Кеннет принялся за работу. Используя карандаш, он набросал вчерне семью, стоящую у купели. В центре был изображен счастливый и немного взволнованный Майкл с сыном на руках. По его левую руку стояла Катарина и, склонив к ребенку голову, расправляла складки его рубашечки. Справа от Катарины стояла их старшая дочь Эми, которая так и сияла, глядя на брата. Эми, должно быть, уже тринадцать. Последний раз Кеннет видел ее перед Ватерлоо, и за это время она наверняка стала уже совсем взрослой. Сейчас она уже молодая леди и, скорее всего, похожа на свою красавицу мать.
   Окончательный рисунок был выполнен тушью. Иногда его рукой, казалось, водило само Провидение, и сейчас был именно такой случай. Тушь не прощала ошибок, но рука Кеннета была тверда, и рисунок ложился четкими линиями. Особенно тщательно он выписывал искрящиеся счастьем лица, и поэтому картина вся светилась любовью. Он не знал, в какой церкви будет происходить крещение, и поэтому лишь слегка обозначил ее обстановку, изобразив детали, присущие всем храмам.
   Картина понравилась Кеннету, и он был уверен, что она понравится и счастливым родителям. Внезапная грусть охватила его. Сколько лет он мечтал о своем возвращении в Саттертон! Он мечтал даже жениться, но ему и в голову не могло прийти, что он будет беден как церковная мышь и не сможет содержать семью. Даже если лорд Боуден возвратит закладные, потребуются годы каторжного труда, чтобы все вернулось на круги своя. В Саттертон надо вкладывать не только труд, но и деньги, к тому же его долг – обеспечить будущее Бет.
   Стараясь подавить в себе угрызения совести, Кеннет должен был признать, что его положение сейчас намного лучше, чем когда в его жизнь вошел Боуден. Возможно, пройдет с десяток лет, прежде чем он сможет позволить себе обзавестись семьей, но Кеннет готов был терпеливо ждать.
   Капитан еще раз посмотрел на рисунок, и на какое-то мгновение ему показалось, что вместо Майкла и Катарины он видит себя и Ребекку.
   Какой вздор! Конечно, его влечет к молодой художнице, но только не она станет его женой. Когда он наконец решится на этот шаг, его женой станет уютная и любящая женщина, такая, как Катарина, а не ершистая старая дева, для которой весь смысл жизни в живописи.
   Настроение Кеннета опять упало. Он посмотрел в окно, где уже занималась заря. Не лучше ли отправиться на верховую прогулку, чтобы разогнать тяжелые мысли, а заодно и объездить лошадь сэра Энтони?
 
   Кеннет изучающе смотрел на молодого человека, прилежно работавшего внутри небольшой конторы. Стройный, опрятно одетый, с тонким лицом и заметной уверенностью в себе, он воплощал собой образчик личного секретаря важной особы.
   Услышав стук в дверь, молодой человек поднял голову.
   – Прошу вас, сэр, – вежливо сказал он. – Я Томас Морли, секретарь сэра Уилфорда. Его сейчас нет. Чем могу быть полезен?
   – Собственно говоря, я пришел повидаться лично с вами, – ответил Кеннет, подходя к столу. – Я Кеннет Уилдинг, новый секретарь сэра Энтони Ситона.
   На лице Морли мелькнула тень удивления: он явно не ожидал увидеть человека, подобного Кеннету, на таком месте. Быстро справившись с удивлением, Морли поднялся и протянул руку.
   – Рад с вами познакомиться. Я слышал, у сэра Энтони появился новый секретарь.
   После обмена рукопожатиями Кеннет протянул Морли маленькую серебряную шкатулку.
   – Я разместился в вашей прежней комнате и вчера совершенно случайно обнаружил в шкафу вот это. Сэр Энтони дал мне ваш адрес, и раз уж я оказался в Вестминстере, то решил занести ее вам лично.
   Морли взял протянутый ему предмет, и лицо его просияло.
