Страница:
– Я сделаю, но с одним условием.
Она вопросительно посмотрела на него.
– Если ты поступишь так же.
– Ты торгуешься, Кен, но пусть будет по-твоему. Между прочим, звонил Маркус. Найдено свидетельство о смерти Джеймса Маккензи. Это сделал один из друзей Тревора?
Он тихо присвистнул.
– Должно быть. Сэр Сесил, офицер разведки, был великолепным шахматистом, из тех, кто привык проигрывать ситуацию на несколько ходов вперед. Когда он оформил для меня новые документы, то, очевидно, подумал и о свидетельстве о смерти, чтобы уничтожить всякие связи между Джейми Маккензи и Кензи Скоттом. А что со Стоуном? Он все еще настаивает на своей версии?
– Маркус говорит, что он сам себя наказал. – Она взглянула на него. – Ты и вправду позволишь ему так просто отделаться?
Кензи подумал о том, что сделал с ним Найджел Стоун, и покачал головой.
– Я попрошу Сета принять извинения Стоуна с заверением, что в следующий раз он сначала тщательно проверит факты, прежде чем дать делу ход.
– Ты, как всегда, великодушен. Я за то, чтобы изрубить его на кусочки и бросить на съедение шакалам.
– Кровожадная особа. Но, учитывая, что его версия была правдивой, было бы несправедливо использовать мое влияние, которое будет стоить ему места. – Кензи криво улыбнулся. – Кроме того, ты знаешь, как говорят древние: «Люби своих врагов – это сведет их с ума». – Они сделали еще несколько шагов, и он тихо добавил: – Спасибо, что ты здесь, Рейни.
– Я буду рядом так долго, как ты позволишь мне.
Он был слишком опустошен эмоционально, чтобы задумываться о будущем. Но сейчас он верил, что оно у него есть.
Глава 39
Глава 40
Она вопросительно посмотрела на него.
– Если ты поступишь так же.
– Ты торгуешься, Кен, но пусть будет по-твоему. Между прочим, звонил Маркус. Найдено свидетельство о смерти Джеймса Маккензи. Это сделал один из друзей Тревора?
Он тихо присвистнул.
– Должно быть. Сэр Сесил, офицер разведки, был великолепным шахматистом, из тех, кто привык проигрывать ситуацию на несколько ходов вперед. Когда он оформил для меня новые документы, то, очевидно, подумал и о свидетельстве о смерти, чтобы уничтожить всякие связи между Джейми Маккензи и Кензи Скоттом. А что со Стоуном? Он все еще настаивает на своей версии?
– Маркус говорит, что он сам себя наказал. – Она взглянула на него. – Ты и вправду позволишь ему так просто отделаться?
Кензи подумал о том, что сделал с ним Найджел Стоун, и покачал головой.
– Я попрошу Сета принять извинения Стоуна с заверением, что в следующий раз он сначала тщательно проверит факты, прежде чем дать делу ход.
– Ты, как всегда, великодушен. Я за то, чтобы изрубить его на кусочки и бросить на съедение шакалам.
– Кровожадная особа. Но, учитывая, что его версия была правдивой, было бы несправедливо использовать мое влияние, которое будет стоить ему места. – Кензи криво улыбнулся. – Кроме того, ты знаешь, как говорят древние: «Люби своих врагов – это сведет их с ума». – Они сделали еще несколько шагов, и он тихо добавил: – Спасибо, что ты здесь, Рейни.
– Я буду рядом так долго, как ты позволишь мне.
Он был слишком опустошен эмоционально, чтобы задумываться о будущем. Но сейчас он верил, что оно у него есть.
Глава 39
Если бы это было кино, то Рейни вырезала бы все, что происходило после того, как они оставили лабиринт. В реальной жизни высокая драма неизбежно чередуется с прозой жизни. Когда они вошли в дом, она спросила:
– Я приготовлю ребрышки, которые оставила нам Альма?
– Пожалуйста, а я приму душ, пока они греются. – Посадив котенка на плечо, он исчез в ванной. Он выглядел усталым и был далек от счастья, но постоянное напряжение потихоньку оставляло его. Если даже им не удастся отстоять свой брак, то он выживет. И она тоже.
Чувствуя впервые за последние недели некоторое облегчение, она с наслаждением возилась на кухне. Кроме ребрышек, она сделала салат, накрыла стол свежей скатертью и поставила свечи. Так как в самих ребрышках не было ничего романтичного, она этим не ограничилась. И поставила на стол вазу с листьями и цветами.
После неторопливого ужина она рассказала Кензи о графике дальнейшей работы над фильмом. Он понимал в этом толк и сделал несколько практичных предложений, которые помогли бы сберечь драгоценное время. Если он и был огорчен, что фильм получит более широкий резонанс, чем ожидалось, то не показывал виду.
Когда они убрали со стола и вымыли посуду, она осторожно предложила:
– Солнце село, и стало довольно прохладно. Если ты разожжешь камин, мы бы могли поработать в гостиной.
– Не возражаю, только сначала принесу дрова, те, что я наколол.
Она сварила кофе и понесла его в гостиную. За широким окном догорал закат, выделяясь багровой полосой на фоне скалистого горизонта. И ни одного огонька вокруг. Что и говорить, они проделали длинный-предлинный путь от Лос-Анджелеса.
Кензи включил настольные лампы и подбросил дров в камин, где уже потрескивали первые поленья.
– Обожаю запах горящего дерева, – заметила Рейн, потянув носом. – Запах Южного Запада. Хвоя, смола…
– Джим Грейди подобрал несколько сортов дерева для растопки. Кедр, можжевельник, мескитовое дерево. Они горят слишком быстро, но зато запах действительно потрясающий. – Он потягивал кофе, свет пламени падал на его лицо.
– Ты, может быть, не чувствуешь свое лицо по-настоящему своим, – робко произнесла она. – Но напрасно… многое осталось. Пластические хирурги не изменили ни форму черепа, ни линию роста волос, ни текстуру кожи. Красивые зеленые глаза, которые явились причиной всех неприятностей с Найджелом Стоуном, разумеется, тоже твои.
Он встал и посмотрел в круглое зеркало, которое висело над камином.
– Если бы я сам выбирал пластического хирурга, было бы по-другому. Орудовать над моим лицом без моего участия… отвратительно. Каждый раз, когда я смотрю на себя, я вспоминаю, насколько беспомощен я был тогда.
