Павлоу Стэл. Троянский конь

   Родинки показывали физический вред, который был нанесен возрожденной душе в прошлой жизни.
   Что касается Самира, то его лицо было изрезано осколками ветрового стекла.
   – Он ослеп перед смертью,– тихо проронил Портер.
   Найла вздрогнула, стараясь держать себя в руках. Еще бы! Как она могла позабыть?
   – Вы не могли бы оставить нас наедине? – попросила женщина, не сводя взгляда с маленького мальчика, ради которого она ехала так долго.
   Портеру, конечно, хотелось остаться и посмотреть, как будут возрождаться отношения этих двоих людей, но он сдержался.
   Мать Кхулуда поспешно предложила отдохнуть на заднем дворе. Она приготовила лимонад, так что можно будет освежиться.
   Слабое утешение, но Портер все равно поблагодарил ее. Он вышел во двор и налил себе стакан питья. Где-то рокотал мотор, тревожа знойную тишину поселка.
   По главной дороге катил «мерседес» Аль-Сури, за ним следовала незнакомая машина. В салоне сидели трое незнакомых доктору мужчин, лица которых вовсе не светились дружелюбием.
   Не успев вылезти из машины, Аль-Сури поделился своими проблемами.
   – Их послала семья,– сообщил он.– Но я им не доверяю.
   Самый крупный из троих, шумно дыша, протянул Портеру зеленый блокнот.
   – Очень странно. Никто из чужаков не мог этого знать. Портер взял блокнот и спрятал его в папку.
   – У вас есть ребенок-натик. Он читал мои заметки?
   – Натак знает о них,– ответил мужчина.
   «Натик» – значит «тот, кто говорит о прошлой жизни». Но мужчина употребил слово «натак», женского рода. Портер не подозревал, что это девочка.
   – Моя племянница встретится с вами.
   Портер почувствовал, как у него на затылке зашевелились волоски.
   – Она расскажет о «седьмом испытании». Но после этого вы больше никогда ее не увидите. Мы не хотим вмешиваться.
   Вот так – живешь-живешь, и в конце концов кто-то подтверждает, что «седьмое испытание» существует на самом деле.
   Самый высокий из друзов шагнул вперед, держа в руках небольшой мешок из ткани. Он определенно собирался надеть его на голову Портеру.
   С завязанными глазами эти люди могут отвезти его к девочке, а могут и легко убить. Портеру предстояло довериться им. Иначе он никогда не узнает, что его ждет. И в следующий раз его попросту сюда не пустят.
   Подтверждая его мысли, прозвучал ультиматум:
   – Либо ты идешь сейчас, либо не идешь никогда.
   Аль-Сури выругался по-арабски.
   – Не верь им.
   Портер решился.
   – Придется.
   Он подошел к машине. Все, что доктор мог сказать: автомобиль был большой и черный. Он понадеялся, что Аль-Сури запомнит приметы машины.
   – Если я не вернусь до заката, отвези Найлу обратно к мужу.
   Портер забрался на заднее сиденье. Его прошиб холодный пот, когда высокий друз обернул его голову мешком и затянул завязку вокруг шеи. Кажется, его не волновало, сможет ли Портер нормально дышать под тканью.
   Хлопнули дверцы, и, прежде чем Аль-Сури успел попрощаться, машина бесцеремонно сорвалась с места.

Айша

   Сколько же они ехали? Час? Два? Машина тряслась и подпрыгивала. После нескольких поворотов Портер сбился со счета и перестал понимать, в какую сторону они едут. Он решил, что его везут по каким-то проселочным дорогам. Но разве можешь быть в чем-то уверен, если через ткань мешка на голове не видно ничего, кроме слабого света? Единственное, что доктор узнал наверняка,– на этой дороге не было ни одного ровного участка, которого хватило бы больше чем на пару минут. Похоже, машина углублялась в горы.
   Из радиоприемника лилась громкая музыка – видимо, чтобы помешать пленнику определить путь по звукам.
   Говорили мало. Его везли по просьбе натак, другой причины не было. Он никому не был нужен, кроме нее.
 
