Страница:
– Каталажки, значит…
– Ага. А ученики, мол, Брахмы, будут всех недовольных и больных высматривать и в исправительные жилища отправлять. Но это только беды начало…
– Ничего себе начало! – опять вскинулся юный Арефий. У него уже в копчике зудело в бой ринуться и какому-нибудь ворогу рыло начистить. Это заметили.
– Осади, Арефий, – строго велел юнцу самый спокойный и рассудительный богатырь по прозванию Денисий Салоед. Дай рассказ дослушать.
– О прошлой седмице издала Аленка-паскудница вместе со своим махатмой первый указ, в коем потребовала отныне именовать себя не иначе как Матерью Мира, во! Но самое-то жуткое вот что было: объявила Аленка сим указом мед и пряники нечистой, греховной да преступной пищей! А все, кто мед да пряники ест либо производит, – суть окаянные мудхи, враги человечества и государственной власти.
– Оба-на, – тихо присвистнул Елпидифор Калинкин.
– Эти смугломордые, что на птицах-то прилетели, в одну ночь все пасеки разорили-пожгли, а пасечников похватали да в царские казематы попрятали. И ведь ни одна пчела энтих охальников не ужалила, ни один с распухшей мордой не ходил! Видать, то колдовство было Аленкино. Или Кумарис чего-нибудь накумарил…
– Ах они, сукины дети, – задумчиво протянул Де-нисий Салоед, – Чего удумали. Тридевятое царство без пряников – ровно богатырь без коня. Непорядок. Надо вмешаться, други!
– Это еще не все! – заторопился вестовой; новости так и посыпались из него, как горох из дырявого мешка, – На месте пасек повелел Брахма сеять коноплю да мак – это, дескать, священные растения, без них никак не просветлиться, кумару не будет. Наши мужички, конечно, такое дело делать отказались. Тогда Аленка другой указ издала, хлеще первого…
– Неужто?.. тихо, словно не веря, спросил бледный от гнева Ставр Годинович.
– Да, – горько опустил скорбную главу вестовой, – объявила подлая кровопивица, что отныне Тридевятое. царство идет путем очищения и святости, а посему начинается в нем повсеместно борьба с пьянством, и алкоголизмом. Ибо, как сказано в том указе, всякое вино и брага – есть грех, оскверняющий уста и погубляющий душу. Помните винокурню старого Филата Зеленого Черта?..
– Как же не помнить… Какое было бухло отменное!..
– Нет теперь той винокурни. На ее месте выстроили некое капище, в коем воскуряют благовонные масла и жгут свечи какому-то Вшивану. Наши попы воспротивились, да им быстро рты позатыкали.
– А с Филатом что?
– Помер, – вздохнул вестовой, – от разрыва сердца. Не вынес разорения дела всей своей жизни. После Филата уж все позакрывали, даже тем, кто пиво варил да квасы квасил, запрет на работу наложили. Тех же, кто противится…
– Понятно, – мрачно кивнул Мйкула Селянинович. Спорщиков никто не любит.
– Словом, беда и разорение в столице, да и по всему царству Тридевятому. Мясо есть нельзя – грех и скверна, хлебы печь нельзя – нарушается это… равновесие природы. С бабами кувыркаться пуще того нельзя, потому как это только ненужное истечение драгоценной кармической энергии. И детей плодить не след, потому как грешно к ним питать чувства отеческие и материнские…
– А что же можно тогда? – зло усмехнулся Никандр Кутежский,
– Пахать с утра до ночи на Брахму этого да мантры петь, пока язык не треснет. Это называется «кумарить». Брахма говорит, как кто вдосталь накумарится, на того и просветление вечное снизойдет, и того живьем сразу на небо заберут… Только пока у нас никто туда не стремится.
– Что ж, – подвел итог беседе Мйкула Селянинович. Голосует мое сердце за то, чтобы помочь страждущему Отечеству и избавить народ Тридевятого царства от паскудной Аленки да пришлого ворога. Как рассуждаете, други?
– Тут и рассуждать нечего. По коням, братва, хватай мечи и всех кроши в капусту! – воодушевленно вякнул поперед старших Арефий и огреб-таки заслуженного щелбана.
– Верно говоришь, Микула, – Денисий Салоед поправил на груди кольчугу. Спасать надо царство.
– Спасать-то спасать, – подал голос доселе молчавший изящного вида богатырь Устин Дальняя Делянка. Да только кто нам за это заплатит? Мы что, бесплатно воевать будем? А обмундирование? А износ оружия? А пайковые? Мы контрактные богатыри или как?..
– Смотрю я на тебя, Устин, и думаю, –медленно протянул Ставр Годинович. И на какой только делянке ты такой умный вырос, а?
– На дальней, – любезно ощерился Устин. Ее еще называют Пылестина.
– Оно и видно. Много пыли гонишь. Так вот, – поднялся из-за стола Микула Селянинович, давая тем самым понять, что разговор окончен, – идем биться за Тридевятое царство. Выступаем завтра с утра. А кто не с нами, пусть остается в Стане выгребные ямы чистить. Да, вот еще что… Надо спросить у Фондея Соросовича, пойдет ли он, все ж таки чужеземец.
– Он пойдет, – убежденно сказал Елпидифор Калинкин. Он за наше царство душой болеет..
– Тогда надо попросить его, чтоб он своего толмача с собой прихватил. Для пущей важности. Хоть переговоров мы вести не собираемся…
Назавтра ранним утром богатырский отряд, возглавляемый Микулой Селяниновичем, выступил, топча заросшую сурепкой дорогу, по направлению ко граду Кутежу. Грозно сверкали спешно начищенные за ночь доспехи, бряцали мечи, развевались флажки на древках копий… В Теплом Стане остался только меркантильный Устин, коего словом богатырской чести обязали перемыть всю посуду да вычистить отхожие места. Как показали дальнейшие события, Устин Дальняя Делянка слова, своего не сдержал…
Когда богатыри, отмахав положенное им до Кутежа расстояние, притормозили у заставы, там ждал народных заступников первый курьез.
– Погланисьная слузба! – представился донельзя смуглый мужичонка, опуская перед богатырской кавалькадой хлипкую палку, раскрашенную в черно-белую полоску.
– Чего? – Микула поднял к уху руку в металлической полуведерной перчатке. Ты, мил человек, ежли подаяния просишь, так палкой честным людям в нос не тычь!
– Погранисьная слузба! – еще громче завопил мужичонка.
Никандр Кутежский спешился и подошел к нему – разглядеть поближе.
