Страница:
Молчание стало невыносимым. Не желая смущать Фредди, втягивая его в разговор – может, он беззвучно рыдал или старался справиться с подступавшими рыданиями – она обратилась к собакам:
– Кинг, осторожнее, не наступи на Струделя. Он же еще крошка.
Фредди вытянул вперед руку. Мег остановилась и, обойдя кресло, подошла к нему спереди узнать, чего он хочет. На лбу у него выступили красные пятна. Он сжал руку в кулак, и Мег невольно отступила в сторону.
– Никогда, ты слышишь, Мег, никогда никому не рассказывай про сегодняшнее, – кулак рассек воздух.
– Вы пугаете меня, Фредди. Я никому не скажу, обещаю.
– Смотри же, не обмани меня. Если ты…
Он не договорил. Рука упала на колени, голова свесилась на грудь. Книги соскользнули на землю.
Мег подобрала книги и медленно, с величайшим трудом покатила кресло вверх по склону к дому.
С веранды доносились веселые голоса и звяканье чашек. Бодрый оживленный голос Лии перекрывал все остальные.
– Господи, куда же делся Фредди? Не иначе как Мег повезла его на экскурсию.
ГЛАВА 10
ГЛАВА 11
– Кинг, осторожнее, не наступи на Струделя. Он же еще крошка.
Фредди вытянул вперед руку. Мег остановилась и, обойдя кресло, подошла к нему спереди узнать, чего он хочет. На лбу у него выступили красные пятна. Он сжал руку в кулак, и Мег невольно отступила в сторону.
– Никогда, ты слышишь, Мег, никогда никому не рассказывай про сегодняшнее, – кулак рассек воздух.
– Вы пугаете меня, Фредди. Я никому не скажу, обещаю.
– Смотри же, не обмани меня. Если ты…
Он не договорил. Рука упала на колени, голова свесилась на грудь. Книги соскользнули на землю.
Мег подобрала книги и медленно, с величайшим трудом покатила кресло вверх по склону к дому.
С веранды доносились веселые голоса и звяканье чашек. Бодрый оживленный голос Лии перекрывал все остальные.
– Господи, куда же делся Фредди? Не иначе как Мег повезла его на экскурсию.
ГЛАВА 10
Вот уже несколько месяцев Хенни снились необычайно яркие сны. Часто они были столь тягостны, что она просыпалась с мокрыми от слез глазами. Как-то ей приснилось, что ей показали в больнице только что родившегося Фредди и она увидела, что у него нет ног. Иногда ее сны были полны эротических, чувственных видений: прижимая к сердцу голову мужчины, чувствуя на себе тяжесть мужского тела, она испытывала такое сладкое и в то же время такое еле ощутимое томление, что страх утратить его был столь же сильным, как и само это чувство. Однажды она проснулась от собственного смеха. Ей запомнилось только то, что в этом сне фигурировал благовоспитанный, сладкоречивый кузен Эмили, Тейер, и она сама была отчего-то чрезвычайно собой довольна.
Откуда-то издалека донесся крик петуха; в нем слышалось предвкушение радости от скорой встречи с солнцем. Должно быть, уже рассвело. Начался дождь, который вскоре, судя по стуку в стекла окон, полил как из ведра. Мгновение она лежала, ни о чем не думая, лишь вслушиваясь в эти звуки.
Затем, как всегда в последнее время мысли ее обратились к Фредди. Он спал рядом с ней, в комнате через холл; Лия с Хэнком занимали отдельную комнату, так как Фредди плохо спал и его не следовало тревожить. Что же с ним станет? Тот же вечный и совершенно бессмысленный вопрос! На него не было ответа. Или был даже слишком ясный: еще пятьдесят или шестьдесят лет такой же жизни.
Вздохнув, Хенни вновь задремала.
Сны опять. Сны.
…Скатерть на траве с крошками от именинного пирога, который уже почти весь съеден. В зоопарке еще мало народа; никто не толкает друг друга, идя по дорожке туда, где застыли, охраняя вход в свой дом, величавые каменные львы.
День просто чудесный. Уолтер с Дэном что-то обсуждают вполне мирно, а Пол учит Фредди бросать битой мяч.
Наконец солнце опускается за деревья на западе. Все встают, сворачивают одеяла и созывают детей. Пора возвращаться домой.
Девушка в соломенной шляпе, с которой Дэн весь день переглядывался, роняет вдруг сумку с яблоками. Яблоки катятся в направлении Дэна, он их собирает для нее, и она улыбается ему лучезарной улыбкой.
– Спасибо! Огромное вам спасибо!
– Чудесный день, – замечает Дэн.
– Да, чудесный, – соглашается с готовностью Соломенная Шляпа. – Мне здесь очень нравится. Я прихожу сюда почти каждое воскресенье.
– Дэн, ты не видел свитера Фредди? – кричит Хенни…
Сейчас, во сне, она вновь чувствует, как в шею ей будто вонзаются тысячи раскаленных иголок, и вспоминает, как еще подумала тогда: Такое никогда не происходит с Уолтером.
Она проснулась.
На ее лице лежала полоса света; какое-то время она наблюдала за тем, как она дрожит, медленно передвигаясь по потолку. Дождь прекратился; снизу, из того крыла, где находилась кухня, доносились голоса; рабочий день в доме Альфи уже начался.
Следуя привычке, оставшейся у нее еще с детства, когда она, испугавшись чего-то или испытывая грусть, прибегала к этому средству, стараясь укрепить свое мужество, она принялась перечислять в уме то, за что ей следует благодарить судьбу. «Думай о том, в чем тебе повезло», любила наставлять ее мама, забывая, как редко она сама об этом думала. (Невозможно даже представить себе, что когда-нибудь этой суровой и, однако, любящей ее матери у нее не будет).
Итак, что мы имеем в активе? Первое: мама все еще жива и находится в добром здравии. Второе: мы с Флоренс снова вместе. Третье: Лия произвела на свет Хэнка. Четвертое: Фредди окружен постоянной заботой.
Дверь в комнату Фредди отворилась; кто-то, вероятно – Бен или Альфи, пришел помочь ему приготовиться к новому дню. Она сбросила с себя одеяло и встала. Утро было прохладным и небо закрыто тучами. Это заставило ее достать юбку и яркий свитер; подсознательно она чувствовала, что Фредди должен видеть перед собой только яркие веселые краски. Его дверь открылась снова; вероятно, ему принесли поднос с едой. Она заторопилась, натягивая свитер…
Ужасный крик пронесся по дому из конца в конец как свист урагана, и у Хенни перехватило дыхание. Что-то загремело вниз… по ступеням? Стук и грохот ломающегося дерева, скрежет металла… и звериный вопль… что… что…
Она распахнула дверь; все двери, выходящие в верхний холл были распахнуты настежь; отовсюду слышались крики и торопливые шаги, внизу хлопнула входная дверь, кто-то вбежал. Хенни бросилась к лестнице. Альфи в пижаме и Эмили в пеньюаре и бигуди уже спустились по ней почти до середины.
