Страница:
И покинул кабинет.
Все, допрыгался я? Хорошего следователя сменил плохой? Сейчас этот блондинистый садист начнет препарировать мои несчастные мозги зазубренным скальпелем?
Мозжухин начал с того, что затушил едва начатую сигарету в пепельнице – превратил ее в закорючку, похожую на знак вопроса. Затем достал из кармана «Дирол», кинул подушечку в широкий зубастый рот, пожевал минуту – все совершенно безмолвно. Извлек жвачку изо рта, внимательно оглядел… Я ждал. Решил даже было, что сейчас он воткнет жвачку мне в глаз – для продуктивного начала допроса. Но Мозжухин отправил белый комок вслед за сигаретой в пепельницу, вздохнул и сказал:
– Зря я это, наверное, Дмитрий Андреевич?
– Чего зря?
– Резинку жевал. Вы ведь запахов не чувствуете, и вам все равно, как от меня пахнет.
– Абсолютно. Меня другое интересует: можно ли как-нибудь без поездки в ваш отдел? Прямо тут все решить.
– Вы так боитесь поехать в отдел, Дмитрий Андреевич? Почему?
– Да просто слишком много дел. Пять операций на сегодня назначено. Пять! – Я показал растопыренную пятерню. – Вы представляете, что это такое? Все операции плановые, больные ждут их уже давно, готовятся. Томятся, мучаются, нервничают. Они прошли предварительное обследование, а это, скажу я вам, тоже не подарок. Всем им сделано по две клизмы вчера вечером и сегодня утром. Все они не ели почти сутки. Если я поеду с вами сейчас, операции будут отменены, вы это понимаете? А завтра – три плановых операции, и это значит, что из сегодняшних непрооперированных я смогу взять завтра только двоих. А остальных придется раскидать до конца недели, и все это время они опять-таки будут нервничать и терять годы жизни. Да что вам говорить, у вас у самих работа – не сахар, я знаю отлично, у меня хватает друзей в милиции. Я совершенно не понимаю, зачем тащить меня на допрос с самого утра! Этот ваш Валяев – он, извините, тупой какой-то, не понимает, с кем имеет дело. Но вы, мне кажется, не такой…
Я резко замолчал. Меня, как всегда, понесло – начал говорить красиво и горячо, еще и комплимент попытался отвесить. Хватит, нужно знать меру. Убедительная речь не должна перетекать в подобие застольного разговора, когда люди, еще час назад ненавидевшие друг друга, после поллитры на душу населения начинают объяснять, как они друг друга любят.
Вовремя я прервался, потому что Мозжухин раскусил меня в два счета. Он улыбнулся, покачал головой и сказал:
– А ведь врете вы, Дмитрий Андреевич. Вы достаточно умелый врун – я видел это, когда мы приезжали в больницу с Житником, и вы талантливо глаголили перед камерой. Врете не из корысти, следует это отметить, а из любви к ближним. Но это не делает вашу эмоциональную, и, я бы даже сказал, артистическую речь более правдивой. Вы не просто выгораживаете девушку, которую любите, но страстно мечтаете, чтобы мы, чужеродные для больницы элементы, поскорее ушли и оставили вас в покое. Так ведь?
– Допустим, так, – холодно согласился я. – Что вытекает из этого?
– Хотите немножко информации? Мне кажется, что вы из тех людей, которые хотят все знать.
– Информации о чем?
– О ком, – уточнил Мозжухин. – О вашей Жене, разумеется. О Евгении Нештаковой – красивой девочке-подлизе.
– Хочу.
Слово вывалилось из меня тяжелым булыжником, как я ни пытался его сдержать. Я и вправду очень хотел знать. Слишком хотел.
– И при этом не поехать в наш отдел?
– Именно так.
– Понятно… – Мозжухин потянулся было за сигаретой, но вдруг передумал – вероятно, из показного уважения к тому, что я не курю. – Ладно, попробуем обойтись без поездки к нам. Но вы должны понимать, что в любом случае вы должны оказать нам определенное содействие.
– В чем? В поимке Жени?
– А вы против этого?
– Конечно, против. А вы как думали?
– А если мы пойдем вам навстречу, то будете с нами сотрудничать?
– В каком смысле – навстречу?
– Очень просто: мы отдадим вам Евгению, не тронем ее. Слава богу, она не такой отпетый жулик, как некоторые ее приятели-фрагранты. А вы, Дмитрий Андреевич, отдадите нам прочих подлиз. Они интересуют нас куда больше, чем Нештакова.
– И как же я их вам отдам? Я представления не имею, кто они такие и где их искать.
– Думаю, скоро узнаете.
– А я так не думаю.
– Опять вы за свое, Дмитрий! Какая разница, что вы думаете? Важно сейчас только одно: согласны вы с моим предложением или нет?
– И что будет, если соглашусь?
– Когда вы узнаете место пребывания какого-нибудь из подлиз, немедленно позвоните нам и сообщите.
– А если не позвоню и не сообщу? Арестуете меня?
– Арестовать вас мы не имеем не малейшего права, да и желания такого нет. Но тогда пострадает Женя. Вы же этого не хотите?
Я озадаченно почесал в затылке. То, что мне предлагали, звучало соблазнительно: заложу какого-нибудь подлизу – и все, от Женьки отвяжутся. Конечно, это похоже на предательство. Но с другой стороны, какое это предательство? К подлизам, в отличие от Жени, я не испытывал никакой симпатии. Чего мне их жалеть? Если они преступники, так пусть получают по заслугам.
Снова вспомнились слова Жени: «Если тебе предложат сотрудничество – соглашайся! Только чтобы тебя отпустили!» Словно индульгенция, выписанная на совершение греха.
– Я согласен, – сказал я. – Но вы точно не тронете Женю? Как это у вас получится? Может быть, на нее уже заведено уголовное дело?
– Получится. Мы много чего умеем, и к информаторам нашим относимся с пониманием, платим им за сотрудничество добром.
– Каким добром? Деньгами?
– Как правило – нет. – Мозжухин усмехнулся. – А вы и денег за это хотите?
– Нет, что вы, просто интересуюсь.
– Ну что, по рукам?
– По рукам.
Я перегнулся через стол, Мозжухин привстал с кресла. Мы произвели короткое, но энергичное рукопожатие.
– Никаких бумажек подписывать не надо? – спросил я.
– Ничего не надо. Верим на слово.
– Точно верите?
– А куда деваться? У нас что, другой выход есть? Поверьте, Дмитрий Андреевич, работенка – врагу не пожелаешь. Бегаешь за жуликами день и ночь с высунутым языком, а берешь их, и никаких внятных улик. И через пару дней они снова на свободе.
