Страница:
Тут же ко мне подвалила пара местных таксистов. Куда, мол, едем? Никуда, сказал я. Меня должны встретить прямо сейчас, я так сказал…
Таксисты пожали плечами, закурили и вернулись к своим машинам, я остался ждать. Ждал долго, прошло десять минут, потом двадцать… «БМВ» уехал… Ветер уже не казался приятным, я ежился, покрывался мурашками и жалел, что не надел свитер, и никак не мог себя заставить надеть его, зачем, ведь сейчас за мной приедут…
Через полчаса, когда я уже собрался идти куда-нибудь за угол звонить Жене и скандалить, на площадь вырулил УАЗик весьма потрепанного вида. Из него вылез усатый молодой человек в военной форме и направился прямым ходом ко мне.
Что еще такое? Чистильщики? И здесь достали?
– Старший лейтенант Рыкало, – военный коротко отдал честь. – Ваши документики, пожалуйста.
Я молча, безропотно достал из сумки паспорт и протянул ему. О чем тут говорить? Я ничегошеньки не нарушаю, чист перед законом как слеза. В крайнем случае – отстал от поезда на Краснодар, за это не задерживают.
– Бешенцев Дмитрий Андреевич? – уточнил парень.
– Он самый.
– Держите. – Рыкало вернул мне паспорт. – Пойдемте.
– Куда?
– Со мной.
– Зачем?
Он усмехнулся, провел пальцем по светлым усам, и произнес негромко, но отчетливо:
– Все тип-топ, Дима. Поехали, ты ждешь именно нас.
Сердце мое радостно подпрыгнуло. Свершилось! Меня нашли!
Мой отпуск наконец-то начался.
Честно говоря, я не представлял, как можно спрятаться от чистильщиков – Женя основательно напугала меня, и даже после того, как я познакомился с интеллигентным Мозжухиным, они представлялись мне вездесущими и сверхосведомленными. Но, с другой стороны, спрятаться в городе можно где угодно, хоть в обычной квартире, наподобие того, как Женя скрывалась у меня. Внешне подлизы ничем не отличаются от обычных людей, только разве что красотой, но красота – вещь исправимая с помощью макияжа и всяческой бутафории. Не проявляй способности фрагранта, не охмуряй людей феромонами, и живи себе спокойно. Хотя все не так просто. Откуда чистильщики узнали, что Женя живет у меня? Кто их навел?
Вопросы роились в моей бедной голове, и я надеялся, что скоро узнаю ответы.
Я все-таки заснул. Ехали мы долго, больше четырех часов. Вернулись в нашу область и покатили дальше, понятия не имею куда. Свернули с магистрального шоссе и поскакали (иначе не скажешь) по плохой дороге. В машине, кроме старлея Рыкало, ехал еще один военный, такой же молоденький, неразговорчивый и вооруженный автоматом. Пару раз нас останавливали, в эти моменты я просыпался. Рыкало выходил, прикладывал руку к кургузой зеленой кепочке, предъявлял документы и что-то говорил. Потом мы продолжали путь. Трясло немилосердно, и в конце концов я улегся на заднем сиденье, поджав ноги. Никто не возражал.
Проснулся я от лая собак, поднял голову, протер глаза. Начало светать, время подходило к пяти утра. Выглянул в окно. Два солдата держали на поводках рвущихся овчарок, еще один, заспанный и довольно расхристанный, с ремнем «на яйцах», открывал ворота, украшенные белой надписью: «СТОЙ! ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН! ОХРАНЯЕМАЯ ЗОНА».
Ничего себе! Секретная база фрагрантов все-таки существует, и охраняется военными? И Управление Внутренних Дел об этом не знает? Никогда в такое не поверю!
Мы высадили парня с автоматом, он остался у ворот. УАЗ натужно газанул, проехал через ворота и покатил, петляя между бесконечными заборами из серых досок, поверх которых шли ряды колючей проволоки. Дорога стала еще хуже.
– Где мы? – спросил я, подпрыгивая на сиденье с каждой выбоиной и клацая зубами.
– На зоне, – отозвался Рыкало.
– На какой?
– На обычной. Исправительная колония строгого режима.
Вот те раз… Попал я таки на зону, допрыгался. Видок вокруг, скажем прямо, унылый. И настроение соответствующее.
Тонны винограда, горы фруктов, фазенда, море… Где они? Вероятно, где-то намного южнее. Очень намного – там, где живет моя несуществующая тетя.
– А что мы делаем на зоне? – спросил я расстроенным голосом.
– Как что? Ганс позвонил, сказал забрать тебя, отвезти к Жене. Вот мы и выполняем.
– Какой Ганс?
– Как какой? Обычный. Ганс он и есть Ганс. Ты что, не знаешь его?
– Не знаю.
– Ну ты даешь, чудак! – старлей коротко хохотнул. – Ганса все знают.
– А я не знаю!
– Ладно, узнаешь еще…
– А что Женя здесь, на зоне, делает?
– Тебя ждет, что еще? Ты что думаешь, ее посадили, срок дали? – Рыкало заржал снова. – Не дрейфь, Дима, здесь не сама зона еще. Поселок при колонии, персонал здесь живет. В режимную зону ни ты, ни Женька не попадете, никто вас туда не пустит.
– А как Женя сюда попала?
– Ганс велел ей приехать, вот и приехала.
Опять Ганс. Всем управляет таинственный Ганс. Может быть, он – главный фрагрант? Спросить у старлея? Хотя кто знает, подлиза ли этот Рыкало, и знает ли он вообще что-нибудь о подлизах? Внешне, во всяком случае, на фрагранта не похож – так себе, обычный солдафон. Нет, о подлизах лучше помалкивать.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Слава. Ярослав, если точнее.
– Ты тут обитаешь, Ярослав?
– Ага, зэков охраняю.
– Женат?
– Нет пока.
– А чего так?
– Да не на ком тут жениться. Телки все местные раскормлены как свиньи, смотреть страшно. Они, между прочим, тоже зэков стерегут. Стоят в бушлатах на вышках, с автоматами. Мужиков тут нормальных мало, все алкоголики, пьют с утра до вечера. Приходится баб брать на службу.
– И что, стреляют?
– Кто?
– Бабы на вышках.
– А чего же, стреляют, если надо, – флегматично сообщил Рыкало. – Редко, конечно. Колония у нас богатая, отсюда обычно не бегут, наоборот, попасть все сюда хотят.
– Почему богатая? Грев с воли идет?
– Грев – это не наше дело, – недовольно заявил Ярослав. – Может, жулики и подкармливают друг друга, меня это мало интересует. Производство у нас хорошее мебельное, вот отсюда и деньги. Зэка все при деле, бузят от этого меньше, да и бабки сами зарабатывают. Церковь недавно достроили. Вот, смотри, какая красавица! – в голосе его прозвучала то ли гордость, то ли ирония – трудно было разобрать в туманном предутреннем сумраке.
Я сам уже увидел церковь в окно. Она представляла собой огромную рубленую избу, крашенную в ярко-лимонный цвет. Из восьмискатной ее крыши торчал длинный четверик, увенчанный пузатой восьмиугольной луковкой, еще выше – кованый крест. Большое крыльцо с узорными перилами и затейливые наличники на окнах отливали интенсивной морской бирюзой. Тонированные стекла сияли как зеркала. Передо мной находился образец тюремного творчества – исполненный, однако, с любовью и тщанием. О трепетном отношении уголовников к религии я уже говорил…
– Батюшка есть? – спросил я.
– Своего нет. Из райцентра три раза в неделю приезжает на службы. Ничего такой поп, поет душевно.
– А ты в церковь ходишь?
– Очень редко.
– Отчего же?
– Да оттого, что буддист я! – заявил Рыкало. – Если зэкам нравится, пусть они и ходят. Мне их рожи на зоне надоели до смерти, еще в церкви их разглядывать… Я лучше видюшник посмотрю в свободное время, комедию какую. Хоть поржать можно!
Рыкало решительно не был похож на подлизу, хотя и вызывал у меня определенную симпатию. Вертухай-буддист, это ж надо! Чего только в жизни не увидишь…
Мы проехали мимо зоны, проплюхали вдоль поселка, по улице, застроенной двухэтажными кирпичными коробками на удивление убогого и неухоженного вида. На одной из них было написано «Гостиница», и сердце мое екнуло – не в этом ли жалком домишке доведется встретиться с Женей? Но нет, мы миновали улицу и сам поселок, и очутились в месте, застроенном вполне приличными частными домами. По большей части они выглядели обычно для русской деревни – бревенчатые, основательные, обшитые вагонкой, некоторые – с большими мансардами. Попалась даже пара каменных двухэтажных, со встроенными гаражами, с балконами и спутниковыми антеннами – не коттеджей, конечно, но с претензией.
– Кто здесь живет? – поинтересовался я.
– Начальство наше.
– А у вас его много?
– Хватает.
– Я смотрю, денежек у них достаточно.
– А то! – Ярослав хмыкнул – не скептически, скорее, удовлетворенно. – Платят нормально, деньги здесь девать особо некуда. Если бабки не пропивать, то можно отгрохать приличный дом. Рабочая сила, считай, халявная. Зэки за досрочное освобождение построят тебе все что угодно. Они, конечно, жулики, работать не любят. Но есть мастера на зоне, есть – убийцы, в основном. Бытовые убийцы, алкаши – напились, тюкнули топором жену, или собутыльника, или еще кого. Профессиональных воров лучше не приглашать – руки у них под строительство не заточены. Да и не надо им это.
– А ты – пропиваешь?
– Вообще не пью, ни капли, – отрезал Рыкало. – Вредно это для здоровья.
Ага-ага… Может, все-таки он подлиза? Подозрительно это как-то – непьющий офицер на зоне.
– А ты построил свой дом, Ярослав?
– Построил. Сейчас увидишь.
Увидел очень скоро. Через пару минут минуту мы свернули за угол, подъехали к воротам и остановились. Фигурные ворота были из черного железа ручной ковки, красивая ограда сложена из серого базальта и красного гранита. За оградой высилось трехэтажное строение, назвать его коттеджем можно было уже без натяжки. Дом скорее западный, чем русский, явно не на одну семью, модерновой архитектуры, с пластиковыми рамами и черепичной крышей. Сразу за коттеджем лежало сонное озеро, за ним тянулся хмурой полосой лес, сизые полосы рассветного тумана плыли над водой. Красивая картинка, почти идиллическая. Странно она смотрелась после унылых зоновских заборов и скособоченных двухэтажек поселка.
– Это все твое? – растерянно спросил я.
– Ну почему? Батя мой здесь живет, мамаша, сестра моя и брательник. Народу хватает. Всего, значится, четыре семьи.
– А кто твой батя?
– Полковник Рыкало. Начальник колонии.
– Он тоже не пьет? – почему-то спросил я.
– Завязал. Раньше квасил изрядно.
– Так ты, стало быть, сын начальника колонии?
– Стало быть, да.
– Понятно… А Женя где?
– Здесь Женя, у меня живет. Славная девчонка, хорошо с ней.
Фраза «у меня живет» кольнула в самое сердце. Я сразу представил: Женя – невеста этого усатого крепыша, вполне, как выясняется, обеспеченного и неплохо пристроенного папой-полковником. А меня она притащила сюда, чтобы показать, как обстоят дела на самом деле.
«Дим, я должна тебе все объяснить. Только ты не обижайся»…
– Чего скуксился, Димитрий? – Рыкало открыл дверцу и ловко выпрыгнул из машины. – Вылазь, пошли в дом. Женька тебя ждет – не дождется. Решил, небось, что я на нее какие-то виды имею?
– А что, не имеешь?
– Не имею.
– И как вы познакомились?
– Через Ганса, естественно.
Опять таинственный Ганс. Крутой, неизвестный мне босс. Большая шишка.
Мы зашли в дом сбоку. Ярослав приложил палец к губам: тихо, мол, народ еще спит. Разулись в просторном холле, поднялись по лестнице на второй этаж. Сердце мое сладко ныло в предчувствии встречи, ноги подкашивались. Я еще не верил, что все обойдется без подвохов, что действительно увижу Женечку живой и невредимой.
Жилье Ярослава представляло собой отдельную квартиру немалой площади. Из прихожей мы попали в обширную гостиную, кажущуюся пустынной, потому что мебели в ней почти не было, только диван, пара кресел и журнальный столик. И огромный плоский телевизор, окруженный высокими колонками. И камин из красного кирпича. Вероятно, именно здесь Ярослав коротал вечера в одиночестве, у домашнего кинотеатра, глядя, как он выразился, «видюшник».
– Садись, Дим, – он показал рукой на диван. – Сейчас приведу твою Женьку.
– Может, не будить ее? Пусть поспит.
– Садись, сказал! – рыкнул он начальственным голосом. – Жди здесь, не ходи никуда.
И удалился вдаль по темному коридору.
Вот где, значит, одно из мест, где можно притаиться подлизе. Да, в такой глуши, да еще и защищенной строгим режимом, можно спрятать не один десяток людей – при наличии доброй воли со стороны начальника колонии.
Хотя, с другой стороны, что здесь подлизам делать? Только прятаться, пережидать неприятности. Вряд ли они, идеально приспособленные к городу «проститутки и жулики», смогут долго просуществовать в глухом захолустье и не зачахнуть от провинциальной скуки.
Спустя несколько минут я услышал топоток легких ног по паркету. Женя, лесная белочка, бежала босиком по паркету, вытянув вперед руки, сияя в полумраке улыбкой. В длинной белой сорочке, развевающейся на бегу – этакое привиденьице. Я попытался вскочить, но она прыгнула на меня как обезьянка, обхватила руками и ногами и повалила обратно на диван.
Я не успел сказать ни слова. Она целовала меня исступленно, закрыла мой рот сухими после сна губами, пила меня, словно я был влагой, могущей утолить ее жажду. Высасывала меня, как проголодавшаяся паучиха, мяла кожу мою тонкими сильными пальцами, царапала острыми коготками. Я извивался и корчился я под ней, меня снова било разрядами тока.
Следующий момент, выхваченный вспышкой из мрака: мы стоим под душем, она трет меня мочалкой – патологическая чистюля, енот-полоскун. Мне уже много легче, накопленное уже выплеснулось из меня в нее, а может, и не раз выплеснулось, но я не помню, было ли это, и если было, то как. И я говорю…
Не помню, что я тогда говорил – вероятно, какую-нибудь чушь. Влюбленные катастрофически глупеют. Влюбленные насмерть – теряют разум напрочь. Лучше не описывать бред, который они несут.
И наконец я просыпаюсь.
Луч солнца пробивается сквозь тонкую щель между тяжелыми зелеными шторами, разрезает комнату как бритвенное лезвие, пылинки совершают в нем хаотический танец, медленно кружат, опускаются, поднимаются и опускаются снова. Мы лежим с Женькой под одним одеялом. Я не вижу ее, она накрылась с головой, но чувствую ее худенькое девчоночье тело. Тощее тельце с выпирающими косточками, любимый мой скелетик. Она облепила меня со всех сторон сразу – не знаю, как ей это удается – сразу со всех сторон, как длиннорукий гиббон. Она спит, я слышу ее размеренное дыхание, и все равно держится за меня изо всех сил, цепко, почти больно. Словно детеныш какого-нибудь животного, которого таскают по ветвям, и который всегда, даже во сне, боится отцепиться, упасть и разбиться до смерти.
– Белочка, – шепчу я тихо, почти беззвучно. – Моя родная…
В моих долгих скитаниях я обрел место. И место это не имеет никакой географической привязки. Оно – не «где». Оно – «с кем».
С ней, с Женькой. Где бы это ни было.
Глава 14
Таксисты пожали плечами, закурили и вернулись к своим машинам, я остался ждать. Ждал долго, прошло десять минут, потом двадцать… «БМВ» уехал… Ветер уже не казался приятным, я ежился, покрывался мурашками и жалел, что не надел свитер, и никак не мог себя заставить надеть его, зачем, ведь сейчас за мной приедут…
Через полчаса, когда я уже собрался идти куда-нибудь за угол звонить Жене и скандалить, на площадь вырулил УАЗик весьма потрепанного вида. Из него вылез усатый молодой человек в военной форме и направился прямым ходом ко мне.
Что еще такое? Чистильщики? И здесь достали?
– Старший лейтенант Рыкало, – военный коротко отдал честь. – Ваши документики, пожалуйста.
Я молча, безропотно достал из сумки паспорт и протянул ему. О чем тут говорить? Я ничегошеньки не нарушаю, чист перед законом как слеза. В крайнем случае – отстал от поезда на Краснодар, за это не задерживают.
– Бешенцев Дмитрий Андреевич? – уточнил парень.
– Он самый.
– Держите. – Рыкало вернул мне паспорт. – Пойдемте.
– Куда?
– Со мной.
– Зачем?
Он усмехнулся, провел пальцем по светлым усам, и произнес негромко, но отчетливо:
– Все тип-топ, Дима. Поехали, ты ждешь именно нас.
Сердце мое радостно подпрыгнуло. Свершилось! Меня нашли!
Мой отпуск наконец-то начался.
***
Я немало размышлял о том, где подлизы могут прятаться от чистильщиков. Придумывал самые разные варианты, и все они казались мне либо ненадежными, либо фантастическими. Представьте, к примеру, заброшенный завод, переоборудованный фрагрантами под секретную базу, связанный с десятками километров городских подземелий – непременный атрибут стандартного голливудского боевика. В нашем городе такая база никак не сможет существовать, потому что заброшенных производств – раз-два и обчелся. Такое логово вычислят быстро, накроют сразу же, и возьмут подлиз как миленьких, всех сразу. Да и подземелий в нашем городе подходящих нет, даже метро никак не построят.Честно говоря, я не представлял, как можно спрятаться от чистильщиков – Женя основательно напугала меня, и даже после того, как я познакомился с интеллигентным Мозжухиным, они представлялись мне вездесущими и сверхосведомленными. Но, с другой стороны, спрятаться в городе можно где угодно, хоть в обычной квартире, наподобие того, как Женя скрывалась у меня. Внешне подлизы ничем не отличаются от обычных людей, только разве что красотой, но красота – вещь исправимая с помощью макияжа и всяческой бутафории. Не проявляй способности фрагранта, не охмуряй людей феромонами, и живи себе спокойно. Хотя все не так просто. Откуда чистильщики узнали, что Женя живет у меня? Кто их навел?
Вопросы роились в моей бедной голове, и я надеялся, что скоро узнаю ответы.
Я все-таки заснул. Ехали мы долго, больше четырех часов. Вернулись в нашу область и покатили дальше, понятия не имею куда. Свернули с магистрального шоссе и поскакали (иначе не скажешь) по плохой дороге. В машине, кроме старлея Рыкало, ехал еще один военный, такой же молоденький, неразговорчивый и вооруженный автоматом. Пару раз нас останавливали, в эти моменты я просыпался. Рыкало выходил, прикладывал руку к кургузой зеленой кепочке, предъявлял документы и что-то говорил. Потом мы продолжали путь. Трясло немилосердно, и в конце концов я улегся на заднем сиденье, поджав ноги. Никто не возражал.
Проснулся я от лая собак, поднял голову, протер глаза. Начало светать, время подходило к пяти утра. Выглянул в окно. Два солдата держали на поводках рвущихся овчарок, еще один, заспанный и довольно расхристанный, с ремнем «на яйцах», открывал ворота, украшенные белой надписью: «СТОЙ! ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН! ОХРАНЯЕМАЯ ЗОНА».
Ничего себе! Секретная база фрагрантов все-таки существует, и охраняется военными? И Управление Внутренних Дел об этом не знает? Никогда в такое не поверю!
Мы высадили парня с автоматом, он остался у ворот. УАЗ натужно газанул, проехал через ворота и покатил, петляя между бесконечными заборами из серых досок, поверх которых шли ряды колючей проволоки. Дорога стала еще хуже.
– Где мы? – спросил я, подпрыгивая на сиденье с каждой выбоиной и клацая зубами.
– На зоне, – отозвался Рыкало.
– На какой?
– На обычной. Исправительная колония строгого режима.
Вот те раз… Попал я таки на зону, допрыгался. Видок вокруг, скажем прямо, унылый. И настроение соответствующее.
Тонны винограда, горы фруктов, фазенда, море… Где они? Вероятно, где-то намного южнее. Очень намного – там, где живет моя несуществующая тетя.
– А что мы делаем на зоне? – спросил я расстроенным голосом.
– Как что? Ганс позвонил, сказал забрать тебя, отвезти к Жене. Вот мы и выполняем.
– Какой Ганс?
– Как какой? Обычный. Ганс он и есть Ганс. Ты что, не знаешь его?
– Не знаю.
– Ну ты даешь, чудак! – старлей коротко хохотнул. – Ганса все знают.
– А я не знаю!
– Ладно, узнаешь еще…
– А что Женя здесь, на зоне, делает?
– Тебя ждет, что еще? Ты что думаешь, ее посадили, срок дали? – Рыкало заржал снова. – Не дрейфь, Дима, здесь не сама зона еще. Поселок при колонии, персонал здесь живет. В режимную зону ни ты, ни Женька не попадете, никто вас туда не пустит.
– А как Женя сюда попала?
– Ганс велел ей приехать, вот и приехала.
Опять Ганс. Всем управляет таинственный Ганс. Может быть, он – главный фрагрант? Спросить у старлея? Хотя кто знает, подлиза ли этот Рыкало, и знает ли он вообще что-нибудь о подлизах? Внешне, во всяком случае, на фрагранта не похож – так себе, обычный солдафон. Нет, о подлизах лучше помалкивать.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Слава. Ярослав, если точнее.
– Ты тут обитаешь, Ярослав?
– Ага, зэков охраняю.
– Женат?
– Нет пока.
– А чего так?
– Да не на ком тут жениться. Телки все местные раскормлены как свиньи, смотреть страшно. Они, между прочим, тоже зэков стерегут. Стоят в бушлатах на вышках, с автоматами. Мужиков тут нормальных мало, все алкоголики, пьют с утра до вечера. Приходится баб брать на службу.
– И что, стреляют?
– Кто?
– Бабы на вышках.
– А чего же, стреляют, если надо, – флегматично сообщил Рыкало. – Редко, конечно. Колония у нас богатая, отсюда обычно не бегут, наоборот, попасть все сюда хотят.
– Почему богатая? Грев с воли идет?
– Грев – это не наше дело, – недовольно заявил Ярослав. – Может, жулики и подкармливают друг друга, меня это мало интересует. Производство у нас хорошее мебельное, вот отсюда и деньги. Зэка все при деле, бузят от этого меньше, да и бабки сами зарабатывают. Церковь недавно достроили. Вот, смотри, какая красавица! – в голосе его прозвучала то ли гордость, то ли ирония – трудно было разобрать в туманном предутреннем сумраке.
Я сам уже увидел церковь в окно. Она представляла собой огромную рубленую избу, крашенную в ярко-лимонный цвет. Из восьмискатной ее крыши торчал длинный четверик, увенчанный пузатой восьмиугольной луковкой, еще выше – кованый крест. Большое крыльцо с узорными перилами и затейливые наличники на окнах отливали интенсивной морской бирюзой. Тонированные стекла сияли как зеркала. Передо мной находился образец тюремного творчества – исполненный, однако, с любовью и тщанием. О трепетном отношении уголовников к религии я уже говорил…
– Батюшка есть? – спросил я.
– Своего нет. Из райцентра три раза в неделю приезжает на службы. Ничего такой поп, поет душевно.
– А ты в церковь ходишь?
– Очень редко.
– Отчего же?
– Да оттого, что буддист я! – заявил Рыкало. – Если зэкам нравится, пусть они и ходят. Мне их рожи на зоне надоели до смерти, еще в церкви их разглядывать… Я лучше видюшник посмотрю в свободное время, комедию какую. Хоть поржать можно!
Рыкало решительно не был похож на подлизу, хотя и вызывал у меня определенную симпатию. Вертухай-буддист, это ж надо! Чего только в жизни не увидишь…
Мы проехали мимо зоны, проплюхали вдоль поселка, по улице, застроенной двухэтажными кирпичными коробками на удивление убогого и неухоженного вида. На одной из них было написано «Гостиница», и сердце мое екнуло – не в этом ли жалком домишке доведется встретиться с Женей? Но нет, мы миновали улицу и сам поселок, и очутились в месте, застроенном вполне приличными частными домами. По большей части они выглядели обычно для русской деревни – бревенчатые, основательные, обшитые вагонкой, некоторые – с большими мансардами. Попалась даже пара каменных двухэтажных, со встроенными гаражами, с балконами и спутниковыми антеннами – не коттеджей, конечно, но с претензией.
– Кто здесь живет? – поинтересовался я.
– Начальство наше.
– А у вас его много?
– Хватает.
– Я смотрю, денежек у них достаточно.
– А то! – Ярослав хмыкнул – не скептически, скорее, удовлетворенно. – Платят нормально, деньги здесь девать особо некуда. Если бабки не пропивать, то можно отгрохать приличный дом. Рабочая сила, считай, халявная. Зэки за досрочное освобождение построят тебе все что угодно. Они, конечно, жулики, работать не любят. Но есть мастера на зоне, есть – убийцы, в основном. Бытовые убийцы, алкаши – напились, тюкнули топором жену, или собутыльника, или еще кого. Профессиональных воров лучше не приглашать – руки у них под строительство не заточены. Да и не надо им это.
– А ты – пропиваешь?
– Вообще не пью, ни капли, – отрезал Рыкало. – Вредно это для здоровья.
Ага-ага… Может, все-таки он подлиза? Подозрительно это как-то – непьющий офицер на зоне.
– А ты построил свой дом, Ярослав?
– Построил. Сейчас увидишь.
Увидел очень скоро. Через пару минут минуту мы свернули за угол, подъехали к воротам и остановились. Фигурные ворота были из черного железа ручной ковки, красивая ограда сложена из серого базальта и красного гранита. За оградой высилось трехэтажное строение, назвать его коттеджем можно было уже без натяжки. Дом скорее западный, чем русский, явно не на одну семью, модерновой архитектуры, с пластиковыми рамами и черепичной крышей. Сразу за коттеджем лежало сонное озеро, за ним тянулся хмурой полосой лес, сизые полосы рассветного тумана плыли над водой. Красивая картинка, почти идиллическая. Странно она смотрелась после унылых зоновских заборов и скособоченных двухэтажек поселка.
– Это все твое? – растерянно спросил я.
– Ну почему? Батя мой здесь живет, мамаша, сестра моя и брательник. Народу хватает. Всего, значится, четыре семьи.
– А кто твой батя?
– Полковник Рыкало. Начальник колонии.
– Он тоже не пьет? – почему-то спросил я.
– Завязал. Раньше квасил изрядно.
– Так ты, стало быть, сын начальника колонии?
– Стало быть, да.
– Понятно… А Женя где?
– Здесь Женя, у меня живет. Славная девчонка, хорошо с ней.
Фраза «у меня живет» кольнула в самое сердце. Я сразу представил: Женя – невеста этого усатого крепыша, вполне, как выясняется, обеспеченного и неплохо пристроенного папой-полковником. А меня она притащила сюда, чтобы показать, как обстоят дела на самом деле.
«Дим, я должна тебе все объяснить. Только ты не обижайся»…
– Чего скуксился, Димитрий? – Рыкало открыл дверцу и ловко выпрыгнул из машины. – Вылазь, пошли в дом. Женька тебя ждет – не дождется. Решил, небось, что я на нее какие-то виды имею?
– А что, не имеешь?
– Не имею.
– И как вы познакомились?
– Через Ганса, естественно.
Опять таинственный Ганс. Крутой, неизвестный мне босс. Большая шишка.
Мы зашли в дом сбоку. Ярослав приложил палец к губам: тихо, мол, народ еще спит. Разулись в просторном холле, поднялись по лестнице на второй этаж. Сердце мое сладко ныло в предчувствии встречи, ноги подкашивались. Я еще не верил, что все обойдется без подвохов, что действительно увижу Женечку живой и невредимой.
Жилье Ярослава представляло собой отдельную квартиру немалой площади. Из прихожей мы попали в обширную гостиную, кажущуюся пустынной, потому что мебели в ней почти не было, только диван, пара кресел и журнальный столик. И огромный плоский телевизор, окруженный высокими колонками. И камин из красного кирпича. Вероятно, именно здесь Ярослав коротал вечера в одиночестве, у домашнего кинотеатра, глядя, как он выразился, «видюшник».
– Садись, Дим, – он показал рукой на диван. – Сейчас приведу твою Женьку.
– Может, не будить ее? Пусть поспит.
– Садись, сказал! – рыкнул он начальственным голосом. – Жди здесь, не ходи никуда.
И удалился вдаль по темному коридору.
Вот где, значит, одно из мест, где можно притаиться подлизе. Да, в такой глуши, да еще и защищенной строгим режимом, можно спрятать не один десяток людей – при наличии доброй воли со стороны начальника колонии.
Хотя, с другой стороны, что здесь подлизам делать? Только прятаться, пережидать неприятности. Вряд ли они, идеально приспособленные к городу «проститутки и жулики», смогут долго просуществовать в глухом захолустье и не зачахнуть от провинциальной скуки.
Спустя несколько минут я услышал топоток легких ног по паркету. Женя, лесная белочка, бежала босиком по паркету, вытянув вперед руки, сияя в полумраке улыбкой. В длинной белой сорочке, развевающейся на бегу – этакое привиденьице. Я попытался вскочить, но она прыгнула на меня как обезьянка, обхватила руками и ногами и повалила обратно на диван.
Я не успел сказать ни слова. Она целовала меня исступленно, закрыла мой рот сухими после сна губами, пила меня, словно я был влагой, могущей утолить ее жажду. Высасывала меня, как проголодавшаяся паучиха, мяла кожу мою тонкими сильными пальцами, царапала острыми коготками. Я извивался и корчился я под ней, меня снова било разрядами тока.
Следующий момент, выхваченный вспышкой из мрака: мы стоим под душем, она трет меня мочалкой – патологическая чистюля, енот-полоскун. Мне уже много легче, накопленное уже выплеснулось из меня в нее, а может, и не раз выплеснулось, но я не помню, было ли это, и если было, то как. И я говорю…
Не помню, что я тогда говорил – вероятно, какую-нибудь чушь. Влюбленные катастрофически глупеют. Влюбленные насмерть – теряют разум напрочь. Лучше не описывать бред, который они несут.
И наконец я просыпаюсь.
Луч солнца пробивается сквозь тонкую щель между тяжелыми зелеными шторами, разрезает комнату как бритвенное лезвие, пылинки совершают в нем хаотический танец, медленно кружат, опускаются, поднимаются и опускаются снова. Мы лежим с Женькой под одним одеялом. Я не вижу ее, она накрылась с головой, но чувствую ее худенькое девчоночье тело. Тощее тельце с выпирающими косточками, любимый мой скелетик. Она облепила меня со всех сторон сразу – не знаю, как ей это удается – сразу со всех сторон, как длиннорукий гиббон. Она спит, я слышу ее размеренное дыхание, и все равно держится за меня изо всех сил, цепко, почти больно. Словно детеныш какого-нибудь животного, которого таскают по ветвям, и который всегда, даже во сне, боится отцепиться, упасть и разбиться до смерти.
– Белочка, – шепчу я тихо, почти беззвучно. – Моя родная…
В моих долгих скитаниях я обрел место. И место это не имеет никакой географической привязки. Оно – не «где». Оно – «с кем».
С ней, с Женькой. Где бы это ни было.
Глава 14
Завтрак мы благополучно проспали. Валялись бы в постели и дальше, несмотря на сосущую пустоту в желудке. Не получилось: в полдень Слава деликатно постучал в дверь и позвал обедать.
Пока мы одевались, я пытался задать Жене вопросы, но она отнекивалась: «Потом, сейчас некогда, Славка ждет». То, что она соскучилась по мне, не сделало ее более разговорчивой.
Ярослав ждал нас в гостиной, смотрел какой-то боевик, положив ноги на журнальный столик, грохотало из колонок не тише, чем в настоящем кинотеатре. Мы спустились по лестнице и перешли в другой подъезд дома. Здесь, на первом этаже, обнаружилась большая столовая. Не общепитовская, разумеется, а семейная, но размером не меньше общепитовской, и уверяю вас, куда более изысканная, декорированная под охотничий зал. Я видел нечто подобное в одном из замков Германии, и тем более удивительно было увидеть такое в российской глуши. Тот, кто придумал и выстроил интерьер, обладал хорошим вкусом. Стены, облицованные камнем, имитировали средневековую кладку. Бурые, грубо обтесанные деревянные балки потолка выглядели так, словно им лет четыреста, не меньше. На стенах висели головы оленей, кабанов и сайгаков (видимо, хозяин охотился не только в окрестных лесах, но и в местах дальних), а также рога разного размера – от мелких косуль до огромных лосей. А еще четверть стены закрывал зелено-коричневый, выцветший от времени гобелен с изображением псовой охоты. Древние гравюры – тоже на тему охоты. Медные охотничьи рожки, ряды старинных ружей на деревянных подставках (безусловно, не настоящие, копии, но ничуть от этого не менее красивые). И огромный камин. Да нет, не просто камин, а то, что по-английски называется «fireplace» – монументальное сооружение с плоским каменным полом, массивной деревянной полкой сверху, чугунной узорной решеткой внизу, закопченными плитами задней стенки и почерневшими от дыма гипсовыми фигурами сирен по бокам. В таком камине можно развести настоящий костер и поджарить на вертеле барана или кабанчика. Сооружение помпезное, не экономичное – только успевай подкидывать дрова, а жара все равно не будет, все уйдет в трубу. Но здесь, в этом зале, файеплейс выглядел торжественно – сразу представилось, как вечером, в полумраке, горят в нем поленья, и красные отсветы пляшут на лицах людей, свершающих трапезу.
Скажу прямо, я обалдел. Можно свыкнуться с тем, что начальники исправительных колоний живут на широкую ногу, но дело было вовсе не в богатстве, а во вкусе. Конечно, можно взять альбом с фотографиями и попытаться скопировать охотничий зал в собственном коттедже. Но вряд ли это удастся – получится, скорее всего, кич и подделка. Для того, чтобы это выглядело красиво и в то же время естественно, нужен профессиональный дизайнер.
Подумаешь, дизайнер, скажете вы, интерьерных дизайнеров сейчас как собак нерезаных!
Вы не видели заборы зоны, скажу я вам. И поселок околозоновский не видели, и саму ауру этого места не чувствовали – хмурую, душную, пропитанную несвободой и унижением людей, обитающих здесь. Коттедж начальника колонии Рыкало резко диссонировал со всем остальным. Если бы я увидел в его столовой резные деревянные доски, типичный зэковский art-skill, то не удивился бы ничуть. Насмотрелся я на такое, пока работал у Некрасова. Да и мне самому не раз дарили образчики подобного искусства. Большие нарды – дерево липы, зачем-то выкрашенное морилкой, светлая резьба, смотрится аляповато. Разворачиваем нарды, что мы видим? На каждой половине сидит представитель среднезиатской национальности, оба в халатах, шароварах, пышных тюрбанах и бородах. Нарисованы яркими анилиновыми красками, очерчены тушью, покрыты лаком. Качество рисунка – примерно на уровне пятиклассника, но есть и нечто оригинальное, некий криминальный колорит. Оба среднеазиата сидят босые, пальцы веером – как на руках, так и на ногах. Распальцовка в четыре конечности. Супер! Или еще один пример: подаренный мне с зоны журнальный столик – если заглянете в гости, то увидите сей экспонат собственными глазами. Опять же морилка, опять же лак. Так вот, столешница длиной в метр сделана всего из двух досок – сосновых, сырых, только что с лесопилки. А что нам стоит стол построить? Сколотили, присобачили круглые ножки на роликах, слегка отстрогали, чуток полачили. Что случилось с досками через пару месяцев? Вы догадались правильно, они лопнули. Столешницу пересекла пара трещин, в них можно засунуть палец. Стол при этом перекосило, перекоробило так, что он стал похож на хромую собаку, одна из его ног не достает до земли сантиметров на пять, я подкладываю под нее пару томов медицинской энциклопедии, чтобы журналы с журнального стола не сваливались.
Так вот, я стоял посреди столовой, и разглядывал окружающее великолепие с разинутым ртом. И при этом меня не оставляли смутные подозрения. Мнилось мне, что к этому островку цивилизации посреди тюремной вотчины приложили руки подлизы. А почему бы и нет? Если остальные фрагранты – такие же тонко чувствующие эмпатики, как Женя, они должны стремиться жить в обстановке, соответствующей их эстетическим запросам…
Ну вот, понесло меня, как обычно. Я не знал ничего, кроме того, что Женя живет здесь, в доме начальника колонии. Но я уже начал обдумывать ситуацию, не слишком надеясь, что Женька расскажет мне правду. И, кажется, больше фантазировал, чем анализировал – обстановка тому способствовала.
– Эй, ты чего, Дим? – Женя дернула меня за рукав. – Тебя словно поленом по башке угостили.
– Да так, ничего… Красиво тут.
– Да, нормально.
– Ничего себе нормально! Кто все это сделал?
– Они сами и сделали.
– Кто – они?
– Рыкалы.
– Своими руками? – усомнился я.
– В основном Полина работала, – уточнила Женя. – Сестра Славки.
– А кто она по профессии?
– Архитектор.
– Ага, тогда понятно. А почему она живет тут? Работа у нее, наверное, в городе?
– Сейчас же лето, отпуск. А обычно – в городе. Кстати, сейчас ее здесь нет, к сожалению.
– Почему к сожалению?
– Тебе приятно было бы с ней познакомиться. Она в твоем вкусе, – Женя подмигнула мне.
– То есть, как ты?
– Даже лучше.
– Лучше тебя не бывает, – уверенно заявил я.
Наш разговор был прерван четой Рыкал-старших. Тучный мужчина в полковничьей форме вышел из задней двери столовой и направился к нам, улыбаясь при этом во весь рот и широко раскинув руки. За ним степенно шагала сухая высокая женщина в длинном платье. Полковник достиг нас и заключил в объятья Женьку – она утонула с головой в его медвежьих лапах. Затем Рыкало повернулся ко мне и протянул руку.
– Дима, – скромно сказал я.
– Александр Пантелеевич, – представился Рыкало. – Как у нас вам тут, Дима?
– У вас мне тут замечательно.
– Это правильно, места у нас хорошие! – Александр Пантелеевич дружески хлопнул меня по плечу, отчего я присел и с трудом удержался на ногах. – А это, значится, моя супруга – Варвара Тимофеевна. Учительница, значится. Немецкий язык в нашей школе преподает. И историю с географией.
Супруга аккуратно улыбнулась, кивнула головой и сказала:
– Очень приятно, Дмитрий. Будьте как дома.
