Овалов Лев. Медная пуговица

   Незнакомец скорее понравился мне, чем не понравился, хотя сразу возбудил мои подозрения. Чем-то он вызывал к себе чувство симпатии, и в то же время во всем его облике было что-то деланное.
   Я вопросительно смотрел на посетителя.
   – Вы господин Берзинь? – Он обратился ко мне по-латышски, но языком этим он владел далеко не безупречно.
   – Допустим, – сказал я. – Чего вы хотите?
   Он оглянулся, но Марта уже ушла, она была хорошо вышколена Блейком.
   – Может быть, мы выйдем из дома? – попросил он меня и добавил: – Так будет лучше…
   Все последнее время я жил в обстановке такого нагромождения тайн, что никакая новая тайна не могла уже меня удивить: всякую очередную тайну я воспринимал лишь как естественное звено в цепи дальнейших событий.
   – Хорошо, – согласился я и взял шляпу. – Погуляем. Мы пошли по улице как два фланирующих бездельника.
   – Может быть, перейдем на английский язык? – предложил мой спутник и тут же заговорил на хорошем английском языке. – Я рад, что нашел вас.
   – Кто вы и что вам от меня надо? – строго перебил я его.
   – Приятно находить то, что ищешь, – продолжал мой спутник, уклоняясь от прямого ответа на вопрос.
   – Кто вы? – повторил я. – Что вам от меня надо?
   – Не нужен ли вам шофер? – спросил тогда незна­комец. – Сейчас трудно найти хорошего шофера, почти все шоферы мобилизованы.
   Основываясь на том, что мой собеседник хорошо говорит по-английски, я подумал, что он-то как раз и принадлежит к числу тех полноценных секретных агентов, которыми Блейк руководил в Прибалтике. В словах, с которыми он обращался ко мне, содержался, несомненно, пароль, но я не знал его, как не знал и отзыва. Я шел и гадал, какая фраза является паролем: “Приятно находить то, что ищешь” или “Не нужен ли вам шофер?”.
   А мой собеседник продолжал тем временем разговор.
   – Мне просто повезло, – говорил он. – У меня плоская стопа, и я освобожден от военной службы…
   Мы дошли до бульвара.
   – Сядем? – предложил мой спутник.
   Мы сели. Он осмотрелся по сторонам. Поблизости не было никого.
   – Теперь познакомимся, – сказал незнакомец по-русски. – Капитан Железнов.
   Такой прием для провокатора был слишком наивен, но я должен был заподозрить в нем провокатора: кто знал, какие подозрения вызывал я у немцев и кого могли они ко мне подослать!
   – Я не понимаю вас, – ответил я по-английски. – На каком языке вы говорите?
   – Да бросьте, нас никто не слышит, – просто и задушевно произнес незнакомец, назвавшийся капитаном Железновым. – Я знаю, что вы майор Макаров, и потому я к вам и пришел.
   – Я вас не понимаю, – опять повторил я по-английски. – Чего вы от меня хотите?
   – Да вы не опасайтесь, товарищ Макаров, – взмолился незна­комец, продолжая говорить по-русски. – Здесь нас никто не услы­шит.
   Не могу передать, как мне было приятно слышать родную речь, да и поведение моего свалившегося точно с неба собеседника было слишком наивно для провокатора, но, как говорится, береженого бог бережет, а я вовсе не хотел рисковать понапрасну своей головой.
   – Прекратите эту нелепую сцену, – сухо сказал я, не изменяя английскому языку. – Вы мне просто подозрительны, и вас следо­вало бы передать в руки сотрудников гестапо.
   Но он был настойчив, этот человек, появившийся неизвестно откуда.
   – Товарищ Макаров, я же все про вас знаю, – умоляюще про­изнес он. – Вас зовут Андрей Семенович, вы работник нашего Ген­штаба, здесь, в Риге, вас пытались убить, и даже сочли убитым… Я к вам от полковника Жернова…
   Все это было верно, только не было у меня уверенности в моем собеседнике. Иностранные разведки тоже не лыком шиты, и, если меня сумели убить, почему бы им не попытаться меня обмануть?
