Страница:
Темнота, голод, холод. Плач женщин и детей и пьяные оргии дикарей, сопровождаемые расстрелами... Во всем мире праздник Христов. Во всем мире тишина и радость покоя и только в России не прекращаясь - вот уже пятый год гремят выстрелы, льется кровь и сироты, без дома и крова, умирают от голода ... Несите нам свободу, пока не поздно. Несите теперь, пока еще есть живые люди в Русской земле ... Идите туда, где Вас ждет триумфальное шествие среди ликующего народа. Пройдут недели и, если не пойдете Вы, там будут пепелища сожженных деревень и плач и трупы, и вместо богатого края - пустыня. Время не ждет. Силы бойцов тают. Их становится все меньше и меньше ..." 271). В гробовой тишине говорил Атаман Краснов. Каждое его слово глубоко западало в души присутствующих. Все взоры устремились на Пуля, с нетерпением ожидая, что он скажет в ответ, когда ген. Краснов закончил свою речь провозглашением тоста за здоровье Короля Англии и за всю страну. - "Ваше Высокопревосходительство и господа" - начал свою речь представитель Англии. "От своего имени и от имени моих товарищей благодарю Вас за честь, которую Вы нам оказали, провозглашением тоста за здоровье Его Величества короля Англии и за нашу страну. Всякий, кто слышал трогательные слова Донского Атамана, не мог не обратить на них внимания, не мог не принять близко к сердцу того, о чем он говорил. Наше присутствие здесь доказывает, что мы не забыли своего долга и, что мы хотим оказать Вам помощь. Мы будем Вас поддерживать и окажем содействие. Но надо помнить, что при теперешних перевозочных средствах трудно оказать немедленно большую помощь. Однако, за те три недели, как я и французы находимся на русской территории, нами уже доставлено 50 тысяч винтовок, несколько миллионов патронов, большое количество медицинского и всякого другого снаряжения. Перед моим отъездом сюда я получил телеграмму из Лондона, в которой говорится, что приняты меры к доставке тяжелой и легкой артиллерии, винтовок, 500 тонн медикаментов, аэропланов и танков. И я надеюсь, Вы сознаете, что за короткое время той передышки, какую мы сами имеем, после войны с Германией, мы оказали всю возможную помощь. Я надеюсь также, что когда, по возвращении с Дона, я поеду к себе в Англию и расскажу там про героическую борьбу Дона и Добровольческой армии, то мой рассказ вызовет общее сочувствие. Мы восхищаемся и преклоняемся перед тем, что сделали казаки, Атаман ген. Краснов и генералы Денисов и Поляков. Мы чтим вместе с Вами память тех жертв, что страна принесла, чтобы избавиться от большевиков. И ничто не заставит нас забыть про Россию. Что касается до настоящего положения, то мне представляется, что оно не так плохо, как это может казаться. На востоке дела улучшились и мы возлагаем большие надежды на адмирала Колчака, от которого в ближайшем будущем можно ожидать многого. Прежде чем кончить мою речь и провозгласить тост за здоровье нашего хозяина, я бросаю взгляд свой на развешенные в этом зале портреты атаманов, выдающихся людей, служивших своей родине. Я позволю себе заглянуть в будущее и, мне кажется, что будет в этом зале висеть и еще один портрет. Это будет портрет замечательного государственного деятеля, великого и достойного сына своей Родины, одним из первых, положившего труд на спасение России. И когда в этой зале будут посетители, они спросят: а где портрет Краснова. И им покажут на этот портрет. За здоровье Донских казаков и их доблестного Атамана". Громовое и долго несмолкавшее ура покрыло последние слова ген. Пуля. Как только смолкли аплодисменты, встал капитан Фукэ. - "От имени командования союзными войсками" - начал он - "и от имени победоносной французской армии, я рад приветствовать на Донской земле Атамана Краснова, который не только как большой военный человек, но и как дипломат, открыл широкие двери победы для своей страны. Победа теперь близка. И я приветствую героическую Донскую армию и все казачество, которое все время сопротивлялось большевикам. И теперь, когда Вы стали под одни знамена с вашими союзниками, я уверен, Вам предстоит блестящая будущность. Рука об руку с нами, Вы пойдете спасать Россию и недалек тот час, когда Вы, как добрые патриоты, поклонитесь святыням Московского Кремля. Гордо и победоносно Вы войдете в Москву и восстановите вашу великую и прекрасную Родину. Мы Ваши собратья по оружию, мы не забудем великой клятвы дружбы нас соединяющей. Позвольте мне напомнить Вам слова нашего гимна: "настал день Победы". Эти слова относятся не только к нам, но и к Вам, к Дону и России. И поднимая свой бокал за генерала Краснова, за офицеров и казаков Донских, я, вместе с тем, подымаю бокал за Вашу будущую победу и за Великую Россию" 272). Затем на чистом русском языке, с приемами митингового оратора, зажигательную речь произнес французский лейтенант Эрлиш. Его речь особенно понравилась