– А вы ничего, Степан Викторович, – признался я, – нормальный интеллигентный человек. Вы представлялись мне куда более страшным.
– Небось со слов Жени? – Мозжухин покачал головой. – Представляю, что она вам наговорила.
– Она сказала, что чистильщики охотятся на подлиз. Хватают их, волокут в свой отдел и там убивают. И что организатором этого беспредела является не кто иной, как наш мэр Житник.
– Боже помилуй, какая чушь! – Мозжухин воздел руки к небу. – Кто их убивает? Как такое вообще возможно в цивилизованном обществе? Сейчас, слава богу, не тридцать седьмой год! Просто мы пытаемся контролировать действия фрагрантов, чтобы они не распоясывались. Может быть, вы знаете о том, что в советское время экстрасенсы – настоящие, конечно, а не шарлатаны, – давали расписку, что не будут пользоваться своими уникальными способностями для противоправных дел. И не пользовались. А если нарушали закон, то попадали под суд. Подлизы, насколько вы понимаете, куда круче экстрасенсов. И беседы с ними проведены, неоднократные, и подписки взяты о предупреждении об уголовной ответственности. И все равно подлизы занимаются незаконными делами. Они видите ли, считают себя высшей кастой, стоящей над законом, а нас, правоохранительные органы – душителями их прав и свобод. Но если разобраться, суть их деяний проста – проституция и мошенничество. Больше они ничего толком не умеют, да и зачем им что-то уметь, если у них такие своеобразные… э… таланты.
– Женя говорила, что она – менеджер по сбыту, что занимается бизнесом.
– Каким бизнесом?
– Да разве от нее что-то узнаешь? Слова лишнего не скажет, сплошные секреты.
– А потому и не говорит, что не хочет признаваться в своей истинной деятельности. Да, у подлиз есть бизнес, но он сплошь теневой и нечистоплотный. Они умелые посредники в перепродаже всего, чего угодно, только вот налогов почему-то не платят. И заявления о мошенничестве поступают на них постоянно.
– Есть тут одна проблема, Степан Викторович, – сказал я. – Женя очень боится вас, людей из УВД. Боится смертельно, и всерьез утверждает, что подлиз убивают. И, знаете, ее страхи выглядят совершенно искренними. Мне кажется, что я неплохо разбираюсь в людях, в том числе и их эмоциях.
– Скорее всего, так оно и есть – боится она всерьез. – Во взгляде Степана Викторовича появилось неожиданное сочувствие. – К сожалению, должен сказать, что подлизы – не совсем… э… нормальные люди. По-медицински это называется манией преследования. – Он постучал пальцем по лбу. – Они, конечно, не шизофреники, никак нет, но вот психопаты – точно. По-своему несчастные люди.
– Откуда фрагранты вообще взялись?
– Даже не знаю, как вам сказать… – Мозжухин замялся. – В общем-то, эти сведения засекречены.
– Ага, понятно, – догадался я. – Подлизы по сути своей – мутанты. Наверняка они являются жертвами каких-нибудь военных экспериментов, проводившихся лет пятнадцать назад.
– Военные не имеют к подлизам никакого отношения.
– Почему же тогда все так засекречено? И почему о фрагрантах не знает никто в мире? Такой феномен давно должен был выплыть на поверхность. Нет, тут все-таки что-то военное. Не лукавьте, Степан Викторович, давайте играть честно. Вы обещали мне информацию.
– Играть? – Мозжухин хохотнул. – Нравитесь вы мне, Дмитрий Андреевич, своей наивностью. Играть, это ж надо! Какие тут игры… Ладно, раз обещал, то приоткрою вам краешек завесы. Да, подлизы – своего рода жертвы обстоятельств. Всем им в свое время был введен специальный препарат, именно он вызвал те мутации, которыми они так ловко пользуются. Но это не имеет отношения к военным экспериментам, как вы изволили выразиться. Знаете что такое нелегальное использование неапробированных медицинских препаратов?
– Лично не сталкивался, – сказал я. – Зачем это нужно, если апробированных лекарств – тонны, и каждый день появляются новые, только успевай в них разбираться.
– Считайте, что столкнулись. Жил когда-то в нашем городе некий деятель, доктор медицинских наук. Имени его называть не буду, хотя возможно вы о нем слышали. Лечил, смею заметить, детей. Лечил вполне официально, в государственной клинике…
Я уже начал догадываться. «Нефробластома, рак почки. Лечилась целый год». Я кашлянул в кулак, стараясь скрыть волнение.
– Что-то вы побледнели, Дмитрий Андреевич, – заметил Мозжухин.
– Да так, ничего, – я махнул рукой. – Вы продолжайте, пожалуйста. Интересно все-таки – тем более мне, врачу.
– Так вот, этот профессор врачевал еще и нелегально. И замечу, за большие деньги. Очень большие.
– Что случилось с профессором? Он жив?
– Умер, – веско сказал Мозжухин. – Одиннадцать лет назад.
– Своей смертью?
– Своей. Правда, на зоне, в колонии общего режима. Когда все это дело вскрылось, получил он три года за незаконное занятие частной медицинской практикой. Но до конца срока не дожил, просидел чуть больше года. Только не думайте, что его убили или что-то в этом роде. Скончался от инфаркта в возрасте шестидесяти двух лет. Не так уж и мало пожил на этом свете.
– А каков состав его волшебного препарата?
– Это неизвестно никому.
– Как-то не верится, – заявил я. – Сами представьте: лекарство уникальное, вылечивает от рака практически всех, и не так уж при этом важны мутагенные эффекты – жизнь дороже. Это же огромные деньжищи! Неужели те, кто допрашивал профессора при следствии, не нашли способа выдавить из него информацию?
– О побочных эффектах тогда ничего не было известно, – уточнил Мозжухин. – Подлизы тогда еще не стали подлизами, или, возможно, скрывали свои новообретенные способности. Следствие сделало все, что могло, чтобы получить технологию производства лекарства. Профессор не сильно сопротивлялся, передал следствию все соответствующие бумаги с документацией на препарат. Их отправили на экспертизу – помнится, в Москву, в какой-то профильный институт. Ну, вы знаете нашу волокиту и бюрократию. Когда выяснилось, что то, что он передал – чистейшей воды, извините, туфта, его уже не было в живых. Возможно, препарат можно было бы довести до ума, сделать чистым, избавить от побочных эффектов, но теперь уже поздно.
– А подлизы? Они не знают состава препарата?
– Шутите? – Мозжухин усмехнулся. – Откуда дети могут знать химическую формулу того, что им вводится? Тем более вводится нелегально, под видом обычного лекарства.
