Страница:
Муженек повернул ко мне лицо, разноцветное от ярких бликов виртуального пространства. Лицо было одновременно азартным и… каким-то растерянным.
– Василиса, – пробормотал Иван, – а ты на меня не обижаешься? Что я… это… машину твою занял и… это…
– Не обижаюсь, – опять зевнула я, – Доиграешь – меня разбудишь, ладно? А то ты не умеешь машину отключать, наворочаешь чего-нибудь…
– Хорошо. И Ваня опять пошел на этап.
Я аккуратно прикрыла за собой дверь. Но даже в горнице было слышно, как Ванин «Крутой Сэм» трещит автоматными очередями и рычат, издыхая, побежденные монстры.
Провалившись в горы перин и уже засыпая, я вяло подумала о том, что, если Иван действительно решит разбудить меня, когда пройдет все уровни, на улице будет почти полдень. Ему еще осталась самая малость – пять «левелов» по десять этапов каждый. Ничего. Полезное развлечение. Отвлекающее мужчину от сладострастных мыслей…
Я заснула, и мне снилось, как Иван кошачий сын сражается с трехмерной демоверсией Змея Горыныча, ловко фехтуя булавой, завернутой в фантик от «чупа-чупса», и отстреливаясь леденцовыми петушками.
Ой, святые Гурий, Самон и Авив, покровители семейного благополучия! Дадут мне в этой сказке хоть раз выспаться нормально или нет?!
– Василиса!
– Уже встаю, – сонно пообещала я, снова проваливаясь в перинное блаженство. Уже…
Но тот, кто так стремился меня разбудить, все-таки добился своего. Потому что это была Руфина.
– Отрастила когти, а еще царица! – высказала ей я свое недовольство и, наконец, вполне осмысленно посмотрела на окружающий мир.
Окружающий мир сразу заявил о себе целым списком насущнейших потребностей, в числе коих было как минимум посещение ванной комнаты. Как у нас в Тридевятом царстве обстоит дело с ванными?
Черт. Я подумала «у нас»?
Руфина издала звук, долженствующий означать грозное шипение, и я, чтоб не портить ей настроение окончательно, слезла с кровати, сладко потягиваясь. И тут же получила кошачьим кулачком в живот!
– Ты чего дерешься, Руфина?! – возмутилась я. Больно мне не было, но, согласитесь, это обидно, когда вас подымают ни свет ни заря да еще и поколачивают при этом. Это уже не на сказку похоже, а на вытрезвитель строгого режима!
– Того и дерусь! – опять зашипела кошка. Вы тут почему традиции попираете?
Остатки сна с меня мигом слетели.
– Что попираем?!
– Вы как провели ночку свою первую, а?! Где мой сын?
Я вздохнула, готовясь к объяснениям, но тут раздался радостный клич:
– Ур-ра! Пр-р-рошел!!!
И из «компьютерной», как я мысленно окрестила свой кабинетик, появился Ваня.
– Мамань, – радостно сообщил он кошке, – прикинь, я все левелы прошел!
Я полюбовалась супругом. Сейчас он выглядел именно; так, как выглядит какой-нибудь пацан, на целую ночь зависший у монитора: глаза красные, воспаленные и безумные, пальцы сведены долгим щелканьем по мыши и клавиатуре, контакт с реальностью нулевой… Но кошка и сыночка быстро привела в чувство.
– Ах ты, дурак беспутный! – цыкнула она на Ивана. Иди умойся! Я тебе что говорила делать? А ты ёчем занимался?!
– Мамань, прости! – Иван попытался кинуться кошке в лапы, но она эту попытку пресекла.
– Умываться! – прорычала Руфина.
Ваня вымелся из горницы, а я пошла выключать компьютер. Интересно, чем я еще смогу развлечь своего супруга, если «Крутого Сэма» он за ночь одолел?!
Кошка бродила за мной и нудным голосом читала нотации по поводу невыполнения мною супружеского долга и ущемления мужского достоинства… Это меня возмутило.
– Где ты видишь ущемление?! Брак – это союз свободных личностей. Каждый делает, что хочет: или спит, или за компьютером сидит…
– Вот в Домострое записано… – гнула свою линию кошка.
– Ой, только цитат мне с утра и не хватало! Руфина, ты лучше скажи, где тут у вас помыться можно?
Руфина поглядела на меня с нескрываемым удивлением.
– В бане, конечно, – сказала она. Я тебя за этим, собственно, и будила. Так по традиции положено: на второй день свадьбы мыться.
– Ну, раз положено… А шампуней тут нет? Понятно, Но хотя бы такая вещь, как мыло, предусмотрена?
Баня, кряжистая и приземистая изба, уже издалека казавшаяся распаренной и вспотевшей, стояла на берегу омывающей град Кутеж с одной стороны речки Калинки (прерогатива омывать столицу Тридевятого царства с другой стороны принадлежала речке Малинке). Вокруг бани в изобилии росла черемуха, явно готовая к цветению. Свежеумытое солнечное утро красовалось ясным, до режущей глаза синевы, небом, рассыпающими страстные трели соловьями и жаворонками и ароматом распускающихся берез.
– Красиво у нас, правда? – шепнула мне Руфина.
Я кивнула. В руках у меня были два узла с бельем и всякими банными принадлежностями: поменьше – мой, побольше – Руфинин. Но даже это не нарушало моего идиллического настроения.
Внутри баня была еще краше, чем снаружи, – резная, расписная и пышущая жаром, как из печки.
– Вот сейчас попаримся да косточки разомнем, – приговаривала Руфина, – а потом кваском освежимся и за дела примемся.
– За какие дела? – удивилась я.
– Как «за какие»? За государственные. Ты думаешь, что коль моей невесткой стала, так можешь день-деньской на кровати валяться или в монитор пялиться, а я одна всю кашу, что Аленка заварила, расхлебывай? Ладно, не бледней. Пойдем-ка лучше в парную. Разговоры на потом отложим.
Попарились мы на славу! Никаким саунам с соляриями не заменить простой и душевной русской бани. Тем более когда тебя искренне поздравляют с легким паром и угощают вкуснейшим квасом…
Из бани мы шли в самом лучезарном настроении. Во всяком случае, у меня настроение было именно таким. Я любовалась избушками, утопавшими в яблоневых садах, расписными теремами, деревянной, похожей на золотистую свечу церковкой во имя мученика Вонифатия… Ну, разве не прекрасный мир!..
– Матушка царица-а-а!
Кошка резко обернулась., К нам бежала, раззявив рот в крике, Олька.
– Что такое? – возмутилась кошка. Что вопишь ни свет ни заря?! Порядку не знаешь?
– Прости, матушка царица! Беда! Ко Сей приехал!
– Ко Сей?!
Кошка, шедшая на задних лапах, зашаталась. Мне пришлось ее подхватить, чтоб не' упала в пыль. Однако она не дала себе расслабиться и быстро пришла в себя.
– Беда, беда воистину, – тихо проговорила она. Ой, не вовремя явился Ко Сеюшка! А может, и наоборот – слишком вовремя!
