Страница:
– Ничего.
– Ничего? Мы выясняли наши различия. Я думала, что ты оценил мою помощь. Отец, почему я всегда должна убирать после Гена?
Лоулесс сосредоточился на своей задаче, убийственно безразличный ко всему другому. Их мелкие перепалки его не интересовали. Его ответ был прям и холоден:
– Потому что это твоя работа.
Ни Гена, ни Мегеру этот ответ не удовлетворил. Ген уселся на свое место.
– Как близко вы подошли к доказательству моей гипотезы о ЦРЭС?
Лицо Мегеры помрачнело.
– Твоей гипотезы?
– Я должен стать следующим Атанатосом, мы все – щепки от одного ствола. Гипотеза настолько же моя, насколько чья-либо еще. Быть может, даже более моя.
Этот словесный поединок доставил немало веселья Лоулессу – к вящему неудовольствию его дочери. Все было именно так, как ожидал Ген.
Чем отчетливее он подражал безжалостной надменности старика, чем больше он копировал его снисходительное отношение к другим, тем сильнее завоевывал его доверие. Лоулесс позволил Гену принять участие в опыте.
Как хирург вводит микромеханические пинцеты и скальпели сквозь эндоскопические трубки, чтобы произвести сложную полостную операцию, так Лоулесс использовал лазерные щипцы и лазерные ножницы – сильно сфокусированные пучки света, которые улавливали молекулы и разрезали их судьбоносные связи, чтобы начать манипуляции с ДНК Гена, словно это была анаграмма, сплетенная из отрезков бечевки.
Ген обнаружил, что он инстинктивно знает, какие гены находятся в каких хромосомах, а Лоулесс был озабочен пятьюстами или около того генами, связанными с личностью, и их сложным соотношением с памятью.
Этот мир он мог видеть мысленным взором так же ясно, как если бы сам находился там.
Взаимодействие между мириадами формирующих память молекул – процесс, достойный величайших олимпийских эстафет прошлого и будущего. Вместо ипподрома ареной этой эстафеты был гиппокамп, и эстафета памяти начиналась с того волнующего момента, когда в воздухе повисало напряжение. С момента, на который тело отвечало выбросом гормонов.
Это было выстрелом стартового пистолета. Гонка началась.
Первым бегуном был вазопрессин, а по второй дорожке следовал эпинефрин. Рецептор нейрона уже виден.
Передача эстафеты!
Гормон достигает рецептора, и теперь в гонке участвует циклик АМП, бегущий к славе и к памяти. С поверхности клетки цАМП несет эстафетную палочку вдоль внутренней стороны стенки. Впереди его ждет наготове товарищ по команде. Он прыгает вверх-вниз, сохраняя гибкость. У него длинное имя: цАМП-Реагирующий Элемент Связующий протеин – ЦРЭС.
Но их здесь два: ЦРЭС-активатор для создания воспоминаний и ЦРЭС-подавитель для забвения! Вместе он и его брат определяют судьбу воспоминания, но к кому подбежит цАМП? Ядро клетки уже видно.
Передача эстафеты!
ЦРЭС-активатор пошел! Между перевитых канатов ДНК ЦРЭС ищет напарника, однако в этой гонке их у него много, ибо у ЦРЭС есть секрет. ЦРЭС – адмирал. У ЦРЭС есть флот.
Одного за другим он подбирал кораблестроителей – гены, которые по его команде обретают жизнь. Один за другим он передавал своим посланникам-РНК чертежи для протеинов, которые они должны были построить.
Эстафета передана!
Моряки принялись за работу! Они бегут вдоль нейронов, держась за канаты, что усиливают связи между ними, они определяют путь согласно планам ЦРЭС, до тех пор пока не будут подняты паруса памяти.
И именно тогда воспоминание впечатывается в плоть, когда ЦРЭС поднимает эстафетную палочку вверх. Это означает, что гонка выиграна, что воспоминание стало постоянным.
И все-таки для Лоулесса это еще не победа. Для него существует другой механизм, который определяет его и тех, кто вокруг него, как части Атанатоса. ЦРЭС не только отдает команду с величественной телефонной станции – великой станции переключения памяти, каковой является гиппокамп; ЦРЭС также отдает приказы из глубин гипоталамуса, столицы империи секса.
В гипоталамусе, где формируется сексуальность, загадочно действует суточный цикл – постоянно, день за днем, раздается громовое тиканье внутренних часов, к которым мы все прикованы, подобно рабам. И только тогда, когда тело находится под воздействием дневного света, ЦРЭС получает здесь свои приказы.
Теория Мегеры утверждала, что где-то в гипоталамусе ЦРЭС или один из его подчиненных посылает второй флот, упорядочивающий и структурирующий память. На этот раз его отправляют в иное путешествие – туда, где создается сперма.
Это и был процесс, который созерцал Ген,– перевод воспоминаний Атанатоса из дремлющего состояния, в котором они закодированы в его ДНК, в бодрствующее – так, как их воскрешает в сознании ЦРЭС, подавляя любую иную личность, обитавшую там.
Но чем больше Ген видел, тем сильнее он осознавал другое. Систематическая охота. И глядя на это, Ген понимал, чего именно искал Лоулесс: спусковой крючок, который сделает все эти запечатления, века применения эликсира и годы лабораторной работы ненужными. Он искал человека, который станет спусковым крючком для обретения вечности, уже заключенной в его геноме. Он искал Киклада.
Ген осознал, что если он владеет не только воспоминаниями Атанатоса, но и механизмом Киклада, то это объясняет и голоса в его голове, и бесконечную войну, идущую в его раздробленном разуме. Ген был гибридом, находящимся в стадии беспорядка, объединенной душой, раздираемой на части.
И все же если они обнаружат во множестве предоставленных Геном образцов то, что принадлежит Кикладу, то он и процесс, которому он подвергался, станут ненужными и пойдут в расход.
Пробуждение
«Хороший вопрос».
Норт прижимал к уху свой «некстел». Очень осторожно попытался приподняться. Он лежал на кровати полностью одетый, если не считать ботинок.
«Который час?»
Острая боль пронзила виски. Он не дома. Старик, на котором были только футболка и трусы, дремал в кресле в углу.
Полотенце, которым он накрывался вместо одеяла, сползло на пол.
«Портер».
Что заставило детектива обратиться к Портеру? Инстинкт или отчаяние.
«Быть может, понемногу того и другого».
На прикроватном столике стоял коктейль из найквила и снотворных таблеток. Мощное сочетание транквилизаторов; Норт заподозрил, что спящий в кресле старик оказался умнее, чем он сам.
