Аня, взвинченная и возбужденная, рассказывала что-то из московской жизни, и Лена, чтобы не прерывать, тихонько переводила непонятное мужу. Потом Франко ушел спать.
   — Ну рассказывай, почему вдруг истерический смех? — спросила Лена, когда они остались одни.
   — Не знаю…
   — Разве ты не обрадовалась звонку Марио?
   — Я ответила тебе — не знаю.
   — Ты все еще его любишь? — спросила Лена. Она не уточняла кого — обе понимали, что речь идет именно об Олеге.
   — Нет.
   Лена пропустила мимо ушей ответ Ани и сказала утвердительно:
   — Да, да, любишь… И он тебя любит.
   — Не знаю.
   — Любит, раз позвонил и первым делом сказал, что прогнал Ирину…
   — Если бы ты слышала, что он тогда по телефону мне кричал!
   — Тем более, — нелогично ответила Лена.
   — Как он мог наговорить тогда такое, а сейчас как ни в чем не бывало позвонить? — негодовала Аня. — Я уйду куда-нибудь с Марио.