И, произнеся этот загадочный монолог, Руфина, словно забыв про меня, помчалась на четырех лапах по направлению к нашему терему. Мы со служанкой переглянулись и тоже ринулись за хвостатой государыней.
Ко Сей Бессмертный на самом деле оказался невысоким, но весьма представительным мужчиной без определенного возраста. Жилистый, крепкий, с желтоватой кожей и характерными узкими глазами он был одет в темно-зеленый шелковый халат с запахом. Халат украшала вышивка золотом – маленькие птички типа колибри кружатся над пышными цветами типа пионов. Бритую голову Ко Сея украшала шапочка с золотым помпоном; сзади (видимо, прикрепленная к шапочке) висела длинная тонкая косица.
Ко Сей сидел в трапезной за, столом и рассеянно поигрывал сверкающей, даже на вид тяжелой кривой саблей.
– В баньке парилась, достопочтенная государыня? – вместо приветствия спросил он кошку. С легким паром тебя, как у вас говорится.
– Спасибо на добром слове, – напряженно ответила кошка. Пошто явился? Дело пытаешь аль от дела лытаешь?
Ко Сей усмехнулся, отчего его глаза превратились в едва различимые на лице щелочки. А зубы у него были… как в рекламе зубной пасты: белые и блестящие. Только не сняли еще ни одной рекламы, в которой бы у человека зубы были как у крокодила.
– Дело, дело я пытаю, Руфина Порфирородная! – отсмеявшись, заверил нервно подрагивающую кошку Ко Сей. Сама небось догадываешься, зачем я приехал. Как говорил великий кидайский муж древности Вынь Дадай, долги хороши тем, что их обязательно нужно возвращать!
Кошка зашипела:
– Договаривались же на срок до Филипповского поста! Постом отдала бы тебе весь должок!
– Посто-ом! – насмешливо протянул Ко Сей. Как сказано в великой книге «Богатство», сочиненной – мудрецами Ка Ма и Фэ Эно, никакие дела земные и никакие отговорки небесные не должны помешать выполнению долга. Письменной договоренности между нами, почтеннейшая, не было, и, значит, я имею право взыскать с тебя долг в любое время. Это время пришло. Мне срочно требуются мои четыреста пятьдесят связок серебряных монет. Плати, великая царица! – Голос импозантного кидайца стал визгливым, как циркулярная пила.
Тут в трапезную влетели оба кошкиных Ивана с мечами в руках:
– Где Ко?! Порешим злодея!
Ко Сей лишь лениво махнул рукой в их сторону, и Иваны застыли, как мухи в патоке.
– Эти молодые люди совершенно не обучены хорошим манерам и не знают почтения ни к возрасту, ни к сану, – заявил Бессмертный, неласково глядя на Руфину. Мне понятно, впрочем, откуда у этих юношей проистекает такое бесстыдство и непочтение, если их собственная мать…
– Молчи! – провизжала царица. Глаза ее полыхали ненормальным янтарным блеском. Просто какая-то Янтарная комната, а не кошка!
– Плати долги! – Ко Сеевы очи тоже засветились, но пронзительно голубым светом. Я не разбойник Че Са Ло, я пришел не за чужим, а за своим!
– Нет у меня сейчас столько наличными, – призналась кошка. Столько серебра… Не крышу же с царских палат срывать, чтоб долг тебе отдать. Может, акциями Фигляндского банка возьмешь? Хоть часть. Сам пойми, мы только что свадьбу отыграли, потратились.
– У меня нет ни малейшего интереса к вашим свадьбам, тем более что моего имени даже не было в списке приглашенных, – с прохладцей в голосе сказал Ко Сей. Хотя наши мудрецы Хо Дивон и Мол Чи и учат, что истинно великий в делах муж сторонится всего суетного, моему истинному «я» было несколько обидно подобное пренебрежение. Поэтому никаких акций я не возьму. Хоть и ценна бумага, она все же не золото и не серебро. Как сказал поэт:
С бумагой в руке ты подобен букашке.
А золото есть – ты уже человек.
– Ты мне тут своих поэтов не цитируй, – сухо проронила кошка. Устроил… поэтический утренник. Чем тебе акции не угодили, косоглазина?
– Спокойно проигнорирую оскорбление, тем более что исходит оно из слабых женских уст, – сообщил Ко Сей, но вопреки словам его пальцы стиснули рукоять сабли. Я пришел по важному делу и вынужден выслушивать непристойности. Золото давай! Или серебро, только побольше! – сменил он вежливый тон на крик.
– Нету у меня сейчас! – завопила и кошка.
– Тогда ты знаешь, чем еще можно рассчитаться!
Я решила вмешаться.
– О каких долгах идет речь? – осведомилась я .у Ко Сея тоном судебного исполнителя.
Тут Кощей соизволил глянуть и на меня.
– Почтеннейшая, – с мерзкой ухмылочкой заговорил он. Великий учитель и вождь Кидая Хось Нехось говорил; «Истинный муж не снисходит до объяснений со сварливой женщиной». Лучше вам, почтеннейшая, не вмешиваться в дела, которые не касаются вас.
Меня охватил гнев. Этот китаец, то есть кидаец, совершенно лишен умения разговаривать с порядочными женщинами!
Я вознамерилась закатить нахальному почти сказочному персонажу пощечину, но Руфина вцепилась мне в поневу:
– Не лезь, Василисушка! Не твоя то забота. Ко Сей правильно с меня долг требует. Проигралась я ему.
– Это как? – вытаращила глаза я.
– В наперсток играли, – вздохнула кошка.
– Вот-вот! Истинно так! – часто закивал Ко Сей. Играли. И проиграли. Скажи спасибо, кошка-царица, что я еще на твой долг не налагал никаких процентов, хотя это совершенно неслыханное дело для Кидая. И ждал я, сколько мог. А теперь, извини великодушно, деньги нужны.
– У тебя и так их сто сундуков злата-серебра! – вскинулась Руфина. На что тебе еще-то! Ай вечную молодость купить решился?
– То не твоя забота, почтеннейшая, – отрезал Ко Сей, плотнее запахивая свой блестящий халат, – Твоя забота – платить. Или же, как и положено между порядочными деловыми людьми… возместить вещами согласно номиналу.
– Какими вещами? – удивилась я.
– Волшебными, – тихо пояснила Руфина. Ее апельсиновая шерстка потемнела и потускнела, глаза погасли. Мне ужасно стало ее жаль.
– Так пускай забирает их Ко Сей! – тихо предложила я, вспомнив про сундук с сапогами-скороходами, скатертью-самобранкой да другими раритетами, но тут наткнулась на острый Руфинин взгляд:
– Ты что, Василиса, рехнулась?! Ты так все царство по миру пустишь. Нешто можно этому кидале и жулику волшебные вещи в руки давать!
– Я вынужден опять выслушивать несправедливые обвинения! – Ко Сей нахмурился. А между тем сама виновница проигрыша сидит как ни в чем не бывало. Хотя перед игрой я предупреждал ее словами почтенного Жу Ли: «Не умеешь держать сабли – не выступай против конницы». Сама виновата, почтеннейшая!