И внизу, о Боже! Внизу валялось разбитое инвалидное кресло со все еще крутящимися в воздухе колесами, тогда как Фредди… Фредди лежал недвижимо. На полу, весь в крови, широко раскинув в стороны руки…
Повариха выронила из рук поднос и осколки посуды разлетелись по всему холлу. Две молоденькие горничные стонали, опустившись на пол. Из кухни выбежал один из сельскохозяйственных рабочих Альфи. Другой схватился за телефонную трубку. Люди бегали вверх-вниз по лестнице. Казалось, все они вдруг сошли с ума.
Кто-то прикрыл ладонью глаза Хенни, принуждая ее отвернуться. Прижатая к стене, она попыталась высвободиться.
– Что случилось? Как?
– Он был один. Он сам это сделал.
– О мой Бог!
– Лия, не смотри, вернись к себе!
– Мег, возьми Хэнка и закрой дверь. Не выпускай его из комнаты.
– Кто-нибудь, вызовите же, наконец, врача! Карету скорой помощи!
– Виски! Бренди!
– Холодной воды.
– Поднимите его.
– Не трогайте его.
– Он умер.
Альфи ринулся по лестнице наверх.
– Кто-нибудь, позаботьтесь о маме… Боюсь, как бы у, нее не случился инфаркт. И о Лии. Нет, Хенни, тебе нельзя вниз. Мы с Беном справимся вдвоем, и скоро приедет карета скорой помощи. Женщины, оставайтесь все наверху. Нет, Хенни, нет! О, Господи, держите же ее!
Они схватили ее; она услышала собственный крик, но тут же подавила его, понимая, что они и так все в полной растерянности и она только отвлекает их, не давая полностью сосредоточиться на оказании помощи Фредди.
– Помоги ему, – прохрипела она еле слышно.
И услышала в ответ полный боли и печали голос Альфи, который все еще прижимал ее к стене. – Хенни… он умер.
Дом, похоже, был полон народа. Внизу то и дело хлопала входная дверь и по лестнице все время ходили. Вокруг ее постели стояли какие-то люди и она услышала, как кто-то – должно быть, врач – сказал:
– Примите это. Это поможет вам на какое-то время заснуть.
Когда она проснулась, подле нее кто-то сидел.
– Все в порядке, – сказала Эмили, – я с тобой.
– Мне надо выйти на улицу, – прошептала с трудом Хенни. Губы у нее пересохли, и язык едва ворочался во рту.
– Нет-нет, – голос Эмили был строгим. – Лежи. Для тебя это сейчас самое лучшее, Хенни.
Зазвонил телефон. Смутно она сознавала, что за стенами ее комнаты ни на минуту не прекращается какое-то движение. Ах, да, конечно: умер Фредди.
– Я этому не верю, – проговорила она вслух. Эмили молча погладила ее по руке.
– Где Лия?
– Спит. Врач дал ей успокоительное.
– Бедная Лия.
Эмили продолжала гладить ее по руке. Пальцы ее были сухими и холодными.
– Ты очень добра, Эмили. Ты ничего не говоришь, и это хорошо.
– А что говорить? Разве только, что все мы любим тебя и мы здесь, с тобой.
Хенни уткнулась лицом в подушку. По телу ее прошла судорога, но слез не было. Казалось, что-то с силой давит ее изнутри, как воздух в бумажном пакете, когда ты его надуешь, и если не выпустить этот воздух, то произойдет взрыв.
Одним рывком она соскочила с постели, оттолкнув в сторону Эмили.
– Я хочу на воздух!
– Нет-нет, снова пошел дождь, ты промокнешь. Хенни, куда ты, постой…
Но она уже сбегала вниз по лестнице, у подножия которой он лежал совсем недавно в луже собственной крови. Но тут уже все убрали; на паркетном полу был золотистого цвета шелковый восточный ковер.
Эмили взмолилась:
– Дождь льет как из ведра, Хенни. Куда ты идешь? Послышался голос Бена:
– Пусть идет. Возможно, ей сейчас это необходимо. Мы не будем упускать ее из вида и не дадим уйти слишком далеко.
Дождь с силой хлестнул ее по лицу, едва она вышла за дверь. На мгновение, растерявшись, она застыла, не зная, куда идти, ощущая лишь потребность идти куда-то. Наконец она бросилась под защиту деревьев, небольшой рощицы, которую Альфи называл своим лесным участком. Она обхватила руками ствол и прислонилась щекой к шершавой коре, не замечая, что та ее царапает. Она обнимала дерево так, словно пыталась впитать в себя его жизнь.
Мертв! Изуродован и мертв! Чтобы гнить теперь, как темно-лиловые листья, что лежат всю зиму там, куда их смело ветром; как тела маленьких пушистых зверьков или птиц, которые ты так часто видишь по обочинам дороги, куда их отбросили промчавшиеся мимо машины.
Почему? Фредди, мы заботились о тебе так хорошо, как только могли. Мы бы всегда о тебе заботились.
Неужели жизнь ничего не стоит, даже если у тебя нет ног?
Две сильные руки взяли ее за плечи.
– Вы не можете стоять здесь, Хенни, всю ночь, – произнес мягко Бен Маркус. – На улице холодно и вы насквозь промокли.
Она подняла голову. Обычно веселые глаза Бена были сейчас серьезны и полны печали.
– Я хочу остаться здесь одна, – сказала она.
– Вы не должны этого делать. Вам нельзя сейчас болеть. Мы не позволим вам, моя дорогая.
Голос был твердым, очень добрым, очень… мужественным. Такому голосу нельзя было не повиноваться. Она задрожала. И, ощущая себя как в тумане, позволила ему отвести ее назад в дом.
В гостиной была какая-то суматоха; все прекратилось, как только Хенни с Беном вошли. Замерзшая и промокшая насквозь, она стояла в дверях, тупо спрашивая себя, что еще могло произойти. Затем она заметила, что Альфи держит в руке лист бумаги, и Лия плачет.
– Что это? Дай мне его, – потребовала Хенни у Альфи, который пытался спрятать лист за спиной.
– Это касается Фредди, не так ли? Я хочу это видеть. Дай мне его! Отдай же!