   – Благодарю вас, сэр. Это подарок моей крестной по случаю окончания Оксфорда. Я в спешке переезда на новое место потерял эту вещицу и уже мысленно распрощался с ней. – Морли опустил коробочку в карман. – Я как раз собирался пообедать в таверне, расположенной неподалеку отсюда. Не составите ли мне компанию, капитан Уилдинг? В знак благодарности я заплачу за ваш обед, а вы мне расскажете последние новости. Что нового в доме Ситона?
   Кеннет охотно согласился, так как в его намерения входило самому пригласить куда-нибудь Морли. Вскоре они сидели в уютной таверне и наслаждались превосходным бифштексом. Обстановка была непринужденной, так как оба они в разное время работали на сэра Энтони и у них была общая тема для разговора.
   С полчаса возбужденный Морли говорил о своей новой работе и политических пристрастиях, но затем, спохватившись, сказал:
   – Извините, что утомляю вас своими разговорами, но работа мне так нравится, что я не могу не говорить о ней. Скажите, что нового в доме Ситона? Каково ваше мнение об этой семье?
   – По-разному, – ответил Кеннет, потягивая из кружки эль.
   – Очень тактичный ответ, – рассмеялся Морли. – У сэра Энтони можно встретить самых интересных людей, но я не жалею, что ушел от него. Этот артистический мир такой непредсказуемый, что никогда не знаешь, чего ждать в следующую минуту. Я чувствовал себя там как на поле боя. Наверное, это вам уже хорошо известно.
   – Я привык командовать на поле боя, – с улыбкой ответил Кеннет. – После вашего ухода там был ужасный беспорядок, но сейчас мне все удалось наладить. Правда, сэру Энтони нелегко угодить.
   – Мне старик очень нравился, но его вспышки гнева всегда пугали меня. Я никогда не мог понять, что на уме у этой знаменитости. Вы когда-нибудь наблюдали, как он работает? Он стоит перед мольбертом с длинной кистью в руке и не задумываясь лепит краску на полотно. День-другой и вуаля! – портрет готов. А ведь каждый портрет приносит ему до сотни гиней. – Морли вздохнул. – Мне кажется несправедливым, что деньги так и плывут к нему сами собой, в то время как нам с вами приходится трудиться не покладая рук, чтобы заработать себе на жизнь.
   – Возможно, работа сэра Энтони и кажется легкой, – сухо ответил Кеннет, – но ему потребовались годы напряженного труда и самоограничения, прежде чем научиться правильно «лепить», как вы говорите, краску на полотно. – Стремясь выведать мнение собеседника о Ребекке, капитан прибегнул к явной лжи: – Когда мисс Ситон узнала, что я собираюсь навестить вас, она передала вам привет.
   – Неужели это правда? – удивился Морли, наливая себе эля. – Мне казалось, что она даже не заметила моего ухода. Странная девушка, не правда ли? Я никогда не мог понять, чем она занимается. Наверное, просто закрывалась в своей комнате и хандрила. Она совершила… – Морли задумался, подбирая нужные слова, – неблаговидный поступок несколько лет назад, и теперь порядочное общество для нее закрыто. Сдается мне, что после этого она совсем скисла.
   Кеннету захотелось выплеснуть содержимое своей кружки прямо в самодовольную физиономию собеседника.
   – Я нахожу, что мисс Ситон очень интересная и благородная молодая женщина, – сдержанно заметил он.
   Брови Морли поползли вверх.
   – Должно быть, вам удалось то, чего не удалось мне, – расположить ее к себе. – Морли наклонился поближе к Кеннету и доверительно сообщил: – Не скрою, я старался заинтересовать ее. Когда-нибудь она станет богатой наследницей, и с ее репутацией и возрастом не очень-то будет разборчива в выборе мужа. Немного подумав, я пришел к выводу, что она не годится в жены человеку с будущим.