– А какое отношение имеет к этому мэр?
– Да никакого. Причем тут он? О подлизах он, конечно, знает, как знает обо всем в городе. Но для него они – мелкие вошки, не более.
– Но ведь именно он приказал создать ваш отдел – «Чистилище».
– Обычный набор лживых басен, которым подлизы пичкают всех, к кому обращаются за поддержкой. – Мозжухин иронически покачал головой. – Ладно, просвещу. Во-первых, дорогой Дмитрий Андреевич, мэр не может приказать создать подразделение УВД – это прерогатива как минимум начальника ГУВД области. Во-вторых, никакого «Чистилища» не существует – название это придумано подлизами, а слово «чистильщики», думаю, взято ими из какого-то американского фильма. В-третьих, наш отдел создан не для борьбы с несчастными фрагрантами, страдающими одновременно манией величия и манией преследования, а для общих, вполне прозаических целей. Экономические преступления, – Мозжухин начал загибать пальцы, – преступления в сфере средств электронных коммуникаций, мошенничество и вымогательство с применением современных технологий. И наконец, организация проституции при помощи Интернета – такое, если вы не в курсе, сейчас очень распространено. Как видите, ни наркотиков, ни разбоя, ни грабежа – у нас своя технологическая специфика, и свои цели. Точно такие же отделы имеются в ГУВД всех областей России и являются, по существу, стандартными штатными подразделениями. Нам все равно, является ли мошенник подлизой – для нас все одинаковы. Проблема лишь в том, что подлизы являются мошенниками либо проститутками. Являются все как один – не знаю среди них ни одного приличного человека. Некоторые из них – мошенники весьма высокого ранга, и подловить таких нам крайне трудно. Сами понимаете, почему: защита у них своеобразная, мозги пудрят так специфически, что хоть в противогазе с ними общайся.
Вот так вышиб Мозжухин у меня из-под ног землю. Ничто из того, что он говорил, не противоречило фактам.
И все же чувствовал я себя отвратительно. Совсем мне не хотелось знать такое про Женьку. Только про нее не хотелось – на остальных подлиз, если честно, было мне наплевать. Или стало наплевать.
– А кто убил Игоря Варенцова? – я еще пытался защищаться. Хотел даже было спросить: «Случайно, не вы его убили?», но вовремя спохватился. После всего, что я узнал, это выглядело бы по-идиотски.
– Игорь был проституткой мужского пола, – сказал Мозжухин, – дорогостоящим мальчиком по вызову. Таких часто называют «эскортом», но основные свои деньги они зарабатывают не появлением с дамой в ресторанах, а все-таки, пардон, в постели – своим, пардон, членом. А бывает, что и в постели с мужчиной – богатых гомосексуалистов, желающих развлечься с красивым мальчиком, в нашем городе хватает. А как Варенцов выглядел, вы видели на фотографии. Как и большинство подлиз – человек красоты необычной.
– Так кто все-таки его убил? И за что?
– Да ни за что, представьте себе. Мы поймали тех, кто это сделал: два алкаша, оба неоднократно судимые. Шел себе мальчик из ресторана под руку с дамочкой – мадам настояла на пешей прогулке, хотя подлизы ходить ночью по городу категорически не любят. Не дошел. Подвалили к ним два забулдыги, оба с ножами – деньги отнимать. Варенцов, как и положено фрагранту, пугнул их отталкивающим феромоном. А вместо этого алкаши озверели, впали в состояние агрессивного аффекта и набросились на него. Дамочка убежала, а что сделали с Варенцовым, вы сами видели.
– Стало быть, неправильно его феромон сработал?
– Именно так. Не догадываетесь, почему?
– Потому что эти двое были пьяными?
– Наоборот – потому что пьяным был Варенцов. Не то что бы много, но все же выпил в ресторане. Вы знаете, что подлизам нельзя употреблять алкоголь?
– Знаю, – нехотя признался я.
– По показаниям дамочки, она заставила парня выпить коньяка, не смог он отказаться. Очевидно, рассчитывал, что по пути все выветрится. Но вот не выветрилось. Он потерял над собой контроль и не смог отпугнуть грабителей – напротив, фактически заставил их себя убить.
«Фрагранты тоже ошибаются».
Интересно, как Женя ошиблась, когда ее привезли избитой в больницу? Как мошенница? Или все же как проститутка?
– В общем, все понятно, – грустно подытожил я. – Один только вопрос неясен.
– Какой же?
– Ваши сотрудники приехали в больницу и обязали нас сообщать о всех случаях поступления фрагрантов. Для чего?
– Потому что среди подлиз есть несколько человек в розыске, они обвиняются в серьезных преступлениях, и наш отдел ими занимается. Как видите, все просто. Непросто только одно – найти их. Фрагранты умело маскируются, постоянно меняют внешность. Мы используем все методы, чтобы поймать преступников – вас это удивляет?
– Уже нет. И все же, почему с нас взяли подписку о неразглашении? Почему сведения о фрагрантах засекречены?
– А что будет, если о них узнают? – спросил в ответ Мозжухин. – Вы можете такое представить?
Я представил, и мне стало страшно. Во всяком случае, страшно за Женьку. Покоя ей больше не было бы никогда.
– Жуть, – сказал я. – Им не позавидуешь.
– Вот именно. Честно говоря, подлизы должны быть благодарны нам за то, что мы охраняем тайну их существования. Но дождаться от них благодарности… Эх!.. – Мозжухин досадливо махнул рукой. – Ладно, Дмитрий Андреевич, давайте закругляться. Надеюсь, мы друг друга поняли.
– Я тоже надеюсь, – сказал я.
– Где Минкус? – проорал я, врываясь в ординаторскую. – Куда делся?!
– В окно выпрыгнул, – съязвил хирург Колобков. – Болеть ему надоело.
– Где он, спрашиваю?!
– В реанимации он, где еще ему быть.
– Когда успели перевести?
– Полчаса назад.
– Так эпикриза же не было!
– Я написал. Ждать, пока ты с милицией беседуешь, времени не было. Он бы загнулся, а нам это надо? Пусть дает дуба там, где положено.
Мне следовало немедленно мчаться в реанимацию и искать телефон там, но я не успел. Прибежала медсестра Валя.
– Дмитрий Андреевич! Срочно во вторую операционную! Очень срочно!
– Что там еще?
– Сергей Иванович зовет! Там проблемы, пациент сильно закровил.
– Какой пациент?
– Семецкий.
