Страница:
– Лаборант сейчас занят, придется самому возиться с твоей мочой. Не хочешь взглянуть на фотографии? Там есть и твой шприц.
– А что, он такой необычный?
Лицо Шеппарда озарилось предвкушением.
– Да, в тебя воткнули выдающийся, в некотором смысле, предмет.
Норт просмотрел пачку фотографий. Шприц был заснят в натуральную величину, а рядом с ним для сравнения лежал обычный шприц. Предмет, которым Норту ввели непонятно что, был гораздо больше обыкновенного, и с обеих сторон стеклянной капсулы находились инкрустированные серебряные кольца.
– Смахивает на ветеринарный инструмент, которым медики усыпляют собак.
– Круче! – Шеппард придержал дверь, чтобы Норт мог войти.– Это антиквариат. Такими шприцами врачи не пользуются уже лет сто.
– Откуда ты знаешь? – поразился Норт.
– Я когда-то работал с доктором Уиллоуби в медицинском центре Нью-Йоркского университета. Он собирал всякие любопытные медицинские штучки. У него был даже отдельный кабинет, забитый экспонатами.
– Думаешь, этот шприц могли украсть?
– Либо украли, либо преступник сам их коллекционировал. Шприц, музей. Этот парень явно неравнодушен к древности. Его прямо-таки тянет к старинным вещам.
Две вещи не подходили под определение «древние», но Норт решил об этом промолчать. Это уже что-то. Но почему шприц антикварный?
– Я могу поговорить с Уиллоуби об этом деле?
– Можешь, если увлекаешься спиритизмом. Он умер года два тому назад.
Норт вычеркнул имя из записной книжки.
– А где, по-твоему, я могу найти что-нибудь подобное?
Шеппард на миг призадумался.
– Едва ли есть антикварное лавки, торгующие такими вещами, но наверняка можно найти парочку специализированных магазинов.
– А что это за буквы выгравированы на серебре? ГГБ.
– Понятия не имею, но коллекционеры наверняка в курсе.
Они зашли в одну из лабораторий в конце коридора. Шеппард повертел головой и радостно вручил пакет с бутылочкой одной из молоденьких лаборанток.
– Это образец мочи детектива Норта.
Девушка взяла пакет и посмотрела на Норта, прежде чем он успел отвернуться. Она улыбнулась. Норту ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ.
Шеппард двинулся дальше.
Его кабинет многое говорил о хозяине. Одна стена завешана дипломами и академическими наградами. Стол завален стопками книг, журналов, брошюр и фотокопий. У компьютера громоздились баночки с витаминами и аспирином. Доктор работал на износ, и работка у него была та еще.
Шеппард обогнул стол и рухнул в большое кожаное кресло.
– На мече мы нашли четыре разных образца крови. Со стекла сняли образцы кожи, волос и крови. Мы еще не успели прогнать их через ОСИД, но когда сделаем, напишем рапорт.
ОСИД, Объединенная система индексов ДНК, являлась национальной базой данных ДНК в ФБР. Часто бывало, что в ОСИД на человека были данные, а в автоматической идентификационной системе не было отпечатков пальцев, и наоборот.
Норт не стал входить в кабинет, остался подпирать косяк двери. Ему не хотелось задерживаться здесь. Он чувствовал себя не в своей тарелке. На самом деле ему сейчас вообще нигде не хотелось быть.
– Эш сказал, что вы сняли мои отпечатки пальцев с меча.
– Да, что странно. Понятия не имею, как ты ухитрился их оставить. Может, ты лишь слегка коснулся оружия, но наши приборы сняли отпечаток. Одна из маленьких загадок жизни.
Рабочая атмосфера в четвертом полицейском участке была не для слабонервных – грубая и жестокая реальность расследования преступлений. Когда Норт раздраженно швырнул толстый том «Желтых страниц» на край письменного стола, в шумной и яростной толкотне общей комнаты этот хлопок был едва слышен.
Отделение являло собой врата в параллельный мир – грязный, гротескный, неустроенный мир, скрывающийся за внешней оболочкой приличий. Он требовал дани, которая ему и выплачивалась. Норт чувствовал себя здесь одиноким, словно заключенный в камере, но на самом деле каждый работник полицейского отделения был одинок. Норт представлял собой облачко злости в центре бушующего урагана.
Он открыл папку и хаотически разложил фотографии по столу, создав странный коллаж в порядке, который ему подсказала интуиция. Так лучше думалось. Лишь он один мог разобраться в этом порядке, им руководил инстинкт, какое-то нутряное чувство. И чувство подсказывало, что в деле есть несколько упущений.
Он вытащил из кучи изображение шприца и прислонил фотографию к телефону, одновременно скользя пальцем по адресам справочника. Потом окинул взглядом остальные фотографии. И написал: «Череп?» Норт помнил, как Брудер из Центрального парка заявил, что очевидец сообщал, будто Ген держал в руках какой-то череп. В списке улик череп не значился.
Норт пошелестел фотографиями и разложил их в другом порядке.
Потом вернулся к справочнику. Там были адреса и номера телефонов всех антикварных магазинов города. Сперва он позвонил на аукцион Кристи. Ему выдали пару имен, после чего быстренько повесили трубку. Так продолжалось в течение получаса. Удалось вытрясти еще несколько фамилий. Он занялся проверкой. Некоторые магазины переменили адреса. Другие антиквары отошли от дел и больше не занимались древностями. Выяснить подробности о старинном шприце оказалось делом не из легких.
Норт снова поменял фотографии местами.
А потом кто-то упомянул фамилию, которая обнадеживала: антиквар Самуэль Бейли занимался экзотическими предметами. Он мог знать, что означают буквы на шприце.
Норту пришлось звонить дважды. Рабочий телефон ничего не дал. Там сказали, что ничего не слышали об антикварном магазине «Челси» на Двадцать пятой улице с ноября прошлого года. Норт позвонил по другому номеру. У Бейли там был еще один магазинчик, но хозяйка дома заявила, что Бейли не платит за аренду и она подумывает, не подать ли на него в суд.
– А он сейчас у себя?
– Нет.
– Вы не могли бы попросить его перезвонить мне?
– Я не могу заставить его позвонить хотя бы мне!
Женщина была раздражена, но не сверх меры.
Норт предложил записать его номер телефона, а собеседница уже шелестела какими-то бумажками.
– Вот,– сказала она.– Это его адрес. Ручка при вас?
