Первухина Надежда. Выйти замуж за дурака

   …Аленка крепко заснула под утро после тяжелой бессонной ночи и грохот выстрела спросонья приняла за гром. Зевнула, перевернулась на другой бок и вдруг подскочила как ужаленная.
   – Манька! Парашка! Почему народ шумит?! Но ни Манька, ни Парашка на зов госпожи не являлись. Вся дворцовая челядь предпочла загодя перейти на сторону восставших. Поэтому царские палаты были пустынны и своей тишиной наводили ужас на лжецарицу.
   – Да что же это деется?! – воскликнула Аленка, бросаясь к окну. Глянула и отшатнулась. Бунт!
   Она заметалась по комнатам, не зная, что делать. Кинулась к магическим книгам и, словно скованная незримыми цепями, не могла произнести ни одного заклятия. Вспомнились ей давние слова наставника в волшбе, месье Жака: «Поскольку вы ненасытны в своих желаниях и неисправимы в своих пороках, мон анфан террибль, наступит день, когда даже черное колдовство перестанет вам служить. Ибо демоны тоже не любят дурно пахнущих рук!»
   И этот день настал.
   – Готфрид, Готфрид, ты-то куда провалился, советник мой разлюбезный! – бормотала царица. То таскался, под ногами путался, а как приперло, так его и нету.
   Тут Аленке показалось, что она слышит шаги.
   Обеспамятев от страха, она спряталась за расшитую белыми цветами сливы ширму – подарок нипонсанского императора Хитрохито.
   «Если это бунтовщики, живой я им не дамся!» – промелькнула в голове Аленки приличествующая событиям мысль.
   Но, к великому царицыному облегчению, это были не бунтовщики. Некая дама, одетая в платье иноземной моды – с фижмами и кринолином, быстро, почти бегом, перебегала из комнаты в комнату, озираясь по сторонам. На даме был белый парик, перчатки и… сапоги со шпорами.
   – Готфрид! – приглушенно крикнула из-за ширмы Аленка. Это ты, что ли?
   Это действительно был посол фон Кнакен. И хотя ему было вовсе не до смеха, его рот сам собой растягивался в улыбке, обнажавшей легендарные зубы.
   – Вот вы где, ваше величество, – выдохнул он. А я вас ищу, ищу…
   – Ты почему так вырядился? – перебила его Аленка.
   Фон Кнакен нервно поправил парик. С парика взлетело легкое облачко пудры.
   – Мой дом окружен повстанцами, – торопливо говорил посол. Я сумел под видом прачки проскользнуть задним проходом… то есть задним двором и немедленно побежал к вам.
   – Все пропало, Готфрид? – бесцветным голосом поинтересовалась Аленка.
   – Да, ваше величество. Они взбунтовались все. Все, до единого.
   Аленка молчала, тупо уставившись в узор на ширме. Потом ее начала бить дрожь.
   – Нет! Не-эт! – тоненько завыла она. Не дамся-а! Посол с некоторым ужасом наблюдал за тем, как изменяется лицо и тело лжецарицы. Теперь перед ним была невзрачная, сутулая, некрасивая женщина с серым отечным лицом и черными провалами вместо глаз.
   – Что? – проскрежетала Аленка. В своем настоящем обличье не нравлюсь тебе? Посол быстро нашел, что сказать:
   – Вам надо бежать, ваше величество. Вместе со мной. У черного входа нас ждет мой верный слуга с каретой. Карета с гербами Великой Братании, поэтому нас не должны задерживать, я уверен. Эти холопы побоятся конфликта с братанцами.
   – Хорошо. Идем.
   – Ваше величество, вам надо переодеться.
   – Что? Ох… – Только теперь Аленка .увидела, что стоит в одной ночной сорочке и.босиком. Я мигом!
   – Я помогу вам. Вот одежда. Посол сунул в руки Аленки сверток. Та принялась разворачивать:
   – Да ведь это мужское платье!
   – Правильно. Вы – в мужском, я –в женском. Так мы не возбудим подозрения и проведем этих болванов.
   – Ладно. Аленка принялась облачаться. Тогда я себе еще усы нарисую.