Мерзкий дневной свет просачивался через щели в портьерах. От него болели глаза.
– Который сейчас час?
– Полдень,– отозвался Мартинес. Норт слышал, что вокруг молодого детектива царит обычная суматоха рабочего отдела. Тот добавил: – Главное управление медицинской комиссии все утро пыталось с тобой связаться. Я просто сообщаю. Шеппард сказал, что это срочно.
«Результаты исследования крови и мочи».
– Он хочет, чтобы я приехал?
– Нет, просто позвони ему.
– Что еще вы получили?
– Видеозаписи.
Норт вздохнул с некоторым облегчением.
– Их все-таки прислали?
Мартинес, похоже, такого энтузиазма не испытывал.
– Да, и сейчас я собираюсь их все просмотреть.
– И сколько прислали?
Норт услышал стук пластиковых кассет, которые Мартинес, очевидно, раскладывал по стопкам и пересчитывал.
– Пятнадцать… двадцать.
Норт явно не завидовал тому, какая работка предстоит коллеге.
– А что ты узнал?
– Я знаю имя.
Мартинес, похоже, подскочил.
– Правда?
У Норта болели все суставы – мышцы одеревенели и отказывались слушаться. Он с трудом слез с кровати, по-прежнему прижимая к уху телефон, и, не задумываясь, вкратце обрисовал подробности:
– Эжен Диббук. Ранее проживал на Шестой авеню, Троя, Нью-Йорк. Учился в Колумбийском университете.
Норт почувствовал напряжение в голосе молодого коллеги – короткую судорогу холодной неприязни.
– Ты поработал. Получил подтверждение?
Это было то, чего боялся Норт. У него уже есть свои собственные демоны, с которыми надо справляться. Ему не нужны в придачу кошмары другого человека. Норт осторожно нащупал в кармане плаща кусок липкой ленты с отпечатком пальца. Он все еще был там.
– Мне нужно передать кое-что на Ямайку, однако я уверен на девяносто – девяносто пять процентов.
Мартинес был тверд.
– Я поработаю с этими процентами.
«Держу пари, что ты это сделаешь».
– Если будет время, я прогуляюсь в студенческий городок и посмотрю, что там есть.
– Ты полегче, а?
Мартинес ничего не ответил на предупреждение.
– И держи меня в курсе.
– Уже об этом позаботился. Видишь? Работать с напарником не так уж плохо.
– Конечно.
– Ты приезжаешь сегодня?
Норт оглянулся на Портера, который все еще дремал в кресле, и неохотно ответил:
– Да. Мне нужно еще кое-что сделать.
Нажав кнопку завершения звонка, Норт ощутил себя еще более неуверенно, чем раньше. Он прислушался к беспокойному дыханию Портера и, прокрутив телефонный справочник в мобильнике, нашел номер ГУМК. На коммутаторе его попросили подождать, но это длилось недолго. Шеппард быстро ответил на вызов.
– Как вы себя чувствуете?
Норту не понравился ни вопрос, ни то, как серьезно он был задан.
– Прекрасно.
– Длительные приступы головокружения? Рвотные позывы?
– Немного.
– Вас тошнило?
– Да.
Он слышал, как Шеппард царапает что-то на бумаге.
– Видите ли, я рекомендую вам вернуться и показаться врачу. Результаты оказались несколько… как бы это сказать… тревожными. Ролипрам.
Норт был в недоумении.
– Никогда о таком не слышал.
Шеппард ответил, что был бы удивлен иным ответом.
– Это снятый с производства антидепрессант, который применяли в восьмидесятых годах двадцатого века.
– Лекарство двадцатилетней давности? – Норт поискал, на чем бы сделать запись.– Как оно могло попасть к ним в руки?
– Существует несколько биотехнологических и фармакологических фирм, которые снова стали его разрабатывать. Оказалось, что это мощный усилитель памяти. Большое количество ролипрама вызывает тошноту. Другие побочные эффекты еще менее приятны.
Норт записал все это, проговаривая вслух, чтобы сверить название препарата.
– Что еще он мне впрыснул?
– Очень гнусный коктейль. Кое-какие растительные средства – список очень длинный. Некоторые из них и отдаленно не напоминают ничего из того, что одобрено МПЛС.
– Как вы думаете, Ген – любитель или профессионал в этой области?
Шеппард не мог ответить на этот вопрос.
– Эти растительные средства. Можно ли приобрести их в обычном магазине «товаров для здорового образа жизни»?
– Зависит от того, что за магазин, но кое-что вполне доступно. Например, вам была впрыснута огромная доза ма-хуанга. Его можно свободно купить, хотя министерство пищевых продуктов и лекарственных средств классифицировало его как растение, цитирую, «неопределенной степени безопасности».
Норт записал и это тоже.
– Ма-хуанг?
Портер пошевелился в кресле и сказал:
– Эфедрин.
Норт оглянулся и заметил, что высокий англичанин явно смущен тем, что не прикрыл получше свои тощие телеса. Портер больше ничего не сказал; похоже, он не знал, с чего начать. Вместо слов он принялся искать свою одежду.
Однако Шеппарда его комментарий заинтересовал.
– Это кто?
– Уильям Портер,– пояснил Норт.– Психиатр, который помогает мне в этом деле.
Что-то в настроении Шеппарда изменилось. Похоже, он даже вздохнул с облегчением.
– Тогда он сможет вам помочь. Вас следовало бы забрать в больницу в тот самый день, когда это произошло. Просто чудо, что вы еще не впали в кому.
Норт обдумал эти слова. Организм его функционировал с большим трудом.
«Может быть, уже впал».
– Где в городе можно было купить ма-хуанг?
– В Чайна-тауне, китайском квартале. Не знаю, где еще, а там вам все предоставят охотно и без лишних слов. Послушайте, я уже передал вам результаты по факсу…
– Можно переслать их по электронной почте? Видите ли, я сейчас не в следственном управлении.
– Конечно.
Прежде чем Норт отключился, Шеппард еще раз предупредил его, чтобы он зашел к врачу.
«Ну конечно, будто у меня на это есть время».
Норт пристально смотрел на Портера. Оба молчали, и обоим от этого было неуютно. Это было совсем не то, чего хотел Норт. Когда он заставлял себя действовать, когда задавал вопросы направо и налево, он более-менее себя контролировал. Но в молчании воспоминания вновь всплывали со дна, принося ощущение горечи и вины.