   Возможно, идеалом жены для Морли была глупая кукла, которая бы только и могла, что молча разливать чай. Решив, что пора брать быка за рога, пока он окончательно не потерял терпение, Кеннет спросил:
   – Как долго вы работали у сэра Энтони?
   – Три года. Я поступил к нему на службу через месяц после окончания университета.
   – Целых три года, – с удивлением протянул Кеннет, делая вид, что он слышит об этом впервые. – Тогда вы должны были знать леди Ситон. Что она из себя представляла?
   Дружелюбное выражение моментально исчезло с лица Морли, и оно стало напряженным.
   – Она была очаровательной и ослепительно красивой женщиной, – ответил он после продолжительного молчания. – Ее смерть была ужасной трагедией.
   У Кеннета возникло подозрение, что молодой человек был влюблен в свою хозяйку.
   – Как она умерла? – спросил он. – Никто при мне не упоминал ее имени, а я сам не осмелился расспрашивать.
   Морли молча уставился в свою кружку.
   – Она упала с крутого обрыва, когда гуляла в своем поместье Рэйвенсбек, – ответил он наконец. – Я никогда не забуду этот день. Окно моего кабинета выходило на дорогу, и, работая с корреспонденцией сэра Энтони, я вдруг увидел, что к дому бежит Джордж Хэмптон, гравер. – Лицо Морли исказилось судорогой.
   – Как он там оказался? – спросил Кеннет.
   – Он был у них в гостях. Вы знаете, это Озерный край, и его очень любят художники. – Голос Морли понизился до шепота. – Мне никогда еще не приходилось видеть Хэмптона таким испуганным, и я выскочил из дома, чтобы узнать, что случилось. Он сказал, что видел, как какой-то человек упал с обрыва, и побежал к дому за помощью. – Морли судорожно сглотнул, кадык его задергался. – Я спросил, какого цвета была одежда на том человеке, и как только Хэмптон ответил, что зеленого, я сразу догадался обо всем. В то утро на леди Ситон было очаровательное зеленое платье, и она в нем была такой прекрасной… – Голос Морли сорвался.
   Кеннет молчал, давая Морли возможность хоть немного прийти в себя.
   – Вы, конечно, позвали сэра Энтони, собрали всех мужчин и, схватив веревку, побежали спасать ее.
   – Примерно так, только сэра Энтони не было дома. Мисс Ситон тоже отсутствовала, поэтому все обрушилось на мои плечи.
   – Сэр Энтони и его дочь были вместе?
   – Нет. Она гуляла одна. Она присоединилась к нам, когда… когда мы уже вытащили тело ее матери.
   – Представляю, каким это было для нее жестоким ударом, – заметил Кеннет. – Вам тоже пришлось нелегко. Такое несчастье, да еще рядом рыдающая женщина.
   Морли покачал головой.
   – Мисс Ситон не рыдала. Она была мертвенно-бледной, но не вымолвила ни слова и не пролила ни единой слезинки. До сих пор не могу понять, как так можно. Это даже противоестественно.
   – Возможно, она не могла прийти в себя, – сказал Кеннет, подливая эля в кружку собеседника. – А когда же сэр Энтони узнал о трагедии?
   – Оh вернулся домой, чтобы переодеться к обеду. – Лицо Морли исказилось от боли. – Думаю, у него было свидание с другой женщиной. Ни для кого не было секретом, что он изменял жене.
   – Вы сами сообщили ему об этой страшной трагедии?
   Морли кивнул.
   – Представьте себе, произошла странная вещь. Он прорычал: «Черт бы ее побрал!» Затем, оттолкнув меня, побежал в ее спальню, где лежало бездыханное тело. Казалось, он не верил, что она мертва. Я вошел вслед за ним. Она… она выглядела просто спящей. Он приказал мне убираться к черту и провел у ее ложа целую ночь. На следующее утро он вышел совершенно спокойным и стал распоряжаться относительно похорон. – Пальцы Морли, обхватившие кружку, побелели. – Этот самоуверенный ублюдок не выказал и тени сожаления, что его жена мертва.