   Машина остановилась. Все молчали. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем двигатель окончательно умолк.
   Портер услышал, как щелкнула, открываясь, дверца автомобиля. Кто-то вышел из машины. Открылась вторая дверь.
   Его выволокли наружу.
   – Стой здесь.
   Портер подчинился. Он пытался сглотнуть, но во рту пересохло. Послышался разговор. Спорщики пришли к какому-то решению. Что они собираются с ним сделать?
   Доктор трепетал, оставшись наедине со своими страхами. Он слышал только собственное сбивчивое дыхание.
   Наконец с его головы стянули мешок и дали время, чтобы глаза привыкли к яркому свету.
   Двигатель машины зарокотал, и она унеслась прочь. Портер остался наедине с крупным мужчиной, который протянул ему блокнот и кивнул в сторону ворот.
   – Айша ждет.
   Девочка сидела в тени высокого кипариса и что-то решительно чиркала в толстой, изрядно потрепанной книге в ярко-алой обложке. Ей было не больше девяти лет, черные волосы обрамляли ее личико, не по-детски строгое. Вскоре она наденет на голову платок, по обычаям их племени.
   Портер подошел ближе. Он чувствовал себя неловко. Присев у кипариса, спиной к дереву, он увидел через открытую дверь дома комнату, заполненную родственниками девочки. Все они настороженно следили за пришельцем.
   – Они боятся тебя,– промолвила девочка.
   – Я для них чужак.
   – Я не боюсь чужаков.
   В дверях появился хмурый молодой парень призывного возраста. Портер понял, что это – предупреждение.
   – Мой брат. Он говорит, что западные люди постепенно вымирают. А еще, что неверные не смогут возродиться.
   – Мы – две разные, воюющие между собой культуры. Это наша история. Возможно, судьба.
   Айша подняла голову. Ее лицо просветлело.
   – Ты уверен, что мы разные, ты и я?
   «Она знает!»
   Портер понаблюдал за тем, как она рисует. У ее ног лежала газета. Сосредоточенно водя карандашом по странице, она завела волосы за ухо, открывая круглую родинку на виске. Такую же, как у него самого.
   «Родинки – следы от ран в прошлой жизни».
   – Почему ты выбрал зеленый цвет для своих воспоминаний?
   Ее карандаш легко скользил по бумаге, легкими штрихами воссоздавая портрет. Девочка была талантливей, чем все знакомые Портеру взрослые художники.
   Серьезность разговора пугала доктора.
   – Не понимаю.
   – Твой блокнот зеленый.
   Портер думал об этом, но ответа так и не нашел.
   – Я был молодой, такой же, как и ты сейчас. Это было наитие. Однажды утром я проснулся и почувствовал потребность взяться за перо. Родители решили, что мои записи – обычные выдумки.
   Тут он понял, что портрет, который Айша рисовала в книге,– портрет ребенка.
   Остро заточенным концом карандаша она осторожно выделила пухлые ангельские щечки.
   – Зеленый – интересный выбор. Случайностей не бывает. У нас, друзов, есть пять священных цветов. Желтый – аль-калима. Желтый – это слово. Синий – ас-сахик, духовная сила, сила воли. Белый определяет реальность того, что дает сила синего цвета. Но ты выбрал аль-акль. Зеленый – это разум, а разум постигает истину. Ты избрал зеленый цвет, потому что ты понимаешь разум.
   – Я психиатр, если ты это имеешь в виду.
   – В этой жизни,– добавила девочка.
   Портер пригляделся с ней повнимательней. Айша держала в пальцах карандаш очень знакомым способом – его собственным. Девятилетняя девочка была такой же, что и он в детстве,– мудрой и всезнающей, вынужденной сражаться с ночными кошмарами и постигать их.
   Айша сидела в тени, покрывая страницу карандашными штрихами. Закончив рисунок, она протянула книжку Портеру.
   – Готово,– сказала девочка.– Настало «седьмое испытание».
   Голова младенца, не больше месяца от роду, была отрезана и насажена на палку.
 