На листке было лишь несколько слов, написанных рукой Фредди:
«Я потерял все. Надеюсь, ты будешь счастлива с Беном. Он более мужчина, чем я».
– Что все это значит? – вскричала Хенни. Никто ей не ответил.
Мег тряслась, и слезы градом катились по ее щекам.
– Я не собиралась ничего говорить! Я не хотела, чтобы были какие-то неприятности, но когда они нашли записку, все выплыло наружу, то, что я знала, то, что мы видели с ним вчера у пруда…
Заговорила Лия:
– Все в порядке, Мег. Ты имела полное право рассказать обо всем, что тебе было известно.
Хенни бросила дикий взгляд на Лию и Бена.
– Так это правда? Вы… вы двое?.. Лия взмолилась:
– Все совсем не так, как вы думаете. Как это все ни ужасно… правда заключается в том, что я все равно осталась бы с Фредди до конца жизни. Я никогда бы его не бросила. Неужели вы могли подумать, что я на такое способна?
В грудь Хенни кто-то словно ткнул раскаленным железом. Она с силой сжала спинку стула.
И это Лия. Посмотрите только на нее, на эти слезы в огромных глазах и болтающиеся в ушах серьги. Лицо незнакомки. Обманщицы. Что она сделала с моим сыном? Неужели это Лия? Я не знаю этой женщины…
– Нет, ты не бросила… его, – проговорила Хенни с запинкой; грудь ее жгло огнем. – Ты просто-напросто его убила.
– Говорю вам, я никогда бы его не оставила! Я была добра к нему, вы это знаете.
– Ты… ты и твой любовник… Ты думаешь, он ждал бы тебя вечно? И ты согласилась бы расстаться с ним, чтобы засохнуть?! Ты… я вытащила тебя из грязи. Ты уже все забыла? Ты убийца! Я дала тебе шанс, взяла в свою семью, в свой дом и ты отплатила мне этим? Ты и он, здесь…
– Вы должны верить Лии, – вмешался Бен. – Да, это правда, что больше всего на свете я хотел бы жениться на Лии, но я никогда бы не пошел на это, пока был жив Фредди. Мы никогда бы не причинили ему боль, как бы сильно мы ни любили друг друга.
Хенни проигнорировала его слова, продолжая обращаться к одной лишь Лии.
– О, Дэн убил бы тебя! Надо отдать ему должное, он с самого начала был прав.
Охватившая Хенни ярость все возрастала, и она двинулась к Лии, не совсем уверенная, что она собирается с ней сделать, возможно ударить ее по щеке или побить. Альфи схватил ее за руки.
– Хенни, истерикой здесь не поможешь. И не забывай, в доме находится ребенок. Подумай о Хэнке. Мы должны поддерживать здесь хоть какой-то порядок и не терять головы, – проговорил он твердо. – Пойдем, я отведу тебя наверх. Мы вызвали Дэна. Он отец и должен взять все в свои руки.
– Я не хочу Дэна, – рыдала она, поднимаясь, поддерживаемая им, по лестнице. – Только не Дэна. Я хочу видеть Пола. Найдите мне Пола.
– Да-да, мы пытаемся с ним связаться. Я позвонил и просил передать ему, чтобы он приехал.
– Меня сегодня не будет весь день, – сказал Пол секретарше, которая смотрела на него с удивлением, явно пораженная тем, что он оказался здесь раньше нее и уже собирался уходить. – Я зашел на минуту, чтобы взять кое-какие бумаги. Мне надо еще в шесть мест.
Он был рад, что ему не придется сегодня просидеть весь день в конторе. Все его мысли были заняты предстоявшими ему встречами с клиентами, банкирами, адвокатами и брокерами. По существу, это будут настоящие сражения, но он был уверен, что в конце концов ему удастся переубедить всех этих людей и заставить их принять его точку зрения. Он сейчас весь был как туго натянутая струна. Да, чудесно было на какое-то время оставить свой стул, комнату, контору.
Перед тем как взять шляпу, он окинул быстрым взглядом свои владения. На глаза ему попалась фотография Мими, для которой он специально заказал рамку под цвет своего письменного стола. Это был снимок в три четверти, и она была в платье, какие ему всегда нравились; по какой-то совершенно необъяснимой причине он любил видеть на женщинах кружево, а на этом платье воротник был отделан пышным кружевным жабо и слегка приподнят сзади, так что она напоминала дам елизаветинской эпохи. В ушах у нее были сапфировые серьги, которые он подарил ей на ее последний день рождения. Голова ее была слегка опущена, что ясно говорило о присущей ей скромности. Ее нос с горбинкой был весьма несовершенной по европейским стандартам формы, но она не стремилась показать, что он меньше, чем есть на самом деле, и эта откровенность, полное отсутствие в ней фальши придавало ей необычайно гордый вид, несколько компенсировавший ее скромность. В результате она выглядела просто очаровательно.
Ему вдруг стало как-то не по себе. Он быстро вышел и закрыл за собой дверь.
В следующий момент все его мысли обратились к первой из намеченных им встреч. Вокруг него было какое-то лихорадочное движение; все, казалось, куда-то торопятся. Одна за другой, по мере того как на месте снесенных старых трех– и четырехэтажных домов взмывали ввысь тридцати– и сорокаэтажные небоскребы, узкие улицы в деловой части города постепенно превращались в подобие темных каньонов. По обе стороны от их офиса, «Вернер билдинг», уже высились две такие башни. На углу Пол оглянулся и посмотрел на офис: исключением он был и таким останется, пока это в какой-то степени зависит от него, Пола. Этот наш трехэтажный особняк напоминает какую-нибудь старинную контору из романов Диккенса, подумал он с удовольствием.
День у него сегодня был забит до отказа, и это было отлично. В четыре пополудни он завершил свой последний визит. Он понимал, что ему следует вернуться в офис, где весь его стол, вероятно, был уже доверху завален бумагами. Он также мог отправиться и домой, заработав, так сказать, свой обед на сегодня. Однако ни одна из этих перспектив его не привлекала; им снова овладело беспокойство; он жаждал движения и открытых пространств.
На Пятьдесят девятой улице он вошел в парк, намереваясь покинуть его на пересечении Пятой авеню и Семьдесят второй улицы. Солнце скрылось за нависшей, как верх у палатки, тучей, и небо на западе было свинцовым. Вероятно, подумал он, у Альфи за городом весь день сегодня льет дождь. Он продолжал шагать сквозь мягкий сероватый туман, который невольно наводил на мысль об Англии или Ирландии. Народу в парке было немного, и у пруда лишь голуби печально ворковали в одиночестве среди разбросанной повсюду арахисовой шелухи. Воспоминания, те воспоминания, которые он заглушал в себе с самого утра, внезапно нахлынули на него.