Господи, вечные проблемы с этим Семецким! Все у него не как у людей: то ректоскопию не вовремя сделают, то упадет на ровном месте, то таблетки не те слопает, старый маразматик. Теперь вот закровил. Восемьдесят лет ему, сто раз уже умирал, да все никак не помрет до конца. Просто Кощей Бессмертный какой-то.
Ладно, пошел я в операционную. Провозились мы с Лебедевым три с половиной часа, вытаскивали Семецкого с того света. Не вытащили. Только поставили дренажи, только вышли из живота и вздохнули с облегчением, как произошла остановка сердца и упорхнула душа деда на небеса. Говоря честно, давно пора. Сколько можно умирать и воскресать, пора и честь знать.
А дальше бегом на следующую операцию. И еще на одну… Так и проработал я до шести вечера. И про женин телефон вспомнил только дома. Можно, конечно, было вернуться на работу и сходить в реанимацию, но сил не осталось совершенно.
А в квартире моей побывали. Достаточно деликатно побывали, не грубо, но все же следы присутствия чужаков остались: сдвинутые предметы, не тот порядок бумаг на столе.
Свиньи! Кто это? Чистильщики, конечно – кто же еще?
Вот тебе и честные методы работы: в дом вломились без ордера, не потрудились, чтобы замести следы своего пребывания. Сплошное свинство.
Я попытался включить женин компьютер, он не работал. Я отвинтил боковую панель и заглянул внутрь. Винчестеров не было – ни одного из трех.
Винчестеры могла вынуть сама Женя, даже при спешке – для нее это дело одной минуты. Но почему крышка привинчена обратно? Женька никогда этого не делала – как и у многих профессиональных сетевиков, комп ее всегда выглядел полуразобранным.
Ладно… Будем надеяться, что чистильщики не смогут взломать женину защиту.
Что мне оставалось делать? Да ничего. Даже поужинать толком не смог – еда в рот не лезла. Плюхнулся на диван, вытянул ноги и включил телевизор, местные новости – узнать, что там нового про Житника и Сазонова.
К этому времени я уже немного представлял, кто такой Сазонов – по совету Серафимыча стал регулярно смотреть телеящик и даже читать городские газеты.
Предвыборная компания была в самом разгаре, поэтому физиономии Житника и Сазонова мелькали на каждом шагу. Нынешний мэр вещал о том, какой хороший он, Житник, как много он сделал для города, и как много еще сделает, и какой нехороший Сазонов – неопытный хозяйственник и, по имеющимся проверенным фактам – нечистоплотный человек, связанный с криминальными структурами. Один из заместителей мэра регулярно называл Сазонова «одноруким бандитом», и я не мог понять, почему. Иван Алексеевич Сазонов выглядел гораздо лучше Житника – лет меньше сорока, аккуратный, спортивного сложения, правда, совершенно лысый, но с приятными чертами лица. Говорил он не так бойко, как Житник, но всегда по делу. Личности своего противника уделял не так уж и много внимания, больше занимался анализом теперешнего состояния нашего города – донельзя, по его словам, запущенного. Говорил о необходимых инвестициях, о возможности быстро и грамотно исправить ситуацию, о ЖКХ, о производстве, о поддержке малого и среднего бизнеса, о социальных проблемах и так далее. В общем, производил впечатление куда более умелого хозяйственника, чем критикующий его обрюзгший Житник.
Судить о действительном рейтинге кандидатов не представлялось возможным, ибо зависел он от того, чью сторону представляло данное средство массовой информации. Большая часть местных газет и телеканалов ратовала за Житника – прославляли его неумеренно, безвкусно, рекламировали так, что тошно становилось. Как это блюдо готовится, я уже видел, когда мэр посещал нашу больницу. Количество СМИ, поддерживающих Сазонова, было куда меньшим, но слова их звучали весомее, потому что они представляли центр и ссылались на Москву. Региональные выпуски «Комсомольской правды» и «Московского комсомольца», местные передачи «Вестей» деликатно и ненавязчиво намекали на поддержку Сазонова крупным бизнесом и политиками высшего ранга, и в это хотелось верить.
Все просто: Сазонов мне нравился, а Житник – нет. Хотя, по большому счету, мне было все равно. Не верил я, что кто-то из политиков, как бы ни были убедительны его обещания, может переменить нашу жизнь к лучшему.
Так вот я лежал и таращился в телевизор, потом читал книгу, не в силах заснуть, и все ждал, ждал, ждал, когда позвонит Женя. Ну да, я прошляпил ее специальный мобильник, но ведь она может позвонить и на обычный мой телефон. Чего ей стоит?
Она не звонила.
Глава 12
Все, допрыгался я? Хорошего следователя сменил плохой? Сейчас этот блондинистый садист начнет препарировать мои несчастные мозги зазубренным скальпелем?
Мозжухин начал с того, что затушил едва начатую сигарету в пепельнице – превратил ее в закорючку, похожую на знак вопроса. Затем достал из кармана «Дирол», кинул подушечку в широкий зубастый рот, пожевал минуту – все совершенно безмолвно. Извлек жвачку изо рта, внимательно оглядел… Я ждал. Решил даже было, что сейчас он воткнет жвачку мне в глаз – для продуктивного начала допроса. Но Мозжухин отправил белый комок вслед за сигаретой в пепельницу, вздохнул и сказал:
– Зря я это, наверное, Дмитрий Андреевич?
– Чего зря?
– Резинку жевал. Вы ведь запахов не чувствуете, и вам все равно, как от меня пахнет.
– Абсолютно. Меня другое интересует: можно ли как-нибудь без поездки в ваш отдел? Прямо тут все решить.
– Вы так боитесь поехать в отдел, Дмитрий Андреевич? Почему?
– Да просто слишком много дел. Пять операций на сегодня назначено. Пять! – Я показал растопыренную пятерню. – Вы представляете, что это такое? Все операции плановые, больные ждут их уже давно, готовятся. Томятся, мучаются, нервничают. Они прошли предварительное обследование, а это, скажу я вам, тоже не подарок. Всем им сделано по две клизмы вчера вечером и сегодня утром. Все они не ели почти сутки. Если я поеду с вами сейчас, операции будут отменены, вы это понимаете? А завтра – три плановых операции, и это значит, что из сегодняшних непрооперированных я смогу взять завтра только двоих. А остальных придется раскидать до конца недели, и все это время они опять-таки будут нервничать и терять годы жизни. Да что вам говорить, у вас у самих работа – не сахар, я знаю отлично, у меня хватает друзей в милиции. Я совершенно не понимаю, зачем тащить меня на допрос с самого утра! Этот ваш Валяев – он, извините, тупой какой-то, не понимает, с кем имеет дело. Но вы, мне кажется, не такой…
Я резко замолчал. Меня, как всегда, понесло – начал говорить красиво и горячо, еще и комплимент попытался отвесить. Хватит, нужно знать меру. Убедительная речь не должна перетекать в подобие застольного разговора, когда люди, еще час назад ненавидевшие друг друга, после поллитры на душу населения начинают объяснять, как они друг друга любят.
