Плеханов Андрей Вячеславович. Царь муравьев

   В ответ – молчание. Похоже, на меня обиделись. За что, интересно?
   – Что случилось? – спросил я. – Что-то не так?
   Молчит.
   Я подошел к Женьке, положил руки на хрупкие ее плечики, поцеловал в макушку.
   – Ну, в чем я виноват, милая? Признавайся, не мучай меня.
   – Зачем ты обнимаешься с этой гадиной? – сипло произнесла Женя, продолжая смотреть в экран.
   – Какой гадиной? – опешил я. – Давно не обнимался ни с кем, кроме тебя. Надеюсь, ты не себя имеешь в виду?
   – Житник! Гадина! Ты сегодня с ним обнимался. Я смотрела новости, все видела!
   Вот уж не подозревал, что Женя смотрит местные новости и интересуется политикой.
   – Не обнимался я с ним! – заявил я. – Что я, баба что ли, чтобы с ним обниматься? Просто разговор шел о нашей аппаратуре, для больницы, понимаешь? Он обещал помочь, я толкнул правильную речь. Да что говорить, ты сама видела…
   – Ты прогнулся под него! – Женя резким жестом сбросила мои руки, повернулась на кресле, окатила меня злым взглядом, как ведром ледяной воды. – Ты вел себя как последняя шестерка! Ты мужик или кто? От тебя до сих пор воняет потом Житника! Иди в ванную!
   Упс… Моя Женя, оказывается, не только терпеть не может мэра, но и знает, как от него пахнет. Откуда, интересно?
   Меня немедленно переклинило от ревности, и реакция последовала соответствующая.
   – А по-моему, мэр у нас – неплохой человек, – заявил я. – Говорит и действует грамотно. Мы друг дружке явно понравились. Кстати, он зовет меня в доверенные лица и обещает отвалить за это кучу бабок, а дальше – блестящая служебная карьера…
   Что тут случилось… Холодная, сдержанная в эмоциях Женька раскочегарилась в долю секунды – такой я ее никогда еще не видел. Она вскочила на ноги, цапнула меня за футболку и тряхнула с неожиданной силой – так, что зубы клацнули.
   – Держись от этой сволочи подальше! – крикнула она. – Не вздумай помогать ему, ни за какие деньги! Он дрянь, дерьмо, самый гнусный человек в этом городе, понял?
   – Что с тобой, милая? – спросил я. – Какая муха тебя укусила? Выпей холодной водички, успокойся…
   Она не ответила. Толкнула меня так, что я едва не свалился с ног, и опрометью выскочила из комнаты. Колено ее, похоже, действовало совсем исправно.
   Что тут делать? Я поплелся в ванную смывать с себя запах мэра. Дурдом, правда? Стоял под горячими струями, меланхолично намыливался и обдумывал, что эта шизня могла означать. Ничего, кроме того, что Женька когда-то переспала с Житником, в голову мне не приходило.
   Стук в дверь, женин голос с той стороны:
   – Открой!
   Я открыл. Женя, все еще сердитая, откинула занавеску, осмотрела меня скептически, недовольно шмыгнула носом. Потом стянула маечку, сняла трусики и кинула в корзину для белья. И полезла под душ.
   Она смыла с меня мыльную пену – сама, ладошками. Потом позволила мне намылить ее мочалкой. И все это молча, без единого слова. Наконец, я обнял ее, прижался всем телом, закрыл глаза. Мы стояли, безмолвно стискивая друг друга, вода стекала по нашей коже.
   Наша кожа, ее и моя, общая. Я не мог не быть общим с Женей, уже не мог. Она еще могла, сопротивлялась, но ее тянуло ко мне неудержимо. Я чувствовал это, видел. Я не угодил сегодня моей богине, неделю назад она послала бы меня за такое преступление подальше безоговорочно, и я бегал бы за ней, и вымаливал прощение. Сегодня она пришла мириться сама.
   – Прости, – шепнула она, спустя небольшую вечность.
   – За что?
   – Я накричала на тебя.
   – Я не сержусь.