Он не позволял себе думать об этом с того самого дня (прошла ли с тех пор целая жизнь или это было только вчера?), почти два месяца назад. Картины, возникающие сейчас у него в мозгу, были туманными, противоречивыми. Анна на диване; сильные руки и влажные губы; блеск глаз под нежными, как лепестки цветка, веками. Анна, несущаяся вниз по лестнице с перекошенным лицом. Выбегающая на улицу с выбившимися из-под шляпки волосами. В таком ужасе…
Но позже она, должно быть, успокоилась достаточно, чтобы поразмыслить, вспомнить, как все было, и правильно оценить. Несомненно, последнее время она думала об этом и, как и он, спрашивала себя: что делать? Неужели ничего нельзя сделать?
Потому что она желала его. Чувство их было взаимным с самого начала, с того самого дня, когда он, войдя в свою комнату, увидел ее там с тряпкой для вытирания пыли и в фартуке, увлеченно рассматривающую его книги по искусству. Он почувствовал, как губы его невольно растягиваются в улыбке. Какая-то дама в седых буклях, прогуливающая свою собаку, бросила на него такой яростный взгляд оскорбленной невинности, заметив его улыбку, что он расхохотался.
В следующее же мгновение он стал серьезным. Все они, весь этот проклятый мир был против них. Все, все было направлено на то, чтобы держать в отдалении друг от друга двух людей, которые хотели только одного – быть вместе! Так было с самого начала! И даже сейчас, когда он рассказал своей матери о визите и о том, что он дал ей денег, она посмотрела на него с изумлением и тут же учинила ему форменный допрос, словно он был ребенком.
– Ты был с ней один в доме? С твоей стороны, Пол, это было весьма неразумно. Эта девушка имела на тебя виды.
Весь кипя от злости, он холодно ответил:
– Прости меня, мама, но тебе не стыдно так говорить?
Однако мать, проигнорировав его слова, продолжала настаивать:
– Пол, я реалистка и смотрю на вещи трезво. Ты был завидной партией, и женатый или нет, ты и сейчас просто находка для любой девушки. Давай, как говорит твой отец, выложим все карты на стол, – и она пристально посмотрела ему в глаза.
Ну, ладно, он их выложит на стол! Им, наверняка, не понравится, что они увидят… Внезапно Пол почувствовал печаль, подумав об этом; он никого не хотел обидеть, но на свете есть вещи, от которых ты не должен, не можешь отказываться, несмотря ни на что. И любовь Анны была одной из них.
Он задавался вопросами, строил и отклонял планы, и снова строил… Телефона у нее не было. Письма посылать было слишком рискованно. На мгновение он подумал, что, может быть, Анна сделает первый шаг, но тут же отклонил подобную мысль, понимая, что надеяться на это было бы глупо.
И, однако, необходимо было найти какой-то выход. Проявляя при этом, разумеется, необычайную осторожность. Чтобы причинить, Боже, пожалуйста, минимум боли тем, кого это могло коснуться.
Когда он открыл парадную дверь, Мими ожидала его в холле. На ее лице была, казалось, написана вся мировая скорбь.
– Дорогой, дорогой, даже не знаю, как сказать тебе об этом. Фредди умер.
Откуда-то издалека донесся крик петуха; в нем слышалось предвкушение радости от скорой встречи с солнцем. Должно быть, уже рассвело. Начался дождь, который вскоре, судя по стуку в стекла окон, полил как из ведра. Мгновение она лежала, ни о чем не думая, лишь вслушиваясь в эти звуки.
Затем, как всегда в последнее время мысли ее обратились к Фредди. Он спал рядом с ней, в комнате через холл; Лия с Хэнком занимали отдельную комнату, так как Фредди плохо спал и его не следовало тревожить. Что же с ним станет? Тот же вечный и совершенно бессмысленный вопрос! На него не было ответа. Или был даже слишком ясный: еще пятьдесят или шестьдесят лет такой же жизни.
Вздохнув, Хенни вновь задремала.
Сны опять. Сны.
…Скатерть на траве с крошками от именинного пирога, который уже почти весь съеден. В зоопарке еще мало народа; никто не толкает друг друга, идя по дорожке туда, где застыли, охраняя вход в свой дом, величавые каменные львы.
День просто чудесный. Уолтер с Дэном что-то обсуждают вполне мирно, а Пол учит Фредди бросать битой мяч.
Наконец солнце опускается за деревья на западе. Все встают, сворачивают одеяла и созывают детей. Пора возвращаться домой.
Девушка в соломенной шляпе, с которой Дэн весь день переглядывался, роняет вдруг сумку с яблоками. Яблоки катятся в направлении Дэна, он их собирает для нее, и она улыбается ему лучезарной улыбкой.
– Спасибо! Огромное вам спасибо!
– Чудесный день, – замечает Дэн.
– Да, чудесный, – соглашается с готовностью Соломенная Шляпа. – Мне здесь очень нравится. Я прихожу сюда почти каждое воскресенье.
– Дэн, ты не видел свитера Фредди? – кричит Хенни…
Сейчас, во сне, она вновь чувствует, как в шею ей будто вонзаются тысячи раскаленных иголок, и вспоминает, как еще подумала тогда: Такое никогда не происходит с Уолтером.
Она проснулась.
На ее лице лежала полоса света; какое-то время она наблюдала за тем, как она дрожит, медленно передвигаясь по потолку. Дождь прекратился; снизу, из того крыла, где находилась кухня, доносились голоса; рабочий день в доме Альфи уже начался.
Следуя привычке, оставшейся у нее еще с детства, когда она, испугавшись чего-то или испытывая грусть, прибегала к этому средству, стараясь укрепить свое мужество, она принялась перечислять в уме то, за что ей следует благодарить судьбу. «Думай о том, в чем тебе повезло», любила наставлять ее мама, забывая, как редко она сама об этом думала. (Невозможно даже представить себе, что когда-нибудь этой суровой и, однако, любящей ее матери у нее не будет).
Итак, что мы имеем в активе? Первое: мама все еще жива и находится в добром здравии. Второе: мы с Флоренс снова вместе. Третье: Лия произвела на свет Хэнка. Четвертое: Фредди окружен постоянной заботой.