   Портер застыл от ужаса. Потом перелистал страницы. Книгу заполняли записки на разных языках и непристойные, жуткие рисунки и наброски. Доктор ужаснулся не тому, что эти рисунки были страшными, а тому, что когда-то он сам рисовал эти кровавые и мерзкие сцены. Содержание красной книги девочки напоминало зеленый блокнот доктора. Большинство набросков совпадало во всех подробностях.
   Это приходило в ночных кошмарах к мальчику с молочной фермы неподалеку от Кентербери. Интуиция увела его вдаль от зеленых берегов Англии, на поиски истины. Такова была его жизнь.
   – Это для него,– сказала Айша.– Для того, кого ты поведешь.
   «О ком это она?»
   – Эта книга красная,– продолжала девочка.– Красный – ах-нахтс. Душа. То, что я писала, предназначается для души Киклада.
   «Киклад».
   Он впервые слышал, как это имя слетает с чужих губ, а не его собственных. Это наполнило сердце доктора странной уверенностью.
   – Но есть и другие,– добавила она.– Шестая книга черная. Черный – цвет отчаяния, хаоса, душевной гибели.
   – А седьмая?
   Лицо девочки стало задумчивым.
   – Седьмая – это книга, которая есть в каждом из нас. Веди его по шести, чтобы он понял, кто он такой. Нить судьбы Киклада похожа на канат, который перетерся. Ты должен соединить концы этого каната.
   Она положила красную книгу поверх зеленого блокнота Портера.
   Айша расправила плечи, словно с них свалился тяжкий груз.
   – Я не могу отправиться с тобой. Но испытание должно свершиться, а тебе предстоит проследить за этим. Это твой жребий.
   В глубине души Портера шевельнулась холодная неуверенность. Ему стало нехорошо, но Айша, кажется, чувствовала то же самое.
   – Кого я должен вести?
   – Ах, солнце сегодня такое жаркое!
   Портер запнулся, прежде чем ответить.
   – Да.
   – Ты видишь свою тень?
   Портер скосил глаза на землю. Он вытянул руку и пошевелил пальцами, наблюдая за покорными движениями тени.
   – Присмотрись внимательней. Ты никогда не думал, что ты – это твоя тень?
   – Нет. Вот моя тень.
   – А если это отражение? Или вспомни свои сны. Это ты?
   – Нет, конечно.
   – Сущность вернувшейся души определяет нас – моваххидун.
   Моваххидун – одно из самоназваний друзов. Они монотеисты, верующие в единого бога, бесконечного и непознаваемого. Их религия начиналась как исламская секта, хотя ислам давно отрекся от нее.
   – Как тень или отражение, мы не способны отделить себя от нашего физического тела. Наши тела – одежды для души. Но я чувствую вовсе не то, во что должна верить по традициям моей семьи.
   Она подняла с земли газету и протянула ее Портеру. Это был последний выпуск «Интернешнл геральд трибьюн», в котором публиковались выдержки из «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост».
   Этот выпуск печатался в Париже. Ничего особенного в нем не было. Пока девочка листала страницы, Портеру не бросился в глаза ни один яркий заголовок.
   Доктор ничего не понимал.
   – Мой дядя часто бывает в Европе по делам. Каждую неделю он присылает мне что-нибудь почитать. Говорит, что я должна знать, что происходит в мире. Милый, славный человек. Я знаю все лучше его. Скажи, что ты видишь?
   В центре страницы была напечатана фотография, на которой вступили в поединок двое мужчин. Хлестал дождь. Двое бились на улице современного Нью-Йорка, словно древние воины. «Коп сражается с бандитом».
   По спине Портера пробежал холодок.
   – Тело – лишь одежда, а лицо – маска. Но ты знаешь это лицо. Мы оба его рисовали. Когда-то мы были этим человеком.
   Портер прочитал статью. Он всегда знал то, что сейчас подтвердила эта девочка: есть люди, которые являются реинкарнациями одной души. Живым парадоксом.
   День еще не перешел в ночь, а доктор уже купил билет в Нью-Йорк и закончил свои дела в Бейруте. Он знал, что обратно ему не суждено вернуться.
   В Нью-Йорке ждал человек, чьей живой реинкарнацией был сам Портер. Человек, который был младше его. И этот человек еще не умер.