На столе перед англичанином лежало несколько цветных журналов, поверх них красовался пыльный голубой блокнот Гена, а очки Портера аккуратно примостились поверх него. Что Портер об этом думал?
Норт сжал телефон обеими руками, сознавая, что только благодаря медикаментам он смог нормально отдохнуть впервые за несколько дней. Он попытался поблагодарить Портера слабым кивком. Слов Норт найти не мог – мешали стыд и смущение.
Портер наконец влез в рубашку и вежливо кивнул в ответ, давая понять, что все в порядке.
Детектив был ошеломлен, он не мог заставить себя смотреть старику в глаза.
Портер терпеливо ждал, но Норт не шевелился. Англичанин сел и окинул гостя внимательным взглядом. Он знал, что означает тот или иной признак.
– Вы рассержены.
– Да.
– Как давно вы рассержены?
– Всю жизнь.
– Всю эту жизнь.
Норт не был готов к разговору. Он откинулся назад, полулежа поперек кровати.
– Пожалуйста, не надо.
– Если вы обожгли руку, бесполезно винить огонь: это лишь его природа. Источник огня – вот то, что питает пламя. Вы согласны?
Норт не знал.
– Вы можете установить, почему вы так рассержены?
– Нет.
– Вы должны были думать об этом.
– Обычная вещь.
– А что, если нет?
– Я не хочу об этом думать.
Портер подался вперед.
– Вы просили моей помощи. Для того чтоб я мог помочь, вам нужно подумать об этом.
Норт не желал отвечать.
– Пугают ли вас эти чувства?
«Да. Разве это неправильно?»
Норт сделал вдох, глубокий и медленный.
– Проблема в том,– проницательно заметил Портер,– что вы все время от этого бежите. А теперь, когда оно вас настигло, вы не знаете, что делать.
Бежать от Быка. Бежать от зверя. Неужели он то, чем я действительно являюсь? Норту необходим был ответ.
– Бык – это символ?
– Нет. Он совершенно реален.
«Он реален? Что это означает?»
– Подумайте,– настаивал Портер.– Действительно ли это то место, куда вы более всего боитесь идти?
Нет, внутри его было другое место, которое пугало куда сильнее. Норт пытался выдавить из себя слова.
– Я – Атанатос?
Ожидание ответа было долгим и мучительным.
– Нет.
Он ожидал услышать другое.
«Нет».
Норт встретился взглядом с психиатром.
– Как вы можете быть в этом столь уверены?
– Я не могу. Почему вы думаете, что вы им являетесь?
Поедать печеную плоть младенца? Видеть трупы, горящие в огне? Купаться в невинной крови? Как можно помнить все это, если оно не было порождением некой внутренней тьмы, которую он не способен контролировать?
Норт чувствовал, что мучительная дрожь воспоминаний захлестывает его. Они не очищали, а разъедали.
– Я чувствовал запах зла. Я чувствовал вкус зла.
– Знать зло – не значит самому быть злом.
– Откуда вы знаете?
– Потому что все это здесь, внутри.– Портер щипнул увядшую плоть своей костлявой руки.– И здесь.– Он поднес палец к виску.– И здесь. Записано в волокнах нашей плоти, словно в размотанном клубке пряжи, которая тянется через века, а мы – ее разлохмаченный кончик. Отдельные пряди, скрученные вместе, образуют единое целое. Вы и я – тени одного и того же человека. Осколки одной души.
– Я вам не родственник.
– Могу вас заверить, что родственник. Ваша кровь и моя кровь – два рукава одной и той же могучей реки. Наши потоки разделились очень давно, но воспоминания таятся внутри каждого из нас. В единичных случаях их можно отбросить назад, как это было со мной. Или же они могут усилиться, как это было с вами. Но и у вас, и у меня, хотя мы друг другу и чужие, одно генетическое происхождение. У нас один и тот же предок, живший четыре столетия назад. От этого момента и далее в глубь веков наша история одинакова. То, что мы помним,– одно и то же. Мы – один и тот же человек.
Китайские шепотки
«Здесь что, нет кондиционера?»
Его воротник насквозь пропитался потом. Норт чувствовал во рту едкий рвотный привкус. Шесть футов до двери. Он попытался преодолеть их. Две ступени. Он вышел из здания.
Портер ступил на тротуар следом за ним.
Чуть раньше пытался пойти дождь, однако снова установилась жара, и теперь в воздухе курился желтоватый пар. Дышать было трудно. Грязноватая дымка заполняла улицы, подобно болезнетворным испарениям. И повсюду – горячий бетон и асфальт.
Норт поискал ключи от своей машины.
– Сначала у меня были воспоминания о жизнях, о которых я ничего не знал, а теперь вы говорите мне, что я даже не цельная личность. Я осколок?
– Я понимаю, что это трудно.
Норт попытался засмеяться, дернув за ручку двери автомобиля.
– Конечно.
Портер залез на пассажирское сиденье и пристегнул ремень безопасности. Норт не возражал; он вырулил на проезжую часть и присоединился к потоку машин, едущих в центр города.
Однако в руль он вцепился так, что костяшки пальцев побелели.
– Вы знаете, сколько лет моей матери?
Портер покачал головой.
– Пятьдесят шесть. Она родила меня, когда ей было двадцать два. К тому времени у моего отца уже второй год была работа. Я видел ее портреты – длинные темные волосы, и она постоянно носила такие короткие, обтягивающие платья. Она была…
«Горячей?»
Он слышал ее стоны. Он видел, как она извивается и содрогается от удовольствия. Он ощущал знакомый приток ненависти, от которой не было избавления.
– Она была красивой женщиной, – неубедительно закончил Норт.
Он утратил самоконтроль. Он чувствовал бездну хаоса, разверзающуюся под ним,– густую, колышущуюся трясину, наделенную собственной волей.
Затормозив на красный сигнал светофора, Норт обернулся к своему пассажиру.
– Но до сего момента я никогда не думал о том, чтобы трахнуть ее.
Портер предпочел не заметить его враждебности. Он смотрел на дорогу впереди и прислушивался к пофыркиванию двигателя.
«Ты так просто не отделаешься».
– У вас есть объяснение этому? Потому что я бегу от этого. Я хочу бежать от этого.
Портер явно чувствовал себя неуютно. Он окинул взглядом машины на дороге, посмотрел на светофор. Сигнал уже переключился.
– Зеленый свет.
– К черту свет!