Вовремя я прервался, потому что Мозжухин раскусил меня в два счета. Он улыбнулся, покачал головой и сказал:
– А ведь врете вы, Дмитрий Андреевич. Вы достаточно умелый врун – я видел это, когда мы приезжали в больницу с Житником, и вы талантливо глаголили перед камерой. Врете не из корысти, следует это отметить, а из любви к ближним. Но это не делает вашу эмоциональную, и, я бы даже сказал, артистическую речь более правдивой. Вы не просто выгораживаете девушку, которую любите, но страстно мечтаете, чтобы мы, чужеродные для больницы элементы, поскорее ушли и оставили вас в покое. Так ведь?
– Допустим, так, – холодно согласился я. – Что вытекает из этого?
– Хотите немножко информации? Мне кажется, что вы из тех людей, которые хотят все знать.
– Информации о чем?
– О ком, – уточнил Мозжухин. – О вашей Жене, разумеется. О Евгении Нештаковой – красивой девочке-подлизе.
– Хочу.
Слово вывалилось из меня тяжелым булыжником, как я ни пытался его сдержать. Я и вправду очень хотел знать. Слишком хотел.
– И при этом не поехать в наш отдел?
– Именно так.
– Понятно… – Мозжухин потянулся было за сигаретой, но вдруг передумал – вероятно, из показного уважения к тому, что я не курю. – Ладно, попробуем обойтись без поездки к нам. Но вы должны понимать, что в любом случае вы должны оказать нам определенное содействие.
– В чем? В поимке Жени?
– А вы против этого?
– Конечно, против. А вы как думали?
– А если мы пойдем вам навстречу, то будете с нами сотрудничать?
– В каком смысле – навстречу?
– Очень просто: мы отдадим вам Евгению, не тронем ее. Слава богу, она не такой отпетый жулик, как некоторые ее приятели-фрагранты. А вы, Дмитрий Андреевич, отдадите нам прочих подлиз. Они интересуют нас куда больше, чем Нештакова.
– И как же я их вам отдам? Я представления не имею, кто они такие и где их искать.
– Думаю, скоро узнаете.
– А я так не думаю.
– Опять вы за свое, Дмитрий! Какая разница, что вы думаете? Важно сейчас только одно: согласны вы с моим предложением или нет?
– И что будет, если соглашусь?
– Когда вы узнаете место пребывания какого-нибудь из подлиз, немедленно позвоните нам и сообщите.
– А если не позвоню и не сообщу? Арестуете меня?
– Арестовать вас мы не имеем не малейшего права, да и желания такого нет. Но тогда пострадает Женя. Вы же этого не хотите?
Я озадаченно почесал в затылке. То, что мне предлагали, звучало соблазнительно: заложу какого-нибудь подлизу – и все, от Женьки отвяжутся. Конечно, это похоже на предательство. Но с другой стороны, какое это предательство? К подлизам, в отличие от Жени, я не испытывал никакой симпатии. Чего мне их жалеть? Если они преступники, так пусть получают по заслугам.
Снова вспомнились слова Жени: «Если тебе предложат сотрудничество – соглашайся! Только чтобы тебя отпустили!» Словно индульгенция, выписанная на совершение греха.
– Я согласен, – сказал я. – Но вы точно не тронете Женю? Как это у вас получится? Может быть, на нее уже заведено уголовное дело?
– Получится. Мы много чего умеем, и к информаторам нашим относимся с пониманием, платим им за сотрудничество добром.
– Каким добром? Деньгами?
– Как правило – нет. – Мозжухин усмехнулся. – А вы и денег за это хотите?
– Нет, что вы, просто интересуюсь.
– Ну что, по рукам?
– По рукам.
Я перегнулся через стол, Мозжухин привстал с кресла. Мы произвели короткое, но энергичное рукопожатие.
– Никаких бумажек подписывать не надо? – спросил я.
– Ничего не надо. Верим на слово.
– Точно верите?
– А куда деваться? У нас что, другой выход есть? Поверьте, Дмитрий Андреевич, работенка – врагу не пожелаешь. Бегаешь за жуликами день и ночь с высунутым языком, а берешь их, и никаких внятных улик. И через пару дней они снова на свободе.
– А вы ничего, Степан Викторович, – признался я, – нормальный интеллигентный человек. Вы представлялись мне куда более страшным.
– Небось со слов Жени? – Мозжухин покачал головой. – Представляю, что она вам наговорила.
– Она сказала, что чистильщики охотятся на подлиз. Хватают их, волокут в свой отдел и там убивают. И что организатором этого беспредела является не кто иной, как наш мэр Житник.
– Боже помилуй, какая чушь! – Мозжухин воздел руки к небу. – Кто их убивает? Как такое вообще возможно в цивилизованном обществе? Сейчас, слава богу, не тридцать седьмой год! Просто мы пытаемся контролировать действия фрагрантов, чтобы они не распоясывались. Может быть, вы знаете о том, что в советское время экстрасенсы – настоящие, конечно, а не шарлатаны, – давали расписку, что не будут пользоваться своими уникальными способностями для противоправных дел. И не пользовались. А если нарушали закон, то попадали под суд. Подлизы, насколько вы понимаете, куда круче экстрасенсов. И беседы с ними проведены, неоднократные, и подписки взяты о предупреждении об уголовной ответственности. И все равно подлизы занимаются незаконными делами. Они видите ли, считают себя высшей кастой, стоящей над законом, а нас, правоохранительные органы – душителями их прав и свобод. Но если разобраться, суть их деяний проста – проституция и мошенничество. Больше они ничего толком не умеют, да и зачем им что-то уметь, если у них такие своеобразные… э… таланты.
– Женя говорила, что она – менеджер по сбыту, что занимается бизнесом.
– Каким бизнесом?
– Да разве от нее что-то узнаешь? Слова лишнего не скажет, сплошные секреты.
– А потому и не говорит, что не хочет признаваться в своей истинной деятельности. Да, у подлиз есть бизнес, но он сплошь теневой и нечистоплотный. Они умелые посредники в перепродаже всего, чего угодно, только вот налогов почему-то не платят. И заявления о мошенничестве поступают на них постоянно.