На языке моем вертелись десятки вопросов, очень хотелось узнать, как Женя попала в эту своеобразную семью, и каким образом задействован в этом таинственный Ганс. Но, разумеется, я прикусил язык. Всему свое время, в том числе и вопросам.
– Прошу к столу! – хозяин дома гостеприимно простер руку. – Отобедаем, чем бог послал.
Стол, стоявший в середине зала, мог запросто вместить два десятка человек – деревянный, бурый, с позеленевшими бронзовыми заклепками – под старину. И еще: стол был девственно пуст, ни малейших признаков обеда на его поверхности не наблюдалось. Бог в этот день, как мне показалось, оказался скуповат. Однако Александр Пантелеевич без малейшего смущения отодвинул один из стульев – тяжелый, с высокой спинкой и бархатной подушкой, и уселся на него с видом совершенно довольным, расставив крепкие военные ляжки. Рядом села Варвара Тимофеевна, скромно сложила руки на коленях. Женя, нисколько не тушуясь, обогнула стол и села ровно напротив Варвары Тимофеевны. Все, что оставалось мне – приземлиться на место против начальника колонии.
– Вы, Митя, пьете какое-нибудь вино? – обратился ко мне Рыкало. – Или, к примеру, водочку предпочитаете?
Я думал ровно секунду.
– Не пью я алкоголя, Александр Пантелеевич. Не любитель, знаете ли. Вот водички холодной выпил бы, или квасу.
Варвара Тимофеевна посмотрела на меня с педагогическим одобрением. Женька бросила косой взгляд и скептически хмыкнула. А Рыкало пригладил пальцем пышные усы и степенно произнес:
– Значит, правильный вы человек, Митя. У нас в семье, знаете ли, царит культ трезвости. И вина у нас даже нет – это я вас спросил ради интереса, а то, если бы захотели, пришлось бы отказать. Только не подумайте, что трезвый я по идеологическим соображениям. Алкоголик я, значится, хронический. Лечился десять лет назад, а то бы, наверное, не было меня уже в живых. И с тех пор – ни капли в рот. И я, и все мои близкие.
Такие вот сразу подробности.
– Это, наверное, способствует служебной карьере? – спросил я. – Непьющие офицеры в вашем кругу деятельности, как мне кажется, встречаются редко.
– Да ничего подобного! Наоборот, важная компонента успеха в нашем деле – выпить в нужное время с нужным человеком. И ведь не просто выпить, а напиться, извиняюсь, в зюзю. – Полковник посмотрел на часы, недовольно покачал головой. – Но я эту тенденцию переломил. Как только стал начальником ИК[6], сразу завел правило: напился на работе – катись на все четыре стороны. Восемь человек выгнал, в том числе одного подполковника, довел меня до белого каления, алкаш, хотя дело свое знал. Меня, значится, уж и в ГУФСИН[7] по области вызывали, и упрашивали, и склоняли по-всякому, но я на своем настоял. И вот результат: наша колония – лучшая по экономическим показателям в области.
Пока мы одевались, я пытался задать Жене вопросы, но она отнекивалась: «Потом, сейчас некогда, Славка ждет». То, что она соскучилась по мне, не сделало ее более разговорчивой.
Ярослав ждал нас в гостиной, смотрел какой-то боевик, положив ноги на журнальный столик, грохотало из колонок не тише, чем в настоящем кинотеатре. Мы спустились по лестнице и перешли в другой подъезд дома. Здесь, на первом этаже, обнаружилась большая столовая. Не общепитовская, разумеется, а семейная, но размером не меньше общепитовской, и уверяю вас, куда более изысканная, декорированная под охотничий зал. Я видел нечто подобное в одном из замков Германии, и тем более удивительно было увидеть такое в российской глуши. Тот, кто придумал и выстроил интерьер, обладал хорошим вкусом. Стены, облицованные камнем, имитировали средневековую кладку. Бурые, грубо обтесанные деревянные балки потолка выглядели так, словно им лет четыреста, не меньше. На стенах висели головы оленей, кабанов и сайгаков (видимо, хозяин охотился не только в окрестных лесах, но и в местах дальних), а также рога разного размера – от мелких косуль до огромных лосей. А еще четверть стены закрывал зелено-коричневый, выцветший от времени гобелен с изображением псовой охоты. Древние гравюры – тоже на тему охоты. Медные охотничьи рожки, ряды старинных ружей на деревянных подставках (безусловно, не настоящие, копии, но ничуть от этого не менее красивые). И огромный камин. Да нет, не просто камин, а то, что по-английски называется «fireplace» – монументальное сооружение с плоским каменным полом, массивной деревянной полкой сверху, чугунной узорной решеткой внизу, закопченными плитами задней стенки и почерневшими от дыма гипсовыми фигурами сирен по бокам. В таком камине можно развести настоящий костер и поджарить на вертеле барана или кабанчика. Сооружение помпезное, не экономичное – только успевай подкидывать дрова, а жара все равно не будет, все уйдет в трубу. Но здесь, в этом зале, файеплейс выглядел торжественно – сразу представилось, как вечером, в полумраке, горят в нем поленья, и красные отсветы пляшут на лицах людей, свершающих трапезу.
Скажу прямо, я обалдел. Можно свыкнуться с тем, что начальники исправительных колоний живут на широкую ногу, но дело было вовсе не в богатстве, а во вкусе. Конечно, можно взять альбом с фотографиями и попытаться скопировать охотничий зал в собственном коттедже. Но вряд ли это удастся – получится, скорее всего, кич и подделка. Для того, чтобы это выглядело красиво и в то же время естественно, нужен профессиональный дизайнер.
Подумаешь, дизайнер, скажете вы, интерьерных дизайнеров сейчас как собак нерезаных!