– Сама… – вздохнула Руфина. Но вещей не отдам! Это государственное достояние!
– Ну тогда, – развел холеными ручками Ко Сей, – остается третий путь…
И противно засмеялся. От его восточной импозантности и велеречивости не осталось и следа.
– Понятно, – мрачно сказала Руфина. Дай хоть с родственниками попрощаться.
– Пять минут, не больше! – погрозил пальцем Ко Сей. У меня еще на сегодня много важных дел. Как вы говорите, целая куча.
– Подождет твоя куча, – огрызнулась Руфина и подошла вплотную ко мне. Поманила лапкой.
Я присела на корточки, чтоб лучше ее слышать.
– Глупость я сделала, Василиса, теперь должна расплачиваться за нее, – торопливо зашептала кошка. Денег нет, поэтому иду я в кабалу к Ко Сею. То ненадолго, не волнуйся. Я ему долг отработаю и вернусь!
– Ты что… натурой отрабатывать будешь, что ли? – испугалась я.
– Да нет, куда ему!.. злорадно усмехнулась кошка. Он уж давно от мужской немощи страдает, вот и злится оттого. Я ему по хозяйству надобна: ведь у Ко Сея никто не стирает, не убирает, не готовит. Черную работу буду исполнять, да то царице не зазорно… Ты вот что, Василиса, слушай: остаешься вместо меня за главную. Царство на тебя оставляю. И на твоего Ванечку, потому как от старшего моего царевича проку мало, он вон стоит, а меч и держать-то правильно не может! Берегись Аленки, вникай во все, волшебные вещи никому не отдавай!
– Хорошо, – торопливо, кивнула я.
– И вот еще что. Голос кошки упал до совсем тихого шепота, – Давай с тобой условимся: никому ничего не говори про Альманах-книгу! Не знаешь про такую, и все тут!
– Так я и в самом деле не знаю… – растерялась я.
– И хорошо! Аленка к тебе всяких своих наушников подпушать будет, говори и ходи с оглядкой, потому как без меня Аленка еще пуще во власть войдет… И давай уговоримся, Василиса, даже если я к тебе приду, не верь мне, покуда заветного пароля не услышишь!
– Какой же пароль? – беззвучно шевельнула губами я,
Кошка поманила меня и быстро начертила лапкой на половице золотистые искрящиеся буквы. Я едва успела прочесть, как буквы исчезли.
– Это пароль, – сказала она. А вот отзыв. Опять росчерк лапкой. Неужели этого, никто, кроме нас, не видит?!
– Не видит! – успокоила кошка. Отзыв даю на тот случай, если Аленка тобой обратится и задумает меня облапошить. Тут такая политика!.. Словом, держись, Василисушка! Пора мне. Ишь, Ко Сей как зыркает своими гляделками косыми!
– Давай хоть попрощаемся, – У меня глаза были на мокром месте. Как же я без тебя тут буду…
– Долгие проводы – лишние слезы, – отрывисто сказала кошка, – Ты справишься. Ты – Премудрая.
Кошка решительно отошла от меня и сказала довольному Ко Сею, протягивая передние лапки:
– Я готова.
Ко Сей оскалился и защелкнул на лапках Руфины Порфирородной маленькие блестящие наручники.
– Пойдем, кандальница, – ухмыляясь, протянул он.
– Хоть перед царством-то меня не позорь, чрез весь Кутеж не волоки! – прошипела Руфина, – Дай уж телепортацию применить!
– Телепортацию ей, – проворчал Ко Сей и взмахнул рукой, а кошка синхронно махнула закованными лапками…
Тут и окаменение с Иванов спало.
– Забрал, окаянный! – возопил Иван-царевич. Коней седлать надобно да в погоню, матушку вызволять!!!
– А матушка велела разве ее вызволять? – вполне резонно поинтересовался мой дурачок.
– Тебя, дурака, не спросили! – оборвал брата царевич. Твое дело – леденцы грызть! А я на подвиги поскачу!
С этими словами царевич выскочил из терема, спотыкаясь о собственный меч. Иван подошел ко мне.
– Не печалься, Василиса, – сказал он. Завьем беду веревочкой.
– Ты так считаешь? Тогда растолкуй мне, пожалуйста, что здесь у вас вообще в царстве творится!
– Что творится, баешь… У нас здесь все, как всегда…
– Как это всегда! –возмутилась я. Всегда твоя мать в кошачьем обличье ходила?! Всегда ее какой-то паразит бессмертный за долги пленял?!
– Насчет кошки это Аленка виновата… Нешто тебе маменька не рассказывала?
– Вообще-то рассказывала. Но мне даже не верится, чтоб можно было вот так: из живого человека кошку сотворить.
– Это еще что! Аленка-то, было дело, как поняла, что не выходит по ее хотению, залютовала пуще чумы…
– А чего она хотела? – спросила было я, но Ванятка как-то хитро перевел стрелки нашего разговора:
– Что-же касаемо Ко Сея, то он Почасту так проделывал с маменькой – за долги в кабалу брать. Маменька у нас до игр охочая, да с ним, с Ко Сеем, играть бесполезно – он всегда в выигрыше будет. Так вот, маменька ему проиграется – в карты, али в городки, али в энту игру непонятную, где и коники есть и слоники, – и принимается в Ко Сеевом дворце порядок наводить, мыть все да чистить…
– Как это? – Моему изумлению не было предела. Она с Ко Сеем… общается?
– Так ведь сродственник он маменьке, – пояснил Иван. Хоть и дальний – седьмая вода на девятом киселе.
– Ничего себе родственничек! И Руфина не предупредила…
– Маменька и сама не ведала, что так скоро он явится. Да ничего не поделаешь: такой уж у Ко Сея норов бранчливый да до денег охочий.
– В голове не укладывается! Ваня, и надолго мама батрачить к Ко Сею отправляется?
– Да как с делами всеми управится, так вернется, не бойсь, – ободрил меня Ваня. К ноябрю так, декабрю…
– К-как «к ноябрю»?! – поперхнулась возмущением я. А как же я?..
– А что ты? – удивился Иван. Ты теперь со мной. И не боись ничего. Аленка тебе зла не сможет причинить…
Я затосковала. На самом деле мне все это время казалось, что я тут, в Тридевятом царстве, ненадолго – вроде студентки-заочницы, приехавшей в столицу на сессию. Поразвлекалась, достопримечательности посмотрела, ну и пора подписывать обходной лист. А теперь кто ж мне его подпишет, если виновница моей эмиграции в сказку на полгода с лишком, отправилась в неизвестном (или известном всем, кроме меня?) направлении долги свои отрабатывать?!
– Василиса, ты плачешь-то чего? – Иван неуклюже сграбастал меня за плечи, изображая таким образом непритворное участие. Не плачь, с маманей все будет хорошо…
– Дурак! – Я резко вырвалась из его объятий. Что б ты понимал! Как я теперь без Руфины обратно домой вернусь!