– Есть тут одна проблема, Степан Викторович, – сказал я. – Женя очень боится вас, людей из УВД. Боится смертельно, и всерьез утверждает, что подлиз убивают. И, знаете, ее страхи выглядят совершенно искренними. Мне кажется, что я неплохо разбираюсь в людях, в том числе и их эмоциях.
– Скорее всего, так оно и есть – боится она всерьез. – Во взгляде Степана Викторовича появилось неожиданное сочувствие. – К сожалению, должен сказать, что подлизы – не совсем… э… нормальные люди. По-медицински это называется манией преследования. – Он постучал пальцем по лбу. – Они, конечно, не шизофреники, никак нет, но вот психопаты – точно. По-своему несчастные люди.
– Откуда фрагранты вообще взялись?
– Даже не знаю, как вам сказать… – Мозжухин замялся. – В общем-то, эти сведения засекречены.
– Ага, понятно, – догадался я. – Подлизы по сути своей – мутанты. Наверняка они являются жертвами каких-нибудь военных экспериментов, проводившихся лет пятнадцать назад.
– Военные не имеют к подлизам никакого отношения.
– Почему же тогда все так засекречено? И почему о фрагрантах не знает никто в мире? Такой феномен давно должен был выплыть на поверхность. Нет, тут все-таки что-то военное. Не лукавьте, Степан Викторович, давайте играть честно. Вы обещали мне информацию.
– Играть? – Мозжухин хохотнул. – Нравитесь вы мне, Дмитрий Андреевич, своей наивностью. Играть, это ж надо! Какие тут игры… Ладно, раз обещал, то приоткрою вам краешек завесы. Да, подлизы – своего рода жертвы обстоятельств. Всем им в свое время был введен специальный препарат, именно он вызвал те мутации, которыми они так ловко пользуются. Но это не имеет отношения к военным экспериментам, как вы изволили выразиться. Знаете что такое нелегальное использование неапробированных медицинских препаратов?
– Лично не сталкивался, – сказал я. – Зачем это нужно, если апробированных лекарств – тонны, и каждый день появляются новые, только успевай в них разбираться.
– Считайте, что столкнулись. Жил когда-то в нашем городе некий деятель, доктор медицинских наук. Имени его называть не буду, хотя возможно вы о нем слышали. Лечил, смею заметить, детей. Лечил вполне официально, в государственной клинике…
Я уже начал догадываться. «Нефробластома, рак почки. Лечилась целый год». Я кашлянул в кулак, стараясь скрыть волнение.
– Что-то вы побледнели, Дмитрий Андреевич, – заметил Мозжухин.
– Да так, ничего, – я махнул рукой. – Вы продолжайте, пожалуйста. Интересно все-таки – тем более мне, врачу.
– Так вот, этот профессор врачевал еще и нелегально. И замечу, за большие деньги. Очень большие.
– Что случилось с профессором? Он жив?
– Умер, – веско сказал Мозжухин. – Одиннадцать лет назад.
– Своей смертью?
– Своей. Правда, на зоне, в колонии общего режима. Когда все это дело вскрылось, получил он три года за незаконное занятие частной медицинской практикой. Но до конца срока не дожил, просидел чуть больше года. Только не думайте, что его убили или что-то в этом роде. Скончался от инфаркта в возрасте шестидесяти двух лет. Не так уж и мало пожил на этом свете.
– А каков состав его волшебного препарата?
– Это неизвестно никому.
– Как-то не верится, – заявил я. – Сами представьте: лекарство уникальное, вылечивает от рака практически всех, и не так уж при этом важны мутагенные эффекты – жизнь дороже. Это же огромные деньжищи! Неужели те, кто допрашивал профессора при следствии, не нашли способа выдавить из него информацию?
– О побочных эффектах тогда ничего не было известно, – уточнил Мозжухин. – Подлизы тогда еще не стали подлизами, или, возможно, скрывали свои новообретенные способности. Следствие сделало все, что могло, чтобы получить технологию производства лекарства. Профессор не сильно сопротивлялся, передал следствию все соответствующие бумаги с документацией на препарат. Их отправили на экспертизу – помнится, в Москву, в какой-то профильный институт. Ну, вы знаете нашу волокиту и бюрократию. Когда выяснилось, что то, что он передал – чистейшей воды, извините, туфта, его уже не было в живых. Возможно, препарат можно было бы довести до ума, сделать чистым, избавить от побочных эффектов, но теперь уже поздно.
– А подлизы? Они не знают состава препарата?
– Шутите? – Мозжухин усмехнулся. – Откуда дети могут знать химическую формулу того, что им вводится? Тем более вводится нелегально, под видом обычного лекарства.
– А какое отношение имеет к этому мэр?
– Да никакого. Причем тут он? О подлизах он, конечно, знает, как знает обо всем в городе. Но для него они – мелкие вошки, не более.
– Но ведь именно он приказал создать ваш отдел – «Чистилище».
– Обычный набор лживых басен, которым подлизы пичкают всех, к кому обращаются за поддержкой. – Мозжухин иронически покачал головой. – Ладно, просвещу. Во-первых, дорогой Дмитрий Андреевич, мэр не может приказать создать подразделение УВД – это прерогатива как минимум начальника ГУВД области. Во-вторых, никакого «Чистилища» не существует – название это придумано подлизами, а слово «чистильщики», думаю, взято ими из какого-то американского фильма. В-третьих, наш отдел создан не для борьбы с несчастными фрагрантами, страдающими одновременно манией величия и манией преследования, а для общих, вполне прозаических целей. Экономические преступления, – Мозжухин начал загибать пальцы, – преступления в сфере средств электронных коммуникаций, мошенничество и вымогательство с применением современных технологий. И наконец, организация проституции при помощи Интернета – такое, если вы не в курсе, сейчас очень распространено. Как видите, ни наркотиков, ни разбоя, ни грабежа – у нас своя технологическая специфика, и свои цели. Точно такие же отделы имеются в ГУВД всех областей России и являются, по существу, стандартными штатными подразделениями. Нам все равно, является ли мошенник подлизой – для нас все одинаковы. Проблема лишь в том, что подлизы являются мошенниками либо проститутками. Являются все как один – не знаю среди них ни одного приличного человека. Некоторые из них – мошенники весьма высокого ранга, и подловить таких нам крайне трудно. Сами понимаете, почему: защита у них своеобразная, мозги пудрят так специфически, что хоть в противогазе с ними общайся.
Вот так вышиб Мозжухин у меня из-под ног землю. Ничто из того, что он говорил, не противоречило фактам.
И все же чувствовал я себя отвратительно. Совсем мне не хотелось знать такое про Женьку. Только про нее не хотелось – на остальных подлиз, если честно, было мне наплевать. Или стало наплевать.