– Че те надо, убогий? – предельно милостиво спросил он.
– Пьедьявите васи документы и лазлесение на плоезд в столису! – потребовал смуглый стражник.
– Не понял… – протянул было Никандр и отпихнул мужика в сторону, но тут случилось неожиданное.
Из ближнего лесочка вылетела пара здоровенных уродливых птиц, про которых рассказывал богатырям вестовой, и принялась прицельно обстреливать отряд белесовато-желтым жидким пометом.
– Паскуды! – завопил Елпидифор Калинкин, первым получивший по шлему, и выхватил меч. На ошметочки порубаю!
Тут схватились за мечи и остальные. Потому что мужичонка свистнул, и вслед за птицами из лесу появились смуглокожие вертлявые воины с длинными блестящими палками вроде копий.
– Да их тут сотни три! – вскрикнул юный Арефий, уже представляя свою героическую гибель и мраморный памятник в полный рост на месте, кончины.
– Не боись, сосунок! – пристыдил его Денисий Салоед. Хоть их и больше, да зато мы толще!
Благо небольшое озерцо нашлось неподалеку от заставы. Там пока и остановились богатыри, не подозревая, что весть об их приближении уже мчится в многострадальный град Кутеж с хорошей упреждающей скоростью…
Засеребрится острой крыши скат,
И будут победителей искать,
И знамени тугой взметнется бархат…
Наступит время для поэм и од,
Восстанут вновь Гомер и Гесиод.
И уцелевший на войне народ
Заученно и вымученно ахнет.
И всех скорбящих ждет когда-нибудь
Возможность отскорбеть и отдохнуть:
И их тяжелый, бесконечный путь
На самом деле вычислен и смерен,
И вот снята последняя печать,
И можно петь, а лучше промолчать.
Закончится когда-нибудь печаль
Не потому, что радость ее сменит.
– Стихи нам не помогут, тезка, – после долгого молчания подала голос Василиса Прекрасная.
Она стояла спиной ко мне и смотрела в окно на глухую кутежскую ночь. В комнатке тоже было сумрачно: две оплывающие свечки освещали только мою собеседницу и милосердно прятали от глаз весь тот разгром, который днем учинили в нашем тереме присланные от Аленки головорезы. Если вспоминать о том, как все было, – новых слез не миновать. Поэтому я и взялась отчего-то читать стихи. Не свои. Их писала одна из обучавшихся у меня студенток, странная, нелюдимая девочка, после университета распределившаяся в какой-то заштатный подмосковный архив. Где теперь та девочка с ее архивом, где Москва, где мой университет?.. Это не важно. Это из другой жизни. Возможно, той, которая мне приснилась. Или была всего-навсего виртуальной обучающей программой…
– Знаешь, Василиса, когда я оказалась здесь, в смысле в Тридевятом царстве, я поначалу думала, что все это – мой дурной сон.
– Почему дурной? – сразу перебивает Василиса Прекрасная и отворачивается от окна. Даже при столь неярком освещении заметно, как опухли от слез ее дивные глаза.
– Ну, не дурной, забавный… И что он скоро кончится. Как фольклорный праздник. И я отправлюсь после этого праздника к себе домой, в унылую тишину четырех стен, в ежедневную тоску о том, что жизнь проходит, не замечая тебя… И самым острым ощущением будут споры в собесе по поводу перечисления пенсии. Или радость на полчаса оттого, что какой-нибудь старик в парке на скамейке скользнул оценивающим взглядом по моим увядающим прелестям… Мне тридцать один год, а я уже привыкла жить так, словно мне за пятьдесят. Глупо, правда? И вдруг – сказка, Иван с этими его леденцами дурацкими, от которого я ожидала чего угодно, но только не того, что влюблюсь в него.
– Все-таки влюбилась. В голосе Василисы Прекрасной послышались нотки удовлетворения. Впервые за весь этот день.
– Да. И я теперь не знаю, как мне быть и что делать. Но только одно мне понятно наверняка: Тридевятое царство – это мой шанс.
– Что?
– Шанс. Возможность. Единственная, фантастическая возможность переиграть свою жизнь по совершенно другому сценарию. Ты скажешь (хотя тезка молчала) – это все равно что примерять чужую одежду? Но, во-первых, кто сказал, что эта «одежда» мне не пойдет? А во-вторых, кто знает, что она – не моя?.. От чудес отказываться просто неприлично. Тем более в моем возрасте. В тридцать лет сказок хочется даже больше, чем в двенадцать. Тем более что у каждого человека в конце концов есть право на свою, личную, единственную и неповторимую сказку. А право надо отстаивать. И я готова надеть кольчугу и взять в руки меч, лишь бы эта сказка оставалась сказкой. Такой, какой я ее полюбила и в какой стала жить по-настоящему. И я не позволю, чтобы сказка превратилась в кошмар. С этими словами я зажгла еще пару свечей и принялась наводить порядок в разгромленной комнате.
Василиса Прекрасная только смотрела, как я переворачиваю лавки в исходное для них положение, засовываю обратно в сундуки и комоды безжалостно вытряхнутую на пол одежду, вооружась веником, сметаю в одну хрустящее-звенящую кучу, всю нашу битую керамику…
– Зря ты, – только и сказала она отрешенно. Девицы бы прибрали.
– Сама справлюсь. Неужели ты не понимаешь, Василиса, что работа для меня сейчас – единственная возможность хоть как-то заставить себя не реветь!
– Да, ты права. От слез пользы нет. Что дальше делать думаешь?
Я отшвырнула веник:
– Для начала поговорю с… ней. Как женщина с женщиной. Она зря надеется, что совершенное ею меня сломает. Василиса, я, знаешь ли, не училась спасению царств, и помочь мне советом в плане стратегии и тактики особо некому. Ничего. Главное – начать, а уж конец-то в сказке обязательно будет благополучным. Во всяком случае, на это нужно надеяться.
– Погубит она тебя. Видишь, какую власть взяла, уже в нашем тереме беспредельничает. Сама погибнешь и мужей наших не спасешь.
– Василиса, ты прекрасно знаешь, что твоему царевичу в подвале ничего особо не грозит. Тем более что в свете происходящих событий у него подобралась прекрасная компания.
– Легко тебе говорить…
– Да, – согласилась я и почему-то принялась выкручивать щипцы для колки сахара, – Мне легче всего. Потому что я даже не знаю, в каком сейчас… состоянии пребывает мой Иван. Ты уже слышала мой рассказ о том, как это было. По силам тебе преодолеть Аленкино колдовство?
– Нет. Прости, сестрица названая.
