Переводчик Сергей Ильин. Южный ветер

Коппеновского полумиллиона, которого может еще и не придется
расходовать на покупку или аренду трехкомнатной "санатории".
Образованному в благотворительных целях комитету
долженствует уподобляться жене цезаря. Между тем этот быстро
стал приобретать сходство с супругой Клавдия. Если бы им
по-прежнему руководил прямой и рассудительный мистер Фредди
Паркер, он быстро избавился бы от нежелательных элементов, дабы
сохранить пресловутые объедки для себя самого. Однако с того
времени, как заболела его хозяйка, мистер Паркер по всей
видимости удалился от мирских забот. Он обратился в невидимку.
Теперь же, когда хозяйка его скончалась, он, как
предполагалось, станет невидимым в еще большей степени. Для
всех вовлеченных в осуществление проекта лиц это был тяжелый
удар; хотя самым тяжелым он оказался для самого Консула, когда
тот, выйдя в общество из своего скорбного заточения, узнал,
какую возможность он упустил.
Каждый из членов небольшого подкомитета, явившегося к
мистеру Киту, чтобы сообщить ему о выдвинутом миллионером
условии и заручиться его участием в осуществлении проекта,
собирался тем же утром принять участие в похоронах хозяйки
мистера Паркера. Этого требовали приличия. По настоянию
Главного санитарного врача впечатляющее событие, итак уже
запоздавшее на день, было окончательно назначено на десять
тридцать сегодняшнего утра. Соответственно, на виллу "Кисмет"
они явились ни свет ни заря -- в девять часов, полагая, что им
удастся за имевшееся в их распоряжении малое время вытянуть из
Кита сумму, размер которой принудит старого Коппена выполнить
данное им обещание.
Впоследствии они сообразили, что в этом и состояла
совершенная ими в самом начале роковая ошибка. Им следовало
сдержать охватившее их нетерпение и подождать более удобного
случая.
Они бы и подождали, если бы в число депутатов не замешался
преследовавший собственные цели мистер Хопкинс, человек
сомнительных мотивов и не менее сомнительного прошлого. Этот
господин настаивал на том, что промедление может иметь роковые
последствия. Мистер Кит, уверял он, с пониманием отнесется к их
нетерпению. Через день-другой миллионер уплывет. Он может
покинуть Непенте еще до того, как они обратят в наличные его
чек или даже получат таковой. И что тогда? А то, что весь план
может рухнуть и, -- мысленно добавлял он, -- не видать мне
тогда моей доли наживы.
Другие депутаты, те что пореспектабельнее, поддались его
натиску. Они возражали, но тщетно. Тщетно указывали они, что
ван Коппен не из тех, кто отказывается от своих слов; что чек
можно подписать и в Америке и вообще где угодно; что суть
вопроса не в миллионере, а в его добром друге мистере Ките; что
они могут все испортить, обратившись к нему в такое
неподобающее время. Они проявили слабость.
Конечно, им следовало подождать. Ибо Кит любил одиночество
во всякое время и любой из дюжины его садовников мог сообщить
депутатам, что подобно иным уважающим себя мыслителям, Кит
имеет привычку завтракать не раньше девяти тридцати и что до
этого времени приближаться к нему попросту опасно. Нелишне было
также поинтересоваться образом жизни мистера Кита у его
проживающих на Непенте соотечественников. Библиограф, допустим,
мог бы сказать им, что "около одиннадцати Кита обыкновенно
тошнит", -- желая посредством этой шутливой нелепицы намекнуть,
что тревожить его до указанного часа небезопасно. Как бы там ни
было и какой день в году ни возьми, Кит определенно пребывал до
завтрака в раздражении, а в этот именно день в раздражении
необычайном, поскольку выпавший днем раньше пепел мало того,
что причинил ему разного рода материальный ущерб, так еще и
погубил нежные цветы одной бесценной ипомеи. Уже этого одного
хватило бы, чтобы раздосадовать и архангела. Сверх того, мистер
Кит, подобно всем прочим, -- а он всегда старался поступать,
как того требуют приличия, -- накануне несколько перебрал. Что
обыкновенно превращало его в человека на редкость
неприветливого, церемонного и обидчивого.
