Патни Мэри Джо. Волна страсти

   Если же он принимает это невероятное предложение, то Саттертон спасен. Его Бет сможет вести спокойную и беззаботную жизнь, как и подобает молодой обеспеченной девушке. Она станет посещать светские салоны и, имея хорошее приданое, выйдет замуж. Имение вновь станет доходным, вернутся работники и прислуга.
   Что же касается его самого…
   Кеннет подошел к камину и погладил деревянную, украшенную инкрустацией поверхность. Эта привычка осталась у него с детства, когда он гладил вырезанные из дуба фигурки и сочинял про них разные истории.
   Саттертон вернет смысл его жизни. В грязных казармах и изнуряющей испанской жаре, холодными зимними ночами, перед каждым новым сражением – всегда он мечтал, каким сделает свой дом, когда унаследует его. Он вынашивал грандиозные планы о восстановлении обветшалого здания с сохранением, однако, всех примет стиля эпохи Тюдоров. Если он примет предложение Боудена, то со временем сможет осуществить свои мечты.
   Кому от этого будет хуже? Если сэр Энтони виновен, то он понесет заслуженное наказание, несмотря на свои заслуги перед Англией. Если же он невиновен, то правда облегчит душевные муки лорда Боудена. Если же вообще ничего не удастся доказать, ему, Кеннету, все равно достанется Саттертон.
   Внезапно Кеннет вспомнил, что только час назад он был готов продать дьяволу душу, лишь бы спасти имение, и у него от такого сравнения заломило в затылке. «Но ведь Боуден не дьявол, – тут же успокоил себя молодой человек, – а обычный человек, джентльмен, желающий выяснить все до конца».
   Кеннет посмотрел на своего гостя.
   – Мы должны составить контракт, где наши договоренности будут расписаны по пунктам.
   В глазах Боудена вспыхнуло торжество.
   – Разумеется. Несите перо и бумагу, и мы немедленно приступим к делу.
   Полчаса взаимных обсуждений – и контракт был готов. Каждый джентльмен имел свою копию. Контракт составлялся не для публичного обозрения, а для того, чтобы исключить все недомолвки и неточности.
   Итак, контракт был подписан, и Кеннет предложил тост:
   – За успех нашего совместного дела!
   Боуден поднял стакан:
   – За успех!
   Одним глотком он втянул в себя содержимое стакана и выплюнул бренди в камин. Пламя вспыхнуло ярче, подняв столб синих искр.
   – Пусть мой брат сгорит в аду за совершенное им преступление, – выдавил Боуден прерывающимся голосом.
   Его слова свинцовой тучей повисли в воздухе.
   – Вы говорили, что я должен проникнуть в дом сэра Энтони, – сказал Кеннет, нарушая тягостную тишину. – Если вы все так хорошо продумали, то у вас должен быть и план проникновения.
   Боуден кивнул.
   – Секретарь моего брата нашел себе более выгодное место. Морли был мастером на все руки, и на нем держался весь дом. Без него все хозяйство в самое ближайшее время придет в упадок и в доме наступит хаос. Идите к моему брату и просите место секретаря.
   – Почему вы считаете, что он захочет взять меня на секретарскую работу? У вашего брата отбоя не будет от желающих заменить Морли.
   – Если вы появитесь в его доме первым, Энтони не станет давать объявления по поводу нового секретаря. Здесь вам поможет ваша служба в армии, так как мой брат питает особое пристрастие к военным, но главную роль, конечно, сыграет ваша причастность к искусству. – Боуден на минуту задумался. – Не мешкая отправляйтесь в дом Энтони и, сославшись на пожелавшего остаться неизвестным друга, заявите, что ваши недюжинные способности и неплохое знание дела могут сослужить ему хорошую службу. Уверяю вас, мой брат найдет это забавным.
   Кеннету хотелось надеяться, что все будет так легко и просто.
   – Есть ли в особняке другие домочадцы? – спросил он. – Сэр Энтони все еще вдовеет?
   – Пока да, – ответил Боуден, заметно колеблясь. – По-видимому, он решил, что его новый брак даст пищу для сплетен и подозрений.
   – У сэра Энтони есть дети? – продолжал интересоваться Кеннет, прихлебывая бренди.
   – Дочь по имени Ребекка. Сейчас ей двадцать семь лет. Старая дева, потерявшая девственность.
   – Можно ли женщину, потерявшую девственность, называть старой девой? – удивился Кеннет.
   Боуден пожал плечами.