   – Это лишнее, – оборвал ее посол. Вы слышите, в нижних палатах уже бьют окна! Скорее к черному ходу!
   Через минуту странная парочка – дама в платье с незашнурованным на спине корсетом и кавалер в едва сходящемся на груди камзоле, узких лосинах и остроносых домашних туфлях, то и дело оглядываясь, выбежали в прилегавший к заднему двору царских палат малинник. Там их действительно ждала карета с кучером, почему-то одетым в лисью шубу.
   – Гони к границе! – басом рявкнула на кучера незашнурованная дама, запихивая кавалера в карету и плотно захлопывая дверцы. Гони, пес!
   И карета понеслась. Готфрид фон Кнакен тщательно задернул плотные бархатные шторки на окошках, и в карете стало сумрачно и душно, как в бочке. Аленку трясло.
   – Спокойнее, ваше величество, – сказал ей посол, хотя у него самого зубы выбивали дробь. Этот бунт еще ничего не значит. Мы переждем его в тайном месте, а потом, потом снова приступим к исполнению наших замыслов.
   – Ох, тошно мне! – глухо простонала Аленка и рванула воротник камзола. Не хочу я уже ничего, посол!
   – Не сдавайтесь, ваше величество! Вам уже нельзя сдаваться! Вот, выпейте, это взбодрит вас!
   Аленка глотнула из фляги и поморщилась:
   – Гадость!
   – Это знаменитое вино Помиранции! – удивился посол. Впрочем, у вашего величества всегда были особенные вкусы.
   Вино сделало свое дело. Щеки лжецарицы порозовели, она задышала спокойнее, а в глазах появился интерес к жизни.
   – Как все, было? – принялась: расспрашивать она посла. Что в городе творилось?
   Посол рассказал про залп с «Эос», послуживший сигналом к началу, вооруженного восстания.
   – Значит, они загодя сговорились, – подытожила царица.
   – Да. Кто-то, видимо, узнал про наши планы и решил нас опередить…
   Аленка посмотрела на посла с глубоким подозрением.
   – А уж не ты ли сам, собака нихтферштейнская, – звонким от ненависти голосом поинтересовалась она, – уж не ты ли сам и предал меня? Может, ты нарочно стакнулся с Марьей Моревной?! Может, тебе Руфина чего больше, чем Поднятую Целину, наобещала? Говори, гад!
   – Вы ошибаетесь, царица, – торопливо заверил ее посол. Ему стало не по себе от ненормального, какого-то ртутного сияния глаз узурпаторши. Я не предавал вас и не имел к этому ни малейшего желания.
   – Побожись! – потребовала Аленка. –
   – Я не умею божиться, но я клянусь честью рода фон Кнакен! – Голос посла с баса сбился на фальцет. Между прочим, я тоже пострадал от этого восстания.
   – Это как?
   – Моя жена ночью сбежала. Видимо, к этим мужланам-повстанцам.
   – Ого! Быстрая она у тебя оказалась.
   – Негодяйка оставила письмо, – тяжело ворочая челюстью, сказал Готфрид. Она написала, что порывает со мной навсегда, поскольку я, по ее мнению, бесчестный человек. С утра я хотел послать кое-кого из своих подчиненных на поиски Мари, но… сами понимаете, ваше величество, в момент, когда вершится история, некогда думать о жене. Тем более сбежавшей.
   – И правильно! – поддакнула Аленка послу, но было ясно, что она занята своими мыслями. Ты себе еще две сотни таких Мари наберешь, с такими-то зубами… Лучше вот что скажи: не видал ли ты, кто бунтовщиками верховодит?
   – Обижаете, ваше величество! – Посол достал из корсета изящную записную книжечку и принялся ее листать, – Этими сведениями я располагаю давно. Вот, они все у меня записаны, В алфавитном порядке. Огласить весь список?
   – Потом, – хищно раздула ноздри лжецарица. А сейчас главное скажи: есть среди них Иван-царевич, пащенок Руфинкин?
   – Есть.
   – А богатыри известные, пропойцы повсеместные Елпидифор Калинкин, Микула Селянинович да Ставр Годинович?