Стадо автомобилей сердито пищало клаксонами и дергалось, пытаясь объехать препятствие. Проезжавшие мимо водители делали неприличные жесты в адрес застрявшей перед светофором машины, и Портеру некуда было отвернуться. Он спросил:
– Что беспокоит вас больше всего? То, что у вас вообще есть эти воспоминания? Или то, что вы помните, как наслаждались и страстно занимались этим?
Норт едва удержал отвращение, которое питал к самому себе.
«Он знает, что я думаю».
– Моя мать, доктор Портер. Я занимался сексом с собственной матерью. – Он снова тронул машину с места и влился в общий поток дорожного движения.– Реинкарнация – это одно дело. Но почему я должен был совершить такое?
– Разве это не очевидно?
– Не для меня.
– Потому что мы говорим о генетической памяти, детектив Норт, о воспоминаниях, которые передаются от отца к сыну.
От отца к сыну. Не от его отца. Не от того человека, которого он считал своим отцом.
«Не его я видел в зеркале».
Норт сражался с нежеланным парадоксом: если он признает сами воспоминания как нечто реальное, он должен принять и их содержание.
– Это наша биология,– объяснил Портер.– Биология воспоминаний, которые создаются в нашем мозгу, хранятся в нашем мозгу и ежедневно обновляются в нашем мозгу; и для этого требуется процесс, который также подвергается постоянному обновлению, так что наши воспоминания могут быть унаследованы нашими детьми.
Норт больше не мог этого терпеть.
– Теперь вы будете читать мне лекции?
– Вы хотели объяснения.
– Я хочу знать почему.
– Сперма.
Норт был смущен. И не смог этого скрыть, что было непростительно.
– Женщины рождаются с яйцеклетками, уже заключенными внутри их. Они проходят по жизни, не сознавая, что у них есть только то, что им дано. Мы же производим семя, и это постоянный цикл. Неделя за неделей. И каждая новая порция настолько отличается от предыдущей, что степень причастности к этому наших воспоминаний просто критическая.
«Настолько критическая, что я даже не знаю, что они собой представляют».
– Создание новой порции семени происходит потому, что старое больше не жизнеспособно, или потому, что владелец сумел излить некоторое количество.
– Секс.
– Воспоминания закрепляются под воздействием стресса и возбуждения. Сигнал для создания новой порции спермы дается тогда, когда условия сексуального соития дают то самое возбуждение, под воздействием которого начинается формирование воспоминаний. Я полагаю, что мы с вами разделяем одну и ту же генетическую аномалию: мы создаем свою сперму в этот самый момент.
Норт свернул в боковую улицу и с отвращением посмотрел на Портера.
– Вы полагаете? Это мне ничего не говорит.
– Это говорит вам все. Первым генетическим воспоминанием ребенка в жизни часто являются действия его отца в прошлом – секс с его матерью.– Портер, казалось, был потрясен жестокой природой такого извращения.– Все это ужасный фрейдизм.
«Он не сказал мне ничего».
– Хотите знать, что самое ужасное?
– Что?
– То, что вы не ответили на мой вопрос.
Портер озадачился. Он попытался ответить, но Норт его перебил:
– Вы говорите мне о том, как это происходит. А мне все равно как. Я спрашивал вас, почему это происходит.
Молчание опустилось между ними, словно плотная завеса. Портер смотрел на проплывающие мимо городские кварталы, на путаницу смешанных воедино разных культур.
– Куда мы едем?
Норт не слушал. Он снова свернул, по широкой дуге бросив «лумину» в очередной просвет между домами. Портер смотрел, как по его сильным обнаженным рукам пробегает полоса тени; на пальцах не было колец.
– У вас есть девушка, детектив?
– Что?
– Вы когда-нибудь приводили к себе женщину?
Норт попытался отделаться пожатием плеч. Это был слишком личный и болезненный вопрос. Но все же он попробовал сдержаться.
– Нет.
Похоже, Портер не был удивлен. Он смотрел на густеющую толпу людей на тротуарах вдоль дороги.
– Вы никогда не задумывались почему?
«Конечно, задумывался».
– Нет,– солгал Норт.
Но, по правде говоря, наличие девушки никогда не казалось ему правильным. Какой-то глубинный импульс, который он не мог до конца осознать, удерживал его от знакомств с женщинами.
– Быть может, просто так должно быть.
Норт решил уйти в сторону от неудобного вопроса. Портер, помнится, говорил, что его жена умерла. Может быть, перевести разговор на эту тему? Детектив осторожно спросил:
– А вы?
Портер молчал. Трудно было сказать, где блуждали его мысли и какие секреты там таились. Ответил он Норту новым вопросом:
– Почему это так, как вы думаете?
«Все уходят от ответа».
Норт покрепче вцепился в рулевое колесо.
– Что почему? То, что у меня никого нет?
«Это легко. Горько, но легко».
– Я работаю чуть ли не круглые сутки. И вижу то, о чем потом долго не могу забыть. У меня не та работа, чтобы позволить себе заводить с кем-то отношения.– Все, что он видел,– это ложь и насилие: скрытые, темные стороны общества, его грязная изнанка.– И мне нелегко кому-то довериться.
– Ваши родители верили друг другу. Они до сих пор вместе.
Норта словно обожгло.
«Что он может знать?»
Детективу не нравилось, куда зашел разговор. Поколебавшись, он все-таки произнес:
– Это другое дело.
– Вы не всегда были офицером полиции. Что было до того?
«Что было до того?»
Норт нашел место для машины под неработающим фонарем. Они были на Канал-стрит. Неподалеку отсюда яркие вывески с экзотическим шрифтом озаряли кипящий хаос китайского квартала.
Норт заглушил двигатель. Он ощущал в себе решимость несмотря ни на что получить ответ.
– Похоже, у меня просто ничего не получалось.
Он достал мобильник и нажал несколько клавиш, чтобы связаться со службой «некстела». Дождался знакомого сигнала, возвещающего о доставке электронной почты. Шеппард переслал список, как и обещал.
Норт молча открыл записную книжку, нашел чистую страницу и стал переписывать список на бумагу.
– Иногда,– промолвил он,– мне кажется, что поблизости просто нет подходящей девушки.– Он вырвал страницу из книжки и спрятал телефон.– А иногда мне кажется, что ее вообще не существует.
Он стоял на краю бездны и гадал, что может быть сокрыто в ее ненасытных глубинах.
– Любопытно, не так ли? – отозвался Портер.– Такое ощущение, что вам нужен был кто-то совершенно особенный.
Норт не был уверен, что понимает значение слов Портера.
– А что насчет вашей жены? Какой она была?
Портер смотрел отрешенно.