Дверь в комнату Фредди отворилась; кто-то, вероятно – Бен или Альфи, пришел помочь ему приготовиться к новому дню. Она сбросила с себя одеяло и встала. Утро было прохладным и небо закрыто тучами. Это заставило ее достать юбку и яркий свитер; подсознательно она чувствовала, что Фредди должен видеть перед собой только яркие веселые краски. Его дверь открылась снова; вероятно, ему принесли поднос с едой. Она заторопилась, натягивая свитер…
Ужасный крик пронесся по дому из конца в конец как свист урагана, и у Хенни перехватило дыхание. Что-то загремело вниз… по ступеням? Стук и грохот ломающегося дерева, скрежет металла… и звериный вопль… что… что…
Она распахнула дверь; все двери, выходящие в верхний холл были распахнуты настежь; отовсюду слышались крики и торопливые шаги, внизу хлопнула входная дверь, кто-то вбежал. Хенни бросилась к лестнице. Альфи в пижаме и Эмили в пеньюаре и бигуди уже спустились по ней почти до середины.
И внизу, о Боже! Внизу валялось разбитое инвалидное кресло со все еще крутящимися в воздухе колесами, тогда как Фредди… Фредди лежал недвижимо. На полу, весь в крови, широко раскинув в стороны руки…
Повариха выронила из рук поднос и осколки посуды разлетелись по всему холлу. Две молоденькие горничные стонали, опустившись на пол. Из кухни выбежал один из сельскохозяйственных рабочих Альфи. Другой схватился за телефонную трубку. Люди бегали вверх-вниз по лестнице. Казалось, все они вдруг сошли с ума.
Кто-то прикрыл ладонью глаза Хенни, принуждая ее отвернуться. Прижатая к стене, она попыталась высвободиться.
– Что случилось? Как?
– Он был один. Он сам это сделал.
– О мой Бог!
– Лия, не смотри, вернись к себе!
– Мег, возьми Хэнка и закрой дверь. Не выпускай его из комнаты.
– Кто-нибудь, вызовите же, наконец, врача! Карету скорой помощи!
– Виски! Бренди!
– Холодной воды.
– Поднимите его.
– Не трогайте его.
– Он умер.
Альфи ринулся по лестнице наверх.
– Кто-нибудь, позаботьтесь о маме… Боюсь, как бы у, нее не случился инфаркт. И о Лии. Нет, Хенни, тебе нельзя вниз. Мы с Беном справимся вдвоем, и скоро приедет карета скорой помощи. Женщины, оставайтесь все наверху. Нет, Хенни, нет! О, Господи, держите же ее!
Они схватили ее; она услышала собственный крик, но тут же подавила его, понимая, что они и так все в полной растерянности и она только отвлекает их, не давая полностью сосредоточиться на оказании помощи Фредди.
– Помоги ему, – прохрипела она еле слышно.
И услышала в ответ полный боли и печали голос Альфи, который все еще прижимал ее к стене. – Хенни… он умер.
Дом, похоже, был полон народа. Внизу то и дело хлопала входная дверь и по лестнице все время ходили. Вокруг ее постели стояли какие-то люди и она услышала, как кто-то – должно быть, врач – сказал:
– Примите это. Это поможет вам на какое-то время заснуть.
Когда она проснулась, подле нее кто-то сидел.
– Все в порядке, – сказала Эмили, – я с тобой.
– Мне надо выйти на улицу, – прошептала с трудом Хенни. Губы у нее пересохли, и язык едва ворочался во рту.
– Нет-нет, – голос Эмили был строгим. – Лежи. Для тебя это сейчас самое лучшее, Хенни.
Зазвонил телефон. Смутно она сознавала, что за стенами ее комнаты ни на минуту не прекращается какое-то движение. Ах, да, конечно: умер Фредди.
– Я этому не верю, – проговорила она вслух. Эмили молча погладила ее по руке.
– Где Лия?
– Спит. Врач дал ей успокоительное.
– Бедная Лия.
Эмили продолжала гладить ее по руке. Пальцы ее были сухими и холодными.
– Ты очень добра, Эмили. Ты ничего не говоришь, и это хорошо.
– А что говорить? Разве только, что все мы любим тебя и мы здесь, с тобой.
Хенни уткнулась лицом в подушку. По телу ее прошла судорога, но слез не было. Казалось, что-то с силой давит ее изнутри, как воздух в бумажном пакете, когда ты его надуешь, и если не выпустить этот воздух, то произойдет взрыв.
Одним рывком она соскочила с постели, оттолкнув в сторону Эмили.
– Я хочу на воздух!
– Нет-нет, снова пошел дождь, ты промокнешь. Хенни, куда ты, постой…
Но она уже сбегала вниз по лестнице, у подножия которой он лежал совсем недавно в луже собственной крови. Но тут уже все убрали; на паркетном полу был золотистого цвета шелковый восточный ковер.
Эмили взмолилась:
– Дождь льет как из ведра, Хенни. Куда ты идешь? Послышался голос Бена:
– Пусть идет. Возможно, ей сейчас это необходимо. Мы не будем упускать ее из вида и не дадим уйти слишком далеко.
Дождь с силой хлестнул ее по лицу, едва она вышла за дверь. На мгновение, растерявшись, она застыла, не зная, куда идти, ощущая лишь потребность идти куда-то. Наконец она бросилась под защиту деревьев, небольшой рощицы, которую Альфи называл своим лесным участком. Она обхватила руками ствол и прислонилась щекой к шершавой коре, не замечая, что та ее царапает. Она обнимала дерево так, словно пыталась впитать в себя его жизнь.
Мертв! Изуродован и мертв! Чтобы гнить теперь, как темно-лиловые листья, что лежат всю зиму там, куда их смело ветром; как тела маленьких пушистых зверьков или птиц, которые ты так часто видишь по обочинам дороги, куда их отбросили промчавшиеся мимо машины.
Почему? Фредди, мы заботились о тебе так хорошо, как только могли. Мы бы всегда о тебе заботились.
Неужели жизнь ничего не стоит, даже если у тебя нет ног?
Две сильные руки взяли ее за плечи.
– Вы не можете стоять здесь, Хенни, всю ночь, – произнес мягко Бен Маркус. – На улице холодно и вы насквозь промокли.
Она подняла голову. Обычно веселые глаза Бена были сейчас серьезны и полны печали.
– Я хочу остаться здесь одна, – сказала она.
– Вы не должны этого делать. Вам нельзя сейчас болеть. Мы не позволим вам, моя дорогая.
Голос был твердым, очень добрым, очень… мужественным. Такому голосу нельзя было не повиноваться. Она задрожала. И, ощущая себя как в тумане, позволила ему отвести ее назад в дом.
В гостиной была какая-то суматоха; все прекратилось, как только Хенни с Беном вошли. Замерзшая и промокшая насквозь, она стояла в дверях, тупо спрашивая себя, что еще могло произойти. Затем она заметила, что Альфи держит в руке лист бумаги, и Лия плачет.