   – Есть, как не быть. Не волнуйтесь, царица. Я помню имена ваших врагов наизусть.
   Карету закачало на ухабах, и Аленка решилась посмотреть в окошко:
   – А куда ты везешь-то меня, Готфрид?
   – Не доезжая десяти верст до границы, в лесу, у меня давно выстроен небольшой охотничий домик. О нем знаю только я, это весьма тихое и укромное место. Там мы побудем до ночи, а в полночь перейдем границу. В королевстве Салодар у меня тоже имеются свои люди. Они предупреждены и помогут нам.
   – Ну ты, посол, все предусмотрел! – восхитилась царица.
   – Это политика, ваше величество, – блеснул зубами в сумраке кареты фон Кнакен.
   Карета теперь ехала медленнее, по ее стенкам шуршала трава, ветки деревьев с размаху хлестали по стеклам, словно грозились их выбить и представить Аленку белому свету на позор и поношение.
   – Скажи кучеру, чтоб ехал тише, – буркнула Аленка. А то у меня утробу будто ножами режут.
   – Потерпите, ваше величество. Мы почти на месте. Посол чуть отодвинул шторку и обозрел пейзаж.
   Карета проехала еще с сотню шагов и остановилась.
   – Приехали, моя царица, – улыбнулся фон Кнакен и распахнул дверцу.
   Беглецы вышли из кареты, и огляделись.
   – И где твой охотничий домик? – опасливо оглядывая сплошную стену леса, поинтересовалась царица. Тут же, окромя деревьев, нету ничего!
   – Придется немного пройти пешком. Туда, – указал посол.
   Аленка оглянулась на карету:
   – А ее тут бросим?
   – Кучер потом незаметно вернется в город.
   – Что-то я не вижу никакого кучера. Аленка с подозрением оглядела козлы.
   Посол указал на некоторое шевеление в кустах и усмехнулся:
   – Естественная нужда, ваше величество, и ничего более. Идемте.
   Аленке почему-то тяжело было идти по лесу. К тому же она, споткнувшись о корягу, ушибла ногу и потеряла одну туфлю. Но посол не позволил ей остановиться и передохнуть.
   – Ваше величество, у нас не та сказка, где потерянная туфелька имеет какое-то значение.
   – Что ж я, босиком за границу пойду? Ох, я дура! Сорвалась за тобой из дворца и не прихватила ни одежи с собой, ни драгоценностей. Даже корону забыла!
   – Не волнуйтесь. В моем охотничьем домике имеется смена платья. Я все подготовил заранее.
   – Заранее? Ах ты, паскуда! Значит, ты знал, что переворот сегодня начнется!
   – Не знал, – рыкнул Готфрид фон Кнакен. Но предполагал. Я же говорил вам, что я – политик. Кстати, вот и наше пристанище.
   Действительно, почти неразличимый среди деревьев, впереди показался невысокий темный домик.
   – Ох, устала я! – сказала Аленка, едва переступив порог домика, и без сил опустилась на подставленное послом кресло. Дай мне вина своего, Готфрид. Я хочу забыться и заснуть…
   Готфрид фон Кнакен принялся распаковывать свой несессер.
   – Для начала не откажитесь разделить со мной трапезу, ваше величество. Он выкладывал на стол обернутые вощеной бумагой судки, тарелки, кубки. Нам нужно набраться сил.
   – Хорошо, – кивнула Аленка. Смотрю, быстроты с посудой управляешься, лучше иной бабы.
   – Жизнь всему научит, – туманно ответил посол, нарезая сыр.
   – Ты хоть парик-то свой сними, – посоветовала Аленка. А то все кушанья пудрой испоганишь.
   Посол усмехнулся, сорвал парик и бросил его в угол.
   – Прошу к столу, ваше величество!
   – Ну-ну.
   Аленка села, Готфрид распечатал бутылку и наполнил темным, сладко пахнущим вином золоченые кубки.
   – За наше победное возвращение! – поднял он кубок. За вас, моя царица!
   – За меня, любимую. Аленка кивнула и выпила кубок до дна.
   В голове у нее зашумело, пальцы стали непослушными. Она отбросила вилку:
   – Я руками поем, Готфрид. Авось они у меня царские.