рядовым казакам - членам Круга. Лейтенант Эрлиш, в общем, еще раз подтвердил, что союзники с казаками и, что союзная помощь Войску уже идет и в ближайшие дни будет на Дону. После многократных официальных заверений полномочных представителей союзных армий, можно ли было, спрошу я, сомневаться или не верить их обещаниям? Верили все и все радовались и ликовали в предчувствии скорой победы и скорого мира. И события на Донском фронте, и колебания казачьих частей, и наши временные неуспехи на севере, - уже не казались столь грозными - ведь помощь союзников была не за горами. Уверенность в скорую помощь союзников была настолько сильна, что вносила известный корректив и в наши оперативные соображения. Я тогда считал главной задачей Донских армий - удержать лишь завоеванное до прибытия армий союзников, а затем, получив материальную и моральную поддержку, перейти к решительным активным действиям. Еще большую надежду на эту помощь возлагали войсковые начальники. В тяжелые, самые критические моменты они поддерживали угасший дух бойцов, обещая им близкую помощь союзников и требуя от войск напрячь последние силы и ни шагу не уступать противнику. Все жили, я бы сказал, иллюзиями. И эти иллюзии внедрили в казачество сами представители союзников своими официальными заверениями о близкой помощи, быть может, не сознавая что за неисполнение ими своих обещаний, казачеству придется расплачиваться потоками человеческой крови. Донские армии были тогда до крайности переутомлены. Мало того, они были уже больны последними событиями на северном Донском фронте, а союзные представители ежедневными категорическими заявлениями о скорой помощи, давали им морфий, забывая, что долго держать больного в та ком состоянии нельзя. Болея душой за Донские армии, я в те дни, невольно с особо теплым чувством вспоминал представителей немецкого командования наших недавних врагов. Не было случая, чтобы они не исполнили своих обещаний и тем самым нарушили бы наши оперативные предположения. Около 10 часов вечера, прямо с обеда, иностранные офицеры в сопровождении Атамана, командующего армией, меня и нескольких офицеров штаба, отправились на вокзал для следования на восточный фронт. Утром 29 декабря атаманский поезд медленно подошел к станции Чир - где находился штаб ген. Мамантова, командующего восточным фронтом. На станции нас ожидали начальствующие лица, депутации от станиц и громадная толпа народа. На перроне, взявши "на караул", стоял почетный караул с хором трубачей. Что Донское казачество поголовно ополчилось против большевиков, дав максимум напряжения, лучше всего свидетельствует этот караул, подробное описание которому дает П. Н. Краснов в статье "Всевеликое Войско Донское" 273), говоря: "На правом фланге стоял взвод "дедов". Седые бороды по грудь, старые темные лица в глубоких морщинах, точно лики святых угодников на старообрядческих иконах, смотрели остро и сурово из-под надвинутых на брови папах. Особенная стариковская выправка, отзывающая временами прежней муштры, была в их старых фигурах, одетых в чистые шинели и увешанных золотыми и серебряными крестами на георгиевских лентах: - за Лавгу, за Плевну, за Геок-Тепэ, за Ляоян и Лидиатунъ ... Три войны и тени трех императоров стояли за ними . .. Рядом с ними был бравый, коренастый и кряжистый взвод "отцов". Это были те самые "фронтовики", которые еще так недавно бунтовали, не зная куда пристать, сбитые с толка революцией и целым рядом свобод, объять которые не мог их ум. В своей строго форменной одежде, они производили впечатление старых русских дореволюционных войск. И, наконец, еще левее был взвод "внуков" - от Постоянной армии, от химического ее взвода. Это уже была юная молодежь - парни 19 и 20 лет. Долго любовался караулом Пул. Он медленно шел с Атаманом по фронту, внимательно вглядываясь в лицо каждого казака и новые мысли зарождались в его уме. Он понимал теперь то, чего упорно не хотели понять на западе, он понимал то, чего он не мог понять в Екатеринодаре. что это народная, а не классовая война. Он видел грубые, мозолистые руки хлебопашцев, сжимавших эфес шашек и он понимал, что эти люди действительно отстаивают свои дома, борются за право жизни..." Осмотрев затем расположенный недалеко от станции авиационный отряд и выслушав от начальника штаба восточного фронта ген. А Келчевского оперативный доклад о положении на фронте, мы двинулись дальше. У разъезда Рычкова союзникам были показаны маневры одного из наших ударных батальонов. Узнав, что наши полки нормально имеют 3 500 челочек, батальоны 1 000. конные сотни по 140 шашек, он был чрезвычайно поражен таким большим составом. На станции Карловской мы осмотрели тяжелые орудия, бронированный поезд и их команды, причем, узнав о недостатке тяжелых снарядов, ген. Пуль здесь же отдал распоряжение послать телеграмму союзному командованию о