   – Или вы будете говорить со мной на языке, который я понимаю, – строго сказал я, – или я позову по­лицейского!
   Мой собеседник с досадой посмотрел на меня.
   – Вы чересчур осторожны или вы не тот, к кому меня направили, – заговорил он наконец по-английски. – Полковник Жернов будет очень огорчен.
   – А кто это полковник Жернов?
   Теперь, когда мой собеседник опять заговорил по-английски, Блейку было уместно заинтересоваться полковником Жерновым.
   – Вы такого не знаете? – с явным огорчением задал мне вопрос незнакомец.
   – Во всяком случае, не помню, – отозвался я. – Возможно, мы и встречались. Это какой-нибудь русский офицер?
   – Да, – подтвердил незнакомец. – И у меня от него к вам письмо.
   – Написанное по-русски?
   – Да, – подтвердил незнакомец.
   – В таком случае мне оно ни к чему. Я сказал вам, что не знаю этого языка.
   – Что же мне передать полковнику? – сердито спросил незнакомец.
   Я улыбнулся.
   – Привет, если мы с ним когда-нибудь встречались, только привет и наилучшие пожелания!
   Незнакомец задумался.
   – Не хотите ли вы с ним… встретиться? – не совсем уверенно спросил он.
   – А разве этот самый… как его… полковник Жернов здесь? – удивился я.
   – Ну, это неважно, – неопределенно ответил не­знакомец. – Я вас спрашиваю: хотите вы с ним встретиться?
   – А почему бы и нет? Если мы действительно встречались, мне приятно будет возобновить наше знакомство.
   – Хорошо, – решительно сказал незнакомец.
   Минуты две или три он молчал, что-то соображая, потом передернул плечами и отчетливо проговорил:
   – Хорошо, вы с ним встретитесь. Завтра вечером я за вами зайду. Только никому об этом не говорите. Будет хорошо, если вы достанете машину. Шофер не нужен, я вас отвезу и привезу, но в крайнем случае можно обойтись без машины. Скажем, часов около девяти. Что вы на это скажете?
   – Хорошо, – сказал я. – Это несколько таинственно, но я люблю приключения.
   В конце концов, мне нечего было терять. Если это провокация, решил я, мне легко будет отговориться. Немцы знали, кто такой Блейк, и вполне естественно, что Блейк мог пытаться установить связь с русскими. Блейк мог даже заявить, что собирался выдать русских шпионов немцам, начать свою службу у них, так сказать, не с пустыми руками. Все это можно было сделать в том случае, если это провокация. “Ну а вдруг я на самом деле увижу Жернова? – подумал я. – Может быть, именно он осуществляет связь с рижским подпольем или руководит партизанами и координирует их действия? Все может быть. Тогда было бы непростительно отказаться от этой встречи. Жернов перебросит меня к своим, и я снова окажусь в рядах армии…”
   – Значит, завтра вечером, – повторил незнакомец. Он доверительно придвинулся ко мне. – Надо полагать, что за вами тщательно наблюдают, – негромко сказал он. – Я постараюсь увильнуть от слежки, а вы придумайте что-нибудь, чтобы оправдать свое отсутствие. Нельзя предвидеть все случайности. Мы можем задержаться за городом до утра, и не надо, чтобы ваше отсутствие привлекло внимание…
   – Хорошо, я постараюсь, – согласился я.
   Незнакомец испытующе посмотрел на меня и встал.
   – Я могу на вас положиться?
   – Да, вечером, один, с машиной, и полное молчание.
   Всю ночь раздумывал я о предстоящей встрече.
   Хотя она казалась маловероятной, тем не менее мысль о свидании с полковником Жерновым волновала меня…
   Жернов являлся моим непосредственным началь­ником. Это был типичный офицер-академик. Человек широкого образования и высокой культуры, он почти весь свой век провел в стенах военных академий и штабных кабинетов. Молодой офицер царской армии, он оказался в числе тех русских офицеров, которые сразу же после Октябрьской революции перешли на сторону Советской власти. Некоторое время он воевал на фронте – сперва на Восточном, потом на Южном, – потом попал в штаб и здесь обрел свое призвание. Из штаба армии его перевели в штаб фронта, из штаба фронта – в Генеральный штаб. Вступил в партию, окончил академию, остался в академии преподавателем, стал профессором и лишь за несколько лет до войны вернулся на штабную работу. В Генштабе он занимал ответственный пост и, помимо своей основной работы, много помогал нам, молодым офицерам…
   Но представить себе Жернова в полевых условиях, и тем более в условиях партизанской войны, я не мог. Да и возраст его был уже не таков, чтобы находиться на переднем крае…
   Однако случиться могло все!
   Хотя, конечно, не исключена была и возможность провокаций. Имя Жернова вполне могли использовать в качестве приманки, на которую можно было меня взять…
   Да, всю ночь раздумывал я, действительно ли мне доведется встретиться с полковником Жерновым, или это всего-навсего провокация, и мне, если я не погибну, придется выкручиваться, изворачиваться и доказывать, что согласился встретиться с русским полковником Жерновым только для того, чтобы выдать его немцам…
   Однако вряд ли незнакомец стал бы предупреждать меня о слежке и советовать найти объяснение для своего отсутствия, если бы он был провокатором…
   Это было бы ему просто не нужно, хотя он мог это сказать с целью вызвать к себе больше доверия.
   Так или иначе, но, принимая предложение незнакомца, я должен был обезопасить себя со стороны Янковской и Эдингера, вернее, со стороны ищеек возглавляемого им учреждения.
   Свой маневр я решил начать с начальника гестапо. В случае, если против меня затевалась провокация, он себя как-нибудь да выдаст, когда я предупрежу его о своем отсутствии, думал я. У меня составилось впечатление, что это был характер театральный, склонный к эффектам. Эдингер, рисующийся своей проницательностью, мог бы играть благородных отцов в старинных мелодрамах. Стоит мне соврать, думал я, как он не удержится от удовольствия вывести меня на чистую воду…
   Начать следовало с Эдингера, и, если мой незна­комец не подослан гестапо, я надеялся до чего-нибудь договориться и даже сослаться затем на Эдингера, чтобы оправдать свое отсутствие в глазах Янковской.
   Я с утра созвонился с Эдингером по телефону, и на этот раз мне не пришлось заходить в комендатуру, меня ждали у подъезда и тотчас проводили к нему: очевидно, мистер Блейк серьезно интересовал немцев.
   – Господин обергруппенфюрер, я много думал над вашим предложением, – заявил я ему с места в карьер.
   – Отлично, – одобрил Эдингер.
   – Я думаю, мне следует активизироваться, – продолжал я.
   – Это тоже правильно, – согласился Эдингер.
   – Поэтому я хотел бы иметь немного больше свободы.
   Эдингер испытующе посмотрел мне в глаза.
   – Выскажитесь, – попросил он. – Я не совсем понимаю, чего вы хотите.
   – Не скажете же вы, что я предоставлен самому себе? Вы ведете за мной очень тщательное наблюдение.
   – Нет, не скажу, – согласился Эдингер и, подумав, откровенно признался: – Мы изучаем вас, но я не сказал бы, что очень тщательно. Некоторые из ваших девушек работают у нас, но… – Он провел рукой по столу, как бы смахивая невидимые крошки. – Но все это не то. – На его лице появилось мечтательное выражение. – Девушки!.. Я не знаю, чем вы там с ними занимаетесь, но не думаю, что ради них вы провели в Прибалтике несколько лет. – Он повел усиками, точно таракан. – Вы хороший конспиратор, господин Блейк. Я должен признаться, мы не знаем о вас ничего существенного, поэтому мы и решили установить с вами контакт.