   – Как будет угодно, – кивнул посол, но физиономия у него брезгливо сморщилась.
   – Ниче, посол, – жуя кусок кровяной колбасы, произнесла Аленка, – ты молодец. Ты меня спас, и я тебя за это не забуду.
   – Смею надеяться.
   – Могу даже в мужья тебя взять. Хошь?
   – Почту за честь…
   – Ты не юли! Хошь или не хошь?
   – Ваше величество…
   – Не хошь, значит, – всхлипнула Аленка. Вот так все вы, мужики, мной брезгуете! Сначала парни деревенские на меня смотреть не хотели, потом… потом махатма, рыло неумовенное, презирать стал. И тебе тоже не нравлюсь! А я, может, и злая такая с того, что меня никто законным браком в жены брать не хочет! Я, может, потому и колдовать начала. С горя. И пакости деять – от одиночества.
   – Ваше величество…
   – Молчи, посол! А то пошлю… У меня, может, душа была трепетная и к любви большой и возвышенной готовая, А на меня никто и внимания не обращал! Зато теперь… Погоди-ка! Что это за скрип странный? Будто на чердаке кто ходит…
   – Мыши, ваше величество.
   – Это ж, какие должны быть мыши! – Аленка побледнела и протрезвела. Готфрид, лезь на чердак, проверяй.
   – Я вас уверяю…
   – Лезь.
   – Хорошо. Посол подошел к небольшой лесенке, ведущей на чердак. Только для вашего спокойствия. Он шагнул на ступеньку…
   И застыл. И Аленка застыла.
   – Вижу, трапеза у вас, – сказала Руфина Порфирородная, обретшая свой человеческий облик. Мы вам мешать не будем, только с чердака спустимся, слишком уж там пыльно. Дай пройти, Готфрид!
   Посол пошатнулся и упал на колени:
   – Царица Руфина! Умоляю…
   – Помолчи, – махнула на него рукой законная царица и подошла к Аленке. Я ведь тебя предупреждала. Время твое закончилось.
   Аленка стиснула кулаки:
   – Это мы еще поглядим! Ты тут одна…
   – Отнюдь, – усмехнулась Руфина. Девочки, идите сюда.
   С чердака спустились Мари фон Кнакен и Василиса Прекрасная.
   – Это ты, мерзавка! – замахнулся на жену посол. – Ты выдала мою тайну!
   – Руки убери! – В спину посла ткнулось нечто напоминающее ружейный ствол. И стой спокойно у стеночки. Сэм, проследи за ним.
   Посол оглянулся и прилип спиной к стене. На него насмешливо смотрел Охранник сказок. А прямо перед носом Готфрида фон Кнакена маячили крепкие руки с двустволкой.
   – – Алена, – ласково сказал Охранник. Сказочке конец, кто жив остался – молодец. Сдавай царские регалии согласно инвентарной описи.
   – Ничего я вам не сдам! И сама не сдамся! Что вы меня, бедную беременную женщину, пугаете всякими революциями!
   – Ой, как она мне надоела… – вздохнула Руфина. Тудыратым!
   – Моя здесь! – Дверь охотничьего домика распахнулась, и на пороге возник кучер в лисьей шубе. Моя карету к порогу подавай!
   – Тогда попрошу всех занять свои места, – улыбнулась Руфина. Едем в столицу. А то там без нас победу праздновать начнут, нехорошо!
   – Никуда я не поеду! – Аленка вцепилась в стол.
   – Она права, – вмешался Охранник. С этой ездой мы только время потеряем. Руфина, ты устрой нам телепортацию, чтоб было быстро, без шума и пыли.
   – А моя как? – растерялся Тудыратым.
   – И твоя с нами. Куда ж мы без твоя… – засмеялась Василиса Прекрасная.
   – Внимание! – строго сказала Руфина. Предстартовая готовность. Даю обратный отсчет…
   …И вся компания появилась на ступеньках парадного крыльца царских палат.
   – Ур-ра! – возопил народ. Законная царица вернулась!