– Бог простит. Ложись-ка ты, Василиса Прекрасная, спать. В твоем положении вредны недосыпание и стрессы.
– А ты что же?
Я усмехнулась. Бессонница была моей старой и задушевной подругой.
– А я буду стихи читать. Шутка. Я буду готовиться к завтрашнему дню.
Выпроваживая из комнаты Василису Прекрасную, я лгала. Я не собиралась глядеть в день грядущий. Для этого слишком сильны были воспоминания о событиях, случившихся накануне. И если учесть, что одним из 'таких событий явилось исчезновение моего Ивана, к которому я успела привязаться. Словом, мне было о чем подумать.
Хотя бы о том, как мы могли попасть в такую переделку…
Очередной день в ополоумевшем от постоянных речей Брахмы Кумариса граде Кутеже начинался как обычно. Трех старых пасечников (из тех, что ухитрились где-то отсидеться во время первой облавы) просветленные адепты, обрадованно горланя мантры, поволокли в ЛТО – лечебно-трудовое очистилище. По слухам, в ЛТО уже «прописалась» большая часть дееспособного мужского населения града Кутежа. То есть те, кому новая политика вашнапупца и его кармической жены была хуже ножа острого. ЛТО наводняли помимо пасечников тестомесы и пекари-пряничники, дюжина самогонщиков и пара дюжин потребителей их продукции, местные сомелье из крупных уважаемых трактиров, брагоделы и их трудовые коллективы – словом, весь цвет трудового Кутежа. Пару раз, судя по тем же слухам, население ЛТО пыталось бунтовать и как следует начистить физиономии своим расписанным хной тюремщикам, но не тут-то было! То ли Аленка и в самом деле оказалась весьма мощной колдуньей, то ли у Брахмы Кумариса была такая сила убеждения, что слона свалит, – попытки бунта были пресечены в зародыше, а к бунтовщикам применили суровые «лечебно-профилактические» меры.
День продолжался… Посреди Красной площади группа вашнапупских фанатиков сложила в огромную, сладко благоухающую кучу, резные пряничные доски и подожгла их. Говорят, жены пряничных дел мастеров и резчиков по дереву выли, как воют по покойнику, глядя на это беззаконие. Да и как тут не завоешь, когда настоящая пряничная доска вырезывается несколько лет, из особым способом обработанного дерева, ценится не дешевле золотого слитка и почитается мастеровым людом едва ли не святыней… Густой дым над главной площадью города пах медом и жженым имбирем. Не обращая внимания на задымленность, народу явился ненавистный Брахма Кумарис, двинул речь на четверть часа (никто не понял ни словечка, а Аленки в тот момент рядом не было), и бабы заголосили пуще. Но рвать в клочки ненавистного махатму не пошли, потому что свежо еще было в обывательской памяти зрелище того, как надвигалось на людей ставшее неласковым небо.
На месте бывшей ярмарки мрачно светились побелкой корпуса проклятого народом ЛТО. Возле крепкого забора кое-кто из вашнапупских адептов раскинул полосатые палаточки и, чудовищно коверкая слова, зазывал народ приобрести все необходимое для скорейшего просветления:
– Масло сандала – нэ говори, что мало! Купи – просвэтись, ходи – весэлись!
– А вот колокольчик железный, в медитации полэзный! Он звэнит над тобой, возвещает астральный покой!
– Палочка хны – и тебе хоть бы хны! Сделай тату, если пусто во рту!
– Священные клизмы мирового буддизма для полного и окончательного очищения организма! При покупке двух третью вставляем бэсплатно!
– Жертвуйтэ на строительство ашрама, да помилуют вас Арджуна и Рама!..
– Ароматические лампы для мамы и папы! Вдохнешь – приятно, нэ выдыхай обратно!…
Но мрачным кутежанам идеи, а тем более товары народного просветления были чужды. Бабы ходили под окошками ЛТО, выкликали своих попавших в беду благоверных, пытались просовывать им через забор узелки со съестным. Попытки не удавались: хитрые адепты объявляли принесенные куски окорока, яйца либо сыры греховной пищей и конфисковали во имя Брахмы Кумариса.
Разумеется, мы шли в царские палаты – отчитываться о выполнении второго Аленкиного желания. Если вы помните, она неизвестно с какого мозгового замыкания потребовала для себя суперслужанку. Вот это-то существо и было при нас, скованное моим суровым паролем, но при этом поминутно желающее рассыпаться на пиксели.
– Эй, Девочка Живущая в Сети! – сурово одернула я без конца меняющую обличья трехмерную фигурку. Веди себя прилично. Во всяком случае, хотя бы тогда, когда рядом будем находиться мы с Ваней…
– А-а-анечка просила снять маечки! – профальцетила Девочка, видимо поясняя тот момент, что на ней вместо маленького черного платья вдруг оказались только белые чулки с пышными розовыми бантиками в заданном районе. Вот виртуальная дрянь! Надеюсь, они с Аленкой друг другу придутся вполне по душе и по размеру…
Внутреннее убранство царских палат претерпело радикальные изменения с того момента, как в них поселился вашнапупский узурпатор Брахма Кумарис. Вся лепнина, позолота и росписи а-ля Палех и Хохлома исчезли бесследно. Вместо них на стенах висели драпировки из грубой холстины, разрисованные загадочными символами (преобладали кривовато вычерченные кольца и пересекающие их эллипсы) и выплетенные в технике макраме невнятные по смыслу панно. На полу, поверх затоптанных ковров, навалена была прелая солома, судя по специфическому аромату – конопляная. Везде где только можно торчали бронзовые треножники с курящимися травами (по-моему, опять-таки конопля) и разных размеров и фасонов ароматические лампы. Лавок не было, подразумевалось, что всякому посетителю положено стоять, либо лежать ничком носом в конопле перед двумя тронами, на которых в данный момент с максимальным удобством расположились Аленка, Матерь Мира, и ее кармический супруг Брахма Кумарис. Великий махатма погружен был в медитацию посредством эксплуатации сооружения, одновременно напоминающего кальян и волынку. В сооружении булькала вода цвета густо разведенной марганцовки. Примерно такого же цвета была и физиономия приснопоминаемого Брахмы.
– Мы пришли, – не затрудняясь приветствием, известил царственную пару мой Иван.
– Заказ выполнили, – дополнила я.
В ответ на это Брахма только пуще забулькал своей медитационной марганцовкой, а Аленка принялась неистово дергать четки:
– Откуль, то есть откуда в вас, о низкорожденные мудхи, проистекает столько непочтения к высшим пред вами па касте и по званию?! – зашипела она. Падите ниц, страшась лицезрения солнцеподобного махатмы, духовного сына Вшивы и Разорвати!