   – Можете называть ее шлюхой, если вам это больше нравится. В восемнадцать лет она убежала с непризнанным поэтом, и у нее не хватило ума женить его на себе.
   «Тайное бегство – характерная черта этой семейки», – отметил про себя Кеннет.
   – Она живет с отцом? – продолжил он свои расспросы.
   – Да. Папаша принял непутевую дочку обратно, и это говорит явно не в его пользу.
   Кеннет не мог с этим согласиться. Он считал, что было бы крайне бессердечно оттолкнуть от себя дочь за ошибку, совершенную в юности, однако решил оставить свое мнение при себе.
   – Мне кажется, что она уже достаточно взрослая, чтобы вести хозяйство своего отца, не прибегая к помощи секретарей, – сказал он. – Почему она этого не делает?
   – Возможно, она ленива или просто глупа. Вам предстоит это выяснить. – Боуден поднялся и холодно улыбнулся. – В конце концов я собираюсь платить вам за то, чтобы вы узнали все подробности семейной жизни моего брата.
   Проводив гостя, Кеннет остановился в холле. Ему почудился слабый запах плесени, но, может, это была и сера.

* * *

   Прежде чем переодеться к обеду, Кеннет пошел к сестре, чтобы сообщить ей последние новости. Она сидела у окна своей спальни и, пользуясь последними лучами заходящего солнца, что-то штопала.
   Нахмурившись, Кеннет прошел прямо к камину.
   – Ты заморозишь себя, Бет, – сказал он. – Тебе надо следить за здоровьем.
   Бет отложила работу и посмотрела на брата.
   – Зачем напрасно тратить уголь? Я уже привыкла к холоду.
   Став на колени, Кеннет подбросил добрую порцию угля в едва тлеющий огонь. Раздув огонь мехами, он поднялся и уже был готов заговорить с сестрой, но тут его взгляд привлекла небольшая картина.
   – Господи, да это же Рембрандт! Я думал, его тоже вывезли.
   – Прости, но я вчера была так взволнована встречей с тобой, что забыла сказать тебе об этой картине. – Бет снова принялась за работу. – Каждый раз, когда Гермион приезжала сюда, она увозила с собой что-то ценное. Я знала, что ты любишь эту картину, и перенесла ее в свою комнату, завесив пустое место небольшой акварелью. Гермион заходила сюда однажды, но не обратила на нее внимания.
   – Спасибо Господу за это чудо! Этот шедевр стоит более сотни фунтов. Гермион сгорела бы от алчности.
   Чувствуя, как сильно колотится его сердце, Кеннет подошел к картине с изображением фруктов и цветов. Бет вставила ее в простую рамку, и только опытный глаз мог узнать в ней шедевр великого мастера. Кеннета всегда поражало буйство красок и цвета. Как можно было достичь такой потрясающей глубины?
   Тронутый заботой сестры, Кеннет с любовью посмотрел на нее и внезапно увидел, что она вылитая копия их матери.
   – Да благословит тебя Господь, Бет, – сказал он с нежностью. – Вот уж не надеялся увидеть картину снова.
   – Я рада, что смогла тебе хоть чем-то помочь, – улыбнулась Бет. – Надеюсь, у нас ее не отберут за долги? – Лицо Бет вмиг стало серьезным.
   – Фортуна улыбнулась нам, – ответил брат, вспомнив о причине своего прихода. – Джентльмен, который был у меня, желает, чтобы я выполнил для него работу, благодаря которой нам удастся спасти Саттертон.
   Бет широко раскрыла глаза, и штопка выпала из ее рук.
   – Бог мой! – воскликнул она. – Что все это значит?
   – Дело довольно странное, и у меня нет права обсуждать его с кем-либо, но если все пойдет хорошо, в будущем году ты будешь представлена ко двору как мисс Уилдинг Саттертон. – Увидев в глазах сестры немой вопрос, Кеннет поспешил добавить: – В этом деле нет ничего опасного или незаконного, просто оно представляется мне несколько странным. Кстати, мне придется на некоторое время уехать в Лондон. Думаю, это займет несколько недель, а может, и несколько месяцев. Я оставлю тебе немного денег, которые я выручил от продажи патента на офицерский чин. На них ты сможешь вести хозяйство.
   – Ты только приехал и сразу уезжаешь, – сказала Бет, у которой губы задрожали от разочарования. Кеннет почувствовал себя неловко. Его бедная сестричка слишком долго оставалась одна. Внезапно ему в голову пришла неплохая мысль.