– Это ужасно – быть ребенком и не контролировать свою жизнь, – согласилась она. – Правда, такое возможно и при умных, любящих родителях. Но теперь ты не беспомощен, Кен, ты волен сам выбирать: работать тебе или нет, какие роли играть, жить где хочешь и как хочешь. Никто не может управлять тобой.
– Никто? – Он покосился на нее, перехватив Дымка, который проявлял излишний интерес к огню. Закрыв камин металлической решеткой, он спросил: – У тебя есть чистая тетрадь? Я хотел бы начать свои записи.
Они провели тихий вечер, занимаясь каждый своим и сидя друг против друга у камина. Рейни трудилась над перечнем недоделок в фильме, а Кензи писал. Его синяя ручка путешествовала со страницы на страницу. Часто во время паузы он останавливался и долго смотрел на пламя, или поглаживал одного из котят, или поднимался подбросить дров в камин. Его профиль был словно вытесан из гранита, и он молчал… но продолжал писать.
После того как Рейн закончила свою работу, она неохотно поднялась, взяла другую тетрадь и начала свою исповедь. Откуда начать? Она задумчиво грызла конец ручки. Может быть, придерживаться хронологического порядка? Или писать выборочно – то, что придет на ум? И что именно нужно вынести на поверхность?
Она коснулась ручкой бумаги и не заметила, как начала писать:
Нужно работать над этим.
То, что она смогла улыбнуться, доказывало правоту Тома: ее откровения на бумаге помогли ей построить невидимую стену между своим прошлым и сегодняшним днем. Она не была больше одинокой пятилетней девочкой, нет, теперь она взрослая женщина, оглядывающаяся на свое детство с сочувствием и жалостью.
Она уже хотела пойти спать, когда Кензи поднялся и подошел к камину. Отодвинув экран, он опустился на колени и начал жечь исписанные страницы. Его лицо оставалось непроницаемым. Вырвав странички из своей тетради, она присоединилась к нему.
– Магический ритуал, – заметил он. – Кажется, помогает.
– Спасибо, брат Том. – Она положила страницы в огонь – у нее всего одна, у Кензи три или четыре, они завернулись и вспыхнули, прежде чем исчезнуть в пламени. Странно, но она ощущала необычайную легкость. Поднявшись, зевнула, прикрыв рот ладонью, чувствуя, что с обидами ее первых лет жизни покончено навсегда.
Кензи на всякий случай опустил стеклянную заслонку и следом за Рейн прошел в холл. Взявшись за ручку двери, она повернулась, чтобы пожелать ему спокойной ночи, но застыла, пораженная тем напряжением, с каким он смотрел на нее. Так ясно, словно это были ее собственные мысли, она почувствовала, что он хочет быть с ней, но не знает, готов ли для подобного шага.
Легкость исчезла. Она тоже хотела быть с ним, но не могла просить слишком многого. Пока рано.
Не говоря ни слова, она просто протянула руку.
Желваки заиграли на его скулах, когда взгляд замер на ее руке, но он не двинулся с места.
– Мы просто поспим рядом, – предложила она. – Ничего больше, пока ты сам не захочешь. – Она робко улыбнулась: – Я надену самую закрытую рубашку.
Он быстро взял ее руку. Пальцы были холодными как лед.
– Я могу обещать, что не убегу снова.
– Я понимаю. – Она подняла их соединенные руки и прижалась к ним щекой. – Спасибо, что не отказался.
Бок о бок они вошли в ее спальню, чтобы рискнуть в эту ночь.
Он проснулся отдохнувшим. Невероятно! Неужели все дело в том, что рядом была Рейни? Ее голова покоилась на его руке, а волосы золотым каскадом рассыпались по подушке. Было еще очень рано. Небо лишь окрасилось первыми розовыми проблесками рассвета, а воздух в спальне остыл за ночь. Но квилт хранил тепло, достаточное для человека.
Хотя она сдержала обещание и надела нежную кремовую сорочку, отороченную по подолу и вороту тонким кружевом, мягкая ткань не скрывала ее форм, а напротив, обрисовывала грудь и бедра, делая их еще более соблазнительными. Ее фигура приобрела мягкую округлость и была женственнее, чем в Англии, где она довела себя до изнеможения. При взгляде на нее в нем просыпалось желание.
Но за возбуждением мгновенно последовали картины сексуального насилия. Он закрыл глаза, стараясь сохранить спокойствие и контролируя ненужную реакцию.
Рейни шевельнулась, положив руку на его бедро. Прикосновение было таким теплым и женственным.
– Не думай ни о чем, Кензи. Только мы. Только сейчас.
С абсолютной уверенностью он понял, что лучшей возможности исправить свои сексуальные нарушения, чем сейчас, у него скорее всего не будет. Чем больше он размышлял и беспокоился, тем труднее ему приходилось. Когда ее рука коснулась его шорт, он сосредоточился на желании и понял, что концентрация помогла ему прогнать прочь видения прошлого.
Теперь все его внимание принадлежало его жене. Ее глаза, серые с поволокой в свете туманного утра, закрылись… Кожа оказалась удивительно шелковой на ощупь, когда он снял с нее сорочку и она предстала перед ним вся. Биение ее пульса под его губами, когда он целовал ее шею, грудь, нежный изгиб талии… Ее легкий вздох, когда их тела соединились… Он контролировал каждое движение, чтобы соитие было так же приятно для нее, как и для него.
Когда он услышал ее крик, то отпустил себя, растворившись в полном освобождении. Все было так, как должно быть. Страстное слияние, полное доверие и изгнание всех призраков прошлого. «И мое тело я вверяю тебе…»
Уже совсем рассвело, когда Рейни проснулась во второй раз. Ее так и подмывало рассмеяться во весь голос, но она боялась разбудить Кензи. Выздоровление чувств – процесс не быстрый, но, безусловно, теперь, после того, что произошло этой ночью, он пойдет быстрее. Кензи был так прекрасен в своем желании разорвать эмоциональные препоны, которые существовали между ними в Англии.
Ее оптимизм потускнел, когда во рту появилась слюна и начало подсасывать под ложечкой. Как она ни боролась, тошнота подкатила к горлу. Черт! Она соскользнула с постели, молясь, чтобы он не проснулся, и на цыпочках прошла в ванную. Она едва успела. Склонившись над унитазом, она сложилась пополам, касаясь щекой холодного фарфора.