– Не, ниц мы не будем, – тут же перебил узурпаторшу Иван. Никак нам того не возможно. Мы намедни с супругой в бане парились, а у вас тут вона каки полы заплеванные. У последнего золотаря в избе и то чище будет!
– Ох и дерзок твой муженек, Василиса, – недобро улыбнулась мне Матерь Мира. Ох гляди, как бы не нарвался он на мой гнев суровый да праведный!
– И что будет? – залюбопытствовала я. – Под боком незримые ладони Крутого Сэма любовно баюкали шестиствольный пулемет «миниган», которым можно было за здорово живешь разнести треть царских палат. Кстати, о Сэме. С тех пор как его вынесло из геймерного пространства на нашу скромную кутежскую землю, он практически не покидал нас с Иваном. За мужем он ходил следом даже в нужник (подозреваю, что и со мной было то же самое, просто Сэм здорово умеет маскироваться). И, кроме нас да еще Василисы Прекрасной, Сэма толком никто не видел: так, маячит за спиной тень какая-то невнятная… А сам виртуальный герой, кажется, решил для себя, что его первоочередной задачей является охрана наших с Иваном персон. Вот и вел себя соответственно. Хотя применить на деле свой устрашающий арсенал Сэму пока не удавалось. И я молила Небо, чтобы это «пока» длилось подольше.
…На мой вопрос Аленка никак не прореагировала, только завязала четки узлом, в морской практике именуемым двойным беседочным, и рыкнула:
– Где заказ?
– Здесь. Я указала на мельтешащую пикселами пустоту.
– Чтой-то я ничего не вижу, – прищурилась Аленка.
– Так ты ж сама хотела, чтоб у тебя была такая служанка, которая глаз не :мозолит, не позволяет себе лишнего и подчиняется только твоим приказам. Вот. Эта девица вполне тебе подойдет.
– Не вижу здесь никакой девицы. Махатмушка мой сизокрылый, – обратилась она к булькающему Кумарису, – а ты не презираешь ли третьим своим духовным оком означенную служанку?
Мне хотелось расхохотаться, услышав столь высокопарную тираду, но я сдержалась.
– Служанка функционирует по крайне простому принципу, – лекторским тоном заговорила я. Пока не произнесен пароль и не дано задание к выполнению, эта модель находится в стохастическом состоянии.
– Чего? – вытаращилась Аленка, а Кумарис вышел из транса и вовсе булькать перестал.
– Того. Скажешь ей слово заветное, дашь приказ, она и примет облик человеческий, и за выполнение приказа примется.
– Ой ли? – Аленка недоверчиво прикусила узел из четок.
– Проверь. Я с максимальным равнодушием пожала плечами и протянула Аленке бумажку с лингвистическим кодом. Это заветные слова. Произнесешь – все будет. А мы – пойдем. У нас еще дел много.
Мы с Иваном развернулись было, но Аленкин крик вернул нас от дверей:
– Стоять!
– В чем дело?!
– Ишь хитрые какие! Сунули мне бумажку, а сами стрекача задать хотите?! Нет уж! Испытания, при вас проводить буду!..
Я обреченно вздохнула про себя. Хитрость не удалась. А так хотелось…
Аленка развернула поданную мною бумажку, косо глянула на меня и громко продекламировала вслух:
До свиданья, мой любимый город
Я почти попала в хроники твои [2] …
– У-у, йес! – взвизгнула наша сетевая подружка, и немедля ее пиксели приняли достойную и вполне гуманоидную форму. Девочка Живущая в Сети, подбоченясь, глянула на ошеломленную ее метаморфозой Аленку и выдала:
Я ворвалась в твою жизнь, и ты обалдела.
Я захотела любви, ты же не захотела.
Может, я че не то говорю, ты послушай, послушай,
Я же дарю тебе звезду, подарю свою душу,
Напряги ж свои уши, эге-ге!
При этом девица явно вознамерилась прыгнуть на колени к узурпаторше. Та стала нехороша лицом.
– Чур меня! – замахала она руками и принялась отбрыкиваться от девицы. Кого вы мне тут подсунули?!
– Нормально, – заверила я Аленку. Ты ей отдай приказ что-нибудь сделать. Она выполнит. Ей это как два пальца об асфальт.
– Чего? – опять вытаращилась Аленка. Девочка уже отцепилась от нее и теперь носилась по периметру палаты, поднимая в воздух подгнившие конопляные стебли. Эй, убогая! А ну-ка покажи, что умеешь!
Девочка немедля остановилась, ее страшненькое мозаичное личико приняло мечтательное и даже несколько томное выражение.
– Хочешь сладких апельсинов? – певуче спросила она Аленку, подходя к ней почти вплотную. Хочешь вслух рассказов длинных? Хочешь, я убью соседей...
– Да! – радостно завопила Аленка. Хочу! Вот энтим и займись незамедлительно! Все соседние государства: Хренску Волость, Дастрахань, Лабудяндию и Крепкий Стул – все смети с лица земли!
– Легко! – кивнула девочка и, рассыпавшись роем черных точек, исчезла.
А я схватилась за голову. Надо же было совершить подобную глупость! Ведь эта сетевая дурочка и впрямь может такого натворить…
– Хорошую ты мне служаночку предоставила, – улыбнулась мне Аленка. В самый раз подходящую.
– Она не для этого предназначалась! – закричала я. Верни ее немедленно!
– То не твоя забота, для чего я своих холопок предназначаю, – надменно отрезала Аленка. А будешь чересчур много на себя дерзости' брать – сама холопкой станешь!
Вот тут все и случилось.
Мой Иван, до сего момента с терпеливым молчанием наблюдавший за происходящим со стороны, без лишних разговоров в два гигантских шага преодолел расстояние до узурпаторшиного трона и вкатил Аленке такую мощную оплеуху, что та рухнула на пол вместе со своим царственным седалищем.
– Получи, зараза, пепси-колу! – тоном рефери на ринге кровавого бокса сказал он.
– Иван, как ты можешь! – вскинулась я. Она ведь все-таки женщина. Бить женщину неэтично…
– Ага. А ученики, мол, Брахмы, будут всех недовольных и больных высматривать и в исправительные жилища отправлять. Но это только беды начало…
– Ничего себе начало! – опять вскинулся юный Арефий. У него уже в копчике зудело в бой ринуться и какому-нибудь ворогу рыло начистить. Это заметили.