Детектив повесил трубку и вскочил на ноги. Он снова перебрал фотографии.
«Чего же не хватает?»
А как Гену удалось уйти?
«Машина!»
Норт держал в руке мобильный телефон, и на экране светился номер родителей. Можно было звонить. Но что он скажет? Не может же он просто спросить: правда, что отец – не мой настоящий отец? Палец завис над кнопкой вызова.
«Нет. Не сейчас».
Норт вглядывался в улицу перед «Местом встряски» через призму воспоминаний. События того рокового дня прокручивались, словно ролик, на полотне залитой дождем Адской Кухни.
Ни в одном рапорте не упоминалась машина, в которой скрылся преступник.
«Но мне она не почудилась».
Они обыскали все закоулки. Но даже патрульный, который побежал вслед за детективом, не видел и не слышал подъехавшей машины.
Норт вбросил в рот пластинку жевательной резинки. От привычного движения челюстей стало чуть легче.
«Они ошиблись. Там была машина».
Он запер дверцу «лумины» и направился в проулок, где до сих пор виднелись обрывки полицейской ленты. В тот раз, догоняя Гена, детектив не заметил, что там было за здание и как называлось. Сейчас его нельзя было не заметить: это клуб для транссексуалов.
Услужливая память о случившемся тут же нашла на заднем дворе материальное подтверждение – размазанную по асфальту лужу грязи. Царапины от каблуков, которые оставили противники, очерчивали следы смертельного танца.
Вдоль одной из облупленных стен, на высоте примерно по пояс, тянулись желтоватые потеки, словно сюда сотни раз подряд чем-то плескали. Тошнотворная вонь гниющей спермы объясняла происхождение этих потеков.
У дальней стены до сих пор громоздились контейнеры для мусора и лежала беспорядочная груда черных пакетов. Норт нырнул под черно-желтую полицейскую ленту и прошел во двор.
Откуда у этого здания взялся задний двор, осталось загадкой, хотя в Манхэттене такое случалось нередко. Возможно, когда-то здесь находился магазин и в этот двор заезжали грузовые машины.
Дошагав до дальней стены, Норт вспрыгнул на один из контейнеров, как это сделал тогда Ген, и заглянул за край ограды. Где могла стоять машина?
Слева направо тянулся узкий проход, что в центре города встречалось нечасто. Над улицей опасно нависала железная пожарная лестница. Сюда могла заехать легковая машина, но ничего крупнее.
– Эй, сюда никого не пускают! Чертовы копы! Пойдем внутрь и приступим там или у тебя есть машина?
«Приступим к чему?»
Норт оглянулся через плечо, злорадно доставая свой жетон.
Под козырьком черного входа стояла стройная девица в оранжевых штанишках и курила сигарету. Норт невольно залюбовался ее потрясающе красивыми глазами, полными грудями и призывно изогнутыми бедрами. А потом заметил лишнюю выпуклость в промежности, резкий очерк челюсти, чересчур мускулистую для женщины шею – и опешил. Господи!
Девица стояла и улыбалась. Улыбалась презрительно и вызывающе, ее насмешило отвращение, проступившее на лице мужчины.
Норт спрыгнул со стены.
– Как тебя зовут?
– А как бы ты хотел меня называть?
Накладные ресницы, покрытые слоем черной туши, неприязненно опустились, пряча глаза. Голос звучал хрипло.
– Хочешь, чтобы я испортил тебе день? Девица вздрогнула и перестала притворяться.
– Клавдия,– сказала она низким, явственно мужским голосом.
– Настоящее имя.
Взгляд Клавдии стал ледяным. От женщины не осталось и следа. Перед Нортом стоял мужчина в нелепых оранжевых штанишках.
– Все знают меня под именем Клавдии.
– Ты работал три дня назад?
Клавдия перестал разыгрывать из себя роковую женщину. Он загасил окурок о дверной косяк и выбросил его.
– Я работаю каждый день.
– Помнишь стычку, которая произошла здесь, на заднем дворе, три дня назад?
– Что произошло?
– Драка.
– Я понимаю, что стычка – это драка и есть. – Он поправил дешевый рыжий парик, отведя локоны с усталого лица.– Ничего не могу сказать. Я был занят.
– Чем?
– Не чем, а кем. Хочешь, чтобы я описал его?
– Но ты знаешь, что здесь случилось?
– Слышал, как другие девчонки это обсуждают.
«Девчонки».
– Кто-нибудь из них работает сегодня?
Хотя фраза звучала вопросительно, это была скорее просьба. Даже не просьба, а прямой приказ.
Клавдия покачал головой, закатив глаза под лоб. Потом поманил Норта за собой и пошел в дом.
Норт вошел в душевую, с трудом протиснувшись мимо веревок, завешанных влажными трусиками и лифчиками, и огляделся.
– Никто потом не приходил и не расспрашивал вас?
– Господи боже, вы что, шутите? Я боюсь вас, парнишек в голубом.
– За окном была обычная машина. Почему вы обратили на нее внимание?
Марио потуже затянул пояс купального халата.
– Да потому, что она стояла именно там, сечешь? Нашим клиентам всегда велят приходить с главного входа, а не шарахаться по заднему двору. Никто не ходит сюда через эту улицу.
Тогда здесь было двадцать человек. И только Марио что-то слышал.
Детективу пришлось дойти до конца квартала, прежде чем он смог отыскать вход на боковую улочку. С этой стороны улочка оказалась перегорожена колючей проволокой. Излишняя мера предосторожности, поскольку другая сторона, видимо, была свободна. Но, судя по всему, проволоку навертели здесь много лет назад, чтобы машины не ездили по проулку.
Манхэттен строится на фундаменте жадности, но люди забывают, что так было не всегда. Манхэттен возводился на остове старого поселения, которое нет-нет да и проглянет в причудливых уголках города, даже не нанесенных на карты. Время от времени Норту доводилось набредать на такие уголки.
В центре города боковые улочки между домами встречались редко, а брусчатка еще реже, но все-таки они встречались. Под Гринвиллом, например, сохранились переулки, мощенные булыжником, их проложили еще в девятнадцатом веке. Стоит приглядеться, и отовсюду выглядывали приметы древних времен.