– А кто убил Игоря Варенцова? – я еще пытался защищаться. Хотел даже было спросить: «Случайно, не вы его убили?», но вовремя спохватился. После всего, что я узнал, это выглядело бы по-идиотски.
– Игорь был проституткой мужского пола, – сказал Мозжухин, – дорогостоящим мальчиком по вызову. Таких часто называют «эскортом», но основные свои деньги они зарабатывают не появлением с дамой в ресторанах, а все-таки, пардон, в постели – своим, пардон, членом. А бывает, что и в постели с мужчиной – богатых гомосексуалистов, желающих развлечься с красивым мальчиком, в нашем городе хватает. А как Варенцов выглядел, вы видели на фотографии. Как и большинство подлиз – человек красоты необычной.
– Так кто все-таки его убил? И за что?
– Да ни за что, представьте себе. Мы поймали тех, кто это сделал: два алкаша, оба неоднократно судимые. Шел себе мальчик из ресторана под руку с дамочкой – мадам настояла на пешей прогулке, хотя подлизы ходить ночью по городу категорически не любят. Не дошел. Подвалили к ним два забулдыги, оба с ножами – деньги отнимать. Варенцов, как и положено фрагранту, пугнул их отталкивающим феромоном. А вместо этого алкаши озверели, впали в состояние агрессивного аффекта и набросились на него. Дамочка убежала, а что сделали с Варенцовым, вы сами видели.
– Стало быть, неправильно его феромон сработал?
– Именно так. Не догадываетесь, почему?
– Потому что эти двое были пьяными?
– Наоборот – потому что пьяным был Варенцов. Не то что бы много, но все же выпил в ресторане. Вы знаете, что подлизам нельзя употреблять алкоголь?
– Знаю, – нехотя признался я.
– По показаниям дамочки, она заставила парня выпить коньяка, не смог он отказаться. Очевидно, рассчитывал, что по пути все выветрится. Но вот не выветрилось. Он потерял над собой контроль и не смог отпугнуть грабителей – напротив, фактически заставил их себя убить.
«Фрагранты тоже ошибаются».
Интересно, как Женя ошиблась, когда ее привезли избитой в больницу? Как мошенница? Или все же как проститутка?
– В общем, все понятно, – грустно подытожил я. – Один только вопрос неясен.
– Какой же?
– Ваши сотрудники приехали в больницу и обязали нас сообщать о всех случаях поступления фрагрантов. Для чего?
– Потому что среди подлиз есть несколько человек в розыске, они обвиняются в серьезных преступлениях, и наш отдел ими занимается. Как видите, все просто. Непросто только одно – найти их. Фрагранты умело маскируются, постоянно меняют внешность. Мы используем все методы, чтобы поймать преступников – вас это удивляет?
– Уже нет. И все же, почему с нас взяли подписку о неразглашении? Почему сведения о фрагрантах засекречены?
– А что будет, если о них узнают? – спросил в ответ Мозжухин. – Вы можете такое представить?
Я представил, и мне стало страшно. Во всяком случае, страшно за Женьку. Покоя ей больше не было бы никогда.
– Жуть, – сказал я. – Им не позавидуешь.
– Вот именно. Честно говоря, подлизы должны быть благодарны нам за то, что мы охраняем тайну их существования. Но дождаться от них благодарности… Эх!.. – Мозжухин досадливо махнул рукой. – Ладно, Дмитрий Андреевич, давайте закругляться. Надеюсь, мы друг друга поняли.
– Я тоже надеюсь, – сказал я.
***
Как только троица ментов покинула отделение, я сразу же помчался в изолятор. И обнаружил, что он пуст. Сунул руку под обмоченный матрас, потом приподнял его. Телефона не было. Обыскал весь изолятор, прочесал на четвереньках пол – бесполезно.– Где Минкус? – проорал я, врываясь в ординаторскую. – Куда делся?!
– В окно выпрыгнул, – съязвил хирург Колобков. – Болеть ему надоело.
– Где он, спрашиваю?!
– В реанимации он, где еще ему быть.
– Когда успели перевести?
– Полчаса назад.
– Так эпикриза же не было!
– Я написал. Ждать, пока ты с милицией беседуешь, времени не было. Он бы загнулся, а нам это надо? Пусть дает дуба там, где положено.
Мне следовало немедленно мчаться в реанимацию и искать телефон там, но я не успел. Прибежала медсестра Валя.
– Дмитрий Андреевич! Срочно во вторую операционную! Очень срочно!
– Что там еще?
– Сергей Иванович зовет! Там проблемы, пациент сильно закровил.
– Какой пациент?
– Семецкий.
Господи, вечные проблемы с этим Семецким! Все у него не как у людей: то ректоскопию не вовремя сделают, то упадет на ровном месте, то таблетки не те слопает, старый маразматик. Теперь вот закровил. Восемьдесят лет ему, сто раз уже умирал, да все никак не помрет до конца. Просто Кощей Бессмертный какой-то.
Ладно, пошел я в операционную. Провозились мы с Лебедевым три с половиной часа, вытаскивали Семецкого с того света. Не вытащили. Только поставили дренажи, только вышли из живота и вздохнули с облегчением, как произошла остановка сердца и упорхнула душа деда на небеса. Говоря честно, давно пора. Сколько можно умирать и воскресать, пора и честь знать.
А дальше бегом на следующую операцию. И еще на одну… Так и проработал я до шести вечера. И про женин телефон вспомнил только дома. Можно, конечно, было вернуться на работу и сходить в реанимацию, но сил не осталось совершенно.
А в квартире моей побывали. Достаточно деликатно побывали, не грубо, но все же следы присутствия чужаков остались: сдвинутые предметы, не тот порядок бумаг на столе.
Свиньи! Кто это? Чистильщики, конечно – кто же еще?
Вот тебе и честные методы работы: в дом вломились без ордера, не потрудились, чтобы замести следы своего пребывания. Сплошное свинство.
Я попытался включить женин компьютер, он не работал. Я отвинтил боковую панель и заглянул внутрь. Винчестеров не было – ни одного из трех.
Винчестеры могла вынуть сама Женя, даже при спешке – для нее это дело одной минуты. Но почему крышка привинчена обратно? Женька никогда этого не делала – как и у многих профессиональных сетевиков, комп ее всегда выглядел полуразобранным.
Ладно… Будем надеяться, что чистильщики не смогут взломать женину защиту.
Что мне оставалось делать? Да ничего. Даже поужинать толком не смог – еда в рот не лезла. Плюхнулся на диван, вытянул ноги и включил телевизор, местные новости – узнать, что там нового про Житника и Сазонова.