– Осади, Арефий, – строго велел юнцу самый спокойный и рассудительный богатырь по прозванию Денисий Салоед. Дай рассказ дослушать.
– О прошлой седмице издала Аленка-паскудница вместе со своим махатмой первый указ, в коем потребовала отныне именовать себя не иначе как Матерью Мира, во! Но самое-то жуткое вот что было: объявила Аленка сим указом мед и пряники нечистой, греховной да преступной пищей! А все, кто мед да пряники ест либо производит, – суть окаянные мудхи, враги человечества и государственной власти.
– Оба-на, – тихо присвистнул Елпидифор Калинкин.
– Эти смугломордые, что на птицах-то прилетели, в одну ночь все пасеки разорили-пожгли, а пасечников похватали да в царские казематы попрятали. И ведь ни одна пчела энтих охальников не ужалила, ни один с распухшей мордой не ходил! Видать, то колдовство было Аленкино. Или Кумарис чего-нибудь накумарил…
– Ах они, сукины дети, – задумчиво протянул Де-нисий Салоед, – Чего удумали. Тридевятое царство без пряников – ровно богатырь без коня. Непорядок. Надо вмешаться, други!
– Это еще не все! – заторопился вестовой; новости так и посыпались из него, как горох из дырявого мешка, – На месте пасек повелел Брахма сеять коноплю да мак – это, дескать, священные растения, без них никак не просветлиться, кумару не будет. Наши мужички, конечно, такое дело делать отказались. Тогда Аленка другой указ издала, хлеще первого…
– Неужто?.. тихо, словно не веря, спросил бледный от гнева Ставр Годинович.
– Да, – горько опустил скорбную главу вестовой, – объявила подлая кровопивица, что отныне Тридевятое. царство идет путем очищения и святости, а посему начинается в нем повсеместно борьба с пьянством, и алкоголизмом. Ибо, как сказано в том указе, всякое вино и брага – есть грех, оскверняющий уста и погубляющий душу. Помните винокурню старого Филата Зеленого Черта?..
– Как же не помнить… Какое было бухло отменное!..
– Нет теперь той винокурни. На ее месте выстроили некое капище, в коем воскуряют благовонные масла и жгут свечи какому-то Вшивану. Наши попы воспротивились, да им быстро рты позатыкали.
– А с Филатом что?
– Помер, – вздохнул вестовой, – от разрыва сердца. Не вынес разорения дела всей своей жизни. После Филата уж все позакрывали, даже тем, кто пиво варил да квасы квасил, запрет на работу наложили. Тех же, кто противится…
– Понятно, – мрачно кивнул Мйкула Селянинович. Спорщиков никто не любит.
– Словом, беда и разорение в столице, да и по всему царству Тридевятому. Мясо есть нельзя – грех и скверна, хлебы печь нельзя – нарушается это… равновесие природы. С бабами кувыркаться пуще того нельзя, потому как это только ненужное истечение драгоценной кармической энергии. И детей плодить не след, потому как грешно к ним питать чувства отеческие и материнские…
– А что же можно тогда? – зло усмехнулся Никандр Кутежский,
– Пахать с утра до ночи на Брахму этого да мантры петь, пока язык не треснет. Это называется «кумарить». Брахма говорит, как кто вдосталь накумарится, на того и просветление вечное снизойдет, и того живьем сразу на небо заберут… Только пока у нас никто туда не стремится.
– Что ж, – подвел итог беседе Мйкула Селянинович. Голосует мое сердце за то, чтобы помочь страждущему Отечеству и избавить народ Тридевятого царства от паскудной Аленки да пришлого ворога. Как рассуждаете, други?
– Тут и рассуждать нечего. По коням, братва, хватай мечи и всех кроши в капусту! – воодушевленно вякнул поперед старших Арефий и огреб-таки заслуженного щелбана.
– Верно говоришь, Микула, – Денисий Салоед поправил на груди кольчугу. Спасать надо царство.
– Спасать-то спасать, – подал голос доселе молчавший изящного вида богатырь Устин Дальняя Делянка. Да только кто нам за это заплатит? Мы что, бесплатно воевать будем? А обмундирование? А износ оружия? А пайковые? Мы контрактные богатыри или как?..
– Смотрю я на тебя, Устин, и думаю, –медленно протянул Ставр Годинович. И на какой только делянке ты такой умный вырос, а?
– На дальней, – любезно ощерился Устин. Ее еще называют Пылестина.
– Оно и видно. Много пыли гонишь. Так вот, – поднялся из-за стола Микула Селянинович, давая тем самым понять, что разговор окончен, – идем биться за Тридевятое царство. Выступаем завтра с утра. А кто не с нами, пусть остается в Стане выгребные ямы чистить. Да, вот еще что… Надо спросить у Фондея Соросовича, пойдет ли он, все ж таки чужеземец.
– Он пойдет, – убежденно сказал Елпидифор Калинкин. Он за наше царство душой болеет..
– Тогда надо попросить его, чтоб он своего толмача с собой прихватил. Для пущей важности. Хоть переговоров мы вести не собираемся…
Назавтра ранним утром богатырский отряд, возглавляемый Микулой Селяниновичем, выступил, топча заросшую сурепкой дорогу, по направлению ко граду Кутежу. Грозно сверкали спешно начищенные за ночь доспехи, бряцали мечи, развевались флажки на древках копий… В Теплом Стане остался только меркантильный Устин, коего словом богатырской чести обязали перемыть всю посуду да вычистить отхожие места. Как показали дальнейшие события, Устин Дальняя Делянка слова, своего не сдержал…
Когда богатыри, отмахав положенное им до Кутежа расстояние, притормозили у заставы, там ждал народных заступников первый курьез.
– Погланисьная слузба! – представился донельзя смуглый мужичонка, опуская перед богатырской кавалькадой хлипкую палку, раскрашенную в черно-белую полоску.
– Чего? – Микула поднял к уху руку в металлической полуведерной перчатке. Ты, мил человек, ежли подаяния просишь, так палкой честным людям в нос не тычь!
– Погранисьная слузба! – еще громче завопил мужичонка.
Никандр Кутежский спешился и подошел к нему – разглядеть поближе.
– Че те надо, убогий? – предельно милостиво спросил он.
– Пьедьявите васи документы и лазлесение на плоезд в столису! – потребовал смуглый стражник.
– Не понял… – протянул было Никандр и отпихнул мужика в сторону, но тут случилось неожиданное.
Из ближнего лесочка вылетела пара здоровенных уродливых птиц, про которых рассказывал богатырям вестовой, и принялась прицельно обстреливать отряд белесовато-желтым жидким пометом.