Книга вторая

   Познать себя? Если бы я познал себя, я бы в страхе убежал.

Гете

Пробуждение

   Он упал на заднее сиденье «седана». Во рту пересохло, язык покрывала противная слизь. Шевелиться было тяжело. Он ткнулся лицом в черную обивку салона, но жесткая кожа неприятно липла к щеке, и он отпрянул. Волосы свалялись от пота, грязи и крови. Машина стояла на месте.
   Сколько же времени прошло?
   – От тебя воняет,– послышался раздраженный голос.– Он не захочет тебя таким видеть.
   Ген вытер глаза от набежавшего пота и вылез из машины. Его голос звучал хрипло, а лицо непонимающе кривилось.
   – Кто ты?
   Женщина нетерпеливо вздохнула.
   – Каждый раз одно и то же!
   Ген стоял, пошатываясь, как новорожденный жеребенок. Он захлопнул дверцу трясущейся рукой. Бетонный пол подземного гаража приятно холодил босые ноги.
   Над головой вспыхнули лампы. Загудели кондиционеры, перегоняя по трубам свежий воздух в подземное помещение.
   У незнакомки были длинные золотисто-рыжие волосы и жгучие черные глаза. Почему-то она казалась знакомой, хотя он не мог припомнить ее лица.
   – Ты сделал глупость. Откровенную глупость!
   – А что я сделал?
   – Не надо изображать дурачка. Я тебя слишком хорошо знаю.
   Гену было не по себе. Он чувствовал себя неуверенно.
   – Я не подумал.
   – Это точно.
   Она подошла к выходу, у которого стояли, вытянувшись в струнку, двое здоровенных охранников, и помахала пропуском перед сканером. Тяжелая металлическая дверь скользнула в сторону.
   – Идем.
   – Где я?
   – А ты как думаешь?
   – Не знаю.
   – Это побочный эффект. Такое случалось уже много раз. Скоро все встанет на свои места. Идем.
   Ген стоял и упрямо смотрел на нее. Женщина вздохнула и подошла к нему. Взяла его за руку и нежно погладила израненные пальцы.
   – Считай, что это у тебя регресс в дикое состояние.
   Он ничего не ответил.
   Незнакомка потянула его за руку.
   – Пойдем же,– мягко произнесла она и, словно ребенка, провела Гена через дверь.
 
   Стены были из простого серого бетона. Окна в кабинетах – большие и безликие. На каждом повороте – охрана. Красные светодиодные огоньки цепью светились под потолком, обозначая маленькие видеокамеры в стальных корпусах. На первом этаже их было так много, что Ген сбился со счета.
   Незнакомка шла, крепко держа его за руку, время от времени предъявляя пропуск. Они долго петляли по коридорам. Женщина никому не сказала ни слова, ни разу не познакомила его ни с кем. И не позволяла ни на что отвлекаться.
   В этом здании все казалось таким правильным и по-военному упорядоченным, что у Гена помимо воли возникло ощущение, что он находится в нужном месте. Слабо забрезжили какие-то нечеткие воспоминания. Он знал это место, но в прошлый раз он словно глядел на него чужими глазами.
   Они зашли в комнату, вдоль стен которой виднелись стальные однотипные двери-панели. Женщина кивнула на соседнюю комнатку, откуда доносилось журчание воды, и сказала:
   – Надеюсь, когда я приду сюда опять, ты будешь готов.
   Ген растерянно оглядел череду безликих панелей.
   – Который шкаф мой?
   – Любой. Они не заперты.
   – Не хотелось бы случайно взять чужую одежду.
   – Почти у всех, кто тут живет, одинаковый размер. Найдешь то, что тебе подходит. Например, костюм. Я бы хотела, чтобы ты выглядел получше.
   Голос слегка дрогнул, выдавая ее чувства. В нем слышалась неприязнь. Она злилась.
   Она не двинулась с места, когда Ген повернулся к ней и спросил:
   – Почему ты меня ненавидишь?
   Женщина промолчала.
 
