Страница:
Но еще более крупным, чем Константинополь, еврейским центром Восточного Средиземноморья и главным городом, куда направлялись марраны, стали Салоники. Раввины рекомендовали всячески содействовать им, чтобы любой ценой они вновь стали правоверными евреями. Знаменитый Самуэль де Медина считал, что это богоугодная цель, оправдывающая даже обман и злоупотребления. Другие мудрецы не колеблясь провозглашали, что раскаявшиеся марраны это самые лучшие евреи, превосходящие самых набожных евреев. Когда в 1556 году два десятка марранов были сожжены в Анконе, евреи Турции ответили на это попыткой организовать международный бойкот. Но возвращение в иудаизм не всегда было легким делом. Рядовые евреи относились к марранам негативно и называли их, что являлось высшим оскорблением, – Kistanios (a не Kristianos, чтобы избежать произнесения имени Христа). Даже в странах ислама, где легче было быть иудеем, чем христианином, двусмысленность положения марранов было нелегко преодолеть.
Большое число марранов обосновалось также в Северной Африке, поблизости от Иберийского полуострова. Испанские и португальские власти старались воспрепятствовать их переходу к «туркам», которые были их традиционными врагами. Поэтому многим марранам потребовались долгие годы, чтобы попасть в Левант или Берберию длинным кружным путем, с длительными остановками в Италии или Фландрии. Некоторым так никогда и не удалось добраться до цели, потому что одних перехватила инквизиция, а другие соблазнились по дороге местными перспективами и возможностями.
Очевидно, что маршруты странствований марранов зависели от действия множества факторов, среди которых на первом плане находились юридические и коммерческие. Как сформулируют позднее негоцианты Парижа, «это похоже на капельки ртути, которые бегают, рассеиваются, но при малейшем уклоне собираются в единое целое». Там, где мистики действуют так, как подобает мистикам, торговцы ведут себя как торговцы. И если первые направлялись туда, где они могли свободно исповедовать иудаизм, то вторых привлекали крупные торговые центры. Таким образом, следуя конъюнктуре эпохи, марраны оседали в XVI веке в Антверпене, Венеции, Анконе, Салониках, Бордо, а в XVII веке – в Амстердаме, Гамбурге и Лондоне, расселяясь также и в Новом свете. Правительства всех христианских стран, исключая только страны их происхождения, научились пользоваться финансовыми выгодами, которые можно было извлекать отсюда, и поэтому принимали их с распростертыми объятиями и предоставляли им многочисленные привилегии. Папская канцелярия показала в этом пример, принимая их с 1525 года в восточном порту Анконе. Практически не существовало сколько-нибудь значительного порта, где бы они не обосновались, и в качестве международной гильдии морской торговли они насчитывали в своих колониях даже марранов, искренне исповедовавших католичество.
Доклад одного шпиона инквизиции, посланного в 1632 году во Францию, чтобы провести расследование по этому поводу, содержит некоторые детали на эту любопытную тему: в Бордо были католиками один кюре-марран, его братья и еще два или три лица; в Руане «из 24 или 26 семейств марранов, 8 или 10 были католическими», в Антверпене «есть все», но в Амстердаме имеется только один марран-католик, которого поддерживают его руанские собратья, Мы уже отмечали случаи перевернутого марранизма в мире ислама, где по аналогии с возрождением иудаизма у португальских и испанских конверсо происходил возврат к христианству в третьем или четвертом поколении иудеев-марранов.
Но кем бы они ни были, евреями, христианами или откровенными нечестивцами, во всех своих злоключениях марраны странным образом продолжали оставаться испанцами; как если бы подозреваемые и осуждаемые со всех сторон, они старались таким образом надолго сохранить свою глубинную идентичность. Таким образом, еврейская Испания продолжала свое существование за пределами собственно Испании. Кастильский (или португальский) язык звучал на улицах Салоник, Ливорно или Амстердама. Именно на кастильском языке, используя латинские или еврейские буквы, марраны вели между собой переписку и публиковали свои труды. Отказ от христианской маски ничего не изменил. Эта светская верность испанскому языку, который стал языком ладино у сефардов, не является единственным или самым ярким свидетельством их глубокой испанизированности. В 1601 году в связи с коммерческой тяжбой евреи Венеции объявили, что «хотя их и изгнали из Испании, они по-прежнему продолжают считать себя подданными Католического Величества». Хитроумие торговцев, не имеющих ни веры, ни закона? Но именно марраны Руана в 1641 году спасли испанских узников накануне битвы при Рокруа; другие бывшие марраны в 1578 году в Фесе проявили гуманизм по отношению к португальским пленникам после разгрома армии вторжения.