– Паскуды! – завопил Елпидифор Калинкин, первым получивший по шлему, и выхватил меч. На ошметочки порубаю!
Тут схватились за мечи и остальные. Потому что мужичонка свистнул, и вслед за птицами из лесу появились смуглокожие вертлявые воины с длинными блестящими палками вроде копий.
– Да их тут сотни три! – вскрикнул юный Арефий, уже представляя свою героическую гибель и мраморный памятник в полный рост на месте, кончины.
– Не боись, сосунок! – пристыдил его Денисий Салоед. Хоть их и больше, да зато мы толще!
* * *
Баталия у пограничной заставы длилась около сорока минут и закончилась полной победой богатырей. Поганых птиц перебили всех до единой, смуглокожим повезло больше: почуяв, чем дело пахнет, они дунули в лес, а богатыри поленились их преследовать. Тем более что предстояло решить насущную проблему: найти ближайший пруд либо озеро, где можно было бы отчиститься от птичьего помета. Не скакать же в столицу такими обгаженными!..Благо небольшое озерцо нашлось неподалеку от заставы. Там пока и остановились богатыри, не подозревая, что весть об их приближении уже мчится в многострадальный град Кутеж с хорошей упреждающей скоростью…
* * *
Закончится когда-нибудь тоска.Засеребрится острой крыши скат,
И будут победителей искать,
И знамени тугой взметнется бархат…
Наступит время для поэм и од,
Восстанут вновь Гомер и Гесиод.
И уцелевший на войне народ
Заученно и вымученно ахнет.
И всех скорбящих ждет когда-нибудь
Возможность отскорбеть и отдохнуть:
И их тяжелый, бесконечный путь
На самом деле вычислен и смерен,
И вот снята последняя печать,
И можно петь, а лучше промолчать.
Закончится когда-нибудь печаль
Не потому, что радость ее сменит.
– Стихи нам не помогут, тезка, – после долгого молчания подала голос Василиса Прекрасная.
Она стояла спиной ко мне и смотрела в окно на глухую кутежскую ночь. В комнатке тоже было сумрачно: две оплывающие свечки освещали только мою собеседницу и милосердно прятали от глаз весь тот разгром, который днем учинили в нашем тереме присланные от Аленки головорезы. Если вспоминать о том, как все было, – новых слез не миновать. Поэтому я и взялась отчего-то читать стихи. Не свои. Их писала одна из обучавшихся у меня студенток, странная, нелюдимая девочка, после университета распределившаяся в какой-то заштатный подмосковный архив. Где теперь та девочка с ее архивом, где Москва, где мой университет?.. Это не важно. Это из другой жизни. Возможно, той, которая мне приснилась. Или была всего-навсего виртуальной обучающей программой…
– Знаешь, Василиса, когда я оказалась здесь, в смысле в Тридевятом царстве, я поначалу думала, что все это – мой дурной сон.
– Почему дурной? – сразу перебивает Василиса Прекрасная и отворачивается от окна. Даже при столь неярком освещении заметно, как опухли от слез ее дивные глаза.
– Ну, не дурной, забавный… И что он скоро кончится. Как фольклорный праздник. И я отправлюсь после этого праздника к себе домой, в унылую тишину четырех стен, в ежедневную тоску о том, что жизнь проходит, не замечая тебя… И самым острым ощущением будут споры в собесе по поводу перечисления пенсии. Или радость на полчаса оттого, что какой-нибудь старик в парке на скамейке скользнул оценивающим взглядом по моим увядающим прелестям… Мне тридцать один год, а я уже привыкла жить так, словно мне за пятьдесят. Глупо, правда? И вдруг – сказка, Иван с этими его леденцами дурацкими, от которого я ожидала чего угодно, но только не того, что влюблюсь в него.
– Все-таки влюбилась. В голосе Василисы Прекрасной послышались нотки удовлетворения. Впервые за весь этот день.
– Да. И я теперь не знаю, как мне быть и что делать. Но только одно мне понятно наверняка: Тридевятое царство – это мой шанс.
– Что?
– Шанс. Возможность. Единственная, фантастическая возможность переиграть свою жизнь по совершенно другому сценарию. Ты скажешь (хотя тезка молчала) – это все равно что примерять чужую одежду? Но, во-первых, кто сказал, что эта «одежда» мне не пойдет? А во-вторых, кто знает, что она – не моя?.. От чудес отказываться просто неприлично. Тем более в моем возрасте. В тридцать лет сказок хочется даже больше, чем в двенадцать. Тем более что у каждого человека в конце концов есть право на свою, личную, единственную и неповторимую сказку. А право надо отстаивать. И я готова надеть кольчугу и взять в руки меч, лишь бы эта сказка оставалась сказкой. Такой, какой я ее полюбила и в какой стала жить по-настоящему. И я не позволю, чтобы сказка превратилась в кошмар. С этими словами я зажгла еще пару свечей и принялась наводить порядок в разгромленной комнате.
Василиса Прекрасная только смотрела, как я переворачиваю лавки в исходное для них положение, засовываю обратно в сундуки и комоды безжалостно вытряхнутую на пол одежду, вооружась веником, сметаю в одну хрустящее-звенящую кучу, всю нашу битую керамику…
– Зря ты, – только и сказала она отрешенно. Девицы бы прибрали.
– Сама справлюсь. Неужели ты не понимаешь, Василиса, что работа для меня сейчас – единственная возможность хоть как-то заставить себя не реветь!
– Да, ты права. От слез пользы нет. Что дальше делать думаешь?
Я отшвырнула веник:
– Для начала поговорю с… ней. Как женщина с женщиной. Она зря надеется, что совершенное ею меня сломает. Василиса, я, знаешь ли, не училась спасению царств, и помочь мне советом в плане стратегии и тактики особо некому. Ничего. Главное – начать, а уж конец-то в сказке обязательно будет благополучным. Во всяком случае, на это нужно надеяться.
– Погубит она тебя. Видишь, какую власть взяла, уже в нашем тереме беспредельничает. Сама погибнешь и мужей наших не спасешь.
– Василиса, ты прекрасно знаешь, что твоему царевичу в подвале ничего особо не грозит. Тем более что в свете происходящих событий у него подобралась прекрасная компания.
– Легко тебе говорить…
– Да, – согласилась я и почему-то принялась выкручивать щипцы для колки сахара, – Мне легче всего. Потому что я даже не знаю, в каком сейчас… состоянии пребывает мой Иван. Ты уже слышала мой рассказ о том, как это было. По силам тебе преодолеть Аленкино колдовство?