немедленной высылке таковых 274). Дольше мы задержались у резерва, обходя пехоту, артиллерию и конницу. С большим любопытством союзные офицеры осматривали каждую мелочь, интересовались каждой деталью. С разрешения Атамана, французский лейтенант Эрлиш обратился по русски к войскам и с большим подъемом сказал следующее: "Дорогие друзья. Вопреки многому тому, что говорится вам о союзниках, я имею право утверждать, что мы не забыли союза и мы пришли сюда, чтобы помочь вам устроить вашу жизнь так, как этого пожелает народ. В вашем лице мы видим русский народ и мы не можем примириться с теми людьми, которые посягнули на волю русского народа, имя которым насильники. Мы не забыли той крови, которая была пролита русскими за нас в Пруссии, в Карпатах и на Кавказе и мы имеем возможность помочь тем, кто вместе с нами отстаивал идеи права и свободы, те идеи, которые отрицал германский империализм. И мы думаем, что мы должны помочь нашим русским союзникам. Мы заявляем поэтому, что мы с вами, что мы совместно с вами и что мы за вас. Вот будут говорить, что мы вам не помогаем. Не верьте - это пропаганда это деятельность тех, кому нужен раздор, кому нужна вражда, кто забрызгал кровью русское трехцветное знамя и заменил его в Брест-Литовске красными тряпками. Мы вам поможем, но имейте терпение, нам нужно время. Мы придем и мы поможем вам - страдальцам своими средствами и совместно с вами рука об руку пойдем в Москву в Святой Кремль и дадим возможность всему народу русскому без насилий высказать свою волю. И мы глубоко верим, что снова будет русский народ, что снова будет Россия, что снова будет наш союз. И я бросаю клич: да здравствует Единая, Неделимая, Великая Россия. да здравствует Всевеликий Дон - краса и гордость России, да здравствуют ваши победы, да здравствует союз России, Франции и Англии. Ура". 275) Слова лейт. Эрлиш были покрыты громовым, задушевным "ура". После этого войска с песнями прошли перед союзниками. Ген Пуля во что бы то ни стало тянуло посмотреть окопы. Его желание было удовлетворено. Увидев небольшие канавы, кое-где углубленные ямами с набросанной в них соломой и камышем, без блиндажей, без железобетонных построек, без намека не только на комфорт к чему привыкли иностранцы на западном фронте, но даже без самых элементарных удобств - союзные офицеры были весьма разочарованы. - "А сколько дней остаются казаки в этих окопах, да еще при таком страшном морозе?" - спросил Пуль. - "Три дня в окопах, три дня в резерве на хуторе" - ответил ему ген. Мамантов. - "Наши не могли бы так" - сказал Пуль. Уже стало темно, когда мы двинулись в обратный путь. Заметно было что виденное в этот день сильно потрясло ген. Пуля. Отведя Атамана в сторону, он поделился с ним своими впечатлениями и добавил что едучи на Дон, он полагал встретить здесь, как и в Добровольческой "армии -молодежь, детей, интеллигенцию, офицерские батальоны в 60-80 человек, а вместо этого увидел настоящею, крепкую армию.
После интимного обеда на станции Карповская в столовой ген. Мамантова, с горячими речами и новыми заверениями союзных представителей о немедленной их помощи Дону, мы распрощались с командующим восточным фронтом и отправились на ст. Провалье, для осмотра конного Провальского завода, составлявшего всегда особую заботу Атамана. Здесь были показаны чистокровные производители - дети Гальтимора и матки, скаковые лошади и молодняк. И опять Пуль восторгался богатством Войска и царившим всюду порядком. 30 декабря союзные миссии отправились в г. Ростов для осмотра Владикавказских мастерских. Там ремонтировались паровозы, строились блиндированные платформы, санитарные поезда и оборудовались поезда-бани. Затем, они осмотрели еще и другие заводы, приспособленные нами для военных целей. Уже ни в чем не надо было убеждать ген. Пуля. Со свойственной ему английской любознательностью, он сам интересовался всеми отраслями жизни. Характерно то, что он не ограничился лишь показной внешностью, но хотел видеть и оборотную сторону медали. Он восхищался порядком в армии и доблестью казаков, удивлялся налаженностью государственного аппарата, на основе демократических принципов, восхвалял огромный организаторский талант и мудрое руководтсво Атамана и Донского командования и с каждым днем становился все больше и больше другом ген. Краснова. Пожив на Дону и лично детально ознакомясь с обстановкой ген. Пуль, ясно почувствовал всю неподдельную трагедию казачества. Он отлично понял и полное перенапряжение сил при отсутствии источников пополнения и резервов, и необычайно тяжелые условия борьбы при недостатке боевых припасов и, одновременно, с этим, на пороге земли Донской, видел несметные полчища красных. Убедившись в непосильной борьбе казачества, ген. Пуль и кап. Фукэ обещали срочно прислать танки, аэропланы, орудия и снаряды, обещали дать и живую силу. И казаки все