В 1736 году, после того как испанский гарнизон покинул Ливорно, французский агент сообщал в Париж следующее:
«Еврейский народ много теряет с уходом испанцев. Трудно поверить в то, какое хорошее отношение и бескорыстную справедливость проявляли испанцы к евреям в различных ситуациях, которые могли иметь место, к изумлению местных жителей, готовых к тому, что они будут здесь в катастрофическом положении, как это происходило в Испании. А испанцы во всеуслышание заявляли, что в этой стране они не обнаружили никого, кроме евреев, кто бы хорошо к ним относился и верно им служил».
Это показывает, как на чужбине испанские евреи и испанские солдаты, в равной степени оказавшиеся в изгнании, отнеслись друг к другу как соотечественники. Эта гуманистическая нота напоминает, что отношения между испанцами и марранами состояли не только лишь из преследований с одной стороны и злопамятности с другой.
В этих условиях легче понять, как столько марранов могли отправляться в Испанию для занятия коммерцией под маской христианства, так же как и то, как могли правительства Испании и Португалии использовать марранов в качестве своих дипломатических агентов и консулов и даже иногда возводить их в дворянское достоинство за верную службу. Некий Кансино из Орана оказался достаточно богат, чтобы позволить себе прибыть в Мадрид в 1656 году не скрывая своего иудаизма; «испытывая большую любовь к Испании», он предложил королю беспроцентный заем в восемьсот тысяч дукатов. Этот глубоко укоренившийся в марранах испанский дух проявлялся самими различными способами. Старинная клановая гордость испанских евреев сохранялась несмотря на все превратности судьбы; в XVII и XVIII веках они продолжали утверждать, что их происхождение восходит к царю Давиду. Презрение, с которым они относились к другим евреям, немецким или польским, вошло в пословицы. (Испытывая недоверие со стороны христианского общества, не встретились ли они здесь с более глубоким еврейством, чем у них самих?) Они тщательно соблюдали дистанцию по отношению к другим евреям. Так, отвечая Вольтеру, осыпавшему стрелами евреев и иудаизм, Исаак де Пинто говорил: «Господин де Вольтер не может игнорировать ту щепетильность испанских и португальских евреев, которая исключала их смешивание с евреями других стран через браки, альянсы или иным путем; их разрыв с остальными собратьями зашел так далеко, что если в Нидерландах или Англии португальский еврей брал в жены немецкую еврейку, он немедленно утрачивал все свои прерогативы, и его больше не признавали членом их синагоги. Именно благодаря этой здоровой политике они сохранили чистоту нравов и заслужили признание, которое даже в глазах христианских наций отличает их от других евреев». (Вольтер признал его правоту.)
В самом деле, «португалец», пожелавший жениться на «германке», оказался бы изгнанным из своей общины или даже преданным анафеме. В больших синагогах Амстердама и Лондона немецкие евреи должны были размещаться на специальных скамьях, отделенных барьерами. В Венеции португальские евреи изгнали из своего квартала, «старого гетто», немецких и левантийских евреев.
Итак, после своего возвращения к открытому исповедованию иудаизма марраны сохранили манеры и образ поведения, которые служили им маской. Они вели себя как знатные персоны, модно одевались, носили парики. «Они не носят бороду, – писал также де Пинто, – и в их одежде нет никаких особенностей; состоятельные люди из их числа заходят в изысканности, элегантности и пышности так же далеко, как и другие народы Европы, от которых они отличаются только своей верой».
Английский мореплаватель Томас Корьет был поражен элегантностью и изысканностью евреев Венеции: «Эти люди выглядели столь безукоризненно и приятно, что я сказал себе, что наша английская пословица «выглядеть как еврей» неверна. По правде говоря, я встречал очень элегантных и с прекрасными манерами… Я видел многих женщин, некоторые из них были самыми прекрасными из всех, кого я видел в своей жизни, сверкающие украшениями, золотыми цепями и драгоценными камнями, так что некоторые наши английские графини едва ли смогли бы с ними тягаться».
Испанцы, опозоренные Испанией; христиане напоказ, но помимо собственной воли привлеченные соблазнами церкви; евреи в душе и сердце, но с трудом подчиняющиеся бремени Закона и презирающие своих собратьев, строго соблюдающих Закон Моисея, – таковы были их противоречия. Некоторым образом они предвосхищали страдания «ассимилированных евреев» Германии и других стран в XIX веке. Эта ситуация может быть проиллюстрирована некоторыми судьбами и некоторыми историями, индивидуальными или групповыми.
Герцог Наксосский
В истории рассеяния марранов в XVI веке доминирует семья, или лучше сказать клан Мендесов. Два брата Мендеса, Франсишку и Диогу учредили – первый в Лиссабоне, а второй в Антверпене, – торговый дом, который стал основным импортером перца в Северную Европу и предоставлял займы королям по примеру Фуггеров и Вельзеров. Еще одним видом их деятельности, возможно, наиболее прибыльным, стал перевод капиталов и богатств марранов из Португалии во Фландрию, а оттуда в Италию.
После смерти обоих братьев вдова Франсишку Беатрис де Луна стала подлинной главой дома. Она взяла в помощники своего племянника Жуана Микеса, известного под именем Жан Мик. Юноша был принят при императорском дворе, он был другом и партнером по верховой езде будущего императора Максимилиана, а Карл V возвел его в дворянское достоинство. Современники воспевали благородство его поведения и элегантность манер. Тем не менее это был всего лишь еврей, умевший в совершенстве играть роль христианина, но чье происхождение оставалось его постоянной ахиллесовой пятой. Во время операций и борьбы в самых высоких финансовых сферах, высшим аргументом коронованных должников фирмы для того, чтобы получить отсрочку по долгам или новые кредиты, был шантаж инквизицией. В 1532 году обвиненный в ереси Диогу Мендес должен был провести несколько месяцев в тюрьме. В 1540 году многие его друзья и партнеры были арестованы.
Наиболее затруднительным для клана должен был стать проект брачного союза между Бриандой де Луна, кузиной и будущей женой Жана Мика, и фаворитом Карла V Франциско Арагонским. В результате состояние клана оказалось бы в руках потомственных христиан. Император и его сестра, венгерская королева Мария, которым претендент обещал за посредничество приличествующие случаю комиссионные в двести тысяч дукатов, оказали сильное давление, чтобы этот брак состоялся. В результате в 1544 году клан Мендесов принял решение об эмиграции. Женщины направились прямо в Венецию; Жан Мик присоединился к ним через два или три года, после того, как он ликвидировал антверпенскую фирму и договорился о новых делах с французской короной в Лионе и с германской монархией в Регенсбурге. Затем весь клан, т. е. около сорока человек, включая слуг, прибыл в Константинополь, где султан принял их с распростертыми объятиями. Все они немедленно вернулись в иудаизм: Жан Мик стал Иосифом Наси, Беатрис де Луна приняла имя Грасии Наси. При этом она частично изменила характер своей деятельности. Ведя себя как вдовствующая королева, она посвятила себя богоугодным делам; окруженная раввинами, она была озабочена защитой и прославлением иудаизма. Иосиф Наси, у которого набожность не была преобладающей чертой характера, сумел добиться расположения султанов и приобрел политическое могущество, с которым вынуждена была считаться вся Европа.
Но для каких игр использовалось это могущество? Его основы представляются совершенно очевидными: благодаря международной сети марранов и личным связям того, кто был Жаном Миком, Иосиф Наси в течение пятнадцати лет являлся самым информированным человеком Европы. Находящаяся в его распоряжении информация, подкрепленная богатыми дарами, позволяла ему одному составлять целую «группу влияния», менять направление внешней политики Османской империи, даже принимать решения по поводу объявления войны и заключения мира. Но совершенно невозможно определить, в чьих интересах действовал этот человек в каждый конкретный момент. Однако некоторые данные выглядят достаточно четкими.
Иосиф Наси, которого представил османскому двору французский посол де Лансак, стал заклятым врагом Франции после тяжбы по поводу ста пятидесяти тысяч дукатов, которые в 1549 году он дал взаймы королю Генриху II. По мнению французских представителей можно было отказаться возвращать долг маррану, «поскольку законы королевства отнюдь не разрешают евреям, каковым является вышеуказанный Иосиф Наси, заниматься там коммерцией или спекуляцией, но, напротив, предписывают конфисковывать все средства, связанные с этой деятельностью». Логика рассуждения была такова: на одного обманщика – полтора; поскольку ты нас обманул, скрыв, что ты иудей, мы тебя обманем, не вернув долг. Нельзя не согласиться, что это рассуждение вполне могло вывести из себя кредитора-маррана. После многочисленных перипетий в 1568 году Наси удалось добиться триумфального реванша, получив от султана разрешение на конфискацию товаров, которые перевозили в Левант под французским флагом, в объеме, покрывающем сумму долга. Это вызвало кратковременный конфликт между Францией и Портой, который был урегулирован договором, заключенным в октябре 1569 года; оригинал этого договора был составлен на еврейском языке, и кто знает, не отражала ли эта необычная деталь дополнительное унижение, которое еврей хотел причинить Христианнейшему королю?
В результате французские дипломаты стали питать против него двойную злобу и попытались свалить его, «посадить Мика на пику», «заставить его потерять голову и отомстить за Его Величество», разоблачив перед султаном его измены, добившись «изъятия в его кабинете… бесконечного количества писем, которые он ежедневно писал папе, королю Испании, герцогу Флоренции». Но заговор, в который был замешан один из евреев-секретарей Наси, был легко сорван этим виртуозом османских интриг.
Столь же постоянной, как и его враждебность к Франции, казалось, была его симпатия делу протестантских повстанцев Фландрии. Советы и поддержка, адресованная им кальвинистам Антверпена, среди которых он насчитывал множество старых друзей, сыграли свою роль в событиях, приведших к миссии герцога Альбы и к восстанию «гезов» в Нидерландах. Не один раз в ходе религиозных баталий XVI века евреи оказывали поддержку кальвинистам, и даже сам Вильгельм Оранский просил их о помощи. К тому же среди вдохновителей фламандского сопротивления в 1566 году фигурировали влиятельные марраны Маркое Перес, Мартин Лопес и Фердинандо Бернуи.
В отношениях Иосифа Наси с испанской короной были сложности совсем иного порядка. Филипп II характеризовал его как «человека, который больше всех способствует предприятиям, наносящим ущерб христианству, и вдохновляет их», короче говоря является дирижером невидимого оркестра антихристианского заговора. Однако когда тайные испанские агенты в Константинополе майор Хуан Барелли и греческий патриарх решили похитить его и доставить в Испанию живого или мертвого, Филипп II запретил его убивать. Этой щепетильности, каковы бы ни были ее причины, соответствуют некоторые меры, предпринятые Наси, чтобы убедить султана не нападать на Испанию во время восстания морисков в 1570 году, вместо этого он предложил атаковать венецианские владения. Возможно, он был подкуплен Филиппом II; именно это не уставали повторять французские агенты, напоминавшие, что, в конце концов, речь шла о «природном испанце».
Точно известно, что он поддерживал с королем Испании тайную переписку, но в этом деле остается еще очень много неясного. Факт состоит в том, что в конце 1570 года Наси испросил у Филиппа Н пропуск для себя и для своей свиты, состоящей из «семидесяти человек, как евреев, так и турков», чтобы прибыть в Испанию. Он просил даровать ему «прощение за то, что на протяжении какого-то времени он придерживался еврейских законов, к чему он был принужден силой». Было ли это намерение искренним, или речь шла о ложном маневре? Он не забыл попросить разрешение перевезти через таможню товары, которые он хотел импортировать. Филипп II склонялся к тому, чтобы принять это необычное примирение. В течение двух или трех лет эта проблема обсуждалась в секретной испанской переписке, но по причинам, о которых также ничего не известно, до воплощения в жизнь этого проекта так никогда и не дошло.
Итак, для чьей же выгоды действовал этот великий авантюрист? Разумеется, для своей собственной, продолжая при этом служить своему господину султану. Но все заставляет предположить, что он следовал собственному странному плану: казалось, что он был своеобразным «сионистом» и мечтал о восстановлении царства Давида.
Благодаря многократным усилиям в самых разнообразных сферах, он создал себе репутацию защитника евреев. В 1556 году папа Павел IV отправил на костер двадцать пять марранов в Анконе. Совместно с Грасией Наси Иосиф попытался побудить Святой Престол к раскаянию, организовав международный бойкот порта Анконы. Эта попытка потерпела неудачу по причинам, обсуждать которые здесь было бы слишком долго. Но сама эта затея символизирует желание улучшить положение марранов с позиции силы, т. е. с христианских позиций, Ранее, во время его пребывания в Италии, он добился от Венеции предоставления одного из островов в распоряжение покинувших родину марранов. В 1561 году султан подарил Иосифу Наси город Тивериаду (Тверию) и прилегающие земли, чтобы создать там что-то вроде еврейского очага или убежища. Иосиф Наси занялся реставрацией города, окружил его стеной, попытался развивать там производства, несмотря на протесты апостолического представителя в Палестине Бонифация де Рагузе против «прибытия этих гадюк, которые еще хуже тех, что водятся на развалинах города».
Согласно французскому послу де Петремолю именно это дорогостоящее предприятие толкало его на попытку получить свой долг во Франции. «Мик, – писал он, – получил разрешение построить город на берегах озера Кинерет, в котором смогут жить только евреи, по сути дела он пытается с помощью этой реконструкции создать свой шедевр, имея в виду, как говорят, сделаться королем евреев. Вот почему он так настойчиво требует денег от короля Франции».
Но этот проект также не удался из-за отсутствия спонтанного энтузиазма еврейских масс по поводу этого опередившего свое время «политического сионизма». Лишь немногие евреи приехали, чтобы обосноваться в Тверии. «Раввины, погруженные в свою казуистику, могли оказать лишь незначительное содействие; еще меньше можно было ожидать от мистиков, убежденных в том, что искупление можно приблизить только с помощью перестановок и комбинаций Божественного Имени, и даже от беглых марранов, вполне счастливых тем, что им удалось спасти собственные шкуры» (Сесил Рот). Политический деятель и знатный сеньор, Иосиф Наси совсем не походил на Мессию.
Тем не менее, он не отказался от своих планов. В 1566 году новый султан Селим II подарил ему остров Наксос и сделал его герцогом, но речь шла лишь о ленном владении, а не о самостоятельном королевстве. Когда он подтолкнул в 1570 году Селима к объявлению войны Венеции, кампания началась с завоевания Кипра, королем которого Иосиф надеялся стать. Известно, что этот большой остров является географическим трамплином для овладения Палестиной, Но захват Кипра стимулировал заключение союза между Венецией, Римом и Испанией, что привело к крупному морскому поражению Турции при Лепанте; в результате Наси попал в частичную опалу. Тем не менее, он не утратил своих надежд; еще летом 1572 года он думал, что вот-вот будет назначен губернатором острова. Но его звезда уже закатилась. Другие фавориты-евреи стали пользоваться благосклонностью султана. Наси умер в 1579 году богатым и влиятельным, но удаленным от больших дел.
Его имя, которое на протяжении пятнадцати лет не переставало мелькать в европейской дипломатической переписке, продолжало возбуждать воображение еще долгое время после его смерти. Его личность благодаря «Мальтийскому еврею» Кристофера Марло способствовала формированию образа венецианского купца Шейлока, а также оказалась включенной в другие пьесы. Для того, чтобы описать некоторые черты его характера, потребовался Шекспир. На память приходят знаменитые слова венецианского купца, который на равных тесно общается с христианами, одновременно являясь для них отверженным: «… Я жид. Да разве у жида нет глаз? Разве у жида нет рук, органов тела, чувств, привязанностей, страстей?… Если нас уколоть – разве у нас не идет кровь? Если нас пощекотать – разве мы не смеемся? Если нас отравить – разве мы не умираем? А если нас оскорбляют – разве мы не должны мстить?» (перевод Т. Щепкиной-Куперник). Воистину, такова должна была быть сила духа нашего персонажа.
С другой стороны, израильская историография не заблуждается, когда рассматривает Иосифа Наси в качестве великого предшественника сионизма. Но изгнание марранов еще не могло привести к коллективному предприятию, в котором каждый участник должен был бы принять решение и изменить свою судьбу во имя чисто земного идеала. Колонизовать Палестину без помощи Мессии с точки зрения раввинистической традиции было абсурдной затеей и почти святотатством. Евреи продолжали отправляться в Палестину, чтобы там умереть, но не жить там. Надежды марранов на освобождение в следующем столетии приняли форму мощного мессианического движения, захватившего в свой водоворот весь еврейский мир и имевшего, помимо некоторых других следствий, драматический рецидив: утверждение некоторых марранов в свободном и добровольном марранизме.
Саббатианцы
В Цфате, в Палестине, недалеко от Тивериады, где Иосиф Наси попытался создать еврейский территориальный очаг, в ту же эпоху возникло общество каббалистов, в своем большинстве также изгнанных из Испании, которые ставили своей целью приблизить искупление мира с помощью молитвы, ученых разысканий и постов. Их надежды и мистические воззрения получили распространение во всех странах диаспоры. Из поколения в поколение пришествие Мессии казалось евреям все более близким и безусловным. Наконец, все требуемые условия совпали, так что Мессия должен был появиться.
В 1625 или 1626 году у иудейско-испанского торговца из Смирны Мордехая Цеви родился сын. Это произошло девятого ава, – в день, когда по традиции должен родиться Мессия. Молодой Саббатай Цеви /Шабтай Цви /, видимо, страдал различными недугами, своеобразным раздвоением личности подобно доктору Джекилю и мистеру Хайду. В своем втором состоянии он совершал профанации, о которых сожалел и которые не понимал в своем основном состоянии. В 1648 году, т. е. в год, когда по каббалистической книге «Зогар» должны были воскреснуть мертвые и должна была наступить мессианская эпоха, Саббатай совершил в синагоге Смирны самое серьезное нарушение, произнеся вслух священный тетраграмматон, непроизносимое имя Бога. Он был предан анафеме, после чего последовали годы странствий. Наконец, он прибыл в Иерусалим, где другой прорицатель по имени Натан из Газы убедил его провозгласить себя Мессией вместо того, чтобы, по примеру польских раввинов, попытаться изгнать диббука (Диббук по еврейским поверьям – это злой дух, который может вселиться в человека и говорить его устами, но при этом сохранять свою независимость (прим. ред.).), вселившегося в него. Свихнувшийся ум этого человека только и ждал подобных уговоров; кроме того он подходил к этой роли: величественная осанка, хорошие манеры, но похоже, что он прежде всего был марионеткой, нити от которой другие ложные пророки держали в своих руках Вскоре у него появились богатые последователи, а радостная весть постепенно распространялась, овладевая умами множества легковерных, особенно сильное воздействие оказывая на марранов, нестойких в вере. Чем больше Саббатай низвергал Закон Моисея, тем более убежденными они себя чувствовали, поскольку, как утверждал Натан из Газы, «если бы он не был Спасителем, он не пришел бы к этим отклонениям; когда Бог окутывает его блеском Своего Света, он совершает множество поступков, которые выглядят странными в глазах людей, что и является доказательством его истины»… Таким образом, это было «credo quia absurdum» («верю, потому что нелепо») древних теологов. С другой стороны, было замечено, что эксцентрические выходки Саббатая и его последователей, которые грешили во имя своеобразного мистического вызова, приводили к действиям и преступлениям того же сорта, что продолжали терзать совесть марранов.