   Кеннет по опыту знал, что горе принимает причудливые формы. Если он провел всю ночь около своей мертвой жены, это о чем-то говорит.
   – Как могло случиться, что леди Ситон упала с обрыва? Может, была гроза или оползень?
   Лицо Морли сделалось несчастным.
   – Ничего подобного, – возразил он. – Погода стояла прекрасная, и земля была твердой. Леди Ситон там часто гуляла. Это было ее излюбленное место. Я до сих пор не могу понять, как она могла сорваться.
   – Конечно, никому и в голову не пришло, что это могло быть убийство? – осторожно осведомился Кеннет.
   – Естественно, нет, – поспешил заверить его Морли. – Расследование было чисто формальным.
   – Если причиной смерти леди Ситон стал несчастный случай, почему все так неохотно вспоминают о нем? – с простодушным видом спросил Кеннет. – Не кроется ли здесь какая-то тайна?
   – Никакой тайны, – резко ответил Морли. – Просто всем очень жаль, что она так рано ушла из жизни. – Мне пора возвращаться к работе. Был рад с вами познакомиться, капитан Уилдинг. Уверен, что с таким дотошным секретарем, как вы, сэру Энтони не страшны никакие невзгоды. – Морли быстро поднялся и вышел из таверны.
   Оставшись один и потягивая эль, Кеннет мысленно подводил итоги полученным сведениям: по напряженному виду Морли можно предположить, что смерть Элен Ситон не являлась результатом несчастного случая. Если Джордж Хэмптон и неведомая любовница сэра Энтони гостили в тот день в имении, значит, там были и другие члены их узкого круга; это еще предстоит выяснить.
   Что означают слова сэра Энтони «Черт бы ее побрал!»? Это могла быть реакция любящего человека на очевидную нелепость смерти любимой жены. Но он мог проклинать и другую женщину. Ведь могло так случиться, что его загадочная любовница умышленно столкнула леди Ситон с обрыва в надежде выйти замуж за своего любовника. Если это так и сэр Энтони догадывался об этом, то легко находится объяснение, почему дело быстро закрыли: ему пришлось бы давать показания в суде как свидетелю и таким образом отправить любовницу на виселицу.
   Напомнив себе, что подобные мысли могут завести его далеко и направить по ложному пути, Кеннет быстро покончил с элем и покинул таверну. Лучше ему начать потихоньку расспрашивать людей, и в первую очередь кучера Хелпа, с которым они сошлись на общей любви к лошадям.
   Что же касается Ребекки, то Кеннет не оставит попыток разговорить ее, пока не выяснит ее собственных мыслей по этому поводу.

Глава 9

   Положив альбом на стол, Ребекка откинулась в кресле, машинально накручивая на палец золотой локон. В поисках образа она иногда доходила до одержимости, и это было мучительно. Днями, а иногда и неделями она обдумывала, как лучше воплотить тот или иной образ. Видения мелькали перед ее мысленным взором, заслоняя все происходящее днем и не давая спать ночью, до тех пор пока она не находила правильного решения. Иногда она чувствовала себя собакой, учуявшей кость, но тем сильнее было удовлетворение, когда ее озаряла удачная идея.
   После смерти матери таких озарений почти не было, пока она не увидела Кеннета Уилдинга. Теперь она снова стала одержимой. Она снова мучилась, не зная, как изобразить его на портрете. Ей хотелось чего-то особенного, такого, что запечатлело бы на холсте не только его колоритный облик, но и его душу, и тогда он хоть немного, ну хоть самую капельку будет принадлежать ей.
   Кеннет спал в соседней комнате, и Ребекка часто бессонными ночами смотрела на стену, разделявшую их спальни, пытаясь представить себе, как он выглядит во сне. Становится ли его лицо более мягким, исчезает ли с него его обычная суровость? Чем он занимается в свободные часы? Скорее всего, читает или отвечает на письма. Его почти не слышно за стеной: ни малейшего движения, ни малейшего шороха.