еще верили и ждали эту помощь. На прощанье ген. Пуль сделал распоряжение о немедленном направлении из Батума на Дон союзной бригады и просил заготовить для солдат теплые полушубки. Так, устами своих представителей, говорила Антанта, но как далеки были слова от ужасной действительности. Повторные, настойчивые требования ген. Пуля о немедленной присылке помощи Дону, оставались гласом вопиющего в пустыне и, в конечном результате, привели к отстранению его от должности и замене его ген. Бригсом - сухим пунктуалистом. Великие державы, упоенные славой своего успеха, почивали на победных лаврах и все еще колебались. Глубокое заблуждение по русскому вопросу царило в Версале. Быть может, сказывалось и всеобщее утомление войной. Никому не хотелось, когда уже заключен мир, идти снова в бой, в холодную и далекую страну. А возможно и то, что серьезно верили, что фонтанами красноречия своих представителей, союзникам удастся сокрушить стальную силу красных штыков. Предательство большевиков, заключивших Брестский мир уже, как будто, кануло в вечность. Их считали только за крайнюю социалистическую партию. Правдивым суждениям о большевиках, как узурпаторах власти, народных угнетателях, палачах небывалого террора и, наконец, мировой опасности большевизма серьезного значения не придавали. Не видели и для себя опасности, говоря, что большевизм - удел слабых. На Западе начинало преобладать течение невмешательства в русские дела, а в Англии доминировало мнение, что для Англии лучше, если в России будет еще хуже. Наша история насчитывает много случаев использования международными силами Российского развала, но, к нашей - русской гордости, всякий раз, Россия оправлялась от пережитой смуты и доказывала Миру, не только свою жизнеспособность великого государства, но и способность, в конечном результате, решительно отстоять свои права и интересы. Повторные заявления представителей союзных держав о том, что они окажут помощь Войску, мало-помалу, опьянили надеждой казачество. Но гости уехали с Дона и там все оставалось по-прежнему. Шли ужасные кровавые бои и казачество, напрягая последние остатки сил, нервно и нетерпеливо ожидало обещанную помощь. Обстановка, между тем, делалась все хуже и хуже. Достигнув бескровной победы на северо-западном Донском фронте, противник всеми силами обрушился против севера Области - Хоперского округа. Громадное численное превосходство красных, трудность вследствие большого снега и сильных морозов маневрировать и бить противника по частям, наконец, угроза тылу с запада, со стороны Верхне-Донского округа, - все это, вынудило Хоперцев к отходу на юг. Разложение войск, начавшееся в Воронежской губернии, не могло не отразиться на состоянии духа Хоперского и Усть-Медведицкого округов. Страшное слово - измена - докатилось до Хоперцев и они, потеряв мужество, перестали быть стойкими. Они, никогда не считавшие врага, начали его считать и когда увидели, как они одиноки и малочисленны в сравнении с противником, стали отступать, бросая временами в глубоком снегу орудия и обозы. Со всех сторон Войсковой штаб засыпался телеграммами. Рисуя в них тяжелое и часто критическое положение, войсковые начальники обычно подчеркивали требование казаков - показать им союзников и их обещание двинуться тогда вперед и победить противника. Но что можно было сделать? Самое большое - еще раз услышать категорическое заявление ген. Пуля или кап. Фукэ о близкой их помощи Дону и этот свой разговор целиком передать войскам 276). Ужас положения увеличивался еще и тем, что у меня уже самого закрадывалось чувство недоверия ко всем крикливым и пышным заверениям иностранных представителей. Однако, высказать старшим войсковым начальникам эти свои сомнения, я не признавал возможным. Разговаривая с ними по аппарату, я всячески затаивал от них эти свои чувства и ограничивался лишь обрисовкой общего положения и передачей всего того, что, когда и как было сказано нам представителями союзных армий. А в эти же дни к Хоперцам пробирались советские агенты и говорили: "Если союзники с вами, мы драться не будем, положим оружие и сдадимся на их милость. Но у вас нет союзников, вас обманывают". К 20 января противником почти без боя был занят Хоперский и значительная часть Усть-Медведицкого округов. Вера в союзную помощь постепенно падала в казачестве. Физически усталые, еще более потрясенные морально, донские части оставляли свои позиции и уже нередко отходили только перед призраком противника. Лишь местами, некоторые из них оказывали красным отчаянное сопротивление. Но это были отдельные кучки героев, небольшие, но закаленные в боях части, не потерявшие еще сердца и сохранившие дух. И опять в эти критические дни, неувядаемую славу стяжал себе лихой Гундоровскии полк. Под командой ген. Гусельщикова, гундоровцы дрались как львы, являя собой редкий пример героизма