Иван спокойно поглядел на меня. Достал из кармана своих плисовых штанов большой платок (вроде даже чистый) и принялся утирать мне слезы.
– Спасибо, больше не надо, – поблагодарила его я. А он сказал ласково так:
– Василиса, ты туда не вернешься. И при этом его взгляд на мгновение стал острым как игла.
Вот тебе и дурак…
– Обрадовал, – только и сказала я. И тут кусты шиповника перед входом в беседку зашевелились.
– Вот вы где, – печально констатировала наше наличие Василиса Прекрасная. Она прошла в беседку и тяжело, поддерживая живот, опустилась на скамью. Поглядела на нас с тоской.
– Случилось чего? – спросил ее Ваня.
Василиса кивнула, кусая губки, чтоб не расплакаться. Да что это за царство – женщины тут без конца плачут!
– Уехал мой-то на подвиги, – выговорила наконец она.
Иван присвистнул:
– Ко Сея бить?
– Его самого. Ох, горе мое горькое! Судьба моя окаянная! Ни меча-то, ни булавы толком в руках не удержит, а все урвется в драку… Не боится, что ему буйну голову снесут, что меня вдовой беспритычной оставит, а деточку нашего нерожденного сиротинкой-безотцовщиной! – запричитала Василиса Прекрасная.
Я хотела было поддержать ее фразой о том, что у мужчин такая подлая психология и не стоит на них внимания обращать, но тут опять встрял Иван:
– На каком он коне-то поехал? – деловитым тоном осведомился дурачок у свояченицы. На гнедом али на сером с яблоками?
От такого внезапного вопроса Прекрасная даже плакать перестала.
– Вроде на гнедом, – припомнила, она, нахмурив прелестные густые бровки.
Иван махнул рукой:
– Тогда не печалуйся, родимая, далеко он не уедет. Гнедой второй день раскованный стоял, да и норов у него… Не царевичу с таким конем управляться. Этот конь чисто пес шкодливый да хитрый, свою выгоду знает. По городу-то он еще братку довезет, а возле Калинова моста обязательно сбросит и в конюшни вернется. Так что жди своего героя к вечеру да прикажи истопить баню: вернется царевич черней грязи черной. Сама, поди, знаешь, что у Калинова моста за болото непросыхающее.
Василиса Прекрасная с надеждой поглядела на моего официального супруга. Слезы на ее щеках высохли.
– Ох, спасибо тебе, Ванечка, что утешил! – улыбнулась она. А то я совсем отчаялась: и матушки нет, и мой неслух к черту на рога поскакал. Душа за всех изболелась… – Тут она поглядела на меня. Повезло тебе с муженьком, – блеснув ровными зубками, сказала Прекрасная Василиса. Так пойду я в свой терем, велю готовить обед парадный, ведь голодный мой-то явится, да и злой…
Она было приподнялась, но я ее остановила:
– Подожди, пожалуйста, Василиса. Я ведь тут у вас человек новый, многого не понимаю, мне растолковать многое нужно…
– Что ж тебе растолковать, сестрица милая? – Тезка глядела на меня с нетерпеливым вниманием.
– Ну, хотя бы… Хотя бы, что такое Альманах! Разве я могла предполагать, что эта фраза произведет такой ошеломительный эффект!
Василиса Прекрасная побледнела и схватилась за ворот своей сорочки так, что украшавшие его бисер и стеклярус брызгами сыпанули во все стороны. Иван вскочил и начал озираться, словно ожидал нападения на беседку каких-то неведомых врагов. Но все было тихо.
– Ох, – отдышалась тезка. Видно, смерти нашей ты хочешь безвременно, что про такие дела без опаски говоришь!
– Ничего не понимаю, – призналась я. Мне кошка, то есть Руфина, упомянула об этом Аль…
– Молчи! Не поминай лишний раз! – простонала Василиса.
– Так мне хоть знать надо, что это такое. Василиса помолчала пару минут, видимо собираясь с духом, потом сказала:
– Ванятка, родимый, походи вокруг беседки, погляди-посторожи, чтоб никто нашего разговору не подслушивал. А я уж растолкую жене твоей вещи тайные, чтоб она с незнания дел каких-нибудь не наворотила.
Иван кивнул и вышел из беседки патрулировать кусты, А мне показалось, что теплый ароматный весенний воздух вдруг сменился каким-то ледяным ветром, Словно дуло из какого-то гигантского погреба…
– Да воскреснет Бог и расточатся врази Его! – Прекрасная Василиса принялась, встав, закрещивать всю беседку. Яко исчезает дым, да исчезнут…
Ледяной ветер действительно исчез. Василиса дочитала молитву до конца и села вплотную ко мне. Лицо ее было бледно, а глаза горели каким-то странным огнем.
– Грешница я, сестрица названая, – сказала Прекрасная. За мои грехи и наказует меня Бог. Да только могла ли я тогда знать, что все так обернется!.. Молодая была, неразумная, а сейчас за неразумие свое расплачиваюсь. Ну, слушай по порядку повесть мою печальную. Без матери-то я рано осталась, отец еще молод был, вот и привел он в дом мачеху с двумя детьми:
Аленкой, моей ровесницей, и малым братцем Иванушкой. Иванушку того Аленка много позже в козлика обратила, да ты, верно, о сем знаешь…
– Да, слыхала.
– Так речь сейчас не о нем. Обо мне. Сильно мне Аленка докучала. Изорвет мои платья, в избе беспорядок устроит, скотину со двора сгонит, а отцу и мачехе докладывает, что будто это все я устроила. Мачеха меня колотить примется, отец поначалу заступался, а потом и перестал… Долго я так терпела, но и всякому терпению конец приходит. Решила я сбежать из дому и пойти в служанки хоть к Бабе Яге, хоть к чернокнижнику какому, лишь бы они меня своему колдовскому ремеслу выучили, и смогла бы я Аленке противустать. Дура я тогда была, не ведала, каково опасно колдовством владеть и какой это грех великий…
Сбежала я, долго скиталась по лесам, один раз в болото забрела, чуть не увязла. И когда уж по коленки я в трясине-то застыла, ни взад ни вперед двинуться не могу, смотрю, едет прямо сквозь деревья черный всадник на черном коне и глазами сверкает, как горящими угольями. Остановился он передо мной, глядит и молчит. А потом протянул мне копье длинное древком вперед. Я за древко ухватилась, он копье к себе рванул и махом меня из болота вытащил. Так и пошла я за ним, грязная вся да замызганная, за копье держась. Долго ли, коротко ли шла, а только привел меня всадник тот на большую поляну. На поляне стоит изба – костями человеческими стены подперты, на крыше черепа красуются опять же человечьи, и глаза у них белым огнем светятся, так и жгут. Тут всадник исчез, а на пороге избы появился человечек невысокий в колпаке остром, звездами украшенном. Поглядел на меня и обратился в избу, за дверь:
– Василиса, – пробормотал Иван, – а ты на меня не обижаешься? Что я… это… машину твою занял и… это…
– Не обижаюсь, – опять зевнула я, – Доиграешь – меня разбудишь, ладно? А то ты не умеешь машину отключать, наворочаешь чего-нибудь…
– Хорошо. И Ваня опять пошел на этап.