   Чувствуя, как ее охватывает раздражение, Ребекка потерла занемевшую шею и опустила руки. Она сделала уже с дюжину рисунков, где капитан был изображен в разных ракурсах и костюмах, но до его сути так и не добралась. Завтра он будет позировать ей во второй раз. Если она к тому времени все еще не будет готова, то лучше вообще отказаться от портрета: нечего зря тратить его время.
   Кот, лежавший у ног Ребекки, открыл один глаз и взглядом филина посмотрел на нее.
   – Тебе легко критиковать, – упрекнула его Ребекка. – Может, у тебя есть хорошая идея?
   Кот презрительно посмотрел на нее, зевнул и закрыл глаз.
   – Ты считаешь, что мне пора ложиться? – спросила Ребекка. – Сомневаюсь, что смогу уснуть.
   Она уже знала по опыту, что долго будет лежать с открытыми глазами и образ Кеннета Уилдинга в который раз не позволит ей смежить веки до утра. Возможно, стаканчик шерри сделает свое дело. Надо спуститься в столовую и захватить с собой бутылку.
   Ребекка зажгла свечу, открыла дверь, сделала один шаг и чуть не столкнулась с виновником своей бессонницы, который в это же время вышел из своей комнаты. Чтобы не упасть, она уперлась ладонями ему в спину. Кеннет быстро оглянулся и подхватил ее.
   – Прошу прощения, – сказал он. – Я проголодался и решил спуститься на кухню, чтобы немного перекусить. Я был уверен, что все в доме спят и я никого не встречу.
   Кеннет был без сюртука и галстука, в расстегнутой на груди рубашке, позволяющей видеть широкую грудь. Чувствуя силу его руки, поддерживающей ее, Ребекка оторвала взгляд от его груди и заглянула ему в лицо. Свет свечи отбрасывал причудливые тени, делая его лицо еще более суровым и загадочным. И это освещение и его непривычный вид… и этот тонкий шрам на лице… и его манящие глаза… Черт возьми, она почти поймала суть…
   Брови Кеннета сошлись на переносице.
   – Что случилось? – спросил он. И вдруг Ребекку осенило.
   – Корсар! – выпалила она. – Зайдите ко мне. Схватив Кеннета за руку, Ребекка затащила его в свою спальню. Он всегда напоминал ей пирата, а байроновский корсар был для нее пират – лихой, бесстрашный, романтичный дикарь. Как же она была глупа, что не поняла этого сразу!
   Поставив на стол свечу, Ребекка почти силой усадила Кеннета на диван, не отрывая жадного взгляда от резких черт его лица. «Не лишено благородства», – сказала она себе самой.
   Ребекка запустила руки в волосы Кеннета, слегка растрепав их, и они упали на плечи тяжелыми прядями; ее пальцы ощущали их жесткость и шелковистость. Спустив несколько прядей на лоб, Ребекка расстегнула его рубашку еще на две пуговицы, и ее взору предстала широкая загорелая грудь, покрытая темными вьющимися волосами, которую выгодно оттеняла белая рубашка тонкого полотна.
   – Великолепно! – воскликнула она, сияя от удовольствия.
   – Великолепно для чего? – спросил Кеннет. В его голосе чувствовалась язвительность, а в глазах затаилась насмешка. Насмешка и что-то еще… что-то неуловимое и таинственное. И только теперь Ребекка поняла, как опрометчиво она поступила, затащив ночью в свою спальню мужчину, да к тому же чуть не сорвав с него рубашку. Слава Богу, ей нечего терять: ее репутация и без того давно погублена.