   Ген подставил голову под щедрую струю воды в душевой. Понадобилось некоторое время, чтобы лужа грязи у его ног втянулась в сливное отверстие. Он взял кусок мыла и усердно намылил руки. Ногти оставили след на круглом боку мыла. Ген отправил кусок обратно в мыльницу, следя, чтобы он лег на место. Стерильная аккуратность душевой была заразительна.
   Еще пять раз он брался за мыло, хотя и понимал, что грязь, которую он стремится смыть, залегла не на коже, а где-то гораздо глубже.
   Где он? Кто эти люди? Что они хотят от него?
   И как отсюда сбежать?
   Он задрал голову, позволяя горячим каплям барабанить прямо по глазам. Так он чувствовал себя живым.
   В настенном шкафчике Ген нашел полотенце и отправился исследовать гардероб. Строгий серый костюм он подобрал довольно быстро, а вот с туфлями пришлось повозиться.
   Ген перемерил три пары, прежде чем остановил выбор на простых кожаных ботинках.
   Он надел хрустящую белую рубашку, но от галстука решил отказаться. Все-таки не на собеседование идет. Те, кто его сюда притащили, явно хотят, чтобы он остался.
   Но женщина с рыжими волосами считала иначе. Она вернулась и встала у двери, наблюдая за ним. После чего рассерженно покопалась в других шкафах и выудила что-то изящное и стильное, сшитое из итальянского шелка.
   Потом завязала галстук у него под воротничком прекрасным виндзорским узлом. Она определенно умела обращаться с галстуками.
   – Галстук отражает тело и дух своего хозяина. Ты должен производить хорошее впечатление.
   – Зачем?
   – Ты задаешь слишком много вопросов.
   – А ты даешь слишком мало ответов.
   Гнев этой странной женщины снова вырвался наружу. Она изо всех сил хлестнула его по лицу.
   – Я здесь не для того, чтобы отвечать на твои вопросы.
   Ген машинально отвел руку и ударил ее по лицу так сильно, что она отступила и схватилась за щеку. По губам размазалась помада. Щека покраснела, но крови не было.
   Ген выглянул в коридор. В любую минуту может набежать охрана. Почему она не приказала его связать? И тут он понял, что ее гнев не относится к тому, что он сделал. Это что-то глубже, из далекого прошлого.
   Она выпрямилась. Слезы катились у нее по щекам, но она не обращала на них внимания. Женщина подошла к Гену.
   – Прости меня, пожалуйста,– попросила она и мягко поцеловала его в щеку, куда совсем недавно нанесла удар.
   Ген с подозрением отпрянул.
   – Я хочу уйти,– твердо заявил он.
   – Куда же ты пойдешь? – ответила она.– Ты дома.