Тут-то на него и наскочила эта горстка чопорных идиотов. В
обыкновенных обстоятельствах он попытался бы обойтись с ними
повежливее. Нынче же ему едва-едва удалось выдавить простое
приветствие. Они перехватили его по пути из ванной комнаты в
парк -- к обильному завтраку под любимой пихтой, от которой
открывался вид на тирренские воды; его цветистый халат и шитые
золотом турецкие туфли до странного не вязались с их чинными,
припахивающими нафталином одеждами, в которые они облачились по
случаю похорон. В кратчайших выражениях извинившись за свой
наряд, в этот час утра приличествующий джентльмену, как он смел
думать, не менее любого другого, мистер Кит предложил им сесть
и выслушал то, что имел сообщить назначенный Комитетом оратор,
-- он слушал и зловеще помаргивал, похожий в своих очках на
ослепленного солнцем филина.

ГЛАВА XXXII

Вступление получилось длинным и беспорядочным.
Мисс Уилберфорс следует защитить от нее самой. Они пришли
к нему за пожертвованием, пусть даже маленьким, лишь бы оно
позволило мистеру ван Коппену выполнить данное им обещание.
Речь идет вовсе не о том, чтобы лезть не в свое дело. Речь идет
о том, чтобы положить конец вопиющему публичному скандалу. Мисс
Уилберфорс в дневное время спит, а по ночам шокирует население
Непенте. В ее же собственных интересах эту женщину следует
временно изолировать; нельзя больше предоставлять ее себе
самой; сделать все возможное для улучшения ее здоровья и
продления ее жизни, значит совершить акт благотворительности.
Их цель является чисто филантропической, она состоит в том,
чтобы оказать человеку посильную помощь. Мисс Уилберфорс
следует защитить от нее самой. Полмиллиона франков мистера ван
Коппена помогут в достижении этой цели. Пожертвование мистера
Кита, пусть даже маленькое, позволило бы мистеру ван Коппену
выполнить данное им обещание. Мисс Уилберфорс следует
защитить...
Да-да, он понял. Мисс Уилберфорс следует защитить от нее
самой. И он целиком и полностью с ними не согласен. Никого не
следует защищать от него самого. Вообще позиция человека в
отношении ближнего должна быть позицией невмешательства,
благожелательного эгоизма. Каждый, у кого в порядке
пищеварение, сознает эту кардинальную истину. К несчастью люди
со здоровым пищеварением встречаются не так часто, как хотелось
бы. Вот почему честные и откровенные суждения и по этому, и по
другим вопросам нынче не в цене. Никто не вправе почитать себя
за человека, желающего обществу пользы, до тех пор, пока он не
усвоит элементарного факта, а именно, что усовершенствовать мир
можно только одним способом: усовершенствовав себя самого, а
ближнего оставив в покое. Лучший же способ
самоусовершенствования состоит в том, чтобы регулярно прочищать
свой кишечник, и не тревожиться о кишечнике ближнего. Турецкий
ревень -- самое милое дело. Приобретаемый с его помощью
безмятежный взгляд на жизнь позволяет человеку понять всю
пустоту попыток вмешаться в осуществление процессов
естественного отбора.
Выступавший тут господин, продолжал он, что-то такое
говорил о благотворительности. Если бы представители племени
Израилева, вместо того, чтобы копаться в сверхъестественных
родословных, постарались привить себе хотя бы поверхностное
уважение к физиологии или иной полезной науке, они проявили бы
несколько большую осмотрительность в выборе собственной диеты.
А будь они осмотрительнее в этом выборе, свет и поныне не
увидел бы их святого писания. Это писание, памятник дурного
питания и нарушенных процессов пищеварения, несет три четверти
ответственности за то, что именуется благотворительностью.
Благотворительность же повинна в большей части человеческих бед
и несчастий. В одном только Лондоне доход частных
благотворительных организаций превышает пять миллионов фунтов
стерлингов. И на что же тратится этот доход? На поддержание
жизней невероятного числа людей, которым давно бы следовало
умереть. А каков результат того, что эти люди продолжают
влачить существование? Вырождение расы в целом. Вся
благотворительность сводится к раздаче поощрений за телесное
нездоровье и умственную неполноценность. Благотворительность
есть кошмар, пришедший к нам с Востока; попытка поднять слабых
на уровень сильных; подстрекательство к расточительности.