Кензи подошел так тихо, что она не услышала, пока он не набросил большой махровый халат на ее дрожащее тело.
– Что с тобой, дорогая?
Испугавшись, она резко запахнулась.
– Наверное, съела что-то не то… А может быть, ребрышки были чересчур острые. Я не привыкла есть так много. – Она старалась остановить рвоту, но новый позыв заставил ее вновь склониться к унитазу.
Когда в ее желудке не осталось ничего, он протянул ей стакан воды. Она прополоскала рот, и ей стало полегче, но не настолько, чтобы уйти из ванной.
Кензи, на котором были лишь джинсы, опустился на корточки и обнял ее за плечи одной рукой.
– Все признаки налицо? – спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно нейтральнее.
Ее первым инстинктом было солгать, но даже если он поверит, ей придется делать это постоянно.
– Да, похоже, я беременна.
Как она и ожидала, он моментально напрягся.
– Не волнуйся, – проговорила она, чувствуя, что еще чуть-чуть, и она заплачет, – это не твой ребенок. Когда мы снимали в Англии, у меня был романчик с одним парнем… Это его.
Рука, обнимавшая ее плечи, задрожала.
– Ты не умеешь врать, Рейни. И даже если поверить, что ты способна спать с двумя мужчинами в одно и то же время, у тебя просто не было ни энергии, ни времени, чтобы завести роман.
Ее вдруг прорвало, и слезы полились из глаз. Все тело сотрясали рыдания.
– Я идиотка, Кен… это просто недоразумение. Я так заработалась, что забыла принять таблетку. – Она подумала, что позабыть принять противозачаточное средство не такая уж невероятная вещь, пока не заметила, что его подозрения по поводу преднамеренности ее поступка растут. – Я никогда бы не сделала этого умышленно. Не беспокойся, тебе не придется иметь какое-то отношение к ребенку. Я никому не скажу, что отец – ты, и воспитаю его сама.
Он тихо выругался, но продолжал обнимать ее.
– Ты думаешь, я могу бросить своего ребенка, как мой отец оставил меня? Или твой отец… Я понятия не имею, что значит быть отцом, но пока ты беременна, я наверстаю упущенное… и если ты думаешь, что я уйду из-за этого, значит, у тебя что-то не так с головой. Видимо, твое состояние…
Она всхлипнула:
– Твое чувство ответственности делает тебе честь, но ты сам говорил, что одна мысль о детях вызывает у тебя болезненное чувство, которое не поддается описанию.
Он начал потихоньку массировать ее спину. Его длинные пальцы прошлись по позвонкам на ее шее, спустились к лопаткам…
– Ты права, стоит мне подумать о ребенке, как возникает неприятное чувство. Мне следовало сделать стерилизацию, но доктора, особенно те, что с ножами, тоже вызывают во мне отвращение. Приходится расплачиваться за трусость, то есть я должен нести ответственность за последствия.
– Мое желание иметь детей и твое нескрываемое неприятие этой идеи отличаются по сути и, похоже, не изменятся. – Она много размышляла об этом, прежде чем утверждать подобное. Всему виной глупые гормоны, это они заставляли ее искать убежища в его руках и будили желание удержать его любой ценой. – Почему мы должны были пройти через мучения, прежде чем поняли, что решение остаться вместе ради ребенка не сработает? Ты – это ты, а я – это я, и эти двое никогда не станут одним. Поэтому ты и спровоцировал развод.
Он взял ее за руку и усадил к себе на колени.
– Многое переменилось за последние месяцы, включая и мои мысли. Но одна вещь не меняется: я хочу, чтобы ты оставалась моей женой. Очень хочу. – Он положил руку на ее живот. – Мы вместе сделали это дитя, и до тех пор, пока ты не передумаешь, ты останешься моей женой. Твое желание не закабалять меня изумительно, но разве мы не в состоянии осуществить это без потерь?
Она устало склонила голову ему на плечо.
– Может быть, вновь заговорили мои комплексы? «Я не верю, что ты останешься. Лучше я сама вытолкаю тебя за дверь…»
– Возможно. Нам еще предстоит во многом разобраться, но теперь мы знаем друг о друге все, и у нас появился стимул продолжать семейную жизнь. – Он поцеловал ее в лоб. – Странно, однако, я в ужасе, но… нет, прости. Хватит с меня благородства, я просто буду с тобой, чего, собственно, и хотел всегда. Неплохая компенсация за страдание.
Она улыбнулась дрожащими губами.
– Боже, как романтично!
Он встал, продолжая держать ее на руках. Он приобрел хорошую форму, пока колол дрова и строил лабиринт.
– Я постараюсь быть как можно более романтичным, пока тебе так плохо. Договорились? Мы муж и жена, мы ими и останемся и сделаем все, чтобы воспитать нашего ребенка лучше, чем обошлись с нами.
Она посмотрела ему в глаза.
– Если мы собираемся продолжить нашу совместную жизнь, то не должны проводить так много времени врозь. Разлука способна уничтожить многое.
– Согласен. – Его рот дрогнул. – Знаешь, почему я так много работал? Я старался с головой уйти в дела, чтобы не оставалось времени на размышления. Но, обещаю, дальше все будет иначе.
– Что ж, хорошо. – Она обняла его за шею и поцеловала в губы. – Я люблю тебя, Кензи, потому что никто не доставлял мне столько страданий.
Так как декларация любви требовала сил, она подумала, пока он нес ее на кухню, что все-таки надо попробовать что-то съесть.
А вообще не так уж все плохо для начала. И вообще не так уж все скверно.
– Я приготовлю ребрышки, которые оставила нам Альма?
– Пожалуйста, а я приму душ, пока они греются. – Посадив котенка на плечо, он исчез в ванной. Он выглядел усталым и был далек от счастья, но постоянное напряжение потихоньку оставляло его. Если даже им не удастся отстоять свой брак, то он выживет. И она тоже.
Чувствуя впервые за последние недели некоторое облегчение, она с наслаждением возилась на кухне. Кроме ребрышек, она сделала салат, накрыла стол свежей скатертью и поставила свечи. Так как в самих ребрышках не было ничего романтичного, она этим не ограничилась. И поставила на стол вазу с листьями и цветами.