   – Я все время думала, как лучше вас изобразить, и только сейчас до меня дошло, – пустилась в объяснения Ребекка. – Три года назад лорд Байрон написал поэму «Корсар». Она имела небывалый успех. Ее герой – лихой восточный пират, дикий, необузданный и очень романтичный. Именно таким я вас хочу изобразить.
   – Вы, наверное, шутите. Я не лихой, и не романтик, и, уж конечно, не восточный пират. – Широкая улыбка озарила лицо Кеннета. – А уж если бы я был им, то поступил бы вот как.
   Обхватив рукой Ребекку за шею, он привлек ее к себе для поцелуя.
   Тон Кеннета был шутливым, но поцелуй вышел вполне серьезным. Когда их губы встретились, то все, о чем мечтала Ребекка бессонными ночами, переросло в одно непреодолимое желание. Ее ладони упирались ему в грудь, и она чувствовала, как сильно колотится его сердце. Ей захотелось сесть к нему на колени, спустить с плеч рубашку и исследовать каждый дюйм его сильного мускулистого тела. Ей хотелось… ей хотелось…
   Поцелуй закончился, и Кеннет отпустил ее. По его глазам Ребекка видела, что он так же взволнован, как и она.
   – К сожалению, я не пират, а простой секретарь, – сказал он после неловкого молчания, на протяжении которого они оба пытались успокоиться.
   – Капитан есть капитан, – со вздохом сказала Ребекка, делая вид, что ничего особенного не случилось. Она отошла на безопасное расстояние. – И все-таки от вас веет романтикой и удалью. Когда я закончу портрет, вы увидите себя другими глазами.
   – Боюсь, мне не захочется смотреть на себя со стороны.
   – Это дело ваше, – ответила Ребекка и, прищурившись, стала рассматривать Кеннета глазами художницы. – Я хочу вас немного обыграть. Откиньтесь назад. Успокойтесь. Положите руку на спинку дивана.
   Кеннет повиновался, и удовлетворенная Ребекка кивнула. Пожалуй, такая поза – именно то, что надо: чуть небрежная, но за этой небрежностью чувствуется недюжинная сила. Она не станет наряжать его в восточные одежды, но постарается придать ему загадочный восточный колорит другими средствами.
   Задумавшись, Ребекка оглядела комнату, и у нее вырвался торжествующий возглас. Она подбежала к прикроватному коврику и схватила его.
   – Этот коврик будет великолепным фоном. Я положу его на диван за вашей спиной.
   Ребекка разложила коврик на спинке дивана, и Кеннет, повернувшись, потрогал его.
   – Качество превосходное, – заметил он, водя ладонью по блестящей, шелковистой, покрытой причудливым узором поверхности. – Похож на персидский, но мне никогда не приходилось видеть такого буйства ярких красок. На ощупь он напоминает мягкую шерсть вашего кота.
   – Он сделан из шелковых ниток. Это подарок персидского посла.
   – Наверное, здесь скрывается какая-то загадочная история?
   Ребекка пожала плечами.
   – Ничего особенного. Мирза Хасан-Хан, приехав с визитом в Лондон, решил заказать свой портрет, выполненный в европейском стиле, и ему порекомендовали отца. Он был так доволен работой моего отца, что ему захотелось заказать портреты двух своих жен, которые сопровождали его в поездке. Но вот незадача: посторонний мужчина не имеет права видеть открытые лица восточных женщин, и тогда отец порекомендовал меня. Портреты Хасан-Хану понравились, и он подарил мне этот коврик, так как я наотрез отказалась от гонорара.
   – Должно быть, портреты действительно были великолепны, потому что он сделал королевский подарок. – Кеннет в очередной раз провел ладонью по шелковистой поверхности коврика. – Я буду гладить его, пока вы меня рисуете. Он действует на меня успокаивающе.
   Яркий ковер действительно служил отличным фоном, именно таким, какой Ребекка видела в своем воображении. Из мелких кусочков вырисовывалось единое целое, и сердце ее учащенно забилось.