Норт медленно шагал по улице, обращая внимание на каждый предмет. Это не его работа, этим должны были заниматься криминалисты. Но если он подключит сюда их, то лишь потеряет время. По этой улочке полицейские не ходили, и детектив надеялся найти что-нибудь примечательное. Клейкая лента на подошвах должна была сделать его следы заметными, чтобы потом не путаться.
Среди мусора, сорняков и крысиных нор Норт заметил темную лужицу на асфальте, защищенную от непогоды проржавевшей пожарной лестницей. Лужица находилась всего в нескольких ярдах от стены, через которую три дня назад перемахнул, убегая, Ген.
Приблизившись, детектив понял, что на асфальте темнело машинное масло. Если приглядеться, то можно было различить четкие следы протектора и какие-то пластиковые обломки.
– Что можно сказать об этом? – не хотел сдаваться Норт.
– Масло как масло. Невозможно отследить машину по маслу, но я вот что скажу. Сдается мне, это была не машина. Видишь, лужа разлилась под самой стеной. Обычно масло вытекает из нижней части двигателя, то есть где-то с середины днища. Нельзя поставить машину так, чтобы масло натекло рядом со стеной.
– Думаешь, это был мотоцикл?
– И очень мощный. Более пятисот кубических сантиметров. Никогда не знаешь, где следствию повезет, да? Четырехтактный двигатель требует густого масла. Двухтактный двигатель обходится более легким, и его давно бы смыло дождем. А эта лужа до сих пор не расплылась. Масло очень темное. Рискну предположить, что этот мотоцикл требует ремонта.
Норт не смог скрыть разочарования.
– Но я слышал, как хлопнула дверца машины. Так что это был не мотоцикл.
«Чем же тут воняет?»
– Сегодня я говорил с твоим стариком.
Норт насторожился.
– Да? – равнодушно спросил он, отворачиваясь.
– Да. Он приглашал всю компанию на барбекю в эти выходные. Пойдешь?
– Я…
«Надо сказать, что я занят».
– Я не знаю. Слушай, ты слышишь этот запах?
Эш втянул носом воздух.
– Какой запах?
Норту захотелось зажать пальцами нос. В ноздри сочилась тошнотворная вонь разлагающегося мяса, которое жарят на открытом огне. Он постарался определить, откуда воняло – может, из «Места встряски»? – но так и не смог отыскать источник.
Во рту стало кисло.
– Ты правда ничего не чувствуешь?
Эш опустился на корточки и принялся копаться щипчиками в луже масла.
– Ничего.
Он выудил один из прозрачных кусочков, похожих на пластик. Кусочек был чистенький, и никаким образом он не мог оказаться в самом масле. Это был не обычный пластик и не стекло. Осколки усыпали асфальт от задней стены «Места встряски» до самой лужицы. Недавно здесь что-то разбили.
– Говоришь, этот парень хлопнул дверцей машины, когда забрался в нее?
– Похоже на то.
Норт достал из кармана носовой платок и приложил ко рту и носу. Не помогло. Эш кивнул.
– Да, потому они и осыпались.– Он показал на след от шин.– Он забрался внутрь, хлопнул дверцей, и посыпались осколки. Когда машина поехала, осколки продолжали падать. Они не цветные, значит, это не задние фары. У машины, которую ты ищешь, разбита фара, причем передняя.
«Что со мной происходит?»
Он заполнил шестьдесят первый отчет. Поступил еще один от Брудера, но Джим Норт тоже был участником происшествия, поэтому пришлось писать. Отчет шел туго, но дело должно быть сделано. Наконец он закончил и пошел наверх. В маленькой комнате на втором этаже он вставил в старый магнитофон первую кассету с записью видеонаблюдений музея.
Еще одну, еще одну… перемотать, проигрывать… тот же зал, под разными углами, Гена все нет. Он появился в музее один, в десять ноль семь. Преступник побродил по залу: то ли раздумывал, куда податься, то ли ждал кого-то – непонятно. Ему что-то приглянулось в зале Белферов, потом он взволновался при виде греческой выставки. И набросился на первого посетителя в десять двадцать три.
Норт запустил пальцы в волосы и потер виски. Он читал о людях, которые умирали от закупорки вен, неподвижно сидя в одной позе во время долгих перелетов. Можно смело спорить на пятьдесят баксов, что такое же случается с полицейскими, часами просматривающими записи видеонаблюдений.
Следующая кассета. Снято под другим углом. Ген снова входит в музей.
Что-то изменилось.
Норт перемотал запись обратно и запустил снова.
Ген входит в музей. Топчется на месте. Идет к залу Белферов.
Что она делает?..
Норт остановил запись и снова перемотал.
Ген стоял, рассматривая большую вазу. К нему подошла женщина с длинными волосами, в солнцезащитных очках, и остановилась рядом.
«Слишком близко! Что она делает?»
Она подняла руку к лицу.
«Вот!»
Облачко. Дымок.
«Что это? Сигаретный дым?»
Прежде он не замечал этого, остальные записи шли под другим углом. Но сейчас странное облачко было отчетливо видно.
Норт придвинулся ближе, пристально вглядываясь в чуть подрагивающий застывший кадр. Ее лицо было таким же напряженным, как и его сейчас, хотя детектив не мог объяснить почему.
В коридоре послышались шаги. Нэнси Монгомери, секретарша, спешила завершить работу, хотя уже успела облачиться в пальто. Складывая картонные папки, она укоризненно посмотрела на детектива.
– А тебе не пора домой?
Норт потер уставшие глаза.
– А ты мой дом видела?
– Заведи подружку,– посоветовала Нэнси, удаляясь.
Как воняет! Сильнее, чем раньше. Норт промолчал, снова оборачиваясь к экрану телевизора. Что же такое она делает? Он не стал гадать, а просто высунул голову в коридор.
– Эй, ты сильно занята? Не взглянешь? Мне нужно мнение дамы.
В соседней комнате зажужжал копировальный аппарат.
– Что я тебе только что посоветовала?
Он услышал, как Нэнси тихо выругалась и на пол шлепнулось что-то тяжелое. Она вышла, поправляя волосы. Волосы у Нэнси были длинные и прямые, а темная кожа – безупречна.
– А мне будет положена зарплата детектива?
– Ты что, хочешь, чтоб тебе урезали зарплату?
Нэнси остановилась в дверях и картинно развела руками. Если бы она знала, что это выглядит смешно, она не стала бы так делать.
– Я все равно ее не получаю!
Норт показал на экран.
– Что делает эта женщина?
И пустил запись. Вот незнакомка остановилась рядом с Геном, подняла руку. Облачко. Нэнси, прищурившись, смотрела.
– Покажи еще раз.
Норт показал. Нэнси закатила глаза.
– Она брызнула духами. Это просто пульверизатор. Ну, я раскрыла преступление?
Норт ткнул пальцем в экран.
– Ты тоже так держишь пульверизатор?
Девушка взглянула повнимательней. И увидела.
– А почему она брызгает духами в этого парня у вазы?
Норт опустошенно отбросил ручку.
– Именно.
Он вернулся в общую комнату и принялся перечитывать рапорты полицейских.
«Осколки стекла».
Когда он бежал за Геном, он ощутил запах духов, а под ногами хрустели осколки.
В рапорте значилось, что в музее были найдены осколки флакона из-под духов. Норт положил этот рапорт в папку, которую собирался передать Эшу на изучение.
«Духи».
Если бы сейчас ему мерещился запах духов, а не омерзительная вонь, которая не дает дышать!
В темноте мигал одинокий красный огонек на автоответчике – сообщение от матери. Он не думал, что звук ее голоса заставит его вздрогнуть.
Норт подошел к бару, чтобы налить себе бурбона. За окном плескался дождь, и журчание ликера в пустой комнате эхом вторило звукам ливня. Машинально он налил на два пальца, потом подбавил еще и уселся перед телевизором. Переключая каналы, детектив остановился на трансляции соревнований метателей копья с Олимпийских игр.
Игры. Почему он остановился именно на этом зрелище? Копье давно перестало быть оружием и перешло в область спорта. Почему же оно так притягивает его взгляд? Обычно Норт не интересовался спортом, но сейчас не мог оторвать взгляд от экрана. Он скептически решил, что все дело в том, что каждый день ему приходится проезжать мимо греческого квартала. Но в глубине души понимал, что причина кроется глубже. Что-то звало его из темноты, что-то требовало внимания. Пронзительный запах черной обугленной плоти стал таким отчетливым, что Норта едва не стошнило.
Три дня, не меньше. Или четыре. Кожа сморщилась и местами лопнула, обнажив бледное мясо на хорошо прожаренных щечках. Она казалась алой в отблесках пожара, охватившего город. Она стояла перед ним и протягивала обгоревшую голову младенца на острие копья.
Чей это был ребенок? Что за ужасное преступление должен был совершить новорожденный младенец, чтобы стать пищей для озверевших орд? Или это ад? Или место пострашнее пекла?
Она подошла ближе, ее голые груди блестели от человеческого жира. Она осторожно поднесла жареную голову к его рту.
– Ешь.
Желудок подскочил к горлу, но сила ее была такова, что он не посмел ослушаться. Открыл рот и вкусил хрустящую солоноватую плоть.
Норт проснулся с криком ужаса. Перед ним, на стене, вычерченная то ли тушью, то ли экскрементами, проступила морда Быка. Его преследователя.
Это Бык наполнял его душу страхом, яростью и темнотой.
Это Бык велел ему убивать.
Золотая клетка
– А что, он такой необычный?
Лицо Шеппарда озарилось предвкушением.
– Да, в тебя воткнули выдающийся, в некотором смысле, предмет.
Норт просмотрел пачку фотографий. Шприц был заснят в натуральную величину, а рядом с ним для сравнения лежал обычный шприц. Предмет, которым Норту ввели непонятно что, был гораздо больше обыкновенного, и с обеих сторон стеклянной капсулы находились инкрустированные серебряные кольца.
– Смахивает на ветеринарный инструмент, которым медики усыпляют собак.
– Круче! – Шеппард придержал дверь, чтобы Норт мог войти.– Это антиквариат. Такими шприцами врачи не пользуются уже лет сто.
– Откуда ты знаешь? – поразился Норт.
– Я когда-то работал с доктором Уиллоуби в медицинском центре Нью-Йоркского университета. Он собирал всякие любопытные медицинские штучки. У него был даже отдельный кабинет, забитый экспонатами.
– Думаешь, этот шприц могли украсть?
– Либо украли, либо преступник сам их коллекционировал. Шприц, музей. Этот парень явно неравнодушен к древности. Его прямо-таки тянет к старинным вещам.
Две вещи не подходили под определение «древние», но Норт решил об этом промолчать. Это уже что-то. Но почему шприц антикварный?
– Я могу поговорить с Уиллоуби об этом деле?
– Можешь, если увлекаешься спиритизмом. Он умер года два тому назад.
Норт вычеркнул имя из записной книжки.
– А где, по-твоему, я могу найти что-нибудь подобное?
Шеппард на миг призадумался.
– Едва ли есть антикварное лавки, торгующие такими вещами, но наверняка можно найти парочку специализированных магазинов.
– А что это за буквы выгравированы на серебре? ГГБ.
– Понятия не имею, но коллекционеры наверняка в курсе.
Они зашли в одну из лабораторий в конце коридора. Шеппард повертел головой и радостно вручил пакет с бутылочкой одной из молоденьких лаборанток.
– Это образец мочи детектива Норта.
Девушка взяла пакет и посмотрела на Норта, прежде чем он успел отвернуться. Она улыбнулась. Норту ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ.
Шеппард двинулся дальше.
Его кабинет многое говорил о хозяине. Одна стена завешана дипломами и академическими наградами. Стол завален стопками книг, журналов, брошюр и фотокопий. У компьютера громоздились баночки с витаминами и аспирином. Доктор работал на износ, и работка у него была та еще.
Шеппард обогнул стол и рухнул в большое кожаное кресло.
– На мече мы нашли четыре разных образца крови. Со стекла сняли образцы кожи, волос и крови. Мы еще не успели прогнать их через ОСИД, но когда сделаем, напишем рапорт.
ОСИД, Объединенная система индексов ДНК, являлась национальной базой данных ДНК в ФБР. Часто бывало, что в ОСИД на человека были данные, а в автоматической идентификационной системе не было отпечатков пальцев, и наоборот.
Норт не стал входить в кабинет, остался подпирать косяк двери. Ему не хотелось задерживаться здесь. Он чувствовал себя не в своей тарелке. На самом деле ему сейчас вообще нигде не хотелось быть.
– Эш сказал, что вы сняли мои отпечатки пальцев с меча.