Я аккуратно прикрыла за собой дверь. Но даже в горнице было слышно, как Ванин «Крутой Сэм» трещит автоматными очередями и рычат, издыхая, побежденные монстры.
Провалившись в горы перин и уже засыпая, я вяло подумала о том, что, если Иван действительно решит разбудить меня, когда пройдет все уровни, на улице будет почти полдень. Ему еще осталась самая малость – пять «левелов» по десять этапов каждый. Ничего. Полезное развлечение. Отвлекающее мужчину от сладострастных мыслей…
Я заснула, и мне снилось, как Иван кошачий сын сражается с трехмерной демоверсией Змея Горыныча, ловко фехтуя булавой, завернутой в фантик от «чупа-чупса», и отстреливаясь леденцовыми петушками.
* * *
– Василиса! Да Василиса же!Ой, святые Гурий, Самон и Авив, покровители семейного благополучия! Дадут мне в этой сказке хоть раз выспаться нормально или нет?!
– Василиса!
– Уже встаю, – сонно пообещала я, снова проваливаясь в перинное блаженство. Уже…
Но тот, кто так стремился меня разбудить, все-таки добился своего. Потому что это была Руфина.
– Отрастила когти, а еще царица! – высказала ей я свое недовольство и, наконец, вполне осмысленно посмотрела на окружающий мир.
Окружающий мир сразу заявил о себе целым списком насущнейших потребностей, в числе коих было как минимум посещение ванной комнаты. Как у нас в Тридевятом царстве обстоит дело с ванными?
Черт. Я подумала «у нас»?
Руфина издала звук, долженствующий означать грозное шипение, и я, чтоб не портить ей настроение окончательно, слезла с кровати, сладко потягиваясь. И тут же получила кошачьим кулачком в живот!
– Ты чего дерешься, Руфина?! – возмутилась я. Больно мне не было, но, согласитесь, это обидно, когда вас подымают ни свет ни заря да еще и поколачивают при этом. Это уже не на сказку похоже, а на вытрезвитель строгого режима!
– Того и дерусь! – опять зашипела кошка. Вы тут почему традиции попираете?
Остатки сна с меня мигом слетели.
– Что попираем?!
– Вы как провели ночку свою первую, а?! Где мой сын?
Я вздохнула, готовясь к объяснениям, но тут раздался радостный клич:
– Ур-ра! Пр-р-рошел!!!
И из «компьютерной», как я мысленно окрестила свой кабинетик, появился Ваня.
– Мамань, – радостно сообщил он кошке, – прикинь, я все левелы прошел!
Я полюбовалась супругом. Сейчас он выглядел именно; так, как выглядит какой-нибудь пацан, на целую ночь зависший у монитора: глаза красные, воспаленные и безумные, пальцы сведены долгим щелканьем по мыши и клавиатуре, контакт с реальностью нулевой… Но кошка и сыночка быстро привела в чувство.
– Ах ты, дурак беспутный! – цыкнула она на Ивана. Иди умойся! Я тебе что говорила делать? А ты ёчем занимался?!
– Мамань, прости! – Иван попытался кинуться кошке в лапы, но она эту попытку пресекла.
– Умываться! – прорычала Руфина.
Ваня вымелся из горницы, а я пошла выключать компьютер. Интересно, чем я еще смогу развлечь своего супруга, если «Крутого Сэма» он за ночь одолел?!
Кошка бродила за мной и нудным голосом читала нотации по поводу невыполнения мною супружеского долга и ущемления мужского достоинства… Это меня возмутило.
– Где ты видишь ущемление?! Брак – это союз свободных личностей. Каждый делает, что хочет: или спит, или за компьютером сидит…
– Вот в Домострое записано… – гнула свою линию кошка.
– Ой, только цитат мне с утра и не хватало! Руфина, ты лучше скажи, где тут у вас помыться можно?
Руфина поглядела на меня с нескрываемым удивлением.
– В бане, конечно, – сказала она. Я тебя за этим, собственно, и будила. Так по традиции положено: на второй день свадьбы мыться.
– Ну, раз положено… А шампуней тут нет? Понятно, Но хотя бы такая вещь, как мыло, предусмотрена?
Баня, кряжистая и приземистая изба, уже издалека казавшаяся распаренной и вспотевшей, стояла на берегу омывающей град Кутеж с одной стороны речки Калинки (прерогатива омывать столицу Тридевятого царства с другой стороны принадлежала речке Малинке). Вокруг бани в изобилии росла черемуха, явно готовая к цветению. Свежеумытое солнечное утро красовалось ясным, до режущей глаза синевы, небом, рассыпающими страстные трели соловьями и жаворонками и ароматом распускающихся берез.
– Красиво у нас, правда? – шепнула мне Руфина.
Я кивнула. В руках у меня были два узла с бельем и всякими банными принадлежностями: поменьше – мой, побольше – Руфинин. Но даже это не нарушало моего идиллического настроения.
Внутри баня была еще краше, чем снаружи, – резная, расписная и пышущая жаром, как из печки.
– Вот сейчас попаримся да косточки разомнем, – приговаривала Руфина, – а потом кваском освежимся и за дела примемся.
– За какие дела? – удивилась я.
– Как «за какие»? За государственные. Ты думаешь, что коль моей невесткой стала, так можешь день-деньской на кровати валяться или в монитор пялиться, а я одна всю кашу, что Аленка заварила, расхлебывай? Ладно, не бледней. Пойдем-ка лучше в парную. Разговоры на потом отложим.
Попарились мы на славу! Никаким саунам с соляриями не заменить простой и душевной русской бани. Тем более когда тебя искренне поздравляют с легким паром и угощают вкуснейшим квасом…
Из бани мы шли в самом лучезарном настроении. Во всяком случае, у меня настроение было именно таким. Я любовалась избушками, утопавшими в яблоневых садах, расписными теремами, деревянной, похожей на золотистую свечу церковкой во имя мученика Вонифатия… Ну, разве не прекрасный мир!..
– Матушка царица-а-а!
Кошка резко обернулась., К нам бежала, раззявив рот в крике, Олька.
– Что такое? – возмутилась кошка. Что вопишь ни свет ни заря?! Порядку не знаешь?
– Прости, матушка царица! Беда! Ко Сей приехал!
– Ко Сей?!
Кошка, шедшая на задних лапах, зашаталась. Мне пришлось ее подхватить, чтоб не' упала в пыль. Однако она не дала себе расслабиться и быстро пришла в себя.
– Беда, беда воистину, – тихо проговорила она. Ой, не вовремя явился Ко Сеюшка! А может, и наоборот – слишком вовремя!
И, произнеся этот загадочный монолог, Руфина, словно забыв про меня, помчалась на четырех лапах по направлению к нашему терему. Мы со служанкой переглянулись и тоже ринулись за хвостатой государыней.