Вы не видели заборы зоны, скажу я вам. И поселок околозоновский не видели, и саму ауру этого места не чувствовали – хмурую, душную, пропитанную несвободой и унижением людей, обитающих здесь. Коттедж начальника колонии Рыкало резко диссонировал со всем остальным. Если бы я увидел в его столовой резные деревянные доски, типичный зэковский art-skill, то не удивился бы ничуть. Насмотрелся я на такое, пока работал у Некрасова. Да и мне самому не раз дарили образчики подобного искусства. Большие нарды – дерево липы, зачем-то выкрашенное морилкой, светлая резьба, смотрится аляповато. Разворачиваем нарды, что мы видим? На каждой половине сидит представитель среднезиатской национальности, оба в халатах, шароварах, пышных тюрбанах и бородах. Нарисованы яркими анилиновыми красками, очерчены тушью, покрыты лаком. Качество рисунка – примерно на уровне пятиклассника, но есть и нечто оригинальное, некий криминальный колорит. Оба среднеазиата сидят босые, пальцы веером – как на руках, так и на ногах. Распальцовка в четыре конечности. Супер! Или еще один пример: подаренный мне с зоны журнальный столик – если заглянете в гости, то увидите сей экспонат собственными глазами. Опять же морилка, опять же лак. Так вот, столешница длиной в метр сделана всего из двух досок – сосновых, сырых, только что с лесопилки. А что нам стоит стол построить? Сколотили, присобачили круглые ножки на роликах, слегка отстрогали, чуток полачили. Что случилось с досками через пару месяцев? Вы догадались правильно, они лопнули. Столешницу пересекла пара трещин, в них можно засунуть палец. Стол при этом перекосило, перекоробило так, что он стал похож на хромую собаку, одна из его ног не достает до земли сантиметров на пять, я подкладываю под нее пару томов медицинской энциклопедии, чтобы журналы с журнального стола не сваливались.
Так вот, я стоял посреди столовой, и разглядывал окружающее великолепие с разинутым ртом. И при этом меня не оставляли смутные подозрения. Мнилось мне, что к этому островку цивилизации посреди тюремной вотчины приложили руки подлизы. А почему бы и нет? Если остальные фрагранты – такие же тонко чувствующие эмпатики, как Женя, они должны стремиться жить в обстановке, соответствующей их эстетическим запросам…
Ну вот, понесло меня, как обычно. Я не знал ничего, кроме того, что Женя живет здесь, в доме начальника колонии. Но я уже начал обдумывать ситуацию, не слишком надеясь, что Женька расскажет мне правду. И, кажется, больше фантазировал, чем анализировал – обстановка тому способствовала.
– Эй, ты чего, Дим? – Женя дернула меня за рукав. – Тебя словно поленом по башке угостили.
– Да так, ничего… Красиво тут.
– Да, нормально.
– Ничего себе нормально! Кто все это сделал?
– Они сами и сделали.
– Кто – они?
– Рыкалы.
– Своими руками? – усомнился я.
– В основном Полина работала, – уточнила Женя. – Сестра Славки.
– А кто она по профессии?
– Архитектор.
– Ага, тогда понятно. А почему она живет тут? Работа у нее, наверное, в городе?
– Сейчас же лето, отпуск. А обычно – в городе. Кстати, сейчас ее здесь нет, к сожалению.
– Почему к сожалению?
– Тебе приятно было бы с ней познакомиться. Она в твоем вкусе, – Женя подмигнула мне.
– То есть, как ты?
– Даже лучше.
– Лучше тебя не бывает, – уверенно заявил я.
Наш разговор был прерван четой Рыкал-старших. Тучный мужчина в полковничьей форме вышел из задней двери столовой и направился к нам, улыбаясь при этом во весь рот и широко раскинув руки. За ним степенно шагала сухая высокая женщина в длинном платье. Полковник достиг нас и заключил в объятья Женьку – она утонула с головой в его медвежьих лапах. Затем Рыкало повернулся ко мне и протянул руку.
– Дима, – скромно сказал я.
– Александр Пантелеевич, – представился Рыкало. – Как у нас вам тут, Дима?
– У вас мне тут замечательно.
– Это правильно, места у нас хорошие! – Александр Пантелеевич дружески хлопнул меня по плечу, отчего я присел и с трудом удержался на ногах. – А это, значится, моя супруга – Варвара Тимофеевна. Учительница, значится. Немецкий язык в нашей школе преподает. И историю с географией.
Супруга аккуратно улыбнулась, кивнула головой и сказала:
– Очень приятно, Дмитрий. Будьте как дома.
На языке моем вертелись десятки вопросов, очень хотелось узнать, как Женя попала в эту своеобразную семью, и каким образом задействован в этом таинственный Ганс. Но, разумеется, я прикусил язык. Всему свое время, в том числе и вопросам.
– Прошу к столу! – хозяин дома гостеприимно простер руку. – Отобедаем, чем бог послал.
Стол, стоявший в середине зала, мог запросто вместить два десятка человек – деревянный, бурый, с позеленевшими бронзовыми заклепками – под старину. И еще: стол был девственно пуст, ни малейших признаков обеда на его поверхности не наблюдалось. Бог в этот день, как мне показалось, оказался скуповат. Однако Александр Пантелеевич без малейшего смущения отодвинул один из стульев – тяжелый, с высокой спинкой и бархатной подушкой, и уселся на него с видом совершенно довольным, расставив крепкие военные ляжки. Рядом села Варвара Тимофеевна, скромно сложила руки на коленях. Женя, нисколько не тушуясь, обогнула стол и села ровно напротив Варвары Тимофеевны. Все, что оставалось мне – приземлиться на место против начальника колонии.
– Вы, Митя, пьете какое-нибудь вино? – обратился ко мне Рыкало. – Или, к примеру, водочку предпочитаете?
Я думал ровно секунду.
– Не пью я алкоголя, Александр Пантелеевич. Не любитель, знаете ли. Вот водички холодной выпил бы, или квасу.
Варвара Тимофеевна посмотрела на меня с педагогическим одобрением. Женька бросила косой взгляд и скептически хмыкнула. А Рыкало пригладил пальцем пышные усы и степенно произнес:
– Значит, правильный вы человек, Митя. У нас в семье, знаете ли, царит культ трезвости. И вина у нас даже нет – это я вас спросил ради интереса, а то, если бы захотели, пришлось бы отказать. Только не подумайте, что трезвый я по идеологическим соображениям. Алкоголик я, значится, хронический. Лечился десять лет назад, а то бы, наверное, не было меня уже в живых. И с тех пор – ни капли в рот. И я, и все мои близкие.
Такие вот сразу подробности.
– Это, наверное, способствует служебной карьере? – спросил я. – Непьющие офицеры в вашем кругу деятельности, как мне кажется, встречаются редко.
– Да ничего подобного! Наоборот, важная компонента успеха в нашем деле – выпить в нужное время с нужным человеком. И ведь не просто выпить, а напиться, извиняюсь, в зюзю. – Полковник посмотрел на часы, недовольно покачал головой. – Но я эту тенденцию переломил. Как только стал начальником ИК[6], сразу завел правило: напился на работе – катись на все четыре стороны. Восемь человек выгнал, в том числе одного подполковника, довел меня до белого каления, алкаш, хотя дело свое знал. Меня, значится, уж и в ГУФСИН[7] по области вызывали, и упрашивали, и склоняли по-всякому, но я на своем настоял. И вот результат: наша колония – лучшая по экономическим показателям в области.