Лоулесс

   Пятнадцать охранников патрулировали бельэтаж и фойе. Пока Ген и его спутница ехали на лифте, через стекла кабины он приметил еще по двое стражей на каждом этаже.
   Никакой это не дом. Что же это за место? На улице, в потоке машин, Ген разглядел желтые такси. Значит, они еще в городе. Но где именно?
   В затуманенном сознании неожиданно всплыл вопрос, который он когда-то уже слышал: «Что ты знаешь о своей жизни?»
   Ответа он так и не отыскал.
   Двери лифта разъехались в стороны, и женщина с рыжими волосами повела его дальше. Очередной пропускной пункт, где проверили ее документы, она миновала спокойно, без раздражения и без улыбок.
   По дороге она уже присматривалась к реакции Гена. Но в его глазах трудно было что-то разобрать.
   – Тебе здесь ничего не кажется знакомым?
   – Ничего. А должно?
   Она распахнула тяжелую металлическую дверь в конце коридора, которая вела в большой зал. Не говоря ни слова, женщина пропустила его вперед, а потом отступила в сторону и захлопнула дверь за его спиной.
 
   Как он мог так сглупить? Его заманили в ловушку, усыпили бдительность дурацким костюмом! Ген подергал за ручку, но та не поддалась. Ручка была привинчена так надежно, что даже не дребезжала.
   Он резко повернулся на каблуках и оглядел зал. В центре комнаты находились белая стационарная кушетка и офисная конторка, заставленная разным компьютерным оборудованием. За большой стеклянной стеной была комната для наблюдений. Туда вошла та самая женщина с рыжими волосами. Она села на стул рядом с группой занятых работой лаборантов. Ее взгляд был холоден.
   Ген отвернулся. Она не заслуживала его внимания.
   – Пожалуйста, ложитесь на кушетку.
   Голос был мужским и равнодушным. Когда команда повторилась, Ген сумел отследить расположение динамика. Выполнять приказ он не стал.
   На противоположном конце зала виднелся ряд дверей. Другого выхода не было. Он бросился вперед сломя голову. Но двери распахнулись прежде, чем он добрался до них. Вбежали четверо здоровых лбов из охраны, доктор и какой-то пожилой мужчина.
   – Стой на месте! – приказал один из охранников.
   Команда прозвучала глупо. Ген и не думал подчиняться.
   Он попытался увернуться, но охранники оказались вооружены острыми палками, которыми обычно погоняют скотину, и длинными жердями с петлями из стального кабеля на концах. Они хотели загнать его, как зверя.
   «Будь осторожен со своими желаниями».
   Ген прыгнул на ближайшего здоровяка, схватил за горло и развернул так, чтобы острый конец жерди, которую держал охранник, угодил второму противнику в бедро. Вспыхнула электрическая дуга, рассыпая искры, когда семь тысяч вольт прошли через ногу врага.
   Ген действовал быстро и ловко, но следующий противник был быстрее. Свистнув, стальная петля упала сверху, на голову, и туго затянулась. Горло сдавило так сильно, что Ген сложился пополам. Он захрипел, чувствуя, что язык не помещается во рту. Сражаясь за глоток воздуха, беглец рухнул на колени.
   – Встать!
   Удар тока молнией ударил вдоль спины. Мускулы сжались, кровь вскипела.
   Острие палки для загона скота вонзилось ему в основание шеи, заставляя распластаться на полу, словно какое-то животное.
   – На топчан!
   Ген снова не подчинился. Страшная петля, свисающая со второй жерди, качнулась к лицу. Но стариковская рука перехватила жердь. Кожа на руке была дряблой и желтоватой, с пигментными пятнышками, сквозь нее проступали тонкие кости и голубые жилки.
   – Ген, пожалуйста, сделай, что от тебя хотят. Иначе им придется причинить тебе вред.
   Он произнес это спокойно и даже сочувственно. Но за этими интонациями таился мрак, который не позволял довериться ему до конца.
   Хрупкая рука взяла Гена за подбородок и с неожиданной для старика силой вздернула его голову вверх. Они посмотрели друг другу в глаза. Изучая. Меряясь силой. И ни один не отвел взгляд.
   – Нам нужно продолжать работу, мы не можем ждать, пока пройдет приступ твоего боевого безумия. Нет времени, вот и все. А теперь… ты постараешься быть смирным?
   – Я постараюсь тебя убить,– пообещал Ген, глядя в холодные глаза собеседника.
   Как ни странно, лицо старика тут же смягчилось.
   – А в этом я совершенно не сомневаюсь.
 
   Молодой лаборант нанес гель и прикрепил к голове Гена последний из тридцати двух плоских дисков-электродов. Металл холодил кожу. Лаборант проверил, что диск держится прочно и хорошо проводит ток под низким напряжением.
   – Все готово, мистер Лоулесс.
   Старик подошел к кушетке, держа в руках небольшую стеклянную ампулу с густой красной жидкостью.
   – Что ты сделал со вторым флаконом? – спросил он.
   Ген постарался отвернуться, но лицо его невольно напряглось. Было ясно, что ампула вызывает в нем какие-то воспоминания.
   Он отвел взгляд.
   – Я не знаю.– Он попытался проверить на прочность ремни, которыми его локти и колени были привязаны к кушетке.– Что вы со мной делаете?
   – Отвечай на вопрос.
   Лоулесс склонился над Геном, опираясь обеими руками на набалдашник длинной инкрустированной трости черного дерева.
   – Где второй флакон?
   – Я его съел.
   – Неудивительно, учитывая твое нынешнее состояние. У нас был договор. Одна ампула. Раз в месяц. Ты нарушил контракт.
   – Плевать я хотел на твои контракты.
   Ген напрягся, но путы не поддавались. Бесполезно. Лоулесс поднял трость, приложил ее конец к щеке Гена и заставил его повернуть голову.
   – Смотри на меня, когда я разговариваю с тобой, грязная неблагодарная свинья! Мне бы не хотелось начинать все заново с кем-то другим.
   Ген плюнул в старика, но промахнулся. Плевок попал на пол, под ноги.
   – Я говорила, что он не подходит для этого.
   Старик посмотрел на стеклянную перегородку, за которой стояла рыжеволосая женщина, сжимая в руках микрофон.
   – Мег, оставь нас.
   «Значит, вот как ее зовут!»
   – Он не достоин такой чести, он – дурак,– не унималась та.
   – Мегера! У него свои недостатки, у тебя – свои. И ты для этого дела точно не подходишь. Выйди немедленно. Я не собираюсь выслушивать еще и твое чириканье!
   Он махнул рукой. Двое охранников тут же вошли в соседнюю комнату и выпроводили женщину насильно.
   Ген даже ощутил уважение к этому мудрому старику. Он правил в своем королевстве железной рукой.
   – Лоулесс.
   Ген покатал это имя на языке, словно редкое красное вино с богатым букетом.
   – Значит, ты вспомнил меня?
   – Нет, вон тот так сказал.
   Лаборант стоял, повернувшись к ним спиной, и смотрел на компьютерные экраны, на которых плясали ломаные линии волн мозговой активности Гена.
   Пленник с тревогой следил за извилистым графиком.
   – Мы снимаем ЭЭГ,– пояснил Лоулесс.– Электроэнцефалограмму. Карту электромагнитных волн твоего мозга. Ты, конечно, помнишь, что все это было и прежде?
   – А чего ты хочешь добиться?
   Невинные, казалось бы, слова заставили Лоулесса запнуться. Какой еще вопрос был бы более очевиден в такой ситуации?
   Старик положил дряблую высохшую руку на молодое упругое плечо Гена.
   – То, что предлагали Одиссею, а он по глупости отверг. Что искал Гильгамеш, но так и не обрел. Что украл Тифон, и за свой грех был обращен в цикаду… а это больше, чем заслуживал бедный брат Приама. Что обещали суки Кибелы, но так и не дали. Дар, которым Рок наградил Киклада, в наказание мне. Бессмертие.
 
   – Ты сошел с ума.
   – Мой мальчик, какой ты смешной. Разница между безумием и эксцентричностью заключается в толщине кошелька. Поэтому я весьма и весьма эксцентричен. А теперь отвечай: что ты знаешь о своей жизни?