   Теперь остается найти подходящую позу. По обыкновению Ребекка сама подбирала натурщикам наиболее удачное положение, но, по ее мнению, Кеннету было вполне достаточно совета. Во всяком случае, ей не хотелось ему приказывать.
   – Займите удобное для вас положение, в котором вы сможете находиться длительное время, – посоветовала она. – Я хочу, чтобы ваша поза была свободной и в то же время немного настороженной. Скорее лев на отдыхе, чем солдат на посту.
   Кеннет откинулся назад и поставил обутую в башмак левую ногу на край дивана, небрежно положив на нее руку. Поза получилась как бы небрежной, и в то же время чувствовалось, что человек готов сорваться с места при любом подозрительном звуке или движении.
   – Великолепно! – восхищенно воскликнула Ребекка. – А теперь представьте себе, что я самый ленивый, но дерзкий солдат вашего полка. Как бы вы посмотрели на меня?
   Лицо Кеннета приняло жестокое выражение, шрам побелел и стал заметнее. Сейчас он выглядел совсем как капитан пиратского судна, который с одинаковой легкостью и казнит, и милует.
   Закусив губу, Ребекка внимательно изучала получившуюся композицию. Она изобразит его лицо в ярком освещении, а все остальное будет находиться как бы в тени, что придаст резкость чертам его лица и добавит загадочности всему его облику. Вроде бы неплохо, и все же чего-то недостает. Проще простого сделать лицо Кеннета свирепым, но как передать его внутреннее благородство?
   Ребекка рассматривала свою модель во всевозможных ракурсах, задумчиво крутила головой, нацеливаясь на нее. Внезапно в ее глазах что-то сверкнуло. Повернувшись, она увидела отражение Кеннета в зеркале трюмо. Ее взгляд перебегал с капитана на зеркало, по мере того как созревало решение.
   Эврика! Ребекка была вне себя от радостного возбуждения. Она сделает двойной портрет. Основной акцент будет сосредоточен на лице капитана, с вызовом смотрящего в глаза зрителю; справа она напишет отражение его профиля и таким образом передаст его незаурядный ум и врожденное благородство. Отражение не должно быть четким, как бывает в настоящем зеркале, – это отвлечет внимание зрителя. Она напишет его отражение на черной мраморной поверхности стены: зритель будет вынужден подойти вплотную к картине, чтобы разглядеть другую, скрытую часть натуры капитана.
   Ребекка потянулась за альбомом и задела кота. Грей-Гаст проснулся и с громким мяуканьем прыгнул на диван; потянувшись, он распластался рядом с ногой капитана; тот непроизвольно почесал его за ухом.
   – Кот не нарушает вашего замысла? – спросил он.
   Ребекка весело расхохоталась. Как это ей раньше не приходило в голову использовать в своих замыслах кота?
   – Напротив, – ответила она, – Грей-Гаст придаст картине законченность, только я сделаю его чуть больше и придам ему сходство с диким азиатским котом. Огромный кот рядом с предводителем пиратов – в этом есть нечто языческое.
   Ребекка склонилась к альбому, и ее угольный карандаш так и замелькал. Она будет много работать. Много и упорно.
   В наступившей тишине слышались только поскрипывание карандаша и слабые, отдаленные звуки засыпающего города. Ребекка уже закончила основную часть картины и приступила к деталям, когда ее работу прервал голос Кеннета.
   – Нельзя ли мне что-нибудь поесть? – спросил он.
   Вздрогнув, Ребекка взглянула на часы. Время перевалило за час.
   – Простите, – сказала она, – я так увлеклась, что не заметила, как пролетело время.
   – Слабо сказано. Если бы из камина вылетел огнедышащий дракон, то вы не заметили бы и его, – сказал Кеннет, вставая и распрямляя плечи.
   Ребекка заметила, как заиграли мускулы под тонкой материей его рубашки, и мысленно решила, что именно таким образом она передаст на портрете грациозную силу его тела. Отложив альбом, она поднялась.