После неторопливого ужина она рассказала Кензи о графике дальнейшей работы над фильмом. Он понимал в этом толк и сделал несколько практичных предложений, которые помогли бы сберечь драгоценное время. Если он и был огорчен, что фильм получит более широкий резонанс, чем ожидалось, то не показывал виду.
Когда они убрали со стола и вымыли посуду, она осторожно предложила:
– Солнце село, и стало довольно прохладно. Если ты разожжешь камин, мы бы могли поработать в гостиной.
– Не возражаю, только сначала принесу дрова, те, что я наколол.
Она сварила кофе и понесла его в гостиную. За широким окном догорал закат, выделяясь багровой полосой на фоне скалистого горизонта. И ни одного огонька вокруг. Что и говорить, они проделали длинный-предлинный путь от Лос-Анджелеса.
Кензи включил настольные лампы и подбросил дров в камин, где уже потрескивали первые поленья.
– Обожаю запах горящего дерева, – заметила Рейн, потянув носом. – Запах Южного Запада. Хвоя, смола…
– Джим Грейди подобрал несколько сортов дерева для растопки. Кедр, можжевельник, мескитовое дерево. Они горят слишком быстро, но зато запах действительно потрясающий. – Он потягивал кофе, свет пламени падал на его лицо.
– Ты, может быть, не чувствуешь свое лицо по-настоящему своим, – робко произнесла она. – Но напрасно… многое осталось. Пластические хирурги не изменили ни форму черепа, ни линию роста волос, ни текстуру кожи. Красивые зеленые глаза, которые явились причиной всех неприятностей с Найджелом Стоуном, разумеется, тоже твои.
Он встал и посмотрел в круглое зеркало, которое висело над камином.
– Если бы я сам выбирал пластического хирурга, было бы по-другому. Орудовать над моим лицом без моего участия… отвратительно. Каждый раз, когда я смотрю на себя, я вспоминаю, насколько беспомощен я был тогда.
– Это ужасно – быть ребенком и не контролировать свою жизнь, – согласилась она. – Правда, такое возможно и при умных, любящих родителях. Но теперь ты не беспомощен, Кен, ты волен сам выбирать: работать тебе или нет, какие роли играть, жить где хочешь и как хочешь. Никто не может управлять тобой.
– Никто? – Он покосился на нее, перехватив Дымка, который проявлял излишний интерес к огню. Закрыв камин металлической решеткой, он спросил: – У тебя есть чистая тетрадь? Я хотел бы начать свои записи.
Они провели тихий вечер, занимаясь каждый своим и сидя друг против друга у камина. Рейни трудилась над перечнем недоделок в фильме, а Кензи писал. Его синяя ручка путешествовала со страницы на страницу. Часто во время паузы он останавливался и долго смотрел на пламя, или поглаживал одного из котят, или поднимался подбросить дров в камин. Его профиль был словно вытесан из гранита, и он молчал… но продолжал писать.
После того как Рейн закончила свою работу, она неохотно поднялась, взяла другую тетрадь и начала свою исповедь. Откуда начать? Она задумчиво грызла конец ручки. Может быть, придерживаться хронологического порядка? Или писать выборочно – то, что придет на ум? И что именно нужно вынести на поверхность?
Она коснулась ручкой бумаги и не заметила, как начала писать:
Ребенком в доме матери я всегда чувствовала, словно воспитывала себя сама, несмотря на нянь, экономок и разных прихлебателей. Как Клементина, они приходили и уходили, хотя мама в конце концов возвращалась. Лолли – моя любимая няня… Она обещала устроить мне необыкновенный день рождения, когда мне исполнится пять лет, с клоунами и шарами. За неделю до этого у нее возник спор с Клементиной, и Лолли страшно рассердилась. Помню, как потом она собирала вещи, а я тихо плакала в ее комнате. Она обняла меня, сказала «будь хорошей девочкой» и ушла. И никакого дня рождения… Клементина улетала петь большой концерт в Центральном парке. Она принесла мне музыкальную шкатулку с балериной, которая делала пируэты, когда играла музыка. Но в мой день рождения Клементина даже не позвонила.Рейни остановилась, чувствуя обиду, словно это случилось вчера. В одно мгновение она снова превратилась в пятилетнюю девочку, которая горько плакала в постели, потому что никто не вспомнил о ее дне рождения. Она заплакала бы и сейчас, если бы Кензи не лежал на софе и не писал в тетради о своей жизни. Это было в сто раз хуже, чем забытый день рождения.
Неудивительно, что я росла сама по себе. На кого я еще могла положиться? Я по-настоящему никому не доверяла. Мои подруги Вэл, Кейт, Рейчел и Лорел… Эти отношения были равноправные, но я не верила Клементине. Ни своей бабушке, ни деду, ни Кензи… Никому, кто мог бы принять на себя ответственность за меня.Она пожевала конец ручки, размышляя, прежде чем продолжить.
Я не доверяла им, потому что была уверена, что этого не следует делать. Доверие делает нас уязвимыми.Она криво улыбнулась.
Но может ли быть настоящая близость между людьми без уверенности в их надежности? Недоверие вовсе не означало, что я боялась, как бы меня не обидели, но гарантировало, что у меня никогда не будет полноценных отношений. Классический пример: будучи замужем, я каждый день ждала, когда этот брак закончится.
Нужно работать над этим.
То, что она смогла улыбнуться, доказывало правоту Тома: ее откровения на бумаге помогли ей построить невидимую стену между своим прошлым и сегодняшним днем. Она не была больше одинокой пятилетней девочкой, нет, теперь она взрослая женщина, оглядывающаяся на свое детство с сочувствием и жалостью.
Несмотря на неумелое материнство Клементины и злость, которую я испытывала по отношению к ней, я ее безумно любила. Иногда она проводила со мной много времени. Любящая, веселая, красивая. Уставшая от своего таланта и демонов, которые преследовали ее. Покойся в мире, мама. Я знаю, что ты делала все, что могла. Ты не сумела устроить даже свою жизнь, не говоря уж о моей.Она смахнула набежавшие слезы. Потом погладила котенка по спинке. Эти маленькие существа здорово успокаивают.
Она уже хотела пойти спать, когда Кензи поднялся и подошел к камину. Отодвинув экран, он опустился на колени и начал жечь исписанные страницы. Его лицо оставалось непроницаемым. Вырвав странички из своей тетради, она присоединилась к нему.
– Магический ритуал, – заметил он. – Кажется, помогает.
– Спасибо, брат Том. – Она положила страницы в огонь – у нее всего одна, у Кензи три или четыре, они завернулись и вспыхнули, прежде чем исчезнуть в пламени. Странно, но она ощущала необычайную легкость. Поднявшись, зевнула, прикрыв рот ладонью, чувствуя, что с обидами ее первых лет жизни покончено навсегда.
Кензи на всякий случай опустил стеклянную заслонку и следом за Рейн прошел в холл. Взявшись за ручку двери, она повернулась, чтобы пожелать ему спокойной ночи, но застыла, пораженная тем напряжением, с каким он смотрел на нее. Так ясно, словно это были ее собственные мысли, она почувствовала, что он хочет быть с ней, но не знает, готов ли для подобного шага.
Легкость исчезла. Она тоже хотела быть с ним, но не могла просить слишком многого. Пока рано.
Не говоря ни слова, она просто протянула руку.
Желваки заиграли на его скулах, когда взгляд замер на ее руке, но он не двинулся с места.
– Мы просто поспим рядом, – предложила она. – Ничего больше, пока ты сам не захочешь. – Она робко улыбнулась: – Я надену самую закрытую рубашку.
Он быстро взял ее руку. Пальцы были холодными как лед.
– Я могу обещать, что не убегу снова.
– Я понимаю. – Она подняла их соединенные руки и прижалась к ним щекой. – Спасибо, что не отказался.
Бок о бок они вошли в ее спальню, чтобы рискнуть в эту ночь.
Он проснулся отдохнувшим. Невероятно! Неужели все дело в том, что рядом была Рейни? Ее голова покоилась на его руке, а волосы золотым каскадом рассыпались по подушке. Было еще очень рано. Небо лишь окрасилось первыми розовыми проблесками рассвета, а воздух в спальне остыл за ночь. Но квилт хранил тепло, достаточное для человека.
Хотя она сдержала обещание и надела нежную кремовую сорочку, отороченную по подолу и вороту тонким кружевом, мягкая ткань не скрывала ее форм, а напротив, обрисовывала грудь и бедра, делая их еще более соблазнительными. Ее фигура приобрела мягкую округлость и была женственнее, чем в Англии, где она довела себя до изнеможения. При взгляде на нее в нем просыпалось желание.
Но за возбуждением мгновенно последовали картины сексуального насилия. Он закрыл глаза, стараясь сохранить спокойствие и контролируя ненужную реакцию.
Рейни шевельнулась, положив руку на его бедро. Прикосновение было таким теплым и женственным.
– Не думай ни о чем, Кензи. Только мы. Только сейчас.
С абсолютной уверенностью он понял, что лучшей возможности исправить свои сексуальные нарушения, чем сейчас, у него скорее всего не будет. Чем больше он размышлял и беспокоился, тем труднее ему приходилось. Когда ее рука коснулась его шорт, он сосредоточился на желании и понял, что концентрация помогла ему прогнать прочь видения прошлого.
Теперь все его внимание принадлежало его жене. Ее глаза, серые с поволокой в свете туманного утра, закрылись… Кожа оказалась удивительно шелковой на ощупь, когда он снял с нее сорочку и она предстала перед ним вся. Биение ее пульса под его губами, когда он целовал ее шею, грудь, нежный изгиб талии… Ее легкий вздох, когда их тела соединились… Он контролировал каждое движение, чтобы соитие было так же приятно для нее, как и для него.
Когда он услышал ее крик, то отпустил себя, растворившись в полном освобождении. Все было так, как должно быть. Страстное слияние, полное доверие и изгнание всех призраков прошлого. «И мое тело я вверяю тебе…»
Уже совсем рассвело, когда Рейни проснулась во второй раз. Ее так и подмывало рассмеяться во весь голос, но она боялась разбудить Кензи. Выздоровление чувств – процесс не быстрый, но, безусловно, теперь, после того, что произошло этой ночью, он пойдет быстрее. Кензи был так прекрасен в своем желании разорвать эмоциональные препоны, которые существовали между ними в Англии.
Ее оптимизм потускнел, когда во рту появилась слюна и начало подсасывать под ложечкой. Как она ни боролась, тошнота подкатила к горлу. Черт! Она соскользнула с постели, молясь, чтобы он не проснулся, и на цыпочках прошла в ванную. Она едва успела. Склонившись над унитазом, она сложилась пополам, касаясь щекой холодного фарфора.
Кензи подошел так тихо, что она не услышала, пока он не набросил большой махровый халат на ее дрожащее тело.
– Что с тобой, дорогая?
Испугавшись, она резко запахнулась.
– Наверное, съела что-то не то… А может быть, ребрышки были чересчур острые. Я не привыкла есть так много. – Она старалась остановить рвоту, но новый позыв заставил ее вновь склониться к унитазу.
Когда в ее желудке не осталось ничего, он протянул ей стакан воды. Она прополоскала рот, и ей стало полегче, но не настолько, чтобы уйти из ванной.
Кензи, на котором были лишь джинсы, опустился на корточки и обнял ее за плечи одной рукой.
– Все признаки налицо? – спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно нейтральнее.
Ее первым инстинктом было солгать, но даже если он поверит, ей придется делать это постоянно.
– Да, похоже, я беременна.
Как она и ожидала, он моментально напрягся.
– Не волнуйся, – проговорила она, чувствуя, что еще чуть-чуть, и она заплачет, – это не твой ребенок. Когда мы снимали в Англии, у меня был романчик с одним парнем… Это его.
Рука, обнимавшая ее плечи, задрожала.
– Ты не умеешь врать, Рейни. И даже если поверить, что ты способна спать с двумя мужчинами в одно и то же время, у тебя просто не было ни энергии, ни времени, чтобы завести роман.
Ее вдруг прорвало, и слезы полились из глаз. Все тело сотрясали рыдания.
– Я идиотка, Кен… это просто недоразумение. Я так заработалась, что забыла принять таблетку. – Она подумала, что позабыть принять противозачаточное средство не такая уж невероятная вещь, пока не заметила, что его подозрения по поводу преднамеренности ее поступка растут. – Я никогда бы не сделала этого умышленно. Не беспокойся, тебе не придется иметь какое-то отношение к ребенку. Я никому не скажу, что отец – ты, и воспитаю его сама.
