Паутов Владимир. Шестой прокуратор Иудеи

   – Что случилось, брат? – сделав при этом озабоченное лицо, обратился он к шагавшему по дороге человеку с необычной ношей.
   – Да вот, какие-то изуверы, чуть, было, девчонку до смерти не забили! Ох, людские предрассудки. Велика глупость, но ещё больше злоба на ней замешанная, – ответил незнакомец Иуде, который тем временем скрытно рассматривал его, стараясь понять, что же заставило этого молодого человека ввязаться в драку.
   «И чего он мимо не прошёл? На вид-то, конечно, крепкий, но и те трое были здоровые. А мы с ним, похоже, ровесники? Тридцати лет ему ещё точно нет! Вот ведь выскочка! Шёл бы себе своей дорогой, так нет – вмешался!» – с неприязнью подумал Иуда о путнике, буквально полчаса назад не испугавшегося вступить в драку, дабы защитить человека, в то время как он сам сидел в кустах. Правда, вслух, торговец вином выражать свои мысли не стал, напротив, даже участливо предложив свою помощь.
   – Давай, положим девушку на повозку! Тяжело, наверно, нести-то? Да и самого тебя здорово избили, – сказал Искариот.
   У незнакомца на лице действительно были видны следы от драки: ссадины, небольшие синяки и царапины. Да и усталость, видимо, стала одолевать его.

   – Добрый ты человек! – ответил прохожий, осторожно укладывая девушку на повозку. И тут Иуда вдруг вспомнил название городка, откуда была эта прекрасная незнакомка: «Из Меджделя она! Точно из Меджеля!» – непонятно чему обрадовался он.
   В город они въезжали уже в темноте наступившей ночи. Девушка окончательно пришла в себя. Она села на край повозки и, одёрнув на себе платье, спустилась на землю.
   – Спасибо вам, люди добрые! Я здесь живу недалеко. Простите, что не могу пригласить вас к себе на ночлег. Чего доброго и вас побьют из-за меня, – тихо сказала она, опустив глаза. Ей, конечно, хотелось, очень хотелось пригласить своих защитников к себе домой, особенно, того, высокого и красивого незнакомца, который бережно нёс её на руках почти до самого города, и которому она нежно шептала на ухо слова благодарности. Но девушка не могла этого сделать. Она стыдилась своей бедности. Ей не хотелось, чтобы столь достойные люди видели её убогую хижину, и нищету, царившую в ней. Красавица боялась признаться в том, что ей нечем будет накормить этих добрых и смелых людей, если они примут её приглашение зайти в гости.
   – Как тебя зовут, сестра? И сколько тебе лет? – спросил девушку высокий незнакомец, который ей сразу же понравился после того, как, придя в сознание, увидела себя на его руках. Казалось, он прекрасно понял все те чувства, что боролись сейчас в душе юной горожанки.
   – Так как же тебя зовут? – улыбнувшись, ласково спросил девушку парень.
   – Мария!
   – Держи, Мария! – сказал её спаситель и положил на ладонь красавицы небольшой кошелёк, в котором громко звякнули золотые монеты. Иуда сразу это понял, уж кому-кому, как не ему было знать звон драгоценного металла.
   – Я не могу взять эти деньги, – начала отказываться Мария. Девушка не знала, что в кошельке находилось целое состояние для её бедной семьи. Но если бы даже она знала об этом, то всё равно не стала бы брать деньги. Юная красавица протянула кошелёк обратно. Но незнакомец вновь положил его на ладонь Марии, ласково приговаривая:
   – Бери, Мария, бери! Я заработаю ещё. Моё плотницкое ремесло многим нужно. Не стесняйся! Бери! Может, когда и вспомнишь обо мне?
   Девушка почувствовала, как сильные пальцы плотника крепко сжали её руку вместе с кошельком в кулак, не давая ей вернуть деньги. Он улыбался Марии, и улыбка его была открытой и доверчивой, а потому и юная красавица улыбнулась ему в ответ, приняв столь неожиданный подарок.
   Незнакомец кивнул на прощанье, повернулся и быстро пошёл по тёмной улице. Мария стояла молча со слезами на глазах и в полной растерянности, не в силах вымолвить ни единого слова от удивления чудесным образом свалившегося на неё богатства. Девушке хотелось разрыдаться от обиды и горечи, что она даже не догадалась спросить имя своего спасителя, который быстро растворился, исчез в сумраке наступившей ночи. Зато Иуда сразу догадался, кем был тот странный незнакомец. Он знал одного единственного плотника во всей Палестине, который умел лечить людей и делал это бесплатно, да ещё, к тому же, раздавая свои деньги, заработанные трудным плотницким ремеслом, беднякам, нищим и больным. Именно этот человек спас когда-то Иуду от неминуемой смерти, найдя его умиравшим в придорожной канаве, принеся в свой дом и ухаживая за ним днём и ночью. И сегодня он, поправ страх, на глазах Искариота смело вступил в драку с разбойниками, дабы избавить незнакомую ему девушку от насилия и позора. А звали же того человека Иисус, что был родом из Назарета.

***

   Долина области Геннисарета являлась именно тем местом, увидев которое человек вновь стремился вернуться туда, сколько бы лет ни прошло после первого их свидания, ибо какая-то притягательная сила, неведомая и загадочная, тянула его обратно.
   Скорее всего, этой волшебной силой обладало Геннисаретское озеро, называемое в Галилее морем. Неровный берег, обильно усыпанный озёрной галькой и покрытый бурной растительностью, небольшими мысками вклинивался в водную, цвета небесной лазури от отражавшегося в нём неба, гладь Галилейского моря. Может быть, оттого, что красота побережья была столь вызывающей и обворожительной, поэтому дни, проведённые на нём, навсегда и оставались незабываемыми?
   Высокие горы, подступая вплотную к озеру, стеной возвышались над её водной гладью от южного берега Иордана и до самой Тивериады – города, расположенного на западном берегу. Защищённое со всех сторон от ветров и ненастья крутыми, обрывистыми скалами, Галилейское море в любую погоду казалось тихим и спокойным.
   Прекрасный вид на зелёную равнину Геннисарет, начинавшуюся от окрестностей небольшого селения под названием Медждель открывался внезапно. Скалы в этом месте вдруг резко обрывались, круто уходили вниз, будто разрушенные морским прибоем, раздвигались и уходили на запад в направлении Средиземного моря.
   Но, отступив немного вглубь Галилеи, горная гряда изгибалась крутой дугой и вновь возвращалась к побережью, дабы защитить и скрыть внезапно открывшийся взору изумрудный рай от дурного и завистливого глаза. Озеро небольшими заливами глубоко врезалась в прибрежные камни, отражая их в своей неподвижной зеркальной поверхности.
   Снежные вершины Гермона, открывавшиеся вдали во всём своём великолепии, чёткими белыми линиями выделялись на фоне голубого безоблачного неба. Бесплодные и безжизненные плоскогорья Гавлонитиды и Переи, днём покрытые еле заметной дымкой раскалённого от солнца воздуха, образовывали длинную скалистую террасу, представлявшую собой выжженную солнцем пустыню. Она начиналась у Кесарии Филиппа и, казалось, бесконечно тянулась к югу вдоль всего восточного берега озера, Иордана почти до самого Асфальтового моря. Плоские вершины безжизненного пространства принимали на себя весь удар дневного светила, задерживали, притягивали к себе безжалостные солнечные лучи, дабы не позволить жаркому дыханию нагретых за день скал иссушить, спалить, изжарить бурную растительность приозёрья и волшебной долины Геннисарета.
   Множеством мелких рек и ручьёв, берущих своё начало от бьющих из-под земли родников, буквально пронизывали раскинувшуюся на западном берегу озера и бурно поросшую олеандрами, тамариндами, колючими кустарниками каперса, дикого тёрна, зарослями лесного ореха и дикой вишни зелёную долину.
   Узкая дорога, караванная тропа, вырубленная в прибрежных скалах, извилистой лентой уходила на север, соединяя между собой живописную равнину Геннисарета и шумные, многолюдные, богатые Галилейские города, расположенные почти в одну линию вдоль всего озера по его западному и восточному побережью.
   Во всей Палестине Галилейское море славилось своими богатствами. Воды озера буквально кишели всякой рыбой. Её водилось так много, что можно было спокойно ловить руками. В многочисленных лиманах и заводях в изобилии гнездились разнообразные водяные птицы: утки, гуси, пеликаны и кулики. В чарующих уголках заросшего озёрного берега, где прибой волн терялся среди густой зелени осоки, камыша, тростника и зарослей всевозможных цветов и кустарников, господствовали спокойствие и тишина, и только крики чаек, этих неугомонных «разбойников», таскающих добычу прямо из поставленных сетей, нарушали царившее безмолвие. Прохладная и чистая вода озера была столь прозрачна, что даже в самых глубоких местах удавалось видеть дно и большие косяки рыб.
   Солнце только собиралось выходить из-за гор, а галилейские рыбаки, успев поставить свои неводы, уже возвращались с моря, дабы вечером вернуться за уловом. Причалив свои лодки к берегу, они, весело и громко перекрикиваясь, расходились по домам каждый со своими думами: «Много ли рыбы сегодняшний день принесёт в их сети?»
   Издали вода озера казалась неподвижной, и только, подойдя ближе, можно было увидеть, как волны, играя и шурша мелкой галькой, осторожно, как бы нехотя, накатывали на берег. Утренний туман белыми клочьями медленно поднимался вверх и бесследно растворялся в воздухе. Была прекрасная и тихая погода, когда любой звук можно было даже услышать с другого берега.
   Плеск воды, весёлый смех, а затем и тихое пение, раздавшиеся из-за густых зарослей камыша, привлекли к себе внимание Иуды. Какие-то знакомые нотки послышались в женском голосе, который донёс до него лёгкий утренний ветерок.
   «Мария!?» – радостно подумал Иуда, и тут же сердце его от неожиданной догадки громко застучало. Эта девушка нравилась ему давно, но, если сказать точнее, то Иуда был влюблён в неё. Он всегда думал о ней. Его постоянно влекло к Марии. Эта молодая галилеянка заставляла Искариота испытывать в её присутствии чувство растерянности и робости.
   После того случая, почти годичной давности, когда на юную горожанку напали три злодея, Иуда вполне законно стал считать себя её защитником. Конечно, при этом он не вспоминал о таких мелочах, что в драку-то не вступил, а был всего лишь сторонним наблюдателем того, как девушку спасали без его помощи.
   Проводив тогда Марию до самого её дома, Иуда тут же бросился следом за сыном плотника. Он догнал его на пути в Капернаум и ушёл вместе с Иисусом, ибо не мог не выполнить моего прокураторского приказа: «Всюду и всегда следовать за капернаумским проповедником, дабы иметь подробные сведения о каждом шаге его и даже мыслях».
   Капернаум, кстати сказать, был небольшим, но довольно уютным городком, к тому же он находился недалеко от Меджделя, а потому Иуда часто навещал юную Марию. Он на правах давнишнего друга заходил в её дом, подолгу идел там, а, уходя, оставлял пару мелких медных монет, от которых отказывалась девушка, но с удовольствием брала её родная тётка. Старая и добрая женщина с малолетства воспитывала Марию, так как родители девушки давно умерли от какой-то страшной болезни, которая лет пятнадцать назад обезлюдила почти весь город. Однако кому-то всё-таки повезло остаться в живых, правда, их было немного, но среди них оказалась Мария со своей тёткой и её детьми. Жили они довольно бедно, как, впрочем, и большинство жителей богатой Галилеи.
   Мария была душевной девушкой и весьма приветливой. Она всегда радостно встречала Иуду, когда тот навещал её, и, часто выходила провожать за город, до самого озера, откуда начиналась долина да извилистая дорога в прибрежных скалах, что вела до самого Капернаума. Иуда же почему-то считал, что девушка к нему не равнодушна. Наверное, он так думал, потому что Мария никогда не говорила с ним о других мужчинах и не спрашивала об Иисусе. И это обстоятельство очень радовало Искариота.
   Нынешним ранним утром Иуда как раз направлялся в Тивериаду. Он должен был получить в городе деньги от одного торговца, которому их артель строила новый дом. Работали они долго и тяжело, но и выгоду имели большую. Правда, не все из их общины, по мнению Иуды, потрудились в равной степени. Ведь плотницким ремеслом в артели занимались всего два человека, ещё один был каменщиком, сам Иуда считался искусным гончаром и потому мог с успехом помогать класть стены, умело замешивая раствор из глины и песка, а остальные были рыбаками. Вот они-то и занимались подсобными работами.
   «Какой от них, рыбарей, толк? Всё больше сидят и смотрят, как мы работаем, да советы дают, умники!» – медленно идя вдоль берега озера, зло думал Иуда о своих новых знакомых. Они недавно присоединились к Иисусу, но так же, как он, считались его учениками. Искариоту это не нравилось, поэтому, наверное, настроение у него в последнее время было плохим.
   Он дошёл уже до тропинки, которая вела из долины вверх и шла до самого города, когда вдруг услышал девичий голос.
   – Мария! – обрадовался Иуда. Осторожно, дабы не обнаружить себя, он пробрался сквозь заросли камыша и тростника, бурно росшие вдоль берега, и, не выходя на открытое пространство, стал наблюдать из своей засады за девушкой.
   Мария как раз в этот момент выходила после купания из воды. Он была нагой. Иуда впервые видел так близко обнажённое женское тело. Хотя ему, конечно же, приходилось иметь дело с блудницами в Птолемаиде, но там было всё иначе, ведь он встречался с портовыми распутными женщинами, дабы утолить свою плотскую похоть, а потому не особенно обращал внимание на их женские прелести. Сейчас же Иуда был потрясён. Он даже не ожидал, что обнажённое тело может быть столь красивым и притягательным. Бронзовая от постоянного нахождения под солнцем кожа девушки буквально вся искрилась от капелек воды, оставшейся на ней после купания. Густые волосы Марии длинными волнистыми прядями рассыпались по плечам девушки, струились своими локонами вниз, как бы специально укрывая её грудь от неосторожного чужого взгляда.
   «Если не сейчас, то уже никогда!» – решил про себя Иуда и шагнул прямо к девушке.
   Мария, услышав позади себя скрип речного песка и гальки, обернулась и, увидев нежданного гостя, быстро схватила с земли платье, стараясь прикрыть им свою наготу. Она стояла спиной к внезапно подошедшему к ней тайному её воздыхателю.
   – Не бойся Мария, это я, – прошептал Иуда, нежно обняв девушку за плечи, и стараясь повернуть красавицу к себе лицом. – Ты, ведь знаешь, как я отношусь к тебе! Вот станешь мой женой и заживёшь совершенно другой жизнью. Это нищета не для тебя, Мария! У меня есть деньги, много денег. Я построю дом, большой и просторный, где только пожелаешь. Хочешь в Тивериаде, или в Птолемаиде, или даже хоть в самом Иерусалиме, – горячась от близости обнажённого женского тела и почти теряя рассудок от нахлынувшего на него вожделения, всё более страстно говорил на самое ухо девушке свои самые сокровенные слова Иуда, продолжая крепко обнимать её.
   Терпкий аромат, исходивший от волос Марии, этот запах каких-то полевых цветов, знакомых, но не узнаваемых им от переизбытка переполнявших его чувств, всё кружил и кружил голову уроженцу Кериота. Иуда осторожно прикоснулся своими губами к ещё влажному после купания плечу девушки. Мария стояла, не шелохнувшись, и молчала. Тогда вообразив, что красавица не может вымолвить ни единого слова от неожиданно свалившегося на неё счастья, Иуда, силой развернул девушку к себе лицом и начал покрывать страстными поцелуями шею, лицо и грудь Марии. Правда, страсть его продолжалась не долго. Звонкая пощёчина, словно щёлчок кнута, разорвала утреннюю тишину, стоявшую над озером, и в одно мгновение отрезвила Иуду, приведя того в чувство. Но не сильный удар нежной девичьей ладони испугал Искариота и остановил его домогательства, ибо он твёрдо решил в этот раз добиться своего, но вопрос, что задала ему девушка, заставил в мгновение ока уйти страсть Иудову, ввергнув того в жуткую панику.
   – И где же ты возьмёшь деньги? Разве у вас не общее имущество, или ты, Иуда, скрываешь от Иисуса часть доходов? А может, ты получаешь от кого-то жалованье за какие-нибудь тайные дела? Уж не доносчик ли ты? – спокойно и чуть насмешливо вдруг спросила Мария своего поклонника, заставив его тут же забыть о своих словах и всех тех обещаниях, которыми он буквально мгновение назад осыпал её.
   Искариот замер, не зная, что ответить. Руки его, безвольно упали вниз, выпустив девушку из своих объятий, и повисли, словно две плети. Мой соглядатай представлял собой в тот миг весьма печальное зрелище.
   – Что это с тобой случилось, Иуда? Куда подевалась твоя любовная страсть? Ты разлюбил меня? – вывел его из оцепенения повторный вопрос галилеянки.
   – Нет! Нет! Что ты говоришь, Мария? Я так к слову сказал насчёт дома, я… я… а ты сразу доносчик… – начал оправдываться Иуда, стараясь унять в руках внезапно появившуюся дрожь, и оттого спрятав их за спиной.
   – А куда же ты отведёшь тогда молодую жену? – вновь усмехнувшись, но теперь уже тихо и ласково спросила девушка, и опять Иуда оказался в полном смятении. Он часто заморгал глазами, не зная, что ответить, ибо не понимал, говорит ли сейчас Мария серьёзно или шутит. В это мгновение Иуда уже не был похож на того самоуверенного и благополучного человека, образ которого он так заботливо и долго лепил для себя. Теперь Искариот пребывал в полной растерянности, отчего даже как-то немного сник и побледнел. Девушка, увидев состояние Иуды, вдруг перестала злиться на него. Может, ей стало жалко уроженца Кериота, увидев того жалким и несчастным. Вполне вероятно, что она тогда подумала: «Ну не виноват же он в том, что любит меня!» Но только Мария вдруг улыбнулась и неожиданно сказала:
   – Знаешь, Иуда, давай останемся друзьями. Я буду любить тебя как родного брата. Ты уж прости меня, но моё сердце принадлежит совсем другому человеку!
   После этих слов юная красавица нежно погладила стоявшего соляным столбом Иуду по щеке, встала на цыпочки поцеловала его в лоб и убежала по едва заметной тропинке, ведущей в сторону Меджделя. Прошло совсем немного времени, но Иуда, обескураженный поведением девушки, пришёл в себя. Самообладание быстро вернулось к нему. Однако отказ, полученный от Марии, не только больно ударил Иуду по самолюбию, но спутал и нарушил все его тщательно продуманные планы.
   «Значит, я тебе не подхожу? Тогда кто? Уж не сам ли Иисус является моим соперником? То-то я смотрю, он стал частенько отлучаться один. Нам говорит, что хочет поразмышлять в одиночестве, а сам, наверное, с Марией тайно встречается?» – недобро подумал Иуда, когда девушка уже скрылась из виду.
   Он ещё недолго постоял на берегу озера, где получил отказ на своё предложение, и собирался уже продолжить свой путь в город, как неожиданно даже для самого себя громко крикнул вслед убежавшей красавице, будто она могла его услышать:
   – Ну, это мы ещё посмотрим, кому ты будешь принадлежать? Я не отступлюсь и не уступлю тебя, Мария! Ни-ко-му! – Совершив столь необычный поступок, Иуда начал испуганно озираться, проверяя, нет ли поблизости кого-нибудь, кто мог бы стать невольным свидетелем не только его позора, но и тех слов, что прокричал он в припадке слабости. Однако повода для беспокойства не обнаружилось, вокруг всё было тихо и по-утреннему спокойно. Искариоту не оставалось ничего другого, кроме как продолжить свой путь.
   Он уже довольно далеко ушёл от берега и поднимался по крутой тропинке в гору, как чей-то незнакомый голос вдруг сказал ему:
   – Ты, молодец, Иуда, что решил никому не отдавать Марию! За такую девушку можно и жизнь продать, но лучше не свою, а чужую!
   Иуда мгновенно обернулся. За его спиной на берегу, откуда тропинка начинала подъём, стоял человек. Искариот был готов поклясться, что мгновение назад там никого не было и быть не могло, но, однако, человек тот окликнул его, назвав по имени. Иуда нисколько не испугался, хотя немного смутился, так как подумал, что этот незнакомец, вероятно, стал невольным свидетелем его объяснений с Марией, и теперь слухи с плетни о постигшей его неудаче могут разнестись по всей округе.
   – Зря переживаешь, друг мой, Иуда! Я не собираюсь никому рассказывать об этом, как ты считаешь, позоре! – успокоил его человек, которого Искариот никогда до нынешнего дня не видел и не встречался с ним, в чём абсолютно был уверен. Его даже не удивил и не испугал тот факт, что незнакомец обратился к Иуде по имени. «Мало ли откуда он знает моё имя? – подумал тайный соглядатай, – может, где и видел меня, когда мы всей артелью приходили в какой-нибудь город или деревню? Ведь Иисус собирает много народу на свои проповеди!»
   – Помоги мне подняться! – крикнул незнакомец и только сейчас Иуда заметил, что тот немного хромает и опирается на палку с красивым белым набалдашником. Искариот немного спустился вниз и подал руку. Незнакомец протянул свою трость, Иуда крепко схватил её, после чего прохожий, подтянувшись, ловко вскарабкался по крутому склону на ровное место, где и состоялся их дальнейший разговор. Кстати, если бы Искариота потом вдруг спросили: «Как выглядел тот твой собеседник?» – то ученику Иисуса пришлось бы долго морщить лоб, напрягать мозги, обдумывая, что же ответить. К вящему своему удивлению Иуда и вспомнить-то ничего не смог бы, кроме того, что незнакомец тот был высокого роста, правая бровь его, – а может левая? – немного вздёрнута вверх, да две большие вздутые жилы шли от самых бровей вверх по залысинам.
   – Трудно тебе будет, Иуда, завоевать сердце девушки. Иисус ведь твой соперник. Она к нему весьма неравнодушна, если не сказать более…. И встречается с ним втайне от всех, – без всяких церемоний выпалил незнакомец, попав в самую больную точку моего соглядатая.
   – А тебе-то что за дело до меня и Марии? Думаешь, я, и сам не разберусь во всём? – резко и немного грубовато ответил Иуда. Ему сразу не понравилось, что какой-то неизвестный прохожий только попросивший помочь, теперь, вместо того, чтобы поблагодарить, бесцеремонно вмешивается в его сердечные тайны.
   – Не груби, Иуда! Я помочь хочу добрым советом, тем более ты ведь нисколько не хуже Иисуса. Работаешь много, за казну у них отвечаешь, кормишь всех, поишь, о ночлеге думаешь, так почему же тогда всё достается твоему, как все его называют, учителю: и почести, и слава, и любовь? Давно я наблюдаю за вашей артелью. Вроде все вы нормальные люди, но вот не могу только понять я твоего Иисуса, он сумасшедший что ли?… – Иуда молча слушал своего собеседника, и нужно сказать, ему были приятны признания совершенно незнакомым человеком его заслуг, в то время как собственные товарищи, с которыми он ходил по Галилее уже почти добрых три года, не особенно привечали Искариота.
   От осознания этого на сердце Иуды стало тоскливо и обидно. А неизвестный советчик, будто чувствуя настроение своего собеседника, стал ещё более усердствовать и подливать масло в еле тлевший огонёк сомнений, начавшихся зарождаться в душе Иисусова ученика, дабы разросся бы тот во всепожирающее пламя зависти и мании собственного величия. Ну откуда было знать Иуде, что перед ним сейчас стоял самый опытный интриган, когда-либо рождавшийся на свете, который в совершенстве владел искусством навета и клеветы и который мог запросто опорочить любые идеалы и ниспровергнуть в глазах людей самого большого из всех существующих героев. Не ведомо было также Искариоту, что этот хромоногий незнакомец сам много лет назад, находясь на невиданной высоте, достигнуть которую обычному человеку было не мысленно и не возможно, рухнул вниз, стремительно и безвозвратно сброшенный с Олимпа власти, но, так и не признав себя побеждённым. Неизвестный же прохожий, дававший советы любимому ученику проповедника из Капернаума, прекрасно понимал, что любые появившиеся сомнения обязательно приведут к обиде, которая, превратившись в зависть, в конечном итоге породит ненависть. Незнакомец, видя, как чутко и понимающе внимал Иуда его речам, удовлетворённо улыбнулся и продолжил свои высказывания, более напоминавшие наставления опытного учителя.
   – Ну, скажи мне честно, твой друг сумасшедший? Если нет, то ответь: почему вместо того, чтобы занять должность правителя города, которую твоему приятелю предлагали сами горожане, он сбежал в горы и целых две недели прятался в пещере, лишь бы только не стать начальником над людьми? Разве так смог бы поступить нормальный человек? – новый наставник, приободрённый молчанием Иуды, которое можно было принять за согласие с высказанными им мыслями, тем временем вдохновенно продолжал, – А деньги? Разве так можно относиться к деньгам? Вы все трудитесь, а он их раздаёт нищим. Хорошо, конечно, быть добрым и щедрым за чужой счёт. Нет, Иуда, думаю, Иисус занимает не своё, а твоё место. Что уж он такого умного сказал, что люди за ним толпами ходят? Да ничего особенного! Не будет твоего учителя, так ты вполне сможешь его заменить! Или я не прав, «Гончар»?
   При упоминании имени, под которым уроженец Кериота был известен только мне, прокуратору, и моему помощнику, Иуда вздрогнул и с испугом посмотрел на странного незнакомца. Тот, не отводя взгляда, буравил Искариота своими тёмными, почти чёрными, казалось, безжизненными глазами, из которых сквозило могильным холодом. Тайный мой соглядатай неожиданно почувствовал сильное недомогание, в голове у него всё закружилось, и сердце его будто остановилось. Иуде даже почудилось, что он на мгновение умер. Еле шевеля языком, уроженец Кериота пробормотал: «Прав, конечно, ты прав!»