– Нет. Прости, сестрица названая.
– Бог простит. Ложись-ка ты, Василиса Прекрасная, спать. В твоем положении вредны недосыпание и стрессы.
– А ты что же?
Я усмехнулась. Бессонница была моей старой и задушевной подругой.
– А я буду стихи читать. Шутка. Я буду готовиться к завтрашнему дню.
Выпроваживая из комнаты Василису Прекрасную, я лгала. Я не собиралась глядеть в день грядущий. Для этого слишком сильны были воспоминания о событиях, случившихся накануне. И если учесть, что одним из 'таких событий явилось исчезновение моего Ивана, к которому я успела привязаться. Словом, мне было о чем подумать.
Хотя бы о том, как мы могли попасть в такую переделку…
Очередной день в ополоумевшем от постоянных речей Брахмы Кумариса граде Кутеже начинался как обычно. Трех старых пасечников (из тех, что ухитрились где-то отсидеться во время первой облавы) просветленные адепты, обрадованно горланя мантры, поволокли в ЛТО – лечебно-трудовое очистилище. По слухам, в ЛТО уже «прописалась» большая часть дееспособного мужского населения града Кутежа. То есть те, кому новая политика вашнапупца и его кармической жены была хуже ножа острого. ЛТО наводняли помимо пасечников тестомесы и пекари-пряничники, дюжина самогонщиков и пара дюжин потребителей их продукции, местные сомелье из крупных уважаемых трактиров, брагоделы и их трудовые коллективы – словом, весь цвет трудового Кутежа. Пару раз, судя по тем же слухам, население ЛТО пыталось бунтовать и как следует начистить физиономии своим расписанным хной тюремщикам, но не тут-то было! То ли Аленка и в самом деле оказалась весьма мощной колдуньей, то ли у Брахмы Кумариса была такая сила убеждения, что слона свалит, – попытки бунта были пресечены в зародыше, а к бунтовщикам применили суровые «лечебно-профилактические» меры.
День продолжался… Посреди Красной площади группа вашнапупских фанатиков сложила в огромную, сладко благоухающую кучу, резные пряничные доски и подожгла их. Говорят, жены пряничных дел мастеров и резчиков по дереву выли, как воют по покойнику, глядя на это беззаконие. Да и как тут не завоешь, когда настоящая пряничная доска вырезывается несколько лет, из особым способом обработанного дерева, ценится не дешевле золотого слитка и почитается мастеровым людом едва ли не святыней… Густой дым над главной площадью города пах медом и жженым имбирем. Не обращая внимания на задымленность, народу явился ненавистный Брахма Кумарис, двинул речь на четверть часа (никто не понял ни словечка, а Аленки в тот момент рядом не было), и бабы заголосили пуще. Но рвать в клочки ненавистного махатму не пошли, потому что свежо еще было в обывательской памяти зрелище того, как надвигалось на людей ставшее неласковым небо.
На месте бывшей ярмарки мрачно светились побелкой корпуса проклятого народом ЛТО. Возле крепкого забора кое-кто из вашнапупских адептов раскинул полосатые палаточки и, чудовищно коверкая слова, зазывал народ приобрести все необходимое для скорейшего просветления:
– Масло сандала – нэ говори, что мало! Купи – просвэтись, ходи – весэлись!
– А вот колокольчик железный, в медитации полэзный! Он звэнит над тобой, возвещает астральный покой!
– Палочка хны – и тебе хоть бы хны! Сделай тату, если пусто во рту!
– Священные клизмы мирового буддизма для полного и окончательного очищения организма! При покупке двух третью вставляем бэсплатно!
– Жертвуйтэ на строительство ашрама, да помилуют вас Арджуна и Рама!..
– Ароматические лампы для мамы и папы! Вдохнешь – приятно, нэ выдыхай обратно!…
Но мрачным кутежанам идеи, а тем более товары народного просветления были чужды. Бабы ходили под окошками ЛТО, выкликали своих попавших в беду благоверных, пытались просовывать им через забор узелки со съестным. Попытки не удавались: хитрые адепты объявляли принесенные куски окорока, яйца либо сыры греховной пищей и конфисковали во имя Брахмы Кумариса.
* * *
Должна сразу оговориться, что за всеми вышеописанными картинами я наблюдала в обществе своего Ивана. Точнее, с нами был еще кое-кто, но об этом пока не стоит.Разумеется, мы шли в царские палаты – отчитываться о выполнении второго Аленкиного желания. Если вы помните, она неизвестно с какого мозгового замыкания потребовала для себя суперслужанку. Вот это-то существо и было при нас, скованное моим суровым паролем, но при этом поминутно желающее рассыпаться на пиксели.
– Эй, Девочка Живущая в Сети! – сурово одернула я без конца меняющую обличья трехмерную фигурку. Веди себя прилично. Во всяком случае, хотя бы тогда, когда рядом будем находиться мы с Ваней…
– А-а-анечка просила снять маечки! – профальцетила Девочка, видимо поясняя тот момент, что на ней вместо маленького черного платья вдруг оказались только белые чулки с пышными розовыми бантиками в заданном районе. Вот виртуальная дрянь! Надеюсь, они с Аленкой друг другу придутся вполне по душе и по размеру…
Внутреннее убранство царских палат претерпело радикальные изменения с того момента, как в них поселился вашнапупский узурпатор Брахма Кумарис. Вся лепнина, позолота и росписи а-ля Палех и Хохлома исчезли бесследно. Вместо них на стенах висели драпировки из грубой холстины, разрисованные загадочными символами (преобладали кривовато вычерченные кольца и пересекающие их эллипсы) и выплетенные в технике макраме невнятные по смыслу панно. На полу, поверх затоптанных ковров, навалена была прелая солома, судя по специфическому аромату – конопляная. Везде где только можно торчали бронзовые треножники с курящимися травами (по-моему, опять-таки конопля) и разных размеров и фасонов ароматические лампы. Лавок не было, подразумевалось, что всякому посетителю положено стоять, либо лежать ничком носом в конопле перед двумя тронами, на которых в данный момент с максимальным удобством расположились Аленка, Матерь Мира, и ее кармический супруг Брахма Кумарис. Великий махатма погружен был в медитацию посредством эксплуатации сооружения, одновременно напоминающего кальян и волынку. В сооружении булькала вода цвета густо разведенной марганцовки. Примерно такого же цвета была и физиономия приснопоминаемого Брахмы.