– Ничего? Мы выясняли наши различия. Я думала, что ты оценил мою помощь. Отец, почему я всегда должна убирать после Гена?
Лоулесс сосредоточился на своей задаче, убийственно безразличный ко всему другому. Их мелкие перепалки его не интересовали. Его ответ был прям и холоден:
– Потому что это твоя работа.
Ни Гена, ни Мегеру этот ответ не удовлетворил. Ген уселся на свое место.
– Как близко вы подошли к доказательству моей гипотезы о ЦРЭС?
Лицо Мегеры помрачнело.
– Твоей гипотезы?
– Я должен стать следующим Атанатосом, мы все – щепки от одного ствола. Гипотеза настолько же моя, насколько чья-либо еще. Быть может, даже более моя.
Этот словесный поединок доставил немало веселья Лоулессу – к вящему неудовольствию его дочери. Все было именно так, как ожидал Ген.
Чем отчетливее он подражал безжалостной надменности старика, чем больше он копировал его снисходительное отношение к другим, тем сильнее завоевывал его доверие. Лоулесс позволил Гену принять участие в опыте.
Как хирург вводит микромеханические пинцеты и скальпели сквозь эндоскопические трубки, чтобы произвести сложную полостную операцию, так Лоулесс использовал лазерные щипцы и лазерные ножницы – сильно сфокусированные пучки света, которые улавливали молекулы и разрезали их судьбоносные связи, чтобы начать манипуляции с ДНК Гена, словно это была анаграмма, сплетенная из отрезков бечевки.
Ген обнаружил, что он инстинктивно знает, какие гены находятся в каких хромосомах, а Лоулесс был озабочен пятьюстами или около того генами, связанными с личностью, и их сложным соотношением с памятью.
Этот мир он мог видеть мысленным взором так же ясно, как если бы сам находился там.
Взаимодействие между мириадами формирующих память молекул – процесс, достойный величайших олимпийских эстафет прошлого и будущего. Вместо ипподрома ареной этой эстафеты был гиппокамп, и эстафета памяти начиналась с того волнующего момента, когда в воздухе повисало напряжение. С момента, на который тело отвечало выбросом гормонов.
Это было выстрелом стартового пистолета. Гонка началась.
Первым бегуном был вазопрессин, а по второй дорожке следовал эпинефрин. Рецептор нейрона уже виден.
Передача эстафеты!
Гормон достигает рецептора, и теперь в гонке участвует циклик АМП, бегущий к славе и к памяти. С поверхности клетки цАМП несет эстафетную палочку вдоль внутренней стороны стенки. Впереди его ждет наготове товарищ по команде. Он прыгает вверх-вниз, сохраняя гибкость. У него длинное имя: цАМП-Реагирующий Элемент Связующий протеин – ЦРЭС.
Но их здесь два: ЦРЭС-активатор для создания воспоминаний и ЦРЭС-подавитель для забвения! Вместе он и его брат определяют судьбу воспоминания, но к кому подбежит цАМП? Ядро клетки уже видно.
Передача эстафеты!
ЦРЭС-активатор пошел! Между перевитых канатов ДНК ЦРЭС ищет напарника, однако в этой гонке их у него много, ибо у ЦРЭС есть секрет. ЦРЭС – адмирал. У ЦРЭС есть флот.
Одного за другим он подбирал кораблестроителей – гены, которые по его команде обретают жизнь. Один за другим он передавал своим посланникам-РНК чертежи для протеинов, которые они должны были построить.
Эстафета передана!
Моряки принялись за работу! Они бегут вдоль нейронов, держась за канаты, что усиливают связи между ними, они определяют путь согласно планам ЦРЭС, до тех пор пока не будут подняты паруса памяти.
И именно тогда воспоминание впечатывается в плоть, когда ЦРЭС поднимает эстафетную палочку вверх. Это означает, что гонка выиграна, что воспоминание стало постоянным.
И все-таки для Лоулесса это еще не победа. Для него существует другой механизм, который определяет его и тех, кто вокруг него, как части Атанатоса. ЦРЭС не только отдает команду с величественной телефонной станции – великой станции переключения памяти, каковой является гиппокамп; ЦРЭС также отдает приказы из глубин гипоталамуса, столицы империи секса.
В гипоталамусе, где формируется сексуальность, загадочно действует суточный цикл – постоянно, день за днем, раздается громовое тиканье внутренних часов, к которым мы все прикованы, подобно рабам. И только тогда, когда тело находится под воздействием дневного света, ЦРЭС получает здесь свои приказы.
Теория Мегеры утверждала, что где-то в гипоталамусе ЦРЭС или один из его подчиненных посылает второй флот, упорядочивающий и структурирующий память. На этот раз его отправляют в иное путешествие – туда, где создается сперма.
Это и был процесс, который созерцал Ген,– перевод воспоминаний Атанатоса из дремлющего состояния, в котором они закодированы в его ДНК, в бодрствующее – так, как их воскрешает в сознании ЦРЭС, подавляя любую иную личность, обитавшую там.
Но чем больше Ген видел, тем сильнее он осознавал другое. Систематическая охота. И глядя на это, Ген понимал, чего именно искал Лоулесс: спусковой крючок, который сделает все эти запечатления, века применения эликсира и годы лабораторной работы ненужными. Он искал человека, который станет спусковым крючком для обретения вечности, уже заключенной в его геноме. Он искал Киклада.
Ген осознал, что если он владеет не только воспоминаниями Атанатоса, но и механизмом Киклада, то это объясняет и голоса в его голове, и бесконечную войну, идущую в его раздробленном разуме. Ген был гибридом, находящимся в стадии беспорядка, объединенной душой, раздираемой на части.
И все же если они обнаружат во множестве предоставленных Геном образцов то, что принадлежит Кикладу, то он и процесс, которому он подвергался, станут ненужными и пойдут в расход.
Пробуждение
Пятница
– Вы где?«Хороший вопрос».
Норт прижимал к уху свой «некстел». Очень осторожно попытался приподняться. Он лежал на кровати полностью одетый, если не считать ботинок.
«Который час?»
Острая боль пронзила виски. Он не дома. Старик, на котором были только футболка и трусы, дремал в кресле в углу.
Полотенце, которым он накрывался вместо одеяла, сползло на пол.
«Портер».
Что заставило детектива обратиться к Портеру? Инстинкт или отчаяние.
«Быть может, понемногу того и другого».
На прикроватном столике стоял коктейль из найквила и снотворных таблеток. Мощное сочетание транквилизаторов; Норт заподозрил, что спящий в кресле старик оказался умнее, чем он сам.