   – Врешь, сердишься.
   – Вру, сержусь.
   – Ты милый, Дим, ты хороший. Не сердись.
   Она поцеловала меня в губы – нежно, тихо, едва прикоснулась, но разряд тока прошил меня с головы до пяток.
   – Объясни, что случилось, – шепнул я.
   – Кого ты больше любишь – меня или мэра?
   Вопрос стоило занести в книгу рекордов Гиннеса в качестве рекордсмена по степени идиотизма.
   – Тебя, белочка, только тебя. Куда больше, чем мэра. Клянусь.
   – Извини, я была не права. Но ты же ничего не знаешь.
   – Это ты тонко заметила.
   – Ты не будешь его доверенным лицом?
   – Не буду. Я и сам не горел желанием, а уж при такой твоей реакции… Почему ты так ненавидишь Житника? Ты что с ним… это? Ну, сама понимаешь…
   – Спала с ним – ты это имеешь в виду?! – Женька захохотала громко и искренне. – С этим старым гиппопотамом? Как тебе такое в голову пришло? Ты ненормальный, Димка, да?
   – Откуда ты знаешь его запах? Я понимаю, что ты подлиза, человек-собака, и все такое. Но как ты могла уловить, что запах именно Житника?
   – Приходилось с ним сталкиваться, – Женя брезгливо пожала плечами. – А запахи людей я помню так же, как ты их лица.
   – А издавать запахи можешь? – я тут же зацепился за секретную тему.
   – Все люди могут издавать запахи.
   – Я имею в виду специальные запахи.
   – Феромоны? – Женя отстранилась, посмотрела на меня внимательно, прикусив белыми зубками нижнюю губу. – По-моему, так ты их называешь?
   – Они самые.
   – Да, умею, – сказала Женя. Сказала жестко, воткнув в меня серьезный взгляд. – И все подлизы умеют. Только это вовсе не запахи. Человек не может уловить феромон как запах. И все равно феромоны действуют – подсознательно, но очень сильно.
   – Это ваша тайна.
   – Одна из наших тайн. – Женя коротко кивнула.
   – А на меня феромоны совсем не действуют?
   – Совсем. Я выяснила это сразу же, как только… Ну в общем, еще там, в больнице.
   – Тебе это непривычно?
   – Очень. – Женька прижалась ко мне гладкой щекой, руки ее заскользили по моему телу. – Зато я знаю, что нравлюсь тебе по-настоящему, без всяких уловок.
   – «Нравишься» – не то слово! Я люблю тебя, белочка! Очень люблю!
   – Я вижу, – улыбнулась она. – Заметно невооруженным глазом.
   Я поднял ее на руки понес в постель – такой, как была, мокрой, из под душа. Потому что времени вытираться у меня не было. Просто ни минутки.

***

   – Белочка, моя любимая белочка! – произнес я, ласково гладя Женю по спине. Она лежала на животе, отдыхала после любовного цунами.
   – Белочка? – переспросила она. – Почему ты так меня называешь?
   – Ты вся такая беленькая… Кстати, почему? Лето, все ходят коричневые как негры, а ты словно снегурочка. Не любишь загорать?
   – Терпеть не могу, – Женька передернула плечами.
   – Что, все подлизы не загорают?
   – Ну, не все… Но многие.
   – Вам это нельзя? Как алкоголь?
   – Почему, можно. Только вредно загорать. Рак кожи можно заработать.
   – Что, боишься рака, трусишка? – спросил я шутливо. – По-моему, тебе это не грозит – молода ты слишком.
   Женя резко посерьезнела, помрачнела лицом.
   – Дети тоже болеют раком, – заявила она. – Уж ты-то, врач, об этом знаешь.
   – Но ты не ребенок.
   – Дим, у меня был рак, – сказала вдруг Женя. – Когда мне было одиннадцать, я заболела. Нефробластома, рак почки. Я лечилась целый год.
   Я разинул рот от удивления. Женечка не уставала поражать меня подробностями своей биографии.
   – А потом? – спросил я.
   – А потом выздоровела.
   – Тебе делали операцию?