– Что это? Дай мне его, – потребовала Хенни у Альфи, который пытался спрятать лист за спиной.
– Это касается Фредди, не так ли? Я хочу это видеть. Дай мне его! Отдай же!
На листке было лишь несколько слов, написанных рукой Фредди:
«Я потерял все. Надеюсь, ты будешь счастлива с Беном. Он более мужчина, чем я».
– Что все это значит? – вскричала Хенни. Никто ей не ответил.
Мег тряслась, и слезы градом катились по ее щекам.
– Я не собиралась ничего говорить! Я не хотела, чтобы были какие-то неприятности, но когда они нашли записку, все выплыло наружу, то, что я знала, то, что мы видели с ним вчера у пруда…
Заговорила Лия:
– Все в порядке, Мег. Ты имела полное право рассказать обо всем, что тебе было известно.
Хенни бросила дикий взгляд на Лию и Бена.
– Так это правда? Вы… вы двое?.. Лия взмолилась:
– Все совсем не так, как вы думаете. Как это все ни ужасно… правда заключается в том, что я все равно осталась бы с Фредди до конца жизни. Я никогда бы его не бросила. Неужели вы могли подумать, что я на такое способна?
В грудь Хенни кто-то словно ткнул раскаленным железом. Она с силой сжала спинку стула.
И это Лия. Посмотрите только на нее, на эти слезы в огромных глазах и болтающиеся в ушах серьги. Лицо незнакомки. Обманщицы. Что она сделала с моим сыном? Неужели это Лия? Я не знаю этой женщины…
– Нет, ты не бросила… его, – проговорила Хенни с запинкой; грудь ее жгло огнем. – Ты просто-напросто его убила.
– Говорю вам, я никогда бы его не оставила! Я была добра к нему, вы это знаете.
– Ты… ты и твой любовник… Ты думаешь, он ждал бы тебя вечно? И ты согласилась бы расстаться с ним, чтобы засохнуть?! Ты… я вытащила тебя из грязи. Ты уже все забыла? Ты убийца! Я дала тебе шанс, взяла в свою семью, в свой дом и ты отплатила мне этим? Ты и он, здесь…
– Вы должны верить Лии, – вмешался Бен. – Да, это правда, что больше всего на свете я хотел бы жениться на Лии, но я никогда бы не пошел на это, пока был жив Фредди. Мы никогда бы не причинили ему боль, как бы сильно мы ни любили друг друга.
Хенни проигнорировала его слова, продолжая обращаться к одной лишь Лии.
– О, Дэн убил бы тебя! Надо отдать ему должное, он с самого начала был прав.
Охватившая Хенни ярость все возрастала, и она двинулась к Лии, не совсем уверенная, что она собирается с ней сделать, возможно ударить ее по щеке или побить. Альфи схватил ее за руки.
– Хенни, истерикой здесь не поможешь. И не забывай, в доме находится ребенок. Подумай о Хэнке. Мы должны поддерживать здесь хоть какой-то порядок и не терять головы, – проговорил он твердо. – Пойдем, я отведу тебя наверх. Мы вызвали Дэна. Он отец и должен взять все в свои руки.
– Я не хочу Дэна, – рыдала она, поднимаясь, поддерживаемая им, по лестнице. – Только не Дэна. Я хочу видеть Пола. Найдите мне Пола.
– Да-да, мы пытаемся с ним связаться. Я позвонил и просил передать ему, чтобы он приехал.
– Меня сегодня не будет весь день, – сказал Пол секретарше, которая смотрела на него с удивлением, явно пораженная тем, что он оказался здесь раньше нее и уже собирался уходить. – Я зашел на минуту, чтобы взять кое-какие бумаги. Мне надо еще в шесть мест.
Он был рад, что ему не придется сегодня просидеть весь день в конторе. Все его мысли были заняты предстоявшими ему встречами с клиентами, банкирами, адвокатами и брокерами. По существу, это будут настоящие сражения, но он был уверен, что в конце концов ему удастся переубедить всех этих людей и заставить их принять его точку зрения. Он сейчас весь был как туго натянутая струна. Да, чудесно было на какое-то время оставить свой стул, комнату, контору.
Перед тем как взять шляпу, он окинул быстрым взглядом свои владения. На глаза ему попалась фотография Мими, для которой он специально заказал рамку под цвет своего письменного стола. Это был снимок в три четверти, и она была в платье, какие ему всегда нравились; по какой-то совершенно необъяснимой причине он любил видеть на женщинах кружево, а на этом платье воротник был отделан пышным кружевным жабо и слегка приподнят сзади, так что она напоминала дам елизаветинской эпохи. В ушах у нее были сапфировые серьги, которые он подарил ей на ее последний день рождения. Голова ее была слегка опущена, что ясно говорило о присущей ей скромности. Ее нос с горбинкой был весьма несовершенной по европейским стандартам формы, но она не стремилась показать, что он меньше, чем есть на самом деле, и эта откровенность, полное отсутствие в ней фальши придавало ей необычайно гордый вид, несколько компенсировавший ее скромность. В результате она выглядела просто очаровательно.
Ему вдруг стало как-то не по себе. Он быстро вышел и закрыл за собой дверь.
В следующий момент все его мысли обратились к первой из намеченных им встреч. Вокруг него было какое-то лихорадочное движение; все, казалось, куда-то торопятся. Одна за другой, по мере того как на месте снесенных старых трех– и четырехэтажных домов взмывали ввысь тридцати– и сорокаэтажные небоскребы, узкие улицы в деловой части города постепенно превращались в подобие темных каньонов. По обе стороны от их офиса, «Вернер билдинг», уже высились две такие башни. На углу Пол оглянулся и посмотрел на офис: исключением он был и таким останется, пока это в какой-то степени зависит от него, Пола. Этот наш трехэтажный особняк напоминает какую-нибудь старинную контору из романов Диккенса, подумал он с удовольствием.
День у него сегодня был забит до отказа, и это было отлично. В четыре пополудни он завершил свой последний визит. Он понимал, что ему следует вернуться в офис, где весь его стол, вероятно, был уже доверху завален бумагами. Он также мог отправиться и домой, заработав, так сказать, свой обед на сегодня. Однако ни одна из этих перспектив его не привлекала; им снова овладело беспокойство; он жаждал движения и открытых пространств.