   – Когда на прошлой неделе я останавливался в Лондоне, то встретился там с одним из приятелей, Джеком Дэвидсоном. Я писал тебе о нем. После ранения в битве при Ватерлоо у него не действует правая рука, и сейчас он словно сорвался с цепи. Однако он хороший парень: младший сын сквайра и хорошо знает сельское хозяйство. Если ты не возражаешь, я попрошу его пожить здесь. Он может пока поработать управляющим. Пусть он осмотрит поместье и наметит план работ. Может, нам еще удастся спасти Саттертон.
   – Думаю, мистер Дэвидсон очень пригодится здесь, – ответила Бет потупившись. – Но в таком случае мне придется пригласить компаньонку. – Бет задумалась. – Пожалуй, я напишу кузине Оливии. Она непременно приедет, если я поселю ее в самых лучших апартаментах.
   – Вот и хорошо! – радостно воскликнул Кеннет. – Надеюсь, что и все другое скоро образуется.
   Однако когда Кеннет поднимался по лестнице к себе в комнату, чтобы переодеться к обеду, настроение его было куда менее радостным.
   Кто знает, как долго продлится сделка Фауста с Мефистофелем?

Глава 3

   Сэр Энтони Ситон придирчиво осмотрел накрытый к завтраку стол.
   – И это называется едой, – сказал он. – Наш французишка-повар заслуживает того, чтобы его немедленно выставили.
   – Он уже уволен, отец, – сказала Ребекка Ситон, не поднимая глаз от альбома, лежавшего рядом с ее прибором. – Ты еще вчера его выгнал.
   Отец нахмурился.
   – И правильно сделал. Этого наглеца надо было уволить давно. Однако почему до сих пор не нашли ему замену?
   – Для этого требуется время, особенно если принять во внимание, что все агентства по найму немедленно захлопывают двери, стоит мне приблизиться к ним. Мы так часто меняем слуг, что с нами никто не хочет иметь дела. Нам еще повезло, что судомойка умеет немного готовить.
   – Ты так считаешь? По-моему, ты вообще не замечаешь, что ешь. – Сэр Энтони бросил на дочь сердитый взгляд. – Почему бы тебе самой не заняться хозяйством?
   Зная, что настроение отца не улучшится, пока он не выпьет утреннюю чашку чаю, Ребекка отложила карандаш и стала наливать отцу чай. Она положила сахар, добавила немного молока и протянула отцу дымящийся напиток.
   – Если я буду заниматься хозяйством, то не смогу помогать тебе в мастерской.
   – И то верно. – Отец сделал глоток горячего чая. – Жаль, что сбежал этот сукин сын Морли. Он мало что смыслил в домашнем хозяйстве, но это лучше, чем ничего.
   – Ты беседовал с молодым человеком, которого мистер Морли порекомендовал на свое место? – спросила Ребекка, уже заранее зная ответ. Лицо отца недовольно сморщилось.
   – Безмозглый щенок. Мне он совершенно не подходит.
   Ребекка тяжело вздохнула. Объявления о найме нового секретаря уже были разосланы в газеты. Поскольку у отца не хватало терпения беседовать с каждым из них, ей самой скоро придется столкнуться с полчищем претендентов. Оставалось только надеяться, что найдется подходящий человек, и чем скорее, тем лучше.
   – Два агентства обещали мне прислать сегодня хороших поваров. Бог даст, один из них нам подойдет.
   Отец положил на тарелку два кусочка ветчины.
   – Хотелось бы надеяться, что это не будет очередной артист не от мира сего, меньше всего заботящийся о своем прямом деле.
   – Постараюсь не брать такого, – сухо ответила дочь. – Достаточно с нас одного темпераментного художника.
   На лице отца внезапно появилась улыбка, которая обезоруживала даже его врагов.
   – Правильно – это я. – Он заглянул в альбом дочери. – Над чем ты сейчас работаешь?
   Ребекка протянула альбом отцу.
   – Я пытаюсь нарисовать Даму с озера^[1]. Как ты находишь эту композицию?
   Отец внимательно изучил рисунок.
   – Интересно задумано: наполовину нимфа, наполовину воительница. Мне нравится, как она держит меч и ее волосы относит течением.
   Это была высокая оценка, данная сэром Энтони Ситоном рисунку своей дочери, который обычно бывал очень резким, когда дело касалось искусства. Ребекка встала из-за стола, надеясь в душе, что ее отцу удастся найти подходящего секретаря, и это дало бы ей возможность поскорее приступить к новой картине.