и безграничной любви к родному Дону. Северный фронт шатался и заметно терял силу. Развал постепенно ширился. Для восстановления положения, Донскому командованию пришлось принять экстренные, чрезвычайные меры. Срочно были призваны казаки южных округов всех возрастов, способные носить оружие и ими сменены внутренние гарнизоны. С железных дорог были сняты охранные сотни, выделены части с западного фронта и, кроме того, готовились части Молодой армии для ударной группы. Одновременно, спешно приводились в порядок расстроеные полки северного фронта, оставшиеся верными присяге и не пожелавшие признать власть красных. Измученные и голодные, по колено в снегу, часто с отмороженными конечностями, выбиваясь из сил, брели станичники на юг одиночным порядком или небольшими группами, горя одним желанием скорее стать в ряды и отомстить врагу и предателям. Для вооружения тогда потребовалось сразу большее количество винтовок. Наличных запасов оказалось недостаточчным и нужно было во что бы то ни стало найти все необходимое. В это время, я получил извещение о прибытии в Новороссийск первого транспорта союзников, с большим запасом боевого снаряжения. Помощь, казалось, была более, чем кстати. Но увы, вскоре мне пришлось горько разочароваться. Действительно, как выяснилось, привезли несколько тысяч русских винтовок, переделанных под турецкий патрон. Командование Добровольческой армии охотно уступало их нам, как ненужный хлам, ибо к этим винотовкам не было ни одного патрона. Союзники, надо признать, были смущены такой своей помощью. Но, к сожалению, за первым конфузом повторился второй, еще более характерный. Нам стало известно о прибытии в адрес Добровольческой армии свыше 40 тысяч комплектов зимнего обмундирования и обуви. Понятно, что при огромном недостатке такового в армии и при сильных морозах, это обстоятельство не могло не иметь на ход дела положительного значения. Каково же было разочарование, когда при распаковке убедились, что все привезенное ничто иное, как старое русское поношенное и совершенно истрепанное обмундирование, которое во время войны, по истечении известного срока носки, отбиралось весной у солдат и, чтобы не загромождать ближайшего тыла, тюковалось, дезинфицировалось и, как ненужное, отправлялось в глубокий тыл на фабрики. Такова была на первых порах помощь наших союзников. При таких условиях, естественно, уже не приходилось вести расчеты на них. Надо было выходить из тяжелого положения, надеясь только на собственные силы и средства. С целью в короткий срок обмундировать призываемых казаков, Донское командование обратилось с призывом к населению помочь ему в этом и надо сказать, что этот призыв нашел горячий отклик среди обывателей. Благоприятному разрешению этого вопроса много способствовало и то обстоятельство, что большинство мобилизованных стариков явилось в теплом обмундировании и почти в полном снаряжении, за исключением винтовки. Наконец, были использованы и последние жалкие запасы снаряжения, что в общем, с грехом пополам, позволило справиться с этим вопросом. Более трудно обстояло дело с вооружением. Запасы свободного оружия и самый тщательный сбор в частях войск излишков такового, далеко не покрыл нужды в нем. А между тем, события на северном Донском фронте становились более грозными. Казачьи части почти без сопротивления, отходили к югу. Красные совершенно обнаглели. Особенно страдали занятые ими станицы. Там большевики чинили жестокую расправу и беспощадно мстили тем, чьи близкие не остались в станице, а с оружием в руках, ушли на юг. Одновременно с событиями на севере и западе Области, шла упорная борьба на подступах к Царицыну. С 20 ноября донцы, нанеся здесь несколько поражений противнику у хуторов Степанникова, Бузиновки и Лозного, далеко отбросили красных на восток, взяв свыше 6 тыс. пленных и богатую военную добычу. 26-го декабря в горячем бою у сел. Дубовый Овраг, донская конница снова разбила противника и затем повторными ударами у Чапурников, Червленой, Сарепты, станции Воропаново и Гумрак, красные окончательно были смяты и с громадными потерями спешно отошли в Царицын. В руки донцов снова попало несколько тысяч пленных и большие трофеи. К 5 января донские полки стояли непосредственно у стен красного Царицына, имея объектом действия его предместья и самый город. К чести казаков восточного фронта, большевистская пропаганда успеха здесь не имела. Зараза, привитая большевиками казакам на северо-западе Области, их не коснулась. Непрерывные успехи донцов на этом фронте, неудержимый наступательный их порыв, огромное количество пленных и трофеев и, наконец, полная растерянность противника, - давали основание Донскому командованию рассчитывать на скорое овладение Царицыном. Взятие в то время Царицына, помимо больших материальных выгод, имело бы огромное моральное значение и без сомнения отрезвляюще подействовало не только на малодушных казаков Северного фронта, но и подняло бы дух и всего Донского казачества. Сверх того, успешное окончание операции здесь освобождало большое количество войск, каковые могли быть использованы для восстановления Северного фронта и помощи на других направлениях. Эти соображения побуждали Донское командование, несмотря на тяжелую обстановку и важные события на севере, проявить большую выдержку и ни в коем случае выделением отсюда частей, не ослабить войск Царицынского фронта. Кроме того, были еще и другие соображения, заставляющие держаться именно такого плана действий. Дело в том, что Добровольческое командование уже имело свободные войска и обещало перебросить на помощь донцам несколько пластунских батальонов. Следовательно, у нас было полное основание полагать, что с Царицыном будет покончено в ближайшие дни. По заверению штаба Добровольческой армии, пластуны уже приступили к погрузке на ст. Торговой, т. е. в расстоянии суток езды по железной дороге до Царицына. Наступление сильных морозов, при отсутствии у донцов достаточно теплой одежды, получение противником подкреплений и проявленное им крайне упорное сопротивление, а также необходимость перегруппировки частей, вынудили ген. Мамантова, сделать перерыв в активных действиях и, главное, выждать прибытия обещанных Добровольческой армией пластунских батальонов, с тем, чтобы общими усилиями произвести штурм, сильно укрепленного Царицынского района.
После интимного обеда на станции Карповская в столовой ген. Мамантова, с горячими речами и новыми заверениями союзных представителей о немедленной их помощи Дону, мы распрощались с командующим восточным фронтом и отправились на ст. Провалье, для осмотра конного Провальского завода, составлявшего всегда особую заботу Атамана. Здесь были показаны чистокровные производители - дети Гальтимора и матки, скаковые лошади и молодняк. И опять Пуль восторгался богатством Войска и царившим всюду порядком. 30 декабря союзные миссии отправились в г. Ростов для осмотра Владикавказских мастерских. Там ремонтировались паровозы, строились блиндированные платформы, санитарные поезда и оборудовались поезда-бани. Затем, они осмотрели еще и другие заводы, приспособленные нами для военных целей. Уже ни в чем не надо было убеждать ген. Пуля. Со свойственной ему английской любознательностью, он сам интересовался всеми отраслями жизни. Характерно то, что он не ограничился лишь показной внешностью, но хотел видеть и оборотную сторону медали. Он восхищался порядком в армии и доблестью казаков, удивлялся налаженностью государственного аппарата, на основе демократических принципов, восхвалял огромный организаторский талант и мудрое руководтсво Атамана и Донского командования и с каждым днем становился все больше и больше другом ген. Краснова. Пожив на Дону и лично детально ознакомясь с обстановкой ген. Пуль, ясно почувствовал всю неподдельную трагедию казачества. Он отлично понял и полное перенапряжение сил при отсутствии источников пополнения и резервов, и необычайно тяжелые условия борьбы при недостатке боевых припасов и, одновременно, с этим, на пороге земли Донской, видел несметные полчища красных. Убедившись в непосильной борьбе казачества, ген. Пуль и кап. Фукэ обещали срочно прислать танки, аэропланы, орудия и снаряды, обещали дать и живую силу. И казаки все еще верили и ждали эту помощь. На прощанье ген. Пуль сделал распоряжение о немедленном направлении из Батума на Дон союзной бригады и просил заготовить для солдат теплые полушубки. Так, устами своих представителей, говорила Антанта, но как далеки были слова от ужасной действительности. Повторные, настойчивые требования ген. Пуля о немедленной присылке помощи Дону, оставались гласом вопиющего в пустыне и, в конечном результате, привели к отстранению его от должности и замене его ген. Бригсом - сухим пунктуалистом. Великие державы, упоенные славой своего успеха, почивали на победных лаврах и все еще колебались. Глубокое заблуждение по русскому вопросу царило в Версале. Быть может, сказывалось и всеобщее утомление войной. Никому не хотелось, когда уже заключен мир, идти снова в бой, в холодную и далекую страну. А возможно и то, что серьезно верили, что фонтанами красноречия своих представителей, союзникам удастся сокрушить стальную силу красных штыков. Предательство большевиков, заключивших Брестский мир уже, как будто, кануло в вечность. Их считали только за крайнюю социалистическую партию. Правдивым суждениям о большевиках, как узурпаторах власти, народных угнетателях, палачах небывалого террора и, наконец, мировой опасности большевизма серьезного значения не придавали. Не видели и для себя опасности, говоря, что большевизм - удел слабых. На Западе начинало преобладать течение невмешательства в русские дела, а в Англии доминировало мнение, что для Англии лучше, если в России будет еще хуже. Наша история насчитывает много случаев использования международными силами Российского развала, но, к нашей - русской гордости, всякий раз, Россия оправлялась от пережитой смуты и доказывала Миру, не только свою жизнеспособность великого государства, но и способность, в конечном результате, решительно отстоять свои права и интересы. Повторные заявления представителей союзных держав о том, что они окажут помощь Войску, мало-помалу, опьянили надеждой казачество. Но гости уехали с Дона и там все оставалось по-прежнему. Шли ужасные кровавые бои и казачество, напрягая последние остатки сил, нервно и нетерпеливо ожидало обещанную помощь. Обстановка, между тем, делалась все хуже и хуже. Достигнув бескровной победы на северо-западном Донском фронте, противник всеми силами обрушился против севера Области - Хоперского округа. Громадное численное превосходство красных, трудность вследствие большого снега и сильных морозов маневрировать и бить противника по частям, наконец, угроза тылу с запада, со стороны Верхне-Донского округа, - все это, вынудило Хоперцев к отходу на юг. Разложение войск, начавшееся в Воронежской губернии, не могло не отразиться на состоянии духа Хоперского и Усть-Медведицкого округов. Страшное слово - измена - докатилось до Хоперцев и они, потеряв мужество, перестали быть стойкими. Они, никогда не считавшие врага, начали его считать и когда увидели, как они одиноки и малочисленны в сравнении с противником, стали отступать, бросая временами в глубоком снегу орудия и обозы. Со всех сторон Войсковой штаб засыпался телеграммами. Рисуя в них тяжелое и часто критическое положение, войсковые начальники обычно подчеркивали требование казаков - показать им союзников и их обещание двинуться тогда вперед и победить противника. Но что можно было сделать? Самое большое - еще раз услышать категорическое заявление ген. Пуля или кап. Фукэ о близкой их помощи Дону и этот свой разговор целиком передать войскам 276). Ужас положения увеличивался еще и тем, что у меня уже самого закрадывалось чувство недоверия ко всем крикливым и пышным заверениям иностранных представителей. Однако, высказать старшим войсковым начальникам эти свои сомнения, я не признавал возможным. Разговаривая с ними по аппарату, я всячески затаивал от них эти свои чувства и ограничивался лишь обрисовкой общего положения и передачей всего того, что, когда и как было сказано нам представителями союзных армий. А в эти же дни к Хоперцам пробирались советские агенты и говорили: "Если союзники с вами, мы драться не будем, положим оружие и сдадимся на их милость. Но у вас нет союзников, вас обманывают". К 20 января противником почти без боя был занят Хоперский и значительная часть Усть-Медведицкого округов. Вера в союзную помощь постепенно падала в казачестве. Физически усталые, еще более потрясенные морально, донские части оставляли свои позиции и уже нередко отходили только перед призраком противника. Лишь местами, некоторые из них оказывали красным отчаянное сопротивление. Но это были отдельные кучки героев, небольшие, но закаленные в боях части, не потерявшие еще сердца и сохранившие дух. И опять в эти критические дни, неувядаемую славу стяжал себе лихой Гундоровскии полк. Под командой ген. Гусельщикова, гундоровцы дрались как львы, являя собой редкий пример героизма и безграничной любви к родному Дону. Северный фронт шатался и заметно терял силу. Развал постепенно ширился. Для восстановления положения, Донскому командованию пришлось принять экстренные, чрезвычайные меры. Срочно были призваны казаки южных округов всех возрастов, способные носить оружие и ими сменены внутренние гарнизоны. С железных дорог были сняты охранные сотни, выделены части с западного фронта и, кроме того, готовились части Молодой армии для ударной группы. Одновременно, спешно приводились в порядок расстроеные полки северного фронта, оставшиеся верными присяге и не пожелавшие признать власть красных. Измученные и голодные, по колено в снегу, часто с отмороженными конечностями, выбиваясь из сил, брели станичники на юг одиночным порядком или небольшими группами, горя одним желанием скорее стать в ряды и отомстить врагу и предателям. Для вооружения тогда потребовалось сразу большее количество винтовок. Наличных запасов оказалось недостаточчным и нужно было во что бы то ни стало найти все необходимое. В это время, я получил извещение о прибытии в Новороссийск первого транспорта союзников, с большим запасом боевого снаряжения. Помощь, казалось, была более, чем кстати. Но увы, вскоре мне пришлось горько разочароваться. Действительно, как выяснилось, привезли несколько тысяч русских винтовок, переделанных под турецкий патрон. Командование Добровольческой армии охотно уступало их нам, как ненужный хлам, ибо к этим винотовкам не было ни одного патрона. Союзники, надо признать, были смущены такой своей помощью. Но, к сожалению, за первым конфузом повторился второй, еще более характерный. Нам стало известно о прибытии в адрес Добровольческой армии свыше 40 тысяч комплектов зимнего обмундирования и обуви. Понятно, что при огромном недостатке такового в армии и при сильных морозах, это обстоятельство не могло не иметь на ход дела положительного значения. Каково же было разочарование, когда при распаковке убедились, что все привезенное ничто иное, как старое русское поношенное и совершенно истрепанное обмундирование, которое во время войны, по истечении известного срока носки, отбиралось весной у солдат и, чтобы не загромождать ближайшего тыла, тюковалось, дезинфицировалось и, как ненужное, отправлялось в глубокий тыл на фабрики. Такова была на первых порах помощь наших союзников. При таких условиях, естественно, уже не приходилось вести расчеты на них. Надо было выходить из тяжелого положения, надеясь только на собственные силы и средства. С целью в короткий срок обмундировать призываемых казаков, Донское командование обратилось с призывом к населению помочь ему в этом и надо сказать, что этот призыв нашел горячий отклик среди обывателей. Благоприятному разрешению этого вопроса много способствовало и то обстоятельство, что большинство мобилизованных стариков явилось в теплом обмундировании и почти в полном снаряжении, за исключением винтовки. Наконец, были использованы и последние жалкие запасы снаряжения, что в общем, с грехом пополам, позволило справиться с этим вопросом. Более трудно обстояло дело с вооружением. Запасы свободного оружия и самый тщательный сбор в частях войск излишков такового, далеко не покрыл нужды в нем. А между тем, события на северном Донском фронте становились более грозными. Казачьи части почти без сопротивления, отходили к югу. Красные совершенно обнаглели. Особенно страдали занятые ими станицы. Там большевики чинили жестокую расправу и беспощадно мстили тем, чьи близкие не остались в станице, а с оружием в руках, ушли на юг. Одновременно с событиями на севере и западе Области, шла упорная борьба на подступах к Царицыну. С 20 ноября донцы, нанеся здесь несколько поражений противнику у хуторов Степанникова, Бузиновки и Лозного, далеко отбросили красных на восток, взяв свыше 6 тыс. пленных и богатую военную добычу. 26-го декабря в горячем бою у сел. Дубовый Овраг, донская конница снова разбила противника и затем повторными ударами у Чапурников, Червленой, Сарепты, станции Воропаново и Гумрак, красные окончательно были смяты и с громадными потерями спешно отошли в Царицын. В руки донцов снова попало несколько тысяч пленных и большие трофеи. К 5 января донские полки стояли непосредственно у стен красного Царицына, имея объектом действия его предместья и самый город. К чести казаков восточного фронта, большевистская пропаганда успеха здесь не имела. Зараза, привитая большевиками казакам на северо-западе Области, их не коснулась. Непрерывные успехи донцов на этом фронте, неудержимый наступательный их порыв, огромное количество пленных и трофеев и, наконец, полная растерянность противника, - давали основание Донскому командованию рассчитывать на скорое овладение Царицыном. Взятие в то время Царицына, помимо больших материальных выгод, имело бы огромное моральное значение и без сомнения отрезвляюще подействовало не только на малодушных казаков Северного фронта, но и подняло бы дух и всего Донского казачества. Сверх того, успешное окончание операции здесь освобождало большое количество войск, каковые могли быть использованы для восстановления Северного фронта и помощи на других направлениях. Эти соображения побуждали Донское командование, несмотря на тяжелую обстановку и важные события на севере, проявить большую выдержку и ни в коем случае выделением отсюда частей, не ослабить войск Царицынского фронта. Кроме того, были еще и другие соображения, заставляющие держаться именно такого плана действий. Дело в том, что Добровольческое командование уже имело свободные войска и обещало перебросить на помощь донцам несколько пластунских батальонов. Следовательно, у нас было полное основание полагать, что с Царицыном будет покончено в ближайшие дни. По заверению штаба Добровольческой армии, пластуны уже приступили к погрузке на ст. Торговой, т. е. в расстоянии суток езды по железной дороге до Царицына. Наступление сильных морозов, при отсутствии у донцов достаточно теплой одежды, получение противником подкреплений и проявленное им крайне упорное сопротивление, а также необходимость перегруппировки частей, вынудили ген. Мамантова, сделать перерыв в активных действиях и, главное, выждать прибытия обещанных Добровольческой армией пластунских батальонов, с тем, чтобы общими усилиями произвести штурм, сильно укрепленного Царицынского района.