   – Ох, что они с дворцом натворили, – поморщилась Руфина. Глянь, Василиса, все колонны углем исписали: «Маздай и Микула здесь были», «Второй сводный полк пчеловодов», «Да здравствует пряник!» Сарай, а не дворец!
   – Ничего, – улыбнулась Василиса Прекрасная. Отреставрируют.
   На ступеньки под восторженный рев толпы взбежал Иван-царевич. Сдернул с головы смушковую шапку, взмахнул рукой:
   – Товарищи! Революция, о которой так долго говорили и мечтали… мм… все, свершилась!
   – Ур-ра!
   – Нет больше незаконной власти! Вернулась власть законная!.. Гм-м… Мам, давай выходи речь говорить.
   Руфина выдвинулась вперед:
   – Кутежане! И все жители Тридевятого царства! Примите низкий мой поклон вам за верность вашу, терпение и храбрость! – И Руфина склонилась в поклоне перед притихшей толпой. Знаю я, как тягостно было вам жить под игом самозванки. Знаю о страданиях ваших и лишениях. И скорблю о сем безмерно, и сострадаю вам!
   Среди толпящихся впереди богатырей послышались тихие всхлипы.
   – Знаете и вы, что пришлось мне из-за черного колдовства здесь предстоящей Аленки долгое время находиться в кошачьем образе, что неодолимой препоной являлось к законному и достойному правлению.
   Крики из народа: «Знаем! Слыхали! Да здравствует матушка-царица!»
   – Люди добрые, православные! Рассудила я и вашего суда теперь прошу: хочу я престол свой и корону передать сыну моему, Ивану-царевичу, ибо возмужал он зело и достоин звания царского!
   – Досто-о-ин! Ура царевичу!
   – Мать, ты что, обалдела?! Мы так не договаривались!
   – Цыц! Ты как с матерью разговариваешь, а?! Совсем от рук отбился! Я его царем сделать хочу, а он кобенится!
   – Мать, ну ты даешь… Ну я прям теряюсь…
   – Василиса, успокой его.
   – Ваня, успокойся, Поначалу страшно, а потом привыкнешь.
   – Я лучше к богатырям рвану…
   – Я тебе рвану! Стой, улыбайся народу! Руфина воздела руки:
   – Принимаете сына моего на царство?!
   – Принима-а-аем! Ивана на царство! Ивана на царство!
   – Так быть по сему! – заключила Руфина. Вот ваш царь, православные. Вот и новая царица ваша – Василиса Прекрасная!
   Народ повалился на колени. Наступила благоговейная, возвышенная тишина, во время которой в руках Руфины материализовался царский венец и красиво перекочевал на склоненную голову ошарашенного царевича.
   – Царь-батюшка! – выдохнул народ.
   – Люди добрые! – раздался тоненький, но весьма настойчивый голосок, и к парадному крыльцу, ковыляя, пробрался пивовар Иван Таранов. А что же порешим мы содеять с Аленкою-кровопивицею и подлым предателем, послом нихтферштейнским?
   – Суда царского просим! Суда царского!
   – Ваня, – пихнула сына в бок царица в отставке, суди давай.
   Аленка и посол стояли перед толпой и ждали приговора.
   – А что я? – сказал новый царь. Пущай их народ судит. Революционным судом!
   – Ур-ра!
   – Вань, ты не прав. Ты что, решил заделаться монархом-республиканцем?
   – Мам, я даже слов этаких не знаю; А народу внимание завсегда приятно.
   – На плаху их! Повесить без суда и следствия! – раздались отдельные предложения из толпы.
   – Отдайте посла нашим бабам, они его на мочало истреплют!
   – Казнить нельзя помиловать!
   Тут на крыльцо взошел богатырь и сторонник толерантности Фондей Соросович.
   – Я есть имьеть предложение для вас, друзья! – сказал он. Пусть посла Готфрида фон Кнакена судит международный трибунал. Я обьещаю, что это будьет справьедливый суд.
   – Да кто ж его туды повезет?!
   – Я сам, – склонил голову Фондей Сороеович. И мой перьеводчик мистер Промт Дикшинари. Даю слово чьести, что мы представим его суду. И вы о решении суда узнаете незамьедлительно!