Ко Сей Бессмертный на самом деле оказался невысоким, но весьма представительным мужчиной без определенного возраста. Жилистый, крепкий, с желтоватой кожей и характерными узкими глазами он был одет в темно-зеленый шелковый халат с запахом. Халат украшала вышивка золотом – маленькие птички типа колибри кружатся над пышными цветами типа пионов. Бритую голову Ко Сея украшала шапочка с золотым помпоном; сзади (видимо, прикрепленная к шапочке) висела длинная тонкая косица.
Ко Сей сидел в трапезной за, столом и рассеянно поигрывал сверкающей, даже на вид тяжелой кривой саблей.
– В баньке парилась, достопочтенная государыня? – вместо приветствия спросил он кошку. С легким паром тебя, как у вас говорится.
– Спасибо на добром слове, – напряженно ответила кошка. Пошто явился? Дело пытаешь аль от дела лытаешь?
Ко Сей усмехнулся, отчего его глаза превратились в едва различимые на лице щелочки. А зубы у него были… как в рекламе зубной пасты: белые и блестящие. Только не сняли еще ни одной рекламы, в которой бы у человека зубы были как у крокодила.
– Дело, дело я пытаю, Руфина Порфирородная! – отсмеявшись, заверил нервно подрагивающую кошку Ко Сей. Сама небось догадываешься, зачем я приехал. Как говорил великий кидайский муж древности Вынь Дадай, долги хороши тем, что их обязательно нужно возвращать!
Кошка зашипела:
– Договаривались же на срок до Филипповского поста! Постом отдала бы тебе весь должок!
– Посто-ом! – насмешливо протянул Ко Сей. Как сказано в великой книге «Богатство», сочиненной – мудрецами Ка Ма и Фэ Эно, никакие дела земные и никакие отговорки небесные не должны помешать выполнению долга. Письменной договоренности между нами, почтеннейшая, не было, и, значит, я имею право взыскать с тебя долг в любое время. Это время пришло. Мне срочно требуются мои четыреста пятьдесят связок серебряных монет. Плати, великая царица! – Голос импозантного кидайца стал визгливым, как циркулярная пила.
Тут в трапезную влетели оба кошкиных Ивана с мечами в руках:
– Где Ко?! Порешим злодея!
Ко Сей лишь лениво махнул рукой в их сторону, и Иваны застыли, как мухи в патоке.
– Эти молодые люди совершенно не обучены хорошим манерам и не знают почтения ни к возрасту, ни к сану, – заявил Бессмертный, неласково глядя на Руфину. Мне понятно, впрочем, откуда у этих юношей проистекает такое бесстыдство и непочтение, если их собственная мать…
– Молчи! – провизжала царица. Глаза ее полыхали ненормальным янтарным блеском. Просто какая-то Янтарная комната, а не кошка!
– Плати долги! – Ко Сеевы очи тоже засветились, но пронзительно голубым светом. Я не разбойник Че Са Ло, я пришел не за чужим, а за своим!
– Нет у меня сейчас столько наличными, – призналась кошка. Столько серебра… Не крышу же с царских палат срывать, чтоб долг тебе отдать. Может, акциями Фигляндского банка возьмешь? Хоть часть. Сам пойми, мы только что свадьбу отыграли, потратились.
– У меня нет ни малейшего интереса к вашим свадьбам, тем более что моего имени даже не было в списке приглашенных, – с прохладцей в голосе сказал Ко Сей. Хотя наши мудрецы Хо Дивон и Мол Чи и учат, что истинно великий в делах муж сторонится всего суетного, моему истинному «я» было несколько обидно подобное пренебрежение. Поэтому никаких акций я не возьму. Хоть и ценна бумага, она все же не золото и не серебро. Как сказал поэт:
С бумагой в руке ты подобен букашке.
А золото есть – ты уже человек.
– Ты мне тут своих поэтов не цитируй, – сухо проронила кошка. Устроил… поэтический утренник. Чем тебе акции не угодили, косоглазина?
– Спокойно проигнорирую оскорбление, тем более что исходит оно из слабых женских уст, – сообщил Ко Сей, но вопреки словам его пальцы стиснули рукоять сабли. Я пришел по важному делу и вынужден выслушивать непристойности. Золото давай! Или серебро, только побольше! – сменил он вежливый тон на крик.
– Нету у меня сейчас! – завопила и кошка.
– Тогда ты знаешь, чем еще можно рассчитаться!
Я решила вмешаться.
– О каких долгах идет речь? – осведомилась я .у Ко Сея тоном судебного исполнителя.
Тут Кощей соизволил глянуть и на меня.
– Почтеннейшая, – с мерзкой ухмылочкой заговорил он. Великий учитель и вождь Кидая Хось Нехось говорил; «Истинный муж не снисходит до объяснений со сварливой женщиной». Лучше вам, почтеннейшая, не вмешиваться в дела, которые не касаются вас.
Меня охватил гнев. Этот китаец, то есть кидаец, совершенно лишен умения разговаривать с порядочными женщинами!
Я вознамерилась закатить нахальному почти сказочному персонажу пощечину, но Руфина вцепилась мне в поневу:
– Не лезь, Василисушка! Не твоя то забота. Ко Сей правильно с меня долг требует. Проигралась я ему.
– Это как? – вытаращила глаза я.
– В наперсток играли, – вздохнула кошка.
– Вот-вот! Истинно так! – часто закивал Ко Сей. Играли. И проиграли. Скажи спасибо, кошка-царица, что я еще на твой долг не налагал никаких процентов, хотя это совершенно неслыханное дело для Кидая. И ждал я, сколько мог. А теперь, извини великодушно, деньги нужны.
– У тебя и так их сто сундуков злата-серебра! – вскинулась Руфина. На что тебе еще-то! Ай вечную молодость купить решился?
– То не твоя забота, почтеннейшая, – отрезал Ко Сей, плотнее запахивая свой блестящий халат, – Твоя забота – платить. Или же, как и положено между порядочными деловыми людьми… возместить вещами согласно номиналу.
– Какими вещами? – удивилась я.
– Волшебными, – тихо пояснила Руфина. Ее апельсиновая шерстка потемнела и потускнела, глаза погасли. Мне ужасно стало ее жаль.
– Так пускай забирает их Ко Сей! – тихо предложила я, вспомнив про сундук с сапогами-скороходами, скатертью-самобранкой да другими раритетами, но тут наткнулась на острый Руфинин взгляд:
– Ты что, Василиса, рехнулась?! Ты так все царство по миру пустишь. Нешто можно этому кидале и жулику волшебные вещи в руки давать!
– Я вынужден опять выслушивать несправедливые обвинения! – Ко Сей нахмурился. А между тем сама виновница проигрыша сидит как ни в чем не бывало. Хотя перед игрой я предупреждал ее словами почтенного Жу Ли: «Не умеешь держать сабли – не выступай против конницы». Сама виновата, почтеннейшая!
– Сама… – вздохнула Руфина. Но вещей не отдам! Это государственное достояние!
– Ну тогда, – развел холеными ручками Ко Сей, – остается третий путь…
И противно засмеялся. От его восточной импозантности и велеречивости не осталось и следа.