Он тихо выругался, но продолжал обнимать ее.
– Ты думаешь, я могу бросить своего ребенка, как мой отец оставил меня? Или твой отец… Я понятия не имею, что значит быть отцом, но пока ты беременна, я наверстаю упущенное… и если ты думаешь, что я уйду из-за этого, значит, у тебя что-то не так с головой. Видимо, твое состояние…
Она всхлипнула:
– Твое чувство ответственности делает тебе честь, но ты сам говорил, что одна мысль о детях вызывает у тебя болезненное чувство, которое не поддается описанию.
Он начал потихоньку массировать ее спину. Его длинные пальцы прошлись по позвонкам на ее шее, спустились к лопаткам…
– Ты права, стоит мне подумать о ребенке, как возникает неприятное чувство. Мне следовало сделать стерилизацию, но доктора, особенно те, что с ножами, тоже вызывают во мне отвращение. Приходится расплачиваться за трусость, то есть я должен нести ответственность за последствия.
– Мое желание иметь детей и твое нескрываемое неприятие этой идеи отличаются по сути и, похоже, не изменятся. – Она много размышляла об этом, прежде чем утверждать подобное. Всему виной глупые гормоны, это они заставляли ее искать убежища в его руках и будили желание удержать его любой ценой. – Почему мы должны были пройти через мучения, прежде чем поняли, что решение остаться вместе ради ребенка не сработает? Ты – это ты, а я – это я, и эти двое никогда не станут одним. Поэтому ты и спровоцировал развод.
Он взял ее за руку и усадил к себе на колени.
– Многое переменилось за последние месяцы, включая и мои мысли. Но одна вещь не меняется: я хочу, чтобы ты оставалась моей женой. Очень хочу. – Он положил руку на ее живот. – Мы вместе сделали это дитя, и до тех пор, пока ты не передумаешь, ты останешься моей женой. Твое желание не закабалять меня изумительно, но разве мы не в состоянии осуществить это без потерь?
Она устало склонила голову ему на плечо.
– Может быть, вновь заговорили мои комплексы? «Я не верю, что ты останешься. Лучше я сама вытолкаю тебя за дверь…»
– Возможно. Нам еще предстоит во многом разобраться, но теперь мы знаем друг о друге все, и у нас появился стимул продолжать семейную жизнь. – Он поцеловал ее в лоб. – Странно, однако, я в ужасе, но… нет, прости. Хватит с меня благородства, я просто буду с тобой, чего, собственно, и хотел всегда. Неплохая компенсация за страдание.
Она улыбнулась дрожащими губами.
– Боже, как романтично!
Он встал, продолжая держать ее на руках. Он приобрел хорошую форму, пока колол дрова и строил лабиринт.
– Я постараюсь быть как можно более романтичным, пока тебе так плохо. Договорились? Мы муж и жена, мы ими и останемся и сделаем все, чтобы воспитать нашего ребенка лучше, чем обошлись с нами.
Она посмотрела ему в глаза.
– Если мы собираемся продолжить нашу совместную жизнь, то не должны проводить так много времени врозь. Разлука способна уничтожить многое.
– Согласен. – Его рот дрогнул. – Знаешь, почему я так много работал? Я старался с головой уйти в дела, чтобы не оставалось времени на размышления. Но, обещаю, дальше все будет иначе.
– Что ж, хорошо. – Она обняла его за шею и поцеловала в губы. – Я люблю тебя, Кензи, потому что никто не доставлял мне столько страданий.
Так как декларация любви требовала сил, она подумала, пока он нес ее на кухню, что все-таки надо попробовать что-то съесть.
А вообще не так уж все плохо для начала. И вообще не так уж все скверно.
Глава 40
В первый раз за всю их семейную жизнь Рейни почувствовала, что она и Кензи действуют заодно. Ей это нравилось, но не часто выдавалась минутка подумать об этом. Большую часть времени она проводила за монтажом фильма.
Пока она сидела за компьютером, Кензи занимался обычной домашней работой. Он вышел из своего отшельничества и уже не раз покидал Сиболу, чтобы купить продукты, или тащил ее к ближайшей акушерке для осмотра. Он более не избегал деловых звонков от своего менеджера и ассистента. По сравнению с тем состоянием, в котором он пребывал, когда они приехали в Нью-Мексико, сейчас он был спокоен и уравновешен. И контролировал свои действия.
И все-таки она немного беспокоилась, подозревая, что он страдал глубокой формой депрессии. Он проводил вечера за описанием страданий детства и потом сжигал написанное. Может, это действительно пойдет ему на пользу? Это было непростое занятие, о чем ее предупреждал Том Корси. Но она надеялась, что когда он закончит погружение в свое прошлое, то сможет с оптимизмом смотреть на жизнь.
Она тоже работала над собственными записями, но менее продуктивно. Ее клонило в сон, когда она заканчивала основные обязанности. Монтировать картину и заниматься описанием своей жизни – это слишком. Она обещала себе и Кензи, что засядет за дневник, когда завершит все, связанное с «Центурионом».
Альма Грейди доказала, что у нее есть неистребимый запас материнской любви. Когда она готовила, ухаживала за садом в Нью-Мексико, по блеску в ее темных глазах можно было понять, что ребенок превратится в любимого внука Грейди через десять секунд после рождения.
Благодаря мастерству Евы Яньес, музыкального редактора и других специалистов «Центурион» был закончен в рекордный срок. Когда оставалась неделя до окончания монтажа, за ужином Рейн обратилась к Кензи:
– Ты не посмотришь наш фильм? Почти все сделано, но кое-что вызывает сомнения, а Ева, Маркус и я никак не поймем, что именно. Может быть, ты сможешь?
Его лицо стало серьезным, но он кивнул.
– Мне все равно рано или поздно придется посмотреть фильм. Так что, пожалуй, лучше сейчас.
Надеясь, что просмотр не выведет его из эмоционального равновесия, она прошла в кабинет, погасила свет и включила компьютер. «Центурион» начинался со сцены в саду, где Сара неотступно следует за Рандаллом и он делает ей предложение.