На Пятьдесят девятой улице он вошел в парк, намереваясь покинуть его на пересечении Пятой авеню и Семьдесят второй улицы. Солнце скрылось за нависшей, как верх у палатки, тучей, и небо на западе было свинцовым. Вероятно, подумал он, у Альфи за городом весь день сегодня льет дождь. Он продолжал шагать сквозь мягкий сероватый туман, который невольно наводил на мысль об Англии или Ирландии. Народу в парке было немного, и у пруда лишь голуби печально ворковали в одиночестве среди разбросанной повсюду арахисовой шелухи. Воспоминания, те воспоминания, которые он заглушал в себе с самого утра, внезапно нахлынули на него.
Он не позволял себе думать об этом с того самого дня (прошла ли с тех пор целая жизнь или это было только вчера?), почти два месяца назад. Картины, возникающие сейчас у него в мозгу, были туманными, противоречивыми. Анна на диване; сильные руки и влажные губы; блеск глаз под нежными, как лепестки цветка, веками. Анна, несущаяся вниз по лестнице с перекошенным лицом. Выбегающая на улицу с выбившимися из-под шляпки волосами. В таком ужасе…
Но позже она, должно быть, успокоилась достаточно, чтобы поразмыслить, вспомнить, как все было, и правильно оценить. Несомненно, последнее время она думала об этом и, как и он, спрашивала себя: что делать? Неужели ничего нельзя сделать?
Потому что она желала его. Чувство их было взаимным с самого начала, с того самого дня, когда он, войдя в свою комнату, увидел ее там с тряпкой для вытирания пыли и в фартуке, увлеченно рассматривающую его книги по искусству. Он почувствовал, как губы его невольно растягиваются в улыбке. Какая-то дама в седых буклях, прогуливающая свою собаку, бросила на него такой яростный взгляд оскорбленной невинности, заметив его улыбку, что он расхохотался.
В следующее же мгновение он стал серьезным. Все они, весь этот проклятый мир был против них. Все, все было направлено на то, чтобы держать в отдалении друг от друга двух людей, которые хотели только одного – быть вместе! Так было с самого начала! И даже сейчас, когда он рассказал своей матери о визите и о том, что он дал ей денег, она посмотрела на него с изумлением и тут же учинила ему форменный допрос, словно он был ребенком.
– Ты был с ней один в доме? С твоей стороны, Пол, это было весьма неразумно. Эта девушка имела на тебя виды.
Весь кипя от злости, он холодно ответил:
– Прости меня, мама, но тебе не стыдно так говорить?
Однако мать, проигнорировав его слова, продолжала настаивать:
– Пол, я реалистка и смотрю на вещи трезво. Ты был завидной партией, и женатый или нет, ты и сейчас просто находка для любой девушки. Давай, как говорит твой отец, выложим все карты на стол, – и она пристально посмотрела ему в глаза.
Ну, ладно, он их выложит на стол! Им, наверняка, не понравится, что они увидят… Внезапно Пол почувствовал печаль, подумав об этом; он никого не хотел обидеть, но на свете есть вещи, от которых ты не должен, не можешь отказываться, несмотря ни на что. И любовь Анны была одной из них.
Он задавался вопросами, строил и отклонял планы, и снова строил… Телефона у нее не было. Письма посылать было слишком рискованно. На мгновение он подумал, что, может быть, Анна сделает первый шаг, но тут же отклонил подобную мысль, понимая, что надеяться на это было бы глупо.
И, однако, необходимо было найти какой-то выход. Проявляя при этом, разумеется, необычайную осторожность. Чтобы причинить, Боже, пожалуйста, минимум боли тем, кого это могло коснуться.
Когда он открыл парадную дверь, Мими ожидала его в холле. На ее лице была, казалось, написана вся мировая скорбь.
– Дорогой, дорогой, даже не знаю, как сказать тебе об этом. Фредди умер.
ГЛАВА 11
Вот уже несколько месяцев с того самого дня, как погиб Фредди, Пол после работы периодически навещал Хенни. Идя по знакомому с детства кварталу после того, как сходил с трамвая, он каждый раз поражался тому, как все вокруг изменилось. На улицах, казалось, стало еще больше народа, они выглядели еще более грязными, бедными и шумными. В некоторых старых домах появились на первых этажах убогие магазинчики; другие были полностью отданы под торговлю; грузовики наполняли воздух выхлопными газами и грохотом; бесчисленные дети лавировали постоянно в этом потоке машин. На земле, конечно, были места и похуже, и, однако, всем, кто мог себе такое позволить, следовало бы покинуть данное место. Хенни, несомненно, могла это сделать, но она предпочитала оставаться здесь.
На темной лестнице Пола, как всегда, атаковали со всех сторон запахи международной кухни; здесь явно присутствовал запах итальянского соуса, но также и тошнотворный, сладковатый аромат каких-то специй, определенно индийских.
Хенни открыла дверь. Он поцеловал ее в щеку.
– Как ты, Хенни?
– Не знаю. Продолжаю жить.
Они расположились в тускло освещенной гостиной. У него было чувство, хотя он и не мог его проверить, что в доме давно не убирались. Жалюзи на двойных окнах висели неровно: одно из них было приподнято довольно высоко, пропуская слабый свет, но другое было опущено почти наполовину. Плющ, когда-то ярко-зеленый, сейчас явно умирал.
– О чем ты думаешь? – спросил он мягко, так как Хенни, ничего не говоря, сидела, уставившись в окно на серую стену напротив.
Она слабо улыбнулась.
– Ты действительно хотел бы знать?
– Конечно.
– Я думала о похоронах Фредди. О кладбище и о всех тех, кто был там в тот день. Мне казалось, что тогда я вообще никого и ничего не видела. И, однако, я, похоже, бессознательно все отмечала, потому что я вспоминаю это сейчас. Твоя жена держала тебя за руку, и у меня мелькнула мысль: она думает о том, что и ты мог бы вернуться с фронта в таком состоянии.
Пол поднял обе руки.
– Игра в кости – вот что такое, в сущности, война. Ты стоял здесь, а он там, и он погиб, а ты нет, и наоборот. Случайность, игра. Самая ужасная игра из всех.
– Все так, и это, конечно, ужасно, но здесь ты, по крайней мере, можешь целиком отдаться своему горю, не задавая себе поминутно мучительных вопросов. Но когда я думаю о смерти Фредди, я могу только кричать: – почему? Неужели все это стоило его жизни, Лия? Стоило того, чтобы он решил с ней расстаться?
– Кто может знать это?
Он ума не мог приложить, как ее утешить. Всегда ли жизнь стоит того, чтобы за нее цепляться? Как мог он думать иначе, когда для него, несмотря на все то, что лежало у него на сердце тяжким грузом, будущее рисовалось прекрасным, потому что… потому что он надеялся сделать его таким?.. Нет, это навсегда останется тайной для любого, кто не был на месте Фредди. Можно лишь гадать об этом. Не каждый же, кто страдал так, как Фредди, кончал жизнь самоубийством. Может, в те несколько ужасных секунд, когда он катился вниз по лестнице, Фредди даже пожалел о том, что сделал. Кто мог это знать? Он знал только, что эта бедная женщина, которая сидела сейчас рядом с ним, нуждалась в утешении, и он не мог ей его дать.
– Ты слишком много времени проводишь одна, – произнес он внезапно. – С тобой явно что-то надо делать. – Он решил, наконец, сказать ей то, что давно собирался, но из деликатности все откладывал. – Ты никому не желаешь говорить, что произошло между тобой и Дэном. Это, может быть, что-то совершенно непростительное… но я не могу представить себе, чтобы Дэн сделал что-то подобное.
..Его глупая привычка флиртовать? Да, она может вызвать у женщин раздражение, даже, вероятно, ярость, но вряд ли это достаточная причина для того, чтобы расстаться после стольких лет, прожитых вместе; это был просто недостаток. И Пол невольно задал себе вопрос, а какой у него самый серьезный недостаток; абсолютное, доходящее до безрассудства, преклонение перед прекрасным или его склонность пытаться всегда как-то оправдать поступки других людей и свои собственные?..
Хэнни ничего не ответила на его слова, и он повторил:
– Не могу представить себе, чтобы Дэн сделал что-то непростительное.
В первый раз в жизни он увидел на лице Хенни холодное, замкнутое выражение.
– Прости меня, – сказал он.
– И ты тоже, – она бросила на него виноватый взгляд. – Ты так всегда беспокоишься обо мне… Но как ты сам?
Совершенно неожиданно для себя он произнес:
– Я видел Анну.
– Анну? Как это? Что случилось?
– Ничего… У нее ребенок.
Ему хотелось, чтобы Хенни спросила еще что-нибудь. Хотя он сам толком не знал, что бы ей ответил, во всяком случае, он не сказал бы ей всей правды, так как он еще был не готов к каким бы то ни было признаниям. Возможно, ему просто хотелось еще раз услышать и сказать самому имя Анны.
На темной лестнице Пола, как всегда, атаковали со всех сторон запахи международной кухни; здесь явно присутствовал запах итальянского соуса, но также и тошнотворный, сладковатый аромат каких-то специй, определенно индийских.
Хенни открыла дверь. Он поцеловал ее в щеку.
– Как ты, Хенни?
– Не знаю. Продолжаю жить.
Они расположились в тускло освещенной гостиной. У него было чувство, хотя он и не мог его проверить, что в доме давно не убирались. Жалюзи на двойных окнах висели неровно: одно из них было приподнято довольно высоко, пропуская слабый свет, но другое было опущено почти наполовину. Плющ, когда-то ярко-зеленый, сейчас явно умирал.
– О чем ты думаешь? – спросил он мягко, так как Хенни, ничего не говоря, сидела, уставившись в окно на серую стену напротив.
Она слабо улыбнулась.
– Ты действительно хотел бы знать?
– Конечно.
– Я думала о похоронах Фредди. О кладбище и о всех тех, кто был там в тот день. Мне казалось, что тогда я вообще никого и ничего не видела. И, однако, я, похоже, бессознательно все отмечала, потому что я вспоминаю это сейчас. Твоя жена держала тебя за руку, и у меня мелькнула мысль: она думает о том, что и ты мог бы вернуться с фронта в таком состоянии.
Пол поднял обе руки.
– Игра в кости – вот что такое, в сущности, война. Ты стоял здесь, а он там, и он погиб, а ты нет, и наоборот. Случайность, игра. Самая ужасная игра из всех.
– Все так, и это, конечно, ужасно, но здесь ты, по крайней мере, можешь целиком отдаться своему горю, не задавая себе поминутно мучительных вопросов. Но когда я думаю о смерти Фредди, я могу только кричать: – почему? Неужели все это стоило его жизни, Лия? Стоило того, чтобы он решил с ней расстаться?
– Кто может знать это?
Он ума не мог приложить, как ее утешить. Всегда ли жизнь стоит того, чтобы за нее цепляться? Как мог он думать иначе, когда для него, несмотря на все то, что лежало у него на сердце тяжким грузом, будущее рисовалось прекрасным, потому что… потому что он надеялся сделать его таким?.. Нет, это навсегда останется тайной для любого, кто не был на месте Фредди. Можно лишь гадать об этом. Не каждый же, кто страдал так, как Фредди, кончал жизнь самоубийством. Может, в те несколько ужасных секунд, когда он катился вниз по лестнице, Фредди даже пожалел о том, что сделал. Кто мог это знать? Он знал только, что эта бедная женщина, которая сидела сейчас рядом с ним, нуждалась в утешении, и он не мог ей его дать.
– Ты слишком много времени проводишь одна, – произнес он внезапно. – С тобой явно что-то надо делать. – Он решил, наконец, сказать ей то, что давно собирался, но из деликатности все откладывал. – Ты никому не желаешь говорить, что произошло между тобой и Дэном. Это, может быть, что-то совершенно непростительное… но я не могу представить себе, чтобы Дэн сделал что-то подобное.
..Его глупая привычка флиртовать? Да, она может вызвать у женщин раздражение, даже, вероятно, ярость, но вряд ли это достаточная причина для того, чтобы расстаться после стольких лет, прожитых вместе; это был просто недостаток. И Пол невольно задал себе вопрос, а какой у него самый серьезный недостаток; абсолютное, доходящее до безрассудства, преклонение перед прекрасным или его склонность пытаться всегда как-то оправдать поступки других людей и свои собственные?..
Хэнни ничего не ответила на его слова, и он повторил:
– Не могу представить себе, чтобы Дэн сделал что-то непростительное.
В первый раз в жизни он увидел на лице Хенни холодное, замкнутое выражение.
– Прости меня, – сказал он.
– И ты тоже, – она бросила на него виноватый взгляд. – Ты так всегда беспокоишься обо мне… Но как ты сам?
Совершенно неожиданно для себя он произнес:
– Я видел Анну.
– Анну? Как это? Что случилось?
– Ничего… У нее ребенок.
Ему хотелось, чтобы Хенни спросила еще что-нибудь. Хотя он сам толком не знал, что бы ей ответил, во всяком случае, он не сказал бы ей всей правды, так как он еще был не готов к каким бы то ни было признаниям. Возможно, ему просто хотелось еще раз услышать и сказать самому имя Анны.