– Да, что странно. Понятия не имею, как ты ухитрился их оставить. Может, ты лишь слегка коснулся оружия, но наши приборы сняли отпечаток. Одна из маленьких загадок жизни.
14.38
Рабочая атмосфера в четвертом полицейском участке была не для слабонервных – грубая и жестокая реальность расследования преступлений. Когда Норт раздраженно швырнул толстый том «Желтых страниц» на край письменного стола, в шумной и яростной толкотне общей комнаты этот хлопок был едва слышен.
Отделение являло собой врата в параллельный мир – грязный, гротескный, неустроенный мир, скрывающийся за внешней оболочкой приличий. Он требовал дани, которая ему и выплачивалась. Норт чувствовал себя здесь одиноким, словно заключенный в камере, но на самом деле каждый работник полицейского отделения был одинок. Норт представлял собой облачко злости в центре бушующего урагана.
Он открыл папку и хаотически разложил фотографии по столу, создав странный коллаж в порядке, который ему подсказала интуиция. Так лучше думалось. Лишь он один мог разобраться в этом порядке, им руководил инстинкт, какое-то нутряное чувство. И чувство подсказывало, что в деле есть несколько упущений.
Он вытащил из кучи изображение шприца и прислонил фотографию к телефону, одновременно скользя пальцем по адресам справочника. Потом окинул взглядом остальные фотографии. И написал: «Череп?» Норт помнил, как Брудер из Центрального парка заявил, что очевидец сообщал, будто Ген держал в руках какой-то череп. В списке улик череп не значился.
Норт пошелестел фотографиями и разложил их в другом порядке.
Потом вернулся к справочнику. Там были адреса и номера телефонов всех антикварных магазинов города. Сперва он позвонил на аукцион Кристи. Ему выдали пару имен, после чего быстренько повесили трубку. Так продолжалось в течение получаса. Удалось вытрясти еще несколько фамилий. Он занялся проверкой. Некоторые магазины переменили адреса. Другие антиквары отошли от дел и больше не занимались древностями. Выяснить подробности о старинном шприце оказалось делом не из легких.
Норт снова поменял фотографии местами.
А потом кто-то упомянул фамилию, которая обнадеживала: антиквар Самуэль Бейли занимался экзотическими предметами. Он мог знать, что означают буквы на шприце.
Норту пришлось звонить дважды. Рабочий телефон ничего не дал. Там сказали, что ничего не слышали об антикварном магазине «Челси» на Двадцать пятой улице с ноября прошлого года. Норт позвонил по другому номеру. У Бейли там был еще один магазинчик, но хозяйка дома заявила, что Бейли не платит за аренду и она подумывает, не подать ли на него в суд.
– А он сейчас у себя?
– Нет.
– Вы не могли бы попросить его перезвонить мне?
– Я не могу заставить его позвонить хотя бы мне!
Женщина была раздражена, но не сверх меры.
Норт предложил записать его номер телефона, а собеседница уже шелестела какими-то бумажками.
– Вот,– сказала она.– Это его адрес. Ручка при вас?
Детектив повесил трубку и вскочил на ноги. Он снова перебрал фотографии.
«Чего же не хватает?»
А как Гену удалось уйти?
«Машина!»
16.13
Темные тени дворников, неустанно скользящих по ветровому стеклу, походили на призрачные палочки дирижера.Норт держал в руке мобильный телефон, и на экране светился номер родителей. Можно было звонить. Но что он скажет? Не может же он просто спросить: правда, что отец – не мой настоящий отец? Палец завис над кнопкой вызова.
«Нет. Не сейчас».
Норт вглядывался в улицу перед «Местом встряски» через призму воспоминаний. События того рокового дня прокручивались, словно ролик, на полотне залитой дождем Адской Кухни.
Ни в одном рапорте не упоминалась машина, в которой скрылся преступник.
«Но мне она не почудилась».
Они обыскали все закоулки. Но даже патрульный, который побежал вслед за детективом, не видел и не слышал подъехавшей машины.
Норт вбросил в рот пластинку жевательной резинки. От привычного движения челюстей стало чуть легче.
«Они ошиблись. Там была машина».
Он запер дверцу «лумины» и направился в проулок, где до сих пор виднелись обрывки полицейской ленты. В тот раз, догоняя Гена, детектив не заметил, что там было за здание и как называлось. Сейчас его нельзя было не заметить: это клуб для транссексуалов.
Услужливая память о случившемся тут же нашла на заднем дворе материальное подтверждение – размазанную по асфальту лужу грязи. Царапины от каблуков, которые оставили противники, очерчивали следы смертельного танца.
Вдоль одной из облупленных стен, на высоте примерно по пояс, тянулись желтоватые потеки, словно сюда сотни раз подряд чем-то плескали. Тошнотворная вонь гниющей спермы объясняла происхождение этих потеков.
У дальней стены до сих пор громоздились контейнеры для мусора и лежала беспорядочная груда черных пакетов. Норт нырнул под черно-желтую полицейскую ленту и прошел во двор.
Откуда у этого здания взялся задний двор, осталось загадкой, хотя в Манхэттене такое случалось нередко. Возможно, когда-то здесь находился магазин и в этот двор заезжали грузовые машины.
Дошагав до дальней стены, Норт вспрыгнул на один из контейнеров, как это сделал тогда Ген, и заглянул за край ограды. Где могла стоять машина?
Слева направо тянулся узкий проход, что в центре города встречалось нечасто. Над улицей опасно нависала железная пожарная лестница. Сюда могла заехать легковая машина, но ничего крупнее.
– Эй, сюда никого не пускают! Чертовы копы! Пойдем внутрь и приступим там или у тебя есть машина?
«Приступим к чему?»
Норт оглянулся через плечо, злорадно доставая свой жетон.
Под козырьком черного входа стояла стройная девица в оранжевых штанишках и курила сигарету. Норт невольно залюбовался ее потрясающе красивыми глазами, полными грудями и призывно изогнутыми бедрами. А потом заметил лишнюю выпуклость в промежности, резкий очерк челюсти, чересчур мускулистую для женщины шею – и опешил. Господи!
Девица стояла и улыбалась. Улыбалась презрительно и вызывающе, ее насмешило отвращение, проступившее на лице мужчины.
Норт спрыгнул со стены.
– Как тебя зовут?
– А как бы ты хотел меня называть?
Накладные ресницы, покрытые слоем черной туши, неприязненно опустились, пряча глаза. Голос звучал хрипло.
– Хочешь, чтобы я испортил тебе день? Девица вздрогнула и перестала притворяться.
– Клавдия,– сказала она низким, явственно мужским голосом.
– Настоящее имя.
Взгляд Клавдии стал ледяным. От женщины не осталось и следа. Перед Нортом стоял мужчина в нелепых оранжевых штанишках.
– Все знают меня под именем Клавдии.
– Ты работал три дня назад?
Клавдия перестал разыгрывать из себя роковую женщину. Он загасил окурок о дверной косяк и выбросил его.
– Я работаю каждый день.
– Помнишь стычку, которая произошла здесь, на заднем дворе, три дня назад?
– Что произошло?
– Драка.
– Я понимаю, что стычка – это драка и есть. – Он поправил дешевый рыжий парик, отведя локоны с усталого лица.– Ничего не могу сказать. Я был занят.
– Чем?
– Не чем, а кем. Хочешь, чтобы я описал его?
– Но ты знаешь, что здесь случилось?
– Слышал, как другие девчонки это обсуждают.
«Девчонки».
– Кто-нибудь из них работает сегодня?
Хотя фраза звучала вопросительно, это была скорее просьба. Даже не просьба, а прямой приказ.
Клавдия покачал головой, закатив глаза под лоб. Потом поманил Норта за собой и пошел в дом.
16.57
В крохотной душевой на втором этаже Марио, также известный под именем Моны, показал детективу на окошко из матового стекла. Окошко открывалось едва-едва. Все, что Марио слышал в тот день, это шум мотора. Чтобы выглянуть наружу, нужно было подняться на цыпочки и высунуть голову из окна. Но зачем? Он не хотел никуда высовываться, он принимал душ после шоу.Норт вошел в душевую, с трудом протиснувшись мимо веревок, завешанных влажными трусиками и лифчиками, и огляделся.
– Никто потом не приходил и не расспрашивал вас?
– Господи боже, вы что, шутите? Я боюсь вас, парнишек в голубом.
– За окном была обычная машина. Почему вы обратили на нее внимание?
Марио потуже затянул пояс купального халата.
– Да потому, что она стояла именно там, сечешь? Нашим клиентам всегда велят приходить с главного входа, а не шарахаться по заднему двору. Никто не ходит сюда через эту улицу.
Тогда здесь было двадцать человек. И только Марио что-то слышал.
17.22
Из небольшой пластмассовой коробки в багажнике машины Норт достал моток серебристой липкой ленты и оторвал от нее две полоски. Полоски он прилепил к подошвам своих ботинок.Детективу пришлось дойти до конца квартала, прежде чем он смог отыскать вход на боковую улочку. С этой стороны улочка оказалась перегорожена колючей проволокой. Излишняя мера предосторожности, поскольку другая сторона, видимо, была свободна. Но, судя по всему, проволоку навертели здесь много лет назад, чтобы машины не ездили по проулку.
Манхэттен строится на фундаменте жадности, но люди забывают, что так было не всегда. Манхэттен возводился на остове старого поселения, которое нет-нет да и проглянет в причудливых уголках города, даже не нанесенных на карты. Время от времени Норту доводилось набредать на такие уголки.
В центре города боковые улочки между домами встречались редко, а брусчатка еще реже, но все-таки они встречались. Под Гринвиллом, например, сохранились переулки, мощенные булыжником, их проложили еще в девятнадцатом веке. Стоит приглядеться, и отовсюду выглядывали приметы древних времен.
Норт медленно шагал по улице, обращая внимание на каждый предмет. Это не его работа, этим должны были заниматься криминалисты. Но если он подключит сюда их, то лишь потеряет время. По этой улочке полицейские не ходили, и детектив надеялся найти что-нибудь примечательное. Клейкая лента на подошвах должна была сделать его следы заметными, чтобы потом не путаться.
Среди мусора, сорняков и крысиных нор Норт заметил темную лужицу на асфальте, защищенную от непогоды проржавевшей пожарной лестницей. Лужица находилась всего в нескольких ярдах от стены, через которую три дня назад перемахнул, убегая, Ген.
Приблизившись, детектив понял, что на асфальте темнело машинное масло. Если приглядеться, то можно было различить четкие следы протектора и какие-то пластиковые обломки.
18.04
Роберт Эш стоял над лужицей масла и щелкал фотоаппаратом. Потом он измерил следы протектора, 30 на 15 сантиметров, и сделал еще несколько снимков. Звонок Норта застал его, когда он возвращался домой, но Эш мигом, без жалоб и нытья, прилетел на место происшествия.– Что можно сказать об этом? – не хотел сдаваться Норт.
– Масло как масло. Невозможно отследить машину по маслу, но я вот что скажу. Сдается мне, это была не машина. Видишь, лужа разлилась под самой стеной. Обычно масло вытекает из нижней части двигателя, то есть где-то с середины днища. Нельзя поставить машину так, чтобы масло натекло рядом со стеной.
– Думаешь, это был мотоцикл?
– И очень мощный. Более пятисот кубических сантиметров. Никогда не знаешь, где следствию повезет, да? Четырехтактный двигатель требует густого масла. Двухтактный двигатель обходится более легким, и его давно бы смыло дождем. А эта лужа до сих пор не расплылась. Масло очень темное. Рискну предположить, что этот мотоцикл требует ремонта.
Норт не смог скрыть разочарования.
– Но я слышал, как хлопнула дверца машины. Так что это был не мотоцикл.
«Чем же тут воняет?»
– Сегодня я говорил с твоим стариком.
Норт насторожился.
– Да? – равнодушно спросил он, отворачиваясь.
– Да. Он приглашал всю компанию на барбекю в эти выходные. Пойдешь?
– Я…
«Надо сказать, что я занят».
– Я не знаю. Слушай, ты слышишь этот запах?
Эш втянул носом воздух.
– Какой запах?
Норту захотелось зажать пальцами нос. В ноздри сочилась тошнотворная вонь разлагающегося мяса, которое жарят на открытом огне. Он постарался определить, откуда воняло – может, из «Места встряски»? – но так и не смог отыскать источник.
Во рту стало кисло.
– Ты правда ничего не чувствуешь?
Эш опустился на корточки и принялся копаться щипчиками в луже масла.
– Ничего.
Он выудил один из прозрачных кусочков, похожих на пластик. Кусочек был чистенький, и никаким образом он не мог оказаться в самом масле. Это был не обычный пластик и не стекло. Осколки усыпали асфальт от задней стены «Места встряски» до самой лужицы. Недавно здесь что-то разбили.
– Говоришь, этот парень хлопнул дверцей машины, когда забрался в нее?
– Похоже на то.
Норт достал из кармана носовой платок и приложил ко рту и носу. Не помогло. Эш кивнул.
– Да, потому они и осыпались.– Он показал на след от шин.– Он забрался внутрь, хлопнул дверцей, и посыпались осколки. Когда машина поехала, осколки продолжали падать. Они не цветные, значит, это не задние фары. У машины, которую ты ищешь, разбита фара, причем передняя.
20.39
Отвратительный запах никуда не делся. Казалось, весь участок пропитался вонью тухлого мяса, которую чувствовал только Норт. В комнате отдыха он нашел банку крепкого кофе и налил себе чашечку. Пить не стал, побоялся. Просто носил ее, словно пряную отдушку, и надеялся, что никто не станет задавать глупых вопросов.«Что со мной происходит?»
Он заполнил шестьдесят первый отчет. Поступил еще один от Брудера, но Джим Норт тоже был участником происшествия, поэтому пришлось писать. Отчет шел туго, но дело должно быть сделано. Наконец он закончил и пошел наверх. В маленькой комнате на втором этаже он вставил в старый магнитофон первую кассету с записью видеонаблюдений музея.
Еще одну, еще одну… перемотать, проигрывать… тот же зал, под разными углами, Гена все нет. Он появился в музее один, в десять ноль семь. Преступник побродил по залу: то ли раздумывал, куда податься, то ли ждал кого-то – непонятно. Ему что-то приглянулось в зале Белферов, потом он взволновался при виде греческой выставки. И набросился на первого посетителя в десять двадцать три.
Норт запустил пальцы в волосы и потер виски. Он читал о людях, которые умирали от закупорки вен, неподвижно сидя в одной позе во время долгих перелетов. Можно смело спорить на пятьдесят баксов, что такое же случается с полицейскими, часами просматривающими записи видеонаблюдений.
Следующая кассета. Снято под другим углом. Ген снова входит в музей.
Что-то изменилось.
Норт перемотал запись обратно и запустил снова.
Ген входит в музей. Топчется на месте. Идет к залу Белферов.
Что она делает?..
Норт остановил запись и снова перемотал.
Ген стоял, рассматривая большую вазу. К нему подошла женщина с длинными волосами, в солнцезащитных очках, и остановилась рядом.
«Слишком близко! Что она делает?»
Она подняла руку к лицу.
«Вот!»
Облачко. Дымок.
«Что это? Сигаретный дым?»
Прежде он не замечал этого, остальные записи шли под другим углом. Но сейчас странное облачко было отчетливо видно.
Норт придвинулся ближе, пристально вглядываясь в чуть подрагивающий застывший кадр. Ее лицо было таким же напряженным, как и его сейчас, хотя детектив не мог объяснить почему.
В коридоре послышались шаги. Нэнси Монгомери, секретарша, спешила завершить работу, хотя уже успела облачиться в пальто. Складывая картонные папки, она укоризненно посмотрела на детектива.
– А тебе не пора домой?
Норт потер уставшие глаза.
– А ты мой дом видела?
– Заведи подружку,– посоветовала Нэнси, удаляясь.
Как воняет! Сильнее, чем раньше. Норт промолчал, снова оборачиваясь к экрану телевизора. Что же такое она делает? Он не стал гадать, а просто высунул голову в коридор.
– Эй, ты сильно занята? Не взглянешь? Мне нужно мнение дамы.
В соседней комнате зажужжал копировальный аппарат.
– Что я тебе только что посоветовала?
Он услышал, как Нэнси тихо выругалась и на пол шлепнулось что-то тяжелое. Она вышла, поправляя волосы. Волосы у Нэнси были длинные и прямые, а темная кожа – безупречна.
– А мне будет положена зарплата детектива?
– Ты что, хочешь, чтоб тебе урезали зарплату?
Нэнси остановилась в дверях и картинно развела руками. Если бы она знала, что это выглядит смешно, она не стала бы так делать.
– Я все равно ее не получаю!
Норт показал на экран.
– Что делает эта женщина?
И пустил запись. Вот незнакомка остановилась рядом с Геном, подняла руку. Облачко. Нэнси, прищурившись, смотрела.
– Покажи еще раз.
Норт показал. Нэнси закатила глаза.
– Она брызнула духами. Это просто пульверизатор. Ну, я раскрыла преступление?
Норт ткнул пальцем в экран.
– Ты тоже так держишь пульверизатор?
Девушка взглянула повнимательней. И увидела.
– А почему она брызгает духами в этого парня у вазы?
Норт опустошенно отбросил ручку.
– Именно.
Он вернулся в общую комнату и принялся перечитывать рапорты полицейских.
«Осколки стекла».
Когда он бежал за Геном, он ощутил запах духов, а под ногами хрустели осколки.
В рапорте значилось, что в музее были найдены осколки флакона из-под духов. Норт положил этот рапорт в папку, которую собирался передать Эшу на изучение.
«Духи».
Если бы сейчас ему мерещился запах духов, а не омерзительная вонь, которая не дает дышать!
22.57
Пустынные улицы за окном казались безжизненными в свете фонарей. Сюда почти не долетал шум большого города. Из неплотно прилегавших канализационных люков и решеток поднимался пар. Норт словно очутился в брюхе огромного чудовища, страшного дракона.В темноте мигал одинокий красный огонек на автоответчике – сообщение от матери. Он не думал, что звук ее голоса заставит его вздрогнуть.
Норт подошел к бару, чтобы налить себе бурбона. За окном плескался дождь, и журчание ликера в пустой комнате эхом вторило звукам ливня. Машинально он налил на два пальца, потом подбавил еще и уселся перед телевизором. Переключая каналы, детектив остановился на трансляции соревнований метателей копья с Олимпийских игр.
Игры. Почему он остановился именно на этом зрелище? Копье давно перестало быть оружием и перешло в область спорта. Почему же оно так притягивает его взгляд? Обычно Норт не интересовался спортом, но сейчас не мог оторвать взгляд от экрана. Он скептически решил, что все дело в том, что каждый день ему приходится проезжать мимо греческого квартала. Но в глубине души понимал, что причина кроется глубже. Что-то звало его из темноты, что-то требовало внимания. Пронзительный запах черной обугленной плоти стал таким отчетливым, что Норта едва не стошнило.
Три дня, не меньше. Или четыре. Кожа сморщилась и местами лопнула, обнажив бледное мясо на хорошо прожаренных щечках. Она казалась алой в отблесках пожара, охватившего город. Она стояла перед ним и протягивала обгоревшую голову младенца на острие копья.
Чей это был ребенок? Что за ужасное преступление должен был совершить новорожденный младенец, чтобы стать пищей для озверевших орд? Или это ад? Или место пострашнее пекла?
Она подошла ближе, ее голые груди блестели от человеческого жира. Она осторожно поднесла жареную голову к его рту.
– Ешь.
Желудок подскочил к горлу, но сила ее была такова, что он не посмел ослушаться. Открыл рот и вкусил хрустящую солоноватую плоть.
Норт проснулся с криком ужаса. Перед ним, на стене, вычерченная то ли тушью, то ли экскрементами, проступила морда Быка. Его преследователя.
Это Бык наполнял его душу страхом, яростью и темнотой.
Это Бык велел ему убивать.
Золотая клетка
Утренний луч солнца бесцеремонно припек лоб Гена, вернув его из невнятного, темного забытья.
Не в первый раз он очнулся, растеряв воспоминания, которые вели его, направляли и объясняли все вокруг.
Он лежал на широкой постели. Простыни тончайшего хлопка, украшенные затейливой вышивкой, подошли бы для принца.
Ген понятия не имел, как он оказался в этой кровати и кому она прежде принадлежала. Может быть, даже ему самому. Он решил делать вид, что так и есть, пока кто-нибудь не убедит его в обратном.
До его слуха доносилось ангельское пение, слаженный веселый хор голосов – далекий, едва различимый. Музыка витала в комнате, но источника он не мог определить, а потому оставалось смириться.
Он сел. Комната оказалась убранной невероятно пышно и богато. На полу лежал такой мягкий ковер, по каким никогда в жизни не ступала нога Норта. Ступни утонули в мягком светлом ворсе.
На стенах висели зеркала, по потолку вилась изящная лепнина. Стены украшали картины и шелковые портьеры. Ген встал, подошел к окну и увидел внизу Гудзонский залив. Эта комната находилась на высоком этаже, и, судя по всему, вокруг простирался центр Манхэттена.
В пустой голове лениво текли бессвязные мысли. Ген потрогал запястья. Они слегка саднили и были покрыты царапинами. Проведя рукой по волосам, он нащупал засохшие остатки геля для укладки.
Он ощутил остаточные признаки сильного снотворного, которое все еще притупляло восприимчивость и действовало на его организм. Что с ним сделали?
Ген не помнил подробностей, но, кажется, день за днем его подвергали новым испытаниям, загоняя все глубже в потемки бессознательного состояния. Когда-нибудь он порвет эти мучительные путы. Он дал себе слово. Им все трудней сладить с ним. С тех пор как его отказались выпустить на свободу, методы стали жестче. И чем дольше продолжалось это издевательство, тем тяжелее Гену противостоять врагам.
Пленник накинул халат и завязал узлом пояс. Он проголодался. Открыв первую дверь, он обнаружил за ней сверкающую чистотой ванную комнату. Вторая дверь открывала гардероб, забитый костюмами, рубашками и обувью. Дверь в противоположной стене, видимо ведущая наружу, оказалась заперта. Ключа нигде не было.
Ген вернулся в спальню. Оставалась третья дверь. Она запиралась не на обычный замок. Рядом с ручкой была вмонтирована панель с цифровым кодом.
Какой же код они ввели? В голове – ни единой мысли. Ген несмело придвинулся к двери. Потом разозлился, что его пугает какой-то глупый набор цифр, и ввел первую пришедшую в голову комбинацию.
Не в первый раз он очнулся, растеряв воспоминания, которые вели его, направляли и объясняли все вокруг.
Он лежал на широкой постели. Простыни тончайшего хлопка, украшенные затейливой вышивкой, подошли бы для принца.
Ген понятия не имел, как он оказался в этой кровати и кому она прежде принадлежала. Может быть, даже ему самому. Он решил делать вид, что так и есть, пока кто-нибудь не убедит его в обратном.
До его слуха доносилось ангельское пение, слаженный веселый хор голосов – далекий, едва различимый. Музыка витала в комнате, но источника он не мог определить, а потому оставалось смириться.
Он сел. Комната оказалась убранной невероятно пышно и богато. На полу лежал такой мягкий ковер, по каким никогда в жизни не ступала нога Норта. Ступни утонули в мягком светлом ворсе.
На стенах висели зеркала, по потолку вилась изящная лепнина. Стены украшали картины и шелковые портьеры. Ген встал, подошел к окну и увидел внизу Гудзонский залив. Эта комната находилась на высоком этаже, и, судя по всему, вокруг простирался центр Манхэттена.
В пустой голове лениво текли бессвязные мысли. Ген потрогал запястья. Они слегка саднили и были покрыты царапинами. Проведя рукой по волосам, он нащупал засохшие остатки геля для укладки.
Он ощутил остаточные признаки сильного снотворного, которое все еще притупляло восприимчивость и действовало на его организм. Что с ним сделали?
Ген не помнил подробностей, но, кажется, день за днем его подвергали новым испытаниям, загоняя все глубже в потемки бессознательного состояния. Когда-нибудь он порвет эти мучительные путы. Он дал себе слово. Им все трудней сладить с ним. С тех пор как его отказались выпустить на свободу, методы стали жестче. И чем дольше продолжалось это издевательство, тем тяжелее Гену противостоять врагам.
Пленник накинул халат и завязал узлом пояс. Он проголодался. Открыв первую дверь, он обнаружил за ней сверкающую чистотой ванную комнату. Вторая дверь открывала гардероб, забитый костюмами, рубашками и обувью. Дверь в противоположной стене, видимо ведущая наружу, оказалась заперта. Ключа нигде не было.
Ген вернулся в спальню. Оставалась третья дверь. Она запиралась не на обычный замок. Рядом с ручкой была вмонтирована панель с цифровым кодом.
Какой же код они ввели? В голове – ни единой мысли. Ген несмело придвинулся к двери. Потом разозлился, что его пугает какой-то глупый набор цифр, и ввел первую пришедшую в голову комбинацию.