   Ребекка намеревалась сделать только несколько набросков своей будущей картины «Дама с озера», но так увлеклась, что не заметила, как наступил полдень, а ведь ей предстояло дать еще несколько объявлений в газеты по поводу секретаря. Однако время ушло, и она безнадежно опоздала. Пропади все пропадом! Настроение было испорчено, и, что хуже всего, работа над картиной не клеилась.
   Ребекка поднялась и потянулась, разминая затекшие руки и спину, затем пересекла комнату с наклонным потолком и подошла к окну, не выпуская из рук альбома. Ее мастерская занимала половину мансарды и была для нее святая святых. Никто не мог зайти сюда без ее разрешения, даже отец.
   Ребекка села у окна. Дом стоял на углу, и ей были хорошо видны обе улицы. На Хилл-стрит стояли соседские слуги и отчаянно флиртовали. Служанка с дерзкими глазами заманивала в свои сети смазливого юношу-лакея.
   Ребекка раскрыла альбом и быстрыми штрихами нанесла на лист высокую шею девушки и ее дразнящие глаза. Со временем она намеревалась сделать серию портретов влюбленных. Может быть, таким образом она и сама сумеет разобраться в этом загадочном и заманчивом чувстве.
   Снова выглянув в окно, она увидела уличного торговца фруктами, выкатывавшего свою видавшую виды тележку на Уэвертон-стрит. Этот оборванный старик был постоянным обитателем здешних мест. Отец не раз приглашал его позировать для своих крупномасштабных полотен. Тележечнику очень льстило, что таким образом он прославится в веках.
   Ребекка собралась покинуть свое место у окна, как вдруг заметила человека, сворачивающего с Уэвертон-стрит. Он привлек ее внимание своей походкой: решительной, уверенной и несколько надменной. И хотя он был одет как джентльмен, своим крепким телосложением он больше походил на простолюдина. Такое странное сочетание показалось художнице очень интересным.
   На углу Хилл-стрит человек остановился. У Ребекки захватило дух, когда он повернулся и она увидела его лицо. Незнакомец не был красивым, скорее наоборот. Черты его лица были резкими, почти грубыми; вдоль одной щеки до самых темных волос тянулся тонкий рубец, и все же во всем его облике чувствовалось врожденное благородство. Ну вылитый пират с Мейфера^[2]. Ребекка не могла отвести от него глаз.
   Постояв некоторое время на месте, человек зашагал дальше. Карандаш Ребекки так и замелькал по бумаге. Человек уже скрылся из виду, а она все рисовала. Ей удалось запечатлеть на рисунке черты его лица, но вот его выражение, в котором было что-то загадочное, осталось неуловимым.
   Ребекка выглянула из окна, собираясь окликнуть его и попросить задержаться на минутку, но его уже нигде не было. Тяжело вздохнув, она пожалела, что не догадалась выскочить на улицу и догнать его. Какое удивительное выражение лица! Может быть, она когда-нибудь вспомнит его. Ей так хотелось на это надеяться.
   Кеннет остановился на противоположной стороне от дома Ситона. Судя по дому, портреты известного художника неплохо оплачивались. Особняк на Мейфере, где жила по большей части высшая знать, стоил ему целого состояния.
   Интересно, как выглядит дом изнутри? Несмотря на то что лорд Боуден считал его шпионом, Кеннет как боевой офицер славился умением хорошо ездить верхом, точно определять местоположение противника и наносить его на карту. Но ему еще никогда не приходилось проникать в тыл противника таким необычным путем, как сейчас.
   Решительно сжав губы, Кеннет пересек улицу. Дело было ему не по душе, но ради спасения Бет и Саттертона он был готов пойти на обман и предательство. Оставалось только надеяться, что с Божьей помощью все скоро выяснится. Виноват Ситон или нет, лишь бы поскорее все кончилось.
   Кеннет долго стучал в дверь и начал уже беспокоиться, что Ситона нет в городе, как дверь наконец открылась и на пороге появилась молоденькая служанка.
   – Слушаю, сэр? – сказала она, стараясь отдышаться, как будто пробежала большое расстояние.
   – Я капитан Уилдинг, – сказал Кеннет звучным голосом. – Мне необходимо видеть сэра Энтони.
   Его внушительный вид вызвал у девушки доверие, и она присела в реверансе.
   – Прошу вас, сэр.
   Служанка провела Кеннета наверх, в мастерскую, расположенную в глубине дома.
   – Сэр Энтони, к вам капитан Уилдинг! – провозгласила девушка и немедленно исчезла.