   – Нет. Была неоперабельная форма, третья стадия. С метастазами.
   – И что, только химиотерапия? – спросил я, изумленно качая головой.
   – И лучевая еще. Я была лысая, представляешь? И вся в вот таких фиолетовых пятнах, – она показала пальцами нечто размером с пятак. – И ездила в инвалидном кресле, сама ходить не могла.
   Ничего себе! Признаюсь, то, что она рассказала, звучало правдоподобно. Но какой смысл было ей врать, – тем более мне, врачу?
   – Нефробластома третьей стадии – очень тяжелая болезнь, – заметил я. – Такое плохо лечится. Во всяком случае, шансов дожить без операции до теперешнего твоего возраста у тебя практически не было.
   – Ладно, давай не будем об этом, – она, как всегда, резко свернула разговор. – Не хочется вспоминать.
   – Вот почему ты боишься больниц?
   – И поэтому тоже.
   – Тебя лечили за границей?
   – Почему ты так решил?
   – Неоперабельная нефробластома. И ты выздоровела всего за год. У нас так не умеют. Во всяком случае, не умели в то время, когда тебе было одиннадцать.
   – Значит, умели.
   – В Москве?
   – Нет, здесь, в нашем городе.
   – В нашем? За год? Кто тебя лечил?
   – Не скажу!
   – Кто?!
   – Дим, что ты опять прицепился? – промурлыкала Женя, переворачиваясь на спину и соблазнительно вытягиваясь на простыне. – Ну не хочется мне об этом сейчас говорить.
   – А чего тебе сейчас хочется?
   – Угадай с трех раз.
   Я угадал с первого. И то, что случилось после угадывания, понравилось нам обоим.

Глава 10

   Прошло несколько дней. У меня была Женя, и она отвечала мне взаимностью. Пожалуй, это можно было назвать больше, чем просто взаимностью, но я не форсировал события. Все и так шло хорошо, шло своим чередом.
   Жизнь моя наладилась, я не ощущал грядущих угроз. А Женя ощущала.
   – Тебе нужен еще один сотовый, – сказала она однажды вечером. – Для связи со мной.
   – Без проблем, – отозвался я, – завтра же куплю. Только не очень дорогой, денег сейчас лишних нет…
   – Не покупай ничего. – Она открыла ящик стола и достала мобильник – здоровенный, с мою ладонь величиной, такие, кажется, называются смартфонами. – На, Дим, это тебе.
   – Спасибо, – пробормотал я растерянно и растроганно. – Спасибо, белочка. Продолжаешь делать мне шикарные подарки?
   – Это не подарок, а необходимость. Телефон специальный, и связаться по нему можно только со мной.
   – Только? А какой в этом смысл?
   – Чтобы чистильщики не вышли на меня. С этого телефона невозможно отследить сигнал – он работает не через официального провайдера, а через отдельный компьютер. Сигнал закодирован и все время меняется.
   – Какой компьютер? Твой?
   – Нет, другой. Он находится в секретном, скажем так, месте.
   – А обслуживает этот комп секретный человек. Да?
   – Очень секретный!
   – А еще этот человек – подлиза…
   – Наверное… – Женя неопределенно хмыкнула.
   – Почему ты опять вспомнила о чистильщиках?
   – Попробуй о них забыть… Легко тебе, Дим, за тобой не охотятся.
   – Думаешь, они могут на тебя выйти?
   – Не думаю, знаю. Выйдут обязательно.
   – И что тогда?
   – Да все тогда, – Женя многозначительно чиркнула пальцем по горлу. – Меня больше не будет. Можешь обо мне забыть.
   – Я тебя не отдам! – зло заявил я. – Всех на уши поставлю, убью всякого, кто тебя хоть пальцем тронет!
   – Ничего ты не сможешь сделать.
   – Ну хоть какой-то шанс у тебя есть? – взмолился я. – Неужели все так безнадежно?
   – Ничто не безнадежно. Нужно продержаться полтора месяца, а дальше все пойдет как надо.