– Очень живописно и все по-английски, но детали просматриваются плохо, – заключил Кензи. – Это так выглядит на мониторе?
– Да. Маркус обещал, что привезет нам экранную версию, когда мы закончим монтаж. Надеюсь, картина не покажется мне в миллион раз хуже, чем на экране компьютера.
– Ева не позволит, чтобы такое случилось.
Они оба замолчали, тем временем фильм продолжался. Рейни, которая видела все это уже сто раз, краем глаза следила за Кензи. Его лицо оставалось непроницаемым, но иногда он делал пометки в блокноте.
Завершающие кадры показывали Сару и Джона на палубе корабля, который везет их в Австралию. Ее мудрое решение еще раз свидетельствовало о жертвенности ее натуры. Ради спасения семьи она готова на все. Рандалл взял ее руку, и она повернулась к нему с улыбкой, которая говорила о том, что Сара Рандалл верит – она обрела намного больше, чем потеряла. Последний кадр – это корабль, уплывающий вдаль в лучах заходящего солнца.
– Ну, что ты скажешь? – Кошки скребли у нее на душе. Нервничая, Рейни повернулась к Кензи, как только он включил свет. – Я не жду, что тебе обязательно понравится, но, на твой профессиональный взгляд, это хорошо?
Он улыбнулся ей, как если бы она была ребенком, для которого очень важен рождественский подарок.
– Это больше чем хорошо, Рейни. Ты действительно прирожденный режиссер. Удивительно, но мне понравилось. – Он сдвинул брови. – Чертовски трудно сделать такой фильм. Но смотреть фильм на экране – все равно что писать наши откровения, это прокладывает безопасную дистанцию между тобой и художественным образом. Сейчас, когда я смотрю на монитор, я вижу Джона Рандалла, не себя.
Она вздохнула с облегчением:
– Слава Богу. Уверена, это твоя лучшая работа. Я обещала тебе «Оскар», вот увидишь, так и будет.
Он пожал плечами:
– Для меня «Оскар» значит меньше, чем принято, но, что совершенно точно, этот фильм раскроет для тебя все двери. Я думаю, сборы будут хорошие и он станет одним из тех неожиданных хитов, которых все ждут с нетерпением.
– А что скажешь насчет монтажа?
– Я еще не закончил. – Он заглянул в свои записки. – Думаю, ты немножко перестаралась. В фильме полно очень сильных и прекрасных моментов. Я бы сказал, их слишком много, а зрителю необходимо передохнуть в некоторых местах. Я записал, где, как мне кажется, ты могла бы по-другому расставить акценты. У тебя достаточно отснятого материала, поэтому, если ты согласна, Проблемы не будет.
Она внимательно просмотрела его записи, кивая, когда видела, какие сцены он отметил.
– Ты попал в точку, Кен. Черт, это здорово!
Он положил руку ей на плечо:
– Если ты не очень устала, я объясню подробнее.
– Да нет, мне и так ясно. – Он действительно хорошо разбирался в кинопроизводстве, требующем фантастического сочетания интересной фабулы, ярких характеров и немалых материальных затрат. Глядя на него уголком глаза, она заметила: – Я подумала, какими хорошими партнерами мы могли бы быть, делая кино вместе, как Маркус и Наоми.
И тотчас же почувствовала, как он внутренне отдалился.
– Сомневаюсь, что позволю уговорить себя принять участие в новом проекте.
– И даже играть не хочешь?
Он улыбнулся без тени юмора.
– В данный момент профессия актера меня не привлекает. Мне больше по душе идея жить на собственные инвестиции и вести дом.
Рейни убрала руку с его плеча. Она расстроилась. Может ли Кензи быть счастлив, забыв о своем таланте и мощной энергетике? Она молилась, чтобы он окончательно упорядочил свое сознание и нашел в себе силы вернуться к творчеству.
Рейни дремала, откинувшись на спинку кресла, когда позвонила Вэл:
– Привет, подруга. Ну что, признавайся: все хорошо или плохо?
– Все хорошо. Фильм в основном закончен, и мы думаем, что получилось неплохо. Грех жаловаться. Музыкальный редактор сделал замечания, поэтому Кензи и я подправили диалоги там, где плохой звук и много помех. С минуты на минуту приезжает Маркус Гордон, он привезет окончательную версию из Лос-Анджелеса, чтобы мы могли посмотреть в последний раз. – Когда он уедет, я собираюсь проспать как минимум целую неделю. А как у тебя дела? Мне не терпится показать тебе окончательную версию «Центуриона».
– У меня все славно. – Вэл колебалась. – Я звоню по просьбе Муни, твоего частного детектива. Он просил меня сообщить тебе сногсшибательную новость… Она скорее всего удивит тебя.
– Он нашел папочку покруче, чем наркодилер? – со смехом спросила Рейн. – Ты меня пугаешь! Клементина отыскала себе спутника среди иностранцев?
За окнами послышался шум машины, это Кензи привез Маркуса из аэропорта.
– Да нет… Муни, продолжая поиски, узнал много нового об администраторе студии, который был одним из любовников твоей матери. Их отношения были более серьезными, чем простое увлечение. И время подходящее, чтобы именно он мог стать твоим отцом. И похоже, она в то время не спала ни с кем другим.
Пока она сидела за компьютером, Кензи занимался обычной домашней работой. Он вышел из своего отшельничества и уже не раз покидал Сиболу, чтобы купить продукты, или тащил ее к ближайшей акушерке для осмотра. Он более не избегал деловых звонков от своего менеджера и ассистента. По сравнению с тем состоянием, в котором он пребывал, когда они приехали в Нью-Мексико, сейчас он был спокоен и уравновешен. И контролировал свои действия.
И все-таки она немного беспокоилась, подозревая, что он страдал глубокой формой депрессии. Он проводил вечера за описанием страданий детства и потом сжигал написанное. Может, это действительно пойдет ему на пользу? Это было непростое занятие, о чем ее предупреждал Том Корси. Но она надеялась, что когда он закончит погружение в свое прошлое, то сможет с оптимизмом смотреть на жизнь.
Она тоже работала над собственными записями, но менее продуктивно. Ее клонило в сон, когда она заканчивала основные обязанности. Монтировать картину и заниматься описанием своей жизни – это слишком. Она обещала себе и Кензи, что засядет за дневник, когда завершит все, связанное с «Центурионом».