   Кеннет шагнул в мастерскую, и ему ударила в нос едкая смесь льняного масла и скипидара. Несмотря на уютные кресла и диваны, комната была все же мастерской художника. Через высокие стрельчатые окна струился мягкий свет. Две другие стены были завешаны самыми разными полотнами.
   Кеннету захотелось поближе рассмотреть картины, но, решив, что сначала дело, а уж потом удовольствие, он посмотрел в дальней конец мастерской, где на бархатном диване лежала полуобнаженная женщина. При виде Кеннета ее скучающее лицо оживилось.
   Взгляд Кеннета лишь мельком скользнул по расположившейся на диване натурщице и сосредоточился на намеченной жертве. Безупречно одетый в утренний наряд джентльмена, сэр Энтони Ситон стоял перед мольбертом в центре мастерской, держа в одной руке палитру, а в другой – длинную кисть. Фигурой и цветом волос он напоминал своего старшего брата, однако был более стройным и подвижным.
   Не обращая ни малейшего внимания на непрошеного гостя, Ситон продолжал наносить на холст аккуратные мазки. Кеннет кашлянул.
   – Какой черт вас принес и что вам понадобилось в моей студии? – недовольно спросил сэр Энтони, не отрывая глаз от холста.
   – Меня зовут Кеннет Уилдинг. Один из ваших друзей сказал мне, что вам срочно нужен секретарь.
   Во взгляде художника, остановившемся наконец на неожиданном госте, мелькнуло удивление.
   – Какой наглец позволил себе такое? Фрейзер? Тернер? Хэмптон?
   – Этот джентльмен просил не называть его имени.
   – Скорее всего, это Фрейзер. – Сэр Энтони оценивающе посмотрел на Кеннета. – Ваше образование, мистер Уилдинг?
   – Мне кажется, он выглядит очень опытным, – захихикала натурщица, завороженно глядя на обтянутые лосинами мускулистые бедра Кеннета.
   – Это не будет входить в его обязанности, Лавиния, – сухо заметил художник. – Мой секретарь должен быть умен и деятелен, ко всему прочему он должен владеть пером.
   Решив пока умолчать о титуле, а во всем остальном быть по возможности честным, Кеннет ответил:
   – Еще две недели назад я был капитаном Стрелковой бригады. Там я приобрел немалый опыт. Это касается и умения подчинять себе людей. Кроме того, я служил адъютантом при генерале и научился неплохо составлять приказы.
   – Вы начинаете интересовать меня, капитан Уилдинг. – Сэр Энтони положил палитру и кисть на маленький столик, стоявший по его левую руку. – Лавиния, пойди выпей чаю, а я пока потолкую с человеком.
   Натурщица поднялась и неохотно накинула на себя шелковый халат. Медленным шагом она проплыла мимо Кеннета, коснувшись его ног полами своего халата. Открытый вырез не скрывал ее пышной груди. Она одарила Кеннета многообещающей улыбкой и вышла из мастерской.
   Когда дверь за ней закрылась, Ситон пристально посмотрел на своего гостя.
   – Почему армейский офицер захотел вдруг стать секретарем? – недоверчиво спросил он.
   – Мне нужна работа, – кратко ответил Кеннет. – Сейчас, когда война окончена, многие офицеры остались не у дел.
   Лицо сэра Энтони подобрело.
   – Считаю позорным такое отношение нации к своим солдатам, спасшим цивилизацию от корсиканского чудовища. – Явно колеблясь, он окинул недоверчивым взглядом крепкую фигуру своего гостя. – Однако я не могу нанять секретаря, который совсем не разбирается в искусстве.
   Кеннет уже привык, что его принимают за человека, которому под силу только укладывать кирпичи.
   – Меня всегда интересовало искусство, и когда я был на континенте, мне посчастливилось познакомиться с работами великих мастеров. Я видел фрески в церквях Голландии и Бельгии. В парижском Лувре мне посчастливилось увидеть величайшие произведения мирового искусства, собранные там за время войны, которые потом были возвращены на их родину.
   – Все эти знания весьма поверхностны, – заметил художник. – Даже если постоянно смотреть на море, плавать не научишься. Что ж, посмотрим, как вы разбираетесь в искусстве. Следуйте за мной.
   Ситон подошел к двустворчатой двери и распахнул ее. Кеннет шагнул в комнату и застыл на пороге. Прямо перед ним висело огромное полотно самой известной картины сэра Энтони.
   – Вы знаете эту картину, капитан Уилдинг?