   – Ладно! Хорошо сказал, Фондей Соросович! Быть по сему! Забирай нихтферштейнца!
   – А что с Аленкой делать?!
   – Привязать ее за ноги к двум березам – пущай болтается, паскуда! Сколь крови она из народа попила!
   – Постойте, люди добрые!
   Теперь перед народом стояла, сияя доспехами и улыбкой, Марья Моревна, прекрасная королевна. А рядом с ней, поправляя всклокоченную бороду, выпячивал для пущей храбрости волосатую грудь леший Мартемьян.
   – Люди добрые, – обратилась к толпе прекрасная воительница. Знаете вы меня, и честность моя вам тоже известна.
   – Знаем, знаем!
   – Вот я и жених мой, а вскорости и супруг законный, Мартемьян Северьяныч, просим отдать нам Аленку на перевоспитание. Казнить ее смертью лютою грешно, поскольку она женщина в тягости, а в нашем обществе она уму-разуму научится. Будет жить с нами в Чертоногом лесу, свежим воздухом дышать, травами лекарственными здоровье поправлять, грибами да ягодами питаться… К тому же из этого леса она никогда не сбежит, поскольку Мартемьян Северьяныч там главный начальник.
   – Быть по сему! Пущай Аленка в лесу живет! Теперь она будет у нас партизанкою!
   – Га-га-га!
   – Гы-гы-гы!
   – Нет, уж лучше смерть! – вскинулась было Аленка, но, встретив выразительный взгляд Руфины, только поежилась и вздохнула.
   – Ну, православные, – развел руками царь Иван. Кажись, теперь со всеми разобрались.
   – Разобрались!
   – Кстати, спросить хотел, а почтарскую службу мы захватили?
   – Моя захватила! – гордо выкрикнул Тудыратым.
   – Тогда все в порядке. Гуляйте, православные! Празднуйте победу! А с завтрашнего дня страну возрождать примемся.
   – С завтрашнего не получится, царь-батюшка! – проныл кто-то из толпы.
   – Это почему? – нахмурился Иван.
   – Так головы же с похмелья болеть будут… Такого понастроим.
   – Резон! – засмеялся царь. Ладно. Гуляй, народ, всю седмицу! Но с понедельника, чтоб за труды!
   – Так точно, царь-батюшка!.. И потекло рекой, закружилось вихрем, завертелось волчком большое кутежанское веселье. Благо пряников кутежане напекли загодя. И браги наварили.
   Словно предчувствовали свою скорую победу.

* * *

   – Скучаешь?
   Я отвернулась от окна, за которым царило народное гулянье, и неловко улыбнулась:
   – Нет. Просто… Сказка кончилась.
   Руфина подошла ко мне, положила руку на плечо. В человеческом обличье царица была удивительно хороша. Вот только глаза она себе оставила кошачьи. Янтарные.
   – Красиво ты трон сыну передала. Я была просто растрогана. Ты действительно больше не хочешь быть царицей?
   – Как тебе сказать, Василиса… Утомительна мне суета дворцовая. Да и с Ко Сеем у нас…
   – Роман? Он же тебе почти родственник!
   – Почти! – Руфина подняла вверх пальчик. Это мелочь. Привыкла я к нему. Он вообще неплохой мужик, хозяйственный. Собираемся с ним репу мариновать. По старинному рецепту кидайской кухни – с острым перцем и пчелиным ядом…
   – Что ж, поздравляю, – улыбнулась я, – Рада за тебя.
   – А я вот за Марью Моревну рада, – неожиданно сказала Руфина. Я уж боялась, что так она в девках и останется, никого себе по сердцу не найдет… Сколько богатырей вокруг нее отиралось, а она лешего полюбила!
   – Сердцу не прикажешь… Кстати, она отдала тебе колечко? То самое?
   – Нет.
   – И мне не отдала. А обещала…
   Мы с Руфиной поглядели друг на друга и захохотали.
   – Замучает она своего лешего с этим колечком.
   – Ну и что! Может, у нее такие сексуальные потребности…
   – Ох и болтушка ты, Василиса…
   – Ничего подобного…
   Я снова уставилась в окно. Из царских покоев хорошо была видна площадь и царящее на ней веселье. Только в самом дворце было тихо. Новый царь бражничал с народом, Василиса Прекрасная побежала в дом к бедной Мари фон Кнакен: у той от пережитых волнений начались преждевременные роды. Конечно, Василисе и самой скоро рожать, вот она и решила морально готовиться.
   Охранник сказок отправился в свои пенаты, мельком пообещав мне, что вернет компьютер. За Охранником увязался Сэм. Видимо, они здорово сдружились.
   Тудыратыма торжественно приняли в богатырское братство. Теперь поверх лисьей шубы он нацепил кольчугу. Выглядело это устрашающе.
   Фондей Соросович, не откладывая дела в долгий ящик, уже выехал из Кутежа с арестованным фон Кнакеном. Говорят, помимо переводчика их взялись сопровождать богатыри Маздай Маздаевич и Елпидифор Калинкин. Наверно, решили поглядеть на иные страны…
   – Василиса…
   – Да?
   – Лицо у тебя печальное.
   – Это тебе кажется, Руфина.
   – Меня не проведешь. Скажи честно: тоскуешь ты по своему Ваньке? Я вздохнула:
   – Честно – да.
   – Влюбилась?
   – Похоже на то.
   – Это хорошо, – загадочно сказала Руфина.
   – Чего ж хорошего, если его нет…
   – Будет, Василиса, будет.
   – Когда? Сказка уже кончилась. Затягивать сказки – пропащее дело.
   – Посмотрим… – В голосе Руфины сквозила неопределенность. Кстати, возьми. Она протянула мне распухшую от бумаг папку.
   – Что это?!
   – Твоя диссертация.
   – Как? – Я начала ворошить листы. Ты что, за меня ее написала?!
   – Нет. Куда мне диссертации писать! – усмехается Руфина. Ты создала ее сама. Точнее, ее создало твое пребывание в сказке. У тебя на руках уникальный материал. Ты сумела взглянуть на сказку глазами участницы. Защита тебе обеспечена.
   – Спасибо… Руфина, но ведь не за этим же я сюда попала! Я все время задаю себе этот дурацкий вопрос и не могу на него ответить: зачем я оказалась в сказке?! Зачем вообще человеку моего мира с его прагматизмом и безверием вдруг примерять на себя сказочные одежды?!
   – Может быть, для того, чтобы было поменьше прагматизма. И безверия, – усмехнулась Руфина. А вопрос твой действительно дурацкий. Я тебе сто раз объясняла: понравилась ты мне. Захотелось, чтобы у сына была вот такая жена.
   – И все?!
   – И все! И хватит об этом.
   – Конечно, хватит. Только Ивана все равно нет. А диссертацией можно топить печку. –Где мне ее защищать – в Кутеже?!
   – Почему в Кутеже? – Руфина странно улыбнулась. Аудитория триста седьмая…
   – Что?..
   У меня возникло такое ощущение, будто я сильно приложилась лбом о деревянную дверь. Пришлось крепко зажмуриться и подождать, пока перед глазами не перестанут скакать крошечные огненные зайчики.
   А когда я открыла глаза, передо мной действительно была дверь. Удивительно Знакомая и с удивительно знакомой стеклянной табличкой:
 
   Аудитория 307
 
   – С вами все в порядке, Василиса Никитична? – осведомляется некто участливым голосом.
   Я знала этот голос! Это профессор Валишевская, член ученого совета университета!
   Я затравленно оглядываюсь. Коридор. Матовые плафоны на стенах. Три истомленные пересдачей зачета студентки у кабинета декана…
   – Василиса Никитична? У вас давление?
   – Нет-нет, Ольга Анатольевна, со мной все в порядке. Я выдавила из себя улыбку и стиснула твердую папку.
   О, ужас! Смотрю на папку и вижу – это автореферат моей диссертации!
   Ч-черт возьми!
   – Я вас понимаю, деточка, – ободряюще улыбнулась Валишевская. Защита, да еще докторская, – это так волнительно. Помню, мне накануне защиты снились эти проклятые черные и белые шары для голосования! Ох, как я боялась! А вам ничего не снилось?