К этому времени я уже немного представлял, кто такой Сазонов – по совету Серафимыча стал регулярно смотреть телеящик и даже читать городские газеты.
Предвыборная компания была в самом разгаре, поэтому физиономии Житника и Сазонова мелькали на каждом шагу. Нынешний мэр вещал о том, какой хороший он, Житник, как много он сделал для города, и как много еще сделает, и какой нехороший Сазонов – неопытный хозяйственник и, по имеющимся проверенным фактам – нечистоплотный человек, связанный с криминальными структурами. Один из заместителей мэра регулярно называл Сазонова «одноруким бандитом», и я не мог понять, почему. Иван Алексеевич Сазонов выглядел гораздо лучше Житника – лет меньше сорока, аккуратный, спортивного сложения, правда, совершенно лысый, но с приятными чертами лица. Говорил он не так бойко, как Житник, но всегда по делу. Личности своего противника уделял не так уж и много внимания, больше занимался анализом теперешнего состояния нашего города – донельзя, по его словам, запущенного. Говорил о необходимых инвестициях, о возможности быстро и грамотно исправить ситуацию, о ЖКХ, о производстве, о поддержке малого и среднего бизнеса, о социальных проблемах и так далее. В общем, производил впечатление куда более умелого хозяйственника, чем критикующий его обрюзгший Житник.
Судить о действительном рейтинге кандидатов не представлялось возможным, ибо зависел он от того, чью сторону представляло данное средство массовой информации. Большая часть местных газет и телеканалов ратовала за Житника – прославляли его неумеренно, безвкусно, рекламировали так, что тошно становилось. Как это блюдо готовится, я уже видел, когда мэр посещал нашу больницу. Количество СМИ, поддерживающих Сазонова, было куда меньшим, но слова их звучали весомее, потому что они представляли центр и ссылались на Москву. Региональные выпуски «Комсомольской правды» и «Московского комсомольца», местные передачи «Вестей» деликатно и ненавязчиво намекали на поддержку Сазонова крупным бизнесом и политиками высшего ранга, и в это хотелось верить.
Все просто: Сазонов мне нравился, а Житник – нет. Хотя, по большому счету, мне было все равно. Не верил я, что кто-то из политиков, как бы ни были убедительны его обещания, может переменить нашу жизнь к лучшему.
Так вот я лежал и таращился в телевизор, потом читал книгу, не в силах заснуть, и все ждал, ждал, ждал, когда позвонит Женя. Ну да, я прошляпил ее специальный мобильник, но ведь она может позвонить и на обычный мой телефон. Чего ей стоит?
Она не звонила.
Глава 12
Наутро я сразу отправился в реанимацию, и обнаружил, что Минкуса нет и там.
Я гонялся за Минкусом неуспешно, он все время успевал куда-то перебраться – сначала в реанимацию, теперь в морг. Скончался еще вчера, около семи пополудни. Правильно сделал коллега Колобков, что вовремя перевел его из отделения. Впрочем, теперь меня занимала другая проблема: где телефон?
Я опросил всех. Все ссылались на то, что вчерашняя смена уже сменилась (прошу прощения за тавтологию). Никому ни про какой телефон нечего не было известно.
И пошел я работать… Руки привычно делали свое дело, а вот голова думала всякие неправильные мысли, никак не могла от них избавиться. Мысли, естественно, крутились вокруг Женьки. Я говорил себе, что отношения наши в последнее время стали замечательными, что я ей нужен, что она сама позвонила и предупредила меня, и обещала, что мы скоро увидимся. Но сам как-то не верил в хорошее. Как скоро увидимся? Я хотел видеть ее прямо сейчас, задыхался без нее. И увидимся ли вообще? Почему она не объявляется – знает ведь, что я не могу без нее…
Я мучился, но все же надеялся, что муки скоро закончатся. Зря надеялся. Не позвонила Женя ни в этот день, ни в следующий. Я бродил по квартире как зомби, вечером сгонял в магазин, купил две бутылки вермута и попытался напиться, чего не делал уже сто лет. Даже этого не смог. Наверное, женькино неприятие алкоголя каким-то образом передалось мне – стакан «Букета Молдавии» влез в меня с трудом, а потом я побежал в туалет метать харчи. Прямо скажем, никакого удовольствия…
А на третий день мобильник нашелся. Позвонил заведующий реанимацией Саша Гужев: «Дим, ты искал сотовый?» «Да!!!» (вопль на все отделение). «Тут чего-то такое нашлось. Заглянешь?» «Лечу!!!»
Я примчался в реанимацию как ненормальный – потный и всклокоченный. По пути страшно боялся, что телефон будет не тот. Зря боялся. Он, он самый!
Я гонялся за Минкусом неуспешно, он все время успевал куда-то перебраться – сначала в реанимацию, теперь в морг. Скончался еще вчера, около семи пополудни. Правильно сделал коллега Колобков, что вовремя перевел его из отделения. Впрочем, теперь меня занимала другая проблема: где телефон?
Я опросил всех. Все ссылались на то, что вчерашняя смена уже сменилась (прошу прощения за тавтологию). Никому ни про какой телефон нечего не было известно.
И пошел я работать… Руки привычно делали свое дело, а вот голова думала всякие неправильные мысли, никак не могла от них избавиться. Мысли, естественно, крутились вокруг Женьки. Я говорил себе, что отношения наши в последнее время стали замечательными, что я ей нужен, что она сама позвонила и предупредила меня, и обещала, что мы скоро увидимся. Но сам как-то не верил в хорошее. Как скоро увидимся? Я хотел видеть ее прямо сейчас, задыхался без нее. И увидимся ли вообще? Почему она не объявляется – знает ведь, что я не могу без нее…
Я мучился, но все же надеялся, что муки скоро закончатся. Зря надеялся. Не позвонила Женя ни в этот день, ни в следующий. Я бродил по квартире как зомби, вечером сгонял в магазин, купил две бутылки вермута и попытался напиться, чего не делал уже сто лет. Даже этого не смог. Наверное, женькино неприятие алкоголя каким-то образом передалось мне – стакан «Букета Молдавии» влез в меня с трудом, а потом я побежал в туалет метать харчи. Прямо скажем, никакого удовольствия…
А на третий день мобильник нашелся. Позвонил заведующий реанимацией Саша Гужев: «Дим, ты искал сотовый?» «Да!!!» (вопль на все отделение). «Тут чего-то такое нашлось. Заглянешь?» «Лечу!!!»
Я примчался в реанимацию как ненормальный – потный и всклокоченный. По пути страшно боялся, что телефон будет не тот. Зря боялся. Он, он самый!