   У Кеннета пересохло во рту.
   – Каждый в Британии видел хотя бы репродукцию вашей картины «Гораций на мосту», но черно-белые копии не отражают и малой доли того, что я вижу. Это потрясающе!
   Кеннет с благоговением стал рассматривать картину. Всю левую ее часть занимала фигура Горация.
   За ним виднелся мост через Тибр. В конце моста были изображены двое римлян, строящих заграждения, чтобы не пропустить врага. Широким фронтом на мост наступали вражеские войска; казалось, лишь один Гораций сдерживает их натиск.
   – Расскажите мне о картине, – приказал сэр Энтони.
   Вопрос был поставлен не совсем точно, поэтому Кеннет решил проявить как можно больше осторожности.
   – Технически она выполнена великолепно. Ваша манера письма напоминает полотна Жака Луи Давида.
   Ситон фыркнул.
   – Ничего похожего. Мой стиль гораздо выше. Давид – просто зазнавшийся французский ремесленник, да к тому же бунтовщик.
   «От скромности Ситон не умрет», – подумал Кеннет и продолжил:
   – Вся сила картины в композиции. Гораций держит меч под определенным углом, эта деталь поражает своей точностью, а картина выигрывает.
   Ситон одобрительно кивнул.
   – Мне приходилось видеть другое толкование этой темы. Там Гораций был изображен закаленным бойцом. На вашем же полотне он выглядит мальчиком, что придает особую остроту восприятия картины. Он никогда не участвовал в сражении и потому немного боится. По глазам видно, что ему жаль расставаться с жизнью, которую он еще не познал, однако каждый изгиб его тела, каждый его мускул говорит о том, что он будет стоять до конца, чего бы ему это ни стоило.
   – Чудесно, капитан. – Сэр Энтони перевел взгляд с картины на Кеннета. – Каков скрытый смысл этой картины?
   Экзамен был нетрудным.
   – Гораций здесь является воплощением Британии, в одиночку противостоящей Франции. Обыкновенный художник просто бы придал ему черты Наполеона, однако вы поступили очень тонко, дав лишь слабый намек на Бонапарта, но в мыслях каждого, смотрящего на картину, невольно будет возникать образ француза.
   – Мне сказали, что никогда еще репродукции картин на историческую тему не распродавались так хорошо, как моей. – Сэр Энтони задумчиво посмотрел на свою работу. – Картины на исторические темы являются вершиной искусства. Они воспитывают, поднимают дух нации, зовут на подвиг. Мне бы хотелось писать только такие полотна, но, увы, тогда бы мне пришлось умереть голодной смертью. – Ситон повернулся на каблуках и направился обратно в мастерскую. – Каждый англичанин среднего достатка считает своим долгом иметь у себя дома свой портрет или какой-нибудь пейзаж. Просто позор.
   Ситон прошел в дальний конец мастерской и сдернул покрывало с одной из картин. Она была уже почти завершена и являла собой семейный портрет: мужчина с орлиным носом, его белокурая жена и между ними маленький мальчик, одна рука которого держит материнскую, а вторая вцепилась в шерсть спаниеля.
   – Что вы думаете об этом, капитал Уилдинг? Я, художник милостью Божией, каких еще не рождала Англия, вынужден торговать своим талантом, создавая портреты герцогов и герцогинь, чтобы прокормить себя и свою дочь.
   Несмотря на гневные слова, по всему было видно, что портрет Ситону нравится и он ждет похвалы.
   – Вы обманщик, сэр Энтони, – рискнул сказать Кеннет.
   У Ситона отвисла челюсть.
   – Как вы смеете, сэр! – закричал он. Кеннет невозмутимо указал на портрет.
   – Вы называете это ерундой, а написали его с любовью. Превосходны и композиция, и краски, но самое главное – вам удалось передать нежность, которая существует в отношениях между членами семьи; чувствуется, что мужчина готов на все ради жены и сына. Нельзя писать портрет с такой нежностью и силой воображения, если вы в действительности ненавидите это занятие. Я думаю, в душе вам нравится писать портреты, но вы не можете признаться в этом самому себе, и, кроме того, ваши друзья художники убедили вас, что только исторические темы – достойный предмет изображения.
   Сэр Энтони выглядел так, как будто его огрели дубинкой по голове. Постепенно на его застывшем лице стала появляться слабая улыбка.
   – Вы правильно подметили, заключил он. – Боюсь, что об этом не догадывается даже моя дочь. Вы прошли испытание, капитан. Ставлю вам хорошую оценку.