Мерзкий дневной свет просачивался через щели в портьерах. От него болели глаза.
– Который сейчас час?
– Полдень,– отозвался Мартинес. Норт слышал, что вокруг молодого детектива царит обычная суматоха рабочего отдела. Тот добавил: – Главное управление медицинской комиссии все утро пыталось с тобой связаться. Я просто сообщаю. Шеппард сказал, что это срочно.
«Результаты исследования крови и мочи».
– Он хочет, чтобы я приехал?
– Нет, просто позвони ему.
– Что еще вы получили?
– Видеозаписи.
Норт вздохнул с некоторым облегчением.
– Их все-таки прислали?
Мартинес, похоже, такого энтузиазма не испытывал.
– Да, и сейчас я собираюсь их все просмотреть.
– И сколько прислали?
Норт услышал стук пластиковых кассет, которые Мартинес, очевидно, раскладывал по стопкам и пересчитывал.
– Пятнадцать… двадцать.
Норт явно не завидовал тому, какая работка предстоит коллеге.
– А что ты узнал?
– Я знаю имя.
Мартинес, похоже, подскочил.
– Правда?
У Норта болели все суставы – мышцы одеревенели и отказывались слушаться. Он с трудом слез с кровати, по-прежнему прижимая к уху телефон, и, не задумываясь, вкратце обрисовал подробности:
– Эжен Диббук. Ранее проживал на Шестой авеню, Троя, Нью-Йорк. Учился в Колумбийском университете.
Норт почувствовал напряжение в голосе молодого коллеги – короткую судорогу холодной неприязни.
– Ты поработал. Получил подтверждение?
Это было то, чего боялся Норт. У него уже есть свои собственные демоны, с которыми надо справляться. Ему не нужны в придачу кошмары другого человека. Норт осторожно нащупал в кармане плаща кусок липкой ленты с отпечатком пальца. Он все еще был там.
– Мне нужно передать кое-что на Ямайку, однако я уверен на девяносто – девяносто пять процентов.
Мартинес был тверд.
– Я поработаю с этими процентами.
«Держу пари, что ты это сделаешь».
– Если будет время, я прогуляюсь в студенческий городок и посмотрю, что там есть.
– Ты полегче, а?
Мартинес ничего не ответил на предупреждение.
– И держи меня в курсе.
– Уже об этом позаботился. Видишь? Работать с напарником не так уж плохо.
– Конечно.
– Ты приезжаешь сегодня?
Норт оглянулся на Портера, который все еще дремал в кресле, и неохотно ответил:
– Да. Мне нужно еще кое-что сделать.
Нажав кнопку завершения звонка, Норт ощутил себя еще более неуверенно, чем раньше. Он прислушался к беспокойному дыханию Портера и, прокрутив телефонный справочник в мобильнике, нашел номер ГУМК. На коммутаторе его попросили подождать, но это длилось недолго. Шеппард быстро ответил на вызов.
– Как вы себя чувствуете?
Норту не понравился ни вопрос, ни то, как серьезно он был задан.
– Прекрасно.
– Длительные приступы головокружения? Рвотные позывы?
– Немного.
– Вас тошнило?
– Да.
Он слышал, как Шеппард царапает что-то на бумаге.
– Видите ли, я рекомендую вам вернуться и показаться врачу. Результаты оказались несколько… как бы это сказать… тревожными. Ролипрам.
Норт был в недоумении.
– Никогда о таком не слышал.
Шеппард ответил, что был бы удивлен иным ответом.
– Это снятый с производства антидепрессант, который применяли в восьмидесятых годах двадцатого века.
– Лекарство двадцатилетней давности? – Норт поискал, на чем бы сделать запись.– Как оно могло попасть к ним в руки?
– Существует несколько биотехнологических и фармакологических фирм, которые снова стали его разрабатывать. Оказалось, что это мощный усилитель памяти. Большое количество ролипрама вызывает тошноту. Другие побочные эффекты еще менее приятны.
Норт записал все это, проговаривая вслух, чтобы сверить название препарата.
– Что еще он мне впрыснул?
– Очень гнусный коктейль. Кое-какие растительные средства – список очень длинный. Некоторые из них и отдаленно не напоминают ничего из того, что одобрено МПЛС.
– Как вы думаете, Ген – любитель или профессионал в этой области?
Шеппард не мог ответить на этот вопрос.
– Эти растительные средства. Можно ли приобрести их в обычном магазине «товаров для здорового образа жизни»?
– Зависит от того, что за магазин, но кое-что вполне доступно. Например, вам была впрыснута огромная доза ма-хуанга. Его можно свободно купить, хотя министерство пищевых продуктов и лекарственных средств классифицировало его как растение, цитирую, «неопределенной степени безопасности».
Норт записал и это тоже.
– Ма-хуанг?
Портер пошевелился в кресле и сказал:
– Эфедрин.
Норт оглянулся и заметил, что высокий англичанин явно смущен тем, что не прикрыл получше свои тощие телеса. Портер больше ничего не сказал; похоже, он не знал, с чего начать. Вместо слов он принялся искать свою одежду.
Однако Шеппарда его комментарий заинтересовал.
– Это кто?
– Уильям Портер,– пояснил Норт.– Психиатр, который помогает мне в этом деле.
Что-то в настроении Шеппарда изменилось. Похоже, он даже вздохнул с облегчением.
– Тогда он сможет вам помочь. Вас следовало бы забрать в больницу в тот самый день, когда это произошло. Просто чудо, что вы еще не впали в кому.
Норт обдумал эти слова. Организм его функционировал с большим трудом.
«Может быть, уже впал».
– Где в городе можно было купить ма-хуанг?
– В Чайна-тауне, китайском квартале. Не знаю, где еще, а там вам все предоставят охотно и без лишних слов. Послушайте, я уже передал вам результаты по факсу…
– Можно переслать их по электронной почте? Видите ли, я сейчас не в следственном управлении.
– Конечно.
Прежде чем Норт отключился, Шеппард еще раз предупредил его, чтобы он зашел к врачу.
«Ну конечно, будто у меня на это есть время».
Норт пристально смотрел на Портера. Оба молчали, и обоим от этого было неуютно. Это было совсем не то, чего хотел Норт. Когда он заставлял себя действовать, когда задавал вопросы направо и налево, он более-менее себя контролировал. Но в молчании воспоминания вновь всплывали со дна, принося ощущение горечи и вины.
На столе перед англичанином лежало несколько цветных журналов, поверх них красовался пыльный голубой блокнот Гена, а очки Портера аккуратно примостились поверх него. Что Портер об этом думал?
Норт сжал телефон обеими руками, сознавая, что только благодаря медикаментам он смог нормально отдохнуть впервые за несколько дней. Он попытался поблагодарить Портера слабым кивком. Слов Норт найти не мог – мешали стыд и смущение.
Портер наконец влез в рубашку и вежливо кивнул в ответ, давая понять, что все в порядке.
Детектив был ошеломлен, он не мог заставить себя смотреть старику в глаза.
Портер терпеливо ждал, но Норт не шевелился. Англичанин сел и окинул гостя внимательным взглядом. Он знал, что означает тот или иной признак.
– Вы рассержены.
– Да.
– Как давно вы рассержены?
– Всю жизнь.
– Всю эту жизнь.
Норт не был готов к разговору. Он откинулся назад, полулежа поперек кровати.
– Пожалуйста, не надо.
– Если вы обожгли руку, бесполезно винить огонь: это лишь его природа. Источник огня – вот то, что питает пламя. Вы согласны?
Норт не знал.
– Вы можете установить, почему вы так рассержены?
– Нет.
– Вы должны были думать об этом.
– Обычная вещь.
– А что, если нет?
– Я не хочу об этом думать.
Портер подался вперед.
– Вы просили моей помощи. Для того чтоб я мог помочь, вам нужно подумать об этом.
Норт не желал отвечать.
– Пугают ли вас эти чувства?
«Да. Разве это неправильно?»
Норт сделал вдох, глубокий и медленный.
– Проблема в том,– проницательно заметил Портер,– что вы все время от этого бежите. А теперь, когда оно вас настигло, вы не знаете, что делать.
Бежать от Быка. Бежать от зверя. Неужели он то, чем я действительно являюсь? Норту необходим был ответ.
– Бык – это символ?
– Нет. Он совершенно реален.
«Он реален? Что это означает?»
– Подумайте,– настаивал Портер.– Действительно ли это то место, куда вы более всего боитесь идти?
Нет, внутри его было другое место, которое пугало куда сильнее. Норт пытался выдавить из себя слова.
– Я – Атанатос?
Ожидание ответа было долгим и мучительным.
– Нет.
Он ожидал услышать другое.
«Нет».
Норт встретился взглядом с психиатром.
– Как вы можете быть в этом столь уверены?
– Я не могу. Почему вы думаете, что вы им являетесь?
Поедать печеную плоть младенца? Видеть трупы, горящие в огне? Купаться в невинной крови? Как можно помнить все это, если оно не было порождением некой внутренней тьмы, которую он не способен контролировать?
Норт чувствовал, что мучительная дрожь воспоминаний захлестывает его. Они не очищали, а разъедали.
– Я чувствовал запах зла. Я чувствовал вкус зла.
– Знать зло – не значит самому быть злом.
– Откуда вы знаете?
– Потому что все это здесь, внутри.– Портер щипнул увядшую плоть своей костлявой руки.– И здесь.– Он поднес палец к виску.– И здесь. Записано в волокнах нашей плоти, словно в размотанном клубке пряжи, которая тянется через века, а мы – ее разлохмаченный кончик. Отдельные пряди, скрученные вместе, образуют единое целое. Вы и я – тени одного и того же человека. Осколки одной души.
– Я вам не родственник.
– Могу вас заверить, что родственник. Ваша кровь и моя кровь – два рукава одной и той же могучей реки. Наши потоки разделились очень давно, но воспоминания таятся внутри каждого из нас. В единичных случаях их можно отбросить назад, как это было со мной. Или же они могут усилиться, как это было с вами. Но и у вас, и у меня, хотя мы друг другу и чужие, одно генетическое происхождение. У нас один и тот же предок, живший четыре столетия назад. От этого момента и далее в глубь веков наша история одинакова. То, что мы помним,– одно и то же. Мы – один и тот же человек.
Китайские шепотки
13.28
Норт не мог этого принять.«Здесь что, нет кондиционера?»
Его воротник насквозь пропитался потом. Норт чувствовал во рту едкий рвотный привкус. Шесть футов до двери. Он попытался преодолеть их. Две ступени. Он вышел из здания.
Портер ступил на тротуар следом за ним.
Чуть раньше пытался пойти дождь, однако снова установилась жара, и теперь в воздухе курился желтоватый пар. Дышать было трудно. Грязноватая дымка заполняла улицы, подобно болезнетворным испарениям. И повсюду – горячий бетон и асфальт.
Норт поискал ключи от своей машины.
– Сначала у меня были воспоминания о жизнях, о которых я ничего не знал, а теперь вы говорите мне, что я даже не цельная личность. Я осколок?
– Я понимаю, что это трудно.
Норт попытался засмеяться, дернув за ручку двери автомобиля.
– Конечно.
Портер залез на пассажирское сиденье и пристегнул ремень безопасности. Норт не возражал; он вырулил на проезжую часть и присоединился к потоку машин, едущих в центр города.
Однако в руль он вцепился так, что костяшки пальцев побелели.
– Вы знаете, сколько лет моей матери?
Портер покачал головой.
– Пятьдесят шесть. Она родила меня, когда ей было двадцать два. К тому времени у моего отца уже второй год была работа. Я видел ее портреты – длинные темные волосы, и она постоянно носила такие короткие, обтягивающие платья. Она была…
«Горячей?»
Он слышал ее стоны. Он видел, как она извивается и содрогается от удовольствия. Он ощущал знакомый приток ненависти, от которой не было избавления.
– Она была красивой женщиной, – неубедительно закончил Норт.
Он утратил самоконтроль. Он чувствовал бездну хаоса, разверзающуюся под ним,– густую, колышущуюся трясину, наделенную собственной волей.
Затормозив на красный сигнал светофора, Норт обернулся к своему пассажиру.
– Но до сего момента я никогда не думал о том, чтобы трахнуть ее.
Портер предпочел не заметить его враждебности. Он смотрел на дорогу впереди и прислушивался к пофыркиванию двигателя.
«Ты так просто не отделаешься».
– У вас есть объяснение этому? Потому что я бегу от этого. Я хочу бежать от этого.
Портер явно чувствовал себя неуютно. Он окинул взглядом машины на дороге, посмотрел на светофор. Сигнал уже переключился.
– Зеленый свет.
– К черту свет!