   От этих «полутора месяцев» торкнуло в моем мозгу не по-детски. Догадался я сразу. Да и вы, наверное, догадались.
   – Мэр? – спросил я. – Он во всем виноват?
   – Он, – подтвердила она, нервно перекосив рот.
   – Что ты хочешь сказать? Что он как-то причастен к чистильщикам?
   – Он их хозяин.
   – Ну зачем, скажи на милость, мэру большого города убивать своих граждан? – произнес я страдальчески, не надеясь уже на рациональное объяснение. – Это бред сивой кобылы!
   – Где бред? Гошка Варенцов, привезенный в твою больницу – бред? Люди из УВД, конкретные чистильщики, которые завалились в твою больницу на следующий день – бред? Скажи-ка, милый, какие были их фамилии? Случайно, не Валяев и Мозжухин?
   – Валяев и Чемоданов, – сказал я севшим голосом.
   Энтузиазма у меня убавилось, хотя не могу сказать, что его было много до этого. Мой оптимизм истаял после слов Женьки почти до невидимости. Я понял, что спокойное время, такое короткое, кончается, и дальше придется туго. Что то, от чего не спит ночами Женя – не иллюзии, а жестокая реальность. К тому же реальность, о которой я ничего не знаю, и почти не имею шансов узнать.
   Куда более вероятно так – пальцем по горлу. «Бритвой по горлу, и в колодец». И не мне, а Женьке. Потому что я – во всех отношениях нормальный человек, не какой-нибудь непонятный фрагрант-подлиза. И на меня не должны охотиться в нашем устоявшемся по бандитско-ментовским понятиям социуме: ну скажите, кому нужен приличный докторишка, пусть даже прошедший некоторую школу криминальной жизни и зачем-то научившийся работать кулаками? Кому он нужен, а? Только самому себе.
   И еще в этот момент я остро осознал, что конченый я человек. Что жизнь моя переломилась, рухнула с грохотом, похоронила спокойствие под бетонно-тяжелыми обломками. Осознал вдруг, что жизнь Жени для меня действительно важнее моей собственной жизни, и, следовательно, десятков-сотен жизней людей, коих я не прооперирую, и не выдерну привычно с того света. Что я действительно живу больше не собой, а ей – странной девочкой-белочкой, выглядящей как десятиклассница, а на самом деле двадцати восьми лет (что тоже совсем немного, уверяю вас), и живу ею вовсе не потому, что она может выделять какие-то там непахнущие запахи. А потому лишь, что жить без нее не могу.
   – Тебе повезло, Дим, – сказала Женя. – Повезло, что не было там Мозжухина. Это настоящий перфоратор, поверь мне. Он вбуривается в души как сверло, выбрызгивает мозги наружу – умело, без малейшего стеснения. Он изощренный ловец человеков, язвительный и жестокий. После десяти его слов чувствуешь себя изнасилованным десять раз.
   Она вдруг заговорила другим языком – более богатым и образным, чем прежде, показала себя с новой стороны. Проявила ко мне новую степень доверия?
   – Почему мэр на вас охотится?
   – Он не хочет, чтобы подлизы жили в нашем городе. Он считает этот город своей собственностью – до последнего человека, до последней крысы с помойки, и уверен, что волен делать со своей собственностью все, что взбредет в голову.
   – А в других городах есть подлизы?
   – Нет. Единственное место в мире, где мы обитаем – наш город.
   – Может быть, вам уйти в другой город? В какой-нибудь большой – в Нижний Новгород, к примеру, или в Питер, или даже в Москву. Там вы растворитесь в толпе народа, будете незаметны.
   – Мы и так незаметны, – она упрямо тряхнула головой. – Нет, нет, мы не уйдем отсюда, это наш город! Пусть уйдет Житник!
   – И все же, почему мэр старается убрать вас? – в очередной раз повторил я назойливый вопрос. – Вы перешли ему дорогу? У подлиз, если поглядеть объективно, есть преимущество в конкуренции. Может быть, подлизы нечестны в бизнесе, или, к примеру, в политике? И мэр старается устранить эту несправедливость – хоть и грязными способами?