Благотворительность нарушает национальное равновесие; вместо
того, чтобы повышать принимаемые человечеством критерии, она их
понижает. Благотворительность это явственная помеха на пути
человечества, помеха, которая в прошлом все разрасталась и
разрасталась, между тем, как ее следовало бы свести на нет.
Пытаясь изменить фразеологию, но не суть дела, они назвали
себя филантропами. Значение этого достопочтенного слова в
последнее время характерным образом исказилось. Прометей,
являющийся архетипом данного понятия, принес с Неба огонь,
чтобы порадовать совершенно определенных людей, у которых
хватило ума найти его дару полезное применение. Он не тратил
времени, как тратит его нынешний филантроп, утирая носы тем,
кто ни на что не годен. Что представляет собой нынешний
филантроп? Это человек, вечно донимающий вас просьбами сделать
что-либо для кого-то другого. Он апеллирует к вашему кошельку,
имея в виду предположительное благосостояние какого-то
любезного его сердцу дегенерата. Прометей же апеллировал к
вашему разуму, имея в виду реальное благосостояние способных
мыслить существ. Разумеется, для богатого человека нет ничего
проще, чем выписать чек. Но никакой поступок не следует считать
разумным, только потому, что он прост. Человек должен уметь
управлять своими рефлексами. Прометей выбрал не самый простой
путь, он выбрал самый разумный, оказавшийся к тому же и самым
трудным. Одно только это доказывает, что он был человеком с
хорошим пищеварением и крепким здоровьем. Да иначе бы он и не
выдержал столь длительного общения со стервятником.
Члены делегации, поставленные в тупик этой многословной и
сварливой вступительной речью, только переглядывались. Ничего
хорошего она не сулила да и звучала, исходя из уст обыкновенно
вежливого мистера Кита, для них непривычно. Возможно, он
все-таки не успел позавтракать. "Надо было подождать", --
думали они. Один из депутатов пришел в такое раздражение, что
начал было говорить:
-- Парадокс, мистер Кит, не следует считать разумным,
только потому, что он прост... -- но мистер Кит, не дав ему
закончить, спокойно продолжал:
-- Довольно общих рассуждений. Итак, мисс Уилберфорс --
это достигшая определенного возраста леди, обладающая
самостоятельным, достаточным для приличного существования
доходом. Она не младенец, чтобы ее защищать от нее самой или
кого-то еще, в ее года человек уже имеет право не отвечать за
свои поступки. Подобно немалому числу разумных людей, она живет
в этой стране. Разумеется, жизнь здесь имеет свои неудобства,
среди которых попадаются весьма серьезные. Но эти неудобства
уравновешиваются совершенно определенными удобствами. Коротко
говоря, то, что годится в одной стране, не всегда годится в
другой. Тем не менее вы предлагаете обойтись с ней так, будто
она живет в Англии. Это представляется мне несколько
неразумным.
-- Мистер ван Коппен обещал нам...
-- Мистер ван Коппен может делать со своими деньгами все,
что ему угодно. Не понимаю, однако, с какой стати я должен
стать для моего доброго друга опорой в том, что представляется
мне дурацким поступком. Для этого я слишком хорошо к нему
отношусь. У нас с мистером ван Коппеном много общего и среди
прочего то, что ни он, ни я не являемся по происхождению
аристократами. Подозреваю, что именно это и дало вам основания
рассчитывать на мое участие в вашей подписке. Вы надеялись, что
будучи человеком низкого рождения и имея кое-какие средства, я
последую некоему раболепному инстинкту и попробую потягаться с
ван Коппеном в неуместной щедрости. Между тем я вовсе не сноб.
Социальные мои воззрения таковы, что мне в высшей степени
наплевать на кого бы то ни было. С другой стороны, мое
происхождение до некоторой степени внушило мне чувство, которое
доктор Сэмюэль Джонсон называет уважением к тем, кто его
превосходит. Мне нравятся представители высших слоев общества,
особенно когда их поведение отвечает старинным традициям этих
слоев. Вот почему мне нравится и мисс Уилберфорс. Если то, что
о ней рассказывают, правда, она ведет себя со всем бесстыдством
прирожденной леди. Прирожденные леди встречаются не так часто,
чтобы держать их запертыми в частных лечебницах. Вообще любая
насильственная изоляция постыдна. Любое даже самое мелкое
насекомое, трезвое или пьяное, наслаждается свободой, и если бы
вы, господа, не были филантропами, я попытался бы вам
объяснить, сколь неблаговидным может показаться ваше
предложение, какое чувство унижения должна испытывать отважная
женщина, будучи помещенной под замок и отданной в руки
бессердечной служительницы. И ради чего? Нет, только турецкий
ревень...