Альма Грейди доказала, что у нее есть неистребимый запас материнской любви. Когда она готовила, ухаживала за садом в Нью-Мексико, по блеску в ее темных глазах можно было понять, что ребенок превратится в любимого внука Грейди через десять секунд после рождения.
Благодаря мастерству Евы Яньес, музыкального редактора и других специалистов «Центурион» был закончен в рекордный срок. Когда оставалась неделя до окончания монтажа, за ужином Рейн обратилась к Кензи:
– Ты не посмотришь наш фильм? Почти все сделано, но кое-что вызывает сомнения, а Ева, Маркус и я никак не поймем, что именно. Может быть, ты сможешь?
Его лицо стало серьезным, но он кивнул.
– Мне все равно рано или поздно придется посмотреть фильм. Так что, пожалуй, лучше сейчас.
Надеясь, что просмотр не выведет его из эмоционального равновесия, она прошла в кабинет, погасила свет и включила компьютер. «Центурион» начинался со сцены в саду, где Сара неотступно следует за Рандаллом и он делает ей предложение.
– Очень живописно и все по-английски, но детали просматриваются плохо, – заключил Кензи. – Это так выглядит на мониторе?
– Да. Маркус обещал, что привезет нам экранную версию, когда мы закончим монтаж. Надеюсь, картина не покажется мне в миллион раз хуже, чем на экране компьютера.
– Ева не позволит, чтобы такое случилось.
Они оба замолчали, тем временем фильм продолжался. Рейни, которая видела все это уже сто раз, краем глаза следила за Кензи. Его лицо оставалось непроницаемым, но иногда он делал пометки в блокноте.
Завершающие кадры показывали Сару и Джона на палубе корабля, который везет их в Австралию. Ее мудрое решение еще раз свидетельствовало о жертвенности ее натуры. Ради спасения семьи она готова на все. Рандалл взял ее руку, и она повернулась к нему с улыбкой, которая говорила о том, что Сара Рандалл верит – она обрела намного больше, чем потеряла. Последний кадр – это корабль, уплывающий вдаль в лучах заходящего солнца.
– Ну, что ты скажешь? – Кошки скребли у нее на душе. Нервничая, Рейни повернулась к Кензи, как только он включил свет. – Я не жду, что тебе обязательно понравится, но, на твой профессиональный взгляд, это хорошо?
Он улыбнулся ей, как если бы она была ребенком, для которого очень важен рождественский подарок.
– Это больше чем хорошо, Рейни. Ты действительно прирожденный режиссер. Удивительно, но мне понравилось. – Он сдвинул брови. – Чертовски трудно сделать такой фильм. Но смотреть фильм на экране – все равно что писать наши откровения, это прокладывает безопасную дистанцию между тобой и художественным образом. Сейчас, когда я смотрю на монитор, я вижу Джона Рандалла, не себя.
Она вздохнула с облегчением:
– Слава Богу. Уверена, это твоя лучшая работа. Я обещала тебе «Оскар», вот увидишь, так и будет.
Он пожал плечами:
– Для меня «Оскар» значит меньше, чем принято, но, что совершенно точно, этот фильм раскроет для тебя все двери. Я думаю, сборы будут хорошие и он станет одним из тех неожиданных хитов, которых все ждут с нетерпением.
– А что скажешь насчет монтажа?
– Я еще не закончил. – Он заглянул в свои записки. – Думаю, ты немножко перестаралась. В фильме полно очень сильных и прекрасных моментов. Я бы сказал, их слишком много, а зрителю необходимо передохнуть в некоторых местах. Я записал, где, как мне кажется, ты могла бы по-другому расставить акценты. У тебя достаточно отснятого материала, поэтому, если ты согласна, Проблемы не будет.
Она внимательно просмотрела его записи, кивая, когда видела, какие сцены он отметил.
– Ты попал в точку, Кен. Черт, это здорово!
Он положил руку ей на плечо:
– Если ты не очень устала, я объясню подробнее.
– Да нет, мне и так ясно. – Он действительно хорошо разбирался в кинопроизводстве, требующем фантастического сочетания интересной фабулы, ярких характеров и немалых материальных затрат. Глядя на него уголком глаза, она заметила: – Я подумала, какими хорошими партнерами мы могли бы быть, делая кино вместе, как Маркус и Наоми.
И тотчас же почувствовала, как он внутренне отдалился.
– Сомневаюсь, что позволю уговорить себя принять участие в новом проекте.
– И даже играть не хочешь?
Он улыбнулся без тени юмора.
– В данный момент профессия актера меня не привлекает. Мне больше по душе идея жить на собственные инвестиции и вести дом.
Рейни убрала руку с его плеча. Она расстроилась. Может ли Кензи быть счастлив, забыв о своем таланте и мощной энергетике? Она молилась, чтобы он окончательно упорядочил свое сознание и нашел в себе силы вернуться к творчеству.
Рейни дремала, откинувшись на спинку кресла, когда позвонила Вэл:
– Привет, подруга. Ну что, признавайся: все хорошо или плохо?
– Все хорошо. Фильм в основном закончен, и мы думаем, что получилось неплохо. Грех жаловаться. Музыкальный редактор сделал замечания, поэтому Кензи и я подправили диалоги там, где плохой звук и много помех. С минуты на минуту приезжает Маркус Гордон, он привезет окончательную версию из Лос-Анджелеса, чтобы мы могли посмотреть в последний раз. – Когда он уедет, я собираюсь проспать как минимум целую неделю. А как у тебя дела? Мне не терпится показать тебе окончательную версию «Центуриона».
– У меня все славно. – Вэл колебалась. – Я звоню по просьбе Муни, твоего частного детектива. Он просил меня сообщить тебе сногсшибательную новость… Она скорее всего удивит тебя.
– Он нашел папочку покруче, чем наркодилер? – со смехом спросила Рейн. – Ты меня пугаешь! Клементина отыскала себе спутника среди иностранцев?
За окнами послышался шум машины, это Кензи привез Маркуса из аэропорта.
– Да нет… Муни, продолжая поиски, узнал много нового об администраторе студии, который был одним из любовников твоей матери. Их отношения были более серьезными, чем простое увлечение. И время подходящее, чтобы именно он мог стать твоим отцом. И похоже, она в то время не спала ни с кем другим.