– Мы пришли, – не затрудняясь приветствием, известил царственную пару мой Иван.
– Заказ выполнили, – дополнила я.
В ответ на это Брахма только пуще забулькал своей медитационной марганцовкой, а Аленка принялась неистово дергать четки:
– Откуль, то есть откуда в вас, о низкорожденные мудхи, проистекает столько непочтения к высшим пред вами па касте и по званию?! – зашипела она. Падите ниц, страшась лицезрения солнцеподобного махатмы, духовного сына Вшивы и Разорвати!
– Не, ниц мы не будем, – тут же перебил узурпаторшу Иван. Никак нам того не возможно. Мы намедни с супругой в бане парились, а у вас тут вона каки полы заплеванные. У последнего золотаря в избе и то чище будет!
– Ох и дерзок твой муженек, Василиса, – недобро улыбнулась мне Матерь Мира. Ох гляди, как бы не нарвался он на мой гнев суровый да праведный!
– И что будет? – залюбопытствовала я. – Под боком незримые ладони Крутого Сэма любовно баюкали шестиствольный пулемет «миниган», которым можно было за здорово живешь разнести треть царских палат. Кстати, о Сэме. С тех пор как его вынесло из геймерного пространства на нашу скромную кутежскую землю, он практически не покидал нас с Иваном. За мужем он ходил следом даже в нужник (подозреваю, что и со мной было то же самое, просто Сэм здорово умеет маскироваться). И, кроме нас да еще Василисы Прекрасной, Сэма толком никто не видел: так, маячит за спиной тень какая-то невнятная… А сам виртуальный герой, кажется, решил для себя, что его первоочередной задачей является охрана наших с Иваном персон. Вот и вел себя соответственно. Хотя применить на деле свой устрашающий арсенал Сэму пока не удавалось. И я молила Небо, чтобы это «пока» длилось подольше.
…На мой вопрос Аленка никак не прореагировала, только завязала четки узлом, в морской практике именуемым двойным беседочным, и рыкнула:
– Где заказ?
– Здесь. Я указала на мельтешащую пикселами пустоту.
– Чтой-то я ничего не вижу, – прищурилась Аленка.
– Так ты ж сама хотела, чтоб у тебя была такая служанка, которая глаз не :мозолит, не позволяет себе лишнего и подчиняется только твоим приказам. Вот. Эта девица вполне тебе подойдет.
– Не вижу здесь никакой девицы. Махатмушка мой сизокрылый, – обратилась она к булькающему Кумарису, – а ты не презираешь ли третьим своим духовным оком означенную служанку?
Мне хотелось расхохотаться, услышав столь высокопарную тираду, но я сдержалась.
– Служанка функционирует по крайне простому принципу, – лекторским тоном заговорила я. Пока не произнесен пароль и не дано задание к выполнению, эта модель находится в стохастическом состоянии.
– Чего? – вытаращилась Аленка, а Кумарис вышел из транса и вовсе булькать перестал.
– Того. Скажешь ей слово заветное, дашь приказ, она и примет облик человеческий, и за выполнение приказа примется.
– Ой ли? – Аленка недоверчиво прикусила узел из четок.
– Проверь. Я с максимальным равнодушием пожала плечами и протянула Аленке бумажку с лингвистическим кодом. Это заветные слова. Произнесешь – все будет. А мы – пойдем. У нас еще дел много.
Мы с Иваном развернулись было, но Аленкин крик вернул нас от дверей:
– Стоять!
– В чем дело?!
– Ишь хитрые какие! Сунули мне бумажку, а сами стрекача задать хотите?! Нет уж! Испытания, при вас проводить буду!..
Я обреченно вздохнула про себя. Хитрость не удалась. А так хотелось…
Аленка развернула поданную мною бумажку, косо глянула на меня и громко продекламировала вслух:
До свиданья, мой любимый город
Я почти попала в хроники твои [2] …
– У-у, йес! – взвизгнула наша сетевая подружка, и немедля ее пиксели приняли достойную и вполне гуманоидную форму. Девочка Живущая в Сети, подбоченясь, глянула на ошеломленную ее метаморфозой Аленку и выдала:
Я ворвалась в твою жизнь, и ты обалдела.
Я захотела любви, ты же не захотела.
Может, я че не то говорю, ты послушай, послушай,
Я же дарю тебе звезду, подарю свою душу,
Напряги ж свои уши, эге-ге!
При этом девица явно вознамерилась прыгнуть на колени к узурпаторше. Та стала нехороша лицом.
– Чур меня! – замахала она руками и принялась отбрыкиваться от девицы. Кого вы мне тут подсунули?!
– Нормально, – заверила я Аленку. Ты ей отдай приказ что-нибудь сделать. Она выполнит. Ей это как два пальца об асфальт.
– Чего? – опять вытаращилась Аленка. Девочка уже отцепилась от нее и теперь носилась по периметру палаты, поднимая в воздух подгнившие конопляные стебли. Эй, убогая! А ну-ка покажи, что умеешь!
Девочка немедля остановилась, ее страшненькое мозаичное личико приняло мечтательное и даже несколько томное выражение.
– Хочешь сладких апельсинов? – певуче спросила она Аленку, подходя к ней почти вплотную. Хочешь вслух рассказов длинных? Хочешь, я убью соседей...
– Да! – радостно завопила Аленка. Хочу! Вот энтим и займись незамедлительно! Все соседние государства: Хренску Волость, Дастрахань, Лабудяндию и Крепкий Стул – все смети с лица земли!
– Легко! – кивнула девочка и, рассыпавшись роем черных точек, исчезла.
А я схватилась за голову. Надо же было совершить подобную глупость! Ведь эта сетевая дурочка и впрямь может такого натворить…
– Хорошую ты мне служаночку предоставила, – улыбнулась мне Аленка. В самый раз подходящую.
– Она не для этого предназначалась! – закричала я. Верни ее немедленно!
– То не твоя забота, для чего я своих холопок предназначаю, – надменно отрезала Аленка. А будешь чересчур много на себя дерзости' брать – сама холопкой станешь!
Вот тут все и случилось.
Мой Иван, до сего момента с терпеливым молчанием наблюдавший за происходящим со стороны, без лишних разговоров в два гигантских шага преодолел расстояние до узурпаторшиного трона и вкатил Аленке такую мощную оплеуху, что та рухнула на пол вместе со своим царственным седалищем.
– Получи, зараза, пепси-колу! – тоном рефери на ринге кровавого бокса сказал он.
– Иван, как ты можешь! – вскинулась я. Она ведь все-таки женщина. Бить женщину неэтично…