Стадо автомобилей сердито пищало клаксонами и дергалось, пытаясь объехать препятствие. Проезжавшие мимо водители делали неприличные жесты в адрес застрявшей перед светофором машины, и Портеру некуда было отвернуться. Он спросил:
– Что беспокоит вас больше всего? То, что у вас вообще есть эти воспоминания? Или то, что вы помните, как наслаждались и страстно занимались этим?
Норт едва удержал отвращение, которое питал к самому себе.
«Он знает, что я думаю».
– Моя мать, доктор Портер. Я занимался сексом с собственной матерью. – Он снова тронул машину с места и влился в общий поток дорожного движения.– Реинкарнация – это одно дело. Но почему я должен был совершить такое?
– Разве это не очевидно?
– Не для меня.
– Потому что мы говорим о генетической памяти, детектив Норт, о воспоминаниях, которые передаются от отца к сыну.
От отца к сыну. Не от его отца. Не от того человека, которого он считал своим отцом.
«Не его я видел в зеркале».
Норт сражался с нежеланным парадоксом: если он признает сами воспоминания как нечто реальное, он должен принять и их содержание.
– Это наша биология,– объяснил Портер.– Биология воспоминаний, которые создаются в нашем мозгу, хранятся в нашем мозгу и ежедневно обновляются в нашем мозгу; и для этого требуется процесс, который также подвергается постоянному обновлению, так что наши воспоминания могут быть унаследованы нашими детьми.
Норт больше не мог этого терпеть.
– Теперь вы будете читать мне лекции?
– Вы хотели объяснения.
– Я хочу знать почему.
– Сперма.
Норт был смущен. И не смог этого скрыть, что было непростительно.
– Женщины рождаются с яйцеклетками, уже заключенными внутри их. Они проходят по жизни, не сознавая, что у них есть только то, что им дано. Мы же производим семя, и это постоянный цикл. Неделя за неделей. И каждая новая порция настолько отличается от предыдущей, что степень причастности к этому наших воспоминаний просто критическая.
«Настолько критическая, что я даже не знаю, что они собой представляют».
– Создание новой порции семени происходит потому, что старое больше не жизнеспособно, или потому, что владелец сумел излить некоторое количество.
– Секс.
– Воспоминания закрепляются под воздействием стресса и возбуждения. Сигнал для создания новой порции спермы дается тогда, когда условия сексуального соития дают то самое возбуждение, под воздействием которого начинается формирование воспоминаний. Я полагаю, что мы с вами разделяем одну и ту же генетическую аномалию: мы создаем свою сперму в этот самый момент.
Норт свернул в боковую улицу и с отвращением посмотрел на Портера.
– Вы полагаете? Это мне ничего не говорит.
– Это говорит вам все. Первым генетическим воспоминанием ребенка в жизни часто являются действия его отца в прошлом – секс с его матерью.– Портер, казалось, был потрясен жестокой природой такого извращения.– Все это ужасный фрейдизм.
«Он не сказал мне ничего».
– Хотите знать, что самое ужасное?
– Что?
– То, что вы не ответили на мой вопрос.
Портер озадачился. Он попытался ответить, но Норт его перебил:
– Вы говорите мне о том, как это происходит. А мне все равно как. Я спрашивал вас, почему это происходит.
Молчание опустилось между ними, словно плотная завеса. Портер смотрел на проплывающие мимо городские кварталы, на путаницу смешанных воедино разных культур.
– Куда мы едем?
Норт не слушал. Он снова свернул, по широкой дуге бросив «лумину» в очередной просвет между домами. Портер смотрел, как по его сильным обнаженным рукам пробегает полоса тени; на пальцах не было колец.
– У вас есть девушка, детектив?
– Что?
– Вы когда-нибудь приводили к себе женщину?
Норт попытался отделаться пожатием плеч. Это был слишком личный и болезненный вопрос. Но все же он попробовал сдержаться.
– Нет.
Похоже, Портер не был удивлен. Он смотрел на густеющую толпу людей на тротуарах вдоль дороги.
– Вы никогда не задумывались почему?
«Конечно, задумывался».
– Нет,– солгал Норт.
Но, по правде говоря, наличие девушки никогда не казалось ему правильным. Какой-то глубинный импульс, который он не мог до конца осознать, удерживал его от знакомств с женщинами.
– Быть может, просто так должно быть.
Норт решил уйти в сторону от неудобного вопроса. Портер, помнится, говорил, что его жена умерла. Может быть, перевести разговор на эту тему? Детектив осторожно спросил:
– А вы?
Портер молчал. Трудно было сказать, где блуждали его мысли и какие секреты там таились. Ответил он Норту новым вопросом:
– Почему это так, как вы думаете?
«Все уходят от ответа».
Норт покрепче вцепился в рулевое колесо.
– Что почему? То, что у меня никого нет?
«Это легко. Горько, но легко».
– Я работаю чуть ли не круглые сутки. И вижу то, о чем потом долго не могу забыть. У меня не та работа, чтобы позволить себе заводить с кем-то отношения.– Все, что он видел,– это ложь и насилие: скрытые, темные стороны общества, его грязная изнанка.– И мне нелегко кому-то довериться.
– Ваши родители верили друг другу. Они до сих пор вместе.
Норта словно обожгло.
«Что он может знать?»
Детективу не нравилось, куда зашел разговор. Поколебавшись, он все-таки произнес:
– Это другое дело.
– Вы не всегда были офицером полиции. Что было до того?
«Что было до того?»
Норт нашел место для машины под неработающим фонарем. Они были на Канал-стрит. Неподалеку отсюда яркие вывески с экзотическим шрифтом озаряли кипящий хаос китайского квартала.
Норт заглушил двигатель. Он ощущал в себе решимость несмотря ни на что получить ответ.
– Похоже, у меня просто ничего не получалось.
Он достал мобильник и нажал несколько клавиш, чтобы связаться со службой «некстела». Дождался знакомого сигнала, возвещающего о доставке электронной почты. Шеппард переслал список, как и обещал.
Норт молча открыл записную книжку, нашел чистую страницу и стал переписывать список на бумагу.
– Иногда,– промолвил он,– мне кажется, что поблизости просто нет подходящей девушки.– Он вырвал страницу из книжки и спрятал телефон.– А иногда мне кажется, что ее вообще не существует.
Он стоял на краю бездны и гадал, что может быть сокрыто в ее ненасытных глубинах.
– Любопытно, не так ли? – отозвался Портер.– Такое ощущение, что вам нужен был кто-то совершенно особенный.
Норт не был уверен, что понимает значение слов Портера.
– А что насчет вашей жены? Какой она была?
Портер смотрел отрешенно.