– Понятно, – мрачно сказала Руфина. Дай хоть с родственниками попрощаться.
– Пять минут, не больше! – погрозил пальцем Ко Сей. У меня еще на сегодня много важных дел. Как вы говорите, целая куча.
– Подождет твоя куча, – огрызнулась Руфина и подошла вплотную ко мне. Поманила лапкой.
Я присела на корточки, чтоб лучше ее слышать.
– Глупость я сделала, Василиса, теперь должна расплачиваться за нее, – торопливо зашептала кошка. Денег нет, поэтому иду я в кабалу к Ко Сею. То ненадолго, не волнуйся. Я ему долг отработаю и вернусь!
– Ты что… натурой отрабатывать будешь, что ли? – испугалась я.
– Да нет, куда ему!.. злорадно усмехнулась кошка. Он уж давно от мужской немощи страдает, вот и злится оттого. Я ему по хозяйству надобна: ведь у Ко Сея никто не стирает, не убирает, не готовит. Черную работу буду исполнять, да то царице не зазорно… Ты вот что, Василиса, слушай: остаешься вместо меня за главную. Царство на тебя оставляю. И на твоего Ванечку, потому как от старшего моего царевича проку мало, он вон стоит, а меч и держать-то правильно не может! Берегись Аленки, вникай во все, волшебные вещи никому не отдавай!
– Хорошо, – торопливо, кивнула я.
– И вот еще что. Голос кошки упал до совсем тихого шепота, – Давай с тобой условимся: никому ничего не говори про Альманах-книгу! Не знаешь про такую, и все тут!
– Так я и в самом деле не знаю… – растерялась я.
– И хорошо! Аленка к тебе всяких своих наушников подпушать будет, говори и ходи с оглядкой, потому как без меня Аленка еще пуще во власть войдет… И давай уговоримся, Василиса, даже если я к тебе приду, не верь мне, покуда заветного пароля не услышишь!
– Какой же пароль? – беззвучно шевельнула губами я,
Кошка поманила меня и быстро начертила лапкой на половице золотистые искрящиеся буквы. Я едва успела прочесть, как буквы исчезли.
– Это пароль, – сказала она. А вот отзыв. Опять росчерк лапкой. Неужели этого, никто, кроме нас, не видит?!
– Не видит! – успокоила кошка. Отзыв даю на тот случай, если Аленка тобой обратится и задумает меня облапошить. Тут такая политика!.. Словом, держись, Василисушка! Пора мне. Ишь, Ко Сей как зыркает своими гляделками косыми!
– Давай хоть попрощаемся, – У меня глаза были на мокром месте. Как же я без тебя тут буду…
– Долгие проводы – лишние слезы, – отрывисто сказала кошка, – Ты справишься. Ты – Премудрая.
Кошка решительно отошла от меня и сказала довольному Ко Сею, протягивая передние лапки:
– Я готова.
Ко Сей оскалился и защелкнул на лапках Руфины Порфирородной маленькие блестящие наручники.
– Пойдем, кандальница, – ухмыляясь, протянул он.
– Хоть перед царством-то меня не позорь, чрез весь Кутеж не волоки! – прошипела Руфина, – Дай уж телепортацию применить!
– Телепортацию ей, – проворчал Ко Сей и взмахнул рукой, а кошка синхронно махнула закованными лапками…
* * *
И уже не было в трапезной ни Руфины, ни кидайца Ко Сея.Тут и окаменение с Иванов спало.
– Забрал, окаянный! – возопил Иван-царевич. Коней седлать надобно да в погоню, матушку вызволять!!!
– А матушка велела разве ее вызволять? – вполне резонно поинтересовался мой дурачок.
– Тебя, дурака, не спросили! – оборвал брата царевич. Твое дело – леденцы грызть! А я на подвиги поскачу!
С этими словами царевич выскочил из терема, спотыкаясь о собственный меч. Иван подошел ко мне.
– Не печалься, Василиса, – сказал он. Завьем беду веревочкой.
– Ты так считаешь? Тогда растолкуй мне, пожалуйста, что здесь у вас вообще в царстве творится!
* * *
Напрасно было бы ожидать от заведомого дурачка толкового рассказа о политической ситуации вокруг и внутри Тридевятого царства. Я, признаться, и не ожидала. Поэтому изумилась до чрезвычайности, когда мой Иван, взяв меня за руку, вывел из терема на задний двор, где в небольшом грушевом садочке стояло плетенное из прутьев сооружение, весьма смахивающее на беседку. В этой беседке мы с ним и пристроились. Ваня отгрыз голову очередному леденцовому петушку и раздумчиво начал:– Что творится, баешь… У нас здесь все, как всегда…
– Как это всегда! –возмутилась я. Всегда твоя мать в кошачьем обличье ходила?! Всегда ее какой-то паразит бессмертный за долги пленял?!
– Насчет кошки это Аленка виновата… Нешто тебе маменька не рассказывала?
– Вообще-то рассказывала. Но мне даже не верится, чтоб можно было вот так: из живого человека кошку сотворить.
– Это еще что! Аленка-то, было дело, как поняла, что не выходит по ее хотению, залютовала пуще чумы…
– А чего она хотела? – спросила было я, но Ванятка как-то хитро перевел стрелки нашего разговора:
– Что-же касаемо Ко Сея, то он Почасту так проделывал с маменькой – за долги в кабалу брать. Маменька у нас до игр охочая, да с ним, с Ко Сеем, играть бесполезно – он всегда в выигрыше будет. Так вот, маменька ему проиграется – в карты, али в городки, али в энту игру непонятную, где и коники есть и слоники, – и принимается в Ко Сеевом дворце порядок наводить, мыть все да чистить…
– Как это? – Моему изумлению не было предела. Она с Ко Сеем… общается?
– Так ведь сродственник он маменьке, – пояснил Иван. Хоть и дальний – седьмая вода на девятом киселе.
– Ничего себе родственничек! И Руфина не предупредила…
– Маменька и сама не ведала, что так скоро он явится. Да ничего не поделаешь: такой уж у Ко Сея норов бранчливый да до денег охочий.
– В голове не укладывается! Ваня, и надолго мама батрачить к Ко Сею отправляется?
– Да как с делами всеми управится, так вернется, не бойсь, – ободрил меня Ваня. К ноябрю так, декабрю…
– К-как «к ноябрю»?! – поперхнулась возмущением я. А как же я?..
– А что ты? – удивился Иван. Ты теперь со мной. И не боись ничего. Аленка тебе зла не сможет причинить…
Я затосковала. На самом деле мне все это время казалось, что я тут, в Тридевятом царстве, ненадолго – вроде студентки-заочницы, приехавшей в столицу на сессию. Поразвлекалась, достопримечательности посмотрела, ну и пора подписывать обходной лист. А теперь кто ж мне его подпишет, если виновница моей эмиграции в сказку на полгода с лишком, отправилась в неизвестном (или известном всем, кроме меня?) направлении долги свои отрабатывать?!