-- Боюсь, мистер Кит, что мы пришли к вам в неподходящее
время.
-- Весьма возможно. Но я не задержу вас надолго -- вы
ведь, наверное, сгораете от желания побывать на похоронах!
Собственно, я вообще не стал бы отнимать у вас время, если бы
не чувствовал, что вы ожидаете от меня каких-то объяснений. О
чем мы говорили?
-- О турецком ревене.
-- Ах, да! Я пытался проявить непредубежденность, что,
кстати говоря, обыкновенно приводит к ошибкам. Сейчас мне
представляется, что я преувеличил его достоинства. Поскольку
многое, разумеется, можно сказать и против применения подобных
медикаментов. Собственно, если как следует вдуматься, многое
можно сказать и в пользу запора. Запор является причиной нашей
английской желчности, а эта желчность, если ей правильно
распорядиться, имеет свои плюсы. Она порождает определенную
энергическую нетерпимость разума. Я думаю, что наша нация в
значительной мере обязана своими успехами именно этой ее черте.
Будь я историком, я бы не отказал себе в удовольствии доказать,
что мы обязаны прижимистости нашего телесного устройства не
только Великой Хартией, но и существованием нашей Британской
империи -- с Канадой, Австралией и всем остальным. Однако то,
что приличествует нации, не приличествует человеку. Сокрушить в
приступе хронического разлития желчи сопротивление какой-нибудь
Бенгалии и присоединить ее земли к Британской империи, быть
может, и является с национальной точки зрения деянием
добродетельным. Но сокрушить в каком бы то ни было приступе
сопротивление ближайшего нашего соседа мистера Ричардсона и
присоединить содержимое его кошелька к содержимому нашего
представляется с личной точки зрения делом порочным. Нет! Я не
могу отыскать в избытке желчи ничего полезного для отдельной
личности. Взгляд человека, страдающего от разлития желчи,
безусловно отличается некоторой напряженностью, но
напряженностью извращенной и ограниченной, а на великодушные
порывы такой человек не способен. Мутный, встревоженный взгляд!
Он сужает горизонты вместо того, чтобы их расширять. Положить
живот свой за ближнего -- какая чудесная старинная фраза. Но не
следует забывать, что этот самый живот следует регулярно
прочищать. Оглядываясь вокруг, я нахожу в ближних чрезвычайно
мало доброй воли. Возьмем ту же мисс Уилберфорс. Все, что ей
требуется, это сострадание -- участливые слова, участливое
обращение со стороны каждого из нас. Вместо этого, каждый из
нас готов бросить в нее камень. Что до меня, то я отнюдь не
пытаюсь обойти ее стороной; я не стыжусь якшаться с грешниками,
если они таковыми являются; я предпочел бы, будь то в моей
власти, сделать ее свободной и счастливой, а не запирать в
такое место, где ей только и останется, что предаваться
угрызениям совести. Здоровый человек естественным образом
питает расположение к ближнему -- не из принципа и не по
причине какого-нибудь божественного наития -- но оттого, что
органы его тела функционируют, как им положено. Его суждения не
замутнены вызванным несварением мрачным расположением духа. Он
понимает, что законы природы, какими бы грубыми они нам ни
казались, никогда не превосходят своей грубостью наши
любительские попытки их обмануть. Современная филантропия как
раз и представляет собой такую попытку. Она является следствием
дурацкой чувствительности. С расовой точки зрения ваша
филантропия есть замаскированная форма животной жестокости.
-- Мистер Кит!
-- Все сентиментальные люди преступники.
Эта не лезущая ни в какие ворота галиматья начинала
действовать членам депутации на нервы. Впрочем, имелась в ней и
хорошая сторона. Если поначалу они опасались потратить время
мистера Кита, то теперь начали понимать, что это он тратит их
время.
-- Говоря только от своего имени, мистер Кит, должен
сказать, что своим многословием вы лишь ослабляете вашу позицию
и что эти ваши рассуждения оскорбительны для огромного числа
мужчин и женщин, жертвующих своим временем и деньгами, а
зачастую и жизнями ради того, чтобы уменьшить страдания других
людей. Но это, как бы там ни было, рассуждения общие. Мы же
пришли к вам по конкретному делу и к тому же неотложному. Мы
хотим избавить остров от вопиющего публичного скандала.
Привычки мисс Уилберфорс, как я по-моему уже указывал, шокируют
приличных людей. Надеюсь, этого вы отрицать не станете?
-- Да, я помню, вы произносили какие-то слова в этом роде.
Мне они показались весьма примечательными, поскольку я со своей
стороны до сей поры так и не встретил ни мужчины, ни женщины,
ни даже ребенка, которому удалось бы меня шокировать.
Существуют люди, по любому поводу приходящие в ужас, это их
основное занятие. Я отношусь к ним с глубочайшим подозрением.
Приходить в ужас -- это прерогатива парвеню. Если мне и
случалось когда-либо покраснеть, то причиной тому было не
скверное поведение какого-то человека, а скверный характер его
мышления. Я же всякий раз, как становлюсь свидетелем так
называемого скандала, благодарю Бога за возможность увидеть
нечто новое и получить новые знания, которые пойдут мне на
пользу.
-- Ничего нового в скандальных поступках мисс Уилберфорс я
не нахожу, а ее привычка разоблачаться...
-- Позвольте отметить, что люди, живущие на этом острове,
имеют склонность к безответственной болтовне и преувеличениям.
Но одно можно сказать со всей определенностью. Эти ее эскапады,
если они и вправду имели место, никогда не происходили раньше
полуночи -- единственным прискорбным исключением являются
вчерашние послеполуденные часы, когда на улице было еще темнее,
чем ночью. Если эти ваши приличные люди столь церемонны, что
они делают на улицах в такой неподобающий час? Я в это время
сплю, и им советую. Возможно по этой причине я ни разу и не
видел названную леди в состоянии алкогольного опьянения. Но
если бы мне повезло встретиться с ней, я бы определенно
шокирован не был.
-- И как бы вы поступили, позвольте спросить?
-- Ощущения, вызываемые во мне каким-либо зрелищем,
зависят от моего психологического состояния в соответственный
момент. Я могу, например, пребывать в состоянии елизаветинской
игривости. В этом случае я мог бы прежде всего обратить
внимание на юмористическую сторону происходящего. Если хотя бы
половина того, что я слышал, правда, наблюдать за ней в такие
мгновения чрезвычайно забавно. Возможно, я рассмеялся бы и
смеялся до тех пор, пока меня не хватил бы апоплексический
удар. Я очень желал бы, чтобы англичане сохранили хоть малую
толику присущего им некогда чувства юмора, уничтоженного
пуританизмом, диспепсией, чтением газет и неумеренным
потреблением чая. Хорошо бы его воскресить. А для достижения
такой цели нет лучшего средства, чем славный пьянчуга. В
качестве возбудителя смеха он куда эффективнее и обходится
намного дешевле, чем любая из выдуманных до сей поры пантомим;
а то, что он несколько старомоден, делу ничуть не вредит.
-- Должен сказать, мистер Кит, я не думаю, что Господь
сотворил хоть одного человека ради того, чтобы над ним
потешались.
-- Возможно и так. Однако от этого никто не делается менее
смешным. С другой стороны, я мог бы в эту минуту оказаться
назойливым гуманистом, от чего и мудрейший из нас не
застрахован. В этом случае я, пожалуй, поддался бы искушению
ласково, но решительно отвести ее домой, притворившись,
насколько то в моих силах, таким же пьяным, как она --
притворившись, как вы понимаете, ради того, чтобы она не
чувствовала какого-либо неудобства. Мне бы, разумеется и в
голову не пришло обидеть ее хотя бы одним укоризненным словом;
ни в коем случае не следует посягать на сокровенные чувства и
самоуважение человека, пусть даже и пьяного. И опять-таки, будь
я в обычном моем рассудительном состоянии, я несомненно отошел
бы в сторонку и поразмыслил, как размышляю нередко, о
безрассудстве всяческой невоздержанности. Пьянство -- какой
постыдный порок! Как много достойных мужчин и женщин пали его
жертвой; мужчин, которых я знал, женщин, которых любил и даже
уважал! Это заставляет меня думать, что мы должны испытывать
благодарность к человеку, дающему нам яркий пример печальных
последствий пьянства. Если то, что вы говорите о мисс
Уилберфорс, справедливо, нам следует относиться к ней, как к
ниспосланному свыше предостережению. Предостережения же не
даются задаром. Между тем вы, господа, предлагаете упрятать
этот посланный нам небесами пример в санаторию. Что
представляется мне открытым вызовом Провидению.
-- Наш план по крайней мере обезопасит ее от гибели под
колесами какой-нибудь телеги.
-- Простите, но почему бы этой милейшей женщине и не
погибнуть под колесами, если ей того хочется? Это было бы
уместным завершением ее короткого и радостного жизненного пути.
Более того. Мы только что говорили о том, какой сдерживающий
пример она являет всем прочим. Так вот, если она умрет в
согласии с вашим планом, умрет заключенной в какой-либо приют в
качестве полуофициальной алкоголички, ее пример утратит для
тех, кто сейчас его видит, всю остроту и язвительность. Если мы
хотим выжать из этого примера все, что он способен нам дать, ей
именно следует погибнуть под колесами или еще каким-либо
насильственным способом. Только тогда мы и сможем сказать себе:
Ах, мы всегда полагали, что употреблять спиртные напитки
рискованно, но теперь мы в точности это знаем.
-- Несчастный случай такого рода, помимо иных
обстоятельств приведет к разнообразным осложнениям в отношениях
между ее родственниками и судебными властями этой страны.
-- Рад, что вы упомянули о юридических аспектах этого
дела, я едва о них не забыл. Они чрезвычайно важны. Выбирая
смерть под колесами некоего средства передвижения, она
действует, исходя из собственной инициативы. Вы же предлагаете
ни больше ни меньше, как лишить ее свободы действий. Как,
по-вашему, оценят судебные власти столь деспотичный поступок?
Насколько я себе представляю, присвоение прерогатив, которыми
-- по крайней мере в этой стране -- облечены соответствующие
власти, может очень дорого вам обойтись. Вполне вероятно, что
вам придется иметь дело с итальянским уголовным кодексом,
составленным и ныне проводимым в жизнь людьми, обладающими
редкостной широтой взглядов, людьми, которые ценят свободу
личности превыше рубинов и злата. Я не удивлюсь, если
непентинский судья, основываясь на юридических нормах, оценит
ваш поведение действия в отношении мисс Уилберфорс так же, как
оцениваю его, исходя из норм нравственных, я -- как произвол в
отношении личности. Весьма возможно, что он сочтет ваши
действия необоснованным заключением под стражу ни в чем
неповинного человека. Должен вам сказать, что синьор Малипиццо
обладает весьма определенными взглядами на свой долг перед
обществом.
Этого один из респектабельных членов депутации снести уже
не смог. Он спросил:
-- Вы говорите об этом мерзавце, о гнусной свинье, которая
именует себя судьей?
-- Возможно вы знаете его не так хорошо, как я. От души
желаю вам узнать его поближе. Узнать так, как знаю я! Он того
стоит. Позвольте мне кое-что сказать вам о нем -- кое-что новое
для вас, но для него весьма характерное. Ему, как и многим иным
местным жителям, присуща скрупулезная беспристрастность и
честность. Что касается меня, я способен поддерживать добрые
отношения даже с честным человеком. Это потому, что я в любом
из ближних стараюсь найти что-либо хорошее. Другим людям это не
всегда удается. Вследствие этого, синьор Малипиццо, будучи
неподкупным судьей, неизбежно возбуждает враждебные чувства у
некоторой, пользующейся дурной славой части местного населения.
Добросовестное исполнение им своих обязанностей навлекает на
него обвинения в жестокости. Это случалось далеко не единожды.
Это случилось всего лишь два дня назад, когда он посадил в
тюрьму шайку русских безумцев, ответственных, помимо нанесения
иного ущерба, за гибель трех невинных детей школьного возраста.
Я его действия одобряю. Если его и можно в чем-то винить, так