   – Ты не подозреваешь, насколько фрагранты справедливы и честны, – тихо сказала Женя, и странный огонек зажегся в ее глазах. – Фрагранты куда лучше всех остальных. Придет время, и люди узнают об этом.
   Искра в ее глазах показалась мне фанатической.

Глава 11

   Я узнал о прибытии Валяева и Мозжухина вовремя, еще до того, как они вошли в ординаторскую. Мне повезло, если, конечно, можно назвать везением ситуацию, когда по твою душу в больницу приходят люди из УВД.
   Еще повезло в том, что приехали они в половине девятого утра, до операций. Поэтому, когда зазвонил мой новый сотовый, ничто не мешало мне приложить его к уху.
   – Да, слушаю, – сказал я, не называя Женю по имени и соблюдая, таким образом, конспирацию.
   – К тебе сейчас приедут чистильщики, – хриплой скороговоркой пробормотала Женька. – Спрячь телефон немедленно! Они не должны увидеть его!
   – Ты дома?
   – Уже нет.
   – Где ты?
   – Не могу сказать. Не дома. Они уже пришли в квартиру, я знаю.
   – У тебя получится?..
   «Получится удрать?» – хотел спросить я, но осекся. В ординаторской, кроме меня находилось еще несколько человек.
   – Милый, не бойся, со мной все будет нормально. Я ушла вовремя, меня успели предупредить.
   – Кто?
   – Наши.
   – Что мне делать?
   – Скорее спрячь телефон.
   – Это я уже понял. Дальше что делать?
   – Ничего, сам все увидишь. Про меня они знают, так что тебе нет смысла увиливать. И ты не знаешь ничего такого, чего не знают чистильщики. Поэтому говори все хочешь, главное, постарайся сделать так, чтобы тебя отпустили. Если тебе предложат сотрудничество – соглашайся! Кайся во всем! Только чтоб тебя отпустили, Димка, милый! Не позволь им увезти тебя в свою контору, тебя там изувечат!
   В голосе ее сквозил неподдельный страх. Страх за меня.
   – Когда я тебя увижу? – спросил я, стараясь держать спокойный тон.
   – Я тебя найду.
   – Когда?
   – Найду. Держись, милый, пожалуйста!
   Связь оборвалась.
   Ноги мои стали ватными. Вот оно, понеслось… Времени раскисать не было, я выбрался из ординаторской и пошел по коридору, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на бег.
   Куда спрятать телефон? В сейф в кабинете заведующего? Там будут рыться в первую очередь. Засунуть в какой-нибудь из медицинских аппаратов? Займет много времени отвинчивать панели, да и ненадежно это. В туалете, прикрепить за сливным бачком? Очень смешно…
   Ничего путного в голову мне так и не пришло. Я увидел группу людей в темных костюмах, двигающихся вдали по коридору, и немедленно свернул в изолятор – тот самый, в котором случилось наше первое с Женькой свидание. Теперь изолятор занимал тяжелый больной по фамилии Минкус, по имени-отчеству Марк Израилевич, диабетик весом в полтора центнера, довольно известный в городе деятель культуры – к сожалению, очень старый и потому не слишком богатый, несмотря на свое отчество. Пациент лежал на кровати без сознания, подключенный к ИВЛ^[4], капельнице, системе мониторинга и прочим приспособлениям, не дающим ему естественным образом отойти к праотцам. Отяжелел он этой ночью, через день после операции на желудке, самое место ему было в реанимации, и именно туда он и должен был перекочевать сразу после утреннего обхода, просто я еще не успел написать переводной эпикриз. Рядом с Минкусом, как и положено, дежурила медсестра.
   – Валя, – сказал я ей, – иди быстренько принеси мне шапочку, в ординаторской забыл.
   И в самом деле забыл, а без шапки хирургам вроде как не положено. Валя выпорхнула из бокса, и я тут же сунул телефон под матрас. В надежде, что эта глыба человеческая его не раздавит.
   Далее я немедленно покинул изолятор. Валя спешила мне навстречу, я взял у нее шапочку, сказал, что зайду попозже, и направился в ординаторскую. Там меня уже ждали.
   Почему не вызвали к главному, как в прошлый раз? Решили брать на месте, тепленьким?
   Их было трое, они встали и пошли мне навстречу. Я знал всех троих.
   Первые двое – Валяев и Чемоданов, хмуро-деловитые, с укором в глазах – что же ты, мол, вытворяешь, Бешенцев, мы же тебя добром просили. Третий, высокий и худой, с редкими светлыми волосами, сероглазый, чуть старше меня, улыбался так радостно, словно соскучился по мне как по старому другу и не видел сто лет. А ведь виделись мы совсем недавно – он был одним из тех, кто сидел рядом с мэром, когда меня уговаривали стать доверенным лицом.
   – Здравствуйте, Дмитрий Андреевич! – сказал он хорошо поставленным баритоном и протянул мне руку – длиннопалую, бледную, но крепкую. – Возможно, вы меня помните. Зовут меня Степан Викторович Мозжухин.
   Ага, вот он, главный гестаповец, к тому же из команды мэра. Что ж, все сходится. Будет бурить мне мозги, насиловать словами. Держись, Дима.
   – Приятно познакомиться, – сказал я и пожал его руку.
   – Вы не против, если мы найдем отдельное место для… э… небольшой беседы?
   – Нисколько. Что-то случилось?
   – Сейчас узнаете.
   – Кабинет заведующего вас устроит?
   – Курить там можно?
   – Сам я не курю, но вы можете покурить, открою окно.
   – Отлично! Пройдемте.
   И впрямь отличное слово – «пройдемте». Сразу настраивает на нужный лад.
   В кабинет зашли только Мозжухин и Валяев. Чемоданов остался снаружи – видимо, чтобы контролировать путь моего возможного бегства. Я решил, что Мозжухин, как и положено допрашивающему, устроится за письменным столом, но он показал на это место мне – садитесь, доктор. Сам Степан Викторович довольно вальяжно опустился в кресло напротив, закинул ногу на ногу и закурил «Мальборо». Валяев придвинул стул и сел сбоку, тяжело приземлился крепким милицейским задом.
   Я открыл фрамугу и занял положенное мне место.
   – Ну? – спросил Валяев. – Чего скажете?
   – Извините, по какому поводу? – вежливо поинтересовался я.
   – По поводу Нештаковой.
   – Кто такая Нештакова?
   – Нештакова Евгения Павловна. Возможно, она называла себя как-то по-другому.
   Ага, вот значит какая настоящая фамилия у Женьки. Буду знать.
   – Это кто? – снова переспросил я, невинно хлопая глазами.
   – Женщина, которая живет с вами в одной квартире. Что вы о ней скажете?
   – Она хорошая девочка, – сказал я. – Очень хорошая. Почему вы ей интересуетесь, позвольте узнать?
   – Да потому что она подлиза, – без обиняков заявил Валяев. – Подлиза она, фрагрант. Думаю, теперь вы уже знаете, Дмитрий Андреевич, кто такие подлизы.
   – Ну так, приблизительно… – я махнул рукой, отгоняя дым Мозжухина – поганец смолил мне прямо в лицо. – А вы охотитесь на подлиз, да? Вы ведь чистильщики?
   – Тамбовский волк на них охотится, – проворчал Валяев. – Представляю, что она вам про нас наболтала. Сколько раз говорил шефу: надо снять секретность с фрагрантов, написать в прессе открыто, что они из себя представляют. Пусть все знают, кто такие подлизы на самом деле. А то порочат почем зря честное лицо правоохранительных органов, рассказывают про нас всякие ужасы. Так нет, нельзя, не положено. Видите ли, фрагранты – неполноценные люди, и мы не должны нарушать их анонимность, потому что они постр адают от негативно настроенного общества. Как, типа, с людьми больными СПИДом. Демократия, блин…
   – Если подлизы – всего лишь больные, то почему вы уделяете им такое пристальное внимание? Может, их просто лечить надо?
   – Жулики они, а не больные. Вы лучше скажите, Дмитрий Андреевич, почему вы нам не сообщили, когда Нештакова поступила в больницу? Вы же бумагу соответствующую подписали. С соответствующей, так сказать, мерой ответственности.
   – А как я мог узнать, что она подлиза?
   – Вы отлично знаете как: по запаху.
   – Я не чую запахов. У меня была травма мозга, перебиты обонятельные нервы. Могу предоставить документы.
   – Ладно, поверим. Тогда почему вы увезли Нештакову домой?
   – Она понравилась мне, а я – ей. Мы стали жить вместе. Что в этом особенного?
   – Да уж… – Валяев развязно усмехнулся. – Ничего в этом особенного нет. Чтобы подлиза не охмурила за пять минут того, кого ей надо – не бывает такого. Даже я один раз попался, когда не знал еще, кто такие фрагранты. На такие бабки тогда меня девчонка развела… Умеют они, суки.
   – Не надо, Валентиныч, – перебил его Мозжухин. – Давай по делу.
   – А по делу, значит, будет так: вы, гражданин Бешенцев, грубо нарушили свои юридические обязательства, поэтому вам придется проехать в отдел и там мы снимем с вас показания.
   Внутри у меня все похолодело. «Не позволь себя увезти, тебя там изувечат» – так сказала Женька.
   Не могу сказать, что боюсь милиционеров, за годы работы на бандитов я приобрел определенные симпатии к охранителям правопорядка. Но насчет чистильщиков Женя запугала меня основательно, и пока я не имел особых причин ей не верить.
   – А потом что? Посадите? – спросил я.
   – Ну зачем же? Подписку о невыезде дадите. Вызывать на допрос будем по мере необходимости.
   – Я могу все рассказать здесь. Зачем куда-то ехать? У меня сейчас операции будут, больные ждут! – нервозность прорвалась в моем голосе.
   – Что ж, рассказывайте, – Валяев усмехнулся – похоже, мой страх доставил ему удовольствие. – Где сейчас находится гражданка Нештакова?
   – Дома. В смысле, в моей квартире.
   – Там ее нет.
   – Откуда вы знаете?
   – Знаем.
   – Тогда понятия не имею, где она. Может, в магазин пошла, или к подружке какой-нибудь.
   – А вы знакомы с ее друзьями?
   – Нет, не знаком.
   – Вот видите, Дмитрий Андреевич, вы упорно не желаете говорить нам правду, – констатировал Валяев. – Придется все-таки проехать в отдел…
   – Вы так и не объяснили в чем дело, – заявил я. – Женю в чем-то обвиняют? Почему я должен давать показания?
   – Обвиняют ее, обвиняют. Все по закону.
   – А в чем обвиняют?
   – Проедем в отдел, там и объясним.
   – Я отказываюсь ехать! Все вопросы можно решить здесь и сейчас. Если хотите, чтобы я приехал в ваш отдел, присылайте мне повестку.
   – Повестку мы можем тебе хоть сейчас написать, – сказал Валяев, грубея голосом и резко переходя на «ты». – Я вот что тебе советую, доктор: поаккуратнее будь. Мы люди усталые, нервные, делами замотанные, злить нас не надо. Тебя никто пальцем не тронет, само собой. Хоть ты и напортачил, но видимо, в самом деле не знал, с кем имеешь дело. А Нештакова твоя – тот еще фрукт, поверь мне. Статья по ней плачет, и не одна. Давай, собирайся, и поехали. В твоих же интересах.
   – Никуда я не поеду! Все, точка!
   – Ну что с ним делать? – Валяев повернулся к Мозжухину, развел руками. – Силком поведем?
   – Подожди, Валентин, – Мозжухин подал голос в первый раз за время разговора. – Дай-ка я сам с доктором побеседую. А ты пока выйди.
   – Ты чего? – Валяев обиделся. А может, притворился, что обиделся.
   – Ладно, перестань, Валентиныч. Ты знаешь чего.
   – Ну, как скажешь… – протянул Валяев с некоторым разочарованием. – Кусаться будет – зови, поможем.