   Я мысленно поблагодарил своих посетительниц; надо полагать, они добросовестно информировали немцев о наших свиданиях, и так как, по существу, им нечего было обо мне сказать, немцы считали, что я хорошо скрываю от них свою истинную деятельность.
   – Так о какой свободе вы говорите, господин Блейк? – поинтересовался Эдингер.
   – В данном случае о свободе передвижения, – сказал я. – Я буду откровенен с вами, господин обергруппенфюрер. Вы буквально блокировали меня в Риге, а мне необходимо связаться с Лондоном.
   – Кто же вам мешает? – любезно осведомился Эдингер. – Вы так ловко устраиваете свои дела…
   – Вот поэтому-то я и не могу выполнить свое намерение, – с досадой подчеркнул я. – Не считайте меня мальчиком. Если бы я держал рацию у себя дома, вы давно бы меня запеленговали. В том-то и дело, что моя рация заморожена.
   – Ваша рация в Риге? – поинтересовался он.
   – В окрестностях Риги. Я хочу снестись с Лондоном, возникнуть, так сказать, как феникс из пепла. Возможно, там меня даже похоронили. А потом… потом мы продолжим наш разговор…
   Эдингер снова пошевелил своими усиками.
   – Вы толковый парень, Блейк, но вам не удастся меня провести, – самодовольно произнес он. –Я знаю, о чем вы будете говорить с Лондоном. Вы скажете, что вас вербует немецкая разведка. – Он хитро посмотрел на меня, желая знать, какое впечатление произвели на меня его слова. – Но мы… мы не возражаем против этого. – Легкий смешок вырвался у него. – В этом есть своя логика. Запрашивайте, запрашивайте инструкции. Вам посоветуют согласиться. Пусть английская служба знает, что вы связаны с немецкой разведкой, это обеспечит вашу безопасность со стороны англичан, а работать вы будете на нас: умные люди всегда работают на победителя.
   Я молчал, как бы пораженный проницательностью своего будущего шефа.
   – Поэтому отправляйтесь и размораживайте свою рацию, – продолжал Эдингер. – С моей стороны помех не будет.
   – Но я не хотел бы, чтобы меня сопровождали невидимые спутники. Доверие за доверие, господин обергруппенфюрер. Или вы доверяете мне, или вряд ли мы с вами договоримся.
   Эдингер добродушно засмеялся.
   – Вы все хитрите, Блейк, вы боитесь, что я воспользуюсь вашей рацией помимо вас. Но я действительно считаю вас своим коллегой и окажу вам доверие: мы освободим вас от наблюдения.
   Разумеется, он мне нисколько не верил.
   – Итак, вы можете ехать куда хотите, – согласился Эдингер и предусмотрительно добавил: – В радиусе… в радиусе… ну, скажем, сорока-пятидесяти километ­ров… – Он опять посмотрел на меня со всем возможным добродушием. – Надеюсь, вы не захотите бежать? – И сам тут же ответил: – Нет, вы достаточно благоразумны. Во-первых, вам не прорваться, во-вторых, в этом нет смысла…
   Он был убежден, что разведчик такой квалификации, как Блейк, не захочет выйти из игры.
   – Я попрошу вас еще об одной любезности, – небрежно сказал я. – Я скажу госпоже Янковской, что уезжаю из Риги вместе с вами.
   Эдингер ответил вопросом:
   – Побаиваетесь ее?
   Я пожал плечами.
   – Не слишком, но не хочу посвящать ее во все дела.
   – Вы умница, Блейк, – похвалил меня Эдингер. – Вы понимаете, что никто в Риге не осмелится интересоваться мною. – И доверительно добавил: – Эта дама малосимпатична, и я бы давно прибрал ее к рукам, но у нее сильные покровители…
   Подробнее он не высказался.
   – И еще одна деталь, господин обергруппенфюрер, – обратился я к Эдингеру, пользуясь его хорошим настроением. – Какой-нибудь документ, пропуск, который я смогу предъявить, если мною кто-нибудь заинтересуется.
   – О, это не представляет трудностей! Я выдам вам корреспондентский билет. Вы будете художником местной газеты…
   Он отдал распоряжение приготовить для меня удостоверение, и я, не заходя ни в какие редакции, получил его тут же, в канцелярии.
   Удача моих переговоров объяснялась тем, что у Эдингера не возникло ни малейшего сомнения в подлинности Блейка!
   Встретившись с Янковской, я сказал, что ненадолго уезжаю из города.
   – Мне понадобится машина. Я буду признателен вам, если вы отдадите ее сегодня в мое распоряжение.
   – Что ж, машина ваша, вы вправе ею распоряжаться. Но куда это вы собрались?
   – Недалеко, – лаконично ответил я. – Хочу немного проветриться на лоне природы.
   Янковская испытующе посмотрела на меня.
   – А я не могла бы вас сопровождать?
   – Нет, – решительно возразил я. – Ведь вы сами говорили, что мистер Блейк посвящал вас не во все свои тайны.
   Она посмотрела на меня еще настороженнее.
   – Это тайна? – многозначительно спросила она.
   – Как вам сказать?.. – замялся я. – Я не вижу в этом особого секрета, но меня просили не посвящать вас.
   По-видимому, Янковскую осенила какая-то догадка, она внезапно села за обеденный стол – мы разговаривали в столовой, – подперла голову ладонями и задумчиво посмотрела на меня.
   – Послушайте… – нерешительно сказала она. Я видел, что она колеблется, не знает, как меня назвать. – Послушайте… Андрей Семенович… Вы… я не хочу вам зла… Вы… собираетесь бежать?
   Я снисходительно на нее посмотрел.
   – Видите ли, Софья Викентьевна, вы впервые задаете мне неумный вопрос. Если бы я собирался бежать, я бы поостерегся ставить вас об этом в известность… – Я усмехнулся. – Вас слишком терзает женское любопытство, и, пожалуй, лучше его удовлетворить. Я собираюсь прогуляться за город не с кем иным, как с начальником гестапо господином Эдингером!
   – Но зачем же вам тогда нужна машина? – быстро спросила Янковская.
   – Если мне не изменяет сообразительность, господин Эдингер намеревается устроить встречу Блейка с кем-то, кого он считает одним из моих сотрудников, – тут же нашелся я. – Как мне кажется, я играю до некоторой степени роль приманки, поэтому я и должен ехать на своей машине. Эдингер будет лишь сопровождать меня…
   Янковская бросила на меня быстрый подозрительный взгляд.
   – А что, если я сейчас позвоню Эдингеру? – вызывающе спросила она. – Что вы на это скажете?
   – Прошу вас, – небрежно сказал я, хотя мне совсем не хотелось, чтобы она разговаривала с Эдингером: кто знает, какие между ними были отношения и что мог он ответить ей.
   Она решительно прошла в кабинет и позвонила Эдингеру.
   – Господин обергруппенфюрер, у меня к вам просьба, – обратилась она к нему капризным топом избалованной женщины. – Я приглашаю господина Берзиня провести сегодня вечер в ресторане, но он говорит, что должен сопутствовать вам в какой-то поездке. Не могли бы вы его освободить?
   Я беспечно посматривал на Янковскую, хотя на самом деле чувствовал себя очень тревожно: я не знал, что ответит Эдингер, и не был уверен, что он меня не подведет. Но, должно быть, уж очень ему хотелось завоевать Блейка!
   Янковская опустила трубку.
   – Нет, вы не обманули меня, – удовлетворенно произнесла она и вдруг со свойственной ей быстрой сменой настроений раздраженно выкрикнула: – Только он напрасно пытается выключить меня из игры! – Она помолчала и как-то угрожающе, с явной целью произвести на меня впечатление, добавила: – Этот Эдингер излишне самостоятелен… Что ж, посмот­рим… – Она задумчиво покачала головой. – Смотрите, Андрей Семенович, не переигрывайте, послушайте моего дружеского совета. Может быть, вы и впрямь входите во вкус этой игры, но Эдингер не та лошадь, на которую ставят опытные игроки.
   Больше Янковская не сказала ничего, но я видел, что она всерьез встревожена моей намечающейся близостью с Эдингером. Она сохранила мне жизнь отнюдь не для того, чтобы я вырвался из-под ее влияния, это явно не входило в ее планы.
   Когда она ушла, я выглянул в окно: машину она оставила у подъезда.
   Вечером я сел у окна. Мой вчерашний посетитель появился на улице около девяти часов; он шел настолько уверенно и непринужденно, что мои подозрения вспыхнули с прежней силой. Идти так, как шел этот незнакомец, могут только люди, абсолютно убежденные в том, что за ними не следят, что за ними некому и не из-за чего следить.
   Неужели Эдингер разговаривал со мной для отвода глаз, а на самом деле немцы ведут на меня облаву и загоняют в приготовленный капкан?
   Тем временем вчерашний посетитель приблизился к дому и скрылся в подъезде.
   Предупреждая его звонок, я сам пошел открыть дверь: мне не хотелось, чтобы его видела Марта. Но, как нарочно, Марта находилась в передней, она чистила коврик, постеленный перед входной дверью.
   Раздался звонок, и Марта открыла дверь.
   – Заходите, пожалуйста, – вежливо сказала она и посторонилась, уступая гостю дорогу.
   Мы поздоровались.
   – Все в порядке? – весело спросил незнакомец.
   – Как будто, – неопределенно ответил я.
   – Поехали? – спросил он.
   Я кивнул и обернулся к Марте:
   – Если завтра заедет госпожа Янковская, передайте, я вернусь поздно.
   – Хорошо, – отчужденно произнесла Марта, сняла с вешалки мое пальто и, подавая его мне, сказала уже другим, более приветливым тоном: – Добрый путь вам, добрый путь, господин Берзинь.
   У нас с Мартой установились ровные и, я бы сказал, спокойные отношения. Она делала свое дело, я жил своей жизнью, мы не мешали друг другу. Она производила хорошее впечатление, – занятая всегда какой-нибудь работой, она не обнаруживала интереса к моим занятиям, но…
   Кто мог поручиться, что Марта не приставлена ко мне, кто мог поручиться, что немцы или англичане не платят ей деньги за то, чтобы она держала мистера Блейка под соответствующим надзором?
   – А если я экстренно для чего-нибудь понадоблюсь, мы будем в ресторане “Эспланада”, – сказал я на всякий случай. – Хотя госпоже Янковской лучше об этом не говорить.
   Пистолет Блейка был у меня в одном кармане, кастет, который я стал носить по совету Янковской, – в другом.
   – Поехали, – сказал я.
   Мы спустились вниз.
   Незнакомец кивнул на машину:
   – Поведу я?
   Я открыл дверцу:
   – Садитесь, я сам поведу машину.
   Мы сели, двинулись, и в этот момент, когда я, по существу, отдался в руки своему спутнику, мне почему-то почувствовалось, что никакой он не провокатор, не враг и не шпион, а действительно капитан Железнов…
   Нельзя, конечно, руководствоваться в жизни одной интуицией, она может (да и как еще!) подвести в самый решительный момент, но нельзя и полностью ею пренебрегать: нередко необъяснимое чувство симпатии или антипатии способно направить наши шаги в нужном направлении.
   Подумав о том, что мой спутник на самом деле советский офицер, я как-то успокоился, и вместо того чтобы предаваться всяким тревожным мыслям и колебаниям, сразу сосредоточился на внешних впечатлениях, что особенно важно для того, кто ведет машину по улицам большого, многолюдного города.
   Наступал вечер, улицы редели, все спешили разойтись по домам, неторопливо шагали лишь немецкие офицеры; на каком-то углу стоял патруль и проверял у прохожих документы; из окон кафе доносились звуки музыки и какие-то выкрики…
   Словом, жизнь в оккупированной Риге шла своим чередом.
   Я вел машину не торопясь: в Риге не торопились только победители, и чем медленнее вел я свою машину, тем меньше подозрений мог возбудить.
   Со своим спутником я почти не разговаривал: говорить по-английски не хотелось, говорить по-русски было опасно.
   – Куда ехать? – коротко спросил я его.
   – В сторону Межапарка.
   Этот громадный парк, больше напоминающий тщательно ухоженный лес, составлял гордость рижан и был излюбленным местом прогулок, пикников и спортивных состязаний. Но в этот военный вечер в парке, конечно, не было никого, лишь где-то в глубине, в самой чаще, стояли, если верить сведениям посещавших меня девушек, орудия противовоздушной обороны.
   Миновали Межапарк.
   – А теперь? – спросил я.
   – Теперь мы поменяемся местами. – Мой спутник заговорил по-русски. – Дальше машину поведу я.
   Он напрасно пытался поймать меня, я решил соблюдать осторожность до конца.
   – Я вас не понимаю, – упрямо повторил я по-английски. – Напрасно вы считаете меня русским.
   – Ну и выдержка у вас! – одобрительно пробормотал он по-русски и перешел на английский язык. – Дайте мне руль, придется петлять, я доберусь быстрее.
   – А если я не дам?
   – У вас просто ничего не получится, – ответил он спокойно. – Вы не сможете здесь ориентироваться… – Он улыбнулся и доверительно сказал опять по-русски: – Положитесь на меня.
   Я пожал плечами, и мы поменялись местами.
   – Теперь держитесь, – сказал мой спутник. – Поиграем немножко в прятки…
   Он начал кружить по дорогам, мы ехали то в одну, то в другую сторону, быстро проезжали мимо одних хуторов и медленно мимо других; потом он резким рывком свернул с дороги и остановился за каким-то до­мом.
   Было тихо, мой спутник выглянул на дорогу – нигде не было никого.
   Поехали дальше.
   Так он проделывал несколько раз, сворачивал с дороги, останавливал машину и ждал. Но мы ни разу не заметили, чтобы нас кто-нибудь преследовал.
   Потом он опять начал петлять; помчались по одной дороге, свернули на другую, приблизились к какому-то хутору, подъехали к какой-то мызе и неожиданно въехали в раскрытые ворота.
   – Вылезайте, – быстро сказал мой спутник.
   Я вылез. Он загнал машину в сарай, вышел во двор и закрыл распахнутые двери. Во дворе было пусто.
   – Приехали? – спросил я.
   – Нет-нет. Будем ждать.
   Вскоре во двор въехала грузовая машина. Шофер выглянул из кабины, увидел нас. Рядом с шофером сидела женщина, они оба по-латышски поздоровались с моим спутником.
   – Быстро-быстро! – крикнул шофер.
   Мы залезли в кузов, он был заставлен бидонами из-под молока. Раздвинув бидоны, мы опустились и незаметно устроились между ними.
   Не успели мы сесть, как машина выехала обратно, обогнула хутор, понеслась по дороге.
   Мы никуда и нигде уже больше не сворачивали.
   – Что это за машина? – спросил я.
   – На ней возят молоко в офицерскую столовую в Риге, – с усмешкой ответил мой спутник. – Машина проверенная.
   Внезапно, как и все, что происходило этой ночью, шофер затормозил, и машина остановилась у обочины дороги.

 
   Мы спрыгнули в дорожный кювет, прямо в непросохшую грязь.
   И машина тотчас помчалась дальше.