– Василиса, ты плачешь-то чего? – Иван неуклюже сграбастал меня за плечи, изображая таким образом непритворное участие. Не плачь, с маманей все будет хорошо…
– Дурак! – Я резко вырвалась из его объятий. Что б ты понимал! Как я теперь без Руфины обратно домой вернусь!
Иван спокойно поглядел на меня. Достал из кармана своих плисовых штанов большой платок (вроде даже чистый) и принялся утирать мне слезы.
– Спасибо, больше не надо, – поблагодарила его я. А он сказал ласково так:
– Василиса, ты туда не вернешься. И при этом его взгляд на мгновение стал острым как игла.
Вот тебе и дурак…
– Обрадовал, – только и сказала я. И тут кусты шиповника перед входом в беседку зашевелились.
– Вот вы где, – печально констатировала наше наличие Василиса Прекрасная. Она прошла в беседку и тяжело, поддерживая живот, опустилась на скамью. Поглядела на нас с тоской.
– Случилось чего? – спросил ее Ваня.
Василиса кивнула, кусая губки, чтоб не расплакаться. Да что это за царство – женщины тут без конца плачут!
– Уехал мой-то на подвиги, – выговорила наконец она.
Иван присвистнул:
– Ко Сея бить?
– Его самого. Ох, горе мое горькое! Судьба моя окаянная! Ни меча-то, ни булавы толком в руках не удержит, а все урвется в драку… Не боится, что ему буйну голову снесут, что меня вдовой беспритычной оставит, а деточку нашего нерожденного сиротинкой-безотцовщиной! – запричитала Василиса Прекрасная.
Я хотела было поддержать ее фразой о том, что у мужчин такая подлая психология и не стоит на них внимания обращать, но тут опять встрял Иван:
– На каком он коне-то поехал? – деловитым тоном осведомился дурачок у свояченицы. На гнедом али на сером с яблоками?
От такого внезапного вопроса Прекрасная даже плакать перестала.
– Вроде на гнедом, – припомнила, она, нахмурив прелестные густые бровки.
Иван махнул рукой:
– Тогда не печалуйся, родимая, далеко он не уедет. Гнедой второй день раскованный стоял, да и норов у него… Не царевичу с таким конем управляться. Этот конь чисто пес шкодливый да хитрый, свою выгоду знает. По городу-то он еще братку довезет, а возле Калинова моста обязательно сбросит и в конюшни вернется. Так что жди своего героя к вечеру да прикажи истопить баню: вернется царевич черней грязи черной. Сама, поди, знаешь, что у Калинова моста за болото непросыхающее.
Василиса Прекрасная с надеждой поглядела на моего официального супруга. Слезы на ее щеках высохли.
– Ох, спасибо тебе, Ванечка, что утешил! – улыбнулась она. А то я совсем отчаялась: и матушки нет, и мой неслух к черту на рога поскакал. Душа за всех изболелась… – Тут она поглядела на меня. Повезло тебе с муженьком, – блеснув ровными зубками, сказала Прекрасная Василиса. Так пойду я в свой терем, велю готовить обед парадный, ведь голодный мой-то явится, да и злой…
Она было приподнялась, но я ее остановила:
– Подожди, пожалуйста, Василиса. Я ведь тут у вас человек новый, многого не понимаю, мне растолковать многое нужно…
– Что ж тебе растолковать, сестрица милая? – Тезка глядела на меня с нетерпеливым вниманием.
– Ну, хотя бы… Хотя бы, что такое Альманах! Разве я могла предполагать, что эта фраза произведет такой ошеломительный эффект!
Василиса Прекрасная побледнела и схватилась за ворот своей сорочки так, что украшавшие его бисер и стеклярус брызгами сыпанули во все стороны. Иван вскочил и начал озираться, словно ожидал нападения на беседку каких-то неведомых врагов. Но все было тихо.
– Ох, – отдышалась тезка. Видно, смерти нашей ты хочешь безвременно, что про такие дела без опаски говоришь!
– Ничего не понимаю, – призналась я. Мне кошка, то есть Руфина, упомянула об этом Аль…
– Молчи! Не поминай лишний раз! – простонала Василиса.
– Так мне хоть знать надо, что это такое. Василиса помолчала пару минут, видимо собираясь с духом, потом сказала:
– Ванятка, родимый, походи вокруг беседки, погляди-посторожи, чтоб никто нашего разговору не подслушивал. А я уж растолкую жене твоей вещи тайные, чтоб она с незнания дел каких-нибудь не наворотила.
Иван кивнул и вышел из беседки патрулировать кусты, А мне показалось, что теплый ароматный весенний воздух вдруг сменился каким-то ледяным ветром, Словно дуло из какого-то гигантского погреба…
– Да воскреснет Бог и расточатся врази Его! – Прекрасная Василиса принялась, встав, закрещивать всю беседку. Яко исчезает дым, да исчезнут…
Ледяной ветер действительно исчез. Василиса дочитала молитву до конца и села вплотную ко мне. Лицо ее было бледно, а глаза горели каким-то странным огнем.
– Грешница я, сестрица названая, – сказала Прекрасная. За мои грехи и наказует меня Бог. Да только могла ли я тогда знать, что все так обернется!.. Молодая была, неразумная, а сейчас за неразумие свое расплачиваюсь. Ну, слушай по порядку повесть мою печальную. Без матери-то я рано осталась, отец еще молод был, вот и привел он в дом мачеху с двумя детьми:
Аленкой, моей ровесницей, и малым братцем Иванушкой. Иванушку того Аленка много позже в козлика обратила, да ты, верно, о сем знаешь…
– Да, слыхала.
– Так речь сейчас не о нем. Обо мне. Сильно мне Аленка докучала. Изорвет мои платья, в избе беспорядок устроит, скотину со двора сгонит, а отцу и мачехе докладывает, что будто это все я устроила. Мачеха меня колотить примется, отец поначалу заступался, а потом и перестал… Долго я так терпела, но и всякому терпению конец приходит. Решила я сбежать из дому и пойти в служанки хоть к Бабе Яге, хоть к чернокнижнику какому, лишь бы они меня своему колдовскому ремеслу выучили, и смогла бы я Аленке противустать. Дура я тогда была, не ведала, каково опасно колдовством владеть и какой это грех великий…
Сбежала я, долго скиталась по лесам, один раз в болото забрела, чуть не увязла. И когда уж по коленки я в трясине-то застыла, ни взад ни вперед двинуться не могу, смотрю, едет прямо сквозь деревья черный всадник на черном коне и глазами сверкает, как горящими угольями. Остановился он передо мной, глядит и молчит. А потом протянул мне копье длинное древком вперед. Я за древко ухватилась, он копье к себе рванул и махом меня из болота вытащил. Так и пошла я за ним, грязная вся да замызганная, за копье держась. Долго ли, коротко ли шла, а только привел меня всадник тот на большую поляну. На поляне стоит изба – костями человеческими стены подперты, на крыше черепа красуются опять же человечьи, и глаза у них белым огнем светятся, так и жгут. Тут всадник исчез, а на пороге избы появился человечек невысокий в колпаке остром, звездами украшенном